Когда вянут розы

Леголас никогда не представлял каково это – потерять Мириэль. Их жизнь в Лихолесье была такой счастливой, такой прекрасной и полной любви, что ни одна темная мысль не могла закрасться в голову. Как мог он поутру не увидеть ее улыбки, не поцеловать ее, уходя по делам? Как мог не вернуться вечером и не обнять ее, не вдохнуть с наслаждением запах ее волос? Как мог не надеть заштопанную ею рубашку на охоту? Как могу не искать ее глазами, стоя рядом с отцовским троном? Жизнь без всех этих мелочей была невозможна. Жизнь без нее была невозможна. Даже когда Мириэль сбежала, Леголас знал: где-то там, в далеких чужих землях, существует его маленькая аранель. Такая хрупкая и такая смелая. Она дышала одним с ним воздухом, видели одни с ним звезды, и если закрыть глаза, можно было представить, что она тут, рядом, и вот-вот возьмет за руку… А теперь она умерла. Теперь ее тело лежало среди руин Привратного чертога, и смерть ее была бессмысленна. Она не должна была умереть. Леголас понял это в то самое мгновенье, когда Гэндальф рухнул в пропасть вслед за огненным демоном. Мириэль отсрочила неизбежное. Мириэль умерла. Мириэль. Умерла. Сам он окончательно поверил в это, наверное, лишь когда ступил в Карас Галадон и взглянул в глаза Галадриэль. Леголас не хотел думать, как она узнала – быть может, просто прочла это в его взгляде. Однако когда ночь опустилась на Золотой лес и эльф в одиночестве бродил по заросшим травой отдаленным тропинкам, владычица сама отыскала его и не требовала объяснений. Только предложила ему сесть возле нее на засыпанной опавшими листьями скамье и устремила взгляд куда-то вдаль. В лице ее была печаль. – Она обрела покой, – наконец сказала Галадриэль. – Не могла не обрести. Леголас не ответил. Дыхание у него перехватило, и он с отчаянием подумал, что хочет зарыдать от безнадежности, от тяжести горя, которое свалилось на него так внезапно. Этот мир просто не мог существовать дальше. Почему солнце все еще светило? Почему звезды все еще сияли? Почему он сам еще не погиб, почему не отправился во тьму вслед за ней? – Мириэль не хотела бы, чтобы печаль поглотила тебя, – продолжала госпожа галадримов. – Мы с ней редко виделись после вашего замужества, однако за те наши короткие встречи, что все же состоялись, я успела понять, как ты ей был дорог. Если когда-нибудь у тебя были сомнения, забудь их. Мириэль любила тебя… – Я никогда не сомневался в ее любви! – с неожиданной злостью воскликнул он. – Но, видит Эру, эта любовь и погубила ее! Погубила нас… – Любовь не губит, – возразила Галадриэль. Ее голос и интонации в нем мигом успокоили аранена. В глазах золотоволосой эллет сквозили мудрость и опыт тысячелетий. Она знала, о чем говорила. – Мириэль всегда была сложным ребенком, – вдруг начала Галадриэль. – Она смотрела на вещи не так, как другие. Леголас не остановил ее. Пусть возлюбленная оживет хотя бы в рассказах, хотя бы в словах… – Я хотела, чтобы она росла беззаботно, чтобы детство ее было полно светлых воспоминаний. Так и случилось. Но мне не удалось уберечь ее от внешнего мира. Когда Мириэль узнала правду о себе, прежней наивной девочки не стало. Осталась отшельница, навеки запретившая себе привязываться хоть к чему то… Как хорошо, что она встретила тебя на этом пути. – О какой правде идет речь? – аранен нахмурился. Галадриэль помолчала некоторое время. Леголас видел, как сомнения мелькали на ее лице. Казалось, она взвешивала дальнейшие слова со странной тщательностью, с пугающей осторожностью. Быть может, она намеревалась выдать одну из тайн Мириэль? Аранену было все равно. Каким бы темным ни было прошлое Мириэль, он любил ее теперь, казалось, еще сильнее. Лишь потеряв ее, он смог до конца осознать, насколько глубоко укоренилась в нем эта любовь. Ни одни слова не описали бы этого чувства. – Она так и не сказала тебе, – владычица вздохнула. – Однако я расскажу. Мириэль боялась, я – нет. Я всегда считала, что ты должен знать. – Знать о чем? – О том, что Мириэль – дочь Саурона. Леголас так и застыл с открытым ртом. Такого он точно не ожидал. Как это вообще было возможно? Однако теперь все становилось на свои места. Ее сила, такая противоречивая и странная. Ее побег. Леголас снова, в который раз за те несколько суток, что прошли со смерти Мириэль, возненавидел себя всем сердцем. Те слова, что он сказал ей в Имладрисе… Те сомнения, что иногда, признаться честно, все-таки одолевали его… А ведь Мириэль действительно хотела только спасти его! – Галадримы чувствовали в ней тьму, – выждав немного, продолжала Галадриэль. – Поэтому Мириэль покинула Лориэн. Она не хотела подрывать мой авторитет. Покинула Лориэн так же, как покинула Лихолесье. Леголас с болью подумал, что Мириэль всю жизнь приходилось покидать то, что она любит. Жертвовать собой ради других. – Думаю, встретив тебя, она не смогла совладать со своими чувствами. Любовь победила самоотверженность, иначе Мириэль покинула бы Лихолесье так же, как покидала тысячи мест задолго до этого. Что было бы, если бы так и случилось? Леголас не мог даже помыслить об этом. Никогда не встретить ее или, того хуже, потерять, когда чувства между ними только зарождались… Жениться на другой или не жениться вовсе… Нет. Лучше тысячу раз пережить смерть Мириэль, чем утратить все те годы их счастья. – Однако была сила, способная вынудить ее уйти. Тревога – вот что подтачивало ее силы. Думаю, дух Мириэль начал угасать еще тогда, перед Битвой Пяти Воинств. Аранен вспомнил, как бледнело иногда лицо его жены, вспомнил, какой странной она была в последние месяцы их счастливой жизни. А он тогда не обращал внимания на эти изменения… О, как он был слеп! – Думаю, во время битвы Саурон пытался завладеть ее разумом. Галадриэль снова тяжело вздохнула, и в этом вздохе отразилась и ее боль тоже: она до сих пор с тоской вспоминала о том, что пришлось пережить ее воспитаннице. – Тогда-то Мириэль и поняла, что пришло время покинуть Лихолесье. – Она отправилась в Мордор? Но зачем? – Чтобы встретиться с отцом лицом к лицу. Он заточил ее в башне… – Заточил в башне?! Леголас, совсем потрясенный, спрятал лицо в ладонях и сидел так несколько минут. Мириэль ни словом не обмолвилась об этом… Она не сказала ему всей правды, даже когда он ранил ее своими словами! Даже перед смертью она молчала до последнего… Что это – недоверие или нежелание причинять еще большую боль? – Да, Леголас, – эллет неуловимо коснулась его плеча. – Однако это дало ей время, чтобы научиться противостоять зову Саурона. Она избавилась от его власти навсегда. «И мы могли быть счастливы снова, – подумал вдруг Леголас. – Даже если ей суждено было умереть… даже если бы она отправилась вместе с нами… Мы могли бы урвать у судьбы еще несколько месяцев. Быть может, она даже осталась бы жива… А все из-за меня! Все из-за моих слов…» – Не вини себя ни в чем, – будто угадав его мысли, посоветовала Галадриэль. – Вы оба придаете слишком много значения своим ошибкам, когда они, быть может, таковыми и не были. Никому не дано знать, что готовит грядущее. «К чему мне грядущее, в котором нет Мириэль? – подумал про себя Леголас. – Теперь единственное, что я могу и должен сделать – довести до конца поход Братства и погибнуть, чтобы жил этот мир. Мириэль хотела бы, чтобы я жил дальше, но разве она бы смогла?» – Никому не дано знать… – повторила Галадриэль. Леголас не заметил, как дрогнули ее губы. – Твой путь еще не окончен, Леголас. Пока Братство едино, надежда остается. «Только не для меня».

…

Братство покинуло Лориэн на рассвете. Леголас после разговора с владычицей этих заповедных краев ни с кем не обмолвился и словом. Лик его был печален, в глазах его застыла мрачная решимость, смешанная со смертной тоской. Никто не решался обратиться к нему. Хранители тоже скорбели, но не по светловолосой эльфийке, а по Гэндальфу. Те, кто не знал его, успели к нему привязаться. Те, кто знал, переживали утрату еще тяжелее. Но они все же не могли не думать иногда о Мириэль, которая назвалась им предательницей, однако ее теперь оплакивали Леголас и владычица Галадриэль. Арагорн не нашел слов, чтобы выразить соболезнования своему другу. Он смутно чувствовал, что никакие слова не помогут аранену забыть или хотя бы утихомирить боль. А еще считал себя виноватым перед погибшей Мириэль, и любое воспоминание о ней заставляло его чувствовать себя еще хуже. Думал о Мириэль и Фродо. Дядюшка рассказывал ему про нее, когда пересказывал свое путешествие к Одинокой горе, а в Имладрисе охотно ответил на множество вопросов, возникших у племянника после встречи на дороге в Бри. Кто бы ни говорил, что эльфийка была предательницей, Фродо в это не верил. Разве могла такая красивая, величественная и печальная девушка быть злой? Путники провожали все отдалявшийся и отдалявшийся берег Лориэна тоскливыми взглядами. Это было последнее пристанище, которого не коснулась еще война. Галадриэль провожала их сама. Она белым пятном выделялась на фоне листвы, ветер трепал полы ее платья и накидку, укрывшую серебристые локоны. Вот владычица Золотого леса подняла руку, в последний раз взмахнула ею – и скрылась под сенью листвы.