Бесконечное путешествие

Ты открываешь глаза. Пустынные улицы столицы ничуть не изменились за то время, что ты провела… внутри. Незримые механизмы всё так же ровно жужжат, шуршат и постукивают где-то в стенах, под землёй и в вышине; душный влажный воздух перемешивается лопастями невидимых систем охлаждения. Город без бродячих животных, без птиц, без насекомых выглядит стерильно, как заброшенная лаборатория Альфис. Лишь одна деталь нарушает привычный пейзаж. — Не знаешь, как здороваться с новым приятелем? Ты смеёшься; ты посылаешь его к чёрту; ты подходишь к нему, привычно садишься на пыльную дорогу у его ног, доверительно ткнувшись затылком в колено. — Разве Асгор не должен был вернуть тебя домой? — одновременно мягко и насмешливо говорит он. — Ха! — даже самые резкие слова ты сейчас способна говорить лишь так ровно, словно разговаривая с диким животным. — Разве ты не знаешь? Дом — там, где сердце! Мой дом — в грудной клетке. Ты замолкаешь. Ты не знаешь, что положено говорить в таких случаях. Зато ты знаешь кое-что другое: — Покажи мне ещё раз свои чертежи. Кажется, я поняла. Твёрдые пальцы знакомым движением зарываются в волосы на твоей макушке. В следующее мгновение он приседает; далёкие звёзды так же привычно заглядывают в твои глаза. — Пошли, — всё так же нечитаемо-насмешливо-безэмоционально говорит он, рывком поднимая тебя на ноги, устремляясь — коротким путём. Ты ловишь себя на том, что прекрасно понимаешь, что он делает. Как он это делает. Почему он это делает. — Ты был там, — говоришь ты, спокойно, тихо, почти про себя, понимая, что он услышит. — Я был там, — согласно повторяет он, не оборачиваясь, не останавливаясь. — Ты говорил с королём, — уточняешь ты, не для него, для себя. — Я говорил с королём, — его тон не сдвигается ни на йоту. — Ты смотрел в глаза бесконечности, — заканчиваешь ты, с пустым выражением лица, но с улыбкой в голосе. — У бесконечности нету глаз, — на ходу смазывая мимолётный взгляд о твою скулу. Твои пальцы крепче сжимаются вокруг острых костяшек его ладони, оставляя на тонкой коже глубокие вмятины. Но поздно: вы уже пришли. Знакомый подвал подмигивает тебе дряхлеющей лампой дневного света. Голубая калька шелестит как опавшая листва в саду у Ториэль; ты незамедлительно погружаешься в вычисления. — Зачем ты вернулась, — говорит он, протягивая тебе очередную стопку сложенных листов. — Мне нужен был ты, — задумчиво, уделяя больше внимания чертежам, чем словам, не глядя отвечаешь ты. — Ты же сказала, что моя любовь к тебе не имеет значения, — чуть более ехидно, чем обычно, говорит он, и твоя протянутая в ответном жесте рука едва заметно вздрагивает. Ты медленно, словно нехотя, поднимаешь на него взгляд. — Это, в первую очередь, вопрос эффективности, — наконец говоришь ты, осторожно, словно заново пробуя на вкус знакомые слова. — Да брось, — говорит он, не отрывая от тебя пустых глазниц, гипнотизиризующими отсветами отражающихся в твоих зрачках, — нет в мире ничего такого, с чем ты не смогла бы справиться самостоятельно. Ты немигающе смотришь в ответ, как кролик смотрит на удава, пока глаза не начинают слезиться. — Это правда. Я могу справиться со всем, с чем захочу. Рано или поздно, так или иначе… Ты отворачиваешься обратно к чертежам, взмахом ресниц избавляясь от избыточной влаги, как ни в чём ни бывало распрямляешь протянутые схемы на дурацком неудобном столе. — …Но мне нужен ты, чтобы рассказать мне, — ты улыбаешься тонким линиям на хрустящей бумаге, коротко, буднично, сиюминутно, — чего я на самом деле хочу. — Ты хочешь прямо сейчас отложить всю эту букинистику до лучших времён, — сообщает он, с ухмылкой настолько невозможно широкой, насколько ты её помнишь, — подняться со мной на второй этаж и намекнуть Папирусу, что даже шерифу иногда бывает полезно проведать свою лучшую подругу в другом городе. — И ты покажешь мне мои любимые фокусы с гравитацией? — уточняешь ты с деланно-восхищённой, почти детской интонацией, контрастирующей с коварной гримасой на твоём лице. Он пожимает плечами: — Разве знание того, как это работает, не убивает всю суть, весь смысл и настрой? Я думал, фокусы работают именно так. — Ну что ты, — ты смеешься и качаешь головой, — наоборот. Если раньше меня всё время отвлекали попытки понять и проанализировать, то теперь я наконец-то могу расслабиться и получать удовольствие от процесса. Рельность — странная штука. Больше десятка лет ты искала правильные ответы — мир вокруг тебя кишел ответами. Глупыми, гениальными, очевидными, неожиданными, слишком простыми, слишком сложными. Всеохватывающими. Порой тебе казалось, что мир целиком состоит из ответов. Лишь гораздо позже ты поняла, что для того, чтобы найти по-настоящему правильный ответ, для начала нужно… задать по-настоящему правильный вопрос. Ты пришла в Подземелье в поисках ответов, но наконец-то, много-много лет спустя, нашла вопросы. Вопросы, стоящие жизней — твоей и чьей угодно ещё. Только теперь, получив свою трансцедентную долю непонимания — ты наконец-то почувствовала себя — свободной. — Привет, — говорит Папирус, которому, чтоб заглянуть в двери подвальной мастерской, приходится пригибаться, — а где мой глупый старший брат? — Ушёл в лес общаться с непознаваемым воплощением духов природы, — отвлечённо заканчивая очередную формулу в рассчётах, отвечаешь ты. После чего возвращаешь младшему скелету его приветственную улыбку. — А, — понимающе кивает он, — пошёл навестить старушку Ториэль! Похвально, похвально. Тут пёсьи дети из Стражи притарабанили совершенно замечательные кости откуда-то, я думаю, ему интересно будет посмотреть. Когда вернётся. — Кому ты будешь хвастаться своими находками, когда мы закончим прототип и свалим к Альфис в столицу проводить полевые испытания? — не переставая улыбаться, мягко подкалываешь его ставшим традиционным в последнее время вопросом. — А вот, начальнице Королевской Стражи! — довольный наконец-то найденным ответом, он всё-таки заходит внутрь и заглядывает тебе через плечо. Кажется, твой не самый разборчивый почерк доставляет ему чисто эстетическое удовольствие. — Она решила, чтобы в самую ответственную фазу не отвлекать Альфис от работы, приехать ко мне погостить. Я тут уже набросал культурную программу на два месяца, так что вы там не слишком торопитесь… Ты смеёшься, и он смеётся вместе с тобой. Ты наконец-то отрываешься от расчётов, разминая затёкшие плечи. — Кто же будет хранить покой Подземелья, пока вы с Ундиной будете развлекаться, и даже самый ленивый в мире Страж будет занят более важными делами? Свора собак? — пусть и в шутку, ты, конечно, не могла не спросить. — Боюсь, что в это непростое время… — деланно вздыхает шериф Сноудина, — нам не останется ничего кроме как положиться на… непреодолимый рок и неизбежность судеб. Он подмигивает тебе пустой глазницей, и ты понимающе киваешь. Добавляешь уже серьёзнее — впрочем, не удержавшись от того, чтоб подмигнуть ему в ответ: — Как насчёт подняться на кухню и приготовить потрясающую пасту к возвращению твоего брата? На нечеловеческом лице Папируса едва успевает мелькнуть неразборчивая вспышка эмоций, прежде чем знакомый голос из-за спины привычно отправляет отряд мурашек маршировать по твоей спине: — Слишком поздно. Ты беззвучно выдыхаешь, оборачиваясь к нему, не найдя подходящих слов для приветствия, позволяя радостному сиянию собственных глаз сказать всё за тебя. Твой взгляд встречает неизменная загадочно-насмешливая ухмылка. — У меня для тебя есть сюрприз, — нечитаемая интонация, как всегда, не позволяет даже предположить, о чём идёт речь. — Закрой глаза. И ты закрываешь глаза.