Игроки

Глава 3. 26 октября, воскресенье. С тех пор, как Забини отдал ей «работу по нумерологии» прошло два дня. Целых два дня, в течение которых Лиз медленно теряла рассудок. Она не могла спать, преследуемая запутанными ночными кошмарами, настолько реальными, что просыпаясь в холодном поту посреди ночи долго не могла понять, было ли всё увиденное сном или реальностью; вид еды вызывал отвращение, а окружающие люди раздражали любым своим действием. Она стала нервозна, могла долго сидеть на одном месте, стеклянным взглядом уставившись в какую-либо точку и совсем не реагируя на происходящее вокруг, полностью отдаваясь гнетущим мыслям; старалась вести себя как обычно, но наигранная весёлость быстро превращалась в еле скрываемую злость, а в такие минуты ей с трудом удавалось не сорваться на подруг, беспрестанно смеющихся над своими глупыми шутками, отпускающих ехидные комментарии в адрес всех прохожих и непременно желающих, чтобы Турпин участвовала в их милых забавах. Забини как прежде бездействовал. Они встретились следующим утром, у главных ворот школы, когда все направлялись в Хогсмид. Заметив его слишком поздно – когда расстояние между ними было всего лишь с десяток шагов – она тут же испуганно замерла, отчего-то находясь в полной уверенности, что сейчас он обратится к ней, скажет что-нибудь, выдаст их общую тайну. Но вместо этого он лишь любезно отступил вбок, освобождая дорогу проходящим мимо студентам, не удостоив Лиз даже мимолётным взглядом, и то поглядывал на носки своих ботинок, находящихся в опасной близости к месиву из грязи и глины, в которое превратилась от проливных дождей земля по бокам от дороги, то устремлял долгий взгляд в сторону замка, пытаясь найти кого-то среди торопливо приближающихся тёмных фигур, наполовину скрытых остатками утреннего тумана. Услышав оклик подруг, успевших уйти далеко вперёд, она поспешила догнать их, следующие пару часов корив себя за излишнюю впечатлительность. Не стоило сомневаться, что ему удалось заметить охватившие её смятение и страх. Следующая встреча произошла скорее, чем ей бы хотелось. Турпин пребывала в состоянии лёгкого шока, отказываясь доверять голосу разума, то и дело оглядывалась, будучи сосредоточена на мысли, что Забини находится где-то рядом, преследует её, наблюдает за каждым шагом. Она настолько уверилась в этих панических мыслях, что окажись они правдой испытала бы чувство злорадного торжества над самой собою, а никак не более логичный в такой ситуации страх. Заверяя себя в том, что теперь пути назад нет и скоро её ждёт что-то необычайно ужасное, Лиз с каждой минутой всё больше замыкалась в себе, то ли пытаясь скрыть таким образом волнение и трепет перед предстоящим, то ли испытывая необычайное облегчение от перспективы скорейшего разрешения терзаний, мучающих её вот уже более месяца. Её состояние не могло укрыться от подруг, с упорством интересующихся причинами столь странного поведения. Интересовались они, впрочем, без особенного энтузиазма, скорее из соображений о том, что это стоит делать по дружбе, чем из какого-либо любопытства. Устав от их настойчивости, Турпин сослалась на сильную головную боль и поспешила вернуться в Хогвартс, рассчитывая побыть наедине до самого вечера. Она в гордом одиночестве сидела в библиотеке, задумчиво смотря на огромное чернильное пятно, залившее большую часть эссе по Нумерологии. Лезть в сумку и доставать новый пергамент было лень, а переписывать заново всё равно придётся – она настолько невнимательно списывала информацию с книги, что пропустила ровно половину слов, постоянно перескакивая со строчки на строчку. Рука водила по испорченной бумаге, выводя пером завитки, один за другим, а голову не покидали тяжёлые мысли. Хотелось даже заплакать и пожалеть себя, но никак не получалось, и от этого было ещё обидней. Зная дотошность подруг и однокурсников ей ещё долго может не предвидеться возможности побыть в тишине и относительном спокойствии. - Добрый вечер, Лиза, - она вздрогнула и, не веря своим ушам, подняла голову – напротив стоял Забини. Он кинул свою сумку на ту же скамью, на которой сидела девушка, и неторопливо начал доставать пергамент и перья, явно собираясь сесть рядом. – Мадам Пинс сказала, что ты взяла нужную мне книгу, - он кивнул головой в сторону тома «Магии круговых чисел», лежащего рядом с испорченным эссе. Она недоуменно переводила взгляд с него на книгу, словно не могла вникнуть в смысл услышанного. Впрочем, так и было: во всём ей виделся тайный смысл, хладнокровно спланированный заговор, целью которого представлялось что-то ужасное. Если бы кто-нибудь и попытался заверить Лиз, что эта встреча не более чем совпадение, она бы не вняла никаким разумным доводам, отрицая любую возможность простого стечения обстоятельств, когда дело касалось слизеринца. Заданное по Нумерологии эссе, её побег из Хогсмида и поход в библиотеку, почти наугад выбранный учебник – казалось, что всё было тщательно спланировано, умело подстроено им, безжалостным монстром. Забини непринуждённо улыбался, будто не замечая смятение, в котором она находилась. Конечно, у него не было поводов переживать, но ведь ни привычной для себя ухмылкой, ни хищным взглядом, ни острой фразой, ничем он не выдавал своего торжества, не показывал той радости хищника перед беспомощной добычей, которую должен был бы испытывать в данный момент. И равнодушие пугало её больше, чем могли сделать это угрозы. Сердце колотилось так быстро, что невозможно было бы сосчитать, раскатами грома звуча в висках, а тело онемело, перестало слушаться, и даже когда слизеринец сел рядом она хотела, но почему-то не смогла отодвинуться. - Ух ты, какое у тебя информативное эссе! – с наигранным восторгом заявил он, подвинувшись ближе и почти нависнув над ней, чтобы иметь возможность внимательно изучить заляпанный и изрисованный пергамент. Это было совсем не то, что ожидала услышать Турпин, к чему готовилась долгими ночами, мысленно продумывая все возможные варианты их встречи, подбирая нужные слова, чтобы не показать страх, не дать возможности издеваться над собой. Но она боялась его намного больше, чем могла себе представить, и теперь уже бесполезно было пытаться это скрыть. - Что ты хотел? – наконец-то спросила Лиз после нескольких минут напряжённого молчания. Её голос звучал хрипло, словно во время простуды, и ей показалось, что именного из-за этого Забини чуть сузил глаза, как довольный кот, пригревшийся на солнце. Он наслаждался ситуацией, хоть и пытался это скрыть. - Хм. Я подумывал списать у тебя пару работ, но теперь понял, что это была плохая идея, - задумчиво ответил он, слегка нахмурясь. Помолчал пару минут, пристально изучая её лицо, выражавшее растерянность, оглядывая чуть вжатую в плечи шею, пальцы, вцепившиеся в край пергамента. Она была напряжена и испугана, ожидая его слов. – С эссе я справлюсь и сам. А вот чтобы придумать для тебя? Может быть у тебя есть идеи, как отдать мне долг, Лиза? - Хватит издеваться! – почти закричала она, от волнения потеряв контроль над собственным голосом. Ком встал посреди горла, и с ужасом для себя Лиз поняла, что вот-вот разрыдается от обиды, злости и страха, душивших её с самого начала их странного разговора. Она резко дёрнулась, намереваясь подняться, но Забини тут же опустил ладонь ей на плечо и резким сильным движением заставил её снова сесть. - Тсссс, мы же в библиотеке. Здесь нельзя шуметь, - прошептал он, приложив указательный палец к её губам, глядя укоризненно, словно приходилось сотый раз объяснять бестолковому ребёнку элементарные правила поведения, и улыбался до неприличия широко. Их разговор был похож на комедию абсурда, причём роль жалкой и смешной безоговорочно была присвоена именно ей, а поменять ситуацию не представлялось возможным. Турпин начинала злиться от собственной беспомощности, от унизительных слёз, подступающих к глазам, от необходимости терпеть искусные насмешки из-за данного на башне обещания. Впервые за долгие недели ей больше не хотелось узнать цену своей просьбы, напротив, скорее забыть, отсрочить хоть на пару минут, а лучше хотя бы на день, ещё на двадцать четыре часа спокойной безмятежной жизни, без тяжкого груза на душе. Лиз вскочила со скамьи, непривычно ловким движением подхватила с пола сумку, и быстрым шагом пошла к выходу из библиотеки, благо он находился достаточно близко. - Завтра, те же место и время, - сказанные ей напоследок слова так и пульсировали в разболевшейся вдруг голове. *** Лиз снова отсчитывала ступени, поднимаясь по ним, на этот раз не из праздного любопытства или желания перепроверить себя, а намеренно тратя время. Останавливалась через каждые десять шагов, делала несколько глубоких вздохов, - внешне могло бы показаться, что так она восстанавливает сбившееся дыхание, и себя уверяла в том же, – а в действительности собиралась с силами, которых совсем в себе не чувствовала. Тянуть и дальше не было никакого смысла, она прекрасно осознавала это, вот только страх превалировал над разумом, заставляя сердце биться чаще, руки предательски дрожать, тело - двигаться всё медленнее. Казалось, нужно лишь пару минут, чтобы найти подходящие для случая слова, успокоиться, ничем не выдать своей трусости и значит не дать Забини шанс снова завладеть ситуацией. Минуты шли, а паника лишь нарастала. Она остановилась на предпоследней ступени, с которой уже была видна смотровая площадка башни. Слизеринец стоял к ней спиной, разглядывая что-то вдали, хотя можно было с уверенностью сказать, что он слышал её шаги. Внутри всё сжалось и словно оборвалось; разочарование пришло на смену последней надежде, что он просто не придёт на встречу. Отступать теперь было некуда, убегать – слишком поздно, и ей оставалось только постараться принять свою расплату с гордо поднятой головой. Сделав последний глубокий вдох, она поднялась на площадку, уверенным шагом направилась прямиком к Забини и замерла на расстоянии вытянутой руки от него. Начинать разговор он не спешил, впрочем, как и замечать её присутствие, а ей вовсе нечего сказать, да и шла Турпин с намерением быть только слушателем. Минуты шли, никто не нарушал тишины, и, пользуясь случаем, её взгляд беззастенчиво скользил по нему: спина прямая, словно к ней привязана дощечка, руки скрещены на груди, и, несмотря на ледяной пронзающий ветер, он не двигался, замерев каменным изваянием. Казалось, что до исходившего от него напряжения можно было дотронуться пальцем. Вот только было ли это напряжение хищника перед прыжком на добычу или тем, чего она боялась намного больше – страхом от осознания им той расплаты, которая ей уготовлена? - Думаю, можно начать сразу же с самой сути дела, - он начал говорить неожиданно, и к своему стыду Лиз даже вздрогнула от страха, вызванного, правда, не столько его голосом, звучавшим тихо и спокойно, сколько резким движением в её сторону. Их глаза на секунду встретились, но она тут же отвела взгляд, чувствуя себя неуютно под пристальным вниманием слизеринца. – Меня бросила Гринграсс. - Мне её убить? – она выпалила это раньше, чем успела понять смысл своих же слов. Всегда сдержанная и рассудительная, обдумывающая каждое сказанное слово, придирчиво оценивающая ситуацию перед тем, как высказать своё мнение о ней, молчаливо наблюдающая за всем издалека, предпочитая не вмешиваться ни в какие дела – такая она была. Такой знала себя всю жизнь. Невозможно, недопустимо было поверить, что эта фраза принадлежит ей, и совсем непостижимо то, когда и как умудрилась предательски сорвать с губ. Это было сродни тем огромном уродливым чернильным пятнам на белоснежном пергаменте с эссе, увиденным им вчера. - Лучше меня с этим никто бы не справился, - с сарказмом заметил Забини, ухмыльнувшись. Всё ещё находясь в состоянии шока от своих слов, она ошарашено и даже немного потеряно смотрела на него, не сразу поняв смысл прозвучавшего ответа. – Я хочу, чтобы она вернулась. И в этом мне должна помочь ты. - И… каким образом я должна это сделать? – тихо, подбирая каждое сказанное слово, поинтересовалась Лиз. По телу пробежала дрожь, и она, сама того не заметив, обхватила себя руками, не отрывая от него взгляда, следя за каждым движением, за еле уловимыми в ночном сумраке оттенками чувств на смуглом лице, словно застывшем с небрежно-равнодушным выражением. Нервы были напряжены до предела, её слегка тошнило от волнения, и каждое слово казалось слишком длинным, мучительно долгим; окружающие звуки доносились будто сквозь туман, отдаваясь эхом в голове. - Ты будешь изображать мою новую девушку. Ровно до тех пор, пора Дафна сама не захочет вернуться, - на секунду ей показалось, что в его голосе промелькнуло какое-то еле скрываемое чувство. Злость? Обида? Насмешка? Он сделал небольшую паузу, ухмыльнулся и, уже не пряча издёвки, закончил: - То есть, длиться этот маленький спектакль будет недолго. - А с чего ты… - она запнулась, поймав себя на дикой мысли, что обращается к нему излишне фамильярно, и тут же разозлилась на себя. Когда она дошла до того момента, когда стала оценивать себя так низко – или напротив его так высоко? Они ведь ровесники, у неё точно такая же волшебная палочка в рукаве мантии, может быть даже больше заклинаний в арсенале, с помощью которых можно решить любую проблему и, главное, защититься в случае необходимости. Конечно, это было скорее фантазией, и нападать первой Турпин вряд ли стала. Но ведь могла бы, а вместо этого предпочла избрать тактику потенциальной жертвы, впадая в панику, заранее жалея себя, уже успев настолько испугаться, что готова была обращаться к Забини на «вы», как к профессорам Хогвартса, к волшебникам более старшего возраста и социального положения в Магическом Мире, к самым великим магам, вызывавшим благоговейный трепет и бескрайнее уважение, каким был Дамблдор. - С чего ты взял, что Гринграсс захочет вернуться? – уже более уверенно спросила она, попыталась принять раскованную позу, о чём сразу пожалела. От малейшего движения тело продувало будто насквозь, и от холода начали еле заметно стучать зубы. Нужно было достать палочку и наложить согревающие чары на мантию, или оградить себя невидимым колпаком, в который не проникал бы ветер, но почему-то это казалось сейчас неуместным, тем, что помешает разговору, потому она лишь напряжённо ожидала его конца, стараясь не думать о том, насколько сильно замёрзла. - Можешь мне просто поверить, - снисходительно заметил Забини и открыто улыбнулся, совсем по-дружески. Это был жест, схожий с простым детским «давай дружить», и он выглядел без сомнения искренне, но… Но перед ней всё ещё стоял Блейз Забини, а ни кто-нибудь другой, а оттого не было ни единой причины, чтобы верить в подобное его расположение, в возможность лёгкой расплаты. Что бы ни пыталось изобразить его лицо, она видела в нём только голодного хищника, не брезгающего перекусить самой незначительной добычей. - Перейдём к конкретному плану действий, - сказал он, и добродушие мигом слетело с лица, уступив место привычному безразличию. – Представь себе: уже не первый год ты питаешь ко мне самые искренние нежные чувства без какой-либо надежды на взаимность. Но сегодня ночью сказка стала былью. Допоздна засидевшись в библиотеке, ты бегом возвращалась по тёмным коридорам Хогвартса, боясь попасть на глаза Филчу, и в спешке поскользнулась на одной из лестниц. Начала падать, но именно в этот момент я оказался поблизости и успел подхватить тебя, после чего мы разговорились и опомнились только под утро, увлекшись друг другом. И не смотри так на меня, Лиззи, это то, что ты должна будешь рассказывать всем подряд при каждом удобном случае. Сегодня на рассвете вернёшься в свою спальню, разбудишь свою лупоглазую подругу и будешь рассказывать ей эту романтическую историю. - Менди? Она в жизни не поверит в такой бред. Никто не поверит. Меня скорее отправят в Больничное крыло или сразу же в больницу Святого Мунго, чем хоть на секунду поверят в такую фантазийную чушь, - помотала головой Лиз, даже не пытаясь скрыть раздражения. Он просто смеялся над ней! Кто в здравом уме может поверить, что потенциальный Пожиратель Смерти взамен спасения пары жизней попросит изобразить его девушку, чтобы вызвать ревность у другой? Был лишь один вариант: он просто хотел выставить её чокнутой, но и для этого можно было придумать что-нибудь получше. - Так сделай всё, чтобы они поверили. – Его губы изогнулись в злобной ухмылке, и ей сильно захотелось сделать пару шагов назад, подальше от слизеринца. Вся смелость и решимость отстаивать своё мнение до конца мгновенно пропали, она готова была согласиться с чем угодно, лишь бы скорее покинуть это место и, в первую очередь, остаться вне его общества. – Можешь, конечно, высказать своё мнение и поспорить со мной, но это не имеет никакого смысла. Ты задолжала мне, и теперь только я решаю, как ты будешь отдавать долг. Ещё вопросы? - Нет, я всё поняла, - покрутила головой Лиз, кутаясь в тонкую мантию. Вопросов у неё было столько, что можно было говорить до самого утра, если бы не одно весомое «но»: он не спешил отвечать даже на самые обычные из них, а значит пытаться разобраться нет никакого смысла. С другой стороны, Забини ведь был прав, ей необходимо просто исполнять все его поручения, а если что-то пойдёт не так, то ему разбираться с этим. – Я сделаю всё, как ты сказал. - Вот и отлично, Лиза. Надеюсь, проблем не возникнет, - была в его голосе та еле уловимая интонация, которая позволяла без сомнения сказать, что он надсмехался над ней. Его слова, скупые жесты, наигранно переменчивое настроение и живая мимика – нет, это не она была слишком проницательной, это он сам показывал, что забавляется, играет с ней, дразнит, наслаждаясь её беспомощностью. Что бы ни пришло ему в голову, любую самую невероятную мысль, каждый безумный каприз извращенного ума она выполнит безропотно, не сможет отказаться, потому что на кону не просто данное обещание, а спасённые им жизни её семьи. – До рассвета ещё около трёх часов. Не советую тебе возвращаться в гостиную сейчас, когда по Хогвартсу бродит Филч: если ты попадёшься ему на глаза, то весь мой план развалится, и никому из нас от этого хорошо не будет. Поэтому предлагаю наложить согревающие чары и остаться на башне, а заодно подготовиться к грядущим зачётам. Учебник по Зельеварению или Нумерологии, выбирай. *** Оставшееся время они провели молча, сидя на каменном полу башни и читая учебники. Точнее, читал один Забини: он сосредоточенно изучал книгу, иногда возвращаясь на пару страниц назад, видимо, сопоставляя информацию, и ни разу не отвлёкся, не оглянулся по сторонам. Лиз уже позже поняла, что заняла самую правильную позицию, сев сбоку от него. На протяжении тех нескольких часов до первых лучей скудного осеннего солнца, она раз в пять минут, а то и чаще, чуть приподнимала голову и искоса наблюдала за ним, потом одёргивала себя, отводила взгляд, боясь, что он заметит её чрезмерное внимание. Мысли тяжёлые и сумбурные не покидали её голову, и всё крутились вокруг услышанного, словно надоедливые жужжащие насекомые. Она пыталась подобрать правильные слова, задавала сама себе каверзные вопросы, тут же выкручивалась, отвечая на них, надеясь предугадать, что могут спросить у неё подруги. Но одним из главных вопросов было то, как поведёт себя он. В её сердце закрадывалась хрупкая надежда, что это не обман, не ловушка, не его глупая и жестокая шутка. - Думаю, нам уже можно уходить, - заметил Блейз, посмотрев на часы, ловко поднялся с пола и положил книгу в свою сумку. Лиз облегченно вздохнула, рассчитывая успеть ещё раз повторить про себя маленький рассказ для Менди, с таким трудом составленный ей за ночь размышлений, и сделать это наедине, потому что даже его молчаливое присутствие делало обстановку напряжённой и неуютной. Невозможно было представить, что делать, если ей действительно придётся изображать его девушку. Как говорить с человеком, с которым никогда не разговаривала, нет общих интересов, общих знакомых, общих тем, кроме как, пожалуй, Хогвартса? Но ведь им и не обязательно будет вести разносторонние беседы при других людях. Но как вести себя? Какие эмоции должны быть на её лице, какие жесты по отношению к нему? Объятия влюбленных людей, прикосновения, нежные или страстные, улыбки, долгие взгляды, поцелуи – как всё это возможно, когда глядя на него ей хочется лишь отойти подальше и никогда больше не встречаться. Страх и что-то, отдалённо напоминающее ненависть, вот те чувства, что вызывал он своим присутствием. - Поднимайся, - он подошёл к ней и протянул руку, внешне никак не реагируя на изумлённый вид Лиз. Голос звучал ровно, уверенно, без командных ноток или злобы, но желания спорить не вызывал, поэтому спустя несколько минут совсем нетактичного в такой ситуации молчания и бездействия она всё же протянула свою ладонь в ответ, и с его помощью поднялась с пола. – Я провожу тебя до башни. Если вдруг кто-нибудь увидит нас, это будет дополнительным плюсом к началу разыгрываемого действия. Она только кивнула головой в ответ, не желая вступать в утомительный спор и доказывать, что в это время можно встретиться только с Филчем или миссис Норрис, и никто из них не будет интересоваться причинами, по которым студенты находятся не в своих спальнях. Надо – значит надо. Вернув ему учебник и пытаясь немного размять ноги, онемевшие за несколько часов сидения на ледяном полу, она терпеливо дождалась, пока Забини снимет согревающие чары и без лишних слов направилась к лестнице. Он шёл следом, ступая почти бесшумно, но взгляд его, казалось, прожигал спину насквозь, ложился тяжёлым грузом на хрупкие плечи, и постоянно хотелось передёрнуть ими, чтобы сбросить с себя это странное неприятное чувство. Коридоры, такие знакомые за пять лет, проведённых в этих стенах, стали вдруг намного длиннее обычного. Тёмные, мрачные, они были слабо освещены мутным светом первых солнечных лучей, с трудом проглядывающих через свинцовые облака, плотные и так низко висящие над землей, что могли бы, наверное, в любой момент упасть, уничтожив всё под собой. Такая погода всегда вызывала давящее чувство одиночества, мрачной тоски, когда вокруг нет настоящих друзей, нет рядом семьи, никто не выслушает твои страхи, не разрешит переживания, и помощи ждать неоткуда. Каждую осень она мечтала навсегда попрощаться с Хогвартсом, ставшим для неё не только вторым домом, но и добровольной тюрьмой. - Для окрылённой любовью ты выглядишь излишне подавленно, - тихо заметил Забини, искоса поглядывая на неё. В вытянутой руке он держал палочку, которой приходилось освещать себе путь в тёмных коридорах, где не было окон и ещё не зажглись факелы. – Хотя ещё недавно, на башне, я даже смутился от того, как упорно ты не сводила с меня глаз. - Ты на влюблённого тоже не похож. Наверное, и мне стоит переживать? – парировала Лиз, желая показать спокойствие и уверенность в собственных силах, но самообладание снова подвело её, и звучало это скорее как неудавшаяся попытка огрызнуться. Слишком часто она стала терять контроль над собственным голосом, и это было очень плохо в свете того разговора, который предстоял ей с подругами совсем скоро. Иногда, чтобы не обидеть человека, ей приходилось приукрашивать настоящее положение дел или, напротив, замалчивать некоторые подробности. Чаще всего она просто молчала, не высказывая своего мнения без лишней на то необходимости, ведь мнение её часто не совпадало, а то и шло вразрез с окружающими людьми, а спорить и доказывать свою правоту было слишком утомительно. Но никогда до этого ей не приходилось врать, осознанно говорить вещи, не имеющие ничего общего с реальностью, и вероятность, что с первого раза всё пройдёт отлично, была ничтожно мала. -Я знаю, что справлюсь со своей задачей, а вот в тебе я совсем не уверен, - он говорил достаточно серьёзно, чтобы она напряглась, ожидая продолжения. – Не нужно особенной проницательности, чтобы заметить, как ты отнеслась к моим словам. И мне, честно признаться, непонятны причины твоего демонстративного нежелания… сотрудничать. Не нравится такой способ отдать свой долг? Тогда я могу найти для тебя что-нибудь другое, поинтересней. Что-нибудь, от чего ты уже не сможешь отказаться. - Нет, я… - она еле дождалась, когда он сделает паузу, начала говорить сбивчиво и торопливо, хотя не знала толком, что именно хочет сказать. Главное дать ему понять, что она будет делать всё, что необходимо, чтобы отдать долг, рассчитаться с ним и как можно скорее оставить эту историю в прошлом. В глубине её души уже жила надежда, пока ещё подавляемая настойчивым голосом разума, но такая желанная, спасительная. Надежда на то, что это не шутка, не жестокий обман, и ей действительно придётся просто подыграть Забини. Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. – Я не отказываюсь, и буду делать всё необходимое. И думаю, что справлюсь. - Постарайся, Лиззи. Если ты сделаешь что-то не так и всё сорвётся, я окажусь в очень неприятной ситуации, и буду выглядеть не лучшим образом, - он открыл дверь, ведущую в центральный холл, и придержал её, пропуская Турпин вперёд. Яркий свет сотен факелов, освещающих бесчисленные лестницы, парящие в воздухе, чуть выступающие прямоугольники тупиковых пролётов и этажей, заставил её зажмуриться, и единственный шанс взглянуть на слизеринца, попытаться уловить его истинные эмоции, был безвозвратно утерян. До входа в башню Рейвенкло оставалось лишь подняться по лестнице и пройти пару десятков шагов. – Просто пойми, что от тебя многое зависит. Будет искренне жаль, если из-за твоей несговорчивости пострадают другие, и вместо писем из дома твои подруги будут получать перевязанные чёрной лентой некрологи. После последних его слов вдыхаемый воздух словно камнем застрял у неё в горле, и она уже дёрнулась, намереваясь обернуться и посмотреть на него, но в последнюю секунду удержалась. Если его целью было напугать её, то это вышло великолепно, и не стоило доставлять ему удовольствие, показывая панику на своём лице. Страх ледяной змеёй подползал к ней, медленно поднимался вверх по ногам, сковывая их, скользил по телу, оставляя мерзкие склизкие следы, проникал сквозь кожу и словно яд впитывался в кровь, гонимую по телу бешено колотящимся сердцем, откладывался в каждой клетке. Забини знал, что делает. Он уже поселил в её душе маленький зародыш ужаса, и, подпитывая его, любовно взращивая, с лёгкостью сможет отравить жизнь, а потом и получить всё, что только захочет. Нет более внушаемого и податливого существа, чем человек на пороге своей гибели. Лиз понимала, что незаметно для себя уже попала под его влияние, не воспринимая всерьёз резкие перемены настроения, странные поступки и слова, самонадеянно считая, что держит ситуацию под контролем. Он шокировал, сбивал с толку, и все её страхи, всё таившееся на душе, на уме, никогда не высказывавшееся и державшееся под гнётом сознания – так естественно, само собой, вышло наружу, словно под гипнозом. Это было такое опустошающее чувство, словно кто-то влез внутрь неё, перевернул вверх дном, прикоснулся к самому сокровенному, даже не поняв того. Наверное, именно так чувствуют себя под сывороткой правды или испытывая действие легимиленции. Они сошли с лестницы, завернули за угол и увидели дверь с картиной, за которой скрывалась гостиная Рейвенкло. Сейчас это место казалось ей приветливым и надёжным домом, в котором можно укрыться от невзгод и спрятаться от врагов. Забини не спешил уходить, дойдя вместе с ней до самой двери, неприкрыто разглядывая и, в этом она была уверена, наслаждаясь её потерянным видом. - Хоть сама – и снег и лёд, а уходит – слёзы льёт, - прозвучала загадка, и, набравшись смелости, Лиз открыто посмотрела Забини в лицо, пытаясь показать, что ожидает его ухода. Он чуть склонил голову, словно разглядывал причудливую картинку, слегка улыбался, ожидая чего-то. Выдерживать его взгляд было так тяжело, как на вытянутых руках держать над собой огромный валун, но снова отступать не хотелось, и она просто ждала, застыв на месте. - До встречи на завтраке, Лиза, - его губы расплылись в широкой улыбке; несколько шагов, разделяющих их до этого, он преодолел незаметно для неё, медленно наклонился к лицу и оставил на щеке лёгкий поцелуй. Пользуясь её замешательством, Забини быстро скрылся за поворотом на лестницы, оставив разозлённую и чуть смущённую Турпин, чувствующую себя так, словно ей только что подло и без спроса поставили Тёмную Метку. - Зима, - наконец ответила она на загадку и поспешила проскользнуть в открывающийся проход. *** Решив не оттягивать неизбежное, Лиз буквально бегом пересекла показавшуюся непривычно длинной гостиную и мгновенно преодолела лестницу, ведущую к спальням девочек. Чуть замешкавшись у входа, она осторожно приоткрыла дверь, заглянула внутрь и, стараясь не создавать шума, осторожно зашла. Как и следовало ожидать, Менди уже проснулась – она вставала раньше всех, и выходила всегда последней, каждое утро прихорашиваясь с таким упорством, словно днём её ждал визит к английской королеве. И сейчас девушка стояла у зеркала, привычно сушив волосы с помощью волшебной палочки, вытягивала прядь за прядью, тут же укладывая их в причудливый узел на затылке, еле заметно шевелила тонкими губами, видимо напевая себе под нос какую-то песню, и была настолько поглощена созерцанием своего отражения, что не замечала ничего вокруг себя. Иногда Лиз и сама не понимала, как они стали лучшими подругами, имея так мало точек соприкосновения. Семь лет назад, когда шляпа не задумываясь выкрикнула «Рейвенкло!» только коснувшись её головы, за столом их факультета уже сидела Менди: тоненькая, бледная, с ярким румянцем на щеках и пушистыми светлыми кудряшками, обрамляющими круглое лицо, она была похожа на фарфоровую куклу и выглядела так беззащитно, что несколько старшекурсников весь вечер крутились вокруг неё, пытаясь развеселить, наперебой рассказывая, как хорошо будет учиться в Хогвартсе. Тем не менее она хлопала своими большими, казавшимися прозрачными глазами, в которых стояли слёзы и взглядом затравленного зверька смотрела по сторонам на веселящихся и празднующих начало учебного года студентов. За тем ужином они разговорились, и Менди казалась на удивление весёлой и болтливой, что тогда очень понравилось Лизе, трудно находящей общей язык со сверстниками и на самом деле тоже тяжело переживающей перспективу столь долгого пребывания вдали от семьи. Быть может именно эта сильная грусть по разлуке с семьёй и повлияла на то, что она начала опекать Менди, поддавшись на её обманчивую внешность испуганного ребёнка. Только спустя несколько лет стало понятно, кто из них двоих на самом деле мог научить другую премудростям жизни, но изначально сложившаяся привычка общения была слишком сильна, чтобы пойти против и изменить что-то в их дружбе, действительно возможной. Броклхёрст умела очаровывать людей и с первого взгляда производить потрясающее впечатление. С любым человеком она могла общаться непринуждённо, словно это был её старый друг, умела дарить радость своим присутствием, и даже в трудные моменты могла подобрать нужные слова, чтобы утешить и развеселить, но потом, когда случайный знакомый становился хорошим приятелем или другом, всё постепенно оборачивалось другой стороной. Ей нужно было получать комплименты, видеть восторг в глазах собеседника, непрестанно слышать похвалу, купаться во всеобщей любви, и когда ей переставали давать это, жизнерадостная и весёлая девушка становилась медузой Горгоной, превращающей неугодных в каменные изваяния, но не взглядом, а своим острым беспощадным язычком, способным в одну секунду выдать чужую тайну в таком нелицеприятном виде, что становилось не по себе всем свидетелям подобной сцены. Именно поэтому за пять школьных лет все сокурсники разделились для неё только на друзей и врагов. Несмотря на всё это, их дружба не проходила через привычные для многих ссоры; разлады по пустякам, оглушительные скандалы со взаимными обвинениями, тяжёлыми примирениями и громкими обещаниями, столь часто случающиеся в Хогвартсе, обходили их стороной. В трудную минуту они обращались за помощью друг друга и всегда её получали, и даже легкомысленная Менди, любившая бросаться пустыми обещаниями, относилась серьёзно к любому обещанию, данному подруге, в то же время, как Лиза часто поступалась своими принципами и интересами, если это было необходимо. Но это было скорее взаимовыгодным сотрудничеством, чередой компромиссов взамен возможности быть самими собой, поступать как им на самом деле хотелось. Вместо созидательного диалога, который позволил бы выявить корень любой проблемы и найти истинно правильное решение, они замалчивали всё, одобрительно кивали, когда нужно было крикнуть «ты ошибаешься!». Турпин часто думала об этом, но решиться изменить создавшееся положение вещей не могла, выдумывала отговорки, оттягивала время, и теперь, когда им оставалось учиться лишь год, предпринимать что-то казалось уже вовсе лишним. Увлечённое занятие Менди было прервано внезапно. Просыпаясь, Падма задела рукой стакан с водой, стоящий на прикроватном столике, и он упал на каменный пол, с оглушительным звоном разлетелся мельчайшими сверкающими осколками. Сандра соскочила с постели; растрёпанная, со следами подушки на щеках и полноватых руках, недоумённо оглядывалась вокруг, пытаясь найти источник внезапного шума. Сама Падма тоже испугалась, она переводила растерянный взгляд с усыпанного стеклом пола на вскрикнувшую от неожиданного звука Броклхёрст, видимо, пытаясь понять, что случилось. И только Мораг недовольно пробурчала ругательства себе под нос и сверкнула копной чёрных кудрей, перевернувшись на другой бок и накрыв голову подушкой. - Простите, девочки… Не знаю, как так вышло. Я такая неуклюжая в последнее время, - виновато сказала Патил, пытаясь подняться с кровати так, чтобы не наступить на осколки. Подававшая всем пример организованности и собранности в любое время суток, года, в совершенно любой ситуации, она действительно стала излишне задумчива в последний месяц, и результатом этой невнимательности стали несколько стаканов, графин с водой, треснувшее зеркало в ванной комнате и учебник по Хиромантии, поднесённый слишком близко к пылающим языкам пламени в камине гостиной Рейвенкло. - Да уж, что-то с тобой не так. Зеркала только больше не бей, от эльфов еле допросились чтобы они то треснувшее на новое поменяли, - Менди снова повернулась к зеркалу, замерла на секунду, видимо соображая что-то, покосилась чуть в сторону и увидела отражение Лиз, всё ещё стоявшей у самого порога, прислонившись к стене с самым задумчивым выражением, которое было возможно изобразить. – Лиза! Ты где была? Ушла вчера почитать в библиотеку, до ночи так и не вернулась, утром твоя кровать застелена как и была, я вся на нервах, думаю, где тебя искать и что с тобой могло случиться, а ты даже не сообщила, что вернулась! - Я только пришла. Только вернулась… Менди, ты просто не поверишь, если я расскажу, где и, главное, с кем была, - Лиз попыталась изобразить подобие мечтательной улыбки, уже чувствуя себя посмешищем. Она не умела врать, не могла управлять эмоциями, так легко читаемыми на её лице даже незнакомыми людьми, совсем не привыкла контролировать себя, чтобы не запутаться в своей же лжи. Задание, которое ей нужно было выполнить, уже становилось непосильной ношей и было сродни просьбе к неопытному пугливому первокурснику, лишь учившемуся держать в руках волшебную палочку, сразиться с одним из приспешников Тёмного Лорда. - Ну не тяни же ты, - воодушевлённо воскликнула Менди, мигом забыв про волосы, подскочила к Лиз, схватила её за руку и, протащив через комнату, усадила на свою кровать, усевшись напротив. Турпин незаметно оглянулась по сторонам, убедившись, что и Падма, не склонная к распространению сплетней, и всё ещё стоявшая посреди комнаты с приоткрытым ртом болтушка Сандра, похожая на взъерошенную курицу, только что вытащенную из курятника, замерли и явно намерены послушать невероятную историю. – Ну говори! Неужели Корнер наконец-то? - Нет, слава Мерлину, Майкл всё так же не имеет ко мне никакого отношения. Но, кажется, сегодня ночью у меня начался роман. Ты знаешь с кем? С Забини! С Блейзом Забини! Мне до сих пор не верится, что это может быть правдой! – хоть в чём-то ей не приходилось обманывать других, ведь в реальность такого события и правда невозможно было поверить. Лицо Менди невозможно было описать и очень трудно было наблюдать без смеха, естественно рвущегося наружу при виде выпученных глаз, хлопающих ресниц. В давящей атмосфере всеобщего молчания ей становилось не по себе, и, судя по реакции Падмы и Сандры, единственным правильным продолжением истории было бы закричать «шутка», но именно этого-то она не могла себе позволить. - Знаешь, Турпин, я просто в восторге. Всего лишь несколько сотен моих немых проклятий в твой адрес сотворили чудо. Святые Мерлин и Моргана, ты действительно помешалась, и, о чудо! Это произошло на моих глазах! – Мораг вынырнула из-под одеяла, плавным, но очень быстрым движением накинула на себя халат, словно боялась, что кто-нибудь увидит хоть миллиметр её тела, надёжно спрятанного под закрытой пижамой, и с нарочито широкой улыбкой прошла в сторону ванны, насмешливо глядя на остальных своих однокурсниц. Уже почти закрыв за собой дверь, она высунула голову и добавила: - Если бы я презирала вас чуть меньше, то от радости даже пропела бы тройное Hаllelujah. Надеюсь, когда я выйду из ванной комнаты, колдомедики уже разберутся с ЭТИМ. - Лиза, не обращай на неё внимания. Ты же знаешь Мораг. Она у нас отчаянная индивидуалистка без надежды на выздоровление, - Падма добродушно улыбнулась, как обычно став первой, кто взял себя в руки и нашёл необходимые в данной ситуации слова, поддержавшие одних и при том не ставшие оскорблением других. Она подошла ближе к Лиз, и Сандра как тень повторила её движения, став рядом. – Продолжай, пожалуйста. Расскажи нам всё, что произошло между вами. Сделав глубокий вздох, Турпин начала свой рассказ. Она говорила нарочито медленно, продумывая каждое сказанное слово, пряча свою медлительность за показным счастьем и пару раз смущённо добавив, что от волнения у неё сбивается дыхание и становится трудно говорить. Вспоминая всё, что рассказывал ей Забини, выуживая из памяти те прекрасные фразы и патетичные сравнения, что приходили в её голову ночью, во время вынужденного пребывания на башне, черпая вдохновение из полузабытых книг, всегда жадно поглощаемых ей за три летних месяца в уютной домашней библиотеке, выдавая самое сокровенное, бережно хранимое в сердце, - свои мечты, немного наивные, но самые искренние, свои тайные желания, она рассказывала то, что никогда бы не сделала достоянием публики. Подруги слушали, изредка кивая головой, и не спешили останавливать её, прерывать этот поток неумелой лжи, что ещё более раззадоривало разыгравшуюся фантазию. Она врала остервенело, наслаждаясь своим обманом, пытаясь выместить в нём всё накопившееся недовольство, всю злость на обстоятельства, почти мгновенно превратившие размеренную спокойную жизнь в череду проблем, слёз, отчаяния, лишившие такой необходимой поддержки семьи, лишившие её самой семьи. Это омерзительное и в то же время волнующее чувство, когда последнее, что оставалось постоянным в жизни – её подруги – могли быть потеряны навсегда, и понимая, какие разрушительные последствия может нести эта ложь, она продолжала, накручивая всё больше, покрывая пресную историю всё новыми слоями сладко-приторных несуществующих подробностей. *** Тем временем в гостиной Слизерина сидел Блейз Забини, вальяжно раскинувшись в большом кресле напротив камина, тускло поблескивающего оранжевыми тенями затухающего пламени. Он крутил в руках свою волшебную палочку, задумчиво глядя в одну точку на пустой серой стене, вслушиваясь в звуки, доносящиеся из спален: к тому моменту, как его однокурсники проснутся, нужно быть готовым разыграть следующую партию своего представления. Хоть всё было заранее просчитано до мелочей, выверено от и до, его всё равно преследовало еле уловимое гнетущее чувство опасности, непривычное ранее волнение. Большую часть его мыслей занимала Турпин, немало удивившая категорическим отрицанием своей роли, даже заставившая его ещё несколько раз внимательно обдумать, не допустил ли он где-нибудь ошибку. Он пытался представить, как Лиза будет врать своим подругам, надеясь, что у неё хватит ума не пойти на попятную, не поставив его в известность. Во время их встречи в библиотеке, а потом и на башне, она показала себя не способной управлять эмоциями, постоянно глядя на него глазами, полными неумело скрываемого ужаса, что, признаться честно, сначала забавляло его, но вкупе с назойливым упрямством и понурым видом, кричащим о нежелании прикладывать силы и пытаться придумать что-нибудь ради возращения своего долга, её поведение начинало вызывать раздражение. Может, ей бы лучше удалась роль бедной овечки, если бы месяц назад Блейзу не довелось видеть удивившую даже его воинственную решимость в просьбе помочь её родителям. Теперь, независимо от желания рейвенкловки, ей придётся выполнить всё, что он посчитает нужным, и сделать это так хорошо, чтобы он сам мог поверить в любую ложь. Со стороны лестниц послышались приглушённые, чуть шаркающие шаги, но он не спешил оборачиваться, догадываясь, кто мог проснуться так рано. Только когда звуки приблизились и стихли, он оглянулся: это действительно был Малфой. На нём была белоснежная пижама, придающая без того бледному лицу зеленовато-серый болезненный оттенок, светлые волосы растрепались и пара прядей прилипли ко лбу, а опухшие глаза казались двумя тонкими щёлками. Судя по напряжённому и слегка потерянному виду, ему снова снился один из тех кошмаров, что заставляли метаться по постели, издавая стоны, жалобные всхлипы, невнятное бормотание и порой даже крики, будившие среди ночи всех, кто спал с ним в одной комнате. - Как всё прошло? – широко зевнув, поинтересовался Драко, оглядывая равнодушное ко всему выражение лица Забини. С таким выражением он встречал все радостные, самые счастливые моменты своей жизни и ровно так же реагировал на любые печальные известия, поэтому единственным способом удовлетворить своё любопытство было как можно скорее расспросить его обо всём. - Она купилась, - спустя пару минут томительной тишины ответил Блейз, сопроводив свои слова довольной ухмылкой.