Игроки

И передо мной забрезжил новый театральный жанр. Жанр, где упразднено привычное деление на актеров и зрителей. Где привычное пространство — просцениум, сцена, зал — напрочь уничтожено. Где протяженность спектакля во времени и пространстве безгранична. И где действие, сюжет свободно текут от зачина к задуманному финалу. А между этими двумя точками участники творят пьесу, какая им по душе. Вы скажете: к этому стремились и Арто, и Пиранделло, и Брехт, — каждый своим путем. Да, но им не хватило ни денег, ни отваги, — ни времени, конечно, — зайти столь далеко. Они так и не решились исключить из своего театра одну важную составляющую. Аудиторию. Джон Фаулз. «Волхв» Faber est suae quisque fortuna. (лат. Каждый сам кузнец своей судьбы) Вместо вступления. 15 сентября, понедельник. Лиза Турпин медленно поднималась по высокой винтовой лестнице, ведущей на Астрономическую башню. Её ладонь, крепко цеплявшаяся за торчащие в стене железные выступы, выполняющие роль перил, уже успела заледенеть, но неприятное покалывание в руке пересиливал страх упасть вниз, поскользнувшись на покатых, неровных краях каменных ступеней, местами будто обгрызенных, влажных от не прекращавшегося третий день подряд проливного дождя. Губы еле заметно шевелились, начиная отсчёт второй сотни этих мучительных ступеней, - не то, чтобы ей было хоть сколько-нибудь интересно их количество, однако это незамысловатое занятие позволяло отвлечься от нерадостных мыслей и отчасти унять возрастающее с каждым шагом волнение. Ступив на последнюю, сто шестую по счёту ступеньку, она облегчённо – а одновременно с тем и обречённо – выдохнула, тихо пробурчала себе под нос «наконец-то!» и тут же смутилась своего внезапного порыва, заметив, что была не одна. На смотровой площадке уже стоял Блейз Забини, прислонившись к одному из хлипких на вид участков стены, образующих поддерживающий крышу башни свод; несмотря на это хитро подобранное укрытие и глухо застёгнутую на нём мантию, его всё равно насквозь продувал холодный осенний ветер, резкими порывами трепавший короткие волосы, в лунном свете напоминавшими тень от трепещущих языков затухающего пламени. - Что ты хочешь от меня? – Лиз вздрогнула, испугавшись то ли внезапности, с которой он начал их разговор, то ли прямолинейности вопроса, на которую она не рассчитывала, то ли громкости его голоса, прозвучавшего как громовой раскат среди ясного неба, гулким эхом прокатившегося по площадке. На подгибающихся от страха ногах она подошла ближе к нему, замерев на расстоянии всего пары шагов, подумав, что лучше говорить о деле полушёпотом, чем перекрикиваться с разных углов просторной площадки; вглядывалась в его лицо, выражавшее, к удивлению, вовсе не недовольство, а сдержанное любопытство, слегка приободрившее её. - Я знаю, что твоя мать – Пожирательница, - она сказала это так быстро, тихо и невнятно, что не была уверена, понял ли он хоть слово. А ведь начиная с вечера субботы, когда ей удалось незаметно подсунуть Забини записку с просьбой о встрече и почти сразу получить от него согласие, она постоянно обдумывала этот разговор, проговаривала про себя те сложносочинённые, отчасти высокопарные, ёмкие и логичные объяснения, которые должны были мгновенно убедить его в её правоте. Теперь же всё пошло совсем не так, как задумывалось изначально, и в памяти не всплывала ни одна из тех тщательно заученных фраз, превратившихся в каламбур из бессвязных отрывков. - Оригинальное начало разговора, - усмехнулся Забини, оценивающе окинув её взглядом снизу вверх, словно только теперь заметил, что кто-то стоял перед ним. – Ты просила меня прийти сюда в полночь ради того, чтобы сообщить мне эту сомнительную новость? - Нет. Я… Моим родителям пришло письмо. Письмо с предупреждением о том, что они – следующие жертвы Пожирателей. И я хотела попросить тебя о помощи. Попросить для них хоть небольшую отсрочку, несколько дней, дать им возможность уехать, если ты можешь попросить об этом свою мать, если она может как-нибудь повлиять на это… Это возможно? – Турпин закусила губу, испытывая досадное чувство только что упущенной возможности. На кону стояла жизнь её семьи, а ей не хватало сил, не достаточно было решимости, чтобы хоть один раз проявить бесстрашие и упёртость, попытаться добиться от него согласия всеми возможными методами; вместо настойчивых просьб из неё вылетали какие-то жалкие слезливые признания, больше напоминающие жалобы, чем мольбу о помощи. - Возможно, - согласно кивнул Блейз после небольшой паузы, в течение которой Лиз не дышала, не шевелилась, словно превратившись в каменное изваяние, с надеждой и отчаяньем взирающее на равнодушного внешне слизеринца, и мысленно молилась святым Мерлину и Моргане, напряжённо ожидая его ответа. – Но только что я получу взамен? - Что угодно, когда угодно… Я клянусь! – Её мантия распахнулась от очередного порыва ветра, ледяной воздух пробежался по телу, вызвав дрожь, и в ту же секунду ей показалось, будто толстая шершавая на ощупь верёвка скользит по запястьям, оборачивается вокруг них, связывает друг с другом, стягивая до боли. Желая избавиться от этого чувства, она еле заметно пошевелила руками, и, убедившись, что они всё ещё свободны, перевела дыхание, сбившееся от волнения. Теперь у неё был шанс, такой желанный и, скорее всего, единственный; этот шанс нельзя было упустить, нужно было держаться за него до последнего, не отступать, каким угодно способом заставить Забини помочь. Не сводя с него умоляющего взгляда, она осторожно, боясь показаться излишне наглой, решилась задать ему главный вопрос: - Так ты… поможешь мне? - Да. У них есть семь дней. Отсчёт пошёл, - Забини медленно обогнул застывшую на месте Лиз (она до сих пор не могла поверить, что всё могло пройти так быстро и легко, снова повторяла его слова, как мантру, как долгожданное заклинание спасения её семьи, подаренное судьбой и им), прошёл через площадку и остановился около лестницы. Не оглядываясь, он добавил, как бы невзначай забыв до того упомянуть об этой незначительной, абсолютно не важной детали, и озвучив её только под влиянием внезапного каприза: - Не забудь, что теперь ты должна мне. Глава 1. 5 октября, воскресенье. Утро. Холодный ветер и полное отсутствие солнца погода для Англии нормальная и привычная, что, тем не менее, не делает её более привлекательной для большинства англичан. Но так уж в Хогвартсе повелось - первый квиддичный матч сезона всегда приходился на самый пасмурный день в месяце, точно так же как второй, третий, и все последующие матчи. Это всегда был день радости и надежд, и даже угроза предстоящей войны не могла изменить всеобщую атмосферу ожидания большой игры. Разодетые в цвета своих факультетов, студенты быстро заполняли трибуны стадиона. Кто-то повторял речёвки, призывающие свою команду к победе, а команду противника к разгромному поражению, кто-то упоительно делал ставки, пытаясь угадать исход игры, тут и там гудели, свистели, и все до единого ученики растворялись в этом радостном шуме. - Нет, ну вы сами подумайте! – воодушевлённо призывала Менди Броклхёрст, сидящая на скамье рядом с Лиз, и сопровождавшая свою эмоциональную речь размашистыми движениями рук, обращающими на себя внимание даже тех студентов, что сидели на трибунах других факультетов. - Это ведь просто аксиома – чем красивее сидит форма на человеке, тем он злее. Вот взять хотя бы Харпера, слизеринского ловца… Ну до чего же хорош..! - Она мечтательно закатила глаза, томно вздохнув, и после непродолжительной паузы, сделанной специально для того, чтобы все окружающие сумели насладиться её выразительной мимикой, продолжила: – Но я бы выбрала Уизли. Да-да, именно Уизли! Хоть у него и глупый вид, но он определённо добрый и заботливый. Я предпочитаю хороших мальчиков. - Уизли? Да его голова в шапке вратаря похожа на гигантскую тыкву. Да и потом, выбирая Уизли, ты в подарок получишь одну занудную живую энциклопедию с именем Гермиона, - заливисто рассмеялась Сандра Фоссет, явно довольная своим остроумным ответом. Турпин сдержанно улыбнулась и отвернулась от неё, сделав вид, что выискивает кого-то в толпе. Она не очень-то любила вечные подколки в адрес Гермионы Грейнджер, ровно как и упоминания о её чувствах к Уизли. Пусть не заметить очевидного мог только слепой, это вовсе не означало, что каждый должен был принимать участие в устройстве чужой личной жизни. Ей бы точно было неприятно слышать такое о себе в подобной ситуации. - Вы как хотите, а я выбираю зло в чистом виде. Ну посмотрите на Забини… - от одного только упоминания этой фамилии Лиза вздрогнула, тут же глянув на поле – там стояла команда Слизерина. Гойл, единственный оставшийся из старого состава, что-то втолковывал новичку-загонщику, проигнорировав появление команды Хаффлпаффа. Забини стоял чуть в стороне, оперевшись о древко метлы, и лениво разглядывал сидящих на трибунах. Турпин невольно поёжилась, снова вспомнив об их ночной встрече, о данной ей в приступе отчаянья клятве. Она не могла забыть о произошедшем даже на день, постоянно возвращалась к нему взглядом, рассматривала и изучала, словно это могло чем-нибудь помочь, подсказать, дать хоть маленький намёк о той расплате, что ждала её в будущем, заранее пугала, приводила в состояние исступляющего страха. Блейз же вёл себя так, словно не было того разговора на башне, продолжая игнорировать её существование с тем же успехом, что и все предыдущие шесть лет. - Думаете, хаффлпаффцам удастся победить? – прошептал кто-то сверху. В ответ сразу послышалось несколько голосов, но слов ей так и не удалось разобрать – раздался громкий свисток, означающий начало игры, и трибуны разом взревели, как израненный дракон. Игроки проносились мимо на огромной скорости, и Лиза успевала увидеть только хвосты мётел, каждое движение которых сопровождалось диким гулом. Никто не хотел победы слизеринцев, кроме них самих, и любой неверный шаг одного из их игроков сопровождался издевательским улюлюканьем со стороны болельщиков, в то время как даже не самые удачные ходы хаффлпаффцев вызывали многочисленные подбадривающие окрики. Комментатор не умолкал ни на секунду, пытаясь угнаться за ходом игры, путал и коверкал до неузнаваемости фамилии игроков, несколько раз пробовал вставить какие-то истории, относящиеся то к старым матчам, то к случившемуся в процессе тренировок, и как итог вовсе пропустил момент, когда к негодованию большей части учеников слизеринцам удалось открыть счёт. - Десять-ноль в пользу Слизерина, и Забини ведёт… он передаёт Дорету, но квоффл перехватывает Гроуленд… о нет, бладжер, кажется, попал ему прямо в шею… а квоффл тем временем опять у Забини, он обходит Финч-Флечтли… Двадцать-ноль в пользу Слизерина. Но вот слизеринский ловец, кажется, заметил снитч… Саммерби следует за ним, но ему явно не хватает скорости. Кто же поймает заветный… Дементор побери! Весь стадион замер, наблюдая, как загонщик Слизерина летит следом за Финч-Флечтли, словно играя с тем в «догони меня». Вот только бита в его руках была совсем не игрушечная. За каких-то пару секунд он нагнал и с размаху ударил хаффлпаффца прямо по затылку; Флетчли сразу же обмяк, наклонился в сторону, его ладони медленно разжались, выпуская древко метлы, и, сделав кувырок через голову, он камнем полетел вниз. Сразу с нескольких сторон раздались пронзительные женские крики, слившиеся в один тонкий вой, похожий на сигнал сломанной сирены, сопровождавший весь полёт тела, выглядевшего пугающе безжизненно, и продолжающего преследовать его слизеринца к земле. Могло показаться, что каждый студент слышал тот неприятный звук, - что-то среднее между приглушённым хлопком и звонким хрустом, - раздавшийся в тот момент, когда Фин-Флетчли упал, хотя вряд ли можно было расслышать что-то среди несмолкающего вопля, охватившего всех свидетелей разворачивающейся кошмарной картины. Секунда, и Ундерберг приземлился рядом с лежащем парнем, резким движением откинул свою метлу в сторону и, замахнувшись, снова ударил его битой по голове, с диким остервенением наносил удар за ударом, не остановившись даже когда из пробитого черепа ему на лицо брызнула кровь. Лиза закрыла глаза, повторяя про себя, что это просто страшный сон, ночной кошмар, который должен вот-вот закончиться, и сейчас перед её взором окажется приятная синева бархатного полога на кровати. Но вокруг неё всё так же стоял гвалт сотен голосов, кричавших, подвывавших, ревущих, выражавших боль, отчаяние, ужас, и не нужно было видеть происходящего на поле, достаточно было лишь этих звуков, чтобы ощутить разрывающий сердце страх, охвативший весь стадион. Скамья под ней тряслась, дрожала, грозя вот-вот развалиться на щепки, и найдя в себе силы открыть глаза, она увидела толпу, испуганно мечущуюся по трибунам, не замечавшую на своём пути никаких препятствий – будь то мебель или человек, и эти искривлённые в гримасе отвращения лица, с сумасшедшими расширившимися глазами, с открытыми ртами, были похожи на древние театральные маски, призванные спрятать настоящие эмоции. Осторожно поднявшись со скамьи, она попыталась влиться в толпу своих однокурсников, мигом позабывших о дружбе и поддержке, расталкивающих друг друга локтями, готовых сбросить вниз с трибун любого, кто помешает им первыми прорваться к выходу. Как стая изголодавшихся животных, они рычали, стоя на одном месте, и как будто удовлетворённо подвывали, когда удавалось сделать очередной резкий скачок вперёд; Турпин же еле шевелилась, чувствуя, как ноги стали ватными, подгибались, не позволяя ей сделать ни шага. Дышать стало трудно, воздух быстро впитал в себя невыносимо противный, кисло-солёный запах, вызывавший приступ тошноты. В голове шумело, звенело, что-то напряжённо пульсировало внутри, отдаваясь режущей болью в висках, и тонкий голос профессора Флитвика, раздававшийся откуда-то сбоку, звучал сквозь пелену, через тёмно-серый туман, медленно затягивающий всё вокруг. Пара мгновений, и она внезапно провалилась сквозь пол, успев увидеть лишь ярко-голубое пятно, быстро сменившееся на бесконечную тьму.