***
Чуя постепенно отключался. Дышать и до этого было тяжело. Лёгкие ещё не хотели работать на полную, а частые короткие вдохи лишь ненадолго приносили спасительный кислород. Помогала маска, но её сорвали в пылу страсти и отбросили куда подальше. Дазай не упускал возможности периодически одаривать своего любовника глубокими поцелуями. Вот и сейчас он неожиданно засосал Чую, теряя логическую мыслительную цепочку, что лучше так не делать. Последний протестующе замычал, но сил на слабую попытку достучаться до разума бинтованной мумии хватило ненадолго. Если там и были мозги, то только заплывшие от спермотоксикоза. Ослабленное тело от нехватки воздуха просто обмякло. Чуя начал синеть, глаза закатились. Дазай, быстро разорвав поцелуй, встряхнул его за плечи, возвращая того в реальность с глубоким вздохом. Однако темп только ускорился. — Извра… щенец, — протяжное «кха» кратковременно перекрыло возможность говорить. — Я же почти труп, ёбаный некрофил, — Чуя пытался восстановить дыхание, но под втрахивание с бешеной скоростью в больничную койку, выходило изрядно плохо. — Ёбаный здесь не я, — коварная улыбка не ускользнула от взгляда Чуи. Ещё один резкий толчок выбил из него полувскрик-полувсхлип. — Не припомню, чтобы трупы издавали такие звуки. Дазай почувствовал, как его плечо затрясло от чужой судороги, а Чуя натурально взвыл от боли. Время сменить позу. С влажным хлюпом выйдя из столь желанного объекта своего давнего вожделения, он одновременно опустил здоровую ногу Чуи на кровать и доминирующим движением повернул того вправо — благо, капельница и сломанная лодыжка находились на одной стороне, позволяя продолжить их кратковременное единение. Ложась рядом и пристраиваясь, Дазай вогнал внушительных размеров член в уже довольно покрасневший и растянутый проход принимающего тела. Размягченные мышцы ануса даже не пытались сжиматься. Со стоном полностью «поглотив» твёрдую и горячую плоть, Чую снова прошило судорогой, а в паху болезненно потянуло. Дазай оказался метким: прямое попадание по простате. Отросшие за время лежания в больнице ноготки, что принадлежали изящным сжимающимся пальчикам, рефлекторно вогнались в кожу бедра этого ненасытного чудища. Что вообще за нахуй? Прошло минут сорок с начала этого марафона, и Чуя уже выдохся (вообще-то он здесь не просто так лежит, а серьёзно ранен). А Дазаю хоть бы хны — ни сдвига в сторону знаменательного окончания. Всё так же бодр и свеж, как огурчик, блять. Старший мафиози уже два раза кончил и натурально хотел сдохнуть. — Вот так, мой хороший, — с фальшивым дружелюбием Дазай поглаживал рыжие волосы, снова наращивая темп и больно шлёпая об уже помидорного цвета кожу упругих ягодиц (попка муа, а-ля орешек). Резко сжав кудри у корней, возвращая Чую из своих мыслей, брюнет дёрнул его голову на себя, заставляя голубые омуты ловить собственный похотливый взгляд. — Хочу видеть тебя… — и зрелище предстало поистине великолепное: дорожка слюны тянулась до самого подбородка Чуи, бессовестно капая на уже попутно влажную от пота простынь. Волосы, что не попали в дазаевские тиски, прилипли ещё больше к нежной молочной коже шеи и лица. Губы прокушены в попытке заглушить стоны, да и Дазай оставил на них пару собственнических укусов. Местами корочки на нежной слизистой запеклись, периодически кровоточа по краям. А его огромные голубые глазищи, подёрнутые тонкой пеленой возбуждения, дезориентировано смотрели сквозь звериный взор брюнета. Однако, вернувшись в реальность, Чуя отвёл взгляд и, закрыв уставшие глаза, откинулся на руку, что держала его за волосы, издавая при этом почти еле слышные стоны. Дазай запоздало вспомнил, что, вообще-то, он не один должен получать удовольствие от происходящего и обхватил свободной ладонью оставленный без внимания уже полувялый член любовника, быстро надрачивая и возвращая детородный орган «к жизни». Отпустив несчастные рыжие локоны, он завёл руку под шею страдальца поневоле и собственнически притянул к себе, перекрывая доступ к кислороду. Чуя испытал дежавю. — Мой. Только мой. Запомни, — сладко, но с толикой угрозы, протянул Дазай на ушко отчаянно пытающемуся вырваться из удушающего захвата Чуе, хотя последний и осознавал, насколько его жалкие попытки бесполезны. Пускай убьёт нахуй, ха, вот шумиха подымется: один член Двойного Чёрного задушил другого во время плотских утех в больничке. Их мафиозные статусы в порту только раззадорят местные газетёнки. Но если Чуе припишут слащавый некролог, то Дазаю голову самолично снесёт Коё за столь позорную смерть юного протеже. Предчувствуя наконец-то скорую разрядку, Дазай, не отрываясь от уже совсем осипшего горла Чуи, отпустил его член. Обхватив освободившейся рукой за живот, крепко прижал того к себе. А то ещё ёбнется с кровати. А за пару лишних переломов Чуе, которого нужно беречь, как слиток платины, Дазая, как зачинщика всего этого представления, явно не погладят по головке, а вырвут вместе с яйцами, которые он не смог удержать при себе. Ускорившись до запредельного темпа, насколько позволяло пространство на полутораместной больничной койке, Дазай ощутил кожей, как Чую прошило от третьего оргазма, и он вообще перестал подавать какие-либо признаки жизни. Похоже, кое-кто под эйфорией всё же слишком сильно сжал нежную чувствительную шейку. «Добивая» обладателя огненных волос (под стать своему взрывному характеру), Дазай зацепил взглядом на простыне новую дорожку белесоватых капель — Чуя кончил без рук. И через пару секунд сам излился в неподвижное тело…***
Дазай резко открыл глаза и вскочил, но, поскользнувшись на идеально вымытом полу в больничной палате, театрально шлёпнулся на пятую точку. Табуретка, на которой он сидел, с грохотом опрокинулась набок. С испуганным взглядом, не обращая внимания на занывшую задницу, он буквально на коленях подполз обратно к кровати, но лежащий в ней пациент не проснулся. Реальность с треском опустилась на бывшего мафиози: он, всё же воспользовавшись подарком Огая, пришёл в госпиталь навестить Чую после звонка Хироцу. В агентстве ему дали недельный отпуск, все отчёты всё же переложили на Ацуши. Куникида же рискнул отправить письмо в мафию и за доставленные неудобства получил обновлённую версию прежней машины. Отсутствие Дазая на рабочем месте как-то резко перестало его волновать. Тот же не стал расстраивать книжника, что дазаевские слова насчёт написания претензий в порт были просто пиздежом вслух — такую хуету с мелочными жалобами отправляют в топку ещё до попадания на стол сортировки писем. Авто пригнали после того, как Дазай нашептал на ушко Огая, что его «спасибо» всё же нужно подкрепить в материальном плане. Только Куникида о сия добром жесте со стороны коллеги (с особыми привилегиями в мафии) никогда не узнает. В общем, Дазай до поры до времени был свободен. Здесь уж подсуетился лично Огай, побеседовав на столь откровенную тему с директором агентства. Интересные изменения, однако, происходили с некоторыми людьми после мини-апокалипсиса со взрывом. Видимо, Дазай в ожидании просто задремал, положив свои лапищи с головой на кровать возле укрытых тёплым одеялом ног Чуи. Последний находился на ИВЛ в медикаментозной коме, куда ввели его врачи, чтобы он побыстрее восстановился. После громкого и эпичного пробуждения посетителя палату наполнял только размеренный писк медицинских аппаратов. Под этот аккомпанемент, наверное, Дазай и отбыл ненадолго в царство Морфея. С лёгкой заторможенностью, он поставил табуретку обратно, сел и устремил взор на умиротворенное лицо Чуи. Сюжет из сна, вернее, воспоминаний, никак не хотел отпускать любителя бинтов: это было около шести лет назад, когда Чуя загремел в госпиталь после первого использования Порчи. Дазай тогда просто глаз не смог оторвать от этого великолепного божества и этим чуть не отправил Чую на тот свет, если бы его не окликнул вовремя подоспевший Хироцу. После обнуления было представление с фонтаном крови из глубины накахаровского желудка до тех пор, пока он не смог более-менее нормально дышать. Дазай, поддерживая руками это избитое собственной способностью, постепенно отключавшееся тельце, взглянул на Чую как-то под другим ракурсом. Раньше коротышка умел только бесить и раздражать своими выкрутасами, мелькать перед носом с этой уродливой шляпой и отвечать на большинство шуток Дазая в свою сторону больнючим тумаком. А ещё он совершенно не умел целоваться… Тогда, в совершенно неуместной ситуации, Дазай отметил, насколько он был… красив? Голова безвольно откинулась назад, открывая обзор на молочную нежную кожу шеи и чуть подрагивающий юношеский кадык. Голубые омуты постепенно закрывались, погружая своего владельца в мир грёз. Полуоткрытые губы обнажали ровные ряды белоснежных зубов. Из мелких порезов на лбу и щеках сочилась гранатового цвета жидкость, сбиваясь в один небольшой ручеек, что исчезал у корней волос. От этого рыжие локоны с правой стороны свисали кровавыми сосульками. И всё это было… так прекрасно. Не считая перелома правой лодыжки и нездоровой раны на боку. Блять, он походил на мертвеца. Однако бьющаяся жилка на открытой шее всё же указывала на то, что её обладатель пока что жив. Дазаю не нужно было дважды повторять, что ему в таком положении, с Чуей на руках, придётся поехать вместе с ним до госпиталя — любое лишнее телодвижение могло обернуться дополнительным переломом рёбер. Перспектива быть проткнутым собственными костями — так себе удовольствие. Уже будучи в пути, аккуратно поддерживая свою ношу (буквально пружиня руками на каждой кочке), Дазая посетила тёмная мысль: он сделает его своим. И нахуй все эти принципы, статусы, правила. Не он их придумывал. И не дай бог кто-нибудь тыкнет его в это дерьмо. Дазаю тоже хочется устанавливать правила для своей собственной игры. Этот бинтованный паршивец всё просчитал наперёд: новоиспечённый член мафии с самого вступления был одинок. Как бывшего названного главу Овец, все его передвижения первое время жёстко контролили. Это продолжалось около года. У Чуи под таким прицелом желание заводить какие-либо отношения отпало напрочь. А тут его поставили в пару с Дазаем. Именно в его обществе он проводил большую часть времени: научился курить с ним тяжёлые Мальборо, бухать в барах портовой мафии, подшучивать над Хироцу, взаимно оскорблять друг друга, но барышень он как-то сторонился. А как-то потом напарники на спор поцеловали друг друга. Потом ещё, после тренировки будущего дуэта. Потом ещё и ещё. Далее в ход пошло взаимное облапывание на квартире одного из них и совместная дрочка после особо тяжёлых заданий. Но как-то дальше у них не заходило. Дазай к тому времени давно начал трахать женщин, Чуя же выпускал пар физическими упражнениями и загрузкой по работе, которая заёбывала его морально. А ещё он пристрастился именно к дорогому и именно к французскому вину. За этот год Чуя привык к такому образу жизни. К тому времени никто его уже больше не ограничивал в личном пространстве. Но повелитель гравитации уже и сам не хотел быть свободным. За него уже давно всё было решено.***
Когда молодой мафиози очнулся через две пары дней и его более-менее подлатали, пришёл он. По-дьявольски голодным огонькам, что блуждали в твёрдом коньячном взгляде напротив, Чуя всё понял. Не было ни просьб, ни уговоров, ни прелюдий. Никто из них даже слова перед этим вслух не произнёс. Дазай взял напарника так, как захотел, испытывая поломанное тело на прочность. И этот их первый и полноценный раз лишь урывками остался в памяти Чуи. Когда он проснулся, на нём была кислородная маска, а Дазая и след простыл. Лишь пустая пачка влажных салфеток на столе говорила о том, что этот подлец тщательно, насколько смог, скрыл следы своей подростковой «шалости» и бессовестно сбежал. Чуя просто не сдержал своей истерики, беззвучно рыдая и сильно сжимая и без того болевшие рёбра. Благо, его никто в этот момент не видел. Дазай больше не посещал напарника. Трусливый гандон. После выписки из больницы, Чуя, не приходя в здание портовой мафии, по телефону запросил у Огая отпуск на две недели и умотал во Францию, переложив текучку на Тачихару. Там он, помимо посещения местных достопримечательностей и ресторанчиков с приятным выбором изысканного вина, расстался с передней невинностью с местными кокетками, буквально стирая остатки того раза. Вернувшись, он сразу в аэропорту столкнулся с донельзя злым Дазаем, который своим появлением совершенно ошарашил Чую, заставляя спуститься с небес в суровую реальность. Выглядел глава исполкома тогда совершенно неуместно, растеряв весь образ крутого мачо: волосы были спутаны, костюм и плащ помяты, рукав одной рубашки расстегнут. Было видно, что он торопился. И лишь холодный взгляд подтверждал, что перед второй частью Двойного Чёрного стоял всё тот же опасный зверь. Пока Чуя был в ступоре от происходящего, Дазай стальной хваткой вцепился в него и потащил к своей машине. Грубо впихнув его на пассажирское сиденье, а сам с остервенением завёл машину и рванул по трассе, оставив позади ошарашенное сопровождение в виде Акутагавы и Тачихары, а также багаж отпускника. Чуя же, очнувшись и поняв, с кем и куда он едет, включил задний ход, однако было поздно: двери Дазай заблокировал, активированную способность мгновенно пресёк, а по поводу сжимающихся кулаков распалившегося напарника лишь озвучил вслух мысль, что драка за рулём самоубийству подобно, хотя он и не прочь сейчас же слететь вместе с Чуей за край моста, по которому они ехали, и воплотить свою мечту о двойном суициде в жизнь. Вот только Чуя не был самоубийцей. И от того, что это тёмное создание могло осуществить эту идею прямо сейчас, перестал как-то сопротивляться и практически отдался в руки судьбы. Примирение было ярким и отличалось от той дикости в госпитале. Дазай выцеловывал абсолютно каждый сантиметр на Чуе, как бы извиняясь за предыдущий животный порыв. А добрый Чуя его просто простил, списав всё на бурлящие гормоны и тяжёлый образ жизни, от которого свихнуться мог не только подросток, но и любой взрослый человек. Добивающим аргументом стал подарок в виде Петрюса с добротным годом выпуска. Дазай явно хорошо изучил пристрастия своего теперь уже точно любовника. Всё шло своим чередом: они выполняли задания, писали отчёты (чаще всего всей макулатурой занимался Чуя), по очереди или вместе валялись в больнице, трахались, бухали, курили. Про походы к шлюхам Дазай благополучно забыл, потому что этот голубоглазый ангел в постели затмевал абсолютно любую из куртизанок. А ещё Чуя научился делать охуенный минет. Дазай в буквальном смысле ощутил во всех доступных местах на себе, каким бывает юрким и сладким этот острый на колкости язычок. Им было друг с другом очень хорошо, но периодически сраться между собой они не забывали. И тут же бурно мирились. Однажды они даже попробовали наркоту*, что в мафии можно было мешками таскать. Но поплохело так, что после недельной детоксикации в виде капельниц, промывки желудка и охуительных словесных экзекуций от Коё и Мори, этот пункт дуэт вычеркнул из своей жизни. В мафии давно все всё поняли, но никто не вмешивался в отношения этих двоих. И так шло довольно долго. А потом умер Ода, друг Дазая. Чуя не понимал, как это произошло, пытался достучаться до ставшего резко безэмоциональным Дазая, а когда тот перестал показываться в офисе, обивал пороги его квартиры, но там тот не появлялся. Никто Чуе ничего не объяснял. А тут его машину возле офиса неожиданно взорвали — зачинщика следователи мафии так и не нашли. Чуя до трясучки переживал, что, возможно, Дазая кто-то убрал по заказу, либо он добровольно ушёл в лучший мир, исполнив вследствие личного горя давнюю мечту. После того, как молодой мафиози загремел с нервным срывом в кабинет к психиатру, Мори, поняв, что не может больше ходить вокруг да около, вызвал его к себе. Налил гранёный стакан крепкого вискаря, заставив Чую выпить его до дна, а после объявил, что Дазай добровольно ушёл из мафии и признан предателем, но никто его преследовать не будет — без объяснений. Мир пошатнулся, но Чуя устоял. Закрылся в себе, стал жёстче действовать на заданиях и внушать страх в подчинённых. А вскоре и вовсе получил должность Дазая. Парочку мелких портовых сошек, которые распустили слухи, что новоиспечённый глава исполкома это тёплое местечко насосал, Чуя быстро нашёл и заставил прилюдно воплотить их больную фантазию друг на друге. А после пустил на корм земляным червям. Слухи исчезли так же быстро, как и появились. Личные вещи Дазая, что тот оставил в чужой квартире, Чуя превратил с помощью гравитации в микроскопическую пыль. Только та самая опустевшая бутылка Петрюса, что тот подарил ему, осталась стоять в одном ряду среди его коллекции — эту вещь он решил сохранить в память о проведённых с ним днях. За всё это время он с Дазаем ни разу не сталкивался, а через два года ему донесли, что эта бесячая мумия вступила в ВДА. Крохотные крупицы надежды на возвращение напарника разбились о стальную стену в душе молодого исполнителя, что тот наспех возвёл. Плевать, что Дазай предал мафию. Он предал лично его. Что ж, теперь немногочисленные члены бывшего Двойного Чёрного окончательно встали по разную сторону баррикад.***
Дазай с толикой грусти всё так же пялился на неподвижного юношу в больничной робе, заново изучая его. Его волосы отросли, а под глазами залегли более глубокие морщины. Мелких шрамов на открытых участках рук прибавилось. Вот только теперь Дазай разглядел то, на что не обратил внимание у здания портовой мафии: коротышка остался коротышкой. Раньше Дазай часто подтрунивал над ним по данной больной тематике, доводя до белого каления. Но такого миниатюрного Чую хотелось потискать, обнять своими ручищами, не отпускать в этот сраный мир с убийствами и жестокостью. Только теперь на это Дазай не имел права. Смерть Оды что-то в нем перемкнула, а уход из мафии (и не только от неё) просто добил Чую. И теперь две сломанные куклы встретились вновь, словно судьба над ними посмеялась, только каждая починилась по-своему. Дазай, бывший жестокий убийца, ведёт тихую размеренную жизнь в агентстве, спасая людей. И Чуя, всегда старавшийся избежать человеческих жертв, хладнокровно убивает лишь по одному приказу, а иногда — по собственной прихоти. Тьма и свет, свет и тьма. Ничего уже не вернуть, но в голове Дазая мелькнула мысль, что тогда, до вступления в ВДА, всё могло быть по-другому. Если бы он набрался смелости, нашёл Чую и поговорил с ним, всё объяснив, то они могли бы быть и дальше вместе. Да даже один телефонный звонок, одна смс могла решить всё. Дазай, наверно, запросто мог вообще вернуться в мафию (Мори готов принять его в любой момент, без последствий), если только бы Чуя подтянул свои связи, нашёл его тогда и поманил своим изящным пальцем. Но чудо не свершилось. Дазай не сделал шаг назад, а Чуя не смог пойти вперед. Жаль, что иногда время нельзя обратить вспять.***
Поддавшись соблазну, пока рыжая бестия находилась где-то в нирване, рука Дазая скользнула под робу (дежавю?), оголяя плоский накаченный пресс. Детектив отодвинул серую больничную ткань ещё немного вверх, морозя теплолюбивого Чую, отчего его нежного кремового цвета аккуратные соски затвердели. Да от этой картины некогда любимого тела у Дазая чуть коллапс в штанах не случился. Чего греха таить, к нему он до сих пор неравнодушен. В голове сверкнуло сожаление — какой же Дазай всё-таки был трус тогда. В глаза сразу бросились те самые шрамы-звезды. Чуя получил их ещё до первой Порчи, когда не очень уверенно контролировал свою боевую способность на заданиях мафии. Тогда он лишь краем своего острого зрения заметил дуло и оттолкнул Дазая в сторону, подставившись под автоматную очередь. Темноволосый подросток лишь шокировано наблюдал за падением тела сверстника-напарника, а через секунду с разворота выпустил всю обойму пистолета стрелку в область лица напавшего, обезобразив того до неузнаваемости. С того света Чую вытащил самолично Огай, но в больничке счастливчик задержался надолго. Свой поступок позже Чуя объяснил тем, что двигался на автомате, не осознавая своих действий, чем и заглушил гнев брюнета, который буквально разорался тому в ухо, что он сорвал все его планы по поводу красивого ухода из этой никчёмной жизни. О том, что Чуя всё же ценит жизнь партнёра больше, чем свою, тот смолчал. С тех пор Дазай считал, что должен Чуе, и на последующих заданиях оберегал напарника более внимательно. Как раз до первой Порчи, после которой уже перемкнуло их обоих. Но это всё в прошлом. Аккуратно опустив робу назад, Дазай всё же задел случайно (специально?) кожу около пупка. Один из приборов противно запищал, заставив гостя отпрянуть от кровати, при этом снова уронив табуретку. В этот раз к ним заглянула медсестра, чуть приоткрыв дверь. — У Вас всё в порядке? — Да, простите, я, кажется, случайно коснулся его руки, когда поправлял одеяло, — нагло соврал Дазай, попутно возвращая табурет в исходное положение. — Как отключить эту штуку? — Сейчас, минутку, — девушка прошла к пищащему прибору и нажала одну из кнопок, после чего противный звук перестал сотрясать палату. — Всего лишь реакция на тактильный контакт, — произнося эту фразу, она посмотрела на наручные часы. — Время посещения заканчивается, может, зайдёте завтра? — медсестра невинно улыбнулась красивому посетителю. Ей-то, скорее всего, невдомек, что оракул позволял Дазаю чуть ли не ночевать в постели Чуи, даже против воли того. Можно, и не ебёт. — Да, да, я уже ухожу, — фальшиво улыбнувшись, детектив мысленно проклял эту выскочку, вмешавшуюся в кратковременное воссоединение великого дуэта. Впрочем, осознав, что девушка лишь выполняет свою работу, а он, сидя здесь, никак не поможет Чуе, Дазай направился к выходу, перед дверью тихо произнеся: — Я вернусь, шляпная вешалка, за тобой всё ещё должок. И вышел. Медсестра, пожав плечами, лишь проверила показания приборов и поправила робу больного, при этом накрыв его повыше одеялом. Ей показалось, что довольно милый пациент чуть приподнял уголки губ во сне. Взгляд девушки случайно зафиксировал на прикроватной тумбочке предмет, которого ранее здесь не было. На ней покоилась абсолютно новая, с красной лентой и железной цепочкой, чёрная шляпа.