Бесконечное путешествие

Ты открываешь глаза. Похоже, тебя разбудил стук собственных зубов. Холод пробирает до костей. Из всех вещей сейчас ты, пожалуй, больше всего жалеешь о непромокаемой ветровке. К счастью, что-то подозревающая Ториэль выдала тебе особенно толстую пару шерстяных носков, да и свитер успел просохнуть до приемлемого состояния. В попытке согреться ты даже, впервые за всё это время, делаешь какое-то подобие зарядки. Задумываешься ещё о парочке вещей, которых ты не делала с тех пор как попала в Подземелье. Каждый раз, не найдя в доме у Ториэль, в трактире, в доме скелетов туалета, ты откладывала этот вопрос на потом за ненадобностью… но прошло уже столько дней, а надобность так и не наступила. Продолжая свой путь обратно из пещеры до брода, и дальше от развилки по соседней дорожке, ты не переставая размышляешь о том, связан ли наблюдаемый эффект с другими свойствами самой еды (привычкой растворяться во рту, например), или что-то успело поменяться в самой системе твоего пищеварения. Ты уже начинаешь набрасывать в голове приблизительный план экспериментов, которые можно было бы постфактум попытаться провести, когда тебя наконец-то отрывает телефонный звонок. Тихий восьмибитный рингтон кажется тебе смутно знакомым, но вспомнить откуда так и не удаётся. — Уже соскучился по звуку моего голоса? — сообщаешь ты в трубку как можно беззаботнее. — Тебя же там прямо сейчас никто не пытается, скажем, съесть или, например, расчленить? — не менее беззаботно спрашивает на том конце Папирус вместо ответа. Ты на всякий случай оглядываешься по сторонам. — Не похоже на то. Повисает неловкая пауза. Ты продолжаешь идти. — Я… рассказал о тебе Ундине, — наконец прерывает молчание телефон. — Я… надеялся уговорить её… ещё, наверно, рано об этом беспокоиться… — Ты молодец, — перебиваешь его ты. — Ты всё правильно сделал. Она бы всё равно узнала. С того конца доносится тяжёлый вздох. — Только не выбрасывай макароны до официального подтверждения моей смерти, — с улыбкой произносишь ты. — Я постараюсь протянуть достаточно долго, чтоб всё-таки их съесть. — Ладно, ладно, — с несколько грустным смехом отвечает скелет. — Позвони мне ещё. Ты понимаешь, что уже какое-то время идёшь по открытому пространству, неотличимо освещённому таким же голубоватым мерцанием, как и коридоры, но поросшему тёмной жёсткой травой. Потолок, впрочем, ненамного выше, чем был: метра три, может, четыре. Достаточно близко, чтоб ты могла рассмотреть отдельные вкрапления, тускло отсвечивающие с неровной поверхности. — Я постараюсь протянуть достаточно долго, чтоб всё-таки их съесть, — неожиданно сообщает тебе из-под локтя твой собственный голос. Ты огорчённо хлопаешь себя ладонью по губам. Ещё один цветок, который ты не послушала. По правде говоря, их тут целое поле. И пока ты говорила, уже успела пройти мимо парочки. Эх. Ты задумчиво переходишь от цветка к цветку. — Мы уже почти пришли, — подбадривает тебя низкий голос из ближайшего. — Давай, догоняй! — кричит высокий из другого. Следующий просто заливается смехом. — Как-то это, блин, неловко, — грустно произносит ещё один. — Ненавижу их, — тихо бормочет очередной. — Ненавижу это место. Ненавижу эти пещеры. Ненавижу потолки. Ненавижу школу. И тебя тоже ненавижу. И себя. И людей. Ненавижу людей. Ты неслышно вздыхаешь. — Я люблю тебя, — голос доносится так близко, будто кто-то специально наклонился к самой чашечке, чтоб сказать это. — Ого, мы что, первые сюда дошли, что ли? — как долго живут эти цветы? Как долго они хранят свои записи? Как звучит цветок, который никогда не слышал голосов? Что происходит с ними после смерти? — Я хочу, чтобы ты умер, — подожди, разве не этот же самый голос только что признался в любви? — Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать! — вообще-то этот голос не похож на детский. — …Справлюсь. Я справлюсь. Я справлюсь. Я справлюсь. Я справлюсь. Я справлюсь. Я справлюсь. Я справлюсь… Нечленораздельный вопль звучит так громко, что задевает целых три цветка. — Тебе нужно вернуться домой. Твоя Ма места себе не находит с тех пор, как ты ушла. Лишь тихое шуршание из полудюжины следующих. — У тебя за спиной, — неожиданно говорит тебе цветок голосом Санса, и ты инстинктивно оборачиваешься даже раньше, чем успеваешь удивиться. Он и правда стоит прямо за твоей спиной, встречая твой взгляд всё той же нечитаемой улыбкой. В почти мёртвой тишине пещеры, наполненной лишь шорохом травы под твоими ногами, далёкой капелью и разговорами цветов, ты снова не услышала его шагов. — Что ты здесь забыла, — говорит тот же самый голос даже ближе, чем он звучал из цветка. — Тебя искала, — отшучиваешься ты, чтобы не думать вот уже в который раз над ответом на этот вопрос. — Абстрактно или предметно? — переспрашивает он с ухмылкой столь зловещей, что ты моментально жалеешь о своём ответе. — Эмпирически, — нет, серьёзно, что ещё ты могла на это сказать? — О, — он делает небольшую паузу, и звёзды в его глазницах светят так ярко, что ты разрываешься между желанием отвести глаза и просто зажмуриться. — Может быть, решила всё-таки меня поцеловать? Зря ты вообще повернула разговор в это русло. — А что, ты всё-таки решил, что ты хочешь, чтоб я тебя поцеловала? Вместо ответа он лишь шевелит надбровными дугами и бесшумно растворяется в сумерках пещеры, оставляя тебя сожалеть, что и в этот раз цветок не сохранил его голос. Этот факт почему-то расстраивает тебя особенно сильно. Ты не можешь объяснить почему, но тебе очень хочется услышать его ещё. И ещё. Ты вздыхаешь, немного болезненно, и подходишь вплотную к светящейся грубоватой чашечке. — У меня на правом носке тоже дырка, — доверительно сообщаешь ты. Пусть уж лучше так. Ты ложишься у подножья одного из пустых цветов, и под закольцованный шорох смотришь на ненастоящее звёздное небо. Тебе представляется, как ты светишь фонариком вверх, чтобы обнаружить нарисованные прямо на потолке созвездия, соединяющие ненастоящие звёзды; ты решаешь не проверять, чтобы не разрушать очарования момента. Вместо этого ты представляешь, что лишний раз подтверждая полную иллюзорность событий последних дней, ты наконец-то проснулась на опушке того самого леса, которым поросла гора Эботт; что всё было зря, и тебе придётся возвращаться ни с чем; или, если уж на то пошло, не возвращаться, увеличив счёт ещё на единичку. Какой способ погибнуть в горах выберешь ты? Сломать шею, ещё разочек скатившись по слишком крутому склону? Наступить на ядовитую змею? Замёрзнуть насмерть слишком холодной ночью? Съесть слишком много галлюциногенных грибов и уйти, глядя на сияние звёзд в ненастоящем небе? Глядя на сияние звёзд в глазницах ненастоящего скелета?.. Тяжёлая капля воды, упавшая прямо тебе в глаз, возвращает тебя к реальности — к тому, что ты, не нарушая общности рассуждений, решила считать реальностью, чтобы иметь хоть какую-то точку отсчёта. Ты настолько поверила в иллюзию чистого неба, что в отсутствие туч не ожидала от него дождя; и теперь под нарастающим градом капель ты заливаешься смехом, вскакивая со стремительно мокнущей травы. Голубой цветок тут же отвечает тебе твоим же смехом, и, спохватившись, ты снова шлёпаешь себя ладонью по губам — но, конечно, уже слишком поздно, и цветок продолжает смеяться твоим голосом, мягким эхо отражаясь от потолка. Ещё одна испорченная запись, ещё одно лишнее упоминание о твоём существовании. Пора выбираться отсюда. В глубоких сумерках, при свете сверкающего потолка и говорящих цветов, ты наугад выбираешься обратно к дорожке. Не то чтобы ты была уверена, что это та же самая дорожка, с которой ты сошла чтобы послушать цветы до этого. Не то чтобы это имело значение. Под непрекращающимся ледяным душем ты доходишь до края «открытого пространства», глядя как со всех сторон подступают слабо светящиеся стены. Впрочем, этого света всё равно не хватает, чтоб понять механизм работы «дождя» в закрытом помещении. Ты опять подумываешь о том, чтобы посветить в потолок фонариком, но с сужением стен он стал значительно выше, и теперь твой свет до него уже не достаёт. Из праздного любопытства смотришь на время. Пятнадцать минут первого. Пополудни. Прошла уже почти целая неделя с тех пор, как ты попрощалась с Ториэль. Или, может быть, «с тех пор, как ты попрощалась с Ториэль, ещё и недели не прошло». Смотря как смотреть. Свечение стен, как и дождь, понемногу усиливается, снова открывая твоему взгляду сваленные по углам груды грязи и мусора. В одной из них твой взгляд удачно выхватывает ветхие остатки зонта с половиной переломанных спиц, который ты, конечно же, выковыриваешь и на скорую руку латаешь другим мусором из этой же кучи. Хах. Несмотря на все твои старания он так сильно течёт, что под таким дождём ты бы мгновенно промокла — не будь ты и так мокрой до нитки. Но тебе скорее нравится ритуальность процесса. — Йоу! Можно мне прогуляться с тобой под зонтиком? — ты вздрагиваешь от неожиданности. Заслушавшись стуком капель над головой, засмотревшись на отражение звёздного потолка в подёрнутых рябью лужах, ты опять пропускаешь появление уже знакомого тебе динозаврика. — Конечно, — отвечаешь ты, перестав тупить, и поворачиваешь к нему наименее протекающую сторону. Вместо того, чтобы подхватить тебя под руку, динозаврик просто идёт рядом, пытаясь ещё и выдерживать какую-то минимальную дистанцию. Стесняется? Боится? Защиты от дождя это ему не прибавляет, но как и ты, он не выглядит так, будто для него это принципиально. Ты опять пытаешься выдать подобие обезоруживающей улыбки. — Что занесло тебя так далеко от дома? — Что занесло тебя так далеко от дома, — не задумываясь отвечает он вопросом на вопрос. — Я первая спросила, — это заставляет тебя улыбнуться уже более искренне. — Я гулял, — хмуро отвечает он. — Ого, да ты не поверишь, — смеёшься ты. — Я тоже гуляла! Он хмурится ещё больше. — Да просто достало уже это всё, до самых печёнок! Школа эта идиотская, эти тупые придурки, родители ещё доколупываются по поводу и без, сил уже нет терпеть! — он вскипает настолько, что пинает какой-то подвернувшийся под ногу кусок мусора. — Хочешь конфету? — примиряющим тоном уточняешь ты. — Не, оставь себе, йо, — он, тем не менее успокаивается и снова понижает голос до сердитого бурчания. — Короче, я решил бросить это всё к чертям и пойти в Водопад. Найти Ундину! Чтоб она взяла меня в Королевскую Стражу! — Зачем для этого идти к Ундине? — удивляешься ты. — Куча Стражи, если я правильно понимаю, частенько сидит у вас в пабе. — Они хорошие ребята, — снисходительно отвечает он, — но слишком мягкие. Нет, я пойду к Ундине. Она знаешь какая? Ещё страшнее, чем наш шериф, вот какая! Если бы к нам опять люди пришли, она бы их штабелями уложила одним мизинчиком! Если б она была учительницей в школе, её бы не только ученики, но и учителя бы боялись! И даже директор! — А ты, значит, не боишься? — с улыбкой уточняешь ты. — Ха! — гордо отвечает динозаврик. — Я ничего не боюсь. Из всех возможных комментариев ты говоришь просто: — Я думаю, скоро у тебя всё наладится. Он ничего не отвечает, и какое-то время вы идёте молча. Сумеречные коридоры сменяются мрачноватыми открытыми пространствами. Дождь не стихает. — Йоу, хочешь покажу тебе одно место? — снова подаёт голос твой спутник. — Тут недалеко уже. Ты лишь киваешь с улыбкой. — Я… дальше по этой дороге раньше жил мой друг. Так что, йоу, я часто по ней ходил. Всё-всё на ней знаю! — Переехал? — сочувственно переспрашиваешь ты, и немного жалеешь об этом вопросе, услышав довольно характерную паузу перед ответом: — …Типа того. Динозаврик продолжает идти по дороге, пока она не открывает террасу над крутым обрывом. Под обрывом лежит целая бесконечность темноты, лишь местами заляпанная неясными отсветами; по ту сторону возвышается скала ещё круче этой, увенчанная громадным замком довольно зловещей наружности. В отличие от остального ландшафта, замок подсвечен со всех сторон, словно рождественская ёлка. Мрачная рождественская ёлка, излучающая неприкрытую угрозу. — Я часто прихожу сюда, йо, — пока ты любовалась видами, динозаврик успел перебраться через хлипкую оградку, и теперь сидит на краю пропасти, беззаботно болтая ногами. — Этой дорогой теперь мало кто пользуется, по реке быстрее. Меня здесь ещё ни разу никто не находил. Ты вздыхаешь и садишься рядом, рассчитывая расстояние так, чтоб если этот глупый ребёнок всё-таки сорвётся, успеть его подхватить. Ветер швыряет вам в лицо полные пригоршни холодных капель, но иллюзорная защита дырявого зонта не стоит того, чтоб заслонять им обзор; так что вы просто сидите, продолжая слушать мерный стук над головой, по очереди протирая глаза от воды. — Как будто кто-то поёт, — говоришь ты две бесконечности спустя. Мозаика обрывков почти человеческого голоса складывается в рваную, но всё равно гармоничную мелодию. Динозаврик настороженно прислушивается, уверенно поворачиваясь в противоположную от обрыва сторону. Ты готовишься ловить его в любую секунду. — Там, — уверенно произносит он, подхватываясь на ноги и не слишком изящно перепрыгивая обратно оградку. Ты не решаешься двигаться с его скоростью по скользким камням, так что догоняешь уже по ту сторону дороги. Источник “пения” локализируется, но разборчивее не становится; вместо этого в россыпи каменных глыб вы находите очередное невероятное существо, пока не замечающее вас, на самом деле пытающееся распеться действительно нечеловеческим, но оттого совершенно чарующим голосом. Про себя ты бы охарактеризовала его как… хм… помесь пираньи и рыбки-удильщика? В парике? Которая поёт? В твоей голове роем проносятся несформулированные шутки о поющих рыбах, перескакивая на зонтики для рыбок, возвращаясь к недоразумению в твоих руках, к стуку дождя по натянутой ткани, к звуку странного голоса, к неузнаваемой мелодии, которая чем-то неуловимо смахивает на рингтон Ториэль. Рыбка то и дело сбивается, то затихая, то снова царапая барабанные перепонки невероятной музыкой. Ты настолько увлеченно стараешься разобрать мотив, что сама не замечаешь, как начинаешь подпевать. Зато это замечает рыбка, с удивлением оборачиваясь на вас с динозавриком, полностью замолкая, но возобновляя пение в два голоса. С твоей поддержкой она поёт гораздо уверенней; с её поддержкой увереннее поёшь ты. Музыка как будто висит между вами в воздухе стеной дождя и порывами штормового ветра, отсветами королевского замка и грохотом камнепада; вам лишь остаётся подхватить её и пропустить через несовершенный фильтр голосовых связок. Рыбий голос звучит как сталелитейный завод, как тяжёлое производство, как металлический лязг, убийственный скрежет, жужжание и цоканье, вибрация и ультразвук; чем больше вы увлекаетесь, тем мощнее она звучит, тем больнее ранит тебя ваша музыка, и тем меньше тебе хочется останавливался. Ты замечаешь квадратные глаза динозаврика только когда вы с рыбкой, не сговариваясь, обрываете мелодию прерванным кадансом, достигнув кульминации на особенно пронзительной ноте. В шуме окружающей стихии оставшийся в ушах звон кажется тебе шагами расходящейся толпы. Ничего больше не говоря, рыбка на удивление изящным движением соскальзывает с камней на ту сторону каменной насыпи, оставляя вас двоих наедине с памятью о музыке в твоей голове и эмоциональным опустошением в твоём сердце. Как настоящая рыбка, ты пару раз беззвучно открываешь рот, но так и не найдя слов, подбираешь выпавший зонтик и идёшь по дороге дальше. Динозаврик ещё некоторое время смотрит вслед ускользнувшей пиранье-удильщице, после чего немного тревожно бросается догонять тебя; спотыкается по дороге, зарывшись носом в лужу не хуже тебя самой; но к тому моменту, как ты возвращаешься, чтоб помочь ему встать, уже подхватывается на ноги самостоятельно. Так и не обменявшись ни словом, вы продолжаете идти дальше. В какой-то момент по дороге вы встречаете некое подобие маленького полуразрушенного синтоистского святилища, и так же молча делаете небольшую паузу в вашем путешествии для созерцания выставленного в нём фантасмагорического идола, больше всего похожего на кого-то из Древних богов; переглянувшись с динозавриком, ты прилаживаешь ваш импровизированный зонтик вместо полностью прохудившейся крыши, и избавившись от избытка дождевой воды, где-то внутри щёлкает невидимый механизм, скрипучей шарманкой начинающий играть мелодию рингтона Ториэль; продолжая путь, динозаврик то и дело начинает мурлыкать её себе под нос, каждый раз, впрочем, быстро затихая. В какой-то момент затихает и дождь, проясняя небо-потолок, обманчиво обещая близость рассвета, тепла и солнца; динозаврик всё ещё иногда пытается напевать, но ты отчётливо слышишь, как стучат его зубы; ты радуешься, что вы остались без зонтика, потому что пальцы твои от холода почти что совсем перестали слушаться. В какой-то момент вы перелезаете через обвалы столь впечатляющие, что ни один из вас не справился бы с ними в одиночку, и ты искренне надеешься, что твой спутник сумеет вернуться назад хотя бы «по реке», или ещё с чьей-то помощью; несмотря на приглашение Папируса, ты не очень-то веришь в собственное возвращение в Сноудин. В какой-то момент вы забредаете в совершенно пустую комнату, в которой почему-то стоит фортепиано, и ты в порыве безудержного веселья (нет) пытаешься наиграть на нём хотя бы основные ноты мелодии, которую всё ещё напевает динозаврик; ты продолжаешь попытки до тех пор, пока их не обрывает мягкий шум внезапно открывшегося потайного хода, ведущего в ещё одну пустую комнату с обильно припорошенным пылью пустым пьедесталом по центру; в комнате значительно суше и даже теплее, чем в пещерных коридорах, которыми вы шли всё это время, и вы, не найдя в себе сил ни на что лучше, вповалку укладываетесь у дальней стены, постелив на пол одеяло из фольги, которое ты по-прежнему таскаешь с собой, и используя твой рюкзак как подушку. Ты засыпаешь, пытаясь вспомнить, можно ли разводить порошки от простуды холодной водой.