Игроки

Глава 7. 31 октября, пятница. Утро. С самого утра Лиз находилась в странной даже для неё задумчивости, не укрывшейся от внимания подруг, несколько раз в течение всего лишь часа настойчиво интересовавшихся, что с ней происходит, хотя ей было тяжело припомнить такую заботу с их стороны за все шесть предыдущих лет. В ответ она лишь натянуто, как-то виновато улыбалась, пожимала плечами, отделываясь пространственными фразами, вроде недомогания и сильной головной боли. Голова у неё действительно болела, вот только не в прямом, а в переносном смысле, чуть ли не разрываясь от давящих мыслей о Забини, его странных исчезновениях и только теперь начинавших пугать её словах, последних сказанных в Библиотеке. По крайней мере вчера никто из представителей факультета змей не показывал никакой заинтересованности ею, явно не желал поговорить, а значит пока что можно было считать эти странные предостережения не более чем обычной попыткой запугать её. Проснувшись посреди ночи от приснившегося кошмара, она ещё долго сотрясалась в беззвучной истерике, глотала слёзы, ручьём бегущие по лицу, задыхалась от рыданий, сдавливающих горло, кусала подушку, сдерживая рвущиеся наружу всхлипы и животный, отчаянный вой, боялась разбудить кого-нибудь, показаться в таком ужасном, жалком состоянии. Невозможно было объяснить, чем её так задел этот сон, почему от одного воспоминания о нём вновь накатывал панический страх, а взгляд снова и снова изучал лицо Менди, её живую мимику, тонкий, аккуратный носик, который она забавно морщила, показывая недовольство, большие зелёно-серые глаза, постоянно выпученные; изучал лицо Сандры, её оливковую кожу, полные щёки, при широкой улыбке надувающиеся двумя шариками, почти целиком прикрывающие небольшие, насыщенного зелёного цвета глаза, вечно отстранённое выражение, словно она спала на ходу. Турпин боялась обернуться и увидеть вместо них белоснежные фарфоровые головы с идеальными кукольными чертами, тянущиеся к ней тонкие руки с маленькими, детскими ладошками, с цепкими пальцами, обладающими хваткой взрослого сильного мужчины. Немного успокоившись, она долго не могла понять, куда делся амулет, обычно висящий на шее, и с трудом вспомнила, как обронила его ещё во вторник. Попробовав призвать с помощью волшебной палочки и вновь потерпев неудачу, Лиз неохотно опустилась на колени перед своей кроватью, сначала ощупывала холодный пол рукой, надеясь наткнуться на маленький металлический предмет, потом, со всей силы сжав зубы от злости, применила «Люмос» и уже по пояс залезла под кровать, разочарованно оглядела девственно чистые каменные плиты, на которых не было ничего, даже пылинки. Именно в таком положении её застала так некстати проснувшаяся Мораг, не преминувшая ехидно заметить, что так она выглядит «намного лучше, чем обычно» и посоветовать «больше времени в спальне проводить именно в таком состоянии». Испугавшись неожиданно раздавшегося голоса Турпин дёрнулась, со всей силы ударилась головой о железный каркас и поспешила вылезти, ответив однокурснице равнодушно-презрительным взглядом. Отправляясь на завтрак, она впервые не встретила у своей гостиной Забини, с одной стороны облегчённо вздохнув, радуясь возможности ещё немного побыть в спокойном одиночестве, а с другой – испытав странное волнение, невольно задумываясь, не готовит для он для неё очередной крайне неприятный сюрприз, затаившись в темноте подземелий. Он напоминал огромного прожорливого паука, непрестанно плетущего свою паутину, проникающую в просторные сводчатые залы, бесчисленные кабинеты, захламлённые заброшенные комнаты, длинную цепь коридоров, то сливающихся в один, то неожиданно расползающихся на десятки более мелких, в каждое углубление, в каждый уголок замка; он расставлял свои сети и терпеливо ожидал, пока глупая букашка попадётся в них, запутается, отчаянно дёргаясь в надежде вырваться. Вот тогда-то, когда жертва устанет бороться, смирится со своим положением, примет свою участь, будет молиться о скорейшем конце – только тогда он соизволит прийти и сожрать её, смачно похрустывая тонкими костями. - Энтони, прекрати же ты уже наконец! – возмущённо прикрикнула Падма, толкнув своего соседа локтём в бок. Тот выпучил глаза, показывая своё возмущение, ещё сильнее вцепился зубами в куриную ногу, словно опасаясь лишиться этой единственной, долгожданной и наилюбимейшей еды, торопливо продолжил обгладывать её, издавая противные хрустяще – причмокивающие звуки, облизывая перепачканные в жиру пальцы. Лиз отвлеклась от своих мыслей, не смогла сдержать улыбку, глядя на Патил, скорее разыгрывающую раздражение, чем по-настоящему злящуюся на бестолковость своего однокурсника: ей уже давно казалось, что Падму и Энтони связывают не только общие обязанности старост и обычная дружба, но из года в год их отношения существенно не менялись, так что на эту странную взаимную симпатию, так заметную окружающим, просто перестали обращать внимание. - Энтони, ты ужасен. Нет, ты просто отвратителен! – добавила Менди, изобразив на своём лице гримасу брезгливости и отвращения. Она показательно отодвинула от себя тарелку, ещё наполовину полную, и отсела в сторону от однокурсника, оказавшись прямо напротив Турпин, всё ещё пребывающей в сильной задумчивости. Не стоило надеяться, что Броклхёрст сдержится и не попытается по сложившейся уже традиции влезть в чужие дела, не удосуживаясь даже попробовать скрыть движущее ей любопытство. – Лиз, я тебе снова скажу, что ты сегодня сама не своя. Сидишь, как сомнамбула, ни на что не реагируешь, ни с кем не разговариваешь. И чем дольше нет Забини, тем глубже твоя задумчивость. - Менди! Давай не будем сейчас начинать, - попыталась одёрнуть её Падма, теперь уже искренне возмущаясь подобной выходке. Энтони оставил в покое куриную ногу, с отвращением отшвырнув её от себя, вытер пальцы об салфетку и напрягся, серьёзным взглядом окидывая подруг, ожидая продолжения разговора, будто готовясь в любой момент разнимать их. Лиз же испытывала пугающее равнодушие к происходящему за столом, будто это вовсе её не касалось, и могла бы отчасти согласиться со словами Менди, с той лишь разницей, что задумчивость её подпитывал вовсе не слизеринец, а его слова, те откровения об играх, вызвавшие в ней столько негодования, терзающие её разум вот уже почти сутки. – Сейчас не лучшее место и время для подобных разговоров. - А что, по-твоему я не права? – обиженно надула губы Менди, злобно оглядываясь по сторонам. Падма упёрла руки в бока, выпрямилась, сразу же став на полголовы выше остальных, в упор смотрела на Броклхёрст, ведущую себя совсем как избалованный ребёнок, закатывающий родителями сцену с целью добиться новой игрушки. Сандра единственная продолжала с аппетитом уминать завтрак, хлопая глазами, видимо, ещё не решив, стоит ли на этот раз ввязываться в спор, чтобы поддержать Броклхёрст, или сейчас лучшим решением будет промолчать. – Сегодня Хэллоуин, все радуются, веселятся, а мы что? Мы смотрим на Лиз, но вместо неё видим какое-то бледное приведение, словно уставшее от своих страданий. Не хочу я делать вид, что мне это нравится! Можно подумать, что кто-то из нас не понимает, в ком причина такого поведения. Я не буду больше молча смотреть на то, как этот мерзавец дурит ей голову! - Менди, замолчи! Не закатывай нам истерику, - грубо оборвал Энтони, всё время морщившийся от её громкого тонкого голоса, приобретавшего визгливые нотки. Менди действительно начинала закатывать сцену, размахивала руками, закатывала глаза, громко вздыхала, обращая на себя внимание уже не только сидевших поблизости рейвенкловцев, но и учеников других факультетов. Падма укоризненно посмотрела на него, положила ладонь ему на предплечье, видимо, пытаясь успокоить. Голдстейн выглядел не на шутку разозлённым: его глаза чуть сузились, губы сжались в тонкую нить, ноздри расширялись при дыхании и было видно, как чуть пульсирует выпирающая на виске вена. – Что за привычка портить всем настроение, когда тебе что-нибудь не нравится? Ведёшь себя как мелкая стервозная… - Всё нормально, Энтони! Менди действительно права, - поспешила перебить однокурсника Лиза, предчувствуя, что его дальнейшие слова могли обернуться действительно грандиозным скандалом. Она молчала до последнего, со злорадством наблюдая за перепалкой своих друзей, и в глубине души сильно жалела, что не позволила Энтони договорить: возможно, Менди не помешало спуститься с небес на землю и хоть раз услышать честное мнение о своём характере, узнать, как на самом деле выглядят со стороны её жалкие попытки казаться этакой невинной овечкой, доброй, честной и открытой. Теперь же Броклхёрст обиженно поджала губы, поглядывая на Голдстейна взглядом, полным немого торжества над побеждённым врагом, и можно было с уверенностью сказать, что ему уже точно не удастся получить прощение. – Я сижу тут и только порчу всем вам настроение. Простите меня. Падма, Менди, Энтони. Мне жаль. Я не хочу, чтобы вы ссорились из-за моих проблем. Я ведь не маленькая уже, сама прекрасно понимаю, как всё это выглядит, и понимаю, что думаете об этом вы. Все замолчали, устремив на Турпин взгляды, полные сожаления и, в случае Менди и Сандры, любопытства, явно ожидая услышать дальше откровенные признания. Слёзы, покаяния, признание своих ошибок, просьбы понять, простить её выбор, смириться с диким желанием ухватиться за несбыточную мечту стать счастливой – вот на что они рассчитывали, что читалось в их лицах, преисполненных одобрением в адрес её внезапно вырвавшихся слов отчаянья. Нет, что бы ни случилось с ней в будущем, Лиз никогда не доставит им такого удовольствия, не станет пресмыкаться, заискивать перед ними, просить помощи, искать поддержки. Только не теперь, когда ей пришлось столкнуться с глубоким разочарованием, случайно узнав истинный облик своих бывших друзей. - Я действительно сильно соскучилась по Блейзу. Понимаю, что у него свои дела, но сдержать себя не могу. Простите, - она опустила глаза в пол, выражая искреннее раскаяние, в душе ликуя от неожиданного пришедшего столь удачного объяснения. Её радость была бы более ощутимой, если бы не осознание только что нависавшей угрозы, если бы она не чувствовала, как до сих пор была близка к провалу, если бы не Менди, продолжавшая сверлить её взглядом выпученных глаз, явно оставшись недовольной услышанным ответом. Лиз понимала, что до сих пор вызывает сомнения у своей подруги, наверняка подсознательно, на уровне инстинктов ощущавшей неладное, и оставалось лишь ждать, пока у неё появится хоть одна зацепка, чтобы вывести их с Забини на чистую воду – но именно этого никак нельзя было допустить. - Лиза, ты и не должна себя сдерживать. Твоё право быть в любом настроении… - начала говорить Падма, смущённо улыбнувшись, будто она была виновата во всей этой мерзкой сцене, разыгрываемой на потеху другим ученикам, притихшим, подвинувшимся ближе к ссорящимся рейвенкловцам. Уже к обеду весь Хогвартс будет обсуждать новую порцию слухов, касающихся «той новой девушки Забини». - Подруги тебя больше совсем не интересуют, - Менди перебила Патил, даже не глянув в её сторону, склонилась вперёд, нависнув над столом, будто боялась, что кто-то может не услышать её раздражающе тонкий голос. Лиз еле сдержала желание кивнуть, соглашаясь с высказанной к ней претензией, продолжала спокойно сидеть, сложив руки в замок на коленях, совсем как провинившаяся студентка перед нравоучениями преподавателя, вовсе не собираясь спорить или защищаться. Наверное, действительно лучше было выслушать все претензии сейчас, пока она была на редкость безразлична к происходящему вокруг, воспринимая все слова почти без эмоций, хладнокровно обдумывая каждую фразу, каждый жест. – Ты постоянно где-то пропадаешь с Забини, ты постоянно находишься рядом с Забини, а когда ты, каким-то чудесным образом оказываешься одна, ты всё равно мысленно с Забини. Это просто невозможно! По-моему, он просто намеренно пытается перетянуть всё твоё внимание на себя одного, чтобы ты отдалилась от нас и мы не смогли вовремя заметить, если он задумает какую-нибудь гадость. Скажи, разве не так получается? Вот, например, хочешь я угадаю, с кем ты завтра пойдёшь в Хогсмид? - Мы можем пойти втроём. Ты, я и Блейз. – торопливо ответила Турпин, понимая, что если сразу не выпалит неожиданно пришедшую в голову идею, то потом, после мучительных долгих сомнений, размышлений о правильности подобного решения – а правильным оно, несомненно, не было, - уже никогда не осмелится на подобное. Забини наверняка убьёт её, когда узнает на какие действия она пошла, не только не посоветовавшись с ним, но даже не зная точно, сможет ли он вообще пойти куда-либо завтра. Но это был такой восхитительный шанс, подбрасываемый самой судьбою, что невозможно было не использовать его, вот так просто упустить, чтобы потом терзаться сомнениями, теряться в догадках, не было ли это единственной возможностью переубедить Менди. – Сама сможешь поговорить с ним, посмотреть на его отношение ко мне и убедиться, что все твои подозрения нелепы и ничего общего с реальностью не имеют. Если не веришь моему мнению о нём, то поверь своему собственному. Думаю, Блейз с удовольствием согласится познакомиться с тобой. Согласна? - Я… Да. – после долгой и, судя по бегающим глазам Менди, тяжёлой минуты размышлений, неуверенно произнесла она. Лиз ободряюще улыбнулась ей в ответ, хотя сама ощутила себя словно сидящей на раскалённых углях, с ужасом обдумывая, как преподнести слизеринцу эту новость. ***** - Лиззи! – она вздрогнула, резко остановилась, отчего идущая следом Сандра, не успев заметить этого, врезалась ей в спину. Забини не трудно было узнать, учитывая его манеру коверкать её имя самым отвратительным из всех возможных способов, и заранее изобразив широкую улыбку, Лиз развернулась, терпеливо ожидая, когда он подойдёт, быстрыми шагами пересекая длинный коридор. После пропущенного завтрака она ожидала увидеть его только к обеду, а уж за два долгих занятия можно было успеть придумать какое-нибудь мало-мальски убедительное оправдание той новости, что собиралась преподнести ему. Но до первого в их расписании на сегодня ЗОТИ оставалось ещё порядка получаса, кабинет был совсем близко, а слизеринец, кажется, больше не собирался никуда уходить, не позволяя ей оттянуть неизбежное объяснение. – Я безумно по тебе соскучился. - Я тоже скучала, Блейз, - ответила она, заметив про себя, что сегодняшнее состояние беспричинной задумчивости определённо хорошо сказывалось на способности убедительно врать; терпеливо выдержала испытание поцелуем, лишь слегка покраснев, но её смущение было почти незаметно в коридоре, где царила гнетущая полутьма. Менди остановилась на расстоянии нескольких шагов, обернулась, снова приняла боевую позу, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, пронзительным взглядом, выражающим смесь всех существующих негативных чувств, следила за каждым действием Забини, словно сторожевой пёс, готовившийся при любом неправильном движении броситься на непрошеного гостя и разодрать его в клочья. – Ты даже представить себе не можешь, как я рада, что ты пришёл. Лиз обернулась, бросила мимолётный взгляд в сторону своей подруги, наверняка подслушивающей и принявшей последние сказанные ей слова как укор в свою сторону, напоминание об устроенной совсем недавно сцене. Броклхёрст то ли смущённо, то ли обиженно потупила взор, начала оглядываться, будто пытаясь найти на полу только что оброненную вещь, вся сжалась, замешкалась, несколько раз нерешительно дёрнулась в сторону, словно уже собравшись убегать, но снова остановив себя в последний момент. Спустя минуту несвойственного для неё замешательства Менди всё же развернулась, шепнула что-то на ухо ожидающей её Сандре и они быстро пошли прочь, оставляя удивлённую такой реакцией Турпин наедине со слизеринцем. - Удивительно, как один лишь взгляд может вызывать в твоей подруге такой спектр бурных чувств, Лиза, - со злобной усмешкой заметил Забини, склонившись к её уху, и она бы непременно отшатнулась от него, если бы не огибающий их сплошной поток спешащих на занятия студентов, громко переговаривающихся, расталкивающих себе дорогу локтями, с любопытством разглядывающих застывшую посреди коридора парочку. Тон, с которым он произнёс свою фразу, заслуживал кровожадного маньяка, убивающего всё живое на своём пути, получающего садистское удовольствие от чужих страданий, предвкушающего скорое наслаждение чужой болью. Турпин поёжилась, ощущая, как по телу побежали мурашки, не могла определить стоило ли радоваться или, напротив, жалеть о том что сейчас она не видела выражения его лица. – Я никак не мог понять, почему ты реагируешь на моё появление так, словно встретила Тёмного Лорда в своей ванной комнате. Но вижу, что не ты одна такая… странная. Это всё потому что вы подруги? Или это характерно вообще для всех, кто учится на Рейвенкло? - Хочешь сказать, что остальные при встрече с тобой проявляют искреннее радушие? Не знаю, где ты был предыдущие шесть лет, но в Хогвартсе вот уже несколько поколений волшебников относятся к слизеринцам по меньшей мере с настороженностью, а говоря честно и открыто – вас ненавидят. Не подумала бы, что это может стать для тебя сюрпризом, - прошептала в ответ Лиз, отступив от него на шаг, собираясь продолжить прерванный им путь к кабинету ЗОТИ. Вопреки её опасениям, Забини выглядел довольным и счастливым, расслабленно улыбался, и на его лице невозможно было найти ни намёка на злость, раздражение, презрение или любое другое чувство из тех, что она успела приписать ему парой секунд ранее, дав волю своей изощрённой фантазии. Пожалуй, стоило обратить внимание на его советы и успокоиться, перестать искать врагов там, где их нет, поднимать панику по пустякам, каждую двусмысленную фразу понимая превратно, из любого маленького происшествия делать трагедию, заранее настраивая себя на самый ужасный из всех возможных исходов, а иногда и вовсе придумывая что-нибудь немыслимое, выдавая абсурдный в своей неосуществимости страх за суровую реальность. - Если уж на то пошло, то гриффиндорки, заметив на себе пристальный взгляд, хмурятся и злятся, что вполне понятно: они воспринимают это как предвестник очередной гадкой проделки или обычных оскорблений в свой адрес. Хаффлпаффки сразу же раскраснеются, начнут перешёптываться с подружками, тыкать пальцем и глупо хихикать, сразу же записав любого в свои поклонники, а потом ещё пару дней будут настойчиво, и как будто случайно, попадаться на глаза во время каждого перерыва, неумело кокетничая. Слизеринки скорее всего никак не отреагируют на подобное внимание, списав его на задумчивость, или же прямо поинтересуются, чего от них хотят. И только представительницы Рейвенкло почему-то пугаются и убегают, как от огня, хотя уж с вашим-то уровнем владения магии нелогично кого-либо бояться. – Он нарочито медленно вёл Турпин по коридорам, взяв за руку, искоса поглядывал на неё с неподдельным интересом, ожидая очередного всплеска эмоций в ответ на свои слова. Но она слушала его вполуха, погрузившись в свои размышления, и поддержала этот разговор лишь для того, чтобы оттянуть хоть немного времени, в течение которого могла бы придумать как лучше сообщить ему о разговоре с Менди. Судя по всему, получалось, что никак – самым разумным решением в этот момент было промолчать, а к вечеру подготовить для подруг какую-нибудь отговорку, выслушать их недовольство, очередные увещевания о его подлости и двуличности, попытаться поспорить с ними, после чего в расстроенных чувствах, с видом лёгкой обиды, лечь спать. Пусть это был бы трусливый побег от возможных проблем, зато можно было не переживать из-за последствий принятого решения. - Я уже объясняла тебе причины своего страха. А могла бы и не объяснять, потому что кажется мне, ты и так понимаешь, какие чувства я могу испытывать, находясь в нынешнем положении. Если бы не понимал, то вряд ли пытался запугать меня, чем ты исправно, вполне успешно занимаешься, - Блейз снисходительно улыбнулся, глядя на неё, словно признавал за собой эту маленькую слабость и почти извинялся в ней. Удивительно, но его насмешливо-издевательская манера общения не вызывала раздражения теперь, когда она ощущала себя на равных с ним, сумев хоть отчасти преодолеть бессмысленный страх, заменив его на разумную осторожность, более уместную в их отношениях. Разговор, который состоялся между ними накануне в Библиотеке, неожиданно помог ей взглянуть на происходящее с другой стороны, осознать пусть небольшую, но при том достаточно важную часть причин, руководящих её поступками, и за это она была благодарна Забини, хоть никогда не признала бы этого. - Видимо не так успешно, как я думал. За последние сутки ты стала заметно смелее. Не знаю, с чем это связано, но сейчас эти изменения будут нам на пользу, Лиззи, - он неожиданно остановился, приобнял её за плечи, прижался губами к виску, шумно вдыхая носом запах волос. Она опешила, удивлённо замерла, судорожно пытаясь понять, с чем может быть связан этот странный прилив нежности, но уже спустя пару секунд всё стало на свои места: больно ударив Турпин по руке висящей на плече сумкой, мимо них громко цокая каблуками промчалась, подобно фурии, невысокая девичья фигура, в которой благодаря длинным светлым волосам и зелёному капюшону на мантии без труда можно было узнать Дафну Гринграсс. Блейз тут же отстранился, проводил свою бывшую девушку недобрым взглядом, ухмыляясь, и как ни в чём не бывало продолжил: - Так объясни мне, с чем связана столь странная реакция студенток Рейвенкло на моё к ним внимание? Вы видите во мне что-то такое, чего я не могу увидеть в зеркале? - Я не знаю ответа на твой вопрос. Наверное, у каждой из нас есть свои причины бояться не столько тебя, сколько всех слизеринцев. Особенно после последних громких событий, произошедших в школе, - он всё так же насмешливо наблюдал за безуспешными попытками отвязаться от неудобного вопроса, не сводя с неё глаз, показывая, что ожидает продолжение. Лиз начинала злиться, снова поддаваясь на его провокации, быстро теряя самообладание, которым готова была хвалиться ещё парой минут ранее. – Я не знаю, что ещё ты хочешь от меня услышать. Я не ясновидящая, не психолог, не умею читать чужих мыслей и понятия не имею, что движет поступками людей вокруг меня. И, следуя твоему же совету, больше не хочу разбираться в причинах чужих поступков и вешать на других ярлыки. - У меня всегда из рук вон плохо получалось давать советы, - разочарованно протянул Блейз, вызвав у неё улыбку. До кабинета оставалось пройти всего ничего, и рассказывать ему о планах на завтра там, поблизости от Менди и остальных её однокурсников, было не самой лучшей идеей, но он словно специально затягивал этот бессмысленный разговор, уже зная о сделанной ей глупости, а теперь просто проверяя её на смелость, ожидая, хватит ли духу прямо признаться во всём. Конечно же, всё это было лишь совпадением – слава Мерлину, она прекрасно это понимала, но время шло, а ей до сих пор не хватило смелости просто выпалить всё на одном дыхании. – Брось, Лиз, во время нашей прогулки у озера у тебя так фантастически получилось дать характеристику Слизерину, так мастерски навешать ярлыки, что можно смело давать уроки. Я просто мечтаю услышать из твоих уст мнение о своём родном факультете. - Сегодня день открытий. Никогда бы не подумала, что слизеринцы настолько обидчивы и злопамятны, - попыталась отшутиться Лиз, но поймав его предостерегающий взгляд, лишь тяжёло вздохнула, собираясь с силами и мыслями. Сначала истерика Менди, теперь мягкий допрос от Забини – как будто окружающие люди делали всё возможное, чтобы не позволить ей провести спокойный, размеренный день, лишённый тревог и забот. – Нет, мы не видим в вас ничего особенного, просто используем логику, которая подсказывает, что слизеринцы никогда не принесут с собой добра, счастья и хороших новостей, и поэтому избегаем общения с вами. Такой ответ тебя устроит? - Нет, не устроит, Лиззи, но у тебя уже нет времени для второй попытки, мы почти пришли. А влюблённым не пристало вести столь неромантические беседы, - съехидничал он, уже заворачивая за угол, где их однокурсники толпились в коридоре, ожидая, когда начнётся занятие и будет открыт кабинет. Она резко остановилась, отступила на несколько шагов назад, пытаясь потянуть его за собой, в то время как ничего не понимающий Блейз удивлённым взглядом смотрел на неё, не сдвигался с места несмотря на все усилия Турпин, продолжая крепко сжимать её ладонь. Она проговаривала про себя многочисленные проклятия, ругая и слизеринца, неожиданно решившего проявить глупое упрямство, и переговаривающихся совсем близко студентов, которые могли бы в любой момент стать свидетелями столь захватывающей картины как попытка потянуть за собой человека в два раза больше себя, и под конец свою нерешительность, привычку до последнего оттягивать то, что всё равно должно произойти. - Мне нужно кое-что тебе рассказать. Наедине, - шепнула она, и спустя пару секунд Забини наконец сдвинулся с места, отошёл дальше от злополучного угла, глядя на неё, как на помешанную. Ей и самой было понятно, что из всех возможных способов сообщить ему свою новость, она сумела выбрать самый наихудший, умудрившись заранее разозлить его, а заодно и смутиться самой, в одно мгновение забыв все слова, тщательно обдумываемые с момента его появления. – Сегодня на завтраке Менди устроила мне сцену, снова пытаясь заверить, что ты задумал что-то и просто обманываешь меня. И как аргумент она привела тот факт, что ты постоянно препятствуешь моему общению с подругами и сам дистанцируешься от них, якобы специально, не позволяя им заметить какие-либо признаки своего истинного отношения ко мне, и следовательно мешая тому, чтобы они открыли мои затуманенные любовью глаза на твою истинную сущность. И… Нужно ведь как-то переубедить их, а у тебя прекрасно получается играть на публику… В общем, я подумала, может нам стоит сходить в Хогсмид втроём, с Менди? - Это ведь не вопрос, Лиза? Не нужно обладать особенной проницательностью, чтобы догадаться, что ты сейчас ставишь меня перед фактом: завтра мы должны сходить в Хогсмид и попытаться переубедить твою подругу, - она согласно кивнула, сцепив в замок ладони, начавшие дрожать под его тяжёлым, прожигающим насквозь взглядом. Как и следовало ожидать, он был зол, даже не пытался скрыть этого, искривив губы в презрительной ухмылке, глядя на неё, как на провинившегося домового эльфа, словно раздумывая над самым изощрённым, жестоким наказанием за совершенную ошибку. Ей снова было страшно, очень страшно находиться рядом с ним, видеть эту отвратительную гримасу ненависти, до неузнаваемости менявшую лицо, превращавшую красивые черты в отвратительно отталкивающие. – Не понимаю лишь, почему бы ей не заняться своей жизнью и перестать совать свой нос в чужие дела. Ладно. Твоя идея конечно хороша, и действительно поможет нам наконец избавиться от надоедливого внимания этой… подруги. Но ты понимаешь, что будет, если мы ошибёмся, Лиз? - Я понимаю… Я постараюсь, чтобы всё прошло отлично. Правда. Для меня это так же важно, как для тебя, ведь если правда откроется, я тоже окажусь в весьма двусмысленном положении, - торопливо прошептала Турпин, всё ещё не решаясь поднять на него взгляд, рассматривая блестящие носы своих туфель, его до блеска начищенные ботинки. Последний раз подобное смущение она чувствовала летом после первого курса, вернувшись домой к своему годовалому брату. Родители доверяли ей заботу о нём, отлучаясь куда-нибудь по делам, с умилением наблюдая за её трепетным отношением к ребёнку, постоянно повторяя, как гордятся свой разумной и ответственной дочерью. А она просто не могла им признаться, что боится лишний раз прикоснуться к этому мелкому существу, постоянно ползающему, что-то лопочущему, начинавшему плакать без какой-либо на то причины, сразу же отходит от него подальше, стоит родителям покинуть пределы дома. Однажды она не выдержала и оставила маленького Локсли одного на полу, в окружении игрушек, которыми он был очень увлечён – а когда вернулась, он был бледный, с синими губами, лежал неподвижно, замерев в странной позе и, кажется, уже перестал дышать. Тогда колдомедики успели спасти ему жизнь, вытащив застрявшую в горле маленькую фарфоровую деталь одной из её кукол, так ловко оторванную любопытным ребёнком; но те ужасные минуты страха, желания умереть, лишь бы избежать объяснения с мамой, невыносимого укоряющего взгляда родителей, навсегда перечеркнувшие её жизнь – те минуты ей не удастся забыть никогда. Это была ужасная случайность, один из тысячи похожих случаев, которые невозможно предотвратить никакой опекой и заботой, потому что случаи такие предначертаны самой судьбою; тем не менее с того рокового дня Лиз всегда ощущала осуждение, и что безграничная любовь, получаемая ей с момента рождения сменилась лишь одним давящим чувством – разочарованием. Она стала разочарованием для самых близких, любимых людей, и никогда об этом не забывала. - Главное, что ты сама понимаешь, что стоит делать, Лиз. Можешь передать своей подружке, как я безумно рад перспективе потратить на неё половину выходного дня. Это будет свидание моей мечты, - он продолжал отпускать ехидные замечания, но его голос теперь звучал расслабленно и шутливо, позволяя ей хоть немного успокоиться, унять дрожь, вызванную страхом перед ним и вновь всплывшим воспоминанием, таким ярким, будто тот страшный день был только вчера. Забини шагнул ей навстречу, одной рукой обнял её плечи, чуть сжал их, показывая странную, неожиданную, но без сомнения приятную поддержку. – Слышишь? Преподаватель пришёл, нам пора. Расслабься, Лиз. Можешь не переживать, ради дела я смогу прикинуться таким милашкой, что ты сама удивишься. ***** Когда Лиз была маленькой, она любила читать книги. С возрастом она сохранила совсем недурную привычку засиживаться до полуночи с очередной книгой в руках, жадно поглощая информацию, впитывая в себя каждое слово, каждую фразу, запоминая особенно важные по её мнению моменты, торопливо, не желая отрываться от влекущих разум страниц, записывая на листочек непонятные никому последовательности цифр и букв – указания номеров страниц и абзацев, которые необходимо было перечитать снова, уже потом, ещё раз не спеша обдумать, настолько глубокой, многослойной, тщательно скрытой выглядела мысль автора в тех строках. Её воображение с лёгкостью рисовало картины простых по форме замков романской эпохи, их вытянутых залов, огромных и просторных, с высокими потолками, устремляющимися вверх, к небу, отягощённых широкими, массивными стенами с узкими редкими окнами, и великолепные в своей сложности готические храмы, пресыщенные башенками с остроконечными шпилями, восхищающие каждой своей деталью, будь то взмывающие ввысь стрельчатые порталы, украшенные преисполненными символизмом рельефами, или ажурные колонны, будто впивающиеся в крестовый свод потолка, или витражные окна, сквозь которые пробивался внутрь помещений лёгкий солнечный свет, преображавшийся от соприкосновения с цветным стеклом. Она представляла себе эти величайшие памятники истории, навсегда потерянные магами в маггловском мире, представляла бескрайние цветущие поля, в отчаянье своей уродливости стремящиеся к солнцу горы, непроходимые тёмные леса - пристанище всевозможных мерзких тварей, скрывающихся преступников или случайно заблудших невинных душ; ей не стоило особенного труда услышать разбивающиеся о скалы исполинские волны бушующего океана, звенящий колокольным звоном ручей, тонкой переливающейся лентой пролегший меж камней, ласкающий своей тихой шуршащей песней шелест листьев в берёзовой роще в ветреный день. Читая, она познавала этот мир, пусть и с помощью своей фантазии, но оказывалась в тех местах, где никогда не бывала и вряд ли когда-либо могла побывать, видела такие вещи, подобия которых невозможно было найти вокруг, слышала то, на что могли не обращать внимание люди в другой точке земли, считая обычным шумом те звуки, которые ей представлялись ласкающей слух песней. Лиз испытывала ни с чем не сравнимое наслаждение, открывая новую книгу, прикасаясь к шелестящим страницам, с волнительным трепетом ожидая новых знаний, с детской наивностью встречая каждого нового героя, проживая вместе с ним жизнь, проходя через трудности и препятствия, захватывающие дух приключения, полные слёз минуты потери, настоящую любовь, через ложь и предательство, горе, отчаянье, одиночество, радость, счастье, ликование. Книги были её домом, уютным и приветливым, её отдушиной и пылкой страстью, единственным, что могло хоть как-то насытить голод знаний, удушающую потребность в открытиях, в новых впечатлениях. Ей хотелось идти вперёд, развиваться, покорять одни вершины и тут же обращать взор к следующим, посвятить всю себя созданию ранее неизведанного, тому, что требовало упорства и настойчивости, внимания и вдумчивости, острого ума, способного анализировать информацию и абстрагироваться от условностей. Родители не понимали её, взволнованно переглядывались, снова и снова находя дочь в библиотеке, забившуюся в огромное кресло сразу с несколькими книгами, одна больше другой. Они называли это не иначе, как затворничество, безрезультатно пытались разговорить её, отвлечь, постоянно приглашали в гости других детей, надеясь, что Лиз подружится с ними, предпочтёт игры со сверстниками тяжёлым старинным фолиантам. Она же с содроганием встречала плаксивую не по годам Сюзан Боунс, начинавшую заливисто рыдать от скуки, от веселья, от предложений остаться подольше, от необходимости уходить домой, от сюсюканья своей тёти, так же как и мистер Турпин работавшей в Визенгамоте. Не получилось найти общий язык и с Невиллом Лонгботтомом, тихим неуклюжим мальчишкой, испуганно вздрагивающим от каждого громкого звука, до трясучки боявшегося свою чрезмерно грозную бабушку, похожую на горгулью. Ей было скучно со своими ровесниками, потому что никто из них не понимал и даже не пытался понять те вещи, о которых она от чистого сердца рассказывала им, делясь своими впечатлениями, переживаниями, наблюдениями. Тогда же родители придумали новый способ отвлечь её: они стали покупать игрушки. Лиз действительно нравились куклы. Прелестные детские лица, болезненно белые, (её кожа тоже была бледной, тонкой, так что местами видно было мельчайшую сеть голубых сосудов), с большими глазами, пушистыми ресницами, идеальными очертаниями аккуратных чуть вздёрнутых вверх носиков и пухлых губ, с блестящими шелковистыми волосами, одетые в шикарные платья, строгие костюмы или атласные парадные мантии. Она с неподдельной радостью встречала каждую новую фарфоровую куклу, даже выделила в своей комнате несколько полок на самом видном месте, которые предназначались специально для них. Через год после первой полученной в подарок куклы на тех полках не осталось больше свободного места, а на неё день и ночь взирали десятки одинаковых распахнутых в удивлении глаз всех цветов радуги, вот только она никогда не играла с ними, находя наслаждение лишь в разглядывании красивых игрушек, придумывания для них имён, историй, характеров. Одна из тех обожаемых ею кукол спустя пять лет оказалась в комнате её брата, лежала на полу, кем-то случайно загнанная под детскую кроватку, найденная любопытным ребёнком, сломанная им, и чуть не стоившая ему жизни. В ту ночь, когда родители сидели у постели Локсли, оставив Лизу одну, испуганную и рыдающую от чувства вины и ненависти к себе, она яростно разбивала эти фарфоровые лица, которые, казалось, насмехались над ней, скривив губы в злобной усмешке; хотела превратить их в пыль, швыряя об пол, бросая в стены, снова и снова била по ним кулаками, топталась ногами, не замечая глубоких кровоточащих порезов, оставляющих бурые разводы на мельчайших осколках, расстилающихся перед ней сплошным ковром. - Лиз, ты нас слышишь? – если бы не Менди, со всей силы ткнувшая ей пальцем в бок, она бы не обратила никакого внимания на Падму, обеспокоено вглядывающуюся в напряжённое, задумчивое лицо Турпин. Она оглянулась по сторонам, пытаясь понять, что происходит, но не обнаружила ничего, заслуживающего хоть какого-то внимания: обед шёл своим чередом, в Большом зале было шумно и многолюдно, а постоянно уходящие и приходящие ученики создавали атмосферу праздничной ярмарки, не хватало лишь громких криков продавцов, наперебой предлагающих купить всё самое лучшее по самой выгодной цене. – Я говорила о том, что сегодня будет пожалуй самый лучший Хэллоуин за все семь лет. МакГонагл показывала нам с Энтони некоторые наброски праздничного оформления Большого Зала – это так красиво, вы себе даже не представляете! Лиз, да что с тобой, дементор подери! - Прости…. Прости. Стыдно сказать, я, кажется, замечталась, - смущённо произнесла Турпин, виновато глядя на раздраженную Падму. В отличие от Забини, словно и не замечающего её состояния, подруги уже не один десяток раз пытались добиться ответа, что с ней происходит. Увы, даже она сама не могла понять, почему именно сегодня все переживания, давно оставленные позади, снова начинали терзать душу; накатывали воспоминания, самые ранние, детские, отрывочные, затягивали в водоворот памяти, хранящий в себе все её страхи, все пролитые слёзы, все несбывшиеся мечты, уже погребённые под рутинными проблемами. Теперь ведь не было смысла думать о том, какой она была десять лет назад, ещё ничего не зная о настоящей жизни, глядя на мир через призму наивной веры в добро, не понимая истинного распределения сил. – Пожалуйста, продолжай свой рассказ, я внимательно тебя слушаю. На самом деле она не услышала ни слова из того, что так вдохновенно говорила им Падма, вернувшись в своё равнодушно-созерцательное состояние так же быстро, как вышла из него с помощью подруг. Её не интересовали праздники, сопровождающиеся бурным весельем, когда необходимо было улыбаться через силу, даже если в душе хотелось выть от боли, слушать радостные песни, смеяться над чужими несмешными шутками, изображать увлечённость, быть частью толпы, быть со всеми, плечом к плечу. Это было дико для неё, непривычно, неуютно, равносильно вечеру, проведённому в склепе, в окружении полусгнивших трупов – столь же много общего она имела с мертвецами, сколько и со своими однокурсниками, устраивающими пир во время чумы, празднующими в то время, как над Магическим Миром уже занесён смертельный удар. «Поднятие боевого духа» студентов, которым из раза в раз, из года в год объяснялись все массовые увеселительные мероприятия, проводимые в том же Большом Зале, где до этого провожали в последний путь их друзей и преподавателей, всегда звучало нелепой отговоркой обычному желанию закрыть глаза, отвернуться от суровой правды, с лёгкостью променяв её на сладкую ложь, приносящую облегчение и обманчивую стабильность. Странно, но Турпин не спешила радоваться достаточно спокойной реакции Блейза, хотя имела для этого достаточно поводов: он легко согласился на эту рискованную аферу и не стал обвинять её в скоропалительности, а ведь было понятно, что не стоило принимать такие решения без него. Но даже не его подозрительная сговорчивость была причиной задумчивости, и не страх перед завтрашним днём, – хоть она не могла быть настолько уверена в своих способностях, чтобы не бояться этого серьёзного испытания, - и не раскол между ней и Менди, становящийся всё более заметным, разрастающийся с каждым их разговором. Её терзало изнутри чувство неправильности происходящего, непрерывно борющееся с противоположным ощущением: ей впервые за несколько лет казалось, что она находится на своём месте. Лиз бы посмеялась над столь выраженной борьбой добра и зла, извечной и прозаичной, воспетой не одним поэтом, нарисованной не одним великим художником, обдуманной ни одним философом, но когда борьба эта разворачивалась внутри неё, почему-то переставала быть такой забавной в своей банальности. Так просто находиться на одном берегу лишь до того момента, пока другой берег не становится близким и доступным. После обеда они с Менди отправились на Историю Магии, по пути перебрасываясь какими-то обыденными фразами, для двух еле знакомых людей составившими бы великолепную беседу, но для двух лучших подруг звучавшими жалко и неубедительно. Броклхёрст явно не хотела показывать свою обиду, но лицо выдавало её каждый раз, когда она задумывалась о чём-то и теряла над собой контроль, сразу же забавно надуваясь, совсем как избалованный вниманием ребёнок, требующий для себя всё больше и больше заботы. Она больше не затрагивала Забини в разговорах с Лиз, зато усиленно намекала на его отрицательное влияние на их дружбу, говорила чуть ли не загадками, сопровождая каждую свою фразу излишне живой мимикой. На сообщение же о том, что слизеринец «с большим удовольствием познакомится с лучшей подругой своей возлюбленной» она только хмыкнула, задумалась на пару минут, после чего всем своим видом показывала, что это известие ничуть не изменило её мнение. На Истории Магии было как обычно невыносимо скучно. Профессор Бинс монотонно зачитывал текст своей лекции, перечислял даты и связанные с ними события, не делая ни единой паузы, так что все слова сливались в один звук, эхом отдающийся от стен кабинета и действующий на студентов усыпляющее. Менди сидела, облокотившись локтями на стол, подперев руками подбородок, и подобно большинству студентов полусонно клевала носом под успокаивающий, лишённый эмоций голос приведения, напоминающий треск сверчков в летнюю ночь. Лиз держалась из последних сил, стараясь не поддаваться всеобщей атмосфере сна, хотя сама завидовала Сандре, проявившей мудрость истиной рейвенкловки предпочтя поспать в своей удобной кровати, а не на жесткой поверхности стола, и после обеда отправившейся в спальню. Боковым зрением она заметила, как кто-то прошмыгнул внутрь кабинета, выдав себя приглушённым шелестом мантии, на ходу задевавшей тесно поставленные столы. Встрепенувшись, Турпин оглянулась по сторонам, обернулась, изучая последние парты, куда, как ей показалось, направился нежданный гость, но не обнаружила никого нового, пристально вглядываясь в макушки спящих студентов. Тряхнула головой, отгоняя от себя обманчивое видение, сосредоточила взгляд на полупрозрачной фигуре профессора, зависшего в воздухе. - Тысяча девятьсот семьдесят третий год, по решению объёдинённой Лиги Волшебников и Волшебных Существ при Министерстве Магии создаётся специальный комитет, предназначенный для расследования дел, связанных с незаконным… - тихо бубнил профессор Бинс себе под нос. Лиз потёрла пальцами виски, пытаясь прийти в себя и собраться с мыслями. Быть может, ей просто нужно было больше отдыхать и меньше переживать? Или причиной этих непонятных и пугающих галлюцинаций были ночные кошмары, часто преследующие её в последнее время, расшатывая и без того не самые крепкие нервы? Она совсем не чувствовала себя сумасшедшей, но эти странные шаги в коридоре, необъяснимые, неконтролируемые и ничем необоснованные приступы страха, настигающие её вот уже второй день подряд, заставляли серьёзно задуматься, насколько настоящей была реальность, где подруги стали предателями, а враги – помощниками. В этот момент Турпин заметила, что Менди настороженно смотрела на неё, прищурив глаза, нахмурив брови, отчего её лицо выглядело непривычно серьёзным. После шести лет, проведённых вместе, постоянно находясь рядом, будучи запертыми в стенах школы, ограничены её огромным пространством, которого всегда оказывалось слишком мало для возможности уединения, они научились замечать малейшие детали, понимать друг друга по намёкам, жестам, взглядам, даже вздохам. Поэтому сейчас Лиз понимала: у неё большие проблемы. - Что с тобой, Лиза? На тебе лица нет, - шепнула ей подруга. – Всё нормально, Менди. Просто… я ведь не могу не замечать всего, что говорят вокруг, о чём весь Хогвартс перешёптывается за моей спиной. Но… Знаешь, это того стоит. Наши с Блейзом отношения стоят всего этого, - выкрутилась она, специально переведя тему на Забини, чтобы скорее отвлечь подругу от своего странного состояния. Броклхёрст закатила глаза, возмущённо фыркнула и отвернулась, смешно надув пухлые щёки, так вовремя, замечательно просто избавив их обеих от необходимости продолжать этот однобокий, раздражающий, бессмысленный разговор. Она злилась, не могла больше выносить постоянного упоминания этого имени, будто преследующего её по пятам, постоянно присутствующего рядом, не оставляющего ни на занятиях, ни за едой, ни в спальне. Блейз Забини становился неотъемлемой частью жизни студенток седьмого курса факультета Рейвенкло, перетягивал на себя всеобщее внимание, не делая ровным счётом ничего, лишь одним своим существованием и присутствием в стенах школы затмевал все самые свежие новости, шокирующие слухи; что бы не происходило в их жизни, что бы не начинали они обсуждать, всё сводилось только к нему. Вот что мучило Менди, заставляло срываться по пустякам, устраивать подругам маленькие скандалы, постоянно обижаться: это была гремучая смесь зависти и ревности к слизеринцу, который, как ей казалось, незаслуженно получает столь желанное ею внимание. Она привыкла не задумываясь пользоваться своей способностью очаровывать людей, наслаждаться впечатлением, с лёгкостью производимым на окружающих, стоило лишь кокетливо улыбнуться или посмотреть кому-нибудь в глаза своим коронным жалобным взглядом – никто не мог устоять перед её невинной детской внешностью, внушающей обманчивое мнение о беззащитности, тонкой, ранимой душе. Ей нужно было видеть восхищение, чтобы её защищали и оберегали, но вовсе не потому, что в этом была какая-либо необходимость, а из болезненного себялюбия, подпитываемого поначалу ничего не понимающими близкими людьми, охотно дающими ей желаемое. Вот только с течением времени даже миловидные черты не могли скрыть злобы, алчности, эгоистичности, отпечатывающихся на её лице. Восторг в голосе собеседника сменялся на равнодушие, ласковые слова утешения уступали раздражённым покрикиваниям, а её капризы не только больше не исполнялись, но и высмеивались. Разве могла она спокойно выдержать появление Забини, окончательно перетянувшего на себя обожание лучшей подруги, вызывавшего неподдельный интерес даже у Сандры, бывшей её самой верной и надёжной опорой? До конца занятия Менди так и не промолвила ни слова, бросая в сторону Турпин многозначительные взгляды, ожидая, что она заговорит первой, попытается исправить допущенную ошибку. Но Лиз, к своему стыду, на какое-то время вовсе забыла о присутствии рядом подруги. Как только призрачная фигура профессора Бинса исчезла в стене, Лиз начала собирать свои вещи, как попало скидывала в сумку так и оставшийся чистым пергамент, перо, чернила, боясь отстать от остальных студентов, стремительно покидающих кабинет, остаться в одиночестве после пугающих видений. К своему удивлению, у двери она увидела ожидавшую её Менди, всё ещё недовольную, с обиженно поджатыми губами, но никуда не ушедшую, хотя на следующие занятия им всё равно необходимо было разойтись в разные концы замка. Благодарно улыбнувшись надутой подруге, она поспешила выйти вместе с ней в коридор, и они молча, быстрым шагом пошли в сторону лестниц. Заворачивая за угол, они чуть было не столкнулись с кем-то, испуганно отшатнулись, налетев друг на друга; Броклхёрст отступила на пару шагов назад от загадочного незнакомца, еле слышно чертыхнувшись. - Простите. Я, кажется, слегка вас напугал, - перед ними стоял Забини, окидывая взглядом то одну, то вторую девушку, улыбаясь так очаровательно дружелюбно, словно испытывал неподдельное счастье от одного лишь их вида. Турпин натянуто улыбнулась в ответ, вспомнив, что вроде как тоже должна излучать счастье от встречи с любимым человеком, хотя внутри вся напряглась, посчитав подозрительным такое поведение в отношении Менди, ведь раньше он предпочитал демонстративно игнорировать её присутствие. Он быстро и ловко притянул Лиз к себе, обхватив руками за талию, оставил на щеке лёгкий поцелуй, и хитро прищурил глаза. - Я бы сказала, что не слегка. Стоит быть поаккуратней на поворотах: будь у меня в руке волшебная палочка, Лизе бы ещё долго пришлось бегать на свидания в Больничное крыло, - злобно процедила Броклхёрст, снова скрестив руки на груди, будто это действительно могло оградить или защитить её от слизеринца. Блейз легко и весело рассмеялся, хотя не трудно было догадаться, что это была вовсе не шутка или ехидная подколка в его адрес, а скорее открытое проявление ненависти; его испытующий взгляд снова был направлен прямо на храбрящуюся рейвенкловку, ещё сегодня утром не знавшую, как скрыться, убежать от такого настойчивого внимания. Заметив это, Лиз попыталась незаметно ткнуть его пальцем в бок, с содроганием ожидая оглушительного скандала, которому уже было положено начало. Но её опасения были напрасны: на этот раз Менди выглядела вполне уверенно, без тени страха или смущения отвечала ему прямым взглядом, бросала немой вызов, намереваясь биться до победного конца. - Хотел бы я сказать, что удачно всё рассчитал, застав вас врасплох после утомительной Истории Магии, но это было бы ложью; значит, сегодня мне просто повезло, - с ироничной улыбкой ответил Блейз, если и не разрядив обстановку, то по крайней мере не позволив ей накалиться до того состояния, когда любое неосторожное движение, любое неправильно подобранное слово могло бы внезапно перерасти в настоящую перепалку. Турпин облегчённо выдохнула, убедившись, что он явно не намерен окончательно ухудшить и без того не самое лучшее к себе отношение; Менди же была удивлена его добродушному тону, выглядела окончательно сбитой с толку, с тенью сомнения оглядывала взволнованное лицо своей подруги и обнимающего её парня, не проявляющего внешне ни тени неискренности. – На самом деле, отбросив шутки, я пришёл с важным делом. Думаю, Лиз вам ещё ничего не говорила? Вижу, что нет. Чтож, тогда у меня есть возможность вызвать гнев на себя и самому сообщить тебе, Менди, что я снова намереваюсь украсть твою подругу на весь сегодняшний вечер. - Украсть? На весь вечер? – недоумённо переспросила Менди, в полной растерянности глядя на Забини, разговаривающего с ней так просто, будто они были хорошими друзьями. Её пальцы начали теребить кожаный ремешок сумки, свисающий с плеча, выдавая волнение. Лиз было искренне жаль подругу: она уже не раз успела испытать на себе его способность удивлять, а потому прекрасно понимала весь спектр её чувств, от раздражения вышедшей из-под контроля ситуацией, внезапно принявшей непредсказуемый поворот, до ощущения собственной беспомощности перед лицом врага, обескураживающего своим обаянием, заманчивым дружественным тоном. Даже привыкшая, казалось бы, к подобного рода сюрпризам Турпин сейчас терялась в догадках относительно смысла его странных слов, лишь смутно представляя себе, что он мог задумать. - У меня были грандиозные планы на сегодняшний вечер, и они предполагают наше с Лизой отсутствие на ужине. Я надеюсь, ты простишь меня, Лиззи, за то, что я выдам высказанные тобой переживания? – он заглянул в её расширившиеся от изумления и страха глаза, подбадривающее улыбнулся, ожидая ответа. Турпин молчала, судорожно пытаясь понять, о чём он говорит, испуганно думала, что это его жестокая изощрённая месть за её утреннее предложение о прогулке вместе с Менди. Почувствовав, как его ладони всё сильнее сжимаются вокруг талии, напоминая о необходимости сказать хоть что-нибудь, она обречённо выдохнула тихое «да», позволив ему продолжить. – Лиз боится, что вы будете сильно обижены, если последний школьный Хэллоуин она проведёт со мной, а не с вами, и я меньше всего хочу быть причиной её ссор с подругами. Поэтому хочу открыто спросить у тебя, Менди, не будешь ли ты против, если весь сегодняшний вечер она проведёт вместе со мной? - Ну конечно же я не против, - не задумываясь ответила Менди с таким облегчением, будто только что услышала о помиловании после долгого зачитывания обвинительного приговора. На её губах появилась кокетливая, чуть заигрывающая улыбка, взгляд, направленный в сторону Блейза, выражал высокомерное торжество, поза стала расслабленной. Ему без особенных усилий удалось очаровать Броклхёрст, позволив ощутить себя хозяйкой ситуации, дав ей право не просто высказать своё мнение, не только прикоснуться к чужому счастью, как предлагала Лиз совместным походом в Хогсмид. Он доверил ей решать чужую судьбу, почувствовать своё могущество по отношению всего лишь к одному вечеру двух людей, но даже эта мизерная власть кружила голову ей, истосковавшейся по комплиментам, по обожанию, по сладкому, влекущему, обманчивому впечатлению управления чьей-то жизнью. – Надеюсь, вы отлично проведёте время. ***** - Прими мои искренние восхищения. Впервые за шесть лет, что я знаю Менди, кому-то удалось так непринуждённо и быстро заставить её передумать. Хэллоуин – это святое для них, и я бы никогда не решилась даже думать о том, чтобы пропустить праздничный ужин. А это… Она сама сказала, что не против! Пожелала нам удачно провести время! В голове не укладывается, как такое возможно, - Турпин размахивала руками, выкладывая из сумки на стол необходимые для занятия предметы, восхищённо смотрела на Блейза, вдруг ставшего молчаливым и задумчивым. Он неторопливо перелистывал страницы учебника по Нумерологии, с интересом разглядывая причудливо выглядящие огромные формулы, нагромождённые друг на друга подобно остроконечным тонким башенкам, наспех приделанным к массивному грубому зданию, дабы сгладить его уродливость. - Поверить не могу! За пару минут до нашей встречи она испытывала к тебе настоящую ненависть, а лишь спустя пару минут после общения с тобой готова была, кажется, броситься к тебе с дружескими объятиям. Ты просто очаровал её! – она всплеснула руками, села на своё место, заинтересованно глядя на него, ожидая хоть какого-нибудь ответа. Забини же словно не слышал этого бурного потока восторга, который выплёскивался из неё вопреки данному самой себе обещанию не пытаться вести с ним беседы, гордо молчать, не поддаваться больше на его ехидные шуточки и тонкие подколки. Она была удивлена его равнодушию, ожидая от самовлюблённого слизеринца очередных высокомерных наставлений, торжественных речей, изобличающих её неспособность справиться с проблемой, с которой ему удалось разобраться без каких-либо усилий; уже не первый день ей приходилось быть свидетельницей самолюбования, выражающегося в длинных монологах, полных иронии и насмешки над глупостью окружающих, а сейчас, имея веские основания гордиться собой, он молчал, приводя её в замешательство. - Это было не так сложно, как ты думала и как пыталась представить мне. Даже слишком легко в подобных условиях, - тихо ответил он, лишь на секунду повернувшись в сторону Лиз. Как только дверь кабинета открылась, его взгляд тут же метнулся в сторону вошедшего, оказавшегося Дином Томасом, пробежался по чрезмерно серьёзному гриффиндорцу, поморщившемуся как от зубной боли при виде сидящей внутри парочки. Блейз же испытующе смотрел в сторону входа, откуда доносились звуки приближающихся шагов, явно ожидал кого-то, нетерпеливо постукивая пальцем по краю раскрытой перед ним книги. – Секрет очень прост, Лиззи. Мне просто по волшебной случайности удалось сначала напугать твою подругу, столкнувшись с вами на углу, потом привести её в замешательство своим дружелюбием, а потом лишь умело воспользоваться её растерянностью. Я уверен, что уже сейчас она злится, обдумывая свой ответ, и не может понять, почему поступила вопреки своему желанию, и заискивающе улыбалась мне вместо того, чтобы послать в мою сторону пару проклятий. Сейчас она наивно спишет всё на моё очарование, будет считать, что я произвёл на неё хорошее впечатление, может быть начнёт менять своё мнение, обдумывая нашу завтрашнюю прогулку. Но на самом деле я просто сыграл на её слабости, подкупил обычной лестью. - И зачем же ты рассказываешь свои секреты мне? – спросила она, нахмурившись, переводя взгляд от Забини, застывшего в одной позе, напряжённо вглядывавшегося в каждого заходящего в кабинет ученика, к входной двери, с интересом ожидая развязки. Ей не терпелось узнать, кого же он ждал с таким упорством, что вовсе не находил нужным обращать своё внимание на девушку, несмотря на постоянно увеличивающееся количество их однокурсников, видящих это обоюдное равнодушие. Даже его слова звучали как нелепая ошибка, случайное откровение задумавшегося человека, ещё не успевшего до конца осознать свою оплошность, ещё всецело находящегося в своих мыслях. – Странно открываться мне, когда ты и мной управляешь точно таким же простым способом. Не боишься, что я больше на это не куплюсь? - Ох, Лиззи, милая моя Лиззи, - весело и довольно рассмеялся Блейз, откинувшись на спинку стула, вальяжно развалившись, словно всё это время он напряжённо ожидал именно одного лишь этого вопроса. Его рука обхватила её за плечи, заставила отклониться вслед за ним, так что Турпин оказалась полулежащей у него на груди, пальцы поглаживали волосы, перебирали прядь за прядью, вызывая в ней нестерпимое желание ударить по ним чем-нибудь тяжёлым. По крайней мере он вовремя вспомнил о необходимости играть роль влюблённых, и только что зашедший в кабинет Терри Бут, долго мечущийся от одного стола к другому, выбирая себе место, имел возможность внимательно изучить свою однокурсницу в объятиях слизеринца – и возможностью этой он воспользовался по максимуму, не сводя с них любопытного взгляда, напоминающего интерес колдомедика при встрече с неизвестной и непонятной пока ещё болячкой, представшей перед ним во всём цветущем великолепии и при том обязательной к излечению. Забини склонился к её уху, продолжил говорить заговорческим шёпотом: - Неужели ты действительно думаешь, что знание сути ошибки убережёт тебя от неё? Ты ведь сама только что сказала, что понимаешь, как легко мне удаётся манипулировать тобой, стоит лишь захотеть, но снова и снова попадаешься в эту же ловушку. Более того, даже я, сам рассказывающий тебе об этой маленькой уловке, запросто могу быть одурачен таким же элементарным образом. Наши чувства, Лиззи, с лёгкостью могут заглушить голос разума, поэтому ими так легко и увлекательно играть. Вижу, тебе это уже нравится. - Вовсе нет. Я просто не хочу постоянно врать Менди и выкручиваться перед её дотошными вопросами, а потому буду счастлива, если ты сам убедишь её в своей честности, раз уж для тебя это так легко, - тихо пробурчала она, откидывая волосы назад, лишь бы вырвать их из его цепких пальцев. Пожалуй, теперь его прежняя задумчивость нравилась ей гораздо больше наглой самоуверенности, непременно несущей за собой неимоверно раздражающие поучительные проповеди. Она не хотела признавать его правоту, не была готова к этому серьёзному и слишком тяжёлому шагу, а потому каждый раз с долей еле скрываемой злобы выслушивала характеристики, бьющие точно в цель, по самым больным местам, раздирая еле заросшие глубокие раны. – Не нужно пытаться впутать меня в свои развлечения, Блейз. Если тебе нравится играть чужими чувствами, давай, играй сколько угодно, но без меня. Я не хочу не слышать, не знать ничего о твоих секретах и уловках, я готова и дальше осознанно обманываться. Сам-то ты не боишься потерять надо мной контроль? - Нет, Лиззи, я не боюсь. Ты же не думаешь серьёзно, что сейчас я контролирую тебя? Брось, в таком случае ты слишком меня недооцениваешь. Если я захочу, милая моя, ты даже вздохнуть не сможешь без моего ведома, и для этого мне не понадобятся эти банальные смешные уловки, которыми ты только что так восторгалась. Надеюсь, ты будешь вести хорошо, и мне не понадобится подтверждать свои слова действиями? – Он посмотрел в её глаза, чуть сузившиеся, блестящие от гнева, широко улыбнулся, оставшись довольным увиденной реакцией. Турпин со всей силы сжала руки в кулаки, сдерживая обуревающий её гнев, мечтая влепить ему звонкую оплеуху, а ещё лучше – сразу наслать парочку страшных проклятий, на излечение от которых ушёл бы не один месяц или год. Но вместо этого она улыбалась, переступая через себя, беря под контроль свои эмоции, желая доказать ему, что снова запугать её будет не так-то просто, как раньше. – Слушай, смотри и учись. Сейчас я помогаю тебе разобраться с твоей настырной подружкой, но в следующий раз, когда возникнут какие-либо проблемы, будешь решать их сама. Впрочем, если считаешь, что и без моих советов сможешь со всем справиться – прошу, докажи мне это на деле. Потому что пока я слышу от тебя только неуместные рассуждения о морали вперемешку с пустым бахвальством. - Блейз. – он замолчал, нехотя обернулся на звук своего имени, недовольным взглядом окидывая приближающегося к нему Нотта. Лиз громко выдохнула, принялась поправлять волосы резкими движениями, выдававшими нервозность, пригладила чёлку, пытаясь закрыть ей глаза, отгородиться от Теодора, одним своим видом внушающего страх. Если бы она была маленькой, то непременно бы убежала к себе в комнату, залезла на кровать, накрылась одеялом с головой и лежала так, не шевелясь, напряжённо вслушиваясь в каждый шорох, опасаясь прихода внушающего ужас слизеринца; но в семнадцать лет такое поведение было уже не позволительным (впрочем, если бы не долг, никакие возрастные рамки не помешали ей поступить как ребёнку), поэтому приходилось нервно ёрзать на стуле, сильнее прижимаясь к Забини, казавшемуся сейчас оплотом спокойствия и безопасности. А ведь ещё совсем недавно его появление вызывало в ней такой же дикий испуг, когда голос предательски дрожал, кровь отливала от лица, делая его мертвецки бледным, ноги подкашивались, становились такими тяжёлыми, что любое движение ими непременно должно было привести к падению. - Письмо у тебя? – спросил Теодор, остановившись перед столом, оперся руками на столешницу, нависая над ними, высокий и худощавый, в казавшейся слишком объёмной для него мантии, совсем как дементор над своими будущими жертвами. У него было широкое лицо, с выступающими вперёд скулами, слегка приплюснутым носом, словно наполовину вдавленным в череп, невысокий лоб с бровями, нависающими над небольшими, постоянно прищуренными глазами; его необычная внешность, в которой с трудом угадывалась примесь азиатской крови, наверняка бы вызывала большой интерес у девушек, не окажись его однокурсниками обладающий неоспоримой мужской красотой Забини, то ли щедро награждённый природой, то ли удачным стечением обстоятельств унаследовавший лучшие черты своей красавицы-матери, и утончённый смазливый Малфой, чей ужасный характер вкупе с излишней женственностью черт придавал ему необъяснимое очарование. Тем не менее, было в Нотте наравне с привлекательностью и что-то отталкивающее, сразу вызывающее неприязнь, что-то неуловимо неправильное, даже гадкое, и глядя на него всегда возникало странное чувство, будто смотришь не на человека, а на омерзительное существо, непредсказуемое в своём гневе. - Нет. Его забрала себе Дафна, - голос Блейза был ровным, спокойным, лицо выражало равнодушие, и лишь на долю секунды ей показалось, что уголки его губ взметнулись вверх, в порыве растянуться широкой улыбкой, которую в последний момент удалось сдержать. Произнесённое им имя прозвучало неожиданно, как гром среди ясного неба; Лиз с интересом покосилась на него: только сейчас она поняла, что он всегда называл свою бывшую и, скорее всего и будущую девушку, по фамилии, вкладывая в это короткое «Гринграсс» столько пренебрежения, будто говорил о своём домовом эльфе. Но, удивительно, как презрительно, резко, неприятно звучало в его устах красивое имя «Дафна» - так же, как звучало «грязнокровка» из уст Малфоя в адрес любого магглорождённого волшебника. Эта была ещё одна странность, не поддающаяся её разуму, окончательно перевешивающая ту чашу на весах размышлений, на которой были доводы не доверять Забини, считать его нелепый план обманом не только для окружающих, но и для неё. - Как? Я же просил вас с Драко взять его себе! – Нотт не выглядел испуганным, но начал сипеть, словно был сильно простужен, слегка побледнел, на секунду слившись по цвету с воротом белоснежной форменной рубашки, и на его лице стали отчётливо видны обычно бледные, а оттого незаметные, веснушки, мелкой россыпью рыжевато-коричневых точек усеивающие нос и щёки; потом его кожа попеременно приобретала зелёный, фиолетовый, серо-синий оттенок, пока не стала насыщенно-багровой. Он пробежался глазами по Лиз, отчего она нервно передёрнула плечами, мысленно упрекнув себя в чрезмерно любопытном и настойчивом разглядывании слизеринца, широко распахнутыми глазами уставился на Блейза, продолжающего равнодушно взирать на разъярённого однокурсника, в то время как у неё от страха появились мурашки. – Как его могла забрать Дафна? - Очень просто. Взяла и забрала. Сказала, что отдаст его лично тебе в руки, - с ноткой раздражения ответил Забини, недвусмысленно показывая, что хотел бы скорее закончить этот утомительный разговор. Тео же то ли не понимал этих прямолинейных намёков, то ли просто игнорировал их, что было более вероятно с его удивительно несдержанным своенравным характером, во всей красе проявившимся в этом небольшом разговоре. Видимо догадавшись, как долго может продолжаться их взаимный обмен взглядами, один из которых выражал злобу, граничащую с немой угрозой страшной мести, а другой – предостережение от необдуманных действий, Блейз аккуратно отодвинул от себя Турпин, наклонился вперёд, облокотившись локтями о поверхность стола, и, нагло ухмыльнувшись, тихо сказал прямо в искажённое уродливой гримасой лицо однокурсника: - Твоё письмо, твоя девушка и твои проблемы, Теодор. Если тебе больше нечего сказать по делу, то я предпочёл бы оказаться вне твоего общества. Губы Нотта дёрнулись, расплываясь в нервной, плотоядной улыбке, придающей ему законченный идеальный образ настоящего сумасшедшего, получающего болезненное удовольствие от всего происходящего, от нескрываемой ненависти, будь то ненависть сжигающая изнутри его самого или та, которую испытывали к нему. Не сдержавшись, Лиз снова подняла на него взгляд, видела, как напряжённо он играет желваками, испытывала сильный страх, но как заколдованная продолжала оглядывать его, не в силах остановить себя, хотя голос разума настойчиво подсказывал, - нет, голос разума отчаянно кричал, надрываясь и закашливаясь, - что это слишком заметно, открыто, подозрительно, странно… Она безотрывно смотрела на него, но не с обожанием влюблённой, ни с восторгом очарованной девушки, ни с интересом тонкого ценителя глубоких и неоднозначных характеров; но с обречённостью, с какой смотрят волшебники на летящий в них зелёный луч Авады Кедавры, осознавая, принимая скорый конец, не пытаясь отсрочить его бесполезными движениями, гордо встречая его прямым взглядом. Теодор рывком оторвал руки от стола, так же резко развернулся и в несколько быстрых шагов оказался у своего стола, где его уже ждала, косо поглядывая на разыгрывавшуюся в конце кабинета сцену, Миллисента Буллстроуд. Она провела рукой по волосам, якобы поправляя их – такой естественный девичий порыв, легко выдающий желание понравится, предстать в наилучшем виде перед объектом своего обожания, - но напротив лишь сильнее взлохматила толстыми короткими пальцами отдельно торчащие из хвоста короткие, будто оборванные кем-то пряди. Кажется, она сказала ему что-то, отчего Нотт склонился близко к её лицу, шёпотом выговаривая слово за словом, быстро двигая тонкими губами, складывающимися в кривую ухмылку как только он замолкал. Её пальцы вцепились в край стола, грозя отломить от него огромный кусок, голова опускалась всё ниже, словно в поклоне, ресницы трепетали, скрывая слёзы – судя по страдальческому выражению лица, открывшемуся в тот момент, когда слизеринец закончил свою пылкую речь и сел на место, ей стоило огромных усилий не зарыдать. - Боишься Нотта? – неожиданно спросил Забини, и, очнувшись, Лиз перевела на него взгляд, успев заметить, что его глаза до этого тоже были направлены в сторону подавленной Буллстроуд, опустившейся на стул рядом с Теодором с глухим звуком упавшего на пол мешка драконьего навоза, эхом разнесшимся по всему кабинету. Турпин смутилась, опасаясь, что её чрезмерное внимание к Нотту может быть воспринято превратно, задумалась над ответом, но эта задумчивость уже была воспринята за ответ. – Это правильно. Поговорим после занятия, и я расскажу тебе одну очень занимательную историю. ***** - Это было в начале третьего курса, в середине октября. Посреди ночи меня разбудили странные тихие звуки, напоминающие скрежет когтей по железным прутьям клетки – на каникулах такие звуки часто издавал мой филин, когда хотел немного полетать на свободе, наверное, именно поэтому я так легко проснулся. Я не сразу заметил приглушённый, сдавленный шёпот, и мычание, перемежающееся с всхлипами, доносящиеся с другого конца комнаты, где спали Кребб и Гойл. Признаюсь честно, схватив палочку и применив Люмос, я рассчитывал увидеть что-нибудь очень… забавное. Или мерзкое. Мои ожидания почти сбылись: у кровати Гойла стоял Теодор, тихо что-то шептал, а его руки держали подушку, плотно прижатую к лицу Грегори, отчаянно размахивающего в воздухе руками и ногами, безуспешно пытающегося ударить Нотта, скребущего ногтями стену над изголовьем – этот звук и разбудил меня. Каким-то чудом Драко проснулся почти одновременно со мной – быть может, от света моей волшебной палочки, - и увидев происходящее начал громко орать. От этого визга испуганно подскочил Винсент, на удивление быстро сообразивший, что происходит, вместе со мной кинувшийся оттаскивать Тео, и чуть позже к нам на помощь пришёл Малфой. Нотт с таким остервенением давил на подушку, что мы втроём не могли сдвинуть его с места, только спустя несколько минут скрутили ему руки и связали заклинанием, успев как раз вовремя, потому что у Гойла уже начинали синеть губы. Спросонья староста долго отказывался вставать и идти звать декана, решив, что это наша глупая шутка; а Нотт продолжал удивлять нас своим поведением, не пытаясь вырваться, разочарованно вздохнув, когда мы убедились, что Грегори в порядке. Он молчал в ответ на все наши попытки узнать, что произошло, окидывал нас равнодушным взглядом, а Снейпа и вовсе встретил с радостной улыбкой, чем даже его поверг в шок. Объяснение, данное декану, было довольно простым: Тео не мог выспаться, потому что ночами его постоянно будил заливистый храп Гойла, и он решил его задушить. Наверное, не стоит описывать, каким чутким стал наш сон после этого происшествия? - Ты не шутишь? – ошарашено поинтересовалась Турпин, хотя, несмотря на свой вопрос, была уверена, что всё рассказанное Блейзом было абсолютной правдой. В памяти всплыл пристальный, неотрывный взгляд Нотта, уже несколько раз останавливающийся на ней в Большом Зале, и она поёжилась, представив, как с таким же пугающим взглядом он смотрел на белоснежное сукно подушки, прижимаемой к лицу своего однокурсника. А ей ещё казались ужасными те детские драки, что изредка случались на Рейвенкло, вызывавшие шквал обсуждения, всеобщего негодования и осуждения, сборы студентов в гостиной с зачитыванием долгих, нудных нравоучений, призывавших решать все конфликтные ситуации с помощью созидательного диалога. Удивительно, как в стенах одной школы, в одно и то же время ученики разных факультетов существовали словно в разных мирах, в реальностях, перпендикулярных друг другу, имеющих лишь одну точку соприкосновения, выражающуюся в общих помещениях и преподавателях. – И после этого Нотт до сих пор учится в Хогвартсе? Как такое возможно? Неужели Дамблдор знал об этом и позволил ему спокойно разгуливать среди других учеников с волшебной палочкой? - Ещё пару недель весь Слизерин на ушах стоял. Знаю, что Дамблдор вызывал в школу Нотта – старшего, несколько раз вызывал к себе нас, долго расспрашивая про подробности той ночи, про наши взаимоотношения с Тео, узнавал, что мы думаем по этому поводу и какое наказание считаем подходящим. Можно подумать, что в тринадцать лет мы много понимали, чтобы разумно рассуждать о таких вещах. Видимо, принимая решение о его судьбе в нашем покойном директоре снова взыграла вера в добрую сущность каждого человека, и Нотт был благополучно возвращён в нашу спальню, а нас попросили по возможности не напоминать ему о произошедшем, объяснив его странное поведение стрессом, вызванным свадьбой отца. Жаль, что тогда я не сообразил, как легко и безнаказанно можно избавляться от тех, кто мне не по душе, каждый раз ссылаясь на стресс от очередной свадьбы матери, - хмыкнул Забини, задумчиво замолчав на минуту, словно вспомнил что-то очень неприятное для себя, углубился в свои переживания. Быстро опомнившись, он весело усмехнулся в ответ на удивлённый и полный любопытства взгляд Лиз, и добавил: - Зато Кребб и Гойл до сих пор пьют перед сном зелье, избавляющее от храпа. До этого с ними и правда порой просто невыносимо было спать в одной комнате. - Это ужасно… и отвратительно. Это же не просто детская шалость, он чуть не убил человека! Не понимаю, что могло заставить Дамблдора принять подобное решение, - покачала головой Лиз, растерянно оглядывая коридоры, по которым они шли, петляя, попадая то в до отказа забитые учениками широкие проходные, соединяющие этажи с лестницами, всегда ярко освещённые огромными люстрами, то в тёмные тупики с причудливыми углами и поворотами, в конце которых каким-то непонятным образом обнаруживалась дверь, ведущая дальше; на одной из стен таких укромных сквозных помещений изредка можно было встретить узкие, вытянутые от пола до потолка окна-бойницы и сквозь них тонкой полосой пробивался днём – яркий солнечный свет, вечером – приглушённый оранжевый свет наружных факелов замка, а сейчас – отблески разноцветных огней, которыми была украшена не только школа, но и вся прилегающая к ней территория. Турпин же не замечала этой красоты, углубившись в свои мысли: ей сложно было поверить, а уж тем более открыто признать, что Дамблдор мог ошибаться, закрывать глаза на происшествия, подобные случаю с Ноттом и Гойлом, надеясь на благотворное влияние времени и давая возможность исправиться тем, кого исправлять нужно было только принудительно. Для подавляющего большинства студентов Дамблдор был нерушимым авторитетом, примером для подражания, образцом мудрости, честности, непредвзятости и, главное, понимания, которое не все преподаватели стремились проявить к проблемам своих подопечных, связанных с их возрастом, личными переживаниями, особенностями взросления. Нет, покойный директор не мог жестко обмануться, недоглядеть, не увидеть. Если он принял то решение, значит знал намного больше, чем было известно остальным. – Нотт и сейчас выглядит слегка… ненормальным. Что это за загадочное письмо, из-за которого он так разволновался? – спустя пару минут размышлений, вновь подала голос Лиз. - Письмо от отца, насколько я успел разглядеть за те пару секунд, что оно находилось у меня, прежде чем Гринграсс выхватила его своими цепкими ручонками. И гадёныш Малфой моментально вспомнил о своих важных делах, сбежав из-за стола, чем серьёзно меня подставил, ведь знал же, что я не буду с ней спорить. Вообще-то именно Драко должен был забрать себе письмо, но он умудрился подставить меня дважды, перепоручив эту миссию мне, хотя не понаслышке знает, что мы с Ноттом друг друга терпеть не можем. Вот тебе прекрасный пример, Лиззи, как можно удачно воспользоваться случаем и не вызывая никаких подозрений устроить неприятности всем вокруг. Думаю, если бы Малфой присутствовал на Нумерологии и видел наш с Тео разговор, он бы светился от удовольствия как рождественская ель, - судя по весёлой, непринуждённой и даже слегка довольной интонации Блейза, его ничуть не расстраивал тот факт, что его однокурснику так ловко удалось навлечь на него неприятности; в его голосе звучали нотки восторга, какой испытывают болельщики квиддича, когда видят игру команды-соперника, и игра эта настолько искусная, мастерски продуманная, сплочённая, талантливая, настолько захватывает дух, что просто невозможно не оценить её по достоинству, не высказать своего восхищения. - Я думала, что вы с Малфоем друзья. Ну… не друзья, а так…. Хорошие приятели, - Лиз сбилась с мысли под насмешливой улыбкой, появившейся на его лице. Его брови вопросительно-удивлённо приподнялись, будто только что она сказала какую-то ужасную, недопустимую, небывалую глупость, вроде тех, что выдавали обычно первокурсники-хаффлпаффцы на первых занятиях профессора Снейпа, отвечая на его каверзные вопросы. – Значит, я ошибалась. Прекрати уже гримасничать! Я не обязана вникать в ваши сложные и запутанные для простых людей внутрифакультетские отношения. И я не могу понять только одного: какая, в сущности, разница, кто возьмёт и передаст Нотту просто письмо из дома? Мне кажется, попросить об этом Гринграсс было бы логичней, ведь она его девушка и в течение дня видятся он наверняка видит её чаще, чем тебя или Малфоя. Тут тоже кроется какая-то особенная загадка? - И да, и нет. Знаешь, в чём заключается разница между тем, как я или Драко передадим ему письмо и как его передаст Гринграсс? Включи свою хвалёную логику, Лиз. Гринграсс, как и все девушки, дико любопытна, и любит лезть в те дела, которые её на касаются; добавим к этому, что на данный момент они с Ноттом встречаются, а значит последнее, что могло остановить её любопытство, – данное в семье воспитание, запрещающее трогать чужие вещи, - может быть спокойно забыто. В её руках письмо, которое она считает уже почти своим на том лишь основании, что адресовано оно её парню. Шанс, что она не прочтёт это письмо, прежде чем отдать его, чуть больше нуля, - по его красноречию и раздражению было несложно догадаться, что всё высказываемое основывалось не только на логических доводах, сколько на неприятном личном опыте. Турпин очень хотела с ехидством поинтересоваться, как часто Гринграсс читала его письма, но ещё сильнее ей хотелось наконец понять, к чему он ведёт. Блейз картинно закатил глаза, заметив, что она ждёт продолжения, явно ничего не понимая. – Кажется, я догадался в чём проблема. Ты вообще живёшь в Магическом Мире, не в маггловском случайно? Хоть иногда читаешь газеты? Слушаешь, о чём говорят в Хогвартсе? Даже кентавры Магического Леса наверняка знают, что Нотт – старший относится к Пожирателям, и на данный момент он один из самых приближённых к Тёмному Лорду. Наступают очень тяжёлые времена, Лиз, и переломный момент теневого противостояния между ЕГО армией и жалкими остатками Аврориата приближается. Пожиратели наращивают свою силу и численность, и делают они это в первую очередь не за счёт угроз и шантажа, на подобие тому, которому подверглись твои родители, а за счёт привлечения новой, молодой и амбициозной крови. Несложно догадаться, что эта кровь – не кто иной, как дети Пожирателей, хорошо владеющие магией, то есть те, кто закончил или скоро закончит Хогвартс. Думаю, что в письме Тео отец вряд ли справлялся о здоровье нелюбимого сына, но наверняка обсуждал с ним дела. Именно поэтому Нотт попросил нас с Драко забрать письмо, ведь он тоже учится с Гринграсс, и мог предугадать её любопытство. И поэтому он так взбесился, узнав, что письмо всё равно у неё, и понимая, что оно, скорее всего, уже прочитано. - Теперь я поняла, - тихо ответила она, прерывая нескончаемый поток его речи. Его осведомлённость касаемо всего, что было связано с Тёмным Лордом и Пожирателями, застала её врасплох, став неприятной неожиданностью, не на шутку напугав. Лиз не первый раз думала о возможной связи Забини с Пожирателями – хоть подобная формулировка и была смешна, ведь одним из них была его мать, - но впервые получала столь неопровержимые доказательства этого, любезно предоставляемые им самим. Движимая внезапным порывом, смело откинув настойчивую мысль о бесполезности и опасности такого предприятия, она посмотрела ему в лицо и спросила: - Значит, ты тоже Пожиратель? Блейз резко остановился, встал перед ней, преградив дорогу – будто она выказывала неудержимое желание идти дальше в одиночку, хотя Турпин до сих пор даже не успела узнать, куда они направляются и зачем ему понадобилось забирать её у подруг на целый вечер. Он смотрел на неё тяжёлым, очень серьёзным взглядом, нахмурив брови, как строгий родитель, услышавший из уст непутёвого ребёнка неподобающее ругательство; она же старательно изображала равнодушие, смотрела чуть вбок от него, в окно, старательно тянув время. Пользуясь его молчанием и бездействием, Лиз наслаждалась открывающимся видом на ту сторону Хогвартса, где располагалась башня Рейвенкло, щедро украшенная алыми огнями, а потому похожая на взмывающий ввысь огненный столп, на самой вершине которого, на острие, восседал огромный огненный орёл, гордо размахивающий своими широкими крыльями. Сейчас ей вспомнилось, с каким восторгом Падма рассказывала о подготовке школы к Хэллоуину, о тех немыслимо красивых идеях украшения, которые предлагали старосты. В то время как большинство студентов наслаждались, по обещанию Патил, «самым незабываемым праздником за последние семь лет», любуясь роскошным видом Большого Зала, пробуя специально подготовленные к ужину яства, заполняя первый этаж шумом веселья, она стояла посреди тёмного коридора, наедине с потенциальным Пожирателем, радуясь хоть мизерной части доступного всем остальным праздничного великолепия. - Ты считаешь, что можно вот так просто задать подобный вопрос и получить на него честный ответ? - Забини наконец нарушил молчание и, к её огромной радости, в его голосе не звучало столь ожидаемой злости, раздражения или угрозы, появляющихся каждый раз, когда она делала что-то совсем не так, как нужно было; зато можно было услышать любопытство, тонко проскальзывающее в той интонации, с которой он задал свой вопрос. Она решилась посмотреть ему в лицо, но не смогла увидеть на нём ни одной эмоции, словно перед ней стоял не человек, а безжизненное чучело; отрицательно покачала головой, отвечая на его вопрос, не скрывая разочарования. – Как бы грубо не прозвучали мои слова, но это тебя не касается. Я могу обещать, что ничего, хоть как-то связанное с Пожирателями, не коснётся ни тебя, ни твоего долга передо мной. А остальное не должно тебя волновать. Надеюсь, таким ответом ты довольна, Лиззи? - Да. И пока ты так мил и добр, могу ли я заодно попросить всего об одной маленьком одолжении? Я думаю, оно не сильно тебя затруднит. Пожалуйста, перестань называть меня этим ужаснейшим способом. Каждый раз, когда я слышу от тебя это «Лиззи», мне хочется схватить волшебную палочку и посадить тебе на голову гигантского флоббер-червя, - честно призналась Турпин, хмуро поглядывая на возникающую на его губах самодовольную улыбку. Стоило ей замолчать, как он весело рассмеялся, развернулся, сделал несколько шагов вперёд, обернулся, чтобы удостоверится, что она идёт следом, и, так и не удосужившись ничего ответить, продолжил прерванную её вопросом, известную лишь ему одному, дорогу по тёмным коридорам замка. Она нехотя плелась за ним, продолжая недовольно бубнить в его спину: – В этом нет ничего смешного! Все знают, что я ненавижу, когда меня так называют. Даже маму я смогла переубедить, искоренив в ней глупую привычку постоянно пытаться сократить или исковеркать моё имя. Ни одна из подруг никогда не называла меня иначе, чем просто по имени, потому что я всегда сразу предупреждаю, что не люблю другого обращения. Твоё «Лиззи» наверняка звучит для них настолько же странно и подозрительно, насколько неприятно для меня. Ты ведь не будешь называть своих друзей или родных так, как им не нравится? Тогда и к своей, якобы любимой, девушке, ты не должен обращаться так, чтобы это злило её. - Мерлин! Я всё понял. Но вот что касается мнения твоих друзей, то оно будет скорее диаметрально противоположным: ты настолько без ума от меня, что даже нелюбимое раньше обращение готова бесконечно слушать в моём исполнении. Так что тебе и дальше придётся терпеть, Лиззи, - он довольно ухмыльнулся, послав в её сторону взгляд, выражающий его очередную неопровержимую победу в их небольшом состязании. Лиз нахмурилась, но не стала продолжать этот бессмысленный спор, догадываясь, что ей всё равно не удастся переубедить его: если уж Забини по необъяснимой и загадочной причине решил обращаться к ней именно так, то не помогут никакие неоспоримые аргументы, слёзные мольбы, долгие уговоры, и даже прямые угрозы, впрочем, всегда звучащие из её уст скорее смешно, чем внушительно или действительно опасно. - Ты ведь не любишь её. Не любишь Гринграсс. Ты отзываешься о ней с таким презрением, с такой злостью, будто тебя неимоверно выводит из себя один лишь факт её существования. Сначала ты рассказываешь о том, как страшен и непредсказуем Нотт, а потом не скрываешь радости, понимая, что сегодня вся его ненависть может вылиться на неё. Наверное, мне не стоит упоминать, насколько спокоен и равнодушен ты был, когда узнал об отношениях между ней и Ноттом. Значит, ты не любишь её. – Забини шёл на несколько шагов впереди, держал в вытянутой вперёд руке волшебную палочку, на кончике которой светился тусклый огонёк «Люмоса», освещающий пол, выложенный неровными каменными плитами, потрескавшимися от времени, кое-где вовсе стершимися в мелкую крошку, лежавшую в бороздках стыков, образуя незаметные в темноте ямки; а в других местах острые края надломов напротив торчали вверх, и даже глядя себе под ноги Лиз всё равно умудрялась изредка запинаться об них. Ей руководило странное волнение, появившееся сразу же, как была затронута тема Пожирателей, и с тех пор целиком охватившее её сознание: это волнение было причиной внезапно проснувшейся и столь непривычной для неё болтливости, за которой она пыталась скрыть растерянность, и с помощью которой заполняла неуютную, напрягающую тишину. Она на удивление впервые не чувствовала страха перед Блейзом, несмотря на то, что они были вдвоём, постепенно уходили вглубь тёмного замка, охваченного беззаботным весельем, дальше от людей, способных в случае необходимости прийти на помощь, и ей было до сих пор неизвестно, куда и зачем они идут. - И что? – равнодушно бросил Забини, даже не обернувшись к ней, словно этот разговор вовсе его не касался. Она ведь понимала, что вряд ли сможет застать его врасплох, и уж тем более напугать или шокировать своим неожиданным правдивым заявлением, но никак не ожидала услышать от него простое, быстрое, лёгкое согласие со всеми своими словами, надеялась на очередной жаркий спор, за которым могло бы пройти всё время, остававшееся до конечной точки их пути. – Не буду оригинален и повторюсь: мои чувства тебя не касаются. И мои взаимоотношения с Гринграсс – тоже. Однако очень любопытно, с каким пристальным вниманием ты следишь за всеми проявлениями моих эмоций – я воздержусь от шуток по этому поводу лишь по одной причине. Мне намного интересней узнать, что же послужило причиной твоему внезапному проснувшемуся бесстрашию? - Мне кажется, что ты меня обманываешь, - спокойно ответила Турпин, заметив про себя, что её чрезмерную решимость, ошибочно принимаемую за бесстрашие, настойчивость, граничащую с наглостью, и открытость, так похожую на глупость, он воспринимал многим лучше прежнего молчаливого страха, плавно переходящего сначала в ненависть, всеми силами сдерживаемую внутри, а потом в неконтролируемый вихрь эмоций, внезапно вырывающийся из неё. И сейчас Блейз мимолётом обернулся, не забыв, впрочем, в эти пару мгновений осветить их лица бледным голубоватым светом, исходящим от конца его палочки; так он мог не только увидеть испытующий взгляд, всё время их пути направленный ему в затылок, но и послать ей загадочную улыбку. Улыбку, которую можно было бы назвать издевательской, безмолвно кричащей: «Да, Лиз! Я обманываю тебя, обманывал и буду обманывать, а тебе нужно лишь послушно принимать эту ложь, не пытаться в ней разобраться, не думать о том, чтобы выбраться, просто слушаться». Или нет? Может это была улыбка сарказма, усталости от постоянно объяснения одних и тех же вещей, от бесплотных пыток убедить её в своей относительной честности и открытости, единственной возможной в создавшейся для них ситуации. Он знал, как разбудить в ней азарт, заставить разом высказать всё накопившееся, накипевшее, наболевшее, признаться в том, о чём она никогда не собиралась говорить, открыть перед ним все карты, что должны были скрываться до последнего, чтобы в конце их игры принести ей победу. Где-то в глубине души, а точнее в глубине своего сознания, Лиз понимала его хитрые уловки, но снова поддавалась на них, вступая в неравный, нечестный бой, победитель которого был предрешён заранее. - Ты обманываешь меня с самого начала, и главная твоя ложь – это всё моё «задание». В чём оно состоит? В том, чтобы помочь тебе вернуть твою девушку? Отлично! Тогда можно сразу же упомянуть, что для этой цели ты выбрал самый долгий, длиной в несколько месяцев, самый сложный – потому что каждый день этих утомительных месяцев нам необходимо притворяться перед всеми, и в любой момент мы… я могу совершить ошибку, разом перечеркнув все наши отношения, - и самый ненадёжный план, результат которого будет зависеть от одной лишь Гринграсс, а никак не от тебя или меня. Дальше ты предлагаешь мне изобразить твою девушку. Хотя в данном случае «предлагаешь» - не самое подходящее слово, потому что ты просто поставил меня перед фактом, не раз ещё намекнув, что цена отказа будет слишком высока. Но и в этой части твоего плана всё больше странного: ты – слизеринец, я учусь на Рейвенкло; тебя знает каждый домовой эльф Хогвартса, моё имя с трудом вспомнят даже те, кто учится с нами на одном курсе. История нашей внезапно возникнувшей любви могла бы быть очень романтичной и выдавить несколько слезинок у особенно чувствительных девушек, будь она написана в книге, но в реальной жизни наши отношения выглядят демонстративно, наигранно, нереально, вызывая к себе излишнее внимание, а потом и естественное отторжение остальных учеников, подсознательно чувствующих, что их дурачат. Ты должен был понимать, как это будет выглядеть, но всё равно решился на эту авантюру, и пытаешься доказать всем и каждому, – подумать только, сколько сил и времени уйдёт на одну лишь упрямую Менди, - искренность наших чувств. А тем временем, заметь, среди тех, на кого рассчитана эта «сказка» есть и Гринграсс, которую ты изначально хотел вернуть. И потом, мы оба в курсе, что в Хогвартсе довольно легко было бы найти девушку, которая бы искренне согласилась с тобой встречаться, что избавило бы тебя от множества проблем и страха, что я в любой момент своим поведением нас выдам. Но ты упорно заставляешь именно меня играть эту роль. Странно, нелогично… Подозрительно. А теперь ты не пытаешься скрыть, что тебе нет ровно никакого дела до Гринграсс, и никаких чувств ты к ней не испытываешь. Тогда зачем? Зачем ты хочешь вернуть её, если ты, конечно, на самом деле именно этого и хочешь? Зачем это притворство, ради чего ты задумал весь этот спектакль? И, наконец, зачем тебе на самом деле нужна я? - Мы пришли, - довольно сказал Забини, остановившись под низкой резной аркой, свода которой почти касалась его макушка. Арка служила проходом в длинный широкий коридор, с одной стороны которого располагались одинаковые двери светлого дерева, закруглённые сверху, украшенные - или укреплённые - тонкими железными полосками, покрытыми бурым налётом ржавчины и серо-зелёными пятнами плесени. Противоположная стена была сплошь покрыта сеткой трещин, отходивших от тяжёлых кованных факелов, вколоченных напротив каждой двери и со временем медленно оседавших вниз, разрушая каменную кладку, продавливая её своим весом; несколько ярких заплаток, где-то сохранивших свою белизну, но в основной массе приобретших желтоватый оттенок старости, свидетельствовали о предпринятой пару десятков лет назад попытке выкрасить стену, по-видимому, неудачной, потому что основная масса краски раскрошилась и осыпалась на пол. Общее удручающее впечатление от помещения дополнял полувековой слой пыли, тёмно-серой, густо покрывающей все поверхности, летавшей в воздухе мельчайшими хлопьями, словно пепел, раздутый из камина. Блейз взмахнул волшебной палочкой, и уродливые, покрытые чёрной копотью факелы зажглись один за другим, вместе с первыми языками пламени извергая из своих глубин маленькие обрывки подпалённой бумаги, похожей на порванные страницы «Ежедневного пророка», кем-то спрятанные вглубь остова факелов. Коридор озарился оранжевым светом, мерцающим, как блики огромного пожара, а в нос ударил резкий запах палёного, сменяющий неприятный, но всё же не такой раздражающий запах затхлости. Не удержавшись, Лиз громко чихнула, зажала нос ладонью, вдыхая ртом тяжёлый, пыльный воздух, обжигающий лёгкие, оставляющий во рту горьковато-кислый привкус, от которого ей становилось дурно; она покосилась на Забини, восхищённым взглядом оглядывающего помещение, сильнее прежнего напоминающее то ли тюрьму, то ли комнату для пыток, заметила про себя, что для тех, кто живёт в подземелье, такая обстановка наверняка может показаться уютной, но вслух ничего не сказала. Он постоял ещё с секунду, потом подошёл к ближайшей двери, легонько дёрнул её на себя, убеждаясь, что висящий рядом с ручкой огромный тяжёлый замок настоящий, приставил к нему палочку, прошептал что-то себе под нос, резким и ловким движением на лету подхватил камнем падающий вниз замок, только коснулся двери кончиками пальцев, как она отворилась, издав громкий, тонкий скрип, заставивший поморщиться даже его. - Заходи, Лиззи. И чувствуй себя как дома, - он усмехнулся, поймав полный недоверия и ужаса взгляд Турпин, нарочито медленно, маленькими шагами заходящей вглубь кабинета, где царила кромешная тьма, с выражением такой обречённости, какую можно увидеть только у невинно осужденного, стоящего перед виселицей. Забини зашёл следом за ней, захлопнув за собой дверь, лишив её и того слабого света огня, что попадал внутрь из коридора. Вокруг стало так темно, что невозможно было разглядеть ни одного очертания окружающих предметов, ни единой тени; звенящую в ушах тишину прерывал только изредка доносящийся тихий треск пламени в факелах и тяжёлое дыхание, раздававшееся совсем близко, и возможно принадлежавшее не ему, а ей самой. Пальцы обхватили прохладную поверхность волшебной палочки, со всей силы впились в неё, напряжённо ожидая хоть одного звука, шороха, движения, чтобы немедля воспользоваться ей. В мыслях мелькали одно за другим заклинания, начиная от элементарных защитных, заканчивая боевыми и непростительными, но ни одно из них не казалось подходящим, когда она не могла даже отдалённо предположить, чего ожидать от него. И когда молчание было прервано его голосом, прозвучавшим оглушающе громко, она оказалась способна лишь испуганно вздрогнуть. – Люмос максима! Щурясь от яркого света, Лиз судорожно огляделась вокруг: они стояли на самом входе небольшой комнаты, некогда выполняющей роль кабинета. В углах были свалены обломки ножек и спинок, варварски оторванных от стульев студентами, разодранные книги, вырванные из обложек, со смятыми страницами, явно ставшими жертвой приступов чьего-то гнева, многочисленные перья, торчащие из этой горы хлама и придававшие ей немного забавный вид. Рядом стояли нагромождённые друг на друга в несколько рядов старые скамьи, покосившиеся, местами надтреснутые, поломанные, исписанные или просто заляпанные чернилами, с выцарапанными на них именами, афоризмами на древнегреческом или латыни, мирно соседствующими с витиеватыми ругательствами. Большую же часть помещения занимали столы, находящиеся не в лучшем, а то и в более худшем состоянии, чем остальная школьная утварь, доживающая здесь свой век, постепенно разлагающаяся от сырости и холода, проникающих сквозь единственное, небольшое квадратное окно с приоткрытой рамой, отчего-то выглядевшее нелепо, словно было нарисовано ироничным художником. Редкие порывы ветра, проникающие внутрь, гоняли из угла в угол клубы пыли, смешивающиеся с древесной трухой и обрывками рассыпающейся сухой листвы, случайно залетавшей сюда каждую осень. - Идеальное место для важных и секретных разговоров. Строительством этой части замка занимался Салазар Слизерин и она открывалась каждый раз, когда в Хогвартсе пытались ввести раздельное обучение для чистокровных и магглорождённых учеников. Как несложно догадаться, здесь учились именно магглорождённые: постоянная сырость, холодно даже после согревающих чар, что приводило учеников отсюда прямиком в Больничное Крыло, а запутанная и долгая дорога до кабинетов была причиной постоянных опозданий, за которые с факультетов нещадно снимались баллы. Уже около полувека эти помещения служат хранилищем всякой рухляди и бывают здесь только школьные призраки, заблудившиеся младшекурсники или искатели приключений. – Блейз говорил, изучающе оглядывая кабинет, перевёл взгляд на недовольную Турпин, напряжённо стоявшую в паре шагов от него, продолжающую незаметно сжимать в ладони волшебную палочку, выглядевшую то ли испуганной, то ли злой, то ли растерянной. – Я думал, ты читала Историю Хогвартса. Там можно найти информацию о стольких заброшенных, тайных или просто пустых помещениях школы, что можно было спокойно поселить в них пару тысяч волшебников, и ни разу за семь лет обучения не пересечься ни с одним из них. - Зачем мы здесь, Забини? Я хочу узнать, ради чего пропустила великолепный праздничный ужин. А ещё хочу услышать ответы на свои вопросы, от которых ты пытаешься увильнуть. – Она пыталась говорить серьёзным, не терпящим возражения тоном, но не смогла выдержать на себе прямого, испытующего взгляда Блейза и отступила от него на несколько шагов назад, разом перечеркнув всю свою напускную храбрость. Он довольно ухмыльнулся, заметив её поспешное отступление, засунул руки в карманы брюк, непринуждённо оглядываясь по сторонам, не обращая на неё никакого внимания, явно не собираясь отвечать на её вопросы. Лиз прикусила нижнюю губу, чувствуя злость и обиду, сделала глубокий вдох, стараясь вернуть себе самообладание, и снова обратилась к нему: - Я понимаю, что тебе безумно нравится запугивать меня и признаю, что это у тебя получается. Может быть наконец оставишь своё развлечение, и мы перейдём к тому важному разговору, о котором ты вскользь упомянул? - Какие могут быть запугивания, Лиззи, когда выглядывающая из рукава твоей мантии волшебная палочка направлена прямо на меня. Не то, чтобы я боялся, но это ощутимо действует на нервы, - судя по ироничной улыбке, не сходившей с его губ, он не только не боялся, а скорее напротив, забавлялся её рьяной готовностью защищать свою жизнь. Тем не менее Турпин смутилась, покраснела, мысленно отправила его к дементорам, но палочку все же убрала. – Вот и отлично. А теперь перейдём к делу. Что ты там хотела услышать? Ах да, ответы на свои вопросы. Я отвечу тебе, и надеюсь, что это будет последний раз, когда ты поднимаешь эту тему, потому что мне уже надело по сто раз объяснять тебе одни и те же простые истины. Твоя задача – изображать мою девушку до того момента, как мои отношения с Гринграсс не наладятся. В принципе, я могу вернуть Дафну в любой момент, но, как наверное не сложно догадаться, у меня есть свои причины не делать этого… пока. Да, я выбрал самый долгий, сложный и мудрёный план. Во-первых, потому что мне некуда спешить, во-вторых, потому что мне нужно было придумать для тебя какое-нибудь интересное задание, и, в-третьих, потому что так просто веселей. И да, я конечно же мог встречаться с кем угодно, вот только потом пришлось бы каким-то образом избавляться от обманутой влюблённой дурочки, а мне такие проблемы вовсе не к чему, поэтому мою временную девушку изображаешь ты, сразу поставленная в известность, что это просто игра. Вопреки твоим навязчивым мыслям, я не обманываю тебя, милая Лиззи, а даже напротив, предельно честен и открыт с тобой, хоть для меня это совсем не выгодно. Цени это. - Я ценю, - поспешно кивнула Лиз, вызвав у него очередной весёлый смешок, окончательно сбивший её с мыслей, стройным рядом выстроившихся в голове во время его расплывчатых объяснений. Ему не в первый раз удавалось уйти от прямого ответа, применив все чудеса своего красноречия: слова нагромождались друг на друга, превращались в длинные фразы, сливались в долгие, путанные предложения, пересыщенные эпитетами, ненужной информацией, заполнявшей её сознание и создававшей иллюзию наиболее полного из всех возможных объяснений. Постоянно обращаясь к ней «Лиззи», он стремился лишь отвлечь её внимание, вызвать сильные эмоции, которые заглушили бы голос разума, отчаянно твердящий, что за всей его показной честностью и открытостью прячется поражающая воображение своей находчивостью хитрость. – Для меня это действительно лучший из всех возможных способов расплатиться за твою помощь. И я согласна несколько месяцев разыгрывать эту комедию, обманывать своих подруг, терпеть ненависть и презрение от тех, кто некогда считались моими друзьями, и, уж прости, готова терпеть твоё постоянное присутствие рядом. Но я не понимаю… А в чём выгода для тебя? Ты сам только что сказал, что задумал это всё в том числе и для того, чтобы дать мне возможность вернуть долг. Невозможно поверить, что ты будешь делать что-либо себе в ущерб, а значит, где-то ты врёшь. - Лиззи, какая же ты дотошная… Эта настырность может принести тебе в будущем очень много проблем. Проблемы всегда идут рука об руку с теми людьми, кто постоянно боится потерять контроль над жизнью. А ты всё пытаешься контролировать, хочешь знать все причины, чтобы предугадать все последствия, и когда ситуация делает неожиданный кувырок, поворачиваясь в неожиданную для всех сторону, ты хочешь быть единственной, кто будет с торжествующей улыбкой смотреть на всеобщую панику, заранее зная, что так всё и случится. Не знаю, как часто в твоей жизни всё случалось именно по такой схеме, – догадываюсь, что постоянно, потому что рутинную скучную жизнь легче лёгкого держать под контролем, - но теперь можешь забыть об этом. Расслабься, Лиззи. Расслабься и просто получай удовольствие от того, что с тобой происходит, - она недовольно поморщилась, разглядывая следы от их обуви, глубокими отпечатками остающиеся на покрытом толстым слоем пыли полу. Поднимать глаза на Забини она не решалась – знала, что не выдержит его ехидной ухмылки, идеально дополняющей очередную её унизительную характеристику, вступит в долгий спор, попытается доказать ему свою правоту (к слову, независимо от того, на чьей стороне была истина, ей ещё ни разу не удалось отстоять перед ним свою позицию). Кажется, именно её возражений он и ждал, специально выдержав долгую паузу, и, вновь заговорив, был как будто слегка разочарован: - Повторю в последний раз: я тебя не обманываю. Всё, что тебе нужно и можно было знать о моих планах, я уже рассказал, остальное – моё личное дело, в которое тебе не стоит лезть. Для меня это лишь странное развлечение. Не смотри так на меня, Лиззи, ты ведь и сама должна понимать, как забавно наблюдать за твоими непрекращающимися попытками отделаться от меня, несмотря на все данные когда-то заверения, что ты с радостью выполнишь своё задание. - Я выполню его, как и обещала. Мне кажется, что я уже сделала вполне достаточно, чтобы доказать, что я готова идти до конца. Я уже пожертвовала своим именем, своими подругами и в перспективе несколькими месяцами школьной жизни ради того, чтобы расплатиться с тобой. Мне больше некуда отступать, - Лиз посмотрела на его равнодушную ухмылку и из её груди вырвался тяжёлый вздох. Делиться с ним такими личными переживаниями было так же нелепо, как рассказывать беспощадному убийце о щемящей грусти, охватывающей душу при виде постепенно увядающего прелестного цветка; видимо, все слухи и легенды о слизеринцах, передававшиеся из поколения в поколение, рассказывающие об их беспощадности, стремлении уничтожить своего врага любыми доступными путями, способности с улыбкой переступить через умирающего соперника, были не страшилками для впечатлительных хаффлпаффцев, предупреждением для мудрых рейвенкловцев и не темой для обсуждения бесстрашных гриффиндорцев, а реально произошедшими когда-то историями. – Я всего лишь хочу быть уверена, что делаю это всё не просто так, и спустя некоторое время, ты не скажешь, что пошутил, и не предложишь мне что-нибудь… посерьёзней, чем это задание. Мне нужно знать, нет ли ещё чего-нибудь, что я должна буду сделать? - Именно об этом я и хотел с тобой поговорить, - его зловещий тон вкупе с хищной улыбкой, появившейся на лице, не предвещали ничего хорошего. Забини сделал шаг вперёд, ей навстречу, и Лиз тут же испуганно отшатнулась, широко раскрытыми глазами, полными неподдельного ужаса, оглядывая его высокую, широкоплечую фигуру, казавшуюся сейчас такой же огромной, как исполинские статуи рыцарей, украшавшие фасад Хогвартса. Он медленно, уверенно наступал, в то время как она пятилась назад, уже чувствуя, как его ладонь обхватывает горло, сжимает его, сдавливая до боли, не давая вздохнуть; её рука неуверенно дёрнулась, выкидывая вперёд волшебную палочку, почти уткнувшуюся ему в солнечное сплетение, но и это ни на секунду не остановило его. Ещё один маленький шажок, и её спина соприкоснулась с каменной стеной, такой ледяной, что по телу побежали мурашки. Дальше отходить было некуда: с одной стороны от неё располагались плотными рядами сломанные столы, с другой была ещё одна стена, завешанная старыми поблекшими учебными плакатами, а перед ней стоял Блейз, похожий на демона, пожирающий взглядом своих пугающих чёрных глаз. Он аккуратно взялся пальцами за конец направленной на него волшебной палочки и, не встретив никакого сопротивления, забрал её, быстрым движением спрятал в рукав своей мантии, самодовольно ухмыльнулся, приблизившись вплотную к Турпин, обречённо закрывшей глаза в ожидании неминуемого. Она могла бы поклясться, что даже её сердце остановилось, замерло в это мгновение абсолютной тишины, внезапно прерванное его тихим смехом. - Извини, Лиззи, но я просто не мог удержаться и не напугать тебя, когда для этого представился такой отличный случай. Это последний раз на сегодня, обещаю. Хотя нет, даже до понедельника, а то на тебе совсем лица нет. Лиз? Ты же не собираешься упасть в обморок? – Она открыла глаза, послала полный ненависти взгляд в сторону Забини, успевшего неслышно отойти от неё на безопасное расстояние, и отрицательно покачала головой, отвечая ему. Ей действительно было нехорошо: в голове шумело, как после продолжительного полёта на метле на расстоянии сотни ярдов от земли, каждый вздох давался с огромным трудом, ноги подкашивались, вызывая желания медленно сползти вниз по стене и сесть прямо на грязный пол. Если бы не слабость, сковывающая, расползающаяся по всему телу, она бы давно уже обрушила на слизеринца град страшнейших проклятий, вертящихся на языке. – Если всё же передумаешь, хотя бы предупреди заранее, будь так любезна. Боюсь, даже мне будет тяжело придумать хорошее объяснение в том случае, если ты упадёшь и разобьёшь себе голову. Палочку я верну тебе только у гостиной Рейвенкло, иначе, кажется, мне не избежать проклятия в спину. Я правда не предполагал, что ты так сильно испугаешься, Лиз. Он посмотрел ей в глаза, и спустя пару минут, в течение которых ему без труда удавалось выдержать её тяжёлый взгляд, полный немого укора и ненависти, Турпин сдалась первой, вернувшись к созерцанию удручающей обстановки кабинета. Прозвучавшие от него слова уже были приятной неожиданностью, выглядели как достаточно искренние и щедрые извинения для такого человека, как Блейз Забини; с другой стороны, ей стоило радоваться, что это была лишь его глупая шутка. Что было бы с ней сейчас, окажись его намерения серьёзными, страшно было подумать, и невозможно – представить. - Пока ты обижаешься, я начну тот разговор, ради которого мы сюда пришли. У меня есть для тебя ещё одно задание. Есть одна вещь, которую я бы хотел забрать себе. Вот только проблема в том, что вещь эта находится в женской спальне. Я смог подобрать заклинание, на время снимающее школьную защиту с лестниц, но перед уходом из комнаты они всегда используют дополнительные защитные чары, видимо, довольно сильные или очень редкие, потому что справиться с ними у меня пока не получается. Но это ещё не все сложности. Кто-то из моих однокурсниц постоянно находится в спальне, и в предыдущий раз мне пришлось почти две недели ожидать момента, когда они все уйдут. Подробно изучив их расписание, я выяснил, что есть один очень удобный промежуток времени, когда в спальне остаётся только Панси – это вторая пара в понедельник. Тебе остаётся самое простое и одновременно самое сложное: придумать, как можно попасть в спальню, одновременно выманив оттуда Паркинсон, и сделать это таким образом, чтобы никто не догадался, что я мог там побывать. Думаю, тебе это будет под силу. - А если попробовать призвать эту вещь, не заходя в спальню? – Турпин ухватилась за последнюю соломинку, казавшуюся ей единственным возможным спасением от его задания, но и та с треском рассыпалась в её руках, когда Блейз отрицательно покачал головой. Конечно же, он и сам наверняка первым делом попробовал сделать именно так. Сбывалось то неприятное предчувствие, беспрестанно терзавшее её начиная с их ночного разговора на Астрономической башне, подсказывающее, что роль его девушки – это только начало, простое и лёгкое вступление на длинную дорогу, которую придётся пройти прежде чем ей удастся откупиться от своего долга перед ним. Теперь же идти на попятную было уже поздно, и, честно говоря, просто некуда – она не шутила и не преувеличивала, признаваясь ему, что всего за несколько дней успела сжечь все мосты, ведущие к её прежней размеренной жизни. – Я правильно понимаю, что не могу отказаться от этого задания? В таком случае у меня всего несколько вопросов. Сколько у меня времени на то, чтобы придумать всё это? И что будет, если по истечении этого времени мне нечего будет тебе предложить? - Вот такое отношение к делу мне определённо нравится, Лиз. Ты всегда можешь отказаться, но потом тебе же будет хуже, - он послал ей широкую, приободряющую улыбку, словно грозный профессор, пытающийся поддержать неумелого ученика, сумевшего достигнуть своей первой удачи после долгих мучений, приложив огромное количество усилий. Она прикусила губу, сдерживая свои чувства, при этом будучи абсолютно уверенной, что от него не укрылось раздражение, выдававшее себя в каждом её слове, движении, взгляде, в каждой возникающей на лице эмоции. – У тебя есть неделя. Если я увижу, что ты действительно стараешься, но твои идеи не будут подходить мне по той или иной причине – я дам тебе ещё одну неделю. Конечно же, даже в случае полнейшей неудачи я ничего с тобой не сделаю, ведь у меня на тебя есть ещё планы. Но… согласись, будет очень жаль, если с твоими подругами случится что-нибудь нехорошее? Менди хоть и храбрится передо мной, но всё равно выглядит безобидно. А Патил и вовсе кажется… - Хватит. Я поняла. Я сделаю всё вовремя. – Сдавленным шёпотом произнесла Лиз, прерывая поток его угроз, от которых в глазах начинало темнеть. Она могла только молиться Мерлину, чтобы по истечении недели, в том случае, если у неё не будет ни одной подходящей мысли, он просто усмехнулся бы в ответ. ***** Субботним утром идея о совместной прогулке с подругой и парнем-слизеринцем уже не казалась Лизе такой идеальной. Проснулась она от жуткой боли в животе, причина которой была быстро найдена пятнами крови на простыне. Одно из них уж слишком напоминало по форме череп, что не добавило девушке оптимизма, и оставалось надеяться, что эльфы сами сменят бельё к вечеру – дозваться их всегда было большой проблемой. Менди сочувственно смотрела на подругу, и даже нашла обезболивающее зелье у кого-то из первокурсниц, когда обнаружилось, что бутылёк Лизы неожиданно оказался пуст. - Беда никогда не приходит одна, - со смесью злости и обречённости констатировала Турпин всем известным факт. Они с Броклхёрст успели перебудить половину факультета, и теперь, перебирая свои вещи, вынуждены были слушать бормотание крайней недовольной ранним пробуждением Мораг. Менди была увлечена корректировкой внешнего вида подруги, и только после третьей попытки всё же оставила волосы Лизы в покое, остановившись на лёгких завитках. Потом она долго пыталась одеть её во что-нибудь ужасно короткое или неприлично открытое, но, получив в ответ на все свои предложения категоричное «нет», наконец занялась собой. Лиза ужасно волновалась, с ужасом думая о часах, когда она будет между двух огней – одно неверное слово, и их с Блейзом план может потерпеть оглушительный крах. Оставалось только молиться Мерлину, чтобы Забини не додумался выкинуть очередной фокус. Она судорожно вспоминала, в чём он ходит в свободное время – только вчера вечером Падма притащила очередной «Ведьмополитен», где автор одной статьи утверждал, что влюблённые друг в друга люди даже одеваются похоже на свою половинку. Конечно, это была очень глупая статья, но подобные совпадения сыграли бы ей на руку, ведь Менди как раз была одной из тех девушек, которые обращали на эти бредовые нюансы незаслуженно много внимания, а весь сегодняшний день должен пройти безупречно именно для неё. Очень кстати Турпин обнаружила у себя шёлковое платье истинно слизеринского изумрудного цвета и остановила выбор именно на нём. Вчера они договорились встретиться на выходе из Хогвартса, и с каждым шагом вниз, по ступенькам, у неё всё сильнее дрожали руки. Не покидала мысль, что она что-то забыла, и Лиз снова оглядывала себя, потом проверяла палочку, кошелёк – всё вроде бы было на месте. На месте был и Блейз, терпеливо ожидающий изрядно опаздывающих девушек с наигранно доброжелательной улыбкой на лице. - С добрым утром, - сказал он, оставив на её щеке быстрый поцелуй, и, пока Менди оставалась за его спиной, успел вопросительно приподнять бровь, явно высказывая таким образом недовольство чрезмерно растерянным видом Лиз. - Думаю, пойдём в «Три метлы?» - Конечно! – поспешно ответила она, тут же растянувшись в приторно-сладкой улыбке, за неестественность которой хотелось отвесить себе оплеуху. Тело и разум охватывал сильный мандраж, не позволявший сосредоточиться и взять под контроль собственные эмоции, совсем не соответствовавшие тем, что присущи девушке, идущей на свидание с любимым. Впрочем, до этого в её жизни было лишь одно полноценное настоящее свидание, и прошло оно невероятно отвратительно, поэтому Турпин держалась за возможность любые странности сегодняшнего дня объяснить перед подругой переживаниями из-за того случая. Главное, чтобы не пришлось делиться своими сокровенными воспоминаниями с Забини, и без того с энтузиазмом сопровождающего их общение колкостями и ехидными шутками в её адрес. – Блейз, я только сейчас вспомнила, что твоё пальто всё ещё у меня… - Я подумал, раз уж тебе оно так понравилось, неправильно просить его обратно, - он послал ей милую и насмешливую улыбку, в то время как Лиз чуть сузила глаза, готовясь к продолжению фразы, прикидывая в уме все возможные едкие комментарии, сами собой возникающие в мыслях и звучавшие уже именно его голосом, с фирменной высокомерной интонацией, но Блейз молчал, лишь задержавшись взглядом на её лице чуть дольше обычного. К счастью, на нём было чёрное шерстяное пальто, с виду точно такое же, как на их недавнем вечернем свидании, а значит не было необходимости возвращаться за забытой вещью в спальню. На улице было жутко холодно, поэтому они торопились поскорее оказаться внутри тёплого паба, по дороге перекинувшись лишь парой общих фраз, сказанных больше из вежливости, чем из истинного желания поскорее перейти к общению. Несколько раз удавалось заметить на себе пристальный взгляд Забини, будто наблюдавшего за ней исподтишка. В тот момент, когда он галантно открыл перед ними дверь заведения, куда первой тотчас влетела Менди, Турпин ненадолго замешкалась на пороге, в нерешительности оглядывая заполненное студентами помещение, и тогда ей показалось, что на его губах мелькнула приободряющая улыбка, тут же пропавшая, но очередной раз напомнившая, зачем они пришли сюда. Им удалось занять свободный столик в одном из дальних углов, удачно скрытый от большинства любопытных глаз и совсем не просматриваемый от входа. Блейз сел напротив Лиз, не только изображавшей смущение, но и действительно смущённой всем происходящим, и продолжал настойчиво смотреть на неё с явно максимально очаровательной улыбкой из всех имеющихся в арсенале. Он явно не случайно занял место так, чтобы на протяжении всего их спектакля Менди приходилось видеть перед собой именно его, державшего свои эмоции под абсолютным контролем. Пока они делали заказ, он успел снять верхнюю одежду, под которой оказалась водолазка тёмно-синего цвета, и Турпин еле удержалась от нервного смешка, забавляясь столь нелепому совпадению. Зная Менди уже шесть лет, у неё не оставалось сомнений, что та непременно заметит их одежду и вспомнит про обсуждаемую вчера статью, что несомненно станет ещё одним маленьким штрихом в задуманной картине. - Тебе бы стоило попасть на мой факультет, Лиз, только чтобы носить форму Слизерина. Зелёный цвет восхитительно подходит к твоим глазам, теперь они такие синие, совсем как море во время шторма, - тихо произнёс Забини, без сомнения услышав сорвавшийся с губ Броклхёрст вздох восхищения таким замысловатым комплиментом, однако и бровью не повёл, оставаясь непринуждённым и спокойным. - Блейз, - только и смогла пролепетать в ответ Лиза, отчаянно краснея. Пообещав себе в будущем обязательно ехидно поинтересоваться, из какого дешёвого любовного романа он подцепил столь пафосные выражения, она всё равно отметила, насколько искренне звучали сказанные им слова, явно сумевшие произвести неизгладимое впечатление на Менди, ожидавшую продолжения с таким воодушевлённым видом, словно на свидании сейчас была именно она. Повисло молчание. Они с Блейзом смотрели друг на друга, не отрываясь, и со стороны это наверняка выглядело как попытка налюбоваться своей половинкой, однако и тех нескольких дней их постоянного общения оказалось достаточно, чтобы Турпин могла с уверенностью сказать: он ждал от неё каких-либо слов или действий, вот только в голову не приходило ни одной здравой мысли, что делать дальше. И от настойчиво стучащего отголосками страха в ушах ощущения, словно у него тоже нет плана дальнейших действий, её медленно охватывала настоящая паника. А потом краем глаза Лиз заметила, как нервно ёрзает на стуле Менди, третий раз за минуту поправляя идеально лежащую замысловатую причёску, и начала вспоминать, сколько раз за прошедшие годы точно так же не находила себе места, постоянно играя роль третьей лишней во время многочисленных свиданий подруги, упорно таскавшей её за собой и обижавшейся на любые попытки отказаться от этого сомнительного удовольствия. И сейчас у неё появился, пожалуй, единственный шанс вдоволь отыграться за все те моменты, когда приходилось смущённо отводить глаза от взахлёб целующейся пары, делать вид, что не слышит пылкого шёпота с доводящим до тошноты количеством нежностей, а ещё по полчаса с наигранным интересом разглядывать всё вокруг, стараясь найти себе занятие и не мешать влюблённым. Губы сами собой растянулись в хитрой улыбке; стоило Забини выпустить из рук стакан с недавно принесёнными напитками, как её ладонь тут же скользнула через стол, внезапным и естественным порывом накрыв его пальцы, чуть поглаживая их. Он лишь слегка склонил голову на бок, разглядывая её с непринуждённо-расслабленным видом, но в глубине его глаз ей виделась насмешка и немой вызов. И этот до неуютного прямой взгляд вкупе с ощутимо нарастающей нервозностью Броклхёрст подстёгивали в ней обычно задвинутый на задний план азарт, вдруг ударивший в голову вместе с первым глотком сливочного пива и стремительно разносящийся с током крови волнами тепла, согревающего продрогшее под осенним ветром тело. - Блейз, а какие у тебя планы на зимние каникулы? – Менди первая не выдержала происходящего и решила прервать затянувшееся молчание или, что вполне отвечало её характеру, просто попытаться вернуть себе внимание присутствующих. - Я надеюсь, что получится остаться в Хогвартсе. Ты ведь тоже не планировала ехать домой, Лиззи? – она поспешно кивнула в ответ, со всей силы впившись ногтями ему в ладонь, мысленно молясь, чтобы у него хватило ума не упоминать ни слова об отъезде её родителей, о котором не должен знать никто в Хогвартсе. – Думаю, даже выпрошу у Слизнорта дополнительную работу, чтобы обеспечить себе достаточно вескую причину для отсутствия на очередном утомительном семейном торжестве. Это настоящее наказание, постоянно разъезжать по праздникам многочисленной родни. Этим летом выходила замуж моя сводная сестра, дядя которой настоящий вампир, любезно предоставивший для церемонии свой родовой замок в Румынии. Мало того, что все присутствующие гости тряслись от страха, так во время праздничного банкета он внезапно... Забини без труда смог увлечь своей историей Менди, слушавшую настолько внимательно, что кажется совсем перестала шевелиться. Лиз и сама завороженно смотрела на него, подперев подбородок свободной ладонью, и пользуясь возможностью беззастенчиво разглядывала его лицо. Он действительно был очень красив, вряд кто-то смог бы всерьёз с этим поспорить, и ей приходилось прикладывать много усилий, чтобы не думать, насколько карикатурно и нелепо они наверняка выглядят вместе со стороны. Хотя Дафна, с её излишне заострёнными, тонкими чертами тоже не вписывалась в признанные стандарты женской красоты, но от неё всегда веяло настолько сногсшибательной самоуверенностью в собственной неотразимости, которой невольно хотелось поверить, снова и снова обращая внимание на искривлённые в надменной улыбке тонкие губы или колючий, холодный взгляд чуть прищуренных миндалевидных глаз. Судя по кокетливому смеху Броклхёрст, его рассказ подошёл к концу, и Турпин тоже широко улыбнулась, хотя умудрилась всё прослушать, погрузившись в собственные размышления и не отрываясь глядя прямо в нечеловечески чёрные глаза, пугающе пронзительный взгляд которых на протяжении всей истории оставался прикован к ней, словно не замечая чужого присутствия. - Ты меня смущаешь, - тихо заметил он, и это слишком походило на правду, отчего ей вдруг стало не по себе. - Извини, - наконец полностью вынырнув из состояния задумчивости, она ощутила неловкость и смущение, тут же залившие щёки предательски алым румянцем, всегда выглядевшим слишком ярким и заметным на бледном лице. Его ладонь вдруг показалась обжигающе горячей, и одним резким движением Лиз отдёрнула руку, но не успела опомниться, как он быстро схватил её обратно и легонько сжал, то ли предупреждая не делать глупостей, то ли неуклюже подбадривая этим странным жестом. Легко сбившись с прежнего настроя, у неё не выходило снова взять себя в руки и поймать ту волну спокойствия и расслабленности, помогавшие умело отыгрывать запланированную роль. Напряжение нарастало, взгляд судорожно метался по сторонам, впервые заметив сбоку от них сестёр Гринграсс, старшая из которых наблюдала за представлением со злобно поджатыми губами. - Нет, ничего, я просто… - Блейз запнулся на середине фразы, смущённо уставившись на поверхность стола, что совсем не вязалось с тем образом хладнокровного и излишне самоуверенного парня, каким ей приходилось видеть его все прошедшие дни. Но сейчас, глядя на робкую, по-детски невинную улыбку у неё не получалось усомниться в искренности легко читаемых чувств, и это снова пугало: нормальные люди не могут, просто не должны так быстро преображаться, управляя собственными эмоциями как будто они были лишь набором театральных масок, по необходимости мгновенно прикладываемых к лицу. - Надо же, как быстро летит время! – Наигранно удивлённо воскликнула Менди, когда над столом снова начало затягиваться многозначительное молчание, нагревавшее воздух вокруг до температуры настолько высокой, что трудно становилось дышать. – Меня уже ждёт Сандра, поэтому вынуждена вас оставить. Очень рада была компании, Блейз. Лиза, увидимся на ужине! Броклхёрст очень быстро подхватила свою куртку и на ходу помахав им рукой на прощание, вышла из паба, провожаемая заинтересованным взглядом довольно улыбающейся подруги. - Она поверила. Думаю, проблем с ней больше не будет, - спокойным ровным голосом сказал Забини, выглядевший теперь полностью равнодушным ко всему, и от вида так поразившей её милой влюблённости не осталось ни следа. – Может быть, тоже пойдём? - Пойдём, - охотно согласилась Лиза, до сих пор ощущая странное волнение и желая поскорее оказаться подальше отсюда. Вот только она не подумала, что идти им было некуда. ***** Пока они были в пабе, на улице успело выглянуть яркое солнце, слепившее глаза и вынуждавшее постоянно щуриться. Порывы ледяного ветра больно обжигали щёки, и сделав небольшой круг по Хогсмиду, они оказались на перекрёстке, откуда снова открывался вид на «Три метлы», судя по количеству входивших и выходивших людей пользующийся сегодня бешеной популярностью. Остальная деревня выглядела постепенно вымирающей: когда-то пестреющие вывесками витрины по большей части заколочены или завешены кусками выцветшего пергамента, милые магазинчики и лавочки закрылись, брошенные дома заунывно скрипели дверьми и покачивающимися оконными рамами, а живущие здесь волшебники всё реже попадались навстречу. - Может быть вернёмся в Хогвартс? – осмелилась спросить Турпин, хотя понимала, что слишком откровенно звучащая в голосе надежда только уменьшала вероятность положительного ответа. Блейз оставался непривычно немногословным, но не упускал любую возможность отпустить в её адрес очередную подколку, уже успев прокомментировать привычку одеваться не по погоде, когда под очередным дуновением ветра она, забывшись, поёжилась от холода, и открыто посмеялся, стоило ускорить шаг в попытке скрыться от показавшихся в конце улицы Корнера и МакМиллана. - Ладно, пойдём. Исключительно потому, что в мои планы не входит навещать тебя в больничном крыле всю ближайшую неделю, - показательно громко вздохнув, он очередной раз укоризненно покачал головой, окинув многозначительным взглядом тонкий светлый плащ, призванный быть скорее красивым дополнением к одежде, чем обеспечить хоть каплю тепла. Она только закатила глаза, не желая пускаться в долгие объяснения о том, что по совету родителей не планировала в этом году посещать Хогсмид, поэтому не потрудилась взять из дома достаточно тёплых вещей. Не хватало ещё начинать перед ним оправдываться. – И почему ты не рассказала своей лучшей подружке о том, что твои родители уехали, Лиззи? - С чего ты взял, что не рассказала? – наверное, после очень красноречивой реакции на его невинное замечание про зимние каникулы решиться на откровенный блеф было глупой идеей, но ей сейчас меньше всего хотелось обсуждать с ним что-либо, хоть отдалённо связанное с семьей. Довольно того, что своей игрой Забини лишил её возможности насладиться последним школьным годом, перевернув вверх дном привычный порядок жизни, поссорив с однокурсниками, приковав к их паре внимание большей части Хогвартса; он подталкивал день ото дня совершать поступки и говорить слова, за которые ей приходилось испытывать стыд и раскаяние, неизменно приходившие после первого ощущения торжества от собственной лжи, а теперь начинал методично и неприкрыто лезть в душу, всё чаще требуя ответов на слишком личные вопросы. - Я просто предположил, основываясь на собственной интуиции и ещё принимая во внимание вот это, - усмехнувшись, Блейз поднял вверх руку и показал тыльную сторону ладони, где на смуглой коже заметно выделялись три светло-розовые, чуть припухлые чёрточки – следы, оставшиеся от её ногтей. - Тебе не стоило затрагивать эту тему, - старательно отводя взгляд в сторону, огрызнулась Лиз, спустя минуту ожесточённой внутренней борьбы решившая наплевать на все правила приличия и не извиняться перед ним, хотя маленький червячок стыда за этот поступок засел под рёбрами и до противного часто извивался, не позволяя совсем забыть о собственной наглости. Действие обезболивающего зелья заканчивалось, живот начинал болезненно ныть, а они только выходили из Хогсмида, поэтому вдруг появившееся раздражение нарастало уже без видимой на то причины. – Если бы друзья знали, что моя семья сбежала от Пожирателей, то никогда бы не поверили в возможность отношений с одним из их отпрысков. Так что это тебе же выгодно, Забини. - Мерлин, Лиззи, я поражён твоей самоотверженности во благо нашего общего дела. Не буду спрашивать, как ты предугадала мои планы ещё полтора месяца назад, но напомню что у меня, если ты не в курсе, есть имя… - У меня тоже есть имя, - перебила его Турпин, уже не скрывая злости, проигнорировав его спокойно-насмешливый тон и показательно-удивлённый взгляд. – И оно звучит вовсе не так, как его произносишь ты. - Для начала смени тон. – Его рука легла на плечи, вынуждая прижаться к нему вплотную и поэтому идти ещё медленней, позволяя группе весело переговаривающихся студенток достаточно быстро обогнать их. Говоря, Блейз наклонялся к самому уху, и горячее дыхание опаляло тонкую кожу шеи, как будто пощипывающую от оставленного им ожога, и эти ощущения пугали намного сильнее, чем все произносимые тихим и размеренным шёпотом слова. – И потом, раз уж речь зашла о твоей семье, тебе стоило бы проявить больше благодарности не только за оказанную помощь, но и за ничтожно лёгкую возможность расплатиться. Право, Лиззи, если ты из-за пустяков так злишься, что бы стала делать, попроси я что-нибудь действительно серьёзное? - Я делаю, что ты попросил. Моё право испытывать при этом любые эмоции, - осторожно попыталась возразить она и, набрав полные лёгкие воздуха, осмелилась продолжить: - Я просто не рассчитывала, что расплата затянется на такой долгий срок. - О нет, дело совсем не в этом, - вдруг весело рассмеялся он и наконец отстранился, прежде обернувшись и убедившись, что больше за ними не шёл никто из торопящихся в школу учеников. – Ты не рассчитывала, что придётся показать кому-нибудь свой истинный характер, далёкий от той картинки, что выстраивала вокруг себя все эти годы. Сколько бы ты не твердила про то, что чувствами людей нельзя играть, сама охотно поступаешь наоборот. Одно лишь твоё поведение при подруге говорит или о том, что ты на самом деле влюблена в меня по уши, в чём у меня есть много оснований сомневаться, или же о том, что ты притворщица каких поискать, а такие способности взращиваются и практикуются годами. Я знаю, о чём говорю. - Твои утверждения сейчас так же нелепы, как тот комплимент про глаза. Море во время шторма, серьёзно? Боюсь предположить, какие ещё пошлости ты смог бы выдать, не реши Менди вовремя уйти. - Если бы ты слышала, что большинство мужчин обычно говорят моей матери, ты бы точно не считала подобные эпитеты пошлыми, - хмыкнул Забини, с интересом поглядывая на неё, выглядевшую неожиданно весёлой и воодушевлённой. – И я заметил, как быстро и естественно ты только что ушла от неприятной темы, и это только ещё раз подтверждает мои слова. Лиза только пожала плечами, не желая ввязываться в очередной утомительный спор, но и не собираясь соглашаться хоть с одним из его утверждений, не имеющих с ней ничего общего. Пусть ей часто приходилось замалчивать собственное мнение касаемо отдельных острых вопросов, или уходить от неудобных разговоров, чтобы ненароком не обидеть близких неосторожно брошенной в запале фразой, или изображать счастье и спокойствие, когда сердце сжималось от тревоги и беспокойства, но лишь потому, что не хотелось перекладывать на других собственные проблемы. Но это всё ведь не было притворством? Нет, что бы не говорил этот самоуверенный слизеринец, он точно ошибался насчёт неё. *** Большую часть воскресенья Блейз провёл на тренировке по квиддичу, чем несказанно обрадовал девушку, успевшую ощутимо устать от его общества за неполную неделю, прошедшую с начала их притворных отношений. У неё появлялась отличная возможность побыть вдали от его пристального взгляда, ощущаемого постоянно и словно оценивающего каждый следующий предпринимаемый ею шаг с позиции собственных соображений о морали и целесообразности, что вынуждало напрягаться, нервничать, сдерживать раздражение, в итоге всегда находившее свой выход в очередной бурной вспышке гнева, случавшейся как назло в самый неподходящий момент. Не было сомнений: он специально доводил её, неприкрыто наслаждаясь вырывающимся в такие пики правдивым мнением, зачастую нелицеприятным и порой не озвучиваемым даже мысленно. И больше всего выбивало из колеи то, с какой лёгкостью ему удавалось вывести её из себя. Вечером после похода в Хогсмид Менди не уставала восторгаться Забини, заодно не единожды повторив, насколько Лиз повезло, чем вызывала странные эмоции, балансирующие на грани между истерическим смехом и слезами жалости к себе. К счастью, на следующее утро рейвенкловка будто опомнилась, сменив град льстивых эпитетов на сдержанное одобрение выбора подруги, нарочито громко заметив за общим столом на завтраке, что большинству парней не помешало бы тоже научиться галантности. И если Голдстейн и Бут только хмуро переглянулись, услышав тонкий укол в свой адрес, то Корнер покраснел от злости, очередной раз бросив несколько презрительных взглядов в сторону притихшей пуще прежнего Турпин. Надежды спокойно заняться уроками в библиотеке не оправдались, как и планы спокойно подумать о возложенном на неё задании по выманиванию из спальни Паркинсон. Как назло, у Сандры и Менди нашлось с десяток новых тем для срочных обсуждений, а их монотонное бубнение, прерывающееся на сдавленные смешки, постоянно отвлекали от чтения и разгоняли с трудом собиравшиеся воедино мысли, как любое резкое движение распугивает стаю птиц. У Падмы хотя бы оставалась возможность уйти и присоединиться к Энтони, сославшись на дела старост, а вот Лиз пришлось терпеть до самого вечера, и к тому моменту, как среди высоких стеллажей с книгами показалась высокая фигура Блейза, она почти ощутила радость от его прихода. Хоть ей не хотелось это признавать, но заниматься с ним оказалось в разы спокойней и плодотворнее. Мало того, что Забини не отвлекал по пустякам, сосредоточенно вчитываясь в учебники и на удивление быстро умудряясь найти нужную для эссе информацию, так у него получилось даже помочь ей, случайно заметив ошибку в выполняемых расчетах, что помимо логичной в такой ситуации благодарности отозвалось внутри неё ещё и грустью вновь уязвлённого самолюбия. - Раз уж ты и так хмурая, испорчу тебе настроение окончательно, - начал он, раздражающе постукивая кончиками пальцев по обложке лежащего перед ним учебника и выбивая какой-то незамысловатый ритм. Турпин дописывала последние строчки эссе, попеременно борясь с желанием то стукнуть его по руке, то перешагнуть через гордость и спросить что это за мелодия, казавшаяся смутно знакомой. - Я тебя слушаю, - издав протяжный стон, она дописала до конца предложения и, поставив жирную точку, отложила от себя перо, вопросительно уставившись на равнодушного внешне Блейза. Наверное, отсутсвие ехидной усмешки на его лице должно бы насторожить, дав намёк на действительно отвратительные новости, но её, напротив, обрадовало проявление им хоть отдалённо человеческих качеств. - Тебе нужно будет прийти на тренировку в среду вечером. Там точно будет кто-нибудь ещё из наших, но контактировать с ними совсем не обязательно, просто… - Нет! – слишком громко сказала Лиз, который раз за прошедшие дни бесцеремонно перебив его на середине предложения, отчего и сама слегка смутилась, постаравшись избежать тут же направленный в её сторону укоризненный взгляд. У неё не получалось сдержать раздражение, возникавшее в тот же миг, как Забини оказывался рядом, и не желавшее стихать независимо от его слов или поступков, по большому счёту достаточно нейтральных по отношению к ней. Просто навязчивая мысль о том, что он мог оказаться прав во всех своих характеристиках никак не давала покоя. – Только не квиддич. После того, что случилось на последнем матче, я и близко к трибунам не подойду. - Подойдёшь, займёшь одну из скамеек и посидишь на ней положенный час тренировки с максимально счастливой улыбкой на лице, Лиззи. А если рядом будет кто-то из слизеринцев, ещё и не забудешь сказать мне что-нибудь приободрительно-восторженное, - с нажимом произнёс он, продолжая сверлить её испытующим взглядом, под которым приходилось стыдливо ёрзать на месте, закусив губу от обиды и осознания того, что несмотря на всю злость, дерзкие выпады в его адрес, попытки выкрутиться из ситуации, ей всё равно придётся подчиниться. Видимо, ему удалось разглядеть среди всех отобразившихся на лице эмоций обречённость и смирение, потому что спустя пару секунд на губах заиграла довольная ухмылка. – Я потратил половину выходного, чтобы убедить твою подругу, что без ума от тебя. Теперь ты потратишь час, чтобы продемонстрировать моему факультету, что влюблена по уши и готова таскаться за мной по пятам. - Не думала, что ты такой злопамятный, Забини. – Как бы между прочим заметила Лиз, сворачивая в трубочку исписанные листы пергамента. - Злопамятность здесь абсолютно не при чём, - пожал плечами Блейз, одним движением палочки заставив все разложенные на столе книги подняться в воздух и разлететься по разным углам библиотеки, занимая положенные им места на высоких стеллажах. Он ещё раз бросил взгляд на неё, показательно присмиревшую и вследствие этого необычно молчаливую, и довольно хмыкнул. – Если у меня есть цель, я просто планомерно делаю всё, чтобы её достичь. - Любой ценой? - Да, любой ценой, - словно не заметив обвинительных ноток, прозвучавших в её голосе, охотно согласился он, терпеливо дожидаясь, когда она закончит собирать свои вещи, чтобы запоздало отправиться на уже успевший начаться ужин. – Способ достижения своих целей это ведь один из факторов, учитываемых при распределении по факультетам. И если ты не готов трудиться сутками, как хаффлпаффцы, не обладаешь достаточной сообразительностью, как рейвенкловцы и плевать хотел на истинно гриффиндорскую честность и справедливость, то добро пожаловать в подземелья, где никто не спросит, каким путём ты добился желаемого, зато охотно оценит итог. Тебе ведь вроде по душе эти штампованные понятия о людях на основании цвета их формы, Лиззи? Не найдя, что ответить на его очередную подколку, Турпин молча двинулась к выходу из библиотеки, уже около двери почти перейдя на бег, лишь бы поспевать за ним. Настроение действительно испортилось окончательно, а от одной мысли о поле для квиддича во рту неприятно пересохло, словно её вновь отбросило на несколько недель назад, в переполненное испуганными и шокированными учениками Больничное крыло. У него же выходило отлично не замечать охватившее её смятение, пока они шли вдоль пустых коридоров, но по мере приближения к Большому залу наверняка придётся выслушивать очередной поток замечаний, как обычно касающихся недостаточно счастливого выражения на лице и слишком скоропалительного прощания со своим возлюбленным. - Неужели тебе вообще безразлично то, что тогда произошло? У нас на глазах жестоко убили человека, невинного и ничего не подозревающего подростка. Это ведь ужасно, - не выдержав, снова завела разговор Лиз, нервно покусывая нижнюю губу от ощущения сильного давления в горле, обычно предшествующего слезам. Наверное, с её стороны было глупо и наивно делиться такими размышлениями с возможным Пожирателем Смерти, с наслаждением угрожавшим ей и, может быть, уже успевшим лично пытать или убить кого-нибудь из магглорождённых волшебников, постоянные нападения на которых шли ещё с начала лета. Но вопреки всем разумным доводам, у неё не получалось смотреть на него как на приспешника Тёмного Лорда. Как на зарвавшегося и самоуверенного до безобразия парня, лишённого нормальных моральных ценностей и способного на жестокость ради своей выгоды, как на искусного обманщика и бесчеловечного манипулятора – да, но точно ни как на убийцу. - Если никто из нас не льёт слёзы по этому парню и не устраивает истерик около поля для квиддича, это не значит, что нам безразлично, Лиза. – Тон его голоса звучал укоризненно, даже со слегка сквозившей обидой, достаточно несвойственной для столь хладнокровного внешне человека. – И потом, люди умирают каждый день. И не только от смертельного заклятия или от биты в руках обезумевшего подростка. Люди падают с лестниц и сворачивают себе шею, медленно угасают от насланого ещё на их предка проклятья, травятся случайно перепутанными склянками с зельем, сгорают заживо в вышедшем из-под контроля огне собственной лаборатории и даже попадают под машины в мире магглов. Как бы ты не жил, смерть всегда найдёт способ тебя достать. - Это совсем разные вещи, - она покачала головой, удивившись тому, что Забини не отшутился или не осадил её очередным ехидным замечанием, как поступал обычно в неудобных для себя темах, а решил продолжить разговор. Если верить слухам, охотно разносимым Сандрой, первые несколько недель после смерти Финч-Флетчли слизеринцам ставили это убийство в укор все хоть сколько-либо смелые студенты школы, особенно нападая на других членов команды, находившихся тогда на поле, хотя в самом деле никто не смог бы помешать случившемуся, если даже преподаватели не успели отреагировать. – Джастину проломили голову прямо у нас на глазах. Это не те перечисленные тобой смерти, которых никто не видел… - Я их видел, - спокойно заметил Блейз, проигнорировав направленный на него взгляд, в котором сквозь удивление и шок медленно пробивался ужас, россыпью мурашек ползущий по её спине и рукам. – Суть остаётся такой же: человека больше нет. К такому довольно быстро привыкаешь, на самом деле. – Он замедлил шаг и выжидающе смотрел на неё, дожидаясь того момента, когда их взгляды встретились, и тогда как-то странно, пугающе горько усмехнулся. – Мы на пороге настоящей войны. Привыкай к смерти, пока она не касается близких тебе людей. Так намного проще. ***** Сказанные им слова прочно засели у неё в голове, и хоть тогда Лиз промолчала, поспешно отвернувшись в сторону и задумчиво разглядывая неприметные стены вплоть до самого Большого зала, внутри всё сжалось, словно в предвкушении сильного удара, способного сбить с ног и разлиться по телу пронзительной болью. Пугал не только смысл той без сомнения страшной, странной, пронизанной безнадёжностью фразы, но и уверенная интонация, открыто кричащая о его осведомлённости касаемо всех дел и планов Пожирателей. Но если Забини уже и носил на своём предплечье метку, то упоминание о надвигающейся войне хотя бы не вызывало в нём ни видимой радости, ни восторга. Утро понедельника стало первым днём, когда застав его около входа в свою гостиную, Турпин не остановилась как вкопанная в паре шагов с округлившимися от испуга глазами, достаточно непринуждённо, - по сравнению с собственной прежней реакцией, - подойдя вплотную и даже охотно подставив лицо под быстрый поцелуй, угодивший в самый уголок губ. Несмотря на состоявшийся ещё несколько дней назад разговор в запретной секции и заранее озвученную очевидную необходимость переходить от пуританских ужимок к более серьёзным прикосновениям, Блейз почему-то не спешил ничего менять, не предприняв ни одной попытки получить что-то большее, бездействуя и на удивление даже не вспоминая об этом, чему она в тайне радовалась, искренне надеясь затянуть такие отношения на возможно длительный срок. Очень кстати оказались и навязчивые попытки Менди завести с ним разговор, а так как теперь большую часть пути из одного помещения Хогвартса в другое они проходили втроём, это снимало с Лиз необходимость выслушивать от него очередные придирки касаемо излишней задумчивости и молчаливости. Забини вёл себя спокойно, поддерживал беседу вежливо, но без особого энтузиазма, внешне ничем не выдавая своего раздражения, но даже через горячую кожу его ладони, плотно сжимающей её руку всё время, что они находились рядом, ей удавалось ощутить постепенно нарастающее напряжение от постоянного присутствия дотошной рейвенкловки. Избавление от части мучительных, раздирающих её изнутри сомнений наступило неожиданно быстро, когда на Травологии им предстояло очередное нудное практическое занятие с долгим ковырянием в земле. Для того, чтобы избежать ожогов от соприкосновения с ядовитыми корневищами грозно шипящего на студентов мелкого растения, необходимо было надеть специальный защитный фартук и высокие резиновые перчатки, торопливо выдаваемые профессором Спраут прямо в руки студентам. Пока в теплице поднимался гул голосов, напоминающих о том, что им до сих пор не досталось защиты, Турпин отвлеклась и не сразу заметила, как Блейз, расстегнув пуговицы на манжетах рубашки, неторопливо закатывал рукава вверх, оголяя всё больше смуглой кожи, со стороны выглядевшей девственно чистой и ровной. Ни страшной чёрной татуировки черепа с выползающей изо рта змеей, ни светлых очертаний чего-то хоть смутно похожего на метку не было на его руках. Лиз подняла взгляд на его лицо, вскользь успев заметить, как он только что с кем-то переглядывался, но повернув в том же направлении голову увидела лишь тучную фигуру мадам Спраут, закрывшей собой группу студентов. Улыбка сама собой появилась на губах: он точно не заметил, с каким пристальным вниманием она изучала его предплечья, а ещё Забини всё же не был Пожирателем, и это успокаивало и очень радовало. Время, казалось, тянулось медленнее обычного. Возможно, причина тому была в щебетании Броклхёрст, неизменно сопровождающем их перемещения из кабинета в кабинет и начинавшем вызывать головную боль, нарастающую по мере приближения вечера. Удивительно, но стоило им с Блейзом наконец остаться наедине, специально раньше других уйдя с ужина, как Турпин смогла наконец вздохнуть спокойно, расслабившись и даже ощутимо повеселев вне общества подруги. Всю дорогу от Большого зала до гостиной Рейвенкло ей пришлось потратить на расспросы касаемо привычек Паркинсон, надеясь на основании их придумать какой-нибудь относительно сносный план или хотя бы показать ему, что пытается это сделать. На самом же деле, вполуха слушая подробное и чёткое изложение распорядка дня, занятий и досуга слизеринской старосты, она лишь восхитилась про себя его поразительной наблюдательности, а вслух не смогла сдержать комментария про скуку и монотонность, в ответ на который он усмехнулся и поспешил заверить, что они с Панси точно смогли бы подружиться. Утро вторника стало логичным продолжением происходящего в понедельник, и по мере того, как Забини мрачнел на глазах, всё больше молчал и раздражённо поглядывал по сторонам, словно выискивая самый быстрый и лёгкий путь побега от компании учениц Рейвенкло, Лиза же напротив, буквально расцветала от счастья, улыбаясь без видимой на то причины, демонстративно висла у него на руке, стоило им оказаться у всех на виду, и даже несколько раз взволнованно спросила всё ли с ним хорошо, специально так громко, чтобы услышала не только Менди, но и просто проходящие мимо ученики, вынудив наспех придумать какую-то скомканную отговорку. Она играла с огнём. Чувствовала это, когда пальцы сильнее необходимого обхватывали ладонь, почти до боли сжимали талию. Видела это по тем коротким взглядам, что он бросал: полным презрения и надменности, адресованным Броклхёрст, и предостерегающим, пронизывающим и выворачивающим душу наизнанку для неё. Замечала это по насмешливой улыбке, появляющейся после очередной попытки наигранно проявить участие или подбодрить его. И несмотря на неправильное, аморальное наслаждение, разливавшееся по телу теплом при мысли о том, как получалось одновременно дурачить подругу и мелко мстить самовлюблённому слизеринцу, ей приходилось судорожно придумывать способ поскорее решить возникшую проблему и избавиться от компании Менди, пока этим не захотел заняться он. Именно поэтому стоило им покинуть пределы учебного кабинета и оказаться в одном из просторных коридоров, как Лиз поспешила нырнуть за ближайший угол, потянув его за собой и, неуверенно обхватив за талию чуть дрожащими от волнения руками, сдавленно шепнула «давай останемся наедине». Блейз хмыкнул и послушно обнял её в ответ, уткнувшись лицом в шею, так что со стороны они наверняка должны бы создавать впечатление увлечённо целующейся пары, и как раз в этот момент рядом на мгновение мелькнула и тут же исчезла светловолосая голова заглянувшей за угол Менди. - Она ушла? – Шепнула Турпин спустя пару минут, в течение которых старалась вообще не шевелиться, чувствуя волнение от предпринятой смелой попытки отделаться от подруги, и ещё смущение слишком затянувшейся близостью с парнем, заставившей сердце забиться чаше, а щёки предательски покраснеть. - Надеюсь, что да. Если я сейчас обнаружу твою подружку поджидающей нас за углом, то отправлю в неё одно из непростительных, - прошептал он в ответ, щекоча горячим дыханием кожу над ключицей, и, почувствовав как она дёрнула плечами, неторопливо отстранился с непроницаемо равнодушным выражением на лице, противоречащим сквозившему в голосе раздражению. - Может быть, мне взять с собой Менди завтра, на твою тренировку? С ней будет веселее, - впившись ногтями себе в ладонь, чтобы не улыбнуться, как бы между прочим заметила она, воровато выглядывая из-за угла и облегчённо вздохнув при виде пустого коридора. Ей действительно хотелось остаться вдвоём с Забини и иметь возможность поговорить без свидетелей, пока оставалось достаточно времени для отчаянной попытки уговорить его передумать и не заставлять её идти на поле, хоть надеяться на такой исход было наивно до невозможности. - Отличная попытка, Лиззи, - из-за спины донёсся его искренний смех, напрочь перечеркнувший целесообразность дальнейшего обсуждения этой темы, но всё равно оставлявший мизерный, но настолько желанный шанс добиться своего, ведь он хотя бы не злился. С несвойственным ей упрямством Турпин продолжала вновь и вновь донимать его с одной единственной просьбой, от попыток лёгкого шантажа, предпринимаемых вечером вторника, уже в среду утром перейдя к конструктивным и конкретным предложениям равноценного обмена посещения тренировки на любое другое действие, способное доказать окружающим всю силу её любви, вроде страстных объятий и поцелуев прямо в Большом зале (хотя они оба наверняка знали, что у неё не хватит смелости осуществить подобное даже под непреложным обетом), или в отчаянии брошенном обещании в день предстоящего матча нацепить на себя символику Слизерина, в ответ на которое неприкрыто забавляющийся всем происходящим парень лишь резонно заметил, что тогда на поле её действительно с большей вероятностью будет ждать смерть, причём от рук собственных друзей. - Блейз, ну пожалуйста, - грустно вздохнула она, мучительно долго выдерживая на себе насмешливый взгляд тёмных глаз и удивляясь отсутствию неловкости, в то время как приходилось унизительно открыто выпрашивать у него пощады. Им предстояло разойтись по своим гостиным ровно на полчаса, чтобы успеть переодеться перед походом на тренировку, а у неё от необъяснимого страха уже начинали подгибаться ноги. - Мне очень приятно, что ты всё же потрудилась выучить моё имя, милая Лиззи, но наши планы на сегодня не поменяются, - они остановились посреди главного холла, огибаемые снующими вокруг учениками, и Блейз нагло ухватил прядь её волос и принялся крутить между пальцами, явно ожидая обычно следующих за подобными действиями попыток незаметно отойти от него на дистанцию, не позволившую бы даже случайно к ней прикоснуться. Но сейчас она просто стояла на месте, будто не обращая внимание на происходящее, с выражением полной обречённости опустив глаза в пол. – Вакантное после того матча место загонщика заняла Трейси Дэвис. Уверен, она три года прорывалась в команду не для того, чтобы пробить кому-нибудь голову битой. Самое плохое, что может тебя там ждать, это час дикой скуки от созерцания чужих полётов на метле. - Я просто не хотела бы снова оказаться в том месте, с которым связаны кошмарные воспоминания, вот и всё, - ещё раз показательно громко вздохнула Лиз, пытаясь унять нарастающую тревогу и убедить себя, что в самом деле он во всём прав и нет ни одной разумной причины так переживать из-за сущего пустяка. Просто один час на трибунах. Просто час на свежем воздухе. Просто час отличной возможности остаться одной и спокойно подумать. Если рассуждать об этом именно так, можно порадоваться открывающейся возможности и совсем не обращать внимание на засевший внутри не поддающийся объяснению страх. - Главное, оденься теплее, а не как обычно, - ухмыльнулся Блейз и, развернувшись, сделал несколько уверенных шагов в сторону подземелий, но неожиданно остановился и оглянулся на неё, до сих пор растерянно стоявшую на месте. – Не паникуй, Лиза. Один поход на поле тебя точно не убьёт. Если бы он только знал, как сильно заблуждался. *** Надев на себя ту одежду, что брала на случай зимних морозов и заодно захватив злополучное пальто, которое постоянно забывала вернуть, каждый вечер с раздражением натыкаясь у своей кровати на чужую вещь, Лиза неохотно спустилась к условленному месту встречи, где уже ждал крайне довольный собой Забини Быстро подхватив её под руку, словно всерьёз опасаясь возможности внезапного побега, он уверенным шагом пошёл к полю для квиддича, по пути несколько раз отпуская забавные шутки, наверняка призванные разбавить гнетущую атмосферу повисшего между ними напряжённого молчания. Ей хотелось бы выразить благодарность за эти попытки, но её трясло от страха и холода, поэтому хватило сил только растерянно кивать в ответ. - Лучше ни с кем не общайся. Не думаю, что кто-то из наших вдруг решит к тебе полезть, просто так… на всякий случай, - он равнодушно пожал плечами и махнул рукой в сторону ближайших от входа скамеек, тут же скрывшись в дверях раздевалки и оставив её одну, в полном смятении и ощущении только что захлопнувшейся за спиной ловушки. Турпин поёжилась от холода, мельком оглядела трибуны, заметив вдалеке одинокую чуть сгорбившуюся фигуру, судя по платиновым волосам, почти светящимся в вечернем сумраке, принадлежавшую Драко Малфою. От разглядывания быстрых и дёрганных движений, которыми он пытался откинуть от лица слишком длинную чёлку, её отвлёк скрип двери совсем рядом, и повернув голову на неприятный звук, она увидела буквально вылетевшую из раздевалки взъерошенную Трейси, удивлённо приподнявшую бровь, когда их взгляды пересеклись. - У Блейза совсем нет совести, если он притащил тебя сюда в такой лютый холод, - быстро преодолев разделявшие их несколько шагов, весело заметила Дэвис, задорно улыбаясь. Тяжело было разглядеть в ней хоть один признак студентки змеиного факультета, мгновенно попадая под обаяние обескураживающего дружелюбия, а вместе с тем и привлекательной внешности, не успевшей потерять еле уловимую детскую миловидность. Как-то раз Лиз довелось стать случайной свидетельницей разговора парней с их курса, которые утверждали, что Трейси можно назвать одной из немногих по-настоящему красивых девушек, и с этим не хотелось спорить: у неё были ярко очерченные скулы, тонкий и аккуратный носик с чуть вздёрнутым вверх кончиком, раскосые карие глаза в обрамлении пышных тёмных ресниц, и даже тонкие губы ничуть не портили, а напротив, словно добавляли всем чертам очарование. Светлую кожу эффектно оттеняли еле достающие до плеч волнистые рыжевато-русые волосы, нещадно спутываемые сейчас порывами ветра. - Я сама решила прийти.. посмотреть, - попыталась возразить Турпин, но голос её жалобно подрагивал, лишь подчеркнув неуверенность в только что сказанных словах. - Знаешь, быть единственной девушкой в команде просто отвратительно. Я опущу момент с бессчетным количеством шуток, которые приходится выслушивать из раза в раз. Но самое обидное, что мне всегда приходится торчать здесь и ждать, пока все они неспешно переоденутся, - она всплеснула руками, показывая своё возмущение такой несправедливостью, и Лиз не смогла сдержать ответной улыбки, продолжая разглядывать высокую и худощавую девушку, внешне мало соответствующую привычному образу загонщика. - Дэвис, капитан сказал пора на поле, - в подтверждение только что прозвучавших жалоб в проходе показался весело гогочущий Гойл. – У тебя две минуты, или штрафные будем отрабатывать сегодня на тебе. - Ну как всегда, - закатив глаза, Трейси резко развернулась и ткнула довольного однокурсника в бок, протискиваясь мимо его громадной туши. – Подвинься, увалень! Услышав приближение сразу нескольких мужских голосов Турпин опомнилась и быстро прошмыгнула на трибуны, заняв первую попавшуюся скамью и всеми силами пытаясь не шевелиться без необходимости, слиться с окружающей обстановкой, чтобы как можно дольше оставаться незамеченной. Не успели все игроки взмыть в воздух, как на улице окончательно стемнело и всего на мгновение погрузившись в мрак, поле внезапно осветилось яркими лучами прожекторов, искусственный свет которых неприятно резал глаза; её место очень удачно осталось в тени, и пользуясь этим она надела поверх своей одежды оказавшееся как нельзя кстати пальто Блейза, подпёрла рукой подбородок и безразличным взглядом уставилась перед собой, даже не пытаясь найти его среди проносящихся мимо зелёных точек. Теперь необходимость её нахождения здесь всё больше походила лишь на сумасбродный каприз мальчишки, зарвавшегося от ощущения внезапно свалившейся власти над волей другого человека. - Надо же, кого я тут вижу, - раздавшийся сбоку низкий мужской голос сочился злостью, и Лиз начала медленно подниматься на ноги, превозмогая расползавшийся по телу липкий страх.