Бесконечное путешествие

Ты открываешь глаза. В объятиях тёплого одеяла ты уже забыла об откровениях вчерашнего дня, чувствуя себя почти дома; но именно этот домашний уют, который теперь вызывает ассоциации с Ториэль, возвращает тебя к осознанию реальности. Ты с сожалением выползаешь на холодный воздух; аккуратно складываешь одеяло в углу чердака — ты не уверена зачем, но задавшись целью, причину можно было бы смутно сформулировать как «на всякий случай». Привидение — как его назвал Папирус? — всё ещё сидит в здоровенных наушниках и музыкальном редакторе, но опять оборачивается на звук твоих шагов. — Мне нужно идти дальше, — с улыбкой говоришь ты. — Я… понимаю, — отвечает он как будто неохотно. — Я не знаю, что ждёт меня впереди — нас обоих — но что бы ни случилось, помни: я всегда буду твоим другом. Ты на самом деле имеешь это в виду. — О-о-о-о… Я… Я тоже… Ты неловко чешешь затылок и ещё более неловко улыбаешься. — Но я не знаю, как тебя зовут. — О, я… смотри, — он тоже отвечает тебе улыбкой, но из его нарисованных глаз опять текут слёзы; он мягко подставляет твою ладонь, собирая их в пригоршню, и настоящая холодная вода собирается на ней в надпись «Напстаблук». — Впрочем, чаще всего меня зовут просто Блуки. Ты невольно шипишь и одёргиваешь руку, едва он заканчивает говорить: как и раньше, его слёзы оставляют химические ожоги на твоей коже; впрочем, вытирая ладонь о многострадальные шорты, ты не перестаёшь улыбаться: — Я верю, что мы ещё встретимся, Нап-ста-блук, — тщательно выговариваешь каждый слог. Он опять улыбается, и ты машешь ему на прощанье обожжённой рукой, выходя в противоположную от свалки сторону. Тебе снова приходится пробираться через тёмные пещеры, в которых нет ничего, кроме смутных пурпурных огоньков вдалеке, которые так и не приближаются, даже когда ты снова выходишь на синий свет «открытого» пространства, оставляя их позади. Всё та же незнакомая трава (может, это тот самый рогоз, о котором говорил Папирус? Как он вообще выглядит?) сопровождает тебя до узкого полуразрушенного мостика через не менее знакомую бездонную чёрную пропасть. На середине моста стоит знакомый же динозаврик в знакомом свитере; но вот что не знакомо тебе, это выражение презрительной ярости на его чешуйчатом… лице. — Значит, ты — человек. — Я никогда не утверждала обратного, — ты мягко ступаешь по мосту, чувствуя, как из-под твоих ног сыпется каменная крошка. — Люди… ужасные! Люди убили мою настоящую маму! Из-за людей умер мой единственный друг! Я ненавижу людей! — останавливаешься в паре шагов от него, стараясь ни под каким углом не выглядеть угрожающе. — А я ненавижу требования к оформлению статей в научные журналы. Но ненависть ещё ничего хорошего не принесла этому миру. — Ты говоришь как они. Как взрослые. — Я и есть взрослая. — Ты злобная сучка и бессердечная тварь, как все люди. И как все взрослые. Блять. Блять! Ёбанный же ж ты нахуй! — Кид, — беспросветное чувство беспомощности накрывает тебя с головой. — Что? Скажешь пойти рот с мылом вымыть? — Кид, — протягиваешь было к нему руку, но он одёргивается так резко, что ты невольно прячешь руки за спину, после чего инстинктивно, как с животными, демонстрируешь ему открытые ладони. — Ундина сломает тебе руки и ноги, чтоб ты не убежала, проткнёт твои лёгкие парой копий, чтоб полюбоваться на смешную кровавую пену у тебя изо рта, отдаст Королевскому Учёному на опыты, а когда тебе всё-таки позволят сдохнуть, отрежет твою голову и насадит на ограду королевского палисадника, чтоб каждый монстр мог пойти и плюнуть в твои мёртвые вытекшие глаза, — шипит он, как будто читает наизусть зазубренный текст. — Кид! — Что бы ты не сказала, я не буду презирать тебя меньше! Ты бессильно вздыхаешь. — В Водопаде есть… — ты чуть было не говоришь «человек», — один монстр. Его зовут Напстаблук. Пообещай, что когда Ундина убьёт меня, ты найдёшь его. Ты нужен ему, именно ты. У него совсем-совсем нет друзей, и некому его защитить. От, не знаю, злобных людей. От тех ребят, которые отбирали твои обеды. Пообещай мне, что не бросишь его. — Откуда ты знаешь, что они отбирали мои обеды? — Пожалуйста, я прошу тебя. Ты видишь, как сквозь застывшую маску ненависти пробиваются ростки сомнения. — Но… не думай, что это потому, что ты меня попросила, йоу! — Конечно, — легко соглашаешься ты. — Я знаю, что это требует невероятной смелости… и огромной выдержки… но именно поэтому я прошу об этом тебя. — Так уж и быть. — Он как будто пытается нахохлиться изнутри. — А теперь уходи! Уходи отсюда, я никогда больше не желаю тебя видеть! Беги, пока она не услышала, что ты уже здесь! Сейчас же!.. На этих словах он делает шаг, освобождая тебе дорогу через мост; но зыбкая каменная крошка под ногами делает своё дело, и ты едва сама не падаешь с моста, в последний момент чудом хватая полосатый свитер за рукав. К счастью, Ториэль связала его из крепких ниток. Ты предельно осторожно втаскиваешь его обратно на мост. — Жалкое зрелище, — глухо гудит голос ужасного рыцаря с той стороны моста, и ты неосознанно вскакиваешь на ноги, заслоняя динозаврика собой. — Привет, — что вообще принято говорить в таких случаях? — Хочешь яблоко?.. — Я задержу её, скорее беги! — динозаврик пытается втиснуться между тобой и рыцарем, снова оказываясь в опасной близости от крошащегося края; в этот раз ты просто берёшь его в охапку и уносишь к противоположной стороне моста, бесстрашно демонстрируя Ундине свою прикрытую лишь рюкзаком спину. — Нет, Кид, это ты беги, — твёрдо и даже строго говоришь ему ты. — Ты обещал мне найти Напстаблука. Ты же не тот, кто нарушает свои обещания? — Нет… — он растерянно переводит взгляд с тебя на рыцаря и обратно, и ты легонько подталкиваешь его от моста: — Беги. — А будешь материться, — добавляет рыцарь с другой стороны моста, — я тебе рот мылом вымою. Он наконец-то убегает, и ты снова поворачиваешься к Ундине, лениво закинувшей копьё себе на плечо. Пока вы с динозавриком выясняли, кому из вас «счастливо» оставаться, она сняла свой шлем, и теперь на тебя самым буквальным образом смотрит самый рыбий глаз из всех, что ты когда-либо встречала. Второй скрыт под такой же морской пиратской повязкой. Чёрт побери, ты видишь, как шевелятся жабры у неё на шее. Она же даже не под водой. Ходит ли она в церковь по выходным? Если в Подземелье нет смены дня и ночи, как определить приход выходных? Если в Подземелье нет моря, как здесь может процветать культ морских жителей? И как, чёрт побери, могут работать жабры за пределами водоёма?! Разве у двоякодышащих они на воздухе не должны как-то… ну… закрываться? Весь её вид наводит на неисчерпаемые ассоциации со всякими океанскими чудовищами. Вроде удильщиков. Или рыбы-гадюки. Или… рыбы-ланцета. Точно. Глубоководных рыб ведь, вроде, разрывает на поверхности внутренним давлением, нет? Что она здесь делает?.. — Ну что, — прерывает твой внутренний поток сознания улыбка, наверное, самая ужасающая из всех, которые тебе когда-либо случалось встречать в этой жизни. Продолжая мысль о глубоководных чудовищах, её тонкие губы скрывают почти акулий набор тонких, острых и нечеловечески длинных зубов. Она делает приглашающий жест древком копья, будто зовёт тебя в свои холодные металлические объятия: — Беги? И, конечно, ты бежишь. Снова. С тех пор, как ты пропала в Подземелье, ты только и делаешь, что бежишь навстречу тем, кто вроде бы как должен тебя убить: сначала по очереди братья-скелеты, теперь это порождение бездны. Спасибо, блин, подсознание. Невероятное открытие. Ундина подпускает тебя так близко, что ты можешь рассмотреть своё растрёпанное отражение не только на отполированной поверхности её доспехов, но и в её презрительно прищуренном глазе. По крайней мере, у неё есть веки, успеваешь отвлечённо отметить ты, в пару прыжков преодолевая разделяющие вас остатки моста, в последнем из них приземляясь едва ли не на её сапоги. Она насмешливо клацает зубами у твоего уха, на лету откусывая прядь твоих волос; но она даже не пытается схватить тебя, и ты продолжаешь бежать так долго, как только можешь, слушая тяжёлый неотстающий лязг за своей спиной; бежишь, пока очередные «неровности ландшафта» не превращают твой бег в непродолжительный бреющий полёт; и даже после этого адреналин в твоей крови находит в тебе силы откатиться за ближайший… ближайшее… что это вообще. — Папирус называл тебя смелой, маленькая сучка. Так с хуя ли ты сейчас прячешься? — Я не смелая, я упрямая. Это не совсем одно и то же, хоть и может выглядеть похоже. — О, да ты у нас ёбанный поэт. Ты непонимающе хлопаешь глазами, пока Ториэль в твоей голове не повторяет: «Не знала, что ты стихами говоришь!». Тогда ты снова хихикаешь, после чего крайне неохотно поднимаешься в полный рост. — Итак, по сложившейся традиции, — продолжает кошмарный рыцарь, — сейчас я расскажу тебе печальную историю своего народа… Впрочем, в жопу это дерьмо! Нахуя я буду что-то втирать без пяти минут трупу! Она снова бросает в тебя копьё, но в этот раз позволяя тебе его поймать. Ты слишком долго бежала и слишком сильно ушиблась, чтоб оценивать объективно, но по внутренним ощущениям оно весит никак не меньше десятка килограммов. — Мне скучно, — презрительно цедит она, кивая на махину в твоих руках. — Защищайся как можешь. Проще сказать, чем сделать. Чтоб не уронить, ты упираешь тупой конец в землю, и кажется, что ты стоишь не с древком, а с целым деревом. Если бы тебе не повезло повернуть его остриём вниз, вероятно, оно бы уже пустило корни в хлюпающее болотом дно пещеры. С другой стороны, тогда бы первый же удар не снёс бы вас с твоим новым деревом на добрых полтора метра вглубь коридора. С третьей стороны… в таком гипотетическом случае древко наверняка бы треснуло напополам… От поисков четвёртой стороны сложившейся ситуации тебя спасает второй удар, впечатывающий вас с деревом в стену пещеры. Забавно. Ударь она тебя, а не копьё, в тебе уже была бы пара новых дырок. Например, в лёгких. Или, скажем, на месте печени. — Вы там у себя на Поверхности считаете, что раз мы не люди, то наши жизни ничего не стоят. Раз мы не люди, можно смело убивать нас. Пытать. Калечить. — Она говорит, давая тебе возможность отковырять себя от стены и опять встать на свои собственные ноги. — Это ж так невьебенно весело, по привычке накрывать ужин на пару приборов больше, а потом весь вечер рыдать над пустыми тарелками. Так весело, объяснять маленькому ребёнку, что это такое с ногами у его папочки. — Маленькому рыбёнку, — выдаёшь ты в ответ невольный каламбур, и, игнорируя проступающую на рыбьем лице гримасу ненависти, подхватываешь своё дерево-копьё, чтобы снова ринуться вглубь коридора. Твой ответ настолько выбивает её из колеи, что ты успеваешь пробежать достаточно далеко, даже несмотря на то, что с копьём это значительно тяжелее. Когда она догоняет тебя, ты чудом уворачиваешься от тяжёлой латной рукавицы, но оказываешься припёртой к стенке, хрупкое древко между тобой и неминуемой гибелью. — Моё копьё острее, чем твои ебанатские шуточки, — она опять не целится, оставляя лишь глубокую царапину на твоей скуле, да присыпая и без того растрёпанные волосы каменной крошкой, осыпающейся от удара стены. — А я не знаю предмета тупей. — Краеведение, — снова отшучиваешься ты, но в этот раз застать её врасплох безвкусными каламбурами уже не удаётся, — самый тупой предмет из всех, что мне доводилось сдавать. Вместо ответа она начинает отрывать от пола и стен нереалистично огромные булыжники и швырять их в тебя. Парочка успевает разбиться о всё то же самое копьё, ещё несколько раз покрывая тебя щебневым душем, прежде чем ты решаешь, что уже достаточно отдышалась, и предпринимаешь ещё одну попытку сбежать. Дожидаешься, пока она наклонится за очередным булыжником, резкий рывок… правда, в последний момент все равно проходится сбросить скорость, чтоб случайно не нанизать её голову на остриё, каким бы тупым оно ни было. Ундина продолжает бросать булыжники тебе вдогонку, и, с одной стороны, бежать, виляя, да ещё и с тяжеленной жердиной в руках, ещё тяжелее; с другой же, процесс выковыривания осколков пещеры достаточно отвлекает её, чтоб снизить скорость проследования до хоть сколько-нибудь приемлемой. Иногда вместо камней она продолжает бросать в твою сторону ругательства и оскорбления; каждый шаг кажется тебе последним, но организм упрямо открывает второе, третье, надцатое дыхание, позволяя всё дальше и дальше со скоростью очень мотивированной дохлой мухи не то бежать, не то ползти по коридору мимо смазанных огней, очередной аварийной балюстрады, через хлипкий мост и дальше. Тебе даже кажется, что в неразборчивом месиве разноцветных диодов, которое вы пробегали по пути, мелькнули знакомые сияющие глаза; впрочем, ты уже настолько привыкла к тому, что Санс всё время мерещится тебе в самых невероятных местах, что даже не обращаешь на это внимания. Ты вообще ни на что не обращаешь внимания, концентрируясь исключительно на необходимости делать очередной следующий шаг, пока необычно тяжёлый металлический грохот за спиной не заставляет тебя остановиться и обернуться. Рыцарь лежит без движения в опасной близости к очередному мосту через бездну, помутневший глаз закатился, и даже кожа на лице выглядит болезненно натянутой. Ты испуганно оглядываешься по сторонам, но больше никого не видишь; роняешь ставшее бесполезным копьё и возвращаешься к очевидно бессознательному телу. Картина проясняется, когда ты обжигаешь пальцы о раскалившийся доспех; ты была уверена, что воздух стал казаться таким обжигающе горячим из-за чрезмерной физической нагрузки, но, похоже, ты и правда прибежала куда-то не туда. Пытаешься стянуть доспех, но, конечно, он надёжно закреплён… где-то; Ундина же с каждой минутой выглядит всё хуже. Ты решаешь не терять время, и, достав из рюкзака свой складной нож, разрезаешь какие-то кожаные крепления между составными металлическими частями её облачения; смеёшься в процессе, заметив, что в попытке нашарить их на ощупь под металлом, ты даже сейчас умудрилась распороть себе предплечье о какую-то острую кромку. Это смешно, потому что выходит, что без сознания начальница Королевской Стражи уже нанесла тебе больше урона, чем до этого. А вот что не смешно, так это крупная дрожь, которая бьёт её неестественно горячее тело, когда ты наконец-то вытаскиваешь его из груды раскалённого металла и тянешь обратно через мост в сторону влажных и прохладных пещер. Тратишь свои остатки питьевой воды на то, чтобы смочить ей губы и положить на лоб мокрый компресс; впрочем, даже в твоём рюкзаке вода нагрелась настолько, что его сложно назвать холодным; так что подхватив опустевшую флягу, ты так торопливо как можешь возвращаешься вглубь пещер, в надежде поскорее наткнуться на один из многочисленных ключиков, которые как назло пропали из коридоров как раз тогда, когда в них появилась такая острая необходимость. Ни лужи. — Кажется, из-за меня твоя подружка схватила тепловой удар, — немного нервно сообщаешь ты Папирусу, не переставая оглядываться. — Мне можно просто оставить её в теньке с холодным компрессом, или критично важно окунуть её в какой-то водоём? Потому что я очень сильно сомневаюсь, что прямо сейчас самостоятельно сумею дотащить её до водоёма, который я ещё даже не нашла… о, ручеёк. Ты замолкаешь, набирая во флягу привычно ледяную воду, задерживая на лишних пару секунд обожжённые пальцы в воде, но тут же отвешиваешь себе мысленного пинка и, с трудом переходя на медленный бег, возвращаешься туда, где оставила остывать Ундину. — Э-э-э, — наконец отвечает скелет, — что? То есть… наверное, компресса достаточно? Что у вас там вообще происходит?! — Всё хорошо, она дышит, и я не вижу серьезных ожогов, — ты выжимаешь из своего полотенечка тёплую воду и поливаешь холодной, на всякий случай протирая все открытые участки горячей кожи. С учётом того, что, вытаскивая её из доспеха, ты оставила только выглядящие нижним бельём шорты и топик, принудительное охлаждение идёт весьма неплохо. — Давай тогда я перезвоню когда закончу оказывать первую помощь, ок? — Конечно… — голос с той стороны провода звучит совершенно растерянно, но послушно кладет трубку; ты же решаешь прогуляться обратно за испорченным доспехом. Несмотря на совершенно нечеловеческую усталость, тебе приходится вернуться больше одного раза, потому что доспех, конечно же, слишком тяжёл и горяч, чтоб ты могла донести его за один присест; а ты приволакиваешь обратно в пещеры даже копьё, которое теперь уже весит, наверное, целую тонну. Поменяв компресс ещё раз, ты наконец-то позволяешь себе рухнуть на землю рядом ещё одним бездыханным телом и отключиться.