Бесконечное путешествие

Ты открываешь глаза. Тебя разбудило липкое шершавое ощущение на лице — вызванное, очевидно, тем, что его попытался слизнуть адский Цербер, многолапый, многоголовый, многоглазый, многозубый, морды перекошены так, что некоторые пасти нельзя было бы захлопнуть даже если бы он захотел, но нет, он не хочет, щерит на тебя клыкастые собачьи ухмылки. Ты даже думаешь, не снится ли тебе, впервые за всё время в Подземелье, ужасающий кошмар; но склизкая слюна на твоём лице, истрёпанное одеяло на груди, тяжесть когтистых лап и запах грязной собачьей шерсти — всё это слишком реально, чтобы быть сном. После всех этих встреч, после того оленя в чаще под Сноудином, ты думала, что уже привыкла к нечеловеческому виду местных жителей; но сейчас тебе удаётся не закричать в основном потому, что спросонья голос тебя всё равно не слушается. — Хорошая собачка, — наконец говоришь ты, несколько отстранённо отмечая, что никто так и не предпринимает серьёзных попыток тебя съесть. «Собачка» совершает какие-то анатомически невероятные рваные движения, которые при очень большом желании можно интерпретировать как попытку помахать хвостом… хвостами. Теперь, окончательно проснувшись, ты осознаёшь, что встречала это существо в лабораторных журналах Альфис. Значит ли это, что и остальные результаты её экспериментов тоже можно встретить где-то тут? Ты тогда даже не задумалась, куда же должны были бы деться получившиеся существа, описанные на протяжении не одного года исследований, оплавленные, буквально собранные из кусочков, как чудовище доктора Франкенштейна, вот только он собирал своё творение из трупов, а Альфис не задумываясь использовала для этого живых людей. Не-людей. Неважно. Они выглядели так нежизнеспособно, что ты, похоже, автоматически предположила, что никто из них не выжил. С учётом того, что ты видишь, не выжить, возможно, было бы для них большей удачей. — Пойдём, поищем доктора Альфис. Ты торопливо собираешь свои вещи; пытаешься вспомнить, где уже успела пройтись вчера, и сообразить, где на карте этажа могла бы находиться Альфис, если предположить, что она всё ещё где-то «внизу». Чем она могла бы здесь заниматься сейчас? Проводить очередные опыты? Проверять других выживших пациентов? Заниматься чем-то несвязанным с больничной частью этажа? В любом случае, если лифт был приблизительно здесь, стоит прогуляться по главному коридору до другой стороны… Впрочем, собачий гекатонхейр прерывает твои размышления, странным булькающим звуком привлекая твоё внимание чтобы увлечь за собой дальше по коридору. Ты запоздало вспоминаешь, что, конечно, оно тоже разумно; ты также вспоминаешь отметки Альфис о том, что оно потеряло возможность говорить в результате не самого удачного эксперимента; но это не мешает ему понимать твои слова. Логично, что если оно где-то здесь живёт, то и где искать Альфис оно должно знать. Или, может быть, оно плевать хотело на твои слова, и ведёт тебя не к Альфис, а скажем, на корм своим детёнышам. Последнее предположение оказывается на удивление близким к истине, когда пройдя какое-то время по коридору вы выходите на ещё один ужасающий подопытный образец. Эта штука выглядит смутно знакомой, и тебе приходится приложить немало когнитивных усилий, чтоб отфильтровать среди этого оплавленного месива черт хорошо заметный издалека силуэт, сильно смахивающий на гигантскую рогатую сову а тёмных очках, которую ты встретила в лесу под Сноудином; если они достаточно похожи, ты понимаешь, зачем нужны были эти очки. На месте предполагаемых глазниц у него — по самостоятельному полноценному лицу; если приглядеться ещё настойчивее, то сами эти лица очень сильно смахивают на ту ещё морковку, что ты встретила вечность назад по ту сторону Стены в Руинах. Существо мерно раскачивается, слабо протягивая к тебе какие-то части тела, которые ты предпочитаешь идентифицировать как руки. — С-с-неж-ж-ж… — пытается выговорить оно своим покорёженным совиным клювом. Лица в глазницах беззвучно раскрывают свои рты. — С-с-сы-ы-ы… Ты думаешь, что это, пожалуй, очень хорошо, что в журналах Альфис не было изображений. Ты также думаешь, что было бы неплохо заглянуть в её расчёты: такое количество неудач говорит о том, что туда могла закрасться роковая ошибка. Или это не неудачи? В конце концов, они же выжили… — Ну где же эта Альфис прохлаждается? — ты неосознанно используешь почти тот же самый каламбур, что и рогатая слова ввиду слишком очевидного ассоциативного ряда; и похоже, что это побуждает в существе перед тобой не самые лучшие воспоминания: глаза-лица искажаются гримасами боли, и из их маленьких ртов начинают течь слёзы, подёрнутые не то паром, не то дымом, едким даже на вид; монструозная собака тем временем буквально оттаскивает тебя дальше по какому-то известному только ей маршруту, и когда ты оглядываешься, едва не валясь от этого с ног, оно всё ещё беззвучно шепчет что-то тебе вслед. За время вашей недолгой прогулки ты успеваешь повстречаться с большей частью описанных Альфис химер: с той, что как будто оплетена снаружи своими собственными внутренностями и как порядочный Уроборос непрерывно поглощает саму себя; с невыразимым клубком лиц, непрерывно перетекающих друг в друга, наперебой выдающих тебе какофонию глассолального бубнения, в которой можно разобрать не больше чем отдельные слоги; с той, что едва не выворачивая себя наизнанку кашлем, захлёбывается чем-то, издалека смахивающим на рой мотыльков. При виде неё ты не можешь не вспомнить грустные сказки, где из лёгких безответно влюбленных начинают сыпаться лепестки; ты не успеваешь сформулировать своё желание хоть как-то помочь каждой из них, хотя бы обнять, или сказать что-то хорошее — собака, или что оно такое, ведёт тебя за собой всё дальше и дальше, пока конец коридора не упирается в громадный зал, почти полностью заполненный каким-то запутанным механизмом. Если задуматься, он чем-то похож на то, как издалека выглядел и сам королевский замок. Сопровождавшее тебя существо, пользуясь тем, что ты отвлеклась, умудряется куда-то запропаститься; ты делаешь пару шагов в случайном направлении, чтобы поискать его, но решаешь вместо этого рассмотреть эту штуку получше. Переплетение труб и проводов напоминает катакомбы, которыми ты блуждала последние пару дней, с одной стороны будучи ещё более странно-запутанным и загадочно-непонятным; с другой стороны, общее впечатление оставляет чёткое ощущение осмысленности, скрытой закономерности, которую ты пока просто не нашла. Оно выглядит одновременно пугающе, по-своему даже отталкивающе — и при этом совершенно завораживающе. — Хочешь, покажу, куда надо вставлять людей, чтоб получить очищенную детерминацию? — спрашивает знакомый скрипучий голос прямо у тебя из-за плеча, заставляя тебя вздрогнуть всем телом. Ты медленно, немного закостенело оборачиваешься к зловещей драконьей ухмылке. — Не уверена. Впрочем, мне же положено быть непредвзятой; а значит, наверное, да. Альфис сочувственно хлопает тебя по плечу и отходит к одному из вездесущих лабораторных столов, запуская руку (лапу?) в стоящий на нём ящик: — Или лучше сюда, я покажу тебе наши сокровища. В ящике смешные стеклянные колбочки, заполненные разноцветными субстанциями непонятной консистенции; повинуясь её приглашающему жесту, ты берешь одну из них в руки — и едва не разбиваешь, тут же роняя обратно в коробку: прямо сквозь стекло пальцы как будто прошивает сотней иголок, заставляя их разжаться, скорчиться неукротимым болевым спазмом. Без каких бы то ни было дополнительных предпосылок ты понимаешь, что за сокровища Альфис хранит в этой коробке; запоздало одёргиваешь руку под её скрипучий смех. — Почему они не ненавидят тебя? — спрашиваешь ты, не отрывая взгляда от разноцветных колб. Субстанция (субстанции?) внутри них не то клубится, не то бурлит, в зависимости от предполагаемого агрегатного состояния, которое ты почему-то не можешь определить на глаз. — Кто, люди? — непонимающе переспрашивает Альфис, но потом соображает. — А. Всё очень просто. Ты неправильно интерпретируешь увиденное. — Некоторые из них едва дышали, — довольно безразлично произносишь ты. — Если не брать в расчёт людей — а я не собираюсь брать в расчёт людей после всего, что они натворили — то все, кого ты видела — исключительно добровольцы. Покалеченные, умирающие, неизлечимые… безнадёжные. Помнишь, я рассказывала тебе о том, что мёртвые монстры не оставляют трупов? Живые тоже. Отрежь я тебе руку — она продолжит лежать у твоих ног в луже крови, пока я не пришью её тебе обратно. Отрежь я ногу своей новой лаборантке — она рассыпется в звёздную пыль быстрее, чем ты произнесёшь своё имя. Мы… слишком хрупкие. — Почему тогда ваш всемогущий король просто не убивает каждого, прошедшего сквозь Барьер? — спрашиваешь ты с горькой иронией. — Общий счёт был бы гораздо меньше. — Потому что тогда, — с совершенно непонятной интонацией отвечает она, — их смерти были бы бессмысленными. Ты наконец-то поднимаешь на неё глаза от гипнотизирующей коробки. Она встречается с тобой взглядом, после чего, оканчивая разговор, молча выходит из помещения. Ты идёшь за ней; вы снова проходите тот же коридор, на этот раз не встречая в нём никого; молча поднимаетесь на лифте. — Я могу ещё что-нибудь спаять, — предлагаешь ты со слабой улыбкой. Она на пару секунд задумывается и качает головой: — Нет, паять пока ничего не надо, — она роется в хаотичном нагромождении мусора на одном из столов, наконец выкапывая из-под завалов очередную тетрадь, — но можешь помочь мне обработать последние экспериментальные данные. Вот теоретические выкладки. Ты пожимаешь плечами и берёшься за чтение. Если абстрагироваться от предмета исследований и углубиться в математику, выглядит весьма увлекательно. — Зрители жалуются, что ты не боишься Меттатона, — сообщает тебе она, когда ты заканчиваешь читать и забираешь у неё заметки с криво помеченными данными. Ты опять пожимаешь плечами, не отрываясь от бумаг: — Не боюсь. — Не боишься, — повторяет она. — Вообще никого не боишься? — Санса боюсь, — ты улыбаешься на этих словах, но только половиной лица. — Звучит разумно. Но как аргументируешь ты это сама? Вообще-то, ты об этом не задумывалась. Привычка бояться Санса загадочным образом осталась с тобой с первой вашей встречи. — Во всём Подземелье, — не очень уверенно говоришь ты, — никто не может сделать мне так больно, как может он. — И этого ты боишься? — несмотря на совершенно спокойный тон, тебе всё равно чудится насмешка в её словах. — Нет… Наверное, нет. Я думаю, я боюсь сделать ему так больно, как сделала она. Вот теперь Альфис действительно опять смеётся. — С чего ты взяла, что она сделала ему больно? Тебе снова приходится задуматься прежде чем отвечать. — Я вижу это в каждом его взгляде на меня, — наконец говоришь ты. Альфис выдаёт тебе в ответ ещё одну зловещую ухмылку: — Неужели ты сама никогда не хотела, чтобы кто-нибудь сделал тебе больно? Ты некоторое время разглядываешь её лицо, прежде чем с улыбкой ответить: — Пожалуй… чаще, чем стоило бы. Вы ещё некоторое время молча пишете, прежде чем Альфис довольно экспрессивно не отодвигает от себя свои бумаги: — Знаешь, ты можешь быть по уши влюблена в него, но даже ты не можешь не осознавать, что он же ебанутый. Совсем, — ты невнятно фыркаешь от неожиданности. — В юности он был настолько плох в социальных взаимодействиях, что несмотря на всю разницу в возрасте мне нередко казалось, что это он мой глупый младшенький брат; и лишь гораздо, гораздо позже я осознала, что во многом это был его осознанный выбор. Да, ты права: она зацепила его как никто другой, но… лишь благодаря тому, что вытащила его наконец из бронированной ракушки его безразличия и эмоциональной отстранённости. — Поставив себя на его место, я не уверена, что это хорошо, — ворчишь ты. — Я считаю дофаминовое подкрепление социализации переоценённым, и даже не уверена, что для вашей нейрогуморальной системы оно вообще работает. — Ну если уж влезать в такие высокие материи как нейрохимия, — в тон тебе отвечает она, — то ты должна бы отлично знать, что социализация является критическим фактором развития не только вашей человеческой психики, но и вашего человеческого интеллекта. А если вернуться обратно в наш примитивный мир бытовой психологии, то именно общение с ней… и то, что произошло… дало ему те самые мотивацию и заинтересованность, которых ему так всегда не хватало. Ты ещё раз фыркаешь, и она добавляет, немного слишком эмоционально: — Ты спрашивала, почему Асгор не убивает каждого человека, попавшего сюда, сразу, мгновенно, без разбирательства. Но я скажу тебе, почему этого не делает Санс. Ты и сама знаешь ответ. — Потому что это было бы слишком скучно. Она снова берёт свои бумаги, но лишь для того, чтобы снова их отодвинуть. — Поэтому да. По крайней мере, теперь ему хоть на что-то не наплевать. На кого-то. На доктора, на… Папируса, на нас, на Подземелье. На тебя. Ты знаешь, что он работает над тем, чтобы найти доктора Гастера? Ты отрицательно качаешь головой, и Альфис радостно хватается за возможность сменить тему на что-то более нейтральное. — Понимаешь, с тех пор как произошла эту история с Ядром… всё пошло наперекосяк. Ядро необходимо, но побочные эффекты его работы, которые доктор Гастер использовал для создания защитной системы… оказались не настолько контролируемыми, как он надеялся. Она смотрит на тебя, ища не то поддержки, не то хотя бы понимания; но ты понятия не имеешь, что такое Ядро, что оно делает, и какие у его работы побочные эффекты. Всё что ты можешь, это посмотреть на неё в ответ; так что ей приходится продолжать: — Ядро… слишком сильно влияет на окружающую действительность. Разрушает саму ткань нашей реальности, смещая плоскость проекции в значимых пределах. Поймёшь, когда сама увидишь. Но, его нельзя просто взять и отключить, его функционирование критически важно. — Что вообще такое это ваше Ядро? — ты морщишься, настолько глубокое непонимание причиняет тебе почти физическую боль. — Что оно делает? Альфис вздыхает. Ты даже не предполагала, что она может выглядеть настолько… растерянно. — Я не могу тебе ответить. Я… мы сами точно не знаем. Доктор Гастер не успел, не захотел или, может быть, просто не смог оставить почти никаких заметок, чертежей, чего угодно. Он не успел рассказать нам. Ты не можешь удержаться от того, чтобы ещё раз скептически хмыкнуть. Альфис закатывает глаза, но продолжает: — Мои исследования по управлению Барьером должны помочь смягчить симптомы, выровнять уровни, стабилизировать концентрацию и обеспечить связность, — она делает ещё одну паузу. — Но также можно попытаться устранить корень проблемы. Для этого нам всего лишь нужно либо вернуть доктора… либо проследовать за ним. — Звучит разумно, — флегматично соглашаешься ты, — но также невероятно сложно? Она бессильно опускает лоб на сложенные на столе руки: — Я бы сказала, невозможно. Но, я бы предпочла такого не говорить. Тем более, если ты всё-таки останешься тут, втроём у нас даже могут появиться шансы. Ты улыбаешься ей, так же лучезарно, как до этого Киду, Напстаблуку, Папирусу. Ториэль. — Ты предлагаешь мне променять последний шанс вернуться домой на ваш чужой, непонятный и совершенно враждебный мир, задыхающийся, загнивающий, буквально рассыпающийся на части? Променять наш исследовательский грант на толпу ксено-гопников, мечтающих меня убить? Медицинскую страховку на неконтролируемую мутацию под воздействием неисследованного магического излучения? Регулярные визиты к психотерапевту на… вас? — она даже не поднимает головы, и потому не видит, как с каждым словом твоя улыбка становится всё шире. — У меня были сомнения, но то, что я увидела в твоей лаборатории, просто не оставляет мне выбора. Если я уйду сейчас, просто оставив здесь всё как есть, мне придётся научиться делать макияж на ощупь, потому что как иначе, если навсегда исключить из собственного окружения любые зеркала, чтобы когда-нибудь случайно не посмотреть себе в глаза. — Что, — Альфис наконец-то поднимает на тебя запутавшийся взгляд. — Ничего, — смеёшься ты. — Я говорю, что я уже совершенно точно решила оставаться. Но, думаю, с вашим королём мне поговорить всё равно придётся, так почему бы не сделать этого сейчас. Тем более, что я как раз закончила расчёты, и, кстати, нашла у тебя ошибку, вот здесь, на двадцать седьмой странице. Перепроверь, пожалуйста. А я пойду. В замок. — И что же, — ехидно щурится она тебе вслед, — ты больше не боишься? — А ты? — спрашиваешь ты вместо ответа, выходя наконец-то на улицы города, жмурясь, закрывая глаза с непривычки от яркого электрического сияния фонарей.