Игроки

Глава 18. 28 ноября, четверг. Утро. Он вышел к холлу, равнодушно скользя взглядом по ученикам, кучками поднимающимся по лестницам, спешащим на уроки и весело переговаривающимся друг с другом. Эти лица, круглые и вытянутые, загорелые и бледные, с россыпью золотистых веснушек и отливающих серебром шрамами задорно и беззаботно улыбались, в то время как девушка, столь ценная для него, будившая ранее спящее в нём безумие одним лишь своим присутствием рядом, вынуждена была горько плакать, понимая безысходность своего положения. Так невыносимо несправедливо. - Забини! – окрикнувший голос показался смутно знакомым и, нехотя обернувшись, Блейз разглядел Голдстейна, пытавшегося подойти ближе, с трудом пробирающегося через сплошной поток младшекурсников, норовящих то и дело сбить бедного парня с ног. В любое другое время он бы не раздумывая отправился дальше по своим делам, но сейчас, потерянный и опустошённый, зачем-то терпеливо ждал, с отвращением думая о грядущем разговоре, который наверняка сведётся к попытке прочитать ему нравоучения о том, как стоит себя вести. Старосты слишком предсказуемы. - Что тебе от меня нужно? – поморщился Забини, дождавшись когда к нему вплотную подойдёт рейвенкловец, суровым взглядом праведника сверливший его лицо, недовольно поджавший губы и оттого неуловимо напоминающий разъярённую МакГонагл. - Хочу чтобы ты наконец повёл себя, как настоящий мужчина, Забини, - тихо сказал Энтони, нахмурившись, оглядываясь по сторонам, явно не желая делать участниками их разговора проходящих мимо студентов, то и дело с интересом поглядывающих на странную парочку. Дождавшись, когда они хоть на пару секунд останутся одни, он наклонился чуть ближе, продолжая: - Если ты сделал Лизе ребёнка, то возьми за это ответственность, а не убегай, как трус! - Чего? – Блейз опешил, кажется, даже раскрыв рот от удивления, чего с ним никогда не случалось. Сколько ещё сюрпризов готовит столь отвратительно начавшийся день? – Ты что, совсем рехнулся? - Думаешь, до этого так тяжело догадаться, после того как Лиза сначала где-то пропадала ночами, а теперь её постоянно тошнит и рвёт каждое утро? – Голдстейн не удержался и тыкнул пальцем в грудь своего оппонента, уже раскрыв рот чтобы продолжить, но тут заметил полный ярости взгляд. Забини склонил голову вниз, неотрывно смотря на посмевшую дотронуться до него руку. Кажется, можно было услышать как громко сглотнул слюну Энтони, медленно опуская ладонь, старательно заверяя себя, что он вовсе не трус, просто глупо было вмешиваться в чужие отношения, а уж вступать в перепалки из-за этого и подавно. - Не забывайся, Голдстейн, - сквозь зубы пробормотал Блейз, радуясь тому, что от ощущения малейшей угрозы староста мгновенно сдавал на попятную, наверняка уже сто раз пожалев, что вообще решился подойти с этим разговором. По крайней мере он сам точно был не рад, что не слился с толпой разбредающихся по школе студентов и вынужден был выслушивать этот выкидыш чужой фантазии. – У Лизы нервный срыв после убийств на моём факультете, вот и всё, идиот. Надеюсь эти болтливые дуры, Броклхёрст и та жирная с ней, не в курсе этих гениальных предположений про несуществующую беременность, иначе об этом будет судачить весь Хогвартс, что явно не пойдёт Лиз на пользу. И вот тогда я тебе не завидую… - Если ты сейчас врёшь, Забини, учти… - Энтони замолчал, судорожно придумывая продолжение фразы, зародившейся в его голове и показавшейся достаточно внушительной, однако сейчас впал в ступор, немного стушевавшись перед насмешливой ухмылкой Блейза. Конечно, запугивать и бросаться высокопарными угрозами был удел слизеринцев, вообще не понимающих, кажется, как нужно общаться с людьми, не знающих о существовании здорового диалога, компромисса и уважения к чужой точке зрения. Забини был уверен, что ему нечего больше сказать, именно поэтому так издевательски долго стоял и всем своим видом показывал, как жаждет услышать продолжение нелепых угроз. Его мысли уже вовсю крутились вокруг девушки, наверняка даже не догадывающейся о том, насколько о ней переживают уже как минимум двое человек в этом замке, а судя по тому, что Голдстейн мало что делал без чуткого контроля Патил, количество потенциальных нянек увеличивалось уже до трёх. Но лишь он знал, что на самом деле происходит с Лизой. Он наконец вспомнил про Энтони и, ухмыльнувшись тому напоследок, чтобы скрыть внезапно вернувшуюся обратно усталость и задумчивость, пошёл в сторону своей гостиной. Значит, Лизе действительно было очень плохо, и тот эпизод после их встречи в библиотеке, когда её рвало в коридоре, был не единственным, а ведь скоро будет уже неделя, как ему довелось смотреть на кровавые пятна, словно впитывающиеся в камни. Это было плохо, просто отвратительно, наверняка очень опасно; и в этом скорее всего был виноват именно он. Её тело так призывно извивалось под ним, пока кулак со всей силы давил на живот, действительно желая смерти. Ну и мразь же ты. Блейз со злостью отмахивался от зудящей как противное насекомое мысли, что ему было выгодно случившееся. Теперь, независимо от ненависти и презрения, которые наверняка испытывала Лиза, ей придётся принять его помощь, чтобы хотя бы на время скрыть своё состояние от любопытных глаз окружающих. Да и ему так легко будет оправдать нежелание прерывать игру лишь принципами чести, в действительности напрочь отсутствующей, ведь нельзя же бросить её одну без магии и по уши в дерьме, особенно после того, как снова на их пути встал Малфой. Ему было противно от собственных мыслей, столь мерзких и развратных, не достойных того человека, которым Забини считал себя до недавнего времени. Он не просто потерял контроль над своими чувствами и желаниями, он превращался в слабака, в ничтожного стервятника, готового накинутся на еле живую жертву, лишь бы утолить свой голод. Это так отвратительно – понимать, что теперь ей некуда от него деться. Вся в его власти. Так долгожданно и желаемо. Теперь он получит всё, что хотел. Или сломает её. ***** «Я просто влюбилась в тебя, как помешанная, и не понимаю, как с этим жить дальше. Я просто даже дышать не могу когда ты рядом, настолько мне хочется прикоснуться к тебе. Я просто умереть готова, видя твоё равнодушие ко мне. Я просто не понимаю, кем я стала, когда мы только что убили человека, а меня волнует лишь то, как тепло от твоих рук. Я просто запуталась в том, что происходит. Я просто, просто, просто…» Лиза вцепились зубами в подушку, чтобы хоть как-то приглушить собственный вой, вопреки желанию уже не первый раз вырывающийся даже не из рта, а откуда-то из самой глубины тела, до сих пор трясущегося в истерике. Ей нужно было сказать ему всё это, признаться, выдавить из себя хоть пару слов, которые позволили бы с долгожданным облегчением считать, что между ними появилась хоть какая-то ясность. А теперь всё стало ещё хуже, просто невообразимо отвратительно, хотя утром она очередной раз поймала себя на мысли что хуже быть не может. Сколько раз за последние две недели ей так опрометчиво казалось, что это самый ад, перед там как внезапно провалиться глубже в сжигающее дьявольское пекло? Турпин обещала себе никому не рассказывать о том, что лишилась магии. Молчать, даже если будут пытать, прикинуться сумасшедшей, одержимой, благо в её роду было столько ненормальных, что никто и не должен был удивиться. «Поганая кровь» - сквозь зубы бормотал отец еле слышно, когда в воздухе опять начинало сладковато пахнуть палёной плотью, стоило в их доме прозвучать фамилии Мелифлуа. Почему-то она никогда не могла вспомнить, отчего возникали эти скандалы, почему её, совсем ребёнка, втягивали в эти разборки, откуда были зловещие образы и картины, преследовавшие с детства, влезающие в сны и размывающие реальность. Может быть и прикидываться не нужно, ведь она правда была сумасшедшей? Теперь о самом большом кошмаре любого волшебника, приключившемся с ней, знал именно Забини, тот человек, чьё мнение о ней прожигало сердце как прикосновение раскалённого металла. Хотелось хвататься за голову, лишь вспоминая о том, на какие странные, страшные, аморальные поступки ей пришлось решиться, пытаясь выделиться перед ним, доказать свою способность быть на равных, может быть хоть ненадолго стать кем-то большим, чем очередная кукла для игры на час. Всё было зря, не имело никакого смысла, принесло только проблемы и ту боль, с которой теперь ей приходилось жить каждую секунду мучительно длинных дней. С каким презрением он должно быть сейчас думает о ней. Думает ли Блейз вообще о ней, хоть иногда? Те приступы ярости, которые случались с ним после периодов затяжного безразличия, очень пугали, неизменно приносили с собой новые синяки и царапины, коих на теле было уже столько, что Лиз старалась не показываться перед однокурсницами хоть в сколько-либо открытой одежде, не желая выслушивать вопросы или, что ещё хуже, оставляя им пищу для домыслов, всегда оказывающихся более извращёнными и шокирующими, чем правда. Но именно те моменты, когда он снова прижимался к ней, тяжело дыша, оставались словно пропитаны знакомым уже отчаянием, желанием ухватиться, вцепиться, вгрызться хоть во что-нибудь, не желая снова падать в пропасть. Именно это давало мизерную надежду, что ему может быть не всё равно. Перемены в магии начали происходить с ней ещё с конца прошлой недели, но Турпин удавалось удивительно долго не придавать им значения. Она всегда была «нестабильна», как с улыбкой замечала мать, при этом знакомым уже жестом перебрасываясь обеспокоенными взглядами с отцом, думая, что маленькая девочка не способна заметить этих проявлений плохо скрываемых эмоций. Наверное, именно поэтому ей неизменно оставалось страшно колдовать, вновь потерять над собой контроль, поддаться чрезмерным эмоциям, непременно влекущим за собой проблемы. Языки пламени, охватывающие маленькую деревянную будку, любовно выкрашенную в противный розовый цвет; испуганно скулящая приплюснутая морда соседкой собачонки, в панике мечущейся по своему домику, безрезультатно пытающейся пролезть через огонь, по странному стечению обстоятельств разгорающийся именно там, куда пыталось вжаться убогое наполовину лысое тельце. Чем больше сочилась кровь из разодранной только что лодыжки, тем быстрее разгорался пожар, чуть не унёсший одну невинную жизнь. Надрывистый, истеричный плач девочки, бежавшей вдоль по улице, пока в её спину раз за разом врезался мяч, весело отскакивающий и вновь догоняющий обладательницу двух длинных чёрных косичек с так красиво вплетёнными в них бирюзовыми лентами, завязанными снизу замысловатым бантом. Этой малышке ещё пару минут назад было забавно специально бросить злополучный мяч прямо в лицо своей новообретённой подружки. А ещё был зачарованный мальчишка-маггл, ещё три недели способный только что-то нечленораздельно мычать; сломанная рука сварливой бабки, позволившей себе нелестно отозваться про её маму; бесконечное количество загнивающих цветов на клумбе нелюбимой соседки; внезапное нашествие саранчи на участке в конце улицы; зашедший к ним с улицы в дом словно под гипнозом человек, в руках которого был котёнок, которого так сильно захотелось погладить увидев из окна. Лиза приносила слишком много проблем, пока они жили в пригороде Лондона, в слишком опасной близости к магглам. Потом, уехав в отдалённую от цивилизации глушь, её научили сдерживать свою магию, а вместе с тем и всегда держать под контролем чувства, не позволяя эмоциям прорываться сквозь стену спокойствия, не отступая от правил, чёткое соблюдение которых было так необходимо. Поэтому вся жизнь была такой скучной. И безопасной. Наверное, тот надлом, что случился с ней после поцелуев Нотта, стал причиной столь стремительно утекающей из тела магии, будто вываливающейся через рот вместе с сгустками крови и желчи, которыми её до сих пор рвало по паре раз за ночь. В понедельник волшебство получалось слабым и не всегда таким, как задумывалось, во вторник выходило использовать только самые основные заклинания, добиться эффекта от которых иногда получалось лишь с десятой попытки, а в ночь на среду она поняла, что больше не может колдовать. Не было необходимости даже впустую махать волшебной палочкой, сотый раз повторяя одно и то же слово, - ноющая пустота внутри сразу дала ей понять, что произошло. Тогда, в приступе панического удушья, Турпин лежала на полу ванной комнаты, мечтая умереть, и в сердце, в крови, в мыслях, на языке крутилось лишь одно слово. Блейз. Потому что не быть больше волшебницей означало оборвать последние ниточки, которые могли бы связать их. Она просто смотрела перед собой, а видела его лицо, испуганное, растерянное, злящееся от невозможности понять, что с ней происходит. Лиза в самом деле сходила с ума. - Я принесла тебе булочек, - голос Падмы был мягким и вкрадчивым, словно неторопливо гладил по голове, утешал, обещал скорое решение самых тяжёлых проблем. Наверное, из неё вышла бы отличная заботливая целительница, или справедливый и непредвзятый преподаватель, и уж без сомнения чуткая и любящая мама. Турпин до сих пор лежала на кровати; бурная истерика сменилась чувством опустошения и безразличия к происходящему. Ей стоило огромного труда повернуть голову в сторону подруги, оторвать взгляд от некрасивого залома синей бархатной ткани, на который смотрела не отрываясь уже больше часа. В нос ударил тёплый аромат свежевыпеченного хлеба, так разительно отличающийся от чуть ощутимой затхлости спальни, что хотелось вдохнуть его и не выдыхать больше никогда. - Спасибо, Падма. Я обязательно съем их, только чуть позже, - она так привыкла врать, что начинала делать это даже без особой нужды, прекрасно понимая, что сделает всё возможное чтобы не поддаться соблазну и не притронуться к булочкам. Потому что каждый съеденный кусочек уже через пару часов отзовётся сначала болезненным спазмом в желудке, потом длительной тошнотой и, как финал, снова рвотой, которую оказалось очень противно и тяжело очищать без магии, ведь кровь лишь расплывалась повсюду оранжевыми, похожими на ржавчину подтёками, норовящими въесться в светлую затирку между плиток. - Постарайся не умереть с голода, ладно? – Шутливо сказала Патил, чуть улыбаясь, хотя в голосе её можно было услышать настоящее беспокойство. Ей наверняка пришлось почти полностью пропустить обед, чтобы зайти к Лиз, уже несколько дней на все вопросы предпочитающей отмалчиваться или отделываться привычным беглым «всё нормально», причём сказанным тем самым тоном, напрочь перечёркивающим смысл фразы. Конечно же, ничего не было нормально. Отвратительно, страшно, противно, грустно, но никак не нормально. Но рассказывать об этом даже чуткой и не болтливой Падме вовсе не хотелось. - Лиза… - Патил тяжело вздохнула, явно собираясь с силами, чтобы продолжить, села на кровать напротив, как-то уж больно виновато глядя на девушку. – Скажи честно, ты действительно не беременна? - Что? Конечно же нет, - от неожиданности такого вопроса она даже приподнялась на локтях, чтобы было удобнее разговаривать. Видимо, подозрительно долго длящаяся тошнота не укрылась от наблюдательных глаз старосты, сделавшей свои выводы, как и следовало ожидать в корне неверные. Нужно было быть осторожнее, намного осторожнее в своём поведении, пока у них с Блейзом не появилось ещё больше проблем. Лиза смотрела на то, как расплываются в улыбке облегчения губы сидящей напротив, когда до неё дошла вся суть вопроса. – Падма, что значит «действительно»? - Ты же нам ничего не рассказываешь, да и спрашивать уже бесполезно, а мы правда волнуемся, Лиза. И поэтому мы с Энтони решили, что как старосты должны… прояснить ситуацию, - сбивчиво бормотала Патил, в то время как на щеках её выступил еле заметный румянец. – В общем, Энтони говорил с Забини. Просто мы должны были хоть как-то выяснить, что происходит, вы же оба какие-то странные в последнее время. - Когда, Падма? Когда он с ним говорил? – в шоке от услышанного спросила Лиза, дёрнув плечами в надежде сбросить с себя ледяные прикосновения, щекочущие спину между лопаток. Не хватало ещё, чтобы Блейз подумал, будто это она посылает своих однокурсников, чтобы надавить на жалость. - Сегодня, после первого урока, - Турпин села на кровати, вцепившись в край одеяла как в спасательный круг, испуганно глядя на подругу, разрываясь между желанием заплакать от того, что всё опять шло наперекосяк, и рассмеяться, учитывая абсурдность всей ситуации. Знали бы её однокурсники, что они со слизеринцем и целовались по-настоящему всего несколько раз. Прекрасных, незабываемых, вызывающих дрожь возбуждения раз. – Забини сказал, у тебя просто нервный срыв после всех этих убийств и очень разозлился, что сейчас могут пойти слухи про беременность. Но я тебе клянусь, я даже намёка никому больше не давала про такое, только я и Тони в курсе, можешь передать это Забини. Вы же с ним… вы ещё вместе? Просто когда вы уходили с завтрака многие подумали, понимаешь, что… - Что он хочет меня бросить? – с горькой усмешкой закончила фразу Лиз. Она и сама была уверена, что именно за этим они шли, тем более он сам продолжал повторять, что после убийства Нотта их игра тут же закончится; но встреча приняла неожиданный поворот, вновь спутав все планы. Вместе ли они? Ещё пару минут назад ей казалось, что ответ точно будет отрицательным, но ведь Блейз для чего-то разговаривал с Энтони, даже с ходу придумал хоть и малоправдоподобное, но объяснение её странному состоянию. Значит, ничего пока не кончено? – Я и правда не могу оправиться после всего, что происходит в школе в последнее время. Мне… нужно время, чтобы прийти в себя. - Извини, Лиза. Зря мы вообще в это полезли. Обещаю, в следующий раз для начала обсужу всё с тобой, - Патил посмотрела на часы и поспешно встала, уже начиная опаздывать на занятия. К счастью, ей хватило тактичности, - или уверенности в абсолютной беспечности подруги, - чтобы не спрашивать, не собирается ли она наконец посетить хоть один урок. – Поешь обязательно. Мы правда переживаем. Падма ушла, оставив её с приятным ощущением только что проявленной настоящей заботы, столь неожиданной. Они никогда не были особо близки, пока её жизнь не полетела под откос, обнажив настоящие отношения, наглядно показав, чего на самом деле стоили окружающие люди. Кажется, о чём-то подобном предупреждал её Блейз в самом начале их игры. Блейз. Хотелось бы видеть, как он выглядел в тот момент, когда Энтони сказал про беременность. За тот месяц, что они провели вместе, ей не удавалось припомнить ни одного случая, когда Забини был по-настоящему обескуражен, будто любые сюрпризы, подкидываемые шутницей-судьбой, были заранее им предугаданы. Пожалуй, кроме того момента, когда утром он смотрел на недвижимый после её заклятий амулет, и тех нескольких минут перед убийством Нотта, которые навсегда отпечатались в памяти его непривычно тихим, потерянным голосом, тёплой ладонью, в пугающем отчаянии прижимающей ближе. Он пытался её успокоить. Наверное, чтобы не могла своим поведением выдать их с потрохами. Или ему не всё равно? Они убили человека. Странно, но эта мысль не вызывала в ней почти ничего, кроме тонких чешуек страха, облепивших всё тело ещё в тот момент, когда Падма уводила её из Большого зала. Потому что Забини оставался там один, и вопреки их договору исполнителем плана стал именно он, поставив себя под удар, даже не догадываясь, что она готова была не раздумывая признаться в этом преступлении, отправиться на смертную казнь если бы только их раскрыли. В каком ужасе был бы отец, узнав что она натворила. Но сейчас, спустя сутки после смерти Нотта, случившееся было ей на удивление безразлично – просто минус одна проблема, с которой следовало поскорее разобраться. И судя по тому, что они с Блейзом до сих пор не были под конвоем авроров и дементоров, Лиза могла гордиться придуманным ей планом. Если бы ещё она могла придумать, как остаться в Хогвартсе, не имея больше магии. Понятно, что пока ей нельзя даже показываться на тех уроках, где использование волшебной палочки являлось главной составляющей учебного времени, вроде Заклинаний и Трансфигурации. Нельзя, чтобы учителя и ученики так быстро заметили её проблему. Но вот ходить на остальные занятия конечно же необходимо, чтобы не вызывать лишние подозрения своим затворничеством, но… у неё просто не было сил. Иногда даже подняться с кровати казалось настолько тяжёлым заданием, что Турпин уговаривала себя сделать это по полчаса. Голова предательски кружилась, стоило только встать на ноги, ставшие совсем мягкими, еле выдерживающими вес тела, совсем как у любимого в детстве плюшевого розового зайца. Пообещав себе, что завтра хотя бы постарается сходить на какой-нибудь урок и, наверное, осмелится показаться в Большом зале, Лиза воровато оглядываясь съела булочки, принесённые ещё в обед, хотя уже шло время ужина. За это время хлеб растерял не только свой привлекательный аромат, но и вкус, сбиваясь во рту в один склизкий комок, неприятно прилипающий к зубам. Но это единственное, что было доступно ей из еды, а в животе постоянно предательски урчало. Оставалось надеяться, что тошнота после съеденного подождёт до того момента когда все в спальне будут уже спать, ведь её приступы и так привлекали к себе слишком много ненужного внимания. Её надежды сбылись, и когда Лиз окатило волной холодной дрожи, предшествующей уже привычному приступу, в темноте комнаты лишь тихо посапывала Сандра. По першению в саднящем горле понимая, что остаётся совсем немного времени, она максимально быстро добралась до ванной, закрываясь ото всех, со странным удовольствием представляя, в каком шоке будут однокурсницы если вдруг на утро обнаружат её труп. К своему огромному сожалению, на утро она была всё так же жива. Идея выйти сегодня из комнаты уже не казалась столь заманчивой, и упиваясь своими страданиями, слабостью, ноющей болью в теле, вынужденном не первую ночь проводить лежащим на жёсткой ледяной плитке, ни на секунду не проходящей тошнотой, девушка просто валялась на кровати, то проваливаясь в состояние почти лихорадочного бреда, то засыпая, наслаждаясь непривычно странными для её самочувствия снами. Ей снился Блейз. Из раза в раз, будто сознание хотело поиздеваться над ней, показать те ситуации, которые были настолько желанными любой влюблённой девушке, но при этом такими абсурдными, недоступными для людей вроде них. Прогулки возле озера, свидания в Хогсмиде, подготовка к школьным праздникам, и всё это с милыми, невыносимо приторными диалогами, глупыми смешками, романтичными поцелуями под луной, чуждым ей кокетством и ему нежностью. Нет, какими бы волшебными не казались эти сны, как бы не замирало от восторга сердце за секунду до неминуемого пробуждения, это всё не принадлежало бы им никогда. Привкус крови на губах, грубые прикосновения, разрывающие так некстати тишину вопросы, жар тел, слишком горячих даже через одежду, злость, похоть, - вот какими были их отношения. И Лиза уверена, что будь они по-настоящему вместе, это ничего бы не изменило, может быть даже наоборот, ещё сильнее развязало руки. Удовольствие на грани с болью, боль с привкусом удовольствия. Ей всегда нравились довольно странные вещи, непонятные чувства, всё таинственное, запутанное, неопределённое. Поэтому так отчаянно хотелось размывать границы нормальности собственными слезами, превращая свою жизнь в то, к чему так отчаянно всегда стремилась душа. К тьме, беспросветной ночной мгле, ломающей и терзающей, приносящей сладость, притаившейся в его чёрных глазах. Как сильно ей хотелось поцеловать его вчера, в том кабинете под гнётом пальцев, оставивших на плечах синие следы своего присутствия. Его лицо было так мучительно, так невероятно потрясающе близко, что хватило бы наверное одного внезапного порыва вперёд, чтобы коснуться до безумия желанных губ. Если бы у неё был хоть один шанс не быть отвергнутой сразу… - Лиза, ты спишь? – голос Падмы прервал полёт очередной фантазии, заставив испуганно вздрогнуть, озираться по сторонам, пытаясь вспомнить где она и что происходит. Видимо, и правда очередной раз успела заснуть, сама того не заметив. Она только оторвала голову от подушки, как в глазах всё начало расплываться, и, не желая испытывать сейчас своё тело на прочность, тут же откинулась обратно на кровать. - Уже нет, - прошептала Турпин, и как бы ей не хотелось сдержать себя, прозвучало это очень грубо. Край полога отъехал в сторону, впуская внутрь неестественно жёлтый свет комнаты, резавший глаза после многих часов проведённых в заманчивом сумраке. Патил чуть улыбалась, впрочем, обеспокоенно оглядывая её, наверняка выглядевшую очень паршиво. - Блейз попросил передать тебе записку, - рядом с рукой Лизы, безвольно распластавшейся по белой простыне и почти сливающейся с ней по цвету, лёг небольшой кусочек пергамента, тщательно и аккуратно сложенный в квадратик. Чувствуя, как бешено колотится сердце от одного только упоминания его имени, она закрыла глаза, пытаясь справиться с волнением, желая немедленно раскрыть, прочитать, целовать, хранить под подушкой несчастный клочок бумаги, или же сразу порвать, сжечь, выбросить из окна, потому что всего что было и так оказалось достаточно для неё. - Он зайдёт за тобой завтра после завтрака, чтобы вместе сходить в Хогсмид, - сказала наконец Падма, долго разглядывая подругу, словно провалившуюся обратно в сон, никак не отреагировавшую на записку, вопреки ожиданиям. Оказывается, Забини снова оказался прав в своих странных предположениях. Лиза слышала, как спустя пару минут полог закрылся обратно, отгораживая от ставшего ненавистным мира вокруг. Ей было не по себе, и пальцы уже предательски дрожали, сжимая в комок пергамент, еле уловимо пахнущий слизеринцем. Это полное безумие, снова идти к нему сейчас, когда и просто стоять слишком тяжело, - Блейз добьёт её, будет бить и терзать, пока холодный труп не упадёт к ногам. Она обещала себе, что никуда с ним не пойдёт. ***** Блейз ждал её постоянно. На уроках, бросая взгляд на дверной проём каждый раз, когда кто-то из учеников опаздывал, бесцеремонно прерывая учебную тишину бормотанием скомканных оправданий; в коридорах, отчаянно выискивая глазами столь желанную фигуру среди сотен других, разбредающихся по этажам одинаковыми тёмными расплывчатыми силуэтами; в Большом зале, снова и снова смотря в сторону непринуждённо болтающих рейвенкловцев, никаким образом не выказывающих и тени беспокойства касаемо отсутствия Лиз. Зато его охватывала постепенно нарастающая паника, железными тисками сковавшая лодыжки, уже опутавшая ноги, начинавшая обвязывать стальными верёвками торс. Ему нужно было увидеть её, нужно было поговорить, впервые по-настоящему поговорить обо всём, что происходит. Без ярости, заставляющей причинять боль, хватать, толкать, прижимать её, орать, выпуская наружу раздирающие глотку слова, а потом в исступлении шептать, пытаясь успокоить жжение в груди, унять дрожь злости и возбуждения; и может быть даже без столь сильного желания поглубже засунуть язык в её тёплый рот. Сейчас как никогда нужно было быть осторожнее, действовать слаженно, если Турпин не хотела чтобы о проблемах с магией стало известно каждому обитателю Хогвартса. Насколько ему вообще удалось понять её странный и тяжёлый характер (казалось даже невозможным, что кто-то мог быть ещё более невыносим в общении и высказывании своих чувств и желаний, чем он сам!), она готова будет до последнего скрывать все происходящие метаморфозы, делая максимально невозмутимый вид, под любыми отговорками отказываясь принимать факт того, что больше не являлась волшебницей. Да и кто бы вообще мог просто принять это, как должное? За то время, что они общались, Блейз не раз успел поразиться необычайной скрытности девушки, умудрявшейся с лёгкостью ускользать от прямых ответов, ничего о себе не рассказывать, даже вскользь не упоминать о жизни за пределами учебных кабинетов, многочисленных помещений школы и парочки улиц Хогсмида. Будто там, за воротами Хогвартса, все одиннадцать лет до пригласительного письма, в каждые три летних месяца каникул не существовало ничего; абсолютная пустота, без людей, происшествий, эмоций. Он не знал о ней ничего, и вспоминая всё произошедшее между ними, эти пугающие чувства, Лиз начинала казаться ему лишь призрачным видением, его личным полтергейстом. А теперь к их проблемам добавился ещё и Драко Малфой, очередной раз желающий чужими руками выполнить грязную работу. Конечно, глупо было надеяться что он просто отстанет, забудет о том, чем так удачно можно было шантажировать однокурсника и оскорбившую его самолюбие заносчивую девчонку. Просто Забини не успел даже почувствовать спокойствие и умиротворение после убийства Нотта, прежде чем на его голову вновь свалились задачи, которые необходимо срочно решить. Турпин могла бы помочь ему придумать, как отвязаться от блондина. Её идеи были сложными, неординарными, очень жестокими, но при этом отлично работали в хорошем исполнении, которое он готов был брать на себя. Вместе они составляли гармоничный дуэт, состязаясь и в то же время дополняя друг друга аморальностью, стремлением к контролю, изворотливостью и, самое главное, ненормальным желанием продолжать игры стоя на краю смерти, не в состоянии остановиться, притормозить хоть на секунду, оглянуться вокруг, поражаясь масштабами того, что уже натворили. Дальше, ещё и ещё. Азарт ценой жизни. Ценой всего. Как он мог отпустить от себя единственного человека, настолько понимавшего, тонко чувствующего те странные мотивы совершаемых им поступков, которые для других были лишь безумием и развращённостью? Может быть, именно из-за этого она так ненавидела его, считая не более чем уродцем, не заслуживающим любви выродком, остервенело играющим не только жизнями других людей, но и своей собственной, превращая сносный сценарий в бесконечное количество несвязных, пошловатых актов, со столь дурно составленными мизансценами. Этого не могло быть, ни за что. Блейз слишком хорошо помнил взгляд, долго и внимательно изучающий шрамы на его руках под раздражающе ярким дневным светом, пока хлопья снега щекотали шею, заваливаясь за ворот наспех застёгнутой утром рубашки. То, как она смотрела, как чувственно водила самыми кончиками пальцев по следам очевидного безумия… он видел восхищение в её глазах. Но почему же тогда всё так сложно? Сидя на Заклинаниях, он увлечённо писал письмо матери, стараясь указать в нём всё, что могло бы понадобиться в ближайшее время если им придётся срочно решать возникшую с Драко проблему. Список получался внушительным и крайне странным, но Забини был уверен, что получит всё необходимое без лишних вопросов. Только бы она была сейчас в Англии. Паркинсон больно тыкала волшебной палочкой ему между лопаток каждый раз, когда профессор Флитвик бросал долгий недовольный взгляд в сторону парня, без стеснения что-то записывающего в пергамент в ходе занятия, посвящённого исключительно практике. Панси настолько впечатлительно относилась к возможности потери факультетом баллов, будто такой желанный кубок школы достался бы лично ей в руки. Блейз пару раз обернулся к ней, сначала удостоив ехидной ухмылкой, потом послав быстрый воздушный поцелуй, пробормотав что-то про срочность своих дел, и уже отворачиваясь под «ой, Забини, не выводи меня», заметил направленный в их сторону злой взгляд Падмы, несомненно ставшей свидетелем странной сцены. Ему стало не по себе от одной мысли, что всё это может быть передано Лиз. Вряд ли присутствуя при подобном сама, она бы хоть на секунду обратила внимание на наглую и пошловатую манеру слизеринцев общаться друг с другом, но как всё это могло быть извращено при пересказе легко впечатлительной девушки, страшно было думать. Наверное, все рейвенкловцы имели право ненавидеть его, так показательно продолжавшего наслаждаться жизнью в то время как Турпин уже третий день подряд не выходила из своей комнаты, лишь единожды появившись ради убийства Нотта. - Где мисс Турпин? Прошло уже два дня, с тех пор как я… - Блейз замер в дверном проёме, услышав её фамилию из уст профессора Флитвика, и обернувшись, увидел как тот расспрашивал стоящих перед ним старост Рейвенкло. В этот момент он ещё раз встретился взглядом с Патил, будто собирающейся в следующую секунду указать на него пальцем и крикнуть: «Спросите у него!» и отчего-то сильно смутившись поспешно покинул кабинет. Он успел сбегать в совятню и отправить письмо матери, прежде чем прийти на ужин, но очередной раз изучив каждого студента за столом под синими флагами и не найдя там той одной, которую так ждал, не захотел даже тратить время на то, чтобы сделать вид будто действительно заходил в Большой зал дабы поесть. Оставив тарелку девственно чистой, Забини спешно вышел в сопровождении пристального взгляда ухмыляющегося Малфоя. Наверняка Драко уже успел заметить, как вдруг приободрился его однокурсник, с горящими глазами стремительно передвигающийся по школе, в то время как несколько дней до того Блейз больше напоминал привидение, поспешно исчезавшее стоило только попытаться сосредоточить на нём взгляд. Пусть Малфой думает, что его сомнительное предложение стало причиной столь быстрой разительной перемены, ведь пока он ждёт необходимую информацию, есть время придумать, как можно его обдурить. Забини вновь загорелся азартом, поставив себе несколько почти невыполнимых целей и теперь с поразительной одержимостью пытаясь продумать пути их достижения. Любой ценой, вопреки здравому смыслу, одобрению общества, кричащему в панике голосу разума, уже не просящему, нет, не пробующему образумить, а орущему во всю глотку от страха перед задуманным. Он всегда был немного странным. Сколько помнил себя, выдумывал сложные схемы, притворялся, не краснея врал, с удовольствием и любопытством изучая то, какую реакцию вызывает то или иное его поведение у окружающих. Ему нравилось втираться в доверие, притворяться не тем, кем был на самом деле, разыгрывать шута перед одним отчимом, идиота перед другим, неуравновешенного взбалмошного маменькина сынка перед третьим… Благо, у него не вызывало сомнений, что ни один из этих мужчин не задержится надолго не только в их доме, но и на этом свете. Блейзу всегда было легко втереться в доверие. Он унаследовал эту прекрасную способность от матери, излучавшей такой свет, к которому притягивались седовласые мудрецы, язвительные старые девы, вечно смущающиеся юнцы, чопорные сотрудники Министерства, заносчивые от ощущения власти аристократы, злобные банковские гоблины, даже чужие домовые эльфы. Она была прекрасна, столь обаятельная и мила с любым отребьем, что это подкупало, делало невольным пленником каждого, кому доводилось встречаться с Шарлоттой Забини. Вот и ему стоило только захотеть, и с первого же знакомства с человеком становилось понятно что необходимо сделать, чтобы расстроить, разозлить, обрадовать. Люди раскрывались, как книги, давая себя прочитать, позволяя неторопливо перелистывать шуршащие страницы, разглядывать каждый штрих в немногочисленных иллюстрациях, вчитываться в слова, порой значащие намного больше, чем могло показаться сначала. Только одна единственная девушка оставалась для него загадкой, которую не выходило разгадать. Лиза. Та самая девушка, зашоренная нормами морали и школьными правилами, бледнеющая, краснеющая, злящаяся от каждой чуть нахальной шутки, обижающаяся на едкие замечания, до головокружения боящаяся его нелепых угроз. Та самая девушка, что разъярённой фурией вырывала свою руку из его пальцев, посылала его вон, без тени страха смотрела в обезумевшее лицо избивающего её Нотта, не переставая шептать лишь сильнее распаляющие агрессию гадости. Та самая девушка, которая действительно умела раздевать глазами, ласкалась как котёнок под поглаживающими тело руками и извивалась похотливой сукой перед другим парнем. Та самая девушка, выглядевшая столь беззащитной против оскорблений Корнера, раздирающая руки в кровь от ночных кошмаров, горько плачущая и искавшая утешение в его объятиях. Лиза, Лиза, Лиза. Забини усмехнулся в пустоту спальни, боясь даже представить, как часто и много думал о ней. Взгляд упал на кровать Нотта, заправленную до противного аккуратно, с привычной ему педантичностью. Теодор так настойчиво твердил, что Турпин принесёт с собой много проблем, что нужно опасаться её тёмной ауры, что нельзя допустить чувств к ней - и он был прав. Вот только катастрофически опоздал со своими предостережениями, разрывающими полночную тишину в Больничном крыле, вызывающими лишь раздражение, гнев и страх за ту, в которую Блейз уже успел влюбиться. ***** В пятницу он специально пришёл на завтрак к самому началу, первым делом оглядев стол Рейвенкло. Никого. Впрочем, однокурсников Лизы тоже не было заметно, и теплилась слабая надежда, что они просто придут все вместе, по глупой и нелепой традиции, очень забавляющей слизеринцев с самого первого курса в Хогвартсе. Он пил кофе, обжигающий каждым глотком, разливающийся внутри приятным теплом, приводящим в чувство после сумбурной ночи, измотавшей кошмарными, слишком реалистичными снами, - приходилось для безопасности накладывать на кровать заглушающие чары, ведь услышанное недавно Ноттом имя девушки было не самым плохим, о чём он мог бы бормотать в бреду очередного мучительного видения. К середине завтрака её до сих пор не было. Доносился пылкий, тонкий голос Дафны, что-то увлечённо втолковывающей младшей сестре, явно мало заинтересованной в разговоре, зато с большим воодушевлением обменивающейся взглядами и улыбками с Драко. За соседним столом бесцеремонно сосались Броклхёрст и Корнер, словно пытаясь на спор проглотить друг друга, вызывая брезгливость, и со злорадной усмешкой Блейз наблюдал, как профессор МакГонагл уверенным быстрым шагом идёт в сторону ничего не подозревающей парочки. Так же выглядела его жизнь до внезапно затеянной игры. Со сплетнями, небольшими авантюрами, щебечущим голоском Гринграсс, липнувшей к нему задолго до того, как они наконец начали встречаться. Скучная, невыносимо обыденная школьная жизнь. Турпин бы посмеялась сейчас над ним, так усердно и нахально втолковывающим про её пресное существование все эти годы. Отметив, что все его однокурсники пока здесь, Забини стремительно направился в сторону подземелий, настороженно оглядываясь по пути и вслушиваясь в раздающиеся вокруг звуки, эхом гулявшие между мрачных коридоров. Ему нужно было довести до конца одно начатое дело, пока Нотт-старший, фанатично обожаемый своим сыном, так и не удосужился почти за двое суток выделить время, чтобы добраться до Хогвартса и забрать тело своего единственного наследника и его личные вещи. Блейз долго раздумывал, стоя перед прикроватным столиком с волшебной палочкой в руках. Присев на корточки, довольно ухмыльнулся, заметив как снизу из-под дверцы чуть выглядывает уголок замявшейся шероховатой бумаги, судя по серому цвету – край почтового конверта. Кто-то уже копался здесь до него, потому что Теодор никогда бы не позволил случиться такому, по несколько раз сдвигая все предметы на полках в идеально выстроенные ряды. Он аккуратно приоткрыл дверцу, подцепив кончиком палочки, с интересом заглянув внутрь: на нижней полке действительно лежали письма в одинаковых дешёвых конвертах, теперь сваленных беспорядочной грудой, грозящей рассыпаться от любого прикосновения; если там и было что-то важное и интересное, Малфой наверняка вытащил и забрал себе. На верхней полке лежали аккуратной – а значит нетронутой – стопкой книги, не библиотечные, как у большинства даже самых обеспеченных студентов, а совсем новые, с идеально гладкими и блестящими корешками. «Величайшие Маги XII – XVII столетий» «Продвинутый курс зельеварения» «Зельеварение дома. Дополненное издание» «Искусство окклюменции. Как скрыть свой разум и чувства» «Джордж Гордон Байрон. Избранное» Забини ловким движением подцепил последнюю книгу, даже не сомневаясь что это была та самая, подаренная ещё на первое Рождество в школе, пока они действительно были друзьями. Забавно, насколько сентиментальным мог быть ублюдок Нотт, когда дело касалось его собственных чувств. В единственном узком выдвижном ящике он сразу нашёл то, что искал: две маленькие бутыли коричневого стекла, вместо стандартной пробки закрытые стеклянными же колпачками с круглым набалдашником. В одной из них на самом дне ещё плескалась пенящаяся жидкость, которой хватило бы на пару глотков. Быстро сунув второй бутылёк в карман, а книгу себе в сумку, Блейз поспешил покинуть спальню, понимая, что снова катастрофически опаздывает на ЗОТИ. Всего лишь через пятнадцать минут после начала урока он как ни в чём не бывало ввалился в кабинет, с довольной улыбкой подсаживаясь к так удачно одиноко сидящей за последней партой Миллисенте. От постоянных слёз, не прекращавшихся с момента смерти Теодора, её веки стали настолько красными и припухшими, что казалось вот-вот лопнут, брызнув кровью на столешницу, над которой обречённо склонилась голова. К ней можно было испытывать жалость только не зная, как крепко держались эти мясистые, толстые пальцы за хрупкие оголённые лодыжки насилуемой девочки. - Это твоё. Что там? – Забини подвинул к ней наполненный до краёв бутыль, наслаждаясь тем, как краснеет, бледнеет, испуганно вытягивается лицо Буллстроуд. Теперь не было сомнений, что она старалась придерживаться предложенного им плана. - Обб.. Об… обезболивающее зелье, - её голос дрожал, но по-мужски здоровая ладонь быстро схватила бутылёк и убрала в карман мантии. Она посмотрела на однокурсника, кажется уже успевшего полностью сосредоточиться на материале урока, быстро пролистывающего учебник до нужной страницы. – Их было два. Тео просил… сказал… что подрался… - Не видел больше ничего, - равнодушно пожал плечами Блейз, не обращая внимания на вновь сорвавшуюся на плач Милли. Ей не было известно, что единственный человек, исправно и с удовольствием разбивавший лицо её любимому, сидел сейчас рядом. – Наверное, второй он уже успел выпить и выбросить. Всё выходило как нельзя лучше, будто чёрная пелена проблем, повисшая перед ним с Лиз, начинала постепенно рассеиваться, пропуская сквозь себя нерешительные, тусклые полоски света, становящиеся всё шире и выше, разгоняющие сгущавшийся раньше туман. Теперь от него зависело слишком много, и это придавало сил, подстёгивало фантазию, заставляя остервенело продумывать действия окружающих на несколько ходов вперёд, чтобы снова не отступиться, не провалиться обратно в ледяную тьму. В обед пришло письмо от матери, сочащееся скрытым между строк сарказмом, понятным наверное лишь ему одному. Блейз знал, что именно в его просьбе вызывало столь редкую бурную реакцию обычно сдержанной в высказываниях волшебницы, но лишь становился увереннее в принятом внезапно решении, отбрасывая неприятно покалывающие сомнения. Миссис Забини злилась, но соглашалась на встречу, обещая принести в дополнение к его списку ещё «кое-что полезное», со свойственной ей проницательностью догадываясь, что сын умудрился ввязаться в большие неприятности, являвшиеся чем-то вроде доброй традиции для всех членов их странной семьи. - Как ты расцвёл, Блейз. Что, любовное письмо? – кокетливо протянула сидящая напротив Дафна, неторопливо накручивая на палец прядь своих волнистых волос. Она никогда не была такой уж дурой, какой всегда пыталась казаться в глазах противоположного пола, с вызывающим восхищение упорством продолжая выдавливать из себя эти мерзкие ужимки, наигранно хихикать, томно закатывать глаза, пошловато облизываться, хотя ни одно из этих действий не выглядело сколько-либо привлекательно. А его такое поведение раздражало до нервной дрожи. - Ох, Дафна, - Забини загадочно улыбнулся и перегнулся через стол, оказавшись почти у самого её лица, чтобы ехидно прошептать: - Признай, ты просто пережить не можешь, что твой нос не может побывать в каждом получаемом в школе письме. - Заткнись, - обиженно выпалила Гринграсс, чуть смутившись от смеха Малфоя и сдавленного смешка Дэвис, сидящих рядом. И тут Блейз снова заметил, как за ним всё это время следил пристальный взгляд Падмы, невероятно зливший и при этом необъяснимо смущавший. Он ведь понимал, что Турпин плевать на него хотела, и может быть напротив обрадовалась бы, что его поведение всё больше подходит под обещанный конец их представления с любовью, но несмотря на все эти логичные факты, внутри живота сильно пульсировала маленькая точка, подозрительно похожая на чувство стыда. Завтра ему нужно было сходить в Хогсмид, где была запланирована встреча с матерью, и поддавшись на внезапно возникшую абсолютно бредовую, ужасную, провальную идею, он оторвал от пергамента небольшой клочок, зависнув над ним с уже занесённым в воздух пером. Слова никак не хотели складываться друг с другом в нормальное предложение, а пальцы предательски подрагивали, пока Блейз снова и снова переписывал на разный лад одну и ту же по смыслу короткую фразу под насмешливым взглядом то и дело косящейся в его сторону Трейси, сидящей рядом за партой. Шёл последний на сегодня урок Нумерологии, за весь день Лиза так и не появилась за пределами башни Рейвенкло, и глупо было бы надеяться встретить её на ужине или за завтраком завтра. А ему было необходимо срочно, обязательно с ней связаться, ведь завтра в Хогсмид им следовало пойти вместе. Ей не помешало бы показаться среди учеников хотя бы вне учебного времени, а заодно проветриться и всё же… поговорить. Вдруг вдали от наводящих меланхолию стен Хогвартса им удастся наконец наладить хоть какое-то смутное подобие диалога? Именно поэтому он так поспешно корпел над незамысловатой запиской, которую намеревался успеть передать ей именно сегодня. - Мистер Забини, повторите что я только что сказала? – Профессор Вектор возвышалась над их партой, чуть сощурив глаза, оглядывая неохотно оторвавшегося от важного занятия слизеринца, закрывающего клочок бумаги ладонью. Он просто пожал плечами, со слегка наглой улыбкой отвечая на прожигающий взгляд преподавателя. – Минус пять баллов Слизерину. Может быть, тогда вы скажете, какая тема у нашего урока, мистер Забини? - Судя по всему, очень интересная, - задумчиво ответил он, игнорируя смелые попытки Дэвис прошептать ему правильный ответ, прикрыв рот ладонью. В принципе, это всё можно было списать на крайне дурной план: вылететь из школы и забрать с собой лишившуюся магии Лиз под предлогом большой любви между ними. - Минус десять баллов за тотальную не готовность к занятию и минус двадцать за поразительное хамство. На следующий урок принесёте мне расширенное эссе на сегодняшнюю тему. - Панси тебя убьёт, - покачала головой Трейси через пару минут, когда профессор вернулась к своему столу. Она улыбалась, с удовольствием отмечая что наконец снова видела перед собой привычного Блейза Забини, а не того нервного и задумчивого бледного парня, который занимал его место последние две недели. - Сто галлеонов, если ты ей ничего не расскажешь, Трейс, - умоляюще посмотрел он, и наклонившись чуть ближе к уху, со смешком добавил: - И конечно же моя вечная благодарность, а уж от этого ты точно не сможешь отказаться. - Не заговаривай мне зубы, Забини, сто галлеонов! – рассмеялась Дэвис, тут же прикрывая рот рукой и сдерживаясь под направленным на них недовольным взглядом профессора Вектор. Блейз постарался выглядеть максимально непринуждённо, будто понятия не имел с чем вызвана такая бурная реакция однокурсницы. Почему-то он не сомневался, что сидящая сбоку Падма всё это время тоже смотрела на парочку перешёптывающихся слизеринцев. «Зайду за тобой завтра после завтрака, чтобы пойти в Хогсмид. Возражения не принимаются.» На эти тринадцать слов у него ушло сорок минут времени, и к моменту звонка, означающего конец урока в ладони была крепко зажата тщательно свёрнутая записка. Впереди было самое сложное – сделать так, чтобы сегодня она оказалась в руках у Лизы, а для этого нужно было очередной раз перешагнуть через свою гордость и обратиться прямиком к… - Патил! – он окрикнул старосту уже возле лестниц, радуясь что все слизеринцы уже успели уйти вперёд и не могли стать свидетелями грядущего разговора, грозившего быть очень неприятным, судя по возмущённым взглядам в его сторону вот уже второй день подряд. - Что, Забини, вылез из своего цветника? – с издёвкой протянула девушка, развернувшись к нему лицом и скрестив руки на груди. Оказывается, не только слизеринцам был знаком сарказм. Блейз вдруг поймал себя на мысли, что был бы очень рад, увидев такую же злость от Турпин, будто специально никогда не выражавшую и тени эмоций от любых его проделок. Даже её подруге было не всё равно и это казалось таким обидным. - Цветника? Лиза называет это гадюшником, и она, к слову, намного ближе к истине, - Забини широко улыбнулся, моментально отметив, как расслабилась Патил, еле сдержавшись от ответной улыбки. Ему бы хватило полтора часа, чтобы очаровать её и убедить в своей истинно ангельской сущности, и наверное полдня, чтобы убедить в своей искренней к ней любви. Почему с Лизой всё было так сложно? А если бы было просто, она бы стала настолько жизненно необходимой, как воздух? – Я вообще хотел попросить тебя кое-что передать Лизе. Это очень важно. - Ладно, - после небольшой заминки Падма забрала из его ладони аккуратно сложенный квадратик из пергамента и уже начала разворачиваться, чтобы уйти. - И ещё… если вдруг Лиза не захочет сама её открыть, я бы хотел, чтобы она всё равно узнала, что там написано. Я ведь могу на тебя рассчитывать? – Он вперился в неё испытующим взглядом, дожидаясь поспешного кивка в ответ. Уже заходя на лестницу, Патил начала на ходу разворачивать переданную им записку. ***** На завтраке в субботу Лиз, само собой, не было. Блейз собирался немного перекусить, но от волнения и нервного напряжения, охвативших тело стоило только открыть утром глаза, напрочь пропал аппетит и всё, что удалось сделать, это лишь выпить чашку кофе и найти взглядом Падму, украдкой пославшую ему еле заметный кивок головой. Значит, послание было доставлено, и оставалось только надеяться, что ему не придётся самому вламываться в башню Рейвенкло, чтобы наконец добраться до так усердно прячущейся от него девушки. Он был решительно настроен увидеться с ней сегодня во что бы то ни стало, даже если придётся нарушить для этого с десяток школьных правил разом, устроить погром, подраться с кем-нибудь… да что угодно. Оставалось лишь уповать на её сознательность, ведь не могла же спустя столько проведённого вместе времени Турпин до сих не понимать, что ничего не может помешать ему достигнуть поставленной цели, даже если цена достижения окажется непомерно высокой. Он всегда получает, что хочет. Тогда почему же так предательски дрожат руки? Страхи Забини оказались абсолютно беспочвенными, ведь стоило сойти с лестницы и завернуть за угол, как взгляд моментально остановился на прижавшейся к стене невысокой фигуре, до боли, дрожи, отчаяния, восторга знакомой. Кажется, он замер на пару мгновений, прежде чем нарочито медленно подойти ближе к ней, пытаясь скрыть волнение и судорожно придумать хоть какую-нибудь нормальную фразу, с которой стоило бы начать разговор, чтобы не показаться излишне нахальным, не обидеть, вынуждая поспешно скрыться обратно в башне, не быть чересчур равнодушным или, напротив, эмоциональным или навязчивым. Лиза стояла ссутулившись, прислонившись спиной к стене, руки спрятаны в карманы утеплённой мантии; голова опущена вниз, так что длинные волосы частично прикрывали неестественно бледное лицо. Даже не имея возможность заглянуть в её глаза, не оставалось сомнений, насколько плохо ей было, ведь даже за те два дня, что они не виделись, подбородок и скулы стали сильно выделяться болезненной остротой, а на губах, почти слившихся по цвету с кожей, яркими пятнами виднелись кровавые следы от зубов. И сейчас, пока он в нерешительности молчал, она снова нервно закусила губу, до сих пор не осмелившись перевести взгляд с собственных туфель на него. Скажи уже хоть что-нибудь. - Ты собираешься идти на улицу в этом? – Прервав молчание, выпалил Блейз, злясь на свой чуть охрипший голос, непроизвольно возникшую и совсем неуместную ухмылку и, конечно, на самое неудачно выбранное начало разговора даже среди тех нелепых вариантов, что крутились в мыслях парой секунд ранее, до того как он нашёл в себе силы наконец открыть рот. Можно было оправдать себя лишь тем, что её одежда действительно с натяжкой подходила лишь для начала осени, а никак не властвующей вовсю ранней зимы. – Ты же замёрзнешь насмерть раньше чем мы до ворот школы доберёмся. Я подожду здесь, иди оденься потеплее… максимально тепло. Она молча развернулась и скрылась в проходе, оставив его, но не одного – с диким страхом того, что ни через пять минут, ни через час не выйдет больше. Забини сунул руки в карманы, сжав кулаки, впервые чувствуя себя настолько неуютно под любопытными и удивлёнными взглядами проходящих мимо студентов, часть из которых даже на секунду замирали, как и он сам недавно, увидев странный силуэт среди коридора. Время ползло из последних сил, еле цеплялось за землю окоченевающими посиневшими пальцами, напрягало каждый мускул на истощённых руках, чтобы неимоверным усилием подтянуть за собой волочащееся ссохшееся тело; ему хотелось закрыть глаза и глубоко вдохнуть, отгоняя от себя этот образ. Лиза вернулась обратно в коридор полна решимости спросить, что за фарс он опять устраивает, зачем нужно передавать какие-то записки, выходить куда-то вместе, возможно снова разыгрывать отношения, когда вот уже больше недели ей приходилось жить в диком, паническом страхе, каждый день ожидая обещанного окончания их игры, непременно влекущего за собой такую безысходность, от предчувствия которой хотелось перегрызть себе вены, лишь бы никогда не испытать сполна. Она не собиралась вообще выходить к нему сегодня, но Падма могла бы начать задавать вопросы, отвечать на которые совсем не хотелось. Остановившись на расстоянии вытянутой руки от него, успев исподтишка разглядеть до того момента, как Блейз повернулся к ней, встрепенувшись, она было приоткрыла рот, намереваясь высказаться, но не смогла выдавить из себя и слова. Его напряжённый и очень задумчивый вид слегка пугали, и после всего случившегося между ними так смешно было почти спросить, всё ли у него нормально. Почему ты здесь? - Так намного лучше, - поспешно кивнул он, снова оглядывая её с головы до ног, порываясь обхватить лицо ладонями, заставить поднять на него взгляд, чтобы наконец-то заглянуть в синие глаза, может быть решиться прошептать, как сильно скучал. Но вовремя одёрнув себя, лишь протянул ей руку столь привычным уже жестом, успев испытать приступ подступающей тошнотой паники в ожидании, когда их ладони соприкоснутся. – Пойдём, не хочется опаздывать. Они вместе прошли по короткому коридору со сводчатой крышей, спустились несколько этажей по лестницам, как назло не желающим упростить задачу и пуститься в неожиданный полёт, пересекли ещё два длинных узких прохода, три ступеньки, оказались в небольшом тёмном зале, расположенном в торце замка, а потому редко встречающем студентов и, толкнув тяжёлую дверь, вышли на улицу. От морозного воздуха сразу защипало щёки, а в глазах появились слёзы, причиной которых так же мог быть необычайно яркий дневной свет, миллионами цветных граней отражающийся от огромных белоснежных сугробов. Как долго Лиз не выходила на улицу, даже не выглядывала в окно, запираясь ото всех в душном сумраке, задыхаясь от спёртого воздуха и своей боли? Сейчас, несмотря на моментально пробирающий до костей холод, ей впервые за многие дни удавалось спокойно дышать полной грудью, почти не думая, забывая о том, как крепко обхватывают ладонь горячие пальцы. - Что ты собираешься делать, Лиза? – его вопрос прозвучал так неожиданно, в клочья разорвав умиротворяющую тишину, что забывшись от удивления Турпин подняла голову, встретившись с ним взглядом. Эта воронка чёрных глаз засасывала в себя, без труда добиралась через ослабленное тело прямиком в душу, цепляя, выхватывая, забирая себе всё, до чего могла дотянуться за те мгновения, пока никак не получалось просто отвернуться. Ей нужно было оставаться в комнате и дальше, потому что вся эта затея создавала слишком много поводов для надежды. - Ничего, - она покачала головой, всеми силами пытаясь скинуть с себя пронизывающий взгляд, до сих пор неотрывно изучающий лицо, открыто и бесстыдно, без капли стеснения. Будто перед ней был тот Блейз, который остался ждать в душном коридоре за углом от кабинета ЗОТИ, не сделавший пару шагов к её губам в заброшенном кабинете, не успокаивавший после ночных кошмаров и вышедшего из-под контроля инцидента с детьми, не ударивший по лицу, не позволивший разглядывать себя в Больничном крыле, не спасший от Нотта и не заставший с ним же, не пытавшийся убить и не убивший на самом деле. Хотелось бы ей так же легко обнулить те три недели, за которые от неё осталась лишь поломанная оболочка, окружающая пустоту внутри. - Ты же и сама должна понимать, как много внимания ты привлекаешь своим поведением. Если у тебя в планах не стоит как можно скорее оказаться в Больничном крыле от истощения, пытаясь таким образом прикрыть свои проблемы с магией, то… - Это не проблемы с магией. У меня её больше нет. Вообще. Абсолютно. Если ты вдруг сам ещё не понял, - резко ответила Лиз, пытаясь притормозить и раздумывая, есть ли у неё хоть один шанс вырвать руку и убежать обратно в Хогвартс, вернуться в башню и не быть остановленной им где-нибудь по пути, снова оказавшись зажатой между стеной и его телом, руками, губами. Есть ли хоть один шанс, что он точно побежит за ней на этот раз? - Не злись, Лиза. Я просто хочу тебе помочь, - как можно более вкрадчиво и спокойно произнёс Забини, чуть крепче сжав её ладонь, потому что на секунду показалось, будто она снова раздумывает о побеге. Нет, только не сегодня, он не позволит ей снова убежать, уйти, испариться, потому что осталось подождать совсем немного, потерпеть час или два, чтобы иметь возможность насладиться желанным чувством победителя. Ему удалось заметить быструю ухмылку на губах, стремительно исчезнувшую, будто испуганно спрятавшуюся от его хищного взгляда. Конечно, не стоило сразу начинать давить на неё, читать нотации, пытаясь образумить, ведь самому же было невозможно представить, как бы вёл себя окажись в подобной ситуации. Блейз клялся, что не причинит больше боли, сможет контролировать себя любой ценой, останется сдержан, сосредоточен и, по возможности, будет с ней мягче. Ведь именно это сейчас нужно было, чтобы как можно быстрее постараться завоевать её расположение, раз уж он готов был совершить то, что вряд ли можно простить потом. - Я не просила помощи. Мне она не нужна, - поспешно выпалила Лиз, еле удержавшись, чтобы снова не остановиться. Ей казалось, что с каждым шагом вперёд, по заснеженной узкой тропинке, на которой оставались их глубокие следы, с каждым произносимым вслух словом, совсем не таким едким и честным, какие неизменно крутились в мыслях, она всё сильнее падала вниз, с хрустом проваливалась сквозь заледеневшую землю, теряя последнюю возможность когда-нибудь выбраться наружу и просто продолжать жить, любой жизнью, пусть даже маггловской. Отпусти меня, пожалуйста. Отпусти. Как ей нужна была его помощь раньше, когда сердце выпрыгивало из груди от восторга каждого прикосновения, и поцелуи казались жизненно необходимыми; когда было больно и обидно, так хотелось ощутить тёплые объятия, услышать хоть несколько приободряющих слов, всегда с такой лёгкостью слетавших с его языка; когда рвало собственной кровью, тело извивалось на холодном полу в приступах удушья, хотелось умереть. Где он был в это время? Где тогда была его помощь? Сейчас ей стало всё равно. Жизнь или смерть, боль или наслаждение, ад или рай. Ещё несколько наполненных бредом дней, пара бессонных ночей, прежде чем весь этот ужас подойдёт к своему неминуемому финалу. Просто забиться обратно в свой кокон и медленно сгнивать в нём, поливая слезами израненное тело и те жалкие осколки, что остались от сердца. - А вот мне нужна твоя помощь, - хмыкнул Блейз, теперь уже сам усердно отводя взгляд в сторону, разглядывая причудливо изогнувшиеся холмы, укрытые белоснежным покрывалом поблёскивающего на свету снега. Хотелось окунуться туда с головой, почувствовать как тело обволакивает приятный холод, помогающий наконец остыть, замереть, перестать сосредоточенно думать, пытаясь просчитать каждое своё слово на несколько ходов вперёд. Лежать в этом проклятом сугробе, пока посиневшая кожа не покроется белёсым налётом инея, пока не остановится дыхание от ледяных ожогов в лёгких, пока всё не закончится. Он умирал рядом с ней, но не мог уйти. Приходилось снова врать, выкручиваться, прямо на ходу придумывая достойное оправдание своим поступкам, трястись от страха, что вот сейчас она рассмеётся над этими жалкими и нелепыми объяснениями и потребует настоящих ответов, вынуждая его сказать правду, долгожданную правду, пытающуюся проскочить сквозь бесконечную завесу лжи, лишь разрастающейся, обретающей новые цвета и формы с каждым разом, стоило ему начать говорить. Забини ведь на самом деле безумно хотел, чтобы его вынудили признаться во всём, но при этом продолжал трусливо убегать, как убегала однажды она, метавшись по лабиринту непредсказуемых ходов Хогвартса, пока не упёрлась в тупик. Он же был готов прошибить мешающую стену лбом, лишь бы не встречаться лицом к лицу со своими чувствами. - И… что тебе нужно? – Турпин на самом деле была уверена, что не хочет услышать ответ, ведь и он наверняка бы оказался просто очередной ложью. Его задумчивый взгляд скользил по одинаково скучным насыпям снега, сливавшимся в одно светлое пятно, от которого начинало чуть подташнивать; сегодня ему удивительно плохо удавалось разыгрывать искренность, ведь не нужно было даже напрягаться, пристально всматриваться в тени эмоций, проскальзывающих на смуглом лице, чтобы увидеть, что он беззастенчиво врёт. А на что она вообще надеялась? - Мы ещё не закончили наше маленькое представление, если ты не заметила. Может быть, ты видишь здесь Дафну, счастливо семенящую со мной за руку? – он огляделся, словно действительно пытался найти кого-то рядом, всплеснул свободной рукой, показывая разочарование увиденным. – Нет, постой, здесь всё ещё только я и ты, Турпин, и меня это необычайно, очень и очень сильно расстраивает. Заткнись, пожалуйста, просто заткни свой рот, Забини. Ему было невыносимо противно от собственных слов, настолько, что казалось вот-вот оглушительно вывернет наизнанку, и по насмешливо девственной белизне земли растечётся горячая кровь, пропитывая собой снег, развалятся беспорядочной мешаниной органы, гнилые и вонючие, а следом вывалится наконец поганый язык, которому становилось так тесно в пересохшем от волнения рту. Зачем он говорит всё это, медленно уничтожая самого себя? - Ты обещал, что мы закончим сразу после смерти Нотта, - Лиза закусила губу, останавливая желание кричать в голос, рвать на себе волосы, сдирать до крови кожу, как тогда, после его пальцев на шее. Зачем она вышла к нему? Чтобы снова почувствовать себя столь мерзко, что казалось дотронься рукой до снега и по нему расползётся пятно переполнявшей её грязи, почти сочившейся сквозь поры в тот момент, когда мысли снова и снова возвращались к парню? Или в надежде, что в этот раз он точно добьёт, не остановится в последний момент, не поддастся на жалобные мольбы и слёзы, всегда появлявшиеся за секунду до возможного конца? - Ты же никогда мне не верила, Лиза, с чего же вдруг решила сделать исключение? – Блейз видел, что оставалось всего пару слов, чтобы довести её до слёз, которых так сильно хотел и безумно боялся, не зная к чему они могут привести в этот раз. К пылкому объяснению, к поспешным извинениям, к крику и скандалу, к желанию сломить? Ну и мразь же ты, Забини. Она молчала, глядя как носки чёрных сапог с каждым сделанным шагом проваливаются под белый покров, издавая противный скрип сминаемого под весом тела снега. Судя по идеальной гладкой поверхности, расстилавшейся перед ними, здесь давно уже никто не ходил. Подняв голову, быстро огляделась, с удивлением заметив как знакомые красные крыши домов Хогсмида остались в противоположной от них стороне. - Куда мы идём? – Её начинало терзать какое-то странное предчувствие, пугающее и волнующие одновременно, знакомое ещё из детства, когда пару раз в месяц перед ней открывалась входная дверь убогого в обстановке дома, выпуская на улицу, где был совсем другой воздух, ходили настоящие, живые люди, трепетали под дуновениями ветра листья на высоких кустах вдоль дороги, проносились мимо машины, поднимая за собой облака пыли. Сколько бы она не изучала всё это сквозь стекло, насколько бы знакомым не был каждый маленький уголок вокруг, повсюду подстерегала опасность, и это ощущение риска, разгоняющегося с током крови адреналина подстёгивало, опьяняло, подталкивало скрыться за поворотом, где таилось так много неизведанного, заговорить с людьми, которых нужно было всеми силами избегать, спрятаться от в панике разыскивающей её матери, до слёз не желая возвращаться обратно под заточение. Поэтому она до сих пор покорно шла за Блейзом, каждые пару минут с их встречи представляя себе, как вырывается, возвращаясь обратно, но, кажется, неосознанно держась за его ладонь ещё крепче; поэтому хотела закончить их игру, но готова была провоцировать, злить, подставлять под удар их обоих, надеясь что им придётся продолжать ещё и ещё. Ведь если всё закончится прямо сейчас, ей придётся вернуться в ту скуку, где приходилось сидеть взаперти и видеть течение жизни лишь наблюдая со стороны, в то время как было настолько необходимо оказаться в самой гуще событий, участвовать в каждом происходящем движении этого мира, а не быть молчаливым свидетелем. И из всех людей, которых ей довелось знать, только он один позволял почувствовать себя по-настоящему живой. Униженной словами и ударами, плескающейся в меланхолии, желающей боли и смерти, но – живой. - В Кабанью голову. – Забини пытался вложить в свой голос как можно больше недовольства, надеясь что это убережёт его от дополнительных вопросов. На горизонте уже показался нужный им дом, выглядевший лучше обычного за счёт лежащей сверху шапки снега, и он ускорил шаг, насколько это было возможно пробираясь по сугробам, становящимся всё глубже по мере приближения к нужному месту. - В Кабанью голову? – На её лице появилось недоумение вперемешку с брезгливостью, и Блейз не удержался от того, чтобы довольно хмыкнуть. По крайней мере девушка начинала проявлять хоть какие-то эмоции, что казалось почти нереальным вспоминая безжизненный потухший взгляд, с которым ещё полчаса назад встречала его у своей гостиной. - Да, это не самое шикарное заведение, зато там никогда не задают лишних вопросов. То, что нужно для важной встречи. - Какой встречи? – встрепенулась Лиза, надеясь что просто неправильно поняла его слова. Теперь излишне задумчивый вид Забини на протяжении всей их дороги начинал сильно пугать, и сам он, как назло, делал вид будто не слышал вопроса, сосредоточенно всматриваясь то в снег под ногами, то в нарочито кривые чёрные стены халупы, приближаясь к которой всё отчётливей можно было ощутить резкий запах навоза. – Блейз, что за встреча? - С моей матерью. Она должна привезти кое-какие вещи, которые могут пригодиться нам, чтобы решить проблему с Малфоем. – Он говорил неохотно, и без того сильно нервничая, уже не раз пожалев о своём поспешном решении взять Турпин с собой. Ему не хотелось, чтобы она думала об этом как о знакомстве с его матерью, хотя сам прекрасно знал, что так ведь оно и было. Всё было неправильно, до отвратительного ненормально, совсем не так, как должно было случиться. - С твоей… - Лиза запнулась на середине фразы, испуганно глядя на Забини, желая влепить ему такую звонкую пощёчину, от которой бы надолго остался красный обжигающий кожу след. Это было так на него похоже, затащить её не пойми куда, до последнего не сообщая никаких подробностей предстоящих дел, увиливая от вопросов, чтобы потом с нахальной усмешкой наблюдать за тщетными попытками не опозориться, не имея порой и пары минут на подготовку. – С твоей матерью? А что с Малфоем? - Об этом потом, мы пришли, - Блейз открыл перед ней противно скрипящую дверь, даже снаружи покрытую чем-то похожим на слой уже намертво впитавшегося в поверхность дерева жира. Она замерла на пороге, то нерешительно всматриваясь в тёмное помещение трактира, в котором ничего невозможно было рассмотреть, то переводя полный злости и немой мольбы взгляд на него, отчего вдруг становилось так стыдно, что хотелось умолять её уходить отсюда, бежать обратно в Хогвартс изо всех сил, пока он не натворил то, что собирался. Будто она знала, чувствовала, что ждёт впереди. – Проходи, Лиза. Никто тебя здесь не съест. В помещении было неуютно и сумрачно; несколько небольших окон, нелогично разбросанных по периметру комнаты, были покрыты слоем грязи и копоти, а потому почти не пропускали внутрь яркий солнечный свет, а под ногами что-то неприятно поскрипывало и шуршало, и почему-то Лиза была уверена, что ей не стоило и пытаться разглядеть, чем устелен пол, и так еле сдерживая подступающую от мерзкого запаха тошноту. За одним из дальних столов сидел мужчина, раскуривающий трубку, едкий дым от которой тянулся сквозь всё пространство, пытаясь достигнуть двери и выскользнуть наружу, испаряясь в свежем зимнем воздухе. Забини быстро потянул её за собой вдоль стены, ловко огибая попадающиеся на пути столы и стулья, и через пару мгновений они уже поднимались по лестнице с покатыми, оббитыми краями каменных ступеней. Второй этаж представлял собой длинный узкий коридор, по обе стороны которого расположены однотипные деревянные двери с нарисованными на них белой краской номерами. Дойдя до цифры восемь, он легонько стукнул и, видимо, что-то заметив, тут же надавил ладонью, распахивая оказавшуюся незапертой дверь настежь. - Блейз! – Мелодичный голос прокатился по комнате и Турпин лишь успела отшатнуться в сторону, прежде чем светлая фигура кинулась навстречу парню, быстро обнимая его, оставляя за собой шлейф сладковато-пряного аромата, после царящей внизу трактира вони показавшегося самым приятным запахом в мире. Ей вдруг стало так тоскливо, вспоминая, как давно не имела возможности даже обменяться письмами со своими родителями. Увидит ли она свою маму хоть когда-нибудь, сможет ли просто обнять? - Мам, - смущённо выпалил Забини, быстро приобняв руками и тут же отстраняясь, сконфуженно поглядывая на заставшую эту сцену девушку, явно оставшуюся незамеченной матерью. Он развернулся чтобы прикрыть дверь в комнату, раздумывая над тем, в какое неловкое положение поставил их всех, не предупредив заранее о полном составе участников. Лиза быстрым взглядом пробежалась по комнате: серые обои в мелкий цветочек, такое же грязное как и снизу окно, почти не пропускающее свет, с пёстрыми занавесками, в углу железная кровать с куцым ковриком перед ней, напротив небольшой комод из светлого дерева, рядом с которым была ещё одна дверь, по-видимому ведущая в ванную комнату. Несмотря на бедность обстановки, всё выглядело на удивлением чистым, что было даже странно после увиденного на первом этаже. А потом, стоило наконец остановить взгляд на женщине, как вдруг перехватило дыхание. Она была так прекрасна, словно только что сошла с небес, успев лишь набросить на плечи светло-голубую мантию, поблёскивающую в свете горящей на комоде свечи. Они были, наверное одинакового роста; золотистые волосы миссис Забини спускались до поясницы, бирюзовые глаза смотрели с хитрым прищуром, пухлые, по-девичьи розовые губы растянулись в лёгкой улыбке. Человек просто не может быть настолько идеально, до неприличия красив. - Ты всё привезла? – голос Блейза застал её врасплох, и дёрнувшись, девушка наконец отвела глаза от его матери, и так разглядывая слишком долго и пристально, не уставая любоваться совершенством. Его ладонь легонько подтолкнула в спину, предлагая присесть на кровать, и Турпин покорно подчинилась, чувствуя себя неуверенно и убого в их присутствии, словно комком грязи, вдруг попавшим на полку с бриллиантами. - Как мы и договаривались, - улыбнулась женщина, выкладывая на комод увесистый свёрток, тщательно замотанный в пергамент и обвязанный бечевкой. – Не хочу спрашивать, зачем тебе всё это. Мне бы так хотелось услышать от тебя обещание, что задуманное никак не может грозить тебе смертью, но… нет смысла вынуждать тебя врать, так ведь? - Ты излишне драматизируешь, - хохотнул он, но смех вышел уж очень натянутый и нервный. Блейз видел, как мать поглядывает на девушку, сгорбившуюся на самом крае кровати, но упорно продолжал игнорировать навязанную правилами приличия необходимость представить их друг другу. Почему он не подумал об этом заранее? Теперь приходилось мысленно молиться, чтобы эта встреча как можно быстрее закончилась, и была бы возможность скорее вернуться в замок, спуститься в подземелья, с ехидным смешком думая о том, какую только глупость хотел сотворить сегодня. - Зная тебя, я напротив, излишне беспечна, - отозвалась миссис Забини, делая несколько шагов вперёд, к девушке, не сводя с неё глаз. – Блейз, может быть ты всё же представишь свою спутницу? Его словно окатили ледяной водой, пробирающей до мурашек, пропитывающей мгновенно прилипшую к телу одежду, вдруг оказавшуюся тесной и сковывающей движения. В голосе матери сквозило ехидство, она явно злилась; что ж, и у этой святой женщины был свой предел терпения, который ему на этот раз поразительно быстро удалось перешагнуть, и впервые для этого понадобилось ничего не делать. Он сглотнул слюну, судорожно пытаясь выдавить из себя хоть одно слово, хотя бы назвать то имя, что отзывалось внутри дрожью – наверное, поэтому он так боялся произнести его, смущаясь показать, насколько сильно умудрился увязнуть в своих чувствах. Молчание затягивалось, а Блейз лишь метался взглядом от матери к снова казавшейся равнодушной ко всему Лизе, разглядывающей свои коленки. - Лиза Турпин, - внезапно сказала сама девушка, наконец подняв голову и встречаясь взглядом с женщиной. Странно, но ей было совсем не страшно и даже приятно находиться с ней в одном помещении, хотя прежде Турпин была уверена, что и секунды бы не смогла провести в компании Пожирателя. Хотя, после того, что было у них с Ноттом, стоило давно забыть про все те принципы, которые когда-то считала для себя несокрушимыми. - Турпин, - протянула миссис Забини, будто пробуя буквы на вкус, раздумывая над ними, вспоминая. – Джон Турпин был у меня старостой в Хогвартсе. - Да, это мой отец, - согласно кивнула девушка, чуть удивившись тому, что сидящая перед ней женщина, имеющая метку на своей руке, репутацию безжалостной чёрной вдовы и вырастившая такого сына, как Блейз, когда-то училась на Хаффлпаффе, всех учеников которого считали добродушными глупцами. Впрочем, и её отец своим характером мало походил на привычное школьное клише. - Очень рада знакомству, - будто замешкавшись на секунду, ответила женщина, тут же вперившись взглядом в хмурого Блейза. – Увы, мне уже пора. Много дел… Блейз, выйдешь со мной, на одну минутку? Хочу успеть прочитать несколько нудных нотаций. Забини кивнул, встрепенувшись, и поспешно вышел в коридор, будто только и ждал возможности поскорее вырваться из слишком тесной для троих человек комнатушки. Мать вышла следом, прикрывая за собой дверь, нервно теребя кончики спадающих вперёд светлых волос. Последний раз настолько не по себе ему было, кажется, лет в пять, когда чуть не спалил дом, выкрав волшебную палочку у одного из пришедших на праздник гостей, оказавшегося заместителем Министра Магии. - Мы не вместе. Просто одно общее дело, - не дожидаясь, пока женщина подойдёт к нему, выпалил Блейз, сам не понимая зачем. Это прозвучало просто отвратительно, сродни всем словам, что за последние тяжёлые недели плевками вылетали из его рта. Почему-то стало так тоскливо, представив на секунду, что Лиза могла бы сейчас прижаться ухом к двери, удовлетворяя привычное всем девушкам любопытство, желая подслушать их разговор, и первым делом услышала бы от него подобное признание. Но ведь они и правда не вместе, и, увы, именно сейчас он не врал. - Да, я так и поняла, Блейз, - чуть поджала губы женщина, тут же саркастично продолжив: - Твоё поведение всё уже сказало за тебя. - Мам, я… касаемо того списка, тебе не о чем переживать… - Блейз, - она покачала головой, перебив его, как-то очень грустно и обречённо улыбнувшись. – Я очень хорошо тебя знаю. Я не хочу, чтобы ты наделал непоправимых ошибок, но мы ведь оба знаем, что остановить тебя невозможно. Просто… перед тем, как действовать, подумай, не потеряешь ли ты то, что действительно для тебя важно? - Как отец? – хмыкнул Забини, скривившись от отвращения. Кажется, так часто повторяемая фраза «ты вылитый отец» становилась для него сродни проклятию. Слишком сильной была злость к тому человеку, с которым его непременно сравнивали, а оттого так гадко было понимать, что из года в год он действительно становился его копией. - Да, Блейз, как твой отец, - грустно вздохнула она, ещё раз обнимая сына, прижимаясь головой к его груди, невольно удивляясь, когда же так вырос мальчик, кажется лишь вчера сидевший у неё на коленях. - И ещё. На этой девочке совсем лица нет. Надеюсь, это не твоя заслуга. Ключ от номера на комоде. Береги себя. Блейз смотрел, как мать сворачивает на лестницу, скрываясь из вида, с горечью думая о её словах. Лучше бы ей никогда не пришлось узнать, на какие поступки он оказался способен, как безжалостно издевался над той единственной девушкой, посмевшей не рухнуть к его ногам, перечить ему во всём, не умолять о пощаде, даже находясь на волосок от смерти. Не таким его растили, не таким он считал сам себя. Лиза сидела на кровати, напряжённо ожидая его возвращения, пытаясь отсчитывать медленно перетекающие минуты, отвлекаясь от всплывающих один за другим вопросов, от гнетущего чувства собственной уязвимости, возникшего ещё во время мучительного момента, когда он должен был её представить. Но не смог, не сказал ни одного слова, не произнёс даже имени, не посчитав нужным озвучить ту, которую с остервенелым усердием втаптывал в грязь всё глубже. Раз. Два. За что ты так меня ненавидишь? Три. Четыре. За что я могу тебя любить? Пять. Он вернулся в комнату, намеренно избегая смотреть на неё, прошёл сразу к комоду, быстрыми и дёргаными движениями начиная раскрывать свёрток, загородив свечу, отчего комната погрузилась в приятный полумрак. Она скользила взглядом по его высокой фигуре, распахнутому чёрному пальто, по чуть взъерошенным волосам, с наслаждением представляя, как стоя в узком коридоре и провожая мать он забывшись запускает в них пальцы, сам того не заметив и до сих пор не пригладив обратно. Ей нужно было слышать его голос, видеть его лицо, ловить каждый вдох. Нужен был хоть один шанс, что ему не всё равно, даже после всего что было. - Вы с матерью очень разные, - Блейз дёрнулся от неожиданности, услышав её голос, замер, на секунду прикрыв глаза. Он не ожидал, что Лиза решится заговорить первой, а сам не находил сил прервать тишину, сжирая себя чувством вины, выкручивающим живот до тошноты, горького вкуса разочарования на кончике языка. Ему не хотелось так с ней поступать, никогда, ни в одну секунду этого ненавистного утра. Но слова извинения застряли где-то многим глубже, чем её имя, когда нужно было сказать его матери. - Удивительно, да, как такая милая и приятная женщина могла вырастить беспринципного ублюдка? – усмехнулся Забини, в тот же момент наконец расправившись с верёвкой и с нетерпением раскрывая свёрток, невольно выискивая взглядом именно ту вещь, о которой беспокоился больше всего, вопреки чётко принятому решению никогда её не использовать. Было бы большой, слишком огромной ошибкой решить, что с помощью этого он хоть на секунду заставит Лиз передумать, скорее наоборот, окончательно уничтожит всё, что могло бы между ними возникнуть, не окажись он таким трусом. На глаза неожиданно попался смутно знакомый тёмный флакон, и покрутив его в руках, он только улыбнулся, уверившись в первой же промелькнувшей в голове догадке: мама передала ему яд. … - И я с уверенностью могу сказать, что миссис Забини самая необыкновенная женщина из всех, кого мне доводилось встречать! – распинался грузный мужчина, заискивающе поглядывая на скромно улыбающуюся женщину во главе пышно накрытого стола. Блейз как обычно улыбнулся, давно привыкнув не обращать внимание на попытки мужчин произвести впечатление на его мать. Он махал волшебной палочкой подхалима, ловко вытащенной из кармана необъятной мантии, пытаясь распалить огонь в камине, уже представляя удивлённое и восторженное лицо бабушки, только вчера сокрушавшейся, что его отец в этом возрасте уже сам зажигал свечи по всему дому. Взмах, второй, третий, - мельчайшая искра возникает в воздухе и тут же неторопливо опускается, но не на лежащие за решёткой камина дрова, а на ковёр. Быстрое движение ладонью, отчаянная попытка ребёнка предотвратить неизбежное, тихий вскрик. Полным ужаса взглядом он смотрит на то, как стремительно разгорается пламя, перекидываясь с ковра на мебель, потирая ладонь, на которой вздувается от ожога огромный пузырь… Да, миссис Забини определённо была очень необыкновенной женщиной, готовой поддерживать любимых ею мужчин до последнего вдоха, несмотря ни на что, принимая со всеми недостатками и странностями. Именно поэтому один из них уже оставил её вдовой без денег и с маленьким ребёнком на руках, а второй всеми силами рисковал остатками репутации и своей жизнью, преследуя одному ему понятные цели. - Я говорила только про внешность, Блейз, - Лиза смутилась после его слов, будто только что сама того не понимая смогла на одно лишь мгновение заглянуть внутрь души, выскочившей из тела, вывернувшейся наизнанку в прохладном сумраке комнаты. И вместо злости и ненависти, разливающихся ядом, она увидела там боль и отчаянье, о существовании которых и догадаться раньше не могла, цепляясь за равнодушие на его лице, сшибающую с ног нахальную самоуверенность, плескавшуюся в глазах ярость. – Ты тоже умеешь произвести правильное впечатление, когда сам этого хочешь. Посмотри же на меня. Какой он, настоящий Блейз Забини? Тот, который клянётся убить, шепчет на ухо слова ненависти, бьёт наотмашь не столько руками, сколько словами, не зная жалости и сострадания? Тот, который прижимает к себе, давая выплакаться, две ночи подряд следит за прерывистым дыханием, держит за плечи, не давая упасть в лужу собственной кровавой рвоты? Равнодушный или заботливый, хладнокровный или смущённый, друг или враг? - Как это мило с твоей стороны, - Блейз провёл пальцами по маленькому бордовому мешочку, наслаждаясь тем как приятно отзывается мягкая бархатная ткань, сквозь которую без труда угадывается тонкий металл находящихся внутри предметов. Ему просто нужно было удостовериться, что они на месте, чтобы с чувством почти совершённого безумия вернуть их обратно в дом при первой же возможности. Это не выход. Выхода вообще нет. - Что мило? Что я продолжаю говорить правду, когда ты постоянно врёшь? – Турпин сама не знала, зачем поделилась с ним этой горечью, впервые за долгое время идущей точно не из раненого живота, а прямиком из сердца. Ей слишком хотелось заставить его обернуться, взглянуть в чёрные глаза, по которым, стыдно признаться, так невыносимо скучала; и может быть ещё хоть на мгновение удастся поймать в нём что-то настоящее, искреннее, вместо череды фальшивых эмоций и фраз, которыми он прикрывался снова и снова. - Ты не говоришь правду, Лиза. Ты вообще никогда ничего не говоришь, просто молчишь, постоянно молчишь, сводя с ума, - Забини развернулся к ней, скользя взглядом по желтоватому в свете пламени лицу, белой полоске зубов, впившихся в нижнюю губу, странно блестящим синим глазам, кажется наполнившимся слезами. Они могут просто разговаривать, могут, хотя бы сейчас. В его ладони оставался крепко зажат бархатный мешочек, просто чтобы убрать его в карман брюк, поскорее спрятать. – А я и правда постоянно вру. Каждый спасается от своих демонов, как может. На его губах была усмешка, такая родная, знакомая, будто вызывавшей её безысходности они хлебнули вместе, разом, не зная теперь ни одного способа от неё избавиться. Горящая свеча давала столь знакомый уже тёплый свет, вызывавший приятную дрожь воспоминаний, и ей на секунду показалось, будто он думает сейчас о том же вечере, странном, незаконченном, оставившим так много невысказанных желаний. Сколько таких вечеров у него было, сколько других девушек с упоением вспоминало про, возможно, что-то намного большее, чем страстные поцелуи? Блейз. Так сильно хотелось просто позвать по имени, прошептать его, простонать, прокричать, вновь и вновь наслаждаясь тем, как быстро проскальзывает по зубам и нёбу язычок, выговаривая «л», словно мимолётная ласка в затянувшемся поцелуе. Ей нужно перестать смотреть на него именно сейчас, немедленно, потому что кажется, будто вот он, настоящий. Потерянный. Сомневающийся. Разочарованный? Нельзя видеть его, запоминать именно таким, ведь потом будет слишком больно вновь столкнуться лицом к лицу с бездушной маской. Забини неторопливо подошёл, присел рядом, не отводя от неё изучающего взгляда. В его руке оказался зажат тёмный мешочек, из которого ловким движением он вытряхнул к себе на ладонь два кольца, звонко ударившиеся друг о друга. Мгновение, и его лицо вновь стало привычно непроницаемым, именно таким, каким было всегда и для всех. Не думала же она, действительно, что удостоится от него чего-то особенного и личного? Ведь он даже не смог произнести её имя… - Дай руку. Пока они будут невидимыми для чужих глаз, но как только мне станет необходимо, я сниму чары, чтобы их могла заметить Дафна. Это должно безотказно сработать, - Блейз сам не мог понять, откуда в его голосе появилось столько вальяжного спокойствия, полной уверенности в собственных словах. Он надел одно из колец себе на палец, ожидая её реакцию, подсознательно надеясь, что на этот раз она откажется, не даст себя одурачить, не позволит ему сотворить такое с ними. Ему не следовало этого делать, не сейчас, неправильно, аморально. Остановись, Блейз, что ты творишь. Внутри всё разрывалось от страха, горячего и вязкого, вместо крови теперь еле текущего по венам. Он ведь пообещал себе, что не сделает это. Он же знает, что так нельзя. Но нестерпимо хочется хоть на пару часов почувствовать, каково это – знать, что теперь она принадлежит ему вся полностью, каждой частицей хрупкого тела, своим глубоким взглядом, загадочными мыслями, колкими словами, солёными слезами. Вся его, только его одного. Восхитительно. Безумно. Слишком желанно. Откажись, Лиза. Пожалуйста, останови это, неужели ты не видишь, что это тоже ложь? - Хорошо, - Турпин протянула ему руку и отвернулась, чувствуя как палец обхватывает прохладный металл, тут же словно прорастающий в кожу насквозь. Слишком богатое воображение. Слишком больно, чтобы спокойно дышать, не трястись в ознобе, когда он снова убивает, жестоко убивает её каждым своим действием, этими словами о другой девушке, звучащими в тот момент, когда они снова просто играют в то, о чём она могла мечтать только в самых смелых своих фантазиях. За что? Почему именно это? Среди миллионов других вариантов, зачем Забини снова выбирал тот, который непременно должен был окончательно уничтожить? Нельзя же настолько ненавидеть… Он смотрел на неё, не зная, что делать дальше, понимая, что сейчас натворил. Пытался заглянуть в глаза, упорно смотрящие в другую сторону, хотел тут же сказать правду: упав на колени, рассказывать ей обо всём, с самого начала, с той первой встречи на Астрономической башне, нелепой просьбы, глупого и лживого плана. Признаться, открыть всю ложь в надежде, что ей тоже надоест молчать. Но что, если это его единственный шанс получить хоть что-то? Её лицо казалось таким прекрасным в этот момент, и Блейз неожиданно понял, что они вновь сидят так близко, почти соприкасаясь телами. Ему было душно, и от внезапно слишком тёплого воздуха становилось тяжело дышать, думать, двигаться. - Лиза, - прошептал он непривычно хрипло, словно горло сдавили невидимой рукой возрастающего напряжения, слишком сладострастного чувства безграничного обладания ей, такой недоступной ещё пару минут назад. Ему нужно было взять всё сразу, прямо сейчас, любой ценой. – Я совсем тебе не нравлюсь? - В каком смысле? – она повернулась к нему, пытаясь уловить суть столь странного вопроса, и тут же замерла под рассеянным, мутным взглядом тёмных глаз. Было невозможно увидеть это снова, именно сейчас, когда так отчаянно хотелось кричать до изнеможения, бить его руками, царапать до крови, до глубоких язв, словно уже покрывающих тело под издевательски целой внешне кожей. Ей было плохо, плохо, плохо, невыносимо терпеть это больше. - В этом, - его ладонь коснулась щеки, поглаживая, даря тепло и спокойствие, мгновенно разгоняющее все мысли, кроме одной единственной, о слишком громких стуках где-то внутри груди. - Или в таком, - пальцы обхватили тёмный пластиковый круг пуговицы на её пальто, ловко продевая его сквозь отверстие. Ещё один раз, ещё. Намного быстрее, чем на той белой рубашке, которую ей безумно хотелось с него стянуть. - Во всех смыслах, Лиза, - он не сводил с неё глаз, выжидая, испытывая, словно спрашивая разрешения сделать то, что должно было случиться ещё три недели назад, на что тогда не хватило смелости ни одному из них. Я знаю, почему ты здесь. Она вся дрожала, тянувшись к нему навстречу, так невыносимо медленно и долго, несколько часов, дней, лет томительного ожидания, сладкого предчувствия того момента, когда Блейз наконец резко дёрнулся к ней и начал целовать. Он зарывался ладонями в мягкие волосы, гладил шею, в исступлении хватался за края пальто, совершенно не понимая как его снять, действительно забыв обо всём на свете, когда можно было так нагло и по-хозяйски исследовать её рот, не получая сопротивления, чувствуя ответные движения, прикосновения тонких пальцев, обхватывающих затылок и притягивающих ещё ближе. Ей казалось, что всё вот-вот закончится, поэтому так важно было успеть насладиться каждым моментом, постараться запомнить самые маленькие детали, чтобы навсегда оставить их в своих воспоминаниях. Как мягко касаются шеи самые кончики пальцев, будто щекоча, дразня, призывая самой податься им навстречу, что невозможно было не сделать. Как нижнюю губу внезапно чуть сдавливают зубы, впиваясь в мелкие ранки, и это болезненное ощущение разносится удовольствием по всему телу, оставаясь между ног, трущихся друг о друга в попытке хоть немного ослабить возбуждение. Реальность испарилась, перестала существовать вокруг единственного яркого ощущения соприкасающихся губ, ласкающих друг друга языков. И тут он отстранился. Блейз рывком поднялся с кровати, в несколько шагов оказавшись около комода, быстро накрыл ладонью свечу, погасив пламя, погрузив комнату в светло-серый сумрак, и скинув с себя пальто, обернулся. Она поднялась вслед за ним, замерла на месте, не сводя с него глаз, в которых, без сомнения, уже успели появиться слёзы отчаяния. Ему хватило секунды, чтобы понять её страх, вновь вернуться, взять за руки, дрожащие так сильно, будто в очередном кошмарном бреду, потереться губами о её, прежде чем снова поцеловать. Целовать, не переставая целовать. Сжимать ладони, гладить их, успокаивая, извиняясь. Он ни за что, никуда не уйдёт теперь, не захочет, не сможет. У неё никак не получалось унять дрожь, возникшую в тот самый момент, когда Лиз решила, что всё закончилось, и в приступе паники почти побежала вслед за ним. И сейчас она продолжала трястись, в то время как его руки снимали пальто, тут же откидывая в сторону, плавно поднимали край свитера всё выше, пока не пришлось разорвать поцелуй, чтобы наконец полностью избавиться от него. Забини тут же стянул с себя водолазку, остановился, словно собираясь с силами, коснулся пальцами края белья, пройдя по нему прямо за спину, несколько раз поспешно дёрнув застёжку, прежде чем она поддалась. Одно лёгкое движение руками, и его взгляд уже скользит по голой груди. С губ сорвался хриплый звук, прежде чем он наклонился к ней, поддерживая руками спину, позволяя призывно выгнуться навстречу его губам, обхватывающим сосок. Было настолько прекрасно целовать, слегка покусывать, облизывать эти две восхитительно твёрдые частички непривычно мягкого и податливого тела, словно растворявшегося под его прикосновениями. Взять её всю, прямо сейчас. Немыслимо. С каждым движением его языка, вернувшегося в рот, ей становилось всё тяжелее сдерживаться, чтобы не застонать, потому что возбуждение становилось невозможно и дальше просто терпеть. Слишком мокро, невыносимо. Брюки упали на пол, и ему пришлось чуть подтолкнуть её к кровати, вынуждая лечь. Невозможно было разобрать, кто из них сейчас так громко, надрывисто дышит. Может быть, оба? Лиза пыталась поймать его взгляд, чуть царапала ногтями плечи, пытаясь совладать со страхом, от которого её снова начинало трясти. Он нависал над ней, покрывая поцелуями лицо, будто не замечая, как извивалось на кровати тело. Возьми меня, пожалуйста, пожалуйста, прошу. - Блейз… я ещё никогда не… Ему так невыносимо нужно было наконец почувствовать насколько она горячая и влажная, прижаться всем телом, попробовать то, чего желал до одури. Прямо сейчас. - Я тоже, - прошептал он, глядя ей в глаза, когда их тела наконец соприкоснулись. И тогда она успокоилась. Здесь они будут на равных.