Игроки

Глава 4. 28 октября, вторник. Утро. - И ты ему поверила? Лиза, ты меня удивляешь! – с каменным лицом заявила Менди, резкими движениями мотая головой из стороны в сторону, словно пытаясь вытряхнуть из своих ушей услышанную ложь. Турпин напряглась, но ожидала именно такой реакции, радуясь хотя бы тому, что сомнения вызывала искренность Забини, а не придуманная ей история. – Подумай сама, как сказочно звучит всё, что ты нам рассказала. - Вот именно! Похоже на сказку. Менди права, Лиз. Удивительно, что ты поверила, - старательно поддакнула Сандра, подходя к зеркалу и принимаясь расчёсывать волосы, словно дальнейшая беседа её не касалась и до этого она была лишь случайным слушателем чужих откровений. Лиз проводила её пристальным взглядом, поджав губы от злости на глупую подругу, всегда и во всём соглашавшуюся с Менди и любыми путями пытающуюся лебезить перед ней, подражать, что сводилось к неумелому повторению сказанных ею слов, в результате которого зачастую терялся изначальный смысл и тон. Если Броклхёрст старалась говорить как можно мягче и тактичней, иногда стараясь не обидеть оппонента, то в грубом топорном пересказе Сандры любые слова коверкались и превращались в злую насмешку. Спустя пару минут молчания Турпин наконец нашла в себе силы оторвать злой взгляд от широкой спины Фоссет, и глянув на Падму и Менди, заметила, что они тоже недоумённо смотрели на Сандру. Это был отличный шанс подумать, что делать дальше: воспринять скептицизм подруг как должное, согласившись с ними, что всё может быть совсем не так, как кажется, и пообещать им не делать глупостей, дождавшись, когда можно будет уверенно говорить о чувствах Забини? Это было бы похоже на неё, но совсем не вязалось с образом «влюблённой дурочки», которую она должна была сыграть. Стоять на своём, защищая слизеринца от всех обвинений и нападок, словно доблестный рыцарь, ограждающий прекрасную принцессу от покусившихся на её честь коварных драконов? Это было именно то, чего требовал от неё Блейз, но если его задание не что иное, как злая шутка, то скоро ей придётся пережить не одну минуту позора. - Лиза, я думаю, что не стоит торопиться и делать поспешных выводов. Что тебе, что нам, - тихо произнесла Падма, с извиняющейся улыбкой на губах. Видимо, она приняла напряжённое молчание за обиду, и теперь пыталась сгладить сказанные до неё слова. - Но подумай, Лиза, просто представь себе, что будет, если ты бросишься ему на шею, а он поднимет тебя на смех перед глазами всей школы, - не унималась Менди, не особенно обращая внимание на насупившуюся Турпин. Удивительно, но всё это по-настоящему злило её, словно она сама поверила в свою же ложь, сжилась с нею за те часы, что продумывала на башне, за те минуты, что под пристальным взглядом подруг излагала им. По крайней мере она могла быть уверена, что выглядит и реагирует именно так, как должна в такой ситуации, а значит её обман не будет раскрыт. - Такого никогда не случится. И я не думала, что вместо радости за себя буду выслушивать… всё это, - Лиза разочарованно покачала головой, отвернулась от них, успев лишь краем глаза заметить, как виновато опустила голову Падма. В груди кольнуло, словно она случайно напоролась на иголку – это совесть, тщательно подавляемая голосом разума и силой данного слизеринцу обещания, пыталась завладеть сознанием хоть на пару минут. Ей было стыдно за то, что приходилось ломать эту гнусную комедию, за свою беспринципную ложь, вырывавшуюся изо рта слишком легко и складно для любого человека, считающего себя добропорядочным, за обиду, которую наносила своим подругам, обвиняя их в неподатливости её лжи. Про себя она упорно повторяла, что должна делать это, и всем будет лучше, если ей поверят, ведь Забини наверняка не шутил, бросаясь угрозами в адрес её подруг, но даже такие хорошие оправдания не могли заглушить противного горького привкуса обмана, сопровождающего каждое новое слово. - Лиза, мы ведь не хотим тебе зла, - Патил безуспешно пыталась поймать её взгляд, даже не догадываясь, сколько стыда и раскаяния можно было бы в нём увидеть. Турпин понимала, что в любой момент может не сдержаться и покраснеть, отбиться от того слабого течения, которое постепенно уносило её всё дальше, к рекам лжи и обмана, в которые так не хотелось попадать. Неожиданным спасением для неё стала Мораг. Дверь ванной комнаты открылась, с грохотом ударившись о стену, привлекая к себе внимание всех, кто был в комнате, и, делая вид, что ничего не произошло, мимо них проплыла МакДугал, довольно улыбаясь и насвистывая себе под нос какую-то весёлую мелодию. Она остановилась на середине, смерила всех удивлённо-презрительным взглядом, словно королева, заставшая близи своих покоев перепачканных в земле и навозе крестьян, оставляющих на безупречных белоснежных коврах грязные отпечатки ног, и может быть сделала бы им едкое замечание, да не хотела запятнать ещё и свою репутацию, общаясь с простолюдинами. Чуть искривив тонкие губы в презрительной усмешке, она дошла до своей постели, и лишь спустя минуту всё внимание однокурсниц снова было приковано к Турпин. - Может быть зла вы мне не хотите, но и добра, я вижу, тоже, - она сердито кинула им в ответ первое, что пришло в голову, поднимаясь с кровати, и быстро скрылась в так вовремя освободившейся ванной. Только оказавшись по ту сторону двери от всех подруг, она смогла облегчённо выдохнуть, прекрасно понимая, как близка была к провалу. А ведь дальше ей придётся врать всё больше, по мере того, как их с Забини отношения будут развиваться, и невозможно надеяться на счастливый случай или просто убегать каждый раз, когда совесть застанет врасплох. Интересно, на что он рассчитывал, предлагая ей пуститься с бесконечный водоворот лжи? Не мог же он быть настолько слеп и глух, чтобы не заметить, что она с трудом обманет даже ребёнка. Значит оставался только один разумный ответ: её настоящая роль выглядит совсем иначе, и известна пока только ему. Стоя в душе под прохладной водой, Лиз пыталась привести свои мысли в порядок, думая, что делать дальше. Бессонная ночь уже давала о себе знать, и несколько раз она ловила себя на бессмысленном разглядывании белого кафеля, медленно покрывающегося маленькими прозрачными каплями, брызгами отлетавшими от её тела. Нужно было взять себя в руки, сконцентрироваться, постараться сделать всё возможное, чтобы сегодняшний день прошёл без ошибок, паники или разрушительных приступов жалости к себе, способных испортить неплохое начало предложенной роли. Если подруги, знающие её не первый год, смогли поверить в эту неумелую ложь, значит убедить в ней всю школу будет намного проще, чем казалось ранее. Но что действительно было страшно, так это встретиться с Забини. Конечно, сидя в своей спальне было не так уж сложно рассказывать о его галантности, заставляющей её сердце трепетать, о красивых словах, вызывающих румянец смущения на её щеках, о тёплой улыбке, обворожительной и манящей, о глубоких глазах, в которых можно было утонуть, хотя на самом деле она даже не знала, какого они цвета, не решаясь лишний раз встречаться с ним взглядом. Но когда она пыталась представить себе, как будет вести себя перед другими людьми, вдруг находил ступор и сердце замирало от страха, а вместо слов – остроумных замечаний, путанных фраз, милых глупостей, нерешительных вопросов, горячих признаний – в голове была сплошная пустота, словно любая речь на земле была ей совсем незнакома. Выйдя из ванной комнаты, она сразу же заметила, как встрепенулись её подруги, словно по команде подскочив с разных углов комнаты, бросив свои дела. Окинув взглядом их серьёзные лица, Турпин ещё раз тяжело вздохнула. Лучше бы они ушли на завтрак, оставив её в одиночестве или в компании с Мораг, чьи грубые слова и желание как можно сильнее задеть её действовали отрезвляюще как ничто другое. - Я не хочу ни о чём говорить, - её голос действительно прозвучал достаточно громко, уверенно и категорично, чтобы Менди замерла на расстоянии полушага, стушевавшись от непривычной решительности своей подруги. Оставалось надеяться, что через пару минут они не решат снова вернуться к своим «разумным доводам», словно яд разъедающим болезненные ранки страха и сомнений перед предстоящим. - После завтрака посмотрим, кто из нас был прав. *** Большой зал уже напоминал оживлённый муравейник: сотни голосов сливались в один гул, дымкой стоящий над учениками, затягивающий в себя как воронка смерча. За одну лишь секунду замешательства в дверях её успели пару раз толкнуть спешащие на завтрак нетерпеливые младшекурсники и равнодушно обойти стороной уже позавтракавшие студенты. Взгляд метался от лица к лицу, успевая улавливать лишь отдельные детали, вроде приподнятых бровей, улыбающихся губ, тянущихся к еде рук и бесконечного хоровода из красно – сине - зелёно – жёлтых отделок на мантиях. Она шла вдоль стола Рейвенкло, пытаясь не отстать от подруг и при этом найти Забини как можно скорее, чтобы, возможно, успеть увидеть в нём что-нибудь, получить хоть мимолётную подсказку, что делать дальше. Его всё ещё, – или уже, - не было в Большом зале, и Лиз со спокойной душой села напротив Падмы, хотя заметила жест Майкла, призывавший присоединиться к нему, но на этот раз не потрудилась не то, чтобы извиниться, а даже прикинуться словно снова не увидела его внимания. Желание спать быстро пропало, стоило на столе появиться большим плетёным корзинам, полным свежей выпечки, источающей такой тонкий сладкий аромат с нотками корицы и фруктов, от которого невольно начинала кружиться голова. Чашка горячего кофе приятно согревала ладони, ставшие ледяными от охватывающего её волнения, теперь неторопливо сменяющегося на расслабленное спокойствие, а несколько глотков крепкого напитка взбодрили, давая возможность ещё раз основательно продумать свою тактику поведения, если слизеринец вдруг появится на завтраке. Она мысленно молилась Мерлину, чтобы он случайно заснул, вернувшись утром в свою гостиную, и проспал весь сегодняшний день, а лучше пару недель, в течение которых можно было бы научиться обманывать, изворачиваться в неудобных ситуациях, не бояться тех вопросов, от которых лицо бледнеет, щёки покрываются румянцем, язык словно приклеивается к нёбу, не в состоянии вымолвить ни звука, мысли не складываются в новую запутанную ложь. Когда путём проб и ошибок, спустя дни и недели, у неё бы стало получаться контролировать свой взгляд, голос, движения и поступки – вот тогда роль, предложенная Забини, была бы спасением, а не суровым наказанием. - Слышали, что к нам должен приехать новый учитель? – спросил Эрни, наклонившись к Турпин и её подругам и тут же поправив съехавшие на переносицу очки. Не дожидаясь ответа, который вряд ли был более понятным, чем полные любопытства и немого вопроса лица однокурсниц, он продолжил: - Какой-то человек из Министерства. Говорят, он уже в Хогвартсе, и Смит уверяет, что в субботу около полуночи видел, как у ворот школы Снейп встречал высокого мужчину с огромным багажом. – Наверное, очередной преподаватель ЗОТИ, - предположила Лиз, оценивающе оглядывая золотистую булочку перед тем, как откусить от неё маленький кусочек. Министерство уже давно находилось под контролем Того-Кого-Нельзя-Называть, но всё же тот факт, что к ним присылали министерского человека, а не Пожирателя, означал невозможность действовать открыто, и давал хоть призрачную тень надежды на Аврориат, по-видимому все ещё обладающий некой силой в Магическом Мире. Хотя сейчас должность в Министерстве не мешала быть Пожирателем, а скорее напротив, благоволила к этому, а значит им в лучшем случае стоит ждать кого-нибудь, вроде Амбридж, а в худшем – ещё одного Снейпа. - Тот же Смит уверяет, что слышал от МакГонагл о том, что скоро сменится преподаватель по Маггловедению, - возразил Эрни, снова поправляя очки, чуть приподнял брови, выжидающе глядя на Турпин, ожидая её возражений. Порой он говорил так, словно участвовал в словесной дуэли, и пытался забросать ничего не подозревающего противника фактами, убедительными, как ему казалось, доводами, чередой слухов, терявших изначальный смысл и приобретавших новые подробности в процессе их пересказывания от студента к студенту; они давно привыкли к его своеобразной манере вести спор, или вступали в эту утомительную борьбу, или сразу соглашались с ним, что было намного проще и разумнее. - Вполне может быть, - равнодушно согласилась Лиз, пожав плечами. Она отвернулась, показывая, что её участие в разговоре на этом окончено, не обращая внимания на выражение лица Эрни, такое довольное, будто он только что завоевал кубок по квиддичу. Её взгляд снова устремился к слизеринскому столу, замер на Гринграсс, непринуждённо разговаривающей с Паркинсон, кокетливо вскидывающей брови, изображая удивление, заливисто смеющейся и при этом изящным движением откидывающей за спину несколько прядей золотистых волос, мягкими волнами обрамляющих заострённое лицо. Дафна выглядела настолько самоуверенной, безумно влюблённой в себя, что невозможно было представить её ревнующей к кому-либо. Уже отводя взгляд от слизеринцев, Турпин встретилась глазами с Ноттом. Он смотрел пристально, в упор, в отличие от неё не пытаясь скрыть свой интерес, и судя по всему заметил, как она разглядывала Гринграсс. Дёрнувшись как от удара молнии, она уставилась в свою тарелку, чувствуя страх и смущение, проклиная свою нетерпеливость и любопытство, снова приносящие проблемы. Оживлённый разговор за столом не стихал, а у неё всё внутри переворачивалось от одной лишь мысли, что подняв голову можно снова обнаружить на себе это пугающее внимание. - Что нам может рассказать о магглах человек из Министерства? Попытается убедить, что они наши главные враги? – раздражённо заметила Менди, искоса поглядывая на понурую Лиз. Забини не появлялся, и её подруги начинали красноречиво переглядываться, думая, что она не заметит их наигранно заботливые улыбки. Они уже жалели её, пока ещё не позволяя вырваться наружу торжественному ликованию хора фраз «а мы ведь говорили!», заменяя его на скорбные взгляды и настолько ненужную ей поддержку. Ладонь Броклхёрст опустилась ей на плечо, несколькими лёгкими движениями то ли похлопав, то ли погладив по нему, вызывая желание отодвинуться как можно дальше, чтобы ничьи руки больше не могли дотянуться, ничьи слова не были бы слышны, ничьи лица – заметны. Турпин была счастлива тем часам спокойствия, которые дарил своим отсутствием слизеринец, но даже он вряд ли смог довести её до той степени разъедающей злости и обиды, что тугим комком застряла посреди горла, разрастающейся с каждой секундой жалкого спектакля, устраиваемого для неё однокурсницами. - Всё же плохой преподаватель по Маггловедению был бы более предпочтителен, чем плохой преподаватель ЗОТИ, - сказала Падма, оглядывая всех ребят, и заметив всеобщее ожидание, продолжила свою мысль: - Ситуация в Магическом Мире становится напряжённей, а у нас за семь лет обучения так и не было толкового преподавателя по защите. Разве что Люпин, но тот один год не меняет того факта, что мы с трудом можем за себя постоять. Извини, Менди, но хорошее или плохое знание магглов… Патил замерла на половине фразы, её смуглое лицо выражало то ли ужас, то ли удивление, рот так и остался приоткрытым, а взгляд широко распахнутых глаз упирался в одну точку за спиной Лиз. Вокруг неё наступила тишина, словно время остановилось в одну секунду, мир окаменел, и знакомые ей люди стали мраморными изваяниями, застыли подобно маггловским статуям, выражая все возможные чувства, и только доносящиеся как прежде со всех уголков зала крики, смех и весёлое щебетание напоминали о реальности происходящего. Сердце билось часто, ощутимо больно ударяясь о грудную клетку, а воздух, вдруг ставший таким горячим, горьким, с каждым вдохом обжигал лёгкие и на выдохе с тонким свистом срывался с губ. Ей было известно, кто стоял за её спиной, принеся столько смятения, снова нарушив привычный ход жизни – теперь не только её, но и всех, кто привык быть рядом. Она хотела обернуться, чтобы убедиться в своей правоте, но тело отказывалось подчиняться разуму, срослось со скамьёй, стало таким тяжёлым, что невозможно было сделать ни одного движения. - Доброе утро, Лиззи, - его шёпот намеренно прозвучал где-то над головой, достаточно громко, чтобы эти простые слова были услышаны всеми сидящими вокруг однокурсниками. Лиз могла поклясться, что ни ночью, ни утром не было этого мягкого полутона, притягивающего и обволакивающего, той хрипотцы, присущей пылкому шёпоту на ухо, и не было этой неуловимой интонации, превратившей простую фразу в двусмысленное интимное послание. Её щёки покрылись лёгким румянцем, выражавшим смесь смущения, злости и немой паники: он только появился, а уже сделал всё возможное, чтобы вечером ей пришлось выслушивать длинные нравоучения от подруг и отвечать на их неудобные вопросы, снова путаясь в своей лжи. - Блейз, - только и смогла промолвить она в ответ, развернувшись к нему и растянув губы в неестественно широкой улыбке. Его ладонь легла на плечо, и с трудом ей удалось сдержаться и не скинуть её инстинктивным быстрым движением, не поморщиться от неприязни, которую вызывал подобный жест от почти незнакомого человека. Турпин беспрестанно повторяла про себя, что он безумно ей нравится, что это самые приятные прикосновения, что это самый лучший день в её жизни и она чувствует тех самых «бабочек в животе», о которых твердила когда-то Менди, а не подкатывающую от страха и отвращения тошноту. Но ни мозг, ни сердце не желали быть обманутыми, и ценой неимоверных усилий она всё так же краснела, глядя на него выжидающим – и наверняка обжигающе ненавидящим – взглядом, пытаясь придумать ещё хоть пару слов в ответ. - Я решил узнать, не забыла ли ты о своём обещании встретиться со мной сегодня вечером? – осознанно или нет, Забини перетягивал всё внимание на себя, не позволяя её плохой актёрской игре испортить прекрасный момент, когда пара взглядов и несколько слов могли доказать больше, чем часы неумелой лжи. Ему невозможно было не верить, потому что всё, начиная от горящих задорным огнём глаз, не сводимых с её лица, заканчивая загадочной влекущей полуулыбкой, было настолько естественным, искренним, каким бывает только радость ребёнка. Она смущалась, путалась, терялась от его убедительности, и именно это так напоминало поведение наивной, по уши влюблённой девушки. - Забыть о таком невозможно, - ответила она полушёпотом, пытаясь вложить в свой голос хоть сотую долю тех эмоций, которые слышала от него. Лиз была уверена, что со стороны выглядит нелепо и смешно, произнося напыщенные слова, усердно изображая счастливую улыбку, от которой начинало сводить скулы, хлопая ресницами как кокетливая младшекурсница. Злилась на свои глупые ужимки, на ситуацию, в которой оказалась, на слизеринца, покоряющего всех вокруг своим очарованием, но не потрудившегося дать ей хоть какой-нибудь совет, подсказать, научить такому искусному обману. – Всё, как мы договаривались? - В семь часов, в холле. Я буду ждать, - её плечи почувствовали долгожданную лёгкость свободы, а взгляд провожал быстро удаляющуюся спину Блейза. Он ушёл так же внезапно, как появился, оставив её наедине с невысказанными ещё вопросами, грозовой тучей сгустившимися над головой, с напряжённым молчанием друзей, не готовых принять такой выбор, с перешёптываниями, доносившимися со всех сторон, со злобными усмешками, высказывающими презрение, испытываемое к ней всеми, кто не сумел забыть о смерти Финч-Флечтли. Она не оглядывалась, боясь увидеть сотни глаз, направленных в свою сторону, слишком хорошо зная, с какой ненавистью они будут смотреть на неё. Для всех, с кем она общалась в школе, когда украдкой бегала на собрания отряда Дамблдора, стойко выдерживала на себе все возможные пытки Амбридж, провожала в последний путь Джастина, утешая Ханну Эббот, когда у самой не переставали бежать слёзы – для них она стала предателем, связавшись со слизеринцем. Увы, Лиз слишком хорошо понимала, что вернуть утраченное доверие почти невозможно, когда речь заходила о мнении толпы. Как легко они верили слухам, догадкам, грязным сплетням, когда речь шла о всеобщем любимце Поттере? Любая искра недоверия мгновенно разносилась по школе, превращалась в пылающий костёр общественной ненависти, пытающийся безжалостно уничтожить того, кто ещё вчера был Героем, кто спасал их, жертвуя собой. Угасая со временем, тот обжигающий огонь оставлял после себя лишь маленькие тлеющие угольки, способные в любой момент заново вспыхнуть, стоило лишь оступиться. Они травили Гарри, когда его имя оказалось четвёртым выбранным Кубком; сколько было усмешек, злых шуток, презрительного недоверия и простой человеческой зависти тех, кто мечтал как и он оказаться избранным. Потом, с первыми успехами в Турнире, всё стало проходить, медленно забываться, и никто не находил нужным извиниться перед ним, заявить о том, что они были неправы, глупы, ведомые самыми низшими чувствами. А сколько оскорблений пришлось выслушивать потом, когда весь Магический Мир восстал против него, и каждый считал своим долгом тыкнуть пальцем в того самого мальчика-который-выжил и крикнуть ему высокомерное «врун!». Подвиги быстро забываются, признание превращается не в помощника, а в обузу, и того, кого вчера носили на руках, завтра могут с первобытными плясками дикарей разорвать в клочья. Теперь ей была уготовлена такая же судьба. Хотелось подняться, попросить прощения у всех, кто верил в неё как искреннего и доброго человека, объясниться, убедить, что это не её выбор, а лишь стечение обстоятельств, обернувшихся столь шутовской выходкой. Но даже если бы она рассказала всю правду, здесь и сейчас, не утаивая ни одного слова, оправдаться бы не удалось. Поттер быстро понял, что бесполезно переубедить большинство, когда оно уже решило тебя ненавидеть; нужно просто смириться и идти своим путём, неважно, правильным ли, приемлемым ли для остальных. Вот только Турпин не была Героем, и после первой волны обид и отречения, которая наверняка скоро собьёт её с ног, стоило ждать не вечного позора, но лишь вычёркивания своего имени из солнечных школьных воспоминаний своих друзей. - Пойду, подготовлюсь к Астрономии, - сказала она максимально спокойным голосом, на который была способна, когда не оставалось никаких сил с достоинством выносить тягостное молчание, царившее в недавно оживлённой компании. На неё смотрели, некоторые студенты показывали пальцем, оживлённо нашёптывая что-то на ухо тем, кто прозевал разыгравшееся для широкой публики представление. Не привыкшая к такому вниманию к себе, Лиз становилась пунцовой, ощущала, как жар поднимается вверх по её лицу, кровь приливает к голове, приглушая все звуки, ладони становятся холодными, влажными, и всё тело охватывает волнительная дрожь. Впервые в своей жизни ей приходилось испытывать настолько сильные, противоречивые эмоции, и теперь, когда так сильно нужна была поддержка, когда хотелось схватиться за протягиваемую друзьями руку помощи, она осталась совсем одна. Подняться со скамьи оказалось не такой уж простой задачей, а ещё сложнее было сдерживать себя, чтобы движения не казались резкими, дёргаными, лицо не выражало паники, и её уход из Большого зала не выглядел как побег преступника от сотен прокуроров. Не подумав о продолжении игры, забыв о Забини и их «отношениях», не пытаясь оглянуться, найти его в толпе провожающих её фигуру глаз, она поспешила покинуть вдруг показавшееся таким давяще маленьким помещение. *** Лиз бежала до своей спальни, не обращая внимания на удивлённые взгляды встречавшихся ей учеников, проворно запрыгивая на парящие лестницы. Сердце колотилось о рёбра, дыхание сбилось, глаза начинала застилать пелена слёз, с трудом сдерживаемых внутри. Не задумываясь, она бросилась в ванную комнату, плотно закрыв за собой дверь и надеясь, что до начала занятий здесь уже никто не появится. Ей было необходимо выплакаться, позволить жалости к самой себе хоть ненадолго превозобладать над остальными чувствами, раздирающими душу как стая гиен тушку мёртвого зверька. Она включила воду, на всякий случай заглушая звуки своих истеричных, надрывистых рыданий, села на край ванны, позволяя брызгам воды покрывать волосы и спину, обхватила лицо руками, хотя хотелось бить кулаками по стене от злости и обиды. В мыслях крутились замысловатые проклятия, но, как ни странно, ни одно из них не было адресовано Забини: он лишь требовал обещанной расплаты за свою помощь, причём расплата эта, стоит признать, была в разы лучше и проще самых смелых её надежд. Но разве можно было предположить, что так легко и быстро от неё отрекутся все подруги, которым, несмотря ни какие размолвки, она так слепо доверяла все эти годы? Вместе им приходилось переживать самые трудные времена, когда школа тряслась от ужаса перед чудовищем из подземелий, или противная жаба Амбридж пыталась натравить их друг против друга, вынуждая давать показания под пытками, или в ту ночь, когда был убит Дамблдор, и они, подобно всем ученикам Хогвартса, впервые столкнулись лицом к лицу с Пожирателями. Были ссоры, обиды, переживания; первая любовь, первые расставания; вечера разговоров по душам, слёз и дружеских объятий, клятв в вечной преданности. Теперь всё это было погребено под могильной плитой их молчания, нескрываемого укора во взглядах, в выражении презрения, столь хорошо заметном на ожесточённых лицах. Она чувствовала себя преданной и предавшей одновременно, понимая, что убила хрупкую дружбу ещё утром, закидав её камнями наглой лжи. Но ради жизни и благополучия своей семьи Турпин готова была ещё на годы изворотливого обмана, на большую ненависть окружающих, на самую суровую расплату перед слугами или даже самим Тёмным Лордом. У неё был один шанс спасти родных людей, и если нужно было загубить себя ради этого – цена её устраивала. Кое-как взяв себя в руки, она умылась, избавляясь от оставшегося после слёз гадкого чувства, будто лицо стягивается, превращаясь в каменную маску. Собственное отражение в зеркале напоминало не молодую девушку, а столетнего вампира, с бледно-серой кожей, тёмными кругами, пролегающими под глазами после бессонной ночи, полной переживаний, и потухшим взглядом, выражавшим разочарование в жизни и вечную усталость. Тяжело вздохнув, она вышла из ванной, к своему счастью не обнаружив в комнате ни души, и нехотя подошла к большому зеркалу, размышляя, какие чары могли бы помочь ей выглядеть не настолько пугающе. Промелькнувшую грусть по Менди, идеально владеющей магией когда дело касалось макияжа и причёсок, она пыталась отогнать в дальний угол, выуживая из памяти собственные, не столь широкие знания, торопливо взмахивая волшебной палочкой. Одним неуклюжим движением она смахнула со столика, стоящего вплотную к огромному зеркалу, бесчисленное количество тюбиков, щёток, заколок, обычно нагромождённых беспорядочной кучей. Всё это принадлежало Мораг и Менди, настолько привычным к миру магглов, что даже шесть школьных лет не смогли убедить их отказаться от этих, на взгляд Лиз, изощрённых орудий пыток. Раздражённо собирая заклинанием разбросанные по полу вещи, она слишком поздно заметила маленький предмет, со звонким звуком закатившийся под её кровать. Рука дёрнулась к шее, провела по тонкой серебряной цепочке, с губ сорвался очередной тяжёлый вздох – это был амулет, подаренный ей Броклхёрст на именины три года назад. Для неё он был лишь маленьким подарком, знаком внимания, не представляя особенной ценности. Но его потеря почему-то казалась очередным пунктом в списке сегодняшних неудач. - Акцио амулет, - повторила вслух Турпин, когда после первой попытки притянуть его невербальным заклинанием ничего не появилось. Секунды шли, ничего не происходило, а в голове уже крутились мысли о том, что за опоздание, становившееся уже неизбежным, с факультета снова снимут баллы. Поспешно расстегнув цепочку и бросив на тёмно-синее бархатное покрывало, она выбежала из комнаты, лелея надежду успеть вовремя. А маленький амулет, с первого взгляда так напоминавший по цвету и размеру кнат, с одной стороны которого была выгравирована надпись на латыни, а с другой изображено колесо судьбы, ещё долго крутился по каменному полу, выписывая круги, и лишь спустя пару часов замер, оставшись стоять на ребре. *** Никогда ещё обычный школьный день не казался ей таким выматывающе долгим; каждая секунда тянулась целую вечность, принося с собой новые мысли, надежды, разбивавшиеся о жестокие доводы разума и логики. Тягучие минуты, страшные в своей бесконечности, не приносили облегчения, лишь загоняя глубже в ловушку своих переживаний. Она не могла перестать жалеть себя, - а может и не хотела этого делать, - сосредоточенно вглядываясь в профессора Синистру, увлечённо рассказывающую про неизведанные галактики, далёкие миры, быть может имеющие так много схожего с нами. Лиз кусала губы, не остановившись даже от привкуса крови, внезапно появившегося во рту, и ей так хотелось согласиться с профессором: параллельные вселенные действительно существуют и она, кажется, попала в одну из них. Там, где ей приходилось находиться сейчас, не было друзей, не было врагов, лишь недоброжелатели и отрешённые наблюдатели, не прекращающие перешёптывания за спиной, молчаливо провожающие взглядом каждое её движение, малейший жест. Здесь ей не было места. Её однокурсники всё так же молчали, угрюмо сдвигая брови при виде девушки, и пару раз уже вроде бы открывали рот, собираясь что-нибудь сказать, но сквозь приоткрытые губы вместо звуков выходил лишь воздух. Они всё равно не смогут всегда делать вид, что не знакомы с ней, и рано или поздно им придётся вслух высказать своё презрение, равнодушие или смирение с её поступком. В какой-то момент Турпин даже пожалела, что сегодня их со слизеринцем занятия не совпадали, потому что тишина вокруг была настолько гнетущей, что даже его неприятное общество было бы сродни спасению. Но стоило вспомнить, как захлёстывали эмоции при его появлении на завтраке, и желание вновь встречаться с Блейзом мгновенно испарялось. После окончания Астрономии она отправилась в спальню в жалком, - потому что назвать его гордым в такой ситуации было невозможно, – одиночестве. Обычно по вторникам, когда у неё не было второй пары, они с Менди сидели в гостиной и болтали, обсуждая последние школьные новости и слухи, иногда и вместе с Сандрой, часто прогуливающей Предсказания. Вполне вероятно, что сегодня ничего не изменится в их привычном распорядке дел, лишь с той небольшой разницей, что обсуждать они наверняка будут её. Разрываясь между обидой, от которой снова хотелось рыдать, размазывая слёзы по щекам, и злостью, настолько сильной, что руки сами собой сжимались в кулаки с противным хрустом, а ногти больно впивались в ладонь, Лиз приняла наиболее верное решение из всех возможных в тот момент: она отправилась спать. Усталость вкупе с нарастающим нервным напряжением только усугубляли её состояние, мешали успокоиться, и к вечеру, когда снова придётся встретиться с Забини на срок более долгий, чем пара минут, эмоции могли сыграть с ней злую шутку. Благополучно проспав до конца обеда, она скрепя сердце пошла на Маггловедение, снова собираясь впопыхах и нещадно опаздывая. Конечно же, Броклхёрст отсела от неё, и хоть это было логично и ожидаемо, она всё равно почувствовала досадное разочарование в подруге. Турпин не особенно вслушивалась в долгие, занудные, витиеватые объяснения преподавателя, способные соревноваться только с занятиями профессора Бинса по тому, какую скуку они наводили на учеников, а потому все две пары созерцала стены кабинета пустым взглядом, лишь изредка поглядывая на разноцветные плакаты, изображавшие какие-то непонятные маггловские ящики. Она ходила на этот предмет только ради Менди, чья мать была магглой, и обычно с большим удовольствием выслушивала объяснения и рассказы подруги, более понятные и интересные, чем все попытки часто сменяющихся профессоров вложить в головы студентов хоть какие-то знания о мире, где не существовало волшебства. На ужин она не пошла, разумно рассудив что под косыми взглядами вряд ли сможет нормально поесть, и два часа, остававшиеся до свидания с Забини, потратила на подготовку к нему. Бесцельно наматывая круги по спальне, задумчиво бродив из угла в угол, Лиз сосредоточенно думала, что делать дальше. Ей нужно было выбрать тактику поведения со слизеринцем, наиболее выгодную для себя, чтобы перестать уже кидаться из крайности в крайность, то пытаясь показаться сильной и самоуверенной, то с трудом сдерживая слёзы от страха и беспомощности. Это было бы не так сложно, если бы он соизволил рассказать весь свой план, а не подкидывал сюрпризы подобно появлению на завтраке и внезапному приглашению, когда ей приходилось импровизировать, на ходу придумывать подходящие слова, сосредоточенно изображать подходящие эмоции, пытаясь ничем себя не выдать. Всё, что не было просчитано и продумано заранее, тщательно выверено днями размышлений, получалось у неё из рук вон плохо. За своей задумчивостью она не заметила, как быстро прошло время, и только удивлённым взглядом встретив в спальне уже вернувшихся с ужина подруг поняла, что снова опаздывала к назначенному часу. Тем не менее, превозмогая желание немедленно уйти, променяв неприятное общество однокурсниц на ещё более непривлекательную встречу с Блейзом, она начала картинно медленно, тщательно собираться, непривычно долго колдуя над собой у зеркала, несколько раз переодевалась, не забывая перед тем показательно оглядеть себя в зеркало со всех сторон, состроив недовольную гримасу, хотя давно уже решила, что наденет. Довольная разыгранной только что сценой, пытаясь заглушить волнение и гадкое чувство обмана, Турпин вышла из гостиной, когда часы показывали ровно семь. Забини уже ждал в холле и, вопреки её опасениям и ожиданиям, выглядел абсолютно спокойно, равнодушным взглядом окидывая младшекурсников, с воплями проносящихся друг за другом. Он стоял, прислонившись спиной к стене, держа руки в карманах чёрного небрежно расстёгнутого пальто, и ничего в его вальяжном, расслабленном виде не указывало на злость от её более чем двадцатиминутного опоздания. Увидев его, Лиз слегка замешкалась, почти полностью остановившись в нерешимости, пользуясь тем, что всё ещё оставалась незамеченной, собираясь с силами и мыслями, по привычке оттягивая неизбежное, топчась у края пропасти вместо того, чтобы смело шагнуть в неё. Ей бы хотелось простоять так весь вечер, но за спиной неожиданно послышались знакомые голоса и, обернувшись, она увидела выходивших из коридора и оживлённо что-то обсуждающих Захарию Смита и Сьюзан Боунс. Их появление стало спусковым механизмом для её нервов, и буквально через секунду расстояние между ней и слизеринцем было не больше ладони. - Лиз, я так рад тебя видеть, - он растянулся в широкой улыбке, поцеловал её, еле коснувшись губ, но при этом задержавшись в опасной близости неприлично долго. Турпин еле удержалась, чтобы не отвернуться от него, вовремя остановив лёгкое движение головой, ставшее бы роковым, попыталась проглотить комок, вдруг появившийся в горле и мешающий нормально дышать, не переставая повторять про себя, что там, за их спинами, ходят те, перед кем ни в коем случае нельзя выдать своих истинных чувств. Ладонь Блейза скользнула по её плечу, пробежала по предплечью, и он обхватил её ладонь, на пару секунд со всей силы сжав пальцы. – Я уже начал думать, что ты не придёшь. - Извини, я так долго собиралась, - она попыталась вложить в свой голос как можно больше кокетства, совсем не свойственного ей, но так часто неприкрыто звучащего в разговорах её подруг с парнями. Не сумев совладать с болью и еле заметно поморщившись, она попыталась освободить свою ладонь, но вовремя поймала предостерегающий взгляд сузившихся глаз. Отметив про себя, что глаза у Забини тёмные, насыщенно чёрного цвета, словно вместо радужки у него был один огромный зрачок, она послушно пошла за ним к выходу из школы, не сразу осознав, куда они направляются. – Куда мы пойдём? - Погуляем у озера, - довольно ответил он и чуть заметно ухмыльнулся, видимо уловив жалобный тон Лиз, одетой в тонкое платье и держащей в свободной руке мантию. Дверь школы открылась, выпуская их на улицу и одновременно запуская в холл резкий порыв ветра, слишком холодного, чтобы называться осенним, но всё ещё таскающего за собой жалкие серо-жёлтые ошмётки былой роскошной листвы. Она быстро накинула на себя мантию, закутавшись в неё, радуясь тому, как удачно получилось наконец вырвать свою ладонь из цепких пальцев Забини. Он уверенно пошёл вперёд, но уже через несколько шагов был вынужден остановиться и помочь ей обойти грязное месиво, в которое превратилась земля после выпавшего позавчера первого влажного и склизкого подобия снега. Они медленно продвигались вглубь пространства, ещё недавно представляющего собой великолепную по красоте дубово-буковую рощу с бесконечным ковром зелёной травы под ногами, являющуюся любимым местом прогулок студентов всех курсов, а теперь выглядящего как пепелище со скелетами голых веток, угрожающе торчащих во все стороны. Пора золотисто-бурого ковра под ногами уже канула в лету, и вся красота природы умерла, отдавшись на волю явно торопящейся с приходом зиме; оттого выбор места для романтического свидания казался ей какой-то нелепой насмешкой. - Ты мог бы предупредить меня, куда мы пойдём, - раздражённо сказала Турпин, стуча от холода зубами, еле пробираясь по грязным лужам в своих изящных туфлях с таким неуместно тонким каблуком. Они отошли на расстояние, достаточное для того, чтобы не потеряться из виду всех студентов, решивших выйти на улицу в такую гадкую погоду или выглянуть в одно из многочисленных окон замка, но при этом можно было не прятать истинных чувств и, наконец, свободно разговаривать. Весь день в её голове крутились сумасшедшей каруселью вопросы, каждый важнее предыдущего, а теперь, когда выдавался такой прекрасный случай задать их, невозможно было вспомнить ни одного. Пронизывающий до самых костей ветер не давал сосредоточиться, и все мысли сводились к желанному как ничто другое теплу. – Честное слово, Забини, если я заболею, то вряд ли стану более убедительной актрисой. - Тебе в любом случае придётся научиться быть более убедительной, - задумчиво ответил он, останавливаясь. К удивлению Лиз, он снял с себя пальто и накинул на неё, тут же приобняв за плечи, издав тихий смешок в ответ на её скривившееся от недовольства лицо. – Хотя ты оказалась не так плоха, как я предполагал. Для начала «отношений» такого уровня вполне достаточно, но если ты и дальше будешь так же паниковать при одном только моём появлении, то твои подруги могут решить, что я держу тебя под Империо. Как они отреагировали, кстати? - Они мне поверили, - она ещё раз поморщилась, словно от зубной боли, снова вспомнив о подругах, которых теперь смело можно было называть бывшими. В том, что ей больше не к кому обратиться за поддержкой или советом была примерно половина его вины, а потому это любопытство, исходящее от него, так сильно раздражало. Блейз же явно ждал продолжения, глядя на неё всё с тем же вопросительным выражением, и превозмогая свою гордость, она продолжила: - Сначала они пытались убедить меня не поддаваться эмоциям, хорошо всё обдумать и подождать, пока ты сделаешь следующий шаг. Потом, после завтрака, со мной просто перестали разговаривать. За моей спиной перешёптываются, на меня показывают пальцем и смотрят с такой ненавистью, словно не раздумывая сожгли бы костре. - Другими словами, ты прожила один день как обычный слизеринец, - усмехнулся он, даже не пытаясь скрыть радость от её слов. Глупо было надеяться на сожаление с его стороны, рассчитывать на то, что он пойдёт на попятную или решит как-нибудь облегчить её участь, а уж о возможности услышать что-нибудь приободряющее или получить предложение о помощи Лиз и не думала. Но столь язвительная реакция, открытая насмешка над отчаянным положением, виной которому был именно он, стала неожиданностью при всём сугубо отрицательном мнении, сложившемся у неё в отношении Блейза. От гремучей смеси удивления, возмущения и мгновенно вспыхнувшей злости она приоткрыла рот, несколько раз вдохнула полной грудью ледяной воздух с еле уловимым запахом гнили, пытаясь успокоиться и охладить свой пыл, уже закусила губу, проглатывая эту обиду, но всё равно не сдержалась. - Вот только я не слизеринка, и никогда бы не хотела быть ею, и проживать дни так, как это делаете вы. Впрочем, между мной и вами есть одно принципиальное различие: вы вызываете ненависть людей своими гадкими словами, поступками, достойными беспринципных жуликов, воров и прочего отребья Магического мира, своими вечно самодовольными лицами, с которых не сходят эти мерзкие ухмылочки. А я оказалась связана в вашим гадюшником не по своей воле, - пылко, на одном дыхании Лиз выпалила свою тираду, мечтая оттолкнуть всё ещё обнимавшего её Забини, свалить его прямо на грязную землю. Ей и самой было прекрасно известно, что не стоило говорить подобные вещи, ведь даже в разговорах с друзьями она всегда старалась обходиться без оскорблений, навешивания ярлыков и без глупых предрассудков. Вряд ли она нашла бы в себе силы честно признаться, что причиной столь бурной реакции было элементарное, банальное и немного смешное желание почувствовать к себе жалость. - Посмею напомнить тебе, если ты вдруг забыла, что это, как ты изволила выразиться, отребье оказало тебе бесценную услугу, за которую ты ещё должна расплатиться, - его тон не предвещал ничего хорошего, звучал угрожающе, хоть на лице не отражалось ни тени эмоций. Она понимала, какую глупость только что сделала, но исправлять ситуацию было уже поздно, а извиняться, скорее всего, бесполезно. – Будь я на твоём месте, Лиззи, я бы не стал вот так легко кидаться оскорблениями. Даже если мы находимся на виду у всей школы, под пристальным вниманием десятков глаз, это не даёт тебе гарантию остаться целой и невредимой. - Я понимаю. Мне просто… очень тяжело. Слишком много навалилось разом, и мне не легко справляться с этим, - попыталась оправдаться она, с раздражением думая о том, как жалко звучит её голос. Несдержанность, ставшая основной линией поведения в последние пару дней, приносила новые проблемы, лишь усугубляя при этом старые, и учиться на собственных ошибках почему-то никак не выходило. Как глупая маленькая собачонка она сначала заливисто тявкала, показывая острые зубы, чтобы потом жалобно скулить и ползать на брюхе, пытаясь вернуть благосклонность хозяина. - Может быть ты думаешь, что мне стоит тебя пожалеть? Или отказаться от своих планов, потому что тебе тяжело? - ехидно поинтересовался Забини, пристально глядя на неё. Они медленно шли между голыми деревьями, параллельно озеру, и Лиз пыталась сделать вид, что увлечена разглядыванием кромки мутной воды, по которой от каждого дуновения ветра шла мелкая рябь. Чтобы всё внутри сжалось, как обычно бывало от волнения перед важным экзаменом или от страха перед высотой, достаточно было одного тона слизеринца, поэтому ей не хотелось снова смотреть на него – благо, разница в их росте была значительной, и в поле зрения попадали лишь его плечи и ворот пуловера. - Нет, я не хочу никакой жалости! – упрямо ответила она, мотнув головой в качестве подтверждения своих слов. Хотя где-то глубоко внутри неё кольнуло оскорблённое самолюбие. То ли от того, что кто-то посмел предположить о ней такое, то ли от необходимости отказываться от своих истинных желаний. – Мне просто нужна помощь, чтобы всё прошло как должно быть. Если я не буду знать, что и когда ждать от тебя, то не смогу хорошо притворяться. И вся эта неизвестность, когда мне приходится врать и постоянно выкручиваться, чтобы не быть пойманной на лжи, она тоже всё усложняет. Если бы ты поделился со мной хоть ближайшими планами, стало бы проще. - А я так не думаю, - он наконец прервал затянувшееся молчание, впрочем, своим коротким ответом лишь ещё сильнее сбив её. Можно было бы подумать, что Блейз просто издевается над ней, если бы его лицо не выглядело настолько серьёзным, не выдавая ни тени усмешки или шутки. Его поведение постоянно менялось, словно перед ней был не один, а как минимум четыре человека: равнодушный ко всему флегматик, неразговорчивый и скрытный; милый парень, чуть застенчивый и весёлый, один из миллионов таких же; ехидный слизеринец, не способный ни к какой форме общения, кроме насмешек; Пожиратель на грани терпения, одним лишь взглядом вселяющий чувство холодящего животного страха. Угадать, каким он будет через секунду, было невозможно, и это путало её. Вместо ответов она получала лишь новые вопросы. - Как ты не думаешь? – Турпин потеряла нить разговора, чувствуя себя словно оказавшейся в абсурдном предрассветном сновидении, путанном и лишённом смысла. Он никак не реагировал, как будто вовсе не слышал её вопроса, вызывая ещё более недоумение. – Забини, ты вообще меня слышишь? - Увы, да. Я не думал, что придётся так упорно объяснять тебе такие простые вещи, Лиззи, - сказал он, резко остановившись, и схватил её за плечи, вынуждая смотреть ему прямо в лицо. Её глаза расширились от страха, сердце ушло в пятки, а из груди вырвался громкий вздох, больше похожий на всхлип. – Давай начнём с маленького экскурса в историю. Ты попросила меня об одолжении, я выполнил твою просьбу. Ты сказала, что отдашь свой долг – я сказал тебе, как это сделать. Если бы я считал нужным посвящать тебя в свои планы, советоваться с тобой, помогать тебе – ты бы уже об этом узнала. Хочешь отказаться от своих обещаний? - Н-нет, - испуганно прошептала она, начиная медленно впадать в панику, мысленно вырисовывая самые страшные картины окончания их разговора. Оставалось ещё чуть-чуть, и из глаз бы градом посыпались слёзы страха, такого осязаемого, железными тисками сдавливающего её шею, цепями сковывающего тело. – Я всё сделаю. - Жребий брошен, Лиза. Просто делай всё, что я тебе говорю. Если мы будем заодно, то всё закончится намного быстрей, а это выгодно нам обоим. И не впадай в панику, - он заметно смягчился, и, произнося последнее слово, наклонился к ней, прильнув плотно сомкнутыми губами к самому уголку её губ. Они простояли так достаточно долго, и любой сторонний свидетель только удивился бы, увидев столь искреннюю сцену объяснения влюблённых, закончившуюся поцелуем. Безусловно, Забини знал, что и как следует делать, искусно превращая любое препятствие на своём пути в выгоду, снова и снова удивляя своей находчивостью. Вот только он, наверное, действительно не мог понять, что у неё нет и сотой доли подобного умения, а потому любая неожиданность может обернуться фатальной ошибкой, вмиг разрушив все планы. - Блейз! – чей-то звонкий голос раздался совсем близко и, обернувшись, Лиз увидела Малфоя, быстрыми шагами приближающегося к ним. Его волосы, казавшиеся совсем седыми в приглушённом свете наступающих сумерек, торчали в разные стороны, с каждым дуновением ветра всё больше напоминая разворошенное птичье гнездо. Он остановился недалеко от них, окинул взглядом, чуть задержавшись на её лице, по-видимому, всё ещё выражавшем ужас, обратился к Забини: - Я не вовремя? - Что-то случилось? – ответил Блейз вопросом на вопрос, повернулся к однокурснику, наконец отпустив Турпин, чему она была несказанно рада. Находиться рядом с двумя слизеринцами, один из которых точно является Пожирателем Смерти, было не столько страшно, сколько необычно и волнительно. - У меня к тебе одно дельце. Достаточно важное, - Малфой приподнял брови, смешно выпучив при этом глаза, видимо, пытаясь таким образом намекнуть Забини на что-то. Она беспомощно переводила взгляд от одного парня к другому, молясь Великому Мерлину и Моргане, чтобы это стало концом безусловно самого ужасного свидания в её жизни. – Я буду ждать тебя в гостиной. А то твоя новая девушка смотрит на меня взглядом, выражающим тысячу проклятий. - Скоро буду, - бросил Блейз вдогонку Драко, чья худощавая высокая фигура быстро удалялась, петляя между серыми стволами облетевших деревьев. Они стояли на месте ещё пару минут, пока Забини сосредоточенно о чём-то думал, потирая подбородок, а Лиз просто ждала и молчала, не желая ещё раз вызывать на себя его гнев, мысленно благодаря судьбу и столь удачное для неё стечение обстоятельств. – Пойдём, я провожу тебя до твоей гостиной. Нам придётся поторопиться. Поздняя осень – пора коварная и полная неожиданностей, как любое умирающее существо она не жестока, но излишне капризна, то благосклонно согревая землю почти по-летнему ярким солнцем, то обрушиваясь потоками дождей. Вот и за те минуты, что прошли с появления Малфоя, природа сыграла с ними злую шутку, и наступающие сумерки мгновенно превратились в ночную мглу. Они безрезультатно пытались разобрать дорогу, освещаемую лишь тусклым светом полумесяца и тысячами огней замка, дающих красивые отблески в лужах. Забини неожиданно схватил Лиз за руку, отчего она испуганно вздрогнула: его ладонь была ледяной, совсем как у трупа. Ей с трудом удалось сдержать порыв тут же вернуть пальто, повинуясь голосу совести, как всегда проснувшейся некстати, но разумно рассудив, что ему не составило труда самому забрать свою вещь, если бы это понадобилось, она оставила всё как есть. Он вёл её за собой, вынуждая идти прямо по грязи, издающей под ногами противные хлюпающие звуки, зато у дверей школы они оказались удивительно быстро. Школьные коридоры были непривычно пустынны, лишь иногда им встречались спешащие по своим гостиным ученики, не высказывающие внимания к необычной паре. Блейз был задумчив, молчал и не проявлял к Лиз никакого интереса, словно её и не было рядом; она же находилась в похожем состоянии, переживая, не может ли внезапное важное дело Малфоя как-нибудь образом коснуться её, поменять все планы, уже начинавшие выстраиваться в голове хрупким карточным домиком. У входа в гостиную Рейвенкло так не вовремя стояли сёстры Патил, тихо о чём-то переговариваясь, обернувшись на звук шагов. Она не ожидала встретить кого-нибудь, тут же стушевалась, беспомощным взглядом окидывала то слизеринца, то бывшую подругу, пребывая в полной растерянности, словно совсем позабыв, какую роль должна играть. Он как ни в чём не бывало провёл её мимо девушек, не скрывающих к ним своего пристального внимания, остановился у картины, готовой по первому требованию выдать загадку-пароль, наклонился к ней, заключая в объятия, за которыми никто бы не смог увидеть на их лицах истинных эмоций, так сильно противоречащих действиям. - Что дальше, Блейз? – пользуясь случаем, она шепнула ему на ухо самый главный вопрос из всех, что хотела задать сегодня. Усталость, накопившаяся за вторую половину дня, навалилась на неё разом, тяжёлым камнем давила на плечи, вынуждая скорее лечь, пока под этим давлением силы не подогнулись ноги и ей не пришлось осесть прямо на холодный пол. Его дыхание было назойливо-горячим, обжигало её щёку и губы, и хоть в такой близости его лицо было почти невозможно рассмотреть, она была уверена, что ему доставляет удовольствие эта игра в нежность влюблённых, разыгрываемая специально для Падмы. - Завтра, Лиззи. Всё завтра, - прошептал он ей в ответ, после чего поцеловал её щёку с тем громким звуком чмоканья, который можно было услышать, пожалуй, даже на лестницах. Забини чуть отстранился, и ей удалось заметить, как в одну секунду, словно по мановению волшебной палочки, насмешливая ухмылка превратилась в заботливую улыбку, и, окинув Турпин взглядом, он добавил: - Спокойной ночи, милая. Сквозь пелену сознания, будто находясь во сне, она ответила на загадку, поднялась в спальню, даже не заметив, был ли кто-нибудь в гостиной, и, подойдя к своей кровати, буквально ничком упала на неё, неловким движением опуская балдахин. Когда в комнату зашла Падма, полная решимости серьёзно поговорить с подругой, она застала Лиз уже спящей, поджав колени к груди, прямо в пальто Забини.