Red Mountain Records

      

Уменьшенная квинта*

      1.       Вивек нервничает.       Аландро курит.       Неревар Индорил Мора - в туре. Без них.       - Ненавижу, когда он уезжает. Считает, что может делать, что захочет.       Аландро затягивается и выпускает дым колечками. Бывший байкер из мото-клуба Уршилаку, он до сих пор гоняет на железном гуаре и употребляет все, от чего хоть как-то вставляет.       - Обливион бы побрал Думака и его идеи. Джарун спит и видит, как бы заняться чем-то КРОМЕ “Хай Ресдайнии”, а теперь ещё и свадебный тур так удачно сочетается с рекламой новых усилков двемерского производства. Сиди тут теперь, как просватанный, пока они катаются. Пф.       - Лично я не буду сидеть, - кипятится Векк. - Прямо ощущаю, как теряю разгон и обращаюсь в пыль. Ты в курсе, что такое разгон?       - Я в курсе, что такое загон. Именно то, что у тебя, Векк. Расслабься. Можем сходить на фестиваль…       - На какой, на Обливион? Как кто? Мы должны были там участвовать. На главной сцене. И тут Мора приспичило свалить с женой в Акавир и все переиграть!       - Просто подними жопу и пошли проветримся на долбаный фест. Ты слишком много думаешь. Думать вредно, морщины будут.       - Кто бы говорил.       Аландро кидает в него бычком. Векк смеётся.       У него белый костюм из нетч-джинсы, бело-серые дреды, белая щетина на подбородке, белая-белая ярость под белозубой улыбкой.       Аландро в чёрной выделанной гуарьей коже с эбонитовыми вставками; прямые волосы - что смола, кипящая в Эшленде, заплетены в косу на кочевничий манер; скулы высокие, нос горбатый, ожерелье из зубов какой-то безымянной твари на шее.       Белые клавиши и чёрные, сильные и слабые доли.       Они ужасно сочетаются - но на этом тоже можно сыграть, и сыгранности у них не отнимешь.       Векх выходит из отеля первым, щурится на солнце, надевает очки. Проходит до парковки, зная, что на него все таращатся - рок-звезда и выбирается из номера раньше полудня, экое зрелище! Мрачный Аландро плетётся сзади, всё никак не может закурить: ветер дует.       Зажигалка в форме свернувшегося скального наездника перхает искрами, но не рождает огня. Векк подносит ему свою, бензиновую, двемерскую - Сул только косится, но прикуривает.       Векк и себе берёт сигарету. Не любит их, но не стоять же и ждать, когда Ал добьёт свою “отравленную палочку”. Смолит “Molag Balls” одну за другой, иногда даже на сцене, словно дышать чистым воздухом для него - пытка.       - И что мы там, всё-таки, забыли…       - Ты когда последний раз просто других слушал?       - Что я там не слышал, - Векк раздражается слишком наигранно. Не из-за других он так взвинчен, конечно же.       Ревнует.       К Джарун, или к Думаку, или ко всему свету.       Он был счастлив, - Аландро помнит! - когда группа нахрен никому была не нужна и выступала по обоссанным клубам типа “Нетчева Отрыжка” в морнхолдских гетто. Спали в трейлере, жрали редгардские такос с квам-соусом и совершенно отвратный скрибовый салат, получали гроши, дрались с нордами почти на каждой точке, ходили в рванине и синяках… но что-то во всём этом было правильное.       Сейчас правильного осталось мало, а с требованиями, что выкатил Ворин, и вовсе ничего.        Аландро заводит мотоцикл; Векк надевает шлем, устраивается позади него с таким видом, словно сейчас измарается, но обнимает за талию уже иначе. Он не хрупче кочевника, не мягче, просто другой, даже черты лица выдают отличный типаж, иначе намешанную, пусть и кимерскую в основе, кровь.       Мотор взрыкивает, и Сул трогается с места. Байк тяжёлый, такой не каждый поднимет, но устойчивый; без особых изысков, просто кусок настоящего пустынного стиля. Эбонит и хром, и костяные накладки. Для таких, как Сул, “железный гуар” - это единственное настоящее имущество, дом, брат, оружие, средство существования.       Векк прижимается стеклом шлема к обтянутой жилеткой сильной спине и вздыхает.       Сул тоже переживает, что Неревар стал отдаляться ото всех. Но никогда не будет говорить вслух. Только смолить ещё больше и пить, как кагути.              2.       Ежегодный фестиваль Oblivion GATE, проходящий на пустыре близ торгового поста Молаг Мар - событие, конечно, не самое главное, но одно из значимых для всех групп, что хотят быть замеченными. “Хай Ресдайнии” раскрутка уже не нужна, но по-хорошему бы стоило выступить.       Это ещё повезло, что афиши не напечатали с их лого на самом видном месте…       Три сцены, безумное количество самых разношёрстных фанатов (даже каджиты и орки затесались; как бы их не изловили работорговцы да не отправили вместо музыки на рудники). Звук такой, что у двемеров в полисе неподалёку небось машины ломаются.       Мейн-сцену Векк демонстративно обходит по широкой дуге. Там тихо, но через полчаса должны выйти Dragon Shouts, и за одно их присутствие Векк хотел бы подпалить здесь всё, что может гореть. Аландро его понимает. Перед второй сценой аншлаг, но там каджиты - у них свои, специфические фанаты.       Есть ещё третья. Снова тишина.       Зато в лагере можно найти совсем уже кустарные площадки - ребята ставят три-четыре доски, или крабий панцирь, втыкают усилок в ведро с никс-кислотой, в которую покидали батата, и рубят час-полтора друг для друга. Своеобразная “ярмарка безумных надежд” для молодых музыкантов - неровен час, кто заметит.       Векк, мучимый мрачными мыслями, прогуливается, прислушивается… одно и то же, одно и то же. Все бренчат либо ужасную недятину, либо почему-то набравший популярность валенвудский бибоп. Много айлейдов-беженцев, обдолбанных, с вытянутыми лицами; не знают, куда деваться, кочуют, гонимые ветром, крадут всё, что не лень, ноют о том, как были велики…       В неожиданной лакуне тишины вдруг слышно эхо совсем другого звука, и Ал кладёт спутнику на плечо руку; тот заметил тоже, и оба останавливаются, пытаются определить источник.       - И что за птица?       - Понятия не имею. Пойду посмотрю.       Вивек проталкивается через толпу.       Сцена плебейская - крабий панцирь, а вот звук - самый настоящий мини-комбик Mzinch с элементом питания на камне душ, воткнутый в дорожный пульт на козелках KOHORUNN из костей алчущих. Дорогая штука. Хотя музыкант производит странное впечатление.       На стяге, что болтается на специальном крючке, белым по чёрному, в алом круге аккуратно выведено: The Seal. “Печать”, стало быть. Мер в чёрном и красном почти не виден в клубах дыма от двух чаш с благовониями, но музыка - тяжёлые, густые басы, синтезированные шумы, дробные, необычные, нечитаемые в культурном плане ритмы - исходит словно не из усилка, а от него самого.       Подойдя поближе, Векк видит, в чем дело: The Seal переключается с выставления секвенций на пульте на бубны из настоящих шкур. Сочетает электронное и аналоговое, и весьма любопытным образом. В начале следующего трека подходит к микрофону; маленький пульт заменяет ему всё сопровождение, и обращается с ним The Seal мастерски. Идеальная синхронизация всех движений; двигается “Печать” ломано, дёргано, порывисто, но так и нужно. У него свой транс, затягивающий, потусторонний…       Магическая музыка. В чем-то древняя, велотийская - но с современным и нетривиальным битом. Парень или очень хороший диждей, или просидел в одиночной камере слишком долго, и делать, кроме рыться в архивных бобинах с записями в качестве трудотерапии, там было нечего. Когда он обнимает микрофон ладонями и начинает петь, у Векка мурашки бегут по телу. Да, сам Векк наверное смог бы так… в вокальном смысле. Но The Seal не просто перелопатил уйму этнографического материала; он его производит.       Его голос.       Его голос закрадывается куда-то в душу; да, люди и меры вокруг тоже оглядываются… словно кто-то нашёптывает о том, как мир может быть прекрасен и отвратителен одновременно. Словно кто-то исповедуется и одновременно просит о помощи, и готов отпустить твои собственные грехи. “Печать”, зажмурившись, медленно вскрывает себе сердце; низковатый, качающийся, словно обладающий собственным эхом тембр…       Готов опуститься до твоих грехов и подняться с тобой по лестнице из ложной и пряной надежды…       Даже не сразу доходит, что поёт парень на альдмерисе - древнеэльфийском, который знают только какие-нибудь высоколобые из университетов. Текст и слова то угадываются по корням и звучанию, но в основном сокрыты дымкой… и можно сосредоточиться на самом музыканте.       Среднего роста, широкоплечий, с отличной осанкой, но до болезненного худой; черная мантия облегает руки, ноги, болтается бесформенным мешком, но распахивается при движении, и видны рёбра на груди, полосы то ли татуировок, то ли шрамов, пояс с пряжкой-жуком… он может быть из любого клана или Дома, или вообще шаманом-одиночкой, какие иногда ходят по Эшленду и гадают байкерам за еду и змеиные черепа.        Композиции перетекают одна в другую; звучат самые разные инструменты, и переходы случаются с безразличной легкостью. Правда, всё, что The Seal использует, даже пульт, очень невелико по размеру - словно должно умещаться в сумке - и очень качественное. Нет, бездомный шаман себе такое позволить не может, только если украдёт. Но важно ли?.. Главное - его голос.       Он может плакать, и звать, и лаять, и выть, словно одержимый монах или страстный возлюбленный. Векк смотрит и слушает, и знает, что захочет не только смотреть и слушать.       Он захочет гораздо больше, потому что сама кровь в его жилах пульсирует и темнеет.       Когда сет заканчивается, The Seal собирается за считанные секунды и исчезает за закрывающим задник сцены черным пологом. Векк выуживает из кармана табличку участника, вешает на шею, нагло лезет мимо охраны. Успевает поймать музыканта за локоть, обтянутый чёрной тканью - и убедиться, что да, всё своё имущество он держит в походном рюкзаке. Огромном, красно-графитном, с эмблемой чёрного шалка.       - Как тебя зовут? - интересуется Векк.       Парень смотрит затравленно, озирается. Нижняя часть лица уже закрыта банданой; ало-чёрные глаза полны страха.       Необычные глаза; чуть навыкате, словно подведённые сурьмой, с усталыми и тяжелыми веками и действительно не карими, а аж красными радужками.       - Я не должен быть здесь. Не должен. Пожалуйста, пустите…       Простая фраза, но… ниточки интонаций. Просьба, и возмущение, и страх, и что-то ещё… чем больше оттенков, тем краше.       Векк хочет хотя бы слушать для начала.       - У тебя есть bandcamp? Что-нибудь? Как тебя найти?       Пытаясь сбросить его руку, The Seal дёргается; бандана слетает. Островатое длинное лицо, неуловимо кого-то напоминающее; запавшие щёки, искусанные губы с темными пятнами подживающих ранок, крупные простые серьги… он вряд ли старше Векка, хотя некоторая болезненность может уменьшить возраст.       Мер кусает и без того искусанные губы, избегает смотреть в глаза, аккуратно выдёргивает локоть. Обрывает кусок чьей-то афиши, достаёт из кармана ручку, пишет.       А потом словно растворяется в тени и мраке, пока Векк комкает записку в руке.              Конечно, телефон не отвечает - ни этим вечером, ни следующим.       Но Векк желает хотя бы слушать, и потому не может угомониться: поиски отвлекают его от отсутствия Неревара, от спивающегося Сула, от придирок Ворина и от жажды новизны, которой не бывать. Векк ищет. Векк не может забыть ни голоса, ни глаз Печати.       Фестиваль длится еще сутки… неужели пройдёт - и всё?       - Эндас Дагот, - сообщает ему Сота Сил утром последнего дня, приснимая вечные чёрные очки. - Младший брат нашего Ворина. Вы вообще чем-то смотрите вокруг, или из-за дури дальше своего носа уже не видно?       Номер Соты с вечно завешенными окнами, полутёмный, с искусственными лампами - место, куда Векк пытается заходить как можно реже, но на сей раз ему НАДО.       - Пошёл ты. И спасибо, - бурчит Векк.       Сота занят своей сложной псиджиковской заумью - сочиняет то ли гокет, то ли очередной электронный пуантилистский трек минут на семь с гаком. Скорее всего, вечером к нему явится Ворин с каталогами.       Обливион-фест проходит на пустоши за городом; в самом же городе одновременно идёт выставка музыкального оборудования. Так что вся “Хай Ресдайния”, кроме четы Индорил - здесь, по тем делам или иным.       - Если к тебе притащится Дагот, задержи его на подольше, - Векк сам удивлен, что говорит это. Но говорит.       - Эндас остановился в отеле “Mourning Jazz Hold”. Его брат - в “Блэклайте”. Учитывайте это, если не желаете скандала.       Сота теряет к разговору интерес и снова тычет длинным пальцем в кнопки и щёлкает манипулятором. Перепаял двемерский синтезатор в нечто монструозное и рад! Скоро эта штука начнёт на лапках за ним бегать, чтобы мог записывать мелодии даже в отхожем месте.       - “Mourning Jazz Hold”, - повторяет про себя Векк, спешно выметаясь из сотиного техносклепа.       Им с Аландро срочно нужно прогуляться.              3.       Убедить не очень трезвого Ала в том, что им требуется встать и пойти в MJH - дело неблагодарное, но Сул довольно покладисто отклеивается от дивана и просмотра телека и тащится за Векком, даже сам гавкнув на роуди, что они “по делам”.       Что за вопли потом будет издавать второй менеджер, заменяющий сейчас Ворина, лучше не думать - обычно Дагот сочетает в себе функции менеджера и продюсера, и лучше бы он выбрал что-то одно. Хотя придраться не к чему - с финансами, размещением, логистикой и так далее у "Хай Ресдайнии" все в порядке. Со звуком тоже. Но рано или поздно Дагот надорвётся, а “номер два” всё происходящее не вытянет.       Вивек одет с иголочки; Вивек лучезарен, прекрасен, богоподобен. Сул мрачен, на его пальцах перстни с изображениями гуарьих черепов, на жилетке блестящее красное пятно, а на роже царапина. Конечно, девица на ресепшене в MJH понятия не имеет, останавливался ли некий Эндас в их отеле, но за улыбку стрельнувшего телефончик Векка и автограф Сула она может попробовать вспомнить по описанию.       И вспоминает.       Номер 161, второй этаж. Не благодарите, мальчики.       Векк уже хочет идти, но что-то его останавливает; он спрашивает, есть ли свободные номера на этом же этаже. Они имеются; Векк выгребает из карманов всю наличку и снимает на сутки полулюкс.       Сул по мере продвижения трезвеет и ещё в лифте спрашивает, какого хрена. Векк сам не знает, вертит в руках карту, пялится на их с Алом отражения в зеркалах; заходит осмотреть номер, кидает пиджак на кровать. Аландро зевает, пытается поймать его и поцеловать под челюстью, но Векк недовольно уворачивается.       - Мы должны найти его.       - Кого?       - Того парня. Печать.       - Нам разве здесь плохо вдвоем? Я думал, ты хотел убежать из-под менеджерского ока. Я каждый тур по тебе голодаю, потому что эта скотина всё время шляется…       - Он проверяет, не обдолбался ли ты. Или я.       - Или техно-надежда Ресдайна. Словно не знает, что если захотим, то всё равно…       - Ал! Пожалуйста, не сейчас.       Векк направляется в 161, и делает это очень вовремя: дверь в номер открывается, и таинственный “Печать” чуть не сбивает Векка с ног, тут же испуганно отскакивая.       - Хэй!       Вивек, слегка ошарашенный, улыбается самой обворожительной из своих улыбок.       - Привет! Я видел тебя пару дней назад, помнишь? Ты дал мне телефон, но он не работал, и я решил…       Эндас озирается; смотрит на молчащего Сула, не на Векка.       - Пожалуйста, дайте мне уйти. Забудьте, что меня видели. Я должен немедленно отсюда исчезнуть.       Голос всё тот же; ещё ярче, ещё ближе. Вивек зло стискивает кулаки; ну что же такое…       - Погоди ты. Почему ты так торопишься уехать? - делает шаг вперед. - Ты отлично выступил. Просто сногсшибательно. Неужели не хочешь ни с кем пообщаться?       Векк пытается подойти, но парень отступает вглубь комнаты. Как бы не позвал охрану…       Сумка ещё не собрана; скорее всего, он хотел забрать вычищенную обувь, что стоит у порога. Очень хорошие, дорогие дорожные полусапоги, правда, видавшие виды. Вещи разбросаны по всей комнате; сам музыкант одет только в тёмные мягкие брюки и алую майку без рукавов. Видно, что у Эндаса все руки в шрамах, но не таких, что глупые подростки оставляют, пытаясь напоказ расстаться с жизнью - скорее, кто-то царапал его или бил очень узким предметом. По плечам, по внутренней стороне рук, по кистям.       Хорошо так бил, добротно, скорее всего, стеком для острастки никс-волов - тем, в котором ампула с кислотой.       Аландро, попыхивая травяной сигаретой, ходит по углам, рассматривая недособранные вещи. Садится на корточки, подбирает варган.       - Надо же, настоящий, обрядовый уршилаку. И хочешь сказать, что управляешься с ним?       Эндас молчит; Векк пытается дотронуться, но тот ведёт себя, как до смерти перепуганный зверь.       Не дождавшись ответа, Аландро устраивается по-эшлендерски, поджав ноги.       Подносит варган ко рту, ударяет по язычку; Векк видит, как с каждым извлекаемым звуком в Эндасе что-то меняется. Он слушает; нет, весь обращается в слух.       Тянется - как-то вслепую - к бубну, спешно распелёнывает его из шарфа - шарфа дома Дагот, такой стоит несколько сотен золотых, если бы не прожжёная дыра - садится сам, подстраивается. Выстукивает ритм. Простой, но гипнотический, “ритм кагути”, два, два, один, два, “хвост”, и снова. Что-то начинает происходить; Аландро включает гортанные, горловые звуки, как-то особенно управляет дыханием. Варган подчиняется ему; и самому Векку хочется не то начать, подлаивая, подражать кагути, скулить и шипеть никс-гончей, вскрикивать никс-выпью…       Услышит ли он сегодня, как это умеет делать Эндас Дагот?..       Аландро обрывает рисунок так же резко, как начал, и Эндас останавливается почти немедленно; смотрит на него во все глаза.       - Ты уршилаку.       - А ты не боишься, что действительно призовёшь духов, дурья голова? Не для зевак эти вещи.       Мгновение - и Эндас снова на ногах.       - Прости. Я не выкладываю свою музыку. Это никто не услышит. Никогда. Я не хотел оскорбить твой народ. Прости меня.       - Да расслабься ты, ёпта, - не выдерживает уже Сул. - И сядь уже...       Эндас не садится. Опять молчит. Переводит взгляд с Аландро на Векка и обратно, дышит всё чаще. В нём видна воля - обломанная, как куст колючек в засуху, но живая.       - Пойдём-ка мы к нам в номер. Задержись. Не нервничай. Просто поговорим, хорошо? У нас тебя никто не найдёт, я уверяю. Мы тоже музыканты. “Хай Ресдайния”, если слышал. Десять минут твоего времени, м?..       Эндас пристально смотрит на пальцы Векка, бродящие по шрамам пониже его локтя. Тяжелый браслет скрывает окончания отметин, выходящие на запястья.       Дагот не решается поднять глаза, и Аландро приближается к ним обоим; на Сула Эндас почему-то смотреть не боится, потому и делает это во все глаза. С надеждой.       - Пойдём с нами, Эндас Дагот, - повторяет Векк, успокаивающе гладя его по плечу. - Мы знаем, что ты боишься своего брата и не хочешь, скорее всего, чтобы в Когоруне кто-то знал, что ты здесь. Мы тебя не сдадим. У тебя такая изумительная техника; я не слышал ничего похожего...       Дагот вздрагивает при звуке своего имени и закрывает ладонью рот. Да, он точно Дагот - у них с Ворином и строение тела похожее, и руки, и толстые ногти-когти, только у Эндаса спиленные - и манера вздергивать подбородком влево при волнении.       Отчаявшись убедить словами, Векк целует его в шею.       Аландро это не нравится; в прошлый раз, когда Векк был так увлечен кем-то, случилась беда. А сейчас у него именно ТО лицо…       Сейчас Эндас развернется и залепит ему пощёчину. Шутка ли, так вот ни с того ни с сего заигрывать - да что там, приставать к ДАГОТУ, и не просто кому-то из Дома Чёрных Шалков, а к прямому родственнику Консула.       Но Эндас только задето охает и наклоняет голову - стараясь одновременно защититься и подставиться. Его черные волосы до плеч, растрепавшиеся и пахнущие дымом, Векку не мешают.       - Не стоит… так… - шёпот надорванный, умоляющий.       Такой богатый.       Векк обнимает Дагота со спины и целует ещё - посасывает мочку уха вместе с серьгой, тянет за неё зубами, касается дыханием тонких волосков под затылком, водит губами по коже. Аландро видит во взгляде Эндаса настоящую муку; потом, и того хуже, замечает сорвавшуюся и блеснувшую одинокую слезу.       Удовольствие, окрашенное таким диким страхом… нет, Векку-то на всякое и всегда хватало наглости. Но он этому Эндасу и пары слов не сказал, а уже…       - Да пусти ты его, - ворчит Сул.       Но ловит тёмный-тёмный взгляд Вивека, и читает в нём такое, что думает - к дреморам... целует солёную дорожку на щеке Дагота-младшего, словно извиняется; и ключицу; и под соском, задирая ему майку, привстаёт на колено; обводит языком шрамы на животе - толстые, не очень-то красивые...       Дагот дышит часто и немного истерично. Кажется, тронешь его ещё, даже всего-то выше пояса - вскрикнет, обожжённый, забьётся пойманной рыбкой...       Аландро прихватывает сосок губами, сжимает; Эндаса выгибает так, что Векк где-то наверху сам довольно стонет.       Парень ведёт себя, словно его никто никогда не ласкал. И для того, кого вдруг начали с порога лапать двое незнакомцев, удивительно податлив.       - Иди за мной, - просит Векк, и тянет Дагота за руку, в коридор. Аландро ничего не остаётся, как по-быстрому подхватить все вещи, сунуть в рюкзак, прикрыть дверь и отправляться в их с Векком номер.       Там он находит Вивека, спешно заказывающего спиртное, и занятую Даготом ванную комнату.       Приходится грохнуть на пол ало-графитный рюкзак, грохнуть телефонной трубкой об рычаг…       - Серьёзно, Векк? - шипит Сул, теряя остатки хмеля. - Ты хочешь трахнуть в снятом на своё имя номере младшего брата мафиозного барона? Да к нему приближаться нельзя, трогать нельзя, лучше вообще забыть, что он существует, а ты...       Вивек спокоен; в своем белом костюме, с наново заплетенными недавно бело-серыми дредами, с подведёнными глазами и смазавшейся серебряной помадой, он экзотично-хорош. Аландро хочется запереть дверь ванной с этой стороны, дёрнуть Векка к себе, содрать белые тряпки, испортить, кинуть на кровать… Но тот смотрит укоризненно, сухо поджимает губы.       - Так все говорят, Ал. “Не подходи”, и всё. Ты его видел? Видел, как он реагирует? А я? Да я чуть не лопаюсь даже от того, как он дышит. Не останавливай меня сейчас. Уходи, если боишься, а я не боюсь. Мне ли не знать, КАК такое бывает. ТЕБЕ ли не знать.       Ал мрачнеет, и злится, и теперь сам ревнует ещё хуже Векка.       Да, конечно.       Он помнит, как всё началось для них двоих; помнит все недомолвки, смутные касания, первые репетиции и выступления, попытки встать подальше друг от друга, невыносимое тащилово и кач на джеме, и снова касания, - и совершенно убойную ночь, когда оба хотели надраться, да деньги кончились, и пришлось догоняться спизженной у Джарун наливкой - в комнате у какой-то девицы, которую на самом деле никто не хотел, но ночевать в трейлере, где Неревар с Джарун то собачились, то трахались за ширмой, мог только невозмутимый Сота. Девица тогда ушла достать балморской сини, потому что хотела ширнуться, а они с Векком как-то сами собой оказались на её матрасе. И потом не вылезали из этого притона сутки - и не могли остановиться. По-трезвяку, под синью, втроём, но по большей части - просто не отрываясь… Сул смаргивает память, скалится.       - Ты сам же хочешь остаться, - тянет Вивек, чуть толкая его в грудь обоими кулаками. - А? Помоги мне. И ему. Давай, проведём хороший вечер. Я тебя прошу. Хочу так. Пожалуйста, Ал.       Аландро чернее тучи, но кивает.       Знает: отказаться можно. Векк от своего не отступит, но потом будет сам не свой, ещё притащится извиняться и рыдать, называть себя испорченным… только этого не хватало.       Хай Ресдайния сосёт из всех силы, и Векк, как лицо и голос, постоянно под ударом.       Дагот выходит из ванной - замотанный в полотенце, ещё более испуганный и на проверку, оказывается, не такой уж тощий, просто эктоморф; жилистый, худой, удлиненный. Стоит, молчит; Векк смотрит на него и медленно приподнимает голову, одновременно предвкушающе прикусывая себе нижнюю губу и чуть прикрывая длинные подведенные веки.       Сул тихо рычит; Эндас смущён донельзя. Под полотенцем он, скорее всего, обнажён, но зачем-то надел в таком виде свои полусапоги - те неуклюже бряцают по полу. Аландро вздыхает, помогает ему дойти до кровати.       Как-то не верится, что они с Векком собираются… ну или Векк собирается… затащить в постель мера, которого видят второй раз в жизни, а нос к носу - и первый.       Эндас садится на край кровати. Всё молчит, даже не задаёт вопросов.       Есть в нём какое-то отчаяние; без него не рассматривают так чужие руки; не ластятся к ним, словно тепло сейчас уберут, не готовятся лечь с двумя незнакомцами, просто предложившими это.       - Эй. Ты под кайфом, что ли?       - Нет, - Эндас трётся щекой Аландро о ладонь, позволяет положить себе большой палец на губы. - Я чистый.       - Тогда какого хрена ты даже не спросишь ничего?       Эндас просто поднимает взгляд; снова твёрдо, настойчиво просит... Не спрашивать, почему он не спрашивает? Всё это кажется очень дерьмовым. Векковы идеи часто - дерьмовые, и не всегда ясно, какой ложкой это потом расхлёбывать. Парень откровенно странный, и учитывая характер Ворина, это не удивительно.       Векк тем временем снимает с него сапог и невольно вздрагивает - длинная, классической формы, словно с альдмерской ещё фрески, ступня изуродована отсутствием среднего пальца. Дагот сперва не очень понимает, что с ним делают, потому и второй сапог отправляется к первому, открывая симметричную травму.       Обрубки пальцев выглядят тревожно - ничего откровенно болезненного, но Аландро разбирается в физиотерапии. И теперь понимает, почему у Дагота такая странная, покачивающаяся походка.       - Что это такое? - Векк проводит кончиками пальцев по ступне, задерживает на обрубке. - Откуда это? И твои шрамы…       Опомнившийся Эндас хочет убрать ногу, но её мягко удерживают. Ноги у него что надо; как говорится, “от ушей”, с точёными лодыжками и из-за неправильной походки чуть перегруженными бёдрами… зад поджарый, но не плоский, жаль, что сейчас прижат к матрасу. Сул вздыхает.       - Моя семья - маги. Это был ритуал; ещё в детстве. Потом я был заложником. Понятия не имею… - Эндас так явно хочет спрятаться, но молчать тоже не может. Ведь его спрашивают, с ним разговаривают, с ним…       Сложно спрятаться, если один мер разминает тебе спину, а второй - гладит лодыжки и колени, чуть разводя ноги, но ещё не трогая спасительное полотенце.       - Они что, привлекли несовершеннолетнего к участию в культе? - спрашивает Векк.       - Так все делают. Просто одни культы одобрены, а другие нет. Не… трогайте. Я могу одеться…       - Не нужно.       - Заложником? - переспрашивает уже Аландро.       - Да. Отрезали бы что-нибудь еще, если бы отец не заплатил деньги.       Ругнувшись, Аландро затягивается сигаретой, целует его по-”чернотопски”, задирая голову и выдыхая дым рот-в-рот. Эндас отвечает робко, но ему не дают опомниться.       - Был у тебя кто?       - Я прошёл посвящения, - шепчет Дагот. Краснеет мучительно, но взгляд становится больным, неправильным, а голос снова обретает те обертона, от которых Векка ведёт.       - Да что они там с тобой делали, мать твою.       Слыша, как Сул отпускает крепкое словцо - и чувствуя, как тот отстраняется, Эндас сжимается… и Векк понимает, что тот ждёт удара, и это совсем уже невыносимо...       Удара, конечно, не следует - Вивек опрокидывает его на спину, не может уже сдерживаться, осыпает поцелуями каждую меру кожи; лицо, шею, подвернувшиеся руки, волосы, браслеты...       Этот мер жжёт его изнутри.       Этот мер рассказывает каждым жестом слишком знакомую историю.              4.       Эндас очень громкий.       Векк, конечно, привык к бурной реакции партнеров, но мер под ним стонет и выкладывается так, словно это последний секс в его жизни. Горячий… обжигающе горячий, кажется, готовый на что угодно. Вивеку нравится с ним играть; Дагот отзывчив, но дать ему сейчас кончить - слишком щедро.       Векк прерывается, выходит, слизывает солноватую смазку с его торчащего члена; увлекается. Вивек хотел слушать - и он слышит то, что сводит его с ума, пока Эндас вдруг не захлёбывается звуком. Приходится оторваться от минета и понять, что Аландро заставил Дагота пододвинуться к краю кровати, свесить голову, да, вот так, волосами вниз, лицом вверх, и теперь трахает в горло.       Векку так не нравится; повредит ещё связки, да и хочется скорее быть с “Печатью” ласковым; Вивек просит перестать, тянет ошалевающего Эндаса к себе, ревниво сцеловывает вкус с губ. И что на Ала нашло… Обычно Сул не даёт свой хрен посторонним, да и любовью к глубоким погружениям не отличается; отсасывать ему вообще могут только “свои”. Из банды. То есть, по сути, Векк, потому что Неревар смотрит на парней только с такой пьяни, когда за бабу можно принять даже дорожный столб, а Сота крайне эксцентричен во вкусах. Может, просёк, что Векка больше всего заводит?..       Вивек подтягивает Эндаса к себе, и чтобы того помучать, не входит сразу обратно членом, сперва вталкивает внутрь пальцы, ищет сокровенное место. Дагот снова начинает постанывать, потом хватать воздух и вскрикивать, лопоча что-то про то, что хочет их обоих, пусть делают, как им хочется, только не уходят.       Какой-то острой жалостью обдаёт от этих слов. Не жалостью, а… сожалением? Сочувствием? О собственном удовольствии Эндас, конечно, думает, но не в первую очередь.       Аландро тем временем раздевается до конца. Подвязывает Даготу волосы своей резинкой, выцеловывает напряжённую, со всеми венками, шею, широкие, но худые плечи, торчащие острые лопатки, пересчитывает языком вверх выступающие и татуированные позвонки.       Эндас прогибается, длинно охает, царапает себя.       Векк в это время раскрывает ему ноги шире, но убирает пальцы, просто дрочит.       Наблюдает за Аландро - и за поплывшим окончательно Даготом, который не знает, куда деть руки; не знает, как просить о том, чтобы Векк продолжил, но иначе.       - Вы из "Хай Ресдайнии". Я знаю...       - Да давай на ты, глупый.       Векк работает рукой; этого настолько мало после того, как он уже начал сверху, был внутри, что Эндас мычит на каждом слове, что из него вытягивают.       - Я видел ваши выступления. Собирал записи. Не знал, что вообще заговорю; как-то… решился. Но Сул... был при Хортаторе, и послал меня нахер...       - Не помню такого, - фыркает Сул, отвлекшийся, чтобы потушить бычок.       - Ты половину жизни не помнишь, когда с Нереваром, - ворчит Векк. - Счёл фанатом, видимо, и велел отъебаться, как ты всегда делаешь. Они приходят нас поблагодарить! А не получить заряд хамства в лицо.       - Иди ты сам, Векк. А ты - прости, Дагот. Но откуда мне было знать, что ты - это ты.       - Во имя даэдра, пожалуйста… пожалуйста, Векк! - Дагот совершенно изнемогает, царапает ему руки, нажимает на них, чтобы тот хоть так взял его в задницу. Вот ведь охота подставиться.       Векк целует сперва его, потом Аландро; Сул сам смотрит недобро. Отводит руки Вивека, с силой проводит Эндасу по животу костяшками пальцев. Потом одним жестом разворачивает его лицом вниз; упирается рукой в шею, вдавливает лицом в подушки - и трахает жёстко, сильно, с удовольствием входя по-скользкому. Эндаса всего трясет; годами если кто и касался его, то чисто случайно или вовсе не так, как сейчас, и кричать ему хочется и от удовольствия, заполняющего до краёв всё внутри и даже больше, распирающего, острого - и от страха и необычности.       Кончает какими-то рывками, длинно мыча, сбиваясь от толчков Ала, немилосердных ко всему телу; втыкает когти в простыни, даже Векку в руку, кажется. Он не осознаёт; чувствует только, как Аландро Сул поправляет его бёдра, как спину заливает чужим потом, как внутри толкается, сейчас скорее мучая, довольно длинный член, входя всё яростнее, быстрее, бесцеремоннее.       В какой-то момент Аландро оказывается отвлечён Векком; тот сперва долго целует его, потом что-то делает, Эндасу не видно - такое, что Сул кончает, вбившись напоследок почти по яйца.       Саднит, но пройдёт - Эндас шепчет заклятье исцеления.       Ему так истошно хорошо, что не имеет значения, даже если Ворин сейчас вломится и устроит конец света.       Векк и Сул теперь заняты друг другом, но нужно передохнуть.       Эндас украдкой ощупывает себя, стирает о подушку выступившие слёзы. Да благословит Мефала этих двоих; благословит тысячу раз, тысячу тысяч.       - Я хотел его сам, - слышит он шёпот Векка и ответный смешок Аландро Сула.       Может быть, они не уйдут сразу.       Хорошо бы.              5.       - В жопу Ворина. Будешь с нами записываться. Хортатор, да будет тебе известно, слинял на Акавир вместе со своей рыжей стервой, и пока не соберёт там все бабки, не вернется. Самое время развлечься без них. И без Сила.       Векк вещает в потолок, лёжа на спине и обнимая одновременно Ала и Эндаса. От обоих пахнет совершенно по-разному (от Сула - табаком, одеколоном на корне трамы, бензином, немного выпивкой; от Эндаса - благовониями, дымом и смолой).       - Я не могу…       - Студийный проект, Энди. Никто тебя не увидит, зато услышат - все. Нельзя такому, как ты, сидеть в подвале и продолжать писать в стол.       - Меня.. Услышат?       - Да, идиот ты зашуганный. Услышат. Споёшь мне, а? Что вообще это было, вот это…       Векк напевает.       - Два дебила, - Аландро чиркает спичкой и снова закуривает. - Это погребальная песня мудрых женщин моего племени. Если гибнет настоящий ездок, такой, чей мотор в страхе всех держал, тогда поют такую песню. Или другую, но похожую. Жаль, мне кагути на горло наступил, но должно быть как-то так…       Ал пытается изобразить; слух у него есть, а голос слишком хриплый и грубый. Векк и Эндас пробуют помочь. Подхватить. Акапелло получается странно, но здорово; Векк добавляет ненужных, но симпатичных мелизмов, Эндас старается понять сырое звучание.       Гладит Аландро по груди, трётся об неё щекой. Потом обнимает и замирает так. Векк затыкается сам, вздохнув.       - Не хочу возвращаться в Когорун. Как же не хочу…       - Кончай это, парень. Ты вполне грамотный музыкант, чтобы зарабатывать деньги самому. В чем проблемы?       - По документам я не существую. Меня нет. Есть свидетельство о рождении, среднем образовании - и смерти.       - Почему?!       Векк и Сул восклицают, кажется, одновременно. Эндас садится, обнимает подушку, нахохливается.       - Нас было пятеро. Три брата, сестра и я. Теперь живы только мы с Ворином. Много врагов у клана. Вендетта. Дядя хотел уберечь меня и убрал отовсюду…       - Что-то ты недоговариваешь.       Дагот и вовсе закрывает лицо ладонями.       - Мне нельзя уходить из Когоруна. Я всё ещё заложник. Пока я там, Когорун не взлетит на воздух, потому что хан Темери, моих родичей по матери, никогда не пойдёт на риск повредить своей крови.       - Выглядит… отвратительно.       Векк таращится на его ступню, очевидно-заметную, очерченную тенями на белой простыни с простеньким узором из розеток Хлаалу. Такие изящные пальцы. С когтями. Все четыре штуки.       - Мы правда запишем что-нибудь? - Эндас меняет тему, хватается за соломинку. - И выложим?       - Да, Эндас. Да.       Дагот тихо смеётся - особенным своим голосом, таким богатым сейчас на одурманенное, спазмами давящее глотку счастье - отбрасывает подушку, падает на локти, целует Векка в живот; потом ещё, и чуть ниже; он и правда готов на всё, и сколько угодно, без стеснения и отказа.       Только пусть они не уходят.              6.       Ал просыпается первым. За ним - Векк.       Рассматривают спящего в их постели худого, нервного юношу с татуировками когорунской мафии вдоль хребта. Даготы - аристократы и бандиты, которые веками не теряют хватки ни в чём. Утонченные манеры, утонченное коварство и иногда очень грубые методы.       Дрес и в подметки им не годятся       Эндас утомился; лицо во сне у него замученное, печальное. Не детское, но доверчивое и при этом - испуганное. Если аккуратно погладить по плечу, по лопатке - Дагот неожиданно улыбается, и это озаряет его всего, словно рассвет - Красные Горы. Сквозь внешность парня, над которым откровенно и часто измываются, как через дырки в Обливионе, видно сияние Этериуса.       - Ал, я его не отпущу, - заявляет Векк.       - Что за дурость?       - Не отпущу. Не могу. Он чем-то на тебя похож, но нет у него твоих зубов и каменной шкуры. Ты посмотри, как…       - Видел я. Он крепче, чем ты думаешь. И Дагот. Оставь Даготам - Даготово.       - Нет, - Векк стискивает зубы и щурится. Плохой знак; фаза упрямства. - Я хочу его.       - Это я заметил.       - Нет. Да. И в этом смысле тоже. Но пока мы без Неревара и Джарун, нам нужно что-то делать! Но не вдвоем же с тобой только? Он подойдёт. И звук свести может.       - Ворин - наш продюсер, менеджер и крыша. Или ты уже решил болт положить на “Хай Ресдайнию”? Неревар вернется через пару месяцев, а мы тут пялим Воринова брата и издаем с ним сайды.       - Пусть. Возвращается. Я сам с ним поговорю. И с Ворином.       - Дурак ты, Векк. Но я тебя понимаю.       Эндас потягивается, разлепляет глаза. На крупных яблоках видны красные ниточки лопнувших сосудов. Пытается сесть, но Векк дёргает его назад - и тут же целует в шею, добираясь до выученного сладкого местечка.       - Ал, - просит он несколько минут спустя. - Я тебя хочу. Вас обоих. Сразу. Как в Дешаане...       - Бля, Векк, - отзывается спокойно дымивший в углу кровати Сул. - Ну ты помнишь… что в прошлый раз… ну ёп…       - Хватит там валяться. Иди к нам. Ал. Ал, я хочу вас обоих, сейчас; ну пожалуйста. Или я тебе уже противен? Или я...       - Ты парень с членом и двумя дырками, - нарочито грубо осаживает его Сул. - Чем и пользуешься. Иди-ка сюда…       Эндас отползает на край кровати; смотрит за ними, старыми любовниками, уже знающими, как обращаться друг с другом, и любуется ими.       Сул не спешит. Обнял Вивека, прижав к своей груди спиной, убрал его дреды на левую сторону, а сам что-то нашептывает в правое ухо. Облизывает ладонь и играет с членом, потом отправляет пальцы куда-то за него, и Векк охает, шало улыбаясь, двигает тазом, сильнее раскрывается. Аландро дразнит его рукой довольно резко, что-то издаёт женский, непристойно-сладкий звук; потом Сул убирает пальцы, гладит Векка по бедру, оставляя влажный след, заводит руку ему за спину, между их телами, и видимо растягивает другой вход.       Эндас смотрит, как перекатываются мышцы на животе Векка, впалом, подкачанном, с пятном тягучего предсемени от слишком вставшего члена; смотрит, как Сул берёт его наконец сзади, но пока едва втолкнувшись, потому что оба стоят на коленях, Векк спиной к Аландро, чуть прогнувшись, надетый на него.       И протягивает руки - ему, Эндасу.       Говорил же, что хочет обоих.       Дагот мешкает, но всё-таки приближается, неловко перебираясь по кровати; Векк берёт его за руку и кладёт ту себе на яйца, потом ведет ее куда-то дальше - заставляя нащупать небольшой женский орган… откровенно истекающий от возбуждения… и член Сула, распирающий Векку задницу.       - Будет тесно, но пожалуйста, попробуй. Мне с тобой было так хорошо; помоги и мне тоже.       Эндас честно пробует, едва вообще осознавая, как всё выходит; от волнения стоит у него так себе, но стоит устроиться, приспособиться и дать Векку на себя сесть… как от яркого импульса аж волна прокатывается по позвоночнику, и всё, что было вялым, крепнет.       Векк стонет сам, извивается, надетый дважды, целует и ласкает и Эндаса, и Ала; они оба - не совсем, конечно, огромные, но чувствуются болезненно-большими, особенно вот так, сжатые, словно проверяющие тела всех троих на прочность. Повинуясь накатившему желанию, Векк вполголоса заводит старый гимн, речитативом - и Эндас, не сговариваясь, подхватывает, следует за его ритмом, давая мелодии свою глубину и окраску… слова не важны, не важны, это просто голос. Просто ритм. Волна.       Так интимно-близко все трое; Вивек объединяет их; приходится следить за собой, едва удерживаясь от того, чтобы немедленно, любой ценой двинуться и наконец кончить; гладить упоительного, пристанывающего на концах строф, плавно качающего бёдрами Векка; целоваться над его плечом, чувствовать его пальцы, вторгающиеся в оба рта; член возит Эндасу по животу, скользя по ощутимым полоскам шрамов, изливая все больше предсемени; задница принадлежит Аландро, а Эндасу досталось то, что Векк почти никому не предлагает. Эндас спрашивает, с хрипотцой от волнения, спрашивает что-то ещё раз полушёпотом, рассказывает, как счастлив, пока Векка не продергивает судорогой - сперва мужской, потом женский оргазм заставляет его длинно, хнычуще застонать и вцепиться Эндасу в плечи. Тот ласково выцеловывает ему шею, вдыхает запах за ухом; стискивает руки Аландро, как раз достигающего пика, запоминает все эти моменты, ведь совсем неизвестно, что будет дальше, и будет ли.       Будет ли…       Дагот понимает, что не знает, можно ли с таким, как Векк, позволить себе кончить внутрь, и жутким, обидным усилием сдерживается; Векк постанывает, все еще плавно, едва заметно покачиваясь, покусывает Эндасу ключицу; Аландро держит его за талию, даёт успокоиться, соскочить с совсем острых ощущений.       Векк не пытается скрыть слезы, целует обоих. Вот, и его тайна открыта. Редко выходит так хорошо, так полно, целиком и сразу; почти никогда, если задуматься. Кем Векка только не обзывали. Даже Мора не знает тайны; хоть однажды и оттрахал его пьяным, но не запомнил, что помимо задницы есть что-то еще.       Эндасу неловко, что всё уже успокаиваются, а ему уже хочется лопнуть. Лицо Векка так близко; белые щетинки на подбородке, пушистые ресницы, пухлые губы.       Упоительный язык, проходящий по щеке…       - Ты можешь, Энди. Ты всё можешь. Сделай это, давай.       Векк, видимо, заводясь снова, двигается. Сул отстраняется, шарится снова за сигаретой; не ревнует уже, просто смотрит, как Вивек наконец получает своё. Младший Дагот и стонет, и шипит, и боготворит его, для него, во имя его. Для Эндаса сейчас есть только Вивек, и наверное, это хорошо.       Аландро бы не хотел вызывать в Даготе какое-то чувство, кроме благодарности за хороший трах. А вот Векк, как обычно, уже вызвал.       Даэдра с ними обоими.       Проявится Ворин - будут проблемы, будут решения, будет… то, чего сейчас нет.       Сейчас есть - стук в дверь, потому что принесли выпивку.       И это замечательно.              7.       - В музыке всего семь нот. Весь смысл, как ты расставишь паузы. Что там, в этой пустоте, сколько её, - Векк нервничает.       Аландро курит.       Неревар Индорил Мора в туре.       Эндас Дагот - в Когоруне. Без них.       Собственный голос кажется Векку блёклым и не_выразительным, собственная постель - холодной, жёсткой, неприятной; Аландро - сухим и колким, сам воздух - мерзким и двусмысленным.       Не хватает Эндаса; не хватает его пугливой страстности, его вежливой жадности, крупиц жестокой правды, чистейшего, дистиллированного, лучистого счастья от телесного контакта. Его низковатого, проникновенного, даэдрически-прекрасного тембра, чуть картавого выговора, его привычки задирать интонации, смущаться, смотреть искоса. Может быть, пройдут месяцы или даже годы прежде, чем снова получится коснуться друг друга, но Векк не забывает никого и ничего.       Будь проклят Когорун.       На столе лежит кассета - единственная запись, что удалось сделать с младшим Даготом, и Векк всё оттягивает момент, когда сунет её в проигрыватель. Сул и вовсе сосредоточен на другом.       - Дай мне, - говорит ему Вивек, и Ал кивает.       Балморская синь в ложке и правда яркого, оптимистично-ультрамаринового цвета, но сейчас этого не видно, она почти чёрная: свеча мерцает, отражаясь в двух парах глаз, подсвечивая белое и черное, делая всё разобранным на простые тона.       Ал готовит зелье не в первый и не в последний раз; Векк смотрит за ритуалом молча.       Им обоим хочется забыться - и пустив яд скитаться по крови, они это сделают, а потом поставят запись, и их словно снова станет трое.       Когда-нибудь оба смогут жить, не перегорая. Когда-нибудь они забудут и разнесённые в щепы дома, и нордов, крушащих кимерские города и распевающих победные шлягеры, и фестивали, на которых днём музыка, а ночью - резня, и Неревара, не севшего просто потому, что всем нравится его манера резать глотки не меньше, чем манера швырять риффы, как куски мяса. Когда-нибудь они забудут покрытого сколами младшего брата Ворина Дагота и самого Ворина, который платит за новую идею, платит за смерть врага, и платит не только деньгами - душами всех, кто вокруг.       Но это святая ложь - память можно заглушить, а осознание не вытравить ничем, и когда яд растворяется, Векк и Сул берут ещё, и не отпускают друг друга.       Хортатор вернётся когда-нибудь - и придётся встать на ноги.       Ворин Дагот вернется когда-нибудь - и сможет дать трещине пройти даже между ними.       Но не сейчас.