Бесконечное путешествие

Ты открываешь глаза. Закрываешь обратно, потому что картинка перед глазами идёт кругом как после карусели, несмотря на то, что ты лежишь. К горлу подступает тошнота. Почему-то очень хочется пить. Ты тщательно нащупываешь пол, чтобы убедить вестибулярный аппарат, что это не мир кружится вокруг тебя, а ты вокруг него. Пытаешься вспомнить, что ты пила вчера и где осталась ночевать. После некоторых усилий вспоминаешь. Понимаешь, что твоё нынешнее состояние не связано с алкогольной интоксикацией, вместо пола нащупываешь шишку на голове в том месте, куда тебе прилетело костью. На пальцах остаётся мелкая крошка. Ты приоткрываешь глаза. Запёкшаяся кровь. Тошнота усиливается. С трудом, стараясь не отрывать голову от пола, нащупываешь рюкзак, который кто-то заботливо снял с твоих плечей и положил рядом. На ощупь достаёшь из него помятый кусок пирога. Старательно разжёвываешь кусочек, не ощущая вкуса. Самое время проверить гипотезу о его лечебной силе. Гипотеза подтверждается, возвращая тебе большую часть ясности мыслей, заодно косвенно подтверждая вероятную ирреальность происходящего, а также давая смутную надежду на не очень негативный исход. Если кусок пирога способен за пару минут убрать почти все последствия предположительного сотрясения мозга… то, всё, что тебе нужно — запастись пирогами и попытаться не умереть. Надо бы, кстати, выяснить, обладает ли этим эффектом еда, приготовленная не Ториэль, а также тающая органическая не-еда. Ты принимаешь более-менее вертикальное положение, поудобнее устраиваясь на пятой точке, и наконец-то решаешься разлепить опухшие глаза, чтобы осмотреться. Вокруг что-то вроде крытого вольера в зоопарке: почти пустая комната, разделённая решёткой так, чтобы отгородить тебя от входа и образовать у дальней стены небольшой коридор от двери; деревянные стены и полное отсутствие окон; тусклая лампа без плафона по ту сторону решётки; Санс. То ли знал, что ты очнулась, и как обычно беззвучно подошёл, то ли стоит там уже какое-то время. Оба варианта немного пугают, но при этом странным образом успокаивают. Говорить, несмотря на целебную силу пирога, всё ещё тяжеловато, так что ты просто поднимаешь руку в приветственном жесте, другой пытаясь протереть глаза. Когда ты снова пытаешься сфокусировать на нём свой взгляд, коридор уже пуст. Ты по привычке вздыхаешь и осматриваешь свой «вольер» более внимательно. Очень чисто, хотя и несколько пыльновато. Ветхая собачья лежанка, на которую кто-то заботливо уложил твою ушибленную голову. Миска без надписей с сухим кормом в виде маленьких смешных косточек. Блестит как новая. Ты хихикаешь. Плошка с водой. Минеральной. По-прежнему полное отсутствие окон. Дверь в решётке. Открытая. Записка на полу. «Поздравляю! Ты не справилась с последним испытанием, и поэтому отправляешься в тюрьму. Это тюрьма. Чувствуй себя как дома. Приходи, когда будешь готова повторить. Ньо-хо-хо-хо-хо» Ты рассеянно оставляешь взгляд на записке, уходя мыслями вглубь в тщетных попытках окончательно проснуться. Не глядя хватаешь пригоршню корма и грызёшь по штучке, как семечки. На вкус как печенье со вкусом мяса. В голове проясняется немного больше. Интересно, кто из этих двоих её написал. Интересно, намекает ли открытая дверь, что никто не держит тебя внутри. Интересно, не окажется ли каким-то волшебным образом, что это печенье тоже готовила Ториэль. Ты снова ощупываешь ушибленную голову. Приемлемо. Аккуратно вычёсываешь из волос крупные комки свернувшейся крови. Промываешь не затянувшиеся царапины антисептиком, заклеиваешь пластырем где можешь. Зашиваешь пару прорех на футболке. Доедаешь печенье, запивая минералкой. Ещё немного сверлишь взглядом записку, прежде чем сложить её в карман. Наконец, выходишь, аккуратно притворяя за собой сначала дверь в решётке, а потом и в самом домике. Город встречает тебя уже знакомым ярким светом, прохладным ветром и тёплым снегом. Ты спрашиваешь себя, готова ли ты «повторить» и означает ли твоё тюремное заключение, что ты больше не можешь ночевать на уютном чердаке. Смело отвечаешь себе «Нет» на оба вопроса. Решаешь ещё немного прогуляться по окрестностям. Смешной сарай, из которого ты вышла, находится на отшибе, почти за городом, недалеко от того места, где Папирус демонстрировал тебе своё невероятное умение обращаться с… с чем? Ты даже немного жалеешь, что выдернула тот дурацкий осколок из своей руки, потеряв такую замечательную возможность рассмотреть его поближе. Можно было бы, конечно вернуться на место вашего «сражения» и поискать там использованные снаряды — но ты почти уверена, что такой поступок совершенно точно будет расценен скелетами как «готовность повторить», которой ты пока не испытываешь. Так что ты просто возвращаешься на знакомую дорогу и неспешно двигаешься обратно вглубь города, ища удобный поворот на какую-нибудь перпендикулярную улицу, который позволил бы тебе пройтись новым маршрутом и посмотреть остальную часть города. При более внимательном рассмотрении город производит более гнетущее впечатление, чем на первый взгляд. Пёстрые разноцветные фасады на главной улице, похоже, просто выкрашены чем попало от нехватки краски. Здания либо построены из кирпича, в том числе битого или проложенного чем-то, что совершенно точно не выглядит как цемент; либо и вовсе сбиты из кусков фанеры, ДСП и металлических листов неправильной формы. Разномастные занавески на многих окнах заметно рваные, местами на них нашиты заплатки. Большая часть домов окружены огородами, с которых заботливо счистили снег. Под заборами и навесами, где сугробы не так глубоки, видно битую посуду, ломаный пластик, гнилые объедки и прочий мусор. За пределами главной улицы встречных гораздо меньше, и выглядят они как будто более уставшими и… грязными. Многие дома выглядят потрёпанными до заброшенности, но парадоксально жилыми. Вокруг одного из таких с шумом носится небольшая толпа, пытаясь поколотить друг друга палками. Судя по проведению, это местные дети, но точно на вид сказать нельзя: так же, как и остальные встреченные тобой жители города, они выглядят слишком по-разному и плохо идентифицируются. Будь на их месте обычные люди, ты бы стала свидетелем парочки убийств или как минимум нанесения тяжких телесных; но то ли они значительно крепче обычных людей, то ли значительно слабее, то ли предположительно целебная еда действует в том числе привентивно. Впрочем, когда с криками «Он человек! Бей людей!» вся толпа яростно набрасывается на одного из ребят поменьше, ты не выдерживаешь и решаешь вмешаться; но завидев твоё приближение все тут же бросаются врассыпную. Тем не менее, ты не можешь не отметить, что «человек» бежит значительно медленнее остальных — возможно потому, что теперь он заметно прихрамывает на ходу. Ты настолько увлекаешься разглядыванием окрестностей, что не сразу замечаешь, как снова выходишь из города. Сначала даже думаешь развернуться и пойти обратно, но ведь никто тебя не пытается остановить, а смысл, как известно, не в том, чтобы вернуться обратно на тропу, а в том, чтобы как следует заблудиться. Ступая всё дальше и дальше в лес, ты жалеешь только что не зашла на чердак за своей палкой. В целом, чаща выглядит всё так же пугающе, как и при первом знакомстве. Между деревьев всё так же скользят неясные тени, за спиной всё так же потрескивают невидимые ветки, ненастоящий снег всё так же скрадывает чужие шаги и выдаёт твои собственные. Ты бредёшь по лесу наугад, пока твой путь снова не преграждают незнакомые силуэты. — Очень неосмотрительно с твоей стороны было выходить из города, человек, — высоким, нервным голосом обращается к тебе столь же высокая остроконечная шляпа. Её обладатель настолько мал, что тебе приходится приложить усилие, чтобы не заглянуть под поля в попытках его разглядеть. — Очень неосмотрительно было спускаться в Подземелье. Ты неловко ёжишься, сутулишься, засовываешь руки в карманы, опускаешь глаза. Что ты можешь ответить? Что ты никого не убивала? Пока что? Снова поднимаешь глаза, как раз чтобы заметить, как твои невольные собеседники один за другим переводят напряжённые взгляды куда-то тебе за спину. Оборачиваешься, не видишь ничего кроме леса. Оборачиваешься обратно. Они хмуро переглядываются между собой. — Ничего, — откровенно презрительно говорит тебе… эм… гигантская рогатая сова в тёмных очках? — рано или поздно им надоест за тобой приглядывать. Не вечно тебе, ха-ха, морозиться. Ты грустно улыбаешься. Сова так же старательно выделяет голосом свой намеренный каламбур, как и Ториэль. Интересно, все ли жители Подземелья так любят играть словами, или пока тебе на них просто везло? Не то чтобы ты была против. Способность продолжать смеяться и шутить в любой ситуации всегда восхищала тебя, какими бы глупыми ни были сами шутки. Сова ещё на пару секунд задерживает на тебе «взгляд» тёмных очков, после чего разворачивается и уходит в лес. Остальные молча следуют за ней. Ты некоторое время неподвижно смотришь им вслед. Вздыхаешь, отправляешься дальше куда шла. Лишнее подтверждение тому, что «они» где-то совсем рядом радует; лишнее напоминание о том, почему — расстраивает. Ты рассматриваешь мягкие заснеженные ландшафты и думаешь, как так могло получиться, что жители Подземелья умудрились столкнуться с худшими проявлениями человечества, и не столкнуться с лучшими. Ты напоминаешь себе, что именно так и должна работать ксенофобия: при прочих равных они с большей охотой должны бы запоминать плохое, всё больше эскалируя насилие при столкновениях, всё глубже проваливаясь в кроличью нору аттрактора ненависти. Твои размышления прерывает приглушённый звук откуда-то из чащи. Похоже на крик, или на странный скрип, или, возможно, на лошадиное ржание. Конечно же, ты и сейчас не спешишь обратно на дорогу, а проламываешься через заснеженный валежник напрямую к источнику звука. Ты видишь оленя, застрявшего рогами в кусте, кричащего и брыкающегося в тщетных попытках освободиться. Подходишь ближе, чтобы рассмотреть нитки, леску и бечёвку, беспорядочно навязанные на громадные раскидистые рога и тщательно обмотанные вокруг куста. Кроме того, к рогам привязан всякий мусор вроде пустых консервных банок, от каждого движения создающий целую уйму шума. Достаёшь из рюкзака нож. Подходишь ближе, стараясь лишний раз не попадать в поле зрения и без того психующего животного. С пронизывающим ужасом понимаешь, что существо перед тобой похоже на оленя только издалека, а вблизи скорее смахивает на демона Преисподней из фильмов достаточно дурацких, чтобы включать в себя демонов Преисподней. Например, его полная хищных треугольных зубов вертикальная пасть раскраивает череп почти надвое от подбородка до линии глаз. До линии нижних глаз, потому что ещё как минимум одна пара моргает у него на рогах. На самом деле, в своей откровенной неестественности он выглядит более чем захватывающе. Ты ловишь себя на том, что вот уже почти минуту инстинктивно задерживаешь дыхание; с усилием вдыхаешь, снова поборов логичное желание бежать отсюда так быстро и так далеко, как только можешь. Не то чтобы ты была против убийства опасных животных, представляющих угрозу людским (ну хотя бы условно) поселениям. Но то, что ты видишь перед собой, совершенно точно выглядит не как контроль над популяцией, а как издевательство над животными. А животные, которые позволяют над собой так издеваться, весьма вероятно не являются аж настолько опасными. Поэтому ты перехватываешь нож поудобнее и ещё более осторожно продолжаешь приближаться. Конечно же, несмотря на все твои усилия, «олень» замечает твоё приближение, начиная кричать и брыкаться ещё активнее. Его голос всё чаще срывается на хрип, и с каждым разом ему заметно сложнее пониматься с подламывающихся колен. Ты говоришь ему какую-то белиберду о том, что всё будет хорошо, и что ты не причинишь ему вреда, надеясь, что твой голос звучит достаточно успокаивающе. Не то чтобы это хоть сколько-нибудь помогало. В конце концов тебе удаётся подойти к нему со стороны куста, доведя оленью истерику до нового апогея, и ты принимаешься срезать с рогов путы настолько аккуратно, насколько можешь. Самое сложное (не считая необходимости уворачиваться от оленьих зубов, рогов и копыт) — это понять, в каком порядке лучше всё это резать, ведь как только он почувствует в себе силы оторваться от куста, он наверняка убежит, и тогда уже непременно запутается оставшимися ошмётками где-нибудь ещё. Значит, сначала нужно срезать как можно больше мусора, а самые крепкие путы оставить напоследок. По счастью, в какой-то момент «олень» всё же понимает, что ты действительно не пытаешься его убить (пока что), и перестаёт активно сопротивляться, лишь изредка дёргая головой в попытках освободиться самостоятельно. Так что в целом, не считая-таки одного укуса, тебе удаётся отделаться синяками и царапинами. Опять. Хорошо хоть руку не откусил. Ещё один рывок, и он отпрыгивает от тебя одним движением на добрых полтора метра, бурчит вполне разборчивое «спасибо» и моментально скрывается в чаще с уже неопасными обрывками бечёвки, кое-где оставшимися свисать с рогов. Ты закатываешь глаза, снова вздыхаешь, и наконец-то вылезаешь из уже порядком осточертевшего тебе куста. Прячешь нож. Отряхиваешь снег и застрявшие в свитере обломки веточек. Оглядываешься по сторонам. Позволяешь себе отдохнуть, прислонившись спиной к стволу ближайшей ёлки и мечтая, что вот сейчас кто-нибудь выйдет из лесу и выведет тебя прямиком обратно на дорогу. Возвращаешься в город по своим следам в снегу, радуясь, что, по крайней мере, здесь, похоже, никогда не темнеет. Город, конечно же, выглядит так, будто ты никуда и не уходила, а если и уходила, то совсем ненадолго, и уж точно с тобой за время отлучки не могло произойти чего-то хоть сколько-нибудь важного. Предположительные дети, которые недавно пытались убить друг друга с помощью палок и других подручных средств, теперь пытаются по камешку разнести один из пустых домов; завидев тебя, они тут же разбегаются снова, мгновенно исчезая из поля зрения. Случайные прохожие по-прежнему не обращают на тебя внимания, хотя теперь ты всё чаще отмечаешь, насколько старательно они это делают. Динозаврик в свитере, всё ещё ошивающийся у ёлки, завидев тебя сначала весело салютует тебе хвостом, потом спохватывается и делает вид, что даже тебя не заметил, потом понимает, что ты тоже улыбаешься ему и машешь рукой, и снова улыбается. По правде говоря, ты уже давно умираешь от голода и усталости; но всё равно ты повторяешь свой вчерашний маршрут по главной улице и дальше. Папирус, который тоже будто и не уходил никуда со вчерашнего дня, смотрит на тебя с предельным скептицизмом: — По-моему, я написал «когда будешь готова». Ты уверена, что готова? Ты устало улыбаешься и снова прячешь руки в карманы. — Конечно, нет. Он недовольно скрещивает руки на груди. — Тогда чего пришла? Ты улыбаешься ещё шире и выразительно поднимаешь брови. — Соскучилась. Пару секунд он недоумённо смотрит на тебя, после чего разражается громовым хохотом. Ты слишком устала, чтобы посмеяться вместе с ним, и находишь в себе силы лишь на ответную лукавую усмешку. Отсмеявшись, он зеркально возвращает тебе твой взгляд. — В следующий раз, — говорит он, легко взмахивая рукой. Ты успеваешь почувствовать один мягкий и аккуратный удар по темечку, прежде чем потерять сознание.