Бесконечное путешествие

Ты открываешь глаза. Ундина не следует твоему примеру. Только сейчас ты осознаёшь, что «вчера» (неизвестно, на сколько переутомление вырубило тебя саму) под конец дыхание вырвалось из её не по-млекопитающему твёрдых губ с пугающим хрипом и свистом; сейчас же её грудная клетка вздымается ровно и мягко, будто она просто прилегла поспать. Ты опять опустошаешь флягу, чтоб обтереть её влажным полотенцем, на этот раз имея достаточно времени и сил рассмотреть аккуратные рубцы жабер, россыпь разномастных шрамов на чешуйчатой коже, перепонки между почти человеческими пальцами и волосы с ресницами такие жёсткие, что из них можно было бы с лёгкостью плести рыболовные сети. Наверное. Не то чтобы ты много видела в жизни рыболовных сетей. В ответ на твои прикосновения Ундина слабо шевелится, подтверждая предположение о том, что её глубокий обморок сменил обычный тяжёлый сон, который непременно прервётся, едва её истощённый организм восстановит достаточно сил. Кстати об этом. Ты через силу запихиваешь в себя накануне купленное яблоко, чувствуя почти мгновенное облегчение, едва густая масса со вкусом сурими растворяется у тебя во рту. Жаль, что ты не можешь накормить свою преследовательницу. Или попробовать?.. Наверное, если она и так идёт на поправку, лучше не делать ничего такого, что вновь может по незнанию навредить? Вместо этого ты решаешь опять сходить за водой, прихватывая вместе со сравнительно небольшой флягой ещё и рыцарский шлем в качестве такого себе ведра. Конечно, из забрала вода льёт — как из ведра — но под правильным углом тебе удаётся притащить почти половину. — Ты всегда оказываешь первую помощь так долго? — что ещё тебе остаётся делать, карауля холодный компресс и иногда сбрызгивая посапывающую тушку водой, как не позвонить единственно доступному тебе респонденту. — Здоровый крепкий сон — лучшее лекарство от всех болезней, — тихо смеёшься ты, чтоб и правда не мешать Ундине спать, — разве в ваших школах этому не учат? — То есть всё это время ты пела Ундине колыбельные? — наверное, твой голос звучит значительно спокойнее, чем в прошлый раз, так что ты слышишь, как скрытое напряжение отпускает и твоего собеседника. — Рассказывала ей на ночь сказки! Или, это она мне рассказала? Или, не рассказывала. В общем! Она всё ещё без сознания, но выглядит уже гораздо лучше. — А знаешь, что это значит? — у тебя складывается ощущение, что невидимый скелет тебе подмигивает. — Настало время рыбных каламбуров! — Ох. Я уже… и, кажется, совершенно зря. — Ой да ладно тебе. Ундина же не какая-нибудь там нежная актиния. И с чувством юмора у неё всё в порядке! — Ну с чувством юмора — наверное, а вот насчёт осморегуляции я что-то не уверена… — Неужели твои каламбуры настолько мощны, что влияют напрямую на биохимию собеседника? — Неужели здесь в Подземелье настолько хорошие школы? Папирус вздыхает и делает паузу, будто собирается с мыслями; но всё, что он в итоге выдаёт тебе — это лаконичное неаргументированное: — …Нет. — Ох, ладно. Слушай анекдот, — меняешь тему ты. — Студенты-ихтиологи в больших водоёмах чувствуют себя как рыба в воде. — Оптимист считает, что стакан наполовину пуст, а шизофреник — что стакан наполовину рыба, — в тон тебе отвечает скелет. — Не спорь с глубоководными рыбами, опустишься до их уровня — давлением раздавит. — Играя в домино, Ундина вместо «рыба» может кричать просто «я». — А, кстати, знаешь, что сказал скелет, доиграв партию в домино? «У меня закончились все кости»! Неиссякаемый поток тупых шуточек всё-таки заканчивается. — Почему ты не сбежишь пока она без сознания? — звучит скорее как академический интерес, чем призыв к действию. — Потому что даже если бы мне удалось дотащить её до Водопада, я не видела там поликлиник, — вода заканчивается тоже. — Ещё позвоню, если доживу. Вешаешь трубку, топаешь со шлемом уже знакомым маршрутом. Снова накатывает ощущение бесконечной ночи, и ты пытаешься расслышать в давящей тишине пещер привычное стрекотание сверчков. После горячей вылазки влажный холод коридоров ощущается на порядок сильнее. Возвращаешься, натыкаясь на колючий взгляд блестящего рыбьего глаза. — Йа-Р'лия, — на всякий случай первым делом сообщаешь ты ей. Она с полным непониманием совершенно по-человечески хлопает на тебя ресницами. — Эм, не обращай внимания. — С твоей стороны было полным идиотизмом остаться помогать тому, кто пытается тебя убить. Ты устало усмехаешься и качаешь головой. — Если бы ты собиралась меня убить, ты сделала бы это ещё при первой встрече, если не раньше. Она явно пытается разразиться приступом громового хохота, но вместо этого из её горла доносится лишь приглушённое клокотание. — Знаешь, что он мне сказал, — после неудачного смеха её голос звучит ещё слабее. Ты качаешь головой. Она зловеще улыбается, обнажая острые акульи зубы. — Он сказал, если я убью тебя, то больше не смогу сделать тебе больно. Ты оборачиваешься к ней, показывая мелкие человеческие зубы в ответной улыбке, совсем не выглядящей угрожающе, и не скрывающей твоих чувств: — Он сказал, что ему надоело изображать из себя мою няньку. — …А, Санс, — говорит Ундина после секундного замешательства, и ты понимаешь, что предыдущая реплика была о его брате. — Что ещё он сказал? — Что моя смерть разобьёт сердце Ториэль, и только поэтому я до сих пор жива, — улыбаешься ты ещё шире. — Пиздит как дышит, — она заметно старается смеяться аккуратнее. — Если он, конечно. Дышит. Я достаточно хорошо знаю этого мелкого говнюка, и достаточно долго наблюдаю за тобой, чтоб уверенно заявить, что он бегает за тобой как хвост за плавниками вовсе не поэтому. Просто ты и правда на неё ёба похожа. — Ага, — говоришь ты, снова меняя компресс, хотя он ещё не успел нагреться, настойчиво игнорируя её внимательный изучающий взгляд, буквально пряча глаза в её шлеме, наполненном водой. — Она, как и ты, однажды просто провалилась сквозь Барьер, — выждав короткую паузу, Ундина рассказывает тебе потрясающую историю, от которой у твоего внутреннего я шевелятся волосы, тогда как я внешнее сохраняет на лице застывшую улыбку, совершенно идентичную той, что так же приклеилась к лицу твоей собеседницы. — Почему Санс? — спрашиваешь ты, когда она заканчивает говорить, стряхивает со лба компресс и начинает медленно подниматься на ноги, отмахнувшись от протянутой тобой руки. — Почему что? — немного раздражённо переспрашивает она, не глядя на тебя. — Почему ты назвала его главной угрозой её жизни, если ты же при этом сказала, что тогда он был всего лишь подростком? — терпеливо уточняешь ты, выливая остатки воды и тоже поднимаясь на ноги. — Потому что, если верить официальным данным, из всех людей, посетивших этот мир — ну, по эту сторону Стены, по крайней мере — меньше трети покинуло его без непосредственного участия Санса. Потому что, как я уже говорила, она в принципе была первым человеком, которого он не убил. Потому что он самый ебанутый сукин сын, когда-либо ходивший по этой земле, если ты вдруг не заметила. Несколько секунд ты отрешённо смотришь, как она пытается сложить искорёженный доспех в какое-то подобие кучки, прежде чем встрепенуться: — Извини за доспехи. Я… не… — она смеривает тебя долгим молчаливым взглядом, после чего возвращается к своему занятию. — Если ты сложишь это всё ко мне в охапку, я помогу тебе донести. Она одаривает тебя ещё одним оценивающим взглядом, после чего так же молча начинает складывать растёрзанные куски обмундирования в твои выжидательно протянутые руки. Руки быстро начинают пытаться оторваться под таким весом; интересно, как она сама-то это на себе тягает целыми днями. Последним взмахом она натягивает мокрый шлем тебе на голову, и ты хихикаешь в нём так же глухо, как сама Ундина до вашего спринта. — Не ссы, я и правда не стану ломать любимую цацку Папируса, — ты действительно не решаешься заговорить первой, и прежде чем Ундина разрывает неловкую тишину, какое-то время чувствуешь себя довольно глупо, молча семеня за ней обратно к Водопаду. — Как вы подружились с Папирусом, если живёте в разных городах? — Если не носиться туда-сюда как стерлядь с поджаренной жопой, — она недвусмысленно кивает а тебя, — а воспользоваться нормальным общественным транспортом, то расстояния между городами перестанут считаться астрономическими величинами. К тому же… Она замолкает, как будто не может никак сформулировать мысль. Вздыхает, почти совсем как ты сама. Наконец, заканчивает ещё более раздражённо: — Нахуй это дерьмо. Я ебала рассказывать тебе историю моей жизни. — Ты можешь рассказать мне о вашем короле, раз уж мои шансы встретиться с ним всё растут, — ты пытаешься пожать плечами, но вместо этого с невольным грохотом едва не роняешь верхушку металлического айсберга. — С чего это ты взяла? — Ну как, он же охраняет Барьер, нет? А Барьер — единственная точка сообщения между Подземельем и, ну, моим домом? И если меня так никто и не убьёт, то я приду именно к нему… — Чтобы тебя убил он сам, конечно. Не переживай, я думаю, Альфис позаботится о том, чтобы этого не произошло. — Чтобы король меня не убил? — ты позволяешь себе самый шутливый тон, отлично зная ответ, но Ундина его всё равно озвучивает, воспользовавшись удобным случаем ещё раз продемонстрировать тебе свои зловещие зубы в ухмылке: — Чтобы ты до этого не дожила. — Кто такая Альфис? — снова перескакиваешь ты, видя, что рассказывать о короле Ундина тоже не горит желанием. — Ты уже не в первый раз её вспоминаешь. — Для тебя — доктор Альфис, — интересно, можно ли переборщить со зловещестью?.. — И, увидишь. — О, так у вас всё-таки есть врачи! — несмотря на старания Ундины тебя запугать, ты восклицаешь это радостно; но твоя реакция не столько расстраивает её, сколько запутывает. — Нет! То есть, да, но! Ньар-р-р-р-ргх! — она так злится, что даже ненадолго останавливается, и ты мягко врезаешься в её спину острыми углами обломков. — Альфис — не врач, а учёный. Но врачи у нас, конечно, есть, каким отсталым Зажопинском ты вообще считаешь Подземелье?! — Не обязательно быть «отсталым Зажопинском», чтоб не иметь достаточного количества экспертов для присуждения докторской степени, — под нос себе ворчишь ты, спохватываешься, вздыхаешь и возвращаешься к обычному тону: — А что изучает доктор Альфис? Ты очень старательно выделяешь слово «доктор». — О, какую-то философию, — она насмешливо отмахивается. — Вроде «в какой момент тело уже можно переставать считать живым», или там «если из двух разных существ сделать одно, сможет ли оно посещать семейные обеды в двух разных семьях»… Ну и всякие банальные штуки, типа «автомат вместо ноги — это круто, или всё-таки тупо?». — О. — Это… звучит катастрофически неэтично… но. — Киборгизация? Генная инженерия? — Вивисекция? Беседа опять неловко прерывается. К счастью, полуразрушенный пригород Водопада уже виднеется вдалеке. Ундина отвлечённо заходит в первое попавшееся заброшенное здание, и только когда она зажигает свет и по-хозяйски бросает тебе ветхие, когда-то пушистые тапки, ты осознаёшь, что это на самом деле её дом. — Бросай это всё там в углу, хуева богиня разрушения. — Я… могу зашить всё как было, — бормочешь ты извиняющимся тоном. Тебе, правда, и самой очень жалко было портить такую хорошую вещь. — Забей, — она устало растягивается на видавшем виде диване. — Лучше поставь чай. Ты отвлечённо думаешь, что это первый раз, когда ты видишь в Подземелье на самом деле работающую плиту. А ещё что у Ториэль, как и здесь, были самые обычные газовые конфорки. Тогда это не показалось тебе странным, но… — Откуда здесь газ? — оборачиваешься ты на диван вместо того, чтоб разжигать огонь. — Из газовой трубы, конечно. — А в трубе откуда? — продолжаешь ты, игнорируя явную иронию в голосе собеседницы. — Ну ты, блять, злоебучая минога, — она закатывает глаза. — Чайник на плите, заварка в буфете, чашки в мойке, а если начнёшь докапываться, откуда в кране вода, то, китовый ус мне в жабры, я что-нибудь придумаю, чтоб объяснить Папирусу твою нелепую смерть. Ты хихикаешь и достаёшь из буфета коробку с чем-то, что с равной вероятностью может быть как очень сильно просроченным чаем, так и заменившим его местным… растением. Там же находишь пузатый заварник со сколотой ручкой. Спичек нигде не видно, но, к счастью, в плите работает автоподжиг. Откуда в проводах электричество, ты тоже благоразумно решаешь пока не уточнять. Вместо этого спрашиваешь: — Ваш король. Асгор. Тоже ест улиток? Она хмыкает. — И улиток тоже. И тебя мог бы съесть, не будь ты нужна Альфис живой. — А… ты? — А я — нет, — отрезает она. — Мне три ложки сахара, и покрепче. Ты ставишь чашки на стол, за который Ундина уже успела незаметно переместиться. Придвигаешь ей ту, на которой вековой налёт менее заметен, на что она недовольно морщит нос. Задумчиво наблюдаешь, как она в два глотка выпивает полную чашку недавнего кипятка. — Я пошла к Альфис. Привет Папирусу, огнетушитель не работает, перед тем как лечь на кровать, не забудь снять ботинки, — в довершение своих слов она ставит жирную точку чашкой об стол. — Что, серьёзно? — недоверчиво переспрашиваешь ты, на что она только пожимает плечами. Ты устало вглядываешься в кажущийся почти фрактальным узор мелких трещин под чайной гладью. — Я мечтаю о том времени, когда они поднимутся над морскими волнами, чтобы увлечь на дно остатки хилого, истощенного войной человечества… — её интонация звучит странно, а конец фразы даже не стихает, а будто отдаляется от тебя. Ты удивлённо поднимаешь глаза, но видишь лишь как захлопывается входная дверь. Наверное, ты слишком устала. Наверняка. Ты упираешься лбом в остывающую чашку, безуспешно пытаясь не дать своим глазам закрыться до того, как ты выпьешь её содержимое, мягко сползая лицом на столешницу.