Бесконечное путешествие

Ты открываешь глаза. Пока ты спала, тебя снова переложили на тот же самый лабораторный стол. Ты с некоторым усилием отгоняешь желание срочно проверить, не появилось ли у тебя каких-нибудь новых шрамов. Или частей тела. — Я читала твой журнал, — сообщаешь ты Альфис, которая как раз в него что-то опять пишет. — Опыты, не на людях… разве это не должно быть противозаконно? — В Подземелье нет другого закона, кроме Его Величества короля Асгора, — насмешливо сообщает она, как обычно, не отрываясь от записей. — А он лично санкционировал эти исследования. Барьер должен был защитить нас, но он защищает лишь магию как таковую, а мы… из-за него мы деградируем, вымираем. Всё Подземелье ненавидит вас, людей, но это вы стабилизируете нас, делаете тем, чем мы есть. — Но люди не перестают проваливаться сквозь Барьер, — ты пожимаешь плечами. — Единицы. К тому же, в последнее время, — она, сама того не замечая, начинает сосредоточенно жевать колпачок от ручки, которой писала в журнале, — особенно редко. Ты первая за последние… лет десять? — Ещё бы, — теперь твоя очередь насмешливо хмыкать, — гору официально закрыли для посещений. Мне пришлось совершенно буквально нарушить пару законов, чтобы добраться сюда. — О да, — Альфис картинно закатывает глаза. — Например, закон причинности. Ты неловко хихикаешь, и она оборачивается обратно к расчётам. — Ладно, ладно, конечно, мы все отлично знаем, почему это работает. Барьер не должен пропускать в ту сторону ничего магического, а в эту… ничего… достаточно… сознательного. Ничего, обладающего достаточной концентрацией детерминации. Поэтому-то сквозь него только и сыпется, что всякий человеческий мусор, — она подмигивает тебе, — вроде тебя. Ты по её примеру закатываешь глаза: — Почему у жителей Подземелья такой низкий уровень социальной эмпатии? — Потому что мы не люди? — совершенно серьёзно отвечает она. Потом добавляет после паузы: — Ты не очень-то похожа тех, кто попадал сюда раньше. — Кроме неё, — спокойно добавляешь ты. — Кроме неё, — кивает Альфис. Потом устало добавляет: — Как ты вообще сюда попала? — Просто сорвалась со склона, — отвечаешь, решая не выбирать из всех доступных контекстов. — Однако, я посмотрю, язычок-то у тебя островат, — фыркает она. — Каждое утро красным перцем натираю, — кстати, надо бы и правда зубы почистить. — Не боишься, что кто-нибудь его тебе подукоротит? — щурится. — Да уже нет… — она продолжает смотреть на тебя, и ты снова делаешь серьёзное лицо. — Я пришла сюда намеренно. Чтобы понять, как работает в эту сторону ваш Барьер, не нужно знать фундаментальные принципы девятимерной физики. Когда я поняла, что к чему, у меня ушло где-то с полгода, чтоб добиться нужного состояния. — Вот оно как. И как оно? — она снова возвращается к записям. — Теперь я не хочу уходить, — вздыхаешь ты. — Так оставайся, — констатирует она самоочевидный факт, на что ты презрительно фыркаешь: — Как кто?! Как вечный беженец? Как донор детерминации для твоих исследований? Как подопытный кролик? Я не думаю, что… — Ты же умная девочка. При всей привлекательности идеи пустить тебя на экстракт детерминации, мы обе отлично понимаем, что ты можешь принести гораздо больше пользы Подземелью в, скажем так, «целом» состоянии. И неважно, будешь ли ты при этом помогать мне в исследованиях детерминации, или Сансу в его попытках… или чем бы ты там не решила заняться. Ты качаешь головой. — Я… не могу. — Вздыхаешь. — Я боюсь. — Монстров? — даже не вставая со своего стула она умудряется бросить на тебя взгляд свысока на этих словах; но ты лишь качаешь головой: — Нет. Нет… Что, если я и правда не так уж от неё отличаюсь? Что если это магия влияет на наше и без того хрупкое сознание? Что, если вместо того, чтоб спасти Подземелье, я окончательно его уничтожу? Она снова кусает ручку, но тут же возвращает её на стол. — Тогда уходи. Ты молча спрыгиваешь со стола и уходишь в том же направлении, в котором уходила вчера. Знакомые коридоры, лестницы и конвейерные ленты сами укладываются тебе под ноги, опасные клапаны на паровых трубах поджидают в тех же самых местах. Ты достаёшь телефон позвонить Папирусу… и прячешь его обратно, вместо этого заранее доставая зеркало для лазерной сигнализации. Она тоже ждёт тебя на том же самом месте. И за ним. И ещё раз. Здесь нет никаких развилок и ответвлений, но парадоксальными образом в какой-то момент дорога перестаёт совпадать с твоей памятью о ней. Ты решаешь не возвращаться. — Альфис может работать как мастер, но старый Учёный, доктор В. Д. Гастер? Исчез, никому ничего не сказал, — место совершенно другое, да и парень, который говорит это стене за твоей спиной, тоже совершенно другой; но ты как будто ожидаешь увидеть его здесь, настолько, что знакомое ощущение холода, чуждости и неправильности кажется не только естественным, но даже само собой разумеющимся, — пространство и время собой разорвал. Как это сказать, позабыв свой страх… его осколок — у меня в руках!* «Не знала, что ты стихами говоришь,» — произносит Санс у тебя в голове голосом Ториэль. Если так подумать, то что бы он не держал в руках, это в любом случае можно считать «осколком времени и пространства» — частью, как говорила Альфис, четырёхмерной проекции. Ты вновь достаёшь телефон, но, конечно, на этом древнем аппарате нет камеры. Есть диктофон, но, как это было и раньше, по завершению мысли продолжения не следует, так что записывать больше нечего. Тогда ты начинаешь идти дальше по коридору не отводя взгляда, но он болванчиком стоит посреди дороги, пока ты спиной не упираешься в стену поворота; стоит же тебе отвернуться чтоб посмотреть куда идти дальше, как он пропадает. Ты вздыхаешь. Покрытия всё ещё нет, так что тебе ничего не остаётся как идти дальше. Ты думаешь, что, наверное, где-то так же должен вести себя и Барьер, если пытаться смотреть на него снаружи — то есть, с Поверхности — то есть, в твоём случае, с горы Эботт. Не смотря на то, что, как Альфис и обещала, дорога вперёд продолжает быть совершенно однозначной, ты умудряешься прийти в тупик. От размышлений о том, как далеко тебе придётся вернуться, чтоб поискать подходящую для поиска другого пути развилку, тебя отвлекает не сразу замеченный проём, плотно заплетённый паутиной. С одной стороны, ты без проблем можешь туда пролезть. С другой — он кажется ещё более заброшенным, и ещё менее проходимым, чем технические коридоры, которыми ты ходишь вот уже второй день. С третьей — тут всё равно больше некуда идти… Окликнув для проформы Альфис в гарнитуре (по прежнему нет связи), ты с лёгкой грустью вздыхаешь о потерянной где-то отличной палке и обшариваешь близлежащие кучи строительного мусора на предмет чего-то более удобного для разгребания паутины, чем собственные руки. На счастье, ты не находишь ни одного паука, но дальше вглубь паутины не становится меньше, что наводит на мысли о том, что все они где-то там. Ты не специалист по паукам, но вряд ли эта паутина имеет своей целью кого-то поймать — смысл делать паутину за паутиной, ведь все кто хотел в неё влипнуть, влипли бы ещё на входе. Может, это и не паутина; может, и внутри тебя ждёт совсем не ужасающая Шелоб, а… что-то… ещё более ужасающее? Ты пытаешься успокоить себя рассуждениями, но получается только хуже. — Нас предупредили, что ты идёшь, — ты уже немного привычно начинаешь панически озираться в поисках источника голоса, но также испытываешь определённую долю облегчения: по крайней мере, оно говорит, а значит, разумно, и можно попытаться с ним договориться. Впрочем, ты тут же мысленно отвешиваешь себе добродушный подзатыльник, пока Напстаблук повторяет тебе, что «здесь нужно совсем немного времени для развития сознания»: в Подземелье же вся фауна разумна. — Прошу к столу. Паутина скрадывает всё освещение, и в глубоком полумраке среди липких нитей ты действительно находишь обеденный стол, накрытый к чаепитию. За ним сидит… антропоморфный арахнид? Человек-паук? Очаровательная девушка со слишком большим количеством глаз и рук; очаровательная девушка, оставляющая то же ощущение холода и пустоты, что и остальные встреченные тобой в коридорах существа; однако же, она совершенно точно обращается лично к тебе — ведь так?.. По уши в паутине, ты, тем не менее, садишься за стол, и она незамедлительно наливает… насыпает… тебе полную чашку пауков. — Хах, — говоришь ты, вспоминая других гигантских пауков, с которыми вы общались вечность тому назад в магазинчике в Руинах; «Настоящие паучьи продукты! Сделанные пауками! Сделанные для пауков! Сделанные из пауков!» наперебой голосят они, и ты жалеешь, что не сохранила для этого невероятного случая пару паупончиков. Впрочем, ты всё равно лезешь в рюкзак в поисках хотя бы остатков пирога к «чаю»; и к собственному бесконечному удивлению обнаруживаешь среди запасов еды паупончик, гораздо более свежий, чем ему полагалось бы быть, но в остальном совершенно точно ничем не отличающийся от тех, что ты набрала до выхода — входа — за Стену. Ты в замешательстве протягиваешь паупончик паучьей девушке, не в силах на лету сообразить, что положено делать или говорить в таких ситуациях; она со стеклянным выражением паучьих глаз его у тебя забирает, и тебе приходится усилием напрячь свои мышцы, чтоб автоматически не одёрнуть руку от знакомого пронизывающего ощущения неправильности, так близко касающегося тебя в этот момент. — Я бы укутала тебя в паутину и отправила к своим милым питомцам играть, — даже обращаясь к тебе, она всё равно умудряется говорить так же ровно и безэмоционально, как и те, другие, — но ты всё ещё нужна. Тот, кто предупредил нас о тебе… Она делает паузу, и ты понимаешь, что она тоже говорит о предыдущем Королевском Учёном; ты переводишь взгляд обратно на чашку и отстранённо размышляешь о том, что до Подземелья зрелище копошащихся в ней пауков заставило бы тебя, наверное, упасть в обморок от омерзения; сейчас же ты спокойно наблюдаешь за их вознёй, хрустя последним сурими-яблоком. — Что конкретно с ним произошло? — ты пользуешься немного затянувшейся паузой в её речи, чтобы опять задать вопрос, который в последнее время волнует тебя всё больше и больше. — Ахухухухухуху, — всё так же ровно произносит она вместо ответа, буквально ономатопеизируя свой собственный смех. Ты вздыхаешь. — Мне нужно идти, — пытаешься встать из-за стола, преодолевая натяжение прочных липких нитей, едва ли не опутавших тебя ещё больше за то время, что ты сидела. — Нет. Сейчас не нужно, — отвечает она. Потом добавляет: — Я скажу, когда. Ты хочешь задать ей какой-нибудь логичный в этой ситуации вопрос, но она тоже встаёт и, поманив тебя за собой, уходит от стола, так изящно огибая паутину, будто ею не завешено здесь абсолютно всё; твоей грации хватает лишь на то, чтобы, путаясь на каждом шагу, не потерять её из виду окончательно, и поэтому ты понятия не имеешь, куда именно выводит она тебя в конце концов. Это что-то вроде комнаты, один из углов которой достаточно расчищен, чтобы видеть мебель вроде письменного стола или кровати, и даже завешенное шторой окно. Ты думаешь, что весь увиденный тобой текстиль наверняка соткан из паутины. Выглядываешь в окно, безотчётно пытаясь высмотреть в кромешной тьме ставшую уже привычной пару мерцающих огоньков; безрезультатно. Если подумать, это тревожит тебя куда больше, чем непреходящее ощущение неправильности, распространяемое не только паучьей девушкой, но и, кажется, самим этим местом. — Его там нет, — говорит она тебе, и ты думаешь, говорит ли она о Сансе или о «докторе Гастере»; но вместо этого ты только спрашиваешь её о ванной комнате, которая действительно обнаруживается в зарослях паутины, вот только вместо воды из крана тоже сыпятся пауки; так что ты, устало закатив глаза, просто чистишь зубы не споласкивая, и заливаешься на кровать как есть, расстроенно накрываясь одеялом с головой, чтобы не видеть ни наблюдающего за тобой пустого взгляда, ни отсутствия каких-либо взглядов других. Ты даже не замечаешь, как засыпаешь.