Игроки

Глава 19. 30 ноября, суббота. День. - Лиза… ты в порядке? – Блейз приподнялся на руках, осторожно сдвинувшись на край кровати, чтобы лечь рядом с ней, пытаясь восстановить сбившееся дыхание, судорожными и прерывистыми хрипами разносящееся по комнате. - Да, - смущённо ответила Лиз, поворачиваясь к нему спиной, поджав колени ближе к животу, жалея что ширина кровати не позволяла свернуться на ней клубочком, чтобы попытаться обнять всю себя. Ей было очень хорошо, пока горячее тело прижимало к кровати, и можно было обхватывать его бёдра ногами, пытаясь притянуть ещё ближе, еле слышно шептать имя между рвущимися из груди стонами, царапать ногтями спину, кусать губы, снова и снова прижимавшиеся к её рту. Но теперь на место возбуждения приходил стыд, мурашками пробегая по коже, заливая щёки красной краской, стараясь вытеснить даже ноющую боль в самом низу живота. Что она наделала? Как теперь будет смотреть ему в глаза, когда им придётся вернуться в Хогвартс, снова нужно будет разыгрывать влюблённых, когда на самом деле… ей до сих пор было непонятно, что между ними происходит. Даже у неё не получилось бы делать вид, что это ничего не значит. - Лиз, - он приподнялся, обхватывая её рукой, настойчиво вынуждая развернуться к нему лицом. Ему нужно было смотреть на неё, чтобы убедиться что это было по-настоящему, что с ней действительно всё хорошо. Забини потерял над собой контроль, не до конца осознавая реальность происходящего, двигался быстрее и жёстче, вдавливая её в матрас, жадно целуя, отчаянно пытаясь стать ближе, оказаться ещё глубже в ней. Он помнил, как ладонь с силой сжимала её грудь, как обжигало его щёку горячее дыхание, и своё имя, произнесённое бесконечное количество раз; а ещё как тело, так прелестно выгнувшееся ему навстречу в самом начале, с первым толчком внутрь резко сжалось, напряглось, словно превратившись на пару мгновений в каменное изваяние, а она лишь прикрыла глаза, несколько раз глубоко вздохнув, прежде чем в рот вновь скользнул его язык. Удалось ли ей вообще почувствовать что-либо, кроме боли? Турпин развернулась к нему, почти перестав дрожать от холода, стоило прижаться к горячему телу, ощутить тепло обнимающих её рук. Это казалось настоящим волшебством, просто быть сейчас так близко, лежать рядом, будто не существовало больше никаких проблем с магией, будущих отношений с Дафной, угроз Малфоя, и, главное, словно никогда не было ужасного прошлого между ними двумя, доводившими друг друга до изнеможения. Что будет дальше, когда им придётся выйти отсюда и вернуться в реальную жизнь? Даже если всё станет, как раньше, она не пожалеет о своём решении. Его губы быстро покрывали лоб лёгкими поцелуями, сдувая мешавшуюся чёлку, то и дело расплываясь в довольной улыбке. Блейз крепко сжимал её в объятиях, такую маленькую, необычайно хрупкую рядом с ним; взгляд цеплялся за сильно выступающий позвоночник, торчащие острые лопатки и локти, будто пытавшиеся прорвать изнутри тонкую бледную кожу, очертания синяка на животе, ставшего противно-жёлтым, с серым кривым ободком. Он обязан был защитить Лиз, заботиться о ней всё это время, а вместо этого добивал, убивал, ломал, будто в любой момент смог бы отмотать время вспять. И хотя бы сейчас нужно было держать её, так крепко как никогда, не позволяя больше уйти. Не теперь. Кожа под кольцом горела как от огня. *** - Блейз, ты не поможешь мне? – она смутилась под его взглядом, судорожно сжимая руками постоянно спадавшую с тела тяжёлую ткань. – Высуши волосы заклинанием, пожалуйста. Забини сидел на самом краю кровати, внимательно разглядывая её с еле скрываемой довольной улыбкой. Выйдя из душа, Лиз завернулась в длинное полотенце, так и норовящее распахнуться или сползти с обнажённого тела от каждого мимолётного движения, и приходилось постоянно его поправлять, отчаянно краснея. Эти попытки не оголиться перед ним после случившегося казались нелепыми, но очень милыми, и засмотревшись, он не сразу понял её просьбу. Достав палочку, взмахнул несколько раз, заодно отправив ей в руки вещи, избавляя от необходимости собирать их по всему полу. - Спасибо, - тихо ответила она, развернувшись и поспешно скрываясь обратно в дверях ванной. – Теперь я понимаю, каково магглам. Ему хотелось что-нибудь сказать ей, успокоить, но нужные слова никак не приходили в голову, забитую лишь мыслями о том, как теперь вести себя, после произошедшего между ними безумия. Один раз Блейз чуть было не спросил, не жалеет ли она о случившемся, и только в последнюю секунду смог себя остановить, вместо этого просто узнав, не холодно ли ей. Стоило тщательно думать, прежде чем говорить, делать что-либо, стараясь не испортить то хрупкое равновесие, которое с замиранием сердца ощущалось в их отношениях. Сейчас он даже представить себе не мог, как сможет отпустить от себя, оставит одну в башне Рейвенкло, когда в теле приятной негой отдавались воспоминания о том, как близко они были, вслушиваясь в дыхание друг друга, наслаждаясь гулкими ударами сердца. Это чувство, поднимавшееся из солнечного сплетения вверх, мурашками пробегавшее по рукам, перехватывающее горло, расползающееся теплом, было слишком сильно похоже на счастье, и это пугало. Сколько уже раз из-за его чрезмерной привязанности ей угрожала опасность? Тяжело вздохнув, Забини встал, подошёл к тумбочке и начал уменьшать свёрток, который оставила его мать. Взгляд скользнул по алым пятнам на простыне, вызывавшим странное чувство вины вперемешку с наслаждением, до сих пор будто расплывающимся по животу с воспоминанием о том, как резкими толчками входил внутрь неё. Он пытался очистить кровь заклинанием, но ничего не выходило, и с каждой новой попыткой складывающиеся в отвратительно усмехающуюся гримасу капли будто становились всё ярче и больше, стараясь как можно сильнее отпечататься в памяти. Лиз вышла из ванной, на ходу набрасывая на себя пальто, до сих пор пытаясь справиться с холодом, охватившим её в момент внезапного пробуждения, когда Блейз, явно стараясь двигаться плавно и бесшумно, выскользнул из кровати и спустя пару минут, по-видимому потраченных на поиск своих вещей на полу, с тихим щелчком прикрыл дверь в ванную. Только после этого звука она широко распахнула глаза, пытаясь понять, сколько часов они уже провели здесь, содрогаясь от страха снова увидеть его лицо с показным безразличием к ней. Но он был просто задумчив, даже слегка улыбнулся, заметив на себе её взгляд, давая согревающую надежду, что случившееся не станет ошибкой, которую нужно поскорее стереть из своих воспоминаний. - Нам пора идти, иначе мы опоздаем на ужин, - Турпин вздрогнула от тихого звука его голоса, поспешно кивнула в ответ, хотя смысл сказанных им слов дошёл лишь в тот момент, когда он уже выжидающе смотрел на неё, открыв дверь в комнату. Опомнившись, она поспешно вышла в коридор, не решаясь сделать и шага одной, наблюдая как ловко пальцы проворачивают ключ в замочной скважине. Стоило им спуститься вниз, как Забини шепнул ей: «подожди минуту», оставляя стоять в проходе около лестницы, где никто из сидящих в грязном и вонючем помещении трактира не смог бы увидеть девушку. Он быстро кинул ключ на стойку, не дожидаясь встречи с неприятным (как он запомнил ещё с прошлых нескольких посещений этого места) хозяином убогого заведения, окинул взглядом странных посетителей, впрочем, не увидев никого хоть смутно знакомого или подозрительного, и вернулся к Лиз, чтобы как можно быстрее вывести прочь отсюда. Достаточно слухов уже ходит по Хогвартсу, и меньше всего сейчас хотелось, чтобы кто-то узнал, что они провели почти шесть часов в комнатах с крайне дурной репутацией. На улице начиналась вьюга, и снег взметался в воздух, подхватываемый резкими порывами ветра, кружил вокруг, будто нарочно стараясь побольнее впиться в лицо, покалывая, царапая кожу вихрем остроконечных снежинок. Иногда им приходилось останавливаться, поворачиваться спиной к очередному снежному потоку, поэтому дорога обратно до школы, идущая через те же с трудом проходимые высокие сугробы, начинала казаться бесконечно долгой. Блейз держал её за руку, тянул за собой, и чем дольше затягивалось между ними молчание, тем сильнее нарастала нервозность. У него не было никакого представления о том, как вести себя с ней, когда они наконец дойдут, так же как не было ни единого объяснения для её поступка. Она ведь ненавидела его, может даже презирала, немного боялась, а потом… перед глазами снова и снова стоял тонкий силуэт девушки, замершей в нерешительности возле кровати, с чуть подрагивающими руками, только что зацелованными им приоткрытыми губами, с которых, казалось, вот-вот сорвётся горький всхлип, и глазами, полными ужаса, отчаяния, вопросов, мольбы вернуться. Он нужен был ей там, в той комнате, на той жёсткой кровати, и если это ненависть, то самая потрясающая, что ему довелось испытать. - Тебе стоит как следует поесть, - заметил Забини как только они вошли в ворота школы, многочисленные пристройки и виадуки которой не давали ветру разгуляться вовсю, а значит им наконец-то можно было попробовать поговорить. Впрочем, уже через секунду, глядя на то, как поспешно она начала кусать губу, заметно напрягшись, до него дошло, насколько некрасиво могло прозвучать подобное высказывание когда ему довелось так долго видеть её обнажённой. Хоть болезненная худоба Лиз и отдавалась грустью вины в его сердце, в Кабаньей голове он никак не мог остановиться: гладил и гладил острые лопатки, водил пальцами по сильно выступающим позвонкам, пока она не заснула в его объятиях, под этими незамысловатыми ласками. – Ты же не выходила из комнаты несколько дней, - поспешил добавить он, желая хоть как-то смягчить собственную обидную оплошность. Кажется теперь общение с ней давалось ещё тяжелее, чем утром, и самым нелепым в этой ситуации было то, что для него до сих пор было загадкой, осмелься сейчас наклониться к её губам, удалось бы ему получить поцелуй в ответ, или снова лишь наблюдать попытки избежать этого. - Да, я… А что нужно Малфою? – Турпин спешно перевела тему, не особенно желая сейчас обсуждать ни своё добровольное заточение в спальне, ни приёмы пищи, которые заканчивались для неё непременными часами ужаса среди издевательской белизны плитки в ванной комнате. Ни к чему ему вникать в её проблемы, ведь одной только исчезнувшей магии уже было достаточно, чтобы ощущать себя обузой, камнем тянущей их на дно среди разливающегося моря нарастающих проблем. - У Драко мания величия. Он решил, что его непременно хотят убить, а за помощью обратился не по адресу, - хмыкнул Блейз, до сих пор избегающий встречаться с ней глазами, что задевало и немного пугало. Хотя в тот единственный раз, когда по дороге из трактира ей удалось поймать его взгляд, она сама поспешно отвернулась, не понимая как стоит вести себя после случившегося. Несложно было угадать, что могло двигать им в тот момент: любопытство, желание попробовать неожиданно чересчур доступное для тело, обычный для его характера азарт. Но ждёт ли это хоть какое-то продолжение, или на этом весь внезапно проснувшийся к ней интерес уже утерян? - Ты ведь и сам знаешь, что я сейчас ничего не поняла, да? – Всё уже начинало возвращаться к тому самому привычному раскладку, где все карты у него в руках, а ей остаётся довольствоваться лишь теми жалкими подачками, что удастся выпросить, выплакать, вытребовать ценой очередных оскорблений или синяков на своём теле. Было обидно, невыносимо больно вовсе не поэтому, ведь именно к такому распределению ролей между ними она уже привыкла. Просто на какие-то несколько часов, пока обжигающие теплом прикосновения ласкали спину, губы целовали лоб, ей вдруг показалось, что теперь всё может стать иначе. Просто показалось. - Давай поговорим о Драко завтра, - поморщился он, раскрывая перед ними дверь, ведущую в главный холл школы. Внутри оказалось непривычно жарко, и после долгой прогулки на морозе тёплый воздух неприятно пощипывал щёки, в точности так же, как парой минут ранее наотмашь бивший в лицо снег, нещадно въевшийся теперь толстой коркой в плотную ткань пальто. Блейз несколькими движениями попытался стряхнуть его с себя, но лишь сильнее вдавил в одежду, недовольно скривившись. Его взгляд метнулся в сторону вновь ставшей пугающие задумчивой девушки, заметил одну неприлично крупную снежинку, оставшуюся у неё на чёлке, и не успев даже сообразить что собирается сделать, коснулся пальцами, завороженно наблюдая как спустя мгновение на них осталась лишь капля воды. Он встретился взглядом с Лиз, выглядевшей растерянно и будто снова спрашивающей, умолявшей о чём-то важном. Пальцы двинулись вниз по её лицу, стараясь еле касаться кожи, боясь принести холод и влагу растаявшей снежинки; чуть дольше задержались на щеке, где алый румянец так сильно напоминал пятно крови на открахмаленной белой простыне. Необходимо было срочно что-нибудь сказать, а ещё лучше сделать; её губы приоткрылись так маняще, поразительно вовремя, как если бы они приглашали к настолько желанному для них обоих… Совсем рядом раздался очень знакомый смех, громкий и игривый, от которого она вздрогнула, как от удара, поспешно оборачиваясь: это веселилась Менди, под руку с Майклом спешащая на только что начавшийся ужин. Момент растаял, будто ничего и не было, и теперь они с Блейзом выглядели очень смущёнными, переминаясь с ноги на ногу, при этом оба, сами того не зная, проклинали так некстати появившуюся парочку рейвенкловцев. - Давай ты не будешь упрямиться и нормально поешь, Лиза. Иначе я сам лично приду покормить тебя с ложечки, - Забини выглядел на удивление серьёзным, говоря об этом, и вспоминая его страсть к эпатажным и непредсказуемым выходкам можно было всерьёз опасаться осуществления озвученных угроз. Поспешно кивнув ему, она успела заметить ответную ухмылку, прежде чем они разошлись по сторонам; потерянно оглядывая мельтешение лиц перед глазами, казавшееся очень непривычным после стольких дней одиночества, Турпин с трудом смогла выцепить взглядом улыбающуюся ей Падму, подзывающую к себе движением руки. Уже присаживаясь на скамейку между подругой и бесцеремонно сдвинутым от неё в сторону Энтони, она заметила прямо напротив Менди и злобно ухмыляющегося Майкла, чуть замешкалась на мгновение, еле сдержав охватившее вдруг желание подняться и немедленно уйти подальше от неприятной компании. - Лиза! Наконец решила выйти к нам? - с натянуто дружелюбной улыбкой поинтересовалась Менди, будто не заметив, как подозрительно ехидно хмыкнул обнимающий её за талию парень, сверля при этом взглядом сидящую напротив девушку, старавшуюся даже не смотреть в сторону вызывавшей отвращение сладкой парочки. - Ты заметила? Удивительно, - ответила Лиз настолько ледяным тоном, что даже самой стало не по себе. И пока в мыслях пролетали оскорбления, которые хотелось бы высказать бывшей подруге, ни разу не попытавшейся завести разговор там, в спальне, видя насколько плохо ей было всё это время, её взгляд скользил по столу, выискивая что-нибудь из еды, что возможно могло бы съесть с наименьшими для себя последствиями. Оборачиваться не хотелось, ведь почему-то и без этого не покидала уверенность, что Блейз постоянно исподтишка подсматривает, наблюдает за ней. - Ты совсем перестала с нами разговаривать, - улыбка моментально покинула лицо Менди, и то, как усердно её руки теребили кудри, приглаживая, заправляя за уши, а спустя мгновение снова взлохмачивая их, выдавало сильное смущение. Кажется, она хотела оправдаться перед подругой или самой собой. – Из-за своих личных проблем… - Менди, не оправдывайся перед ней, - внезапно вмешался Корнер, демонстративно близко притянув к себе Броклхёрст, не обращая внимания на её слабые попытки отодвинуться, чтобы теперь уже на самом деле поправить растрепавшиеся от резкого движения волосы. Энтони предупреждающе прошептал «Майкл! », надеясь успеть образумить однокурсника раньше, чем начнётся очередной виток выяснения отношений за столом Рейвенкло, слишком часто случавшихся в последнее время. – То, что этой подстилке приходится слёзы лить по своему дружку-Пожирателю не должно быть твоей заботой. - А тебе нравится вмешиваться в женские склоки, да, Корнер? Ведёшь себя не лучше истеричной девчонки, – Лиз попыталась скрыть свои истинные чувства за кривой усмешкой, хотя всё внутри клокотало от обиды и злости, снова начинало тошнить. Наверное, ей стоило поскорее запихнуть внутрь себя те пару ложек пюре, что успела положить на тарелку до начала ссоры, и наконец покинуть Большой зал, пока её не начало рвать прямо здесь. Хотя это казалось даже забавным: залить кровью и желчью стол, ненавистных однокурсников, следящих за перепалкой с гримасами неодобрения, не решаясь вставить и слова. - А ты, Турпин, ведёшь себя как… - Не надо, Майкл, - Менди дёргала его за рукав, кажется, сама испугавшись того, что может сказать парень, по её словам ещё две недели назад готовый забыть все обиды и оставить их в прошлом. По широко раздувающимся ноздрям Корнера было заметно, как сильно он хотел продолжить поток оскорблений, но всё же замолчал, к удивлению всех собравшихся впервые послушав хоть кого-то. – Лиза, я ведь просто порадовалась, что у тебя наконец нормальное настроение. Нельзя же в самом деле, так долго… - Оплакивать Нотта, - с ехидным смешком вставил Корнер, и из рук вздрогнувшей от неожиданности Турпин выпала вилка, звонко ударившись о светлый фарфор тарелки. По спине пробежал липкий холод, сердце бешено колотилось в груди, заглушая даже звуки смеющегося, перешёптывающегося, удивляющегося Большого зала. Он ведь не мог узнать ничего о них с Теодором, не мог оказаться тогда около кабинета Истории Магии, увидеть то, что предназначалось совсем другому… - Странно, Корнер, что дома тебя не научили не вспоминать попусту о покойниках, - голос Забини, вдруг прозвучавший над самым ухом, нёс с собой избавление, был таким долгожданным, до дрожи необходимым именно сейчас, когда казалось, что без него мир рухнет, рассыпаясь в руках наспех построенным песчаным замком. Он был её спасителем. Он был её убийцей. – Если даже моя мать нашла для этого время… Чем же занимаются твои родители? Загорелое лицо рейвенкловца внезапно стало белее снега, нещадно засыпавшего землю вот уже две недели кряду; казалось, его побледневшие до безжизненно сероватого оттенка губы слегка подрагивали, а взгляд застыл на фигуре возвышающегося напротив с извечной усмешкой слизеринца. И в округлившихся глазах, помимо ненависти и отвращения плескался ужас, который невозможно было бы скрыть, даже попытайся Майкл это сделать. Лиза рывком соскочила со скамьи, лишь отметив про себя настолько странную реакцию однокурсника на вполне невинно прозвучавшие слова. Она встала напротив Забини, словно забывшего о её существовании, до сих пор буравящего взглядом Корнера, нерешительно протянула к нему руку, дотронувшись до локтя так осторожно, что это вряд ли вообще можно было бы почувствовать через плотную зимнюю одежду. Ей было страшно, невыносимо страшно в этот момент, потому что напряжённая, сжавшаяся будто перед прыжком высокая фигура, чуть сузившиеся глаза, слишком затянувшееся молчание, - всё это знакомо до бьющей по лицу, прорезающей кулаком живот, оцарапывающей холодными камнями спину, сжимающей горячими пальцами шею боли. Сколько раз ей уже приходилось оставаться один на один с его яростью, слепой и безумной, не имеющей границ и преград, сносящей всё и всех на своём пути? Она была уверена, что виной всему фамилия Нотт, так некстати прозвучавшая именно сейчас, сегодня, снова подталкивая их к краю, с которого отчаянно хотелось упасть и разбиться насмерть, лишь бы не возвращаться обратно в ту безысходность, что терзала душу до того, как его губы наконец впились в неё поцелуем в Кабаньей голове. - Блейз, - тихо позвала Турпин, не задумываясь о том, насколько заметно сейчас дрожит голос, почти срываясь на жалобный скулёж, а ведь вокруг них так много людей, способных увидеть и услышать эти ненормальные отношения, разглядеть отчаяние в синих испуганных глазах, блестящих от начинающих поступать слёз. Если бы не те холодные руки покойника, сжимавшие бёдра, всё было бы хорошо. Что же она натворила. - Блейз, - шёпот собственного имени внезапно ворвался в сознание, жаром отдавшись в груди, сжав живот воспоминаниями о том, как она точно так же бормотала его после каждого сильного толчка внутрь себя. Забини повернулся к испуганной девушке, с удивлением заметив её ладонь на своей руке, со странным удовольствием разглядывая слёзы, норовящие вот-вот побежать по бледным щекам. Это было заслуженно, правильно, именно так, как должно быть после того, что она заставила его пережить. Даже после того, как он убил Нотта. Даже после того, как поимел её. Посмотри, что ты натворила. - Ты что, уже поела? – как ни в чём не бывало спросил Блейз, сдержанно улыбаясь, вскользь поглядывая на Патил, пристально наблюдавшую за ними всё это время и наконец отвернувшуюся, видимо, так и не сумев заметить ничего из тех эмоций, которые рвались наружу обезумевшими птицами, до крови разбивающимися о железные прутья своей клетки в попытках любой ценой оказаться на свободе. Люди удивительно слепы, когда им это нужно. - Да. Что-то пропал аппетит, - Лиза пыталась потянуть его за собой, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать, желая как можно скорее оказаться наедине, хотя хорошо знала, чем обычно заканчивалось их общение в таком состоянии. Слизеринец напоследок глянул на насупившегося Корнера, которому уже что-то увлечённо ворковала на ухо Менди, и медленно двинулся в сторону выхода. Она ждала каждого следующего на их дороге поворота, очередного угла, за которым могла бы вновь оказаться одним грубым движением вжата в стену, сдавлена в сильных и жестоких руках, способных на потрясающую нежность. Ему не удалось бы остыть, пока бушующий внутри пожар, ощутимый даже на том расстоянии, на котором они держались друг от друга, не начали щедро заливать слёзы, сбивая пламя до слабо тлеющего уголька, готового вновь вспыхнуть от любой возможности, коих всегда появлялось немало, пока им приходилось быть вместе. Боялась ли его Лиза? Конечно же да, и желудок скручивался в узел от каждого еле заметного движения, исходившего от слишком сильного тела, с которым у неё не оставалось ни одного шанса справиться. Как бы не хотелось храбриться, ей было больно; даже сейчас каждый шаг отдавался странным, неприятно ноющим чувством между ног. Боялась ли его Лиза? Конечно же нет, ведь она сама звала за собой, вытаскивала эту ярость на очную ставку, испытывая на прочность и себя, и Блейза, чтобы с горькой усмешкой убедиться в том, что всё осталось по-прежнему. Если ему не хватало смелости разрушить только что построенное, то у неё всегда было несколько способов оставить их на руинах надежд. - Предупреди как-нибудь аккуратно Патил о том, что завтра не будешь ночевать в спальне, - спокойно сказал Забини, и от этих слов все внутренности будто оторвались, с почти прозвучавшим противным шлепком упав куда-то в ноги. Ей стало немного противно от самой себя и возникло непреодолимое желание скорее добраться до ванной, ещё раз помыться, попытаться стереть эту вязкую жижу, стекающую по коже. Она ведь сама хотела этого, и было бы обманом считать, что потом у неё хватит сил отказать. Они оба знали об этом. - Нам нужно будет заняться решением проблемы с Драко. Для этого необходимо много времени и уединённое место, - от взгляда не укрылось, как она вся сжалась после его слов, прозвучавших слишком двусмысленно. Почему именно сегодня у него никак не выходило построить нормальную фразу, и необходимо было снова выкручиваться, что-то объяснять, когда так хотелось просто забыть обо всех проблемах и снова прижать её к себе? И пусть все обиды, недомолвки, злость подождут ещё немного, стоя в стороне. – После обеда сходим в библиотеку, а потом в ту комнату. - А что мы будем делать в библиотеке? – как бы между прочим уточнила Турпин, больше всего опасаясь услышать, что им снова нужен какой-нибудь особенный способ решить проблему с Малфоем. Она так надеялась, что Нотт окажется единственным трупом на её совести, до сих пор подозрительно молчащей о содеянном страшном преступлении. - Будем делать уроки, конечно же. Тебе нужно будет начать посещать хоть часть занятий, чтобы не вызывать подозрения своим поведением, - хмыкнул слизеринец, отчаянно желавший сейчас хоть на секунду узнать, о чём же она думает. Заглянуть внутрь этих синих глаз, проскочить прямиком в поток мыслей, выцепить хотя бы несколько из них, чтобы иметь возможность разобраться, что же с ней происходит. И, может быть, догадаться, что будет с ними дальше. - Спокойной ночи, Лиза. Они остановились в нескольких шагах от картины, служившей дверью в башню Рейвенкло, и Лиз сама не могла объяснить, зачем в этот момент, уже после прозвучавшего нейтрального прощания, развернулась к нему, словно надеясь на что-то большее. Так необычайно глупо, как в дурной нелепой шутке, и так стыдно под его удивлённым взглядом. Блейз стушевался, неожиданно встретившись в ней глазами, до сих пор не понимая, что сейчас происходит. Ему нужно было сделать хоть что-нибудь, чтобы перестать чувствовать себя так неуверенно и до невыносимого жалко, и он быстро наклонился, собираясь поцеловать девушку в щёку, но буквально врезался в самый уголок губ, только в последнее мгновение заметив её ответное движение навстречу. Кажется, она собиралась испуганно отпрянуть, когда у него хватило смелости рискнуть, обхватив ладонью затылок, пропустив шелковистые волосы сквозь пальцы, ещё раз склониться ближе к ней. Никто и никогда не смог бы переубедить его, что в тот момент Турпин сама потянулась за поцелуем, впиваясь в губы с такой же жадностью, как утром в трактире, ладонями вцепившись в лацканы пальто, притягивая ниже и ближе к себе, не позволяя отстраниться, будто он мог этого захотеть. И как у него получалось так отчаянно заблуждаться насчёт неё всё это время? Ей впервые было так плевать на всё, что было раньше и всё, что будет дальше. На мысли, сомнения, неведомые причины происходящего сегодня, ведь именно этого Лиз ждала холодными кровавыми ночами, утирая слёзы и обнимая себя руками, чтобы согреться. И теперь, когда мечта осуществлялась как по мановению волшебной палочки, нужно было упиваться моментом, впитывать в себя до конца, чувствовать каждой клеточкой тела, дышать, жить только им, ради него. Она просто умрёт, если он уйдёт сейчас. *** - Падма? – тихо позвала подругу Лиз, стоило им впервые остаться в спальне вдвоём за целое утро. Её охватывало странное волнение, чем-то напоминавшее те моменты, когда необходимо было признаться матери в совершённой проделке и оставалось только гадать, под какое настроение это окажется сказано: то, что обеспечит ей неделю неодобрительных взглядов и обречённых вздохов наряду с хорошим наказанием, или же то, которое позволит отделаться парой саркастичных замечаний или шуток. - Да, Лиза? – Патил крутилась около зеркала, уже второй раз меняя серёжки, и наверное стоило хотя бы ради приличия поинтересоваться, куда она так долго и усердно собирается, но мысли Лиз сейчас были заняты только попытками подобрать нужные слова. - Я просто хотела предупредить, что сегодня… наверное, могу опоздать к отбою. Придётся допоздна засидеться в библиотеке, но я обещаю, что не создам проблем, - она выдавила из себя улыбку, нервно ёрзая на кровати под пристальным взглядом Падмы, изучающей её отражение в зеркале. Чтобы придумать такую глупость, не обязательно было последние пятнадцать минут судорожно проговаривать про себя с десяток других, таких же нелепых вариантов. - Ты не придёшь ночевать? – спокойно уточнила староста, и ни тон её голоса, ни выражение лица не позволяли понять какие эмоции на самом деле скрывались за учтивостью. Турпин кивнула в ответ, виновато опустила голову, предчувствуя возможность выслушать сейчас целый поток нравоучений, раздражающих, но вполне справедливых, ведь ей и самой было понятно, насколько вызывающим казалось подобное поведение. Патил обречённо вздохнула, будто понимая всю сложность создавшейся ситуации, и спустя пару минут добавила: - Хорошо, Лиза. Тебе стоит быть осторожней. Со всем… этим. Она изучала высокую фигуру подруги, только смутно догадываясь, какой именно смысл та пыталась вложить в сказанные только что слова. Щёки горели от румянца, ощущения дикого стыда за всё, что ей приходилось делать с тех пор, как Забини озвучил свой нелепый план. У неё всегда оставалась возможность если не отказаться от этих жестоких игр, то хотя бы не поддаваться на провокации, держаться с достоинством и честью, положенным дочери главного судьи Визенгамота; никто не вынуждал начинать очередной пустой спор, затевать немое соревнование, рисковать своей репутацией и жизнью других людей в стремлении во что бы то ни стало обыграть слизеринца, с такой лёгкостью загнавшего её в капкан самолюбия и уязвлённых амбиций. Лиза сама выбрала этот путь, упав в собственных глазах и ещё ниже – в глазах окружающих людей. Спустя пару минут она встала, неторопливо собираясь. Большую часть прошедшей ночи снова пришлось провести в бреду, мучаясь от тошноты, скручивающей живот боли, начинавшейся ещё под рёбрами, где до сих пор не зажил оставленный слизеринцами синяк, сливающейся со спазмами в желудке, оказавшемся неспособным справиться даже с парой ложек съеденного на ужин пюре, и наконец, расползавшейся по самому низу живота ранее незнакомыми ощущениями. Впервые за долгое время её хотя бы не вырвало, и это давало надежду на скорое окончание затянувшегося кошмара. Само собой, у неё не получалось оставить мысли о том, чем они наверняка будут заниматься этой ночью. Это ведь предсказуемо, логично, наверное даже отчасти правильно после того, как открыто она предлагала себя Блейзу вчера, как жалостливо выпросила его поцелуи вечером; более того, ей самой хотелось скорее снова оказаться под ним, податливо раздвигать ноги по первому же требованию, наслаждаться грубостью и следующей за ней нежностью. Поэтому каждый раз, когда с губ сокурсников слетало полное презрения слово «подстилка», не было обидно, скорее напротив, даже приятно, что хоть кто-то напоминает о постыдной распутности, когда собственная совесть молчит. Ноги дрожали и предательски подгибались, угрожая уронить её на пол, когда необходимо было сделать каких-то восемь шагов навстречу ему, одним тёмным пятном выделявшемуся среди серости школьных стен. Что бы ни происходило с ними, каждый новый день неизменно начинался лишь с вопроса о том, каким он будет сегодня. Милым и приветливым парнем, лишь изредка бросающим острые шуточки, стараясь не обидеть, а лишь рассмешить её? Или равнодушным ко всему, холодным и расчётливым слизеринцем, не допускающим произнести и одного лишнего слова, не касающегося их общих важных дел. А может, снова обезумевшим от злости и ненависти к ней чудовищем? Забини выглядел довольным. Даже слишком подозрительно, показательно довольным, что не так-то часто можно было увидеть от него, как истинного представителя своего факультета предпочитавшего большую часть эмоций заменять стандартной для слизеринцев ухмылкой. - Судя по выражению твоего лица, этой ночью у Малфоя началась амнезия, - Лиз попыталась пошутить, не решаясь сразу прямо спросить про причины столь хорошего настроения, всё ещё ощущая странное напряжение в его присутствии, не желая встречаться взглядом хотя бы до тех пор, пока не поймёт, какой тактики поведения он намерен придерживаться после всего, что было между ними вчера. Первый и единственный раз до этого, когда их вечернее прощание закончилось поцелуями, следом её ждал ледяной душ показательно усердного игнорирования. - Увы нет, Лиза. Но твоё предположение достойно стать запасным планом касаемо ситуации с ним, если основной не сработает, - даже упоминание о Драко не смогло испортить его приподнятое настроение, несмотря на не самый приятный, но хотя бы очень короткий разговор с однокурсником, состоявшийся сегодня утром. … Блейз взял в руки рубашку и замер, остановив взгляд на своей кровати. Если они действительно собираются остаться сегодня на ночь в той комнате, неплохо было бы взять с собой подушку и плед, ведь там наверняка будет прохладно, а Лиз слишком легко мёрзнет. Несправедливо по отношению к ней надеяться лишь на возможность согреть её своими объятиями, тем более его намерения проявлять максимально возможную заботу оставались как никогда серьёзными. - Не думал, что у Лизы такие острые коготки, - Забини моментально обернулся на внезапно раздавшийся позади насмешливый голос Малфоя. Конечно, он отлично помнил как вчера в Кабаньей голове она судорожно цеплялась за него руками, еле ощутимо царапала спину, но не придал этому никакого значения, даже не подумав о том, что от этих лёгких прикосновений на коже могут остаться следы. Те самые, которые только что вовсю разглядывал с чуть заметным прищуром его не в меру любопытный однокурсник. - Ты что-то хотел? – равнодушно бросил Блейз, неспешно набрасывая на себя рубашку, стараясь ничем не выдать свои истинные эмоции. Ему хотелось было попытаться намекнуть, что следы вовсе не её, но шансов сделать это убедительно, а не жалко, почти не оставалось. Лучше пусть считает всё это ничего не значащим мимолётным увлечением. - Только напомнить, что за тобой должок, Забини. Тебе стоило бы уделить ему максимальное количество времени. Я не буду долго ждать. - Я успею разобраться с этим между трахами, - ехидно ухмыльнулся он, надевая поверх рубашки кардиган и ожидая, пока многозначительно хмыкнувший Малфой выйдет наконец из спальни. Дафна наверняка узнает от него обо всём к вечеру, а значит через два дня в курсе будет вся школа… Турпин ожидала от него если не правды, то ещё хоть одного колкого комментария касаемо того, чем же была вызвана такая непривычная радость, но парень молчал, а спрашивать напрямую почему-то не хотелось. Его рука обвила талию, и этот жест был уже намного более интимным, чем обычно, вызывая внутри трепет предвкушения, ощущение действительно пока незначительных, но всё же медленно происходящих между ними перемен. Ей нужно было немного наивной и глупой надежды в саму возможность чего-то по-настоящему искреннего. По пути на обед она заметно нервничала, потому что молчание между ними снова неприятно затягивалось и только горячая ладонь в изгибе талии не позволяла окончательно впасть в ставшую уже привычной меланхолию, любовно подпитываемую сумбурными мыслями. Но было ещё кое-что, не дававшее покоя и неизменно портившее настроение, в чём не позволяли признаться собственные гордость и упрямство. Чем ближе они подходили к Большому залу, тем сильнее росло напряжение в горле, уже будто готовящемся к очередной стычке с однокурсниками, к обмену гадостями и оскорблениями. - Ощущение, что я веду тебя не на обед, а на казнь, - тихо отметил Забини, хотя ей казалось, что на протяжении всей дороги он ни разу не удосужился даже взглянуть в её сторону, лишь слегка улыбаясь одними уголками губ, погружённый в собственные раздумья. Лиз тряхнула головой, сама не зная, пыталась ли согласиться с его утверждением или напротив, просто готовилась опровергнуть слова, как всегда бившие точно в цель. – Если ты так переживаешь из-за Корнера, то зря. Он к тебе больше и близко не подойдёт. - Что ты сделал? – испуганно спросила она, поспешно оглядывая парня, первым делом оценив идеально целую и ровную смуглую кожу на его пальцах, на костяшках которых не было заметно ни одного признака состоявшейся драки, как и во всем его внешнем виде: сверкающей белизной рубашке, наверняка безупречно выглаженной под шерстяным кардиганом с тонкой зелёной окантовкой и эмблемой Слизерина, брюкам с нарочито ровными стрелками в сравнении с обычной небрежностью в форме их однокурсников, начищенными до блеска чёрным ботинками, будто отталкивающими от себя грязь и пыль. Учитывая внушительную комплекцию Корнера, явно не дотягивающего до уровня Крэбба с Гойлом, но представлявшего собой как раз их наиболее нормальную и, что уж таить, привлекательную вариацию, вряд ли Блейз смог бы выйти из боя с ним абсолютно невредимым. - Надо же, как сильно ты о нём переживаешь, - хмыкнул он, скривив губы в злобной усмешке, тут же вызвавшей у неё тяжёлый обречённый вздох. Конечно, разве мог он не воспользоваться такой отличной возможностью снова извратить её реакцию в угоду собственной ярости, ведь они были вместе уже двадцать минут, в течение которых всё шло слишком хорошо, без взаимных упрёков, ненависти и презрительных взглядов. – Всё будет отлично с твоим Корнером, мы просто очень честно и открыто поговорили. - Блейз, я… - она запнулась в начале фразы, не представляя, имеет ли смысл объяснять ему истинные причины своего беспокойства. Почему им так тяжело просто нормально говорить друг с другом? – Я просто не хочу, чтобы у нас возникли новые проблемы. - Из-за моих необдуманных поступков? Боишься, что я снова принесу тебе несчастья? – его голос стал пугающе низким, и в нём, помимо ожидаемой уже злости и будто прорывающейся сквозь нарочито спокойное выражение лица обиды сквозило ещё что-то еле уловимое, сжимающее ей сердце цепкой ледяной хваткой. Может быть, грусть? Или отчаяние? Именно это ведь удалось разглядеть вчера, в первом откровенном и честном разговоре, состоявшемся между ними двумя, прежде чем оказаться в одной постели. - Знаешь что… забудь. Всё это не имеет абсолютно никакого смысла. Ты слышишь совсем не то, что я тебе говорю, - выпалила Турпин, резко разворачиваясь на каблуках и готовясь к очередному трусливому побегу, задыхаясь от гнева к нему, к себе, к очередной нелепой ситуации, из которой не находилось ни одного выхода, который стал бы безболезненным для них обоих. Быстрее бежать, бежать, бежать, оставляя позади желание плакать у него на плече, слышать успокаивающий шёпот собственного имени, так и не произнесённого им вчера, когда это было настолько важно для мучающейся в агонии любви, корчившейся у её ног. Наверное, стоит отдать должное его реакции и той горячей ладони, что уже лежала на талии, потому что ей не удалось сделать и шага, прежде чем перед глазами уже оказался ослепительно белый воротничок рубашки. Одна его рука лежала на спине, вторая мгновенно зарылась в волосы, настойчиво вынуждая положить голову на плечо – Лиз подчинилась, не успев по-привычке сделать вид, будто ей на самом деле не хотелось этого именно сейчас, когда в горле снова стоял непонятный ком то ли слёз, то ли не желавшей никуда отступать тошноты. Нос уткнулся в колючую шерсть кардигана, и с первым же вдохом по телу пробежали мурашки от терпкого запаха одеколона. - А ты скажи наконец то, что хочешь на самом деле. Я устал от попыток доказать, что тебе не нужна помощь, от постоянных напоминаний о том, что ты меня вот об этом всём не просила. Я не хочу больше этого слышать, Лиза, понимаешь? - А что ты хочешь услышать? – прошептала она, крепко сжимая пальцами его одежду, наивно надеясь что это поможет хоть на секунду задержаться рядом, если Блейз вдруг решит оттолкнуть её. Ей ведь правда нечего было сказать, кроме жалких просьб не уходить и не бросать больше одну, показывающих всю безнадёжность нынешнего положения фраз о том, насколько сейчас страшно, до невыносимого ужасно думать, что магия больше не вернётся и впереди только позор, изгнание из родного мира, жизнь среди чуждых правил и принципов. - Благодарность. Я хочу услышать, что ты действительно понимаешь, что я делаю это для тебя, а не ради своего удовольствия, - он дышал глубоко и часто, это чувствовалось по опаляющему её волосы горячему дыханию, вырывавшемуся изо рта, по тому, как ритмично поднималась и опускалась грудная клетка, слегка натягивая зажатую в ладонях ткань кардигана и спрятанной под ним рубашки. Что это было: ярость, к которой она успела привыкнуть, или возбуждение, впервые увиденное вчера и настолько волнующе похожее на то, что сейчас творилось с ним? - Спасибо тебе. По-настоящему, искренне спасибо. Мне на самом деле действительно нужна помощь… особенно сейчас, - Турпин вынуждена была замолчать, чтобы снова не расплакаться, пока его ладонь гладила по голове, внося ещё больше неразберихи в её чувства и мысли. Он никогда не вёл себя так, не говорил с ней открыто и честно, не пытался поддержать. Только дрожал и судорожно сжимал в объятиях, успокаивая после собственного удара, терялся в смущении, когда нужно было объяснить почему остался тогда около неё в Больничном крыле, а ещё держал, из последних сил держал, не позволяя упасть рядом с трупом маленькой слизеринки. Как она могла так упорно не замечать всего этого? - Пойдём на обед? Не зря же я так упорно запугивал Корнера, чтобы никто больше не помешал тебе как следует поесть, - Лиз кивнула, поспешно отстраняясь от него, до сих пор ошеломлённая собственными догадками, трепетом отдававшимися под рёбрами. Впервые в жизни она чувствовала эти странные прикосновения изнутри, похожие на щекотку, такие волнующие, совсем слегка пугающие, но несомненно приятные. Вот что наверняка имели в виду подруги, рассказывая про, дементор их раздери, «бабочек в животе». *** Пятый раз начиная перечитывать один маленький абзац в учебнике по Трансфигурации, казавшемся намного скучнее обычного, и снова не уловив даже отдалённой сути написанного, Лиза нарочито громко вздохнула, оторвав взгляд от страниц книги и вперившись им в сосредоточенно читающего рядом слизеринца, в отличие от неё явно не прикидывающегося, а по-настоящему занимавшегося уроками. - Не расскажешь мне, о чём вы с Корнером говорили? – осмелилась спросить она, уже несколько раз до этого открывая рот, но тогда вместо столь интересующего вопроса с губ только шумно срывался воздух. Мало того, что во время обеда Майкл упорно избегал смотреть в её сторону, что было очень заметно, ведь по нелепому стечению обстоятельств они с Менди снова сидели напротив, но в тот момент, когда Турпин только опускалась на скамейку рядом с Падмой, ей показалась, будто парень попытался отодвинуться в сторону. Хотя нет, точно не показалось. - Зачем? Насколько я успел заметить, он прислушался к моим словам и вёл себя как паинька. Тебе не о чем больше переживать, - Забини даже не оторвал взгляд от книги, будто этот разговор был не более чем обменом парой ничего не значащих фраз. - Опять секреты, - как бы невзначай протянула Лиз, нервно покусывая губу и делая вид, что тоже вернулась к чтению. Наверное, чтобы быть более убедительной в своей лжи, ей стоило хоть раз за последний час перевернуть страницу учебника, но внутренний голос упрямо твердил, что он в любом случае догадается обо всём, а она здесь только ради него, ведь сама мысль об изучении теории магии, когда практика отныне не под силу, казалась глупой и бессмысленной. - Если для тебя это настолько важно, я расскажу обо всём, но не здесь, хорошо? – он дождался поспешного согласного кивка головой и тут же перелистнул страницу, бездумно уставившись на рисунок, изображавший срез листа какого-то растения. В этот момент Блейз понял, что даже не может сказать точно, учебник по какому предмету держит в руках, делая вид заинтересованности чтением пока мысли целиком и полностью заняты только ей одной. После сцены, произошедшей между ними до обеда, ему стало очень некомфортно. С одной стороны, наконец удавалось выполнить данные себе обещания никуда её больше не отпускать, стараться избежать ссор и, главное, перестать обижать, что оказалось одним из самых тяжёлых. Пока она находилась так рядом, у него абсолютно не выходило управлять ни своими эмоциями, ни голосом, ни словами, и это приводило в исступление, перерождающееся в приступы злости на себя – за слабохарактерность и уязвимость, и на неё – просто за факт самого существования. Ему было почти понятно, что между ними происходит. Но это «почти» сводило с ума. - А ты в ответ расскажешь мне, почему у тебя пропала магия. Отличный обмен, - улыбнулся Забини, бросив мимолётный взгляд на её напряжённое лицо. - Я не хочу про это говорить… - Опять секреты? – издевательски протянул он и, резко захлопнув книгу, швырнул её на стол. От громкого звука, с которым увесистый учебник приземлился на лакированную столешницу Лиз испуганно вздрогнула, опустив взгляд на свои колени, напряжённо вслушиваясь в каждый шорох рядом с собой. – Вот мы и вернулись к тому же самому, Лиза. Если ты не желаешь ничего рассказывать, то объясни, почему я обязан это делать? Твои отношения с однокурсниками – сокровенная тема, её нельзя трогать. Твоя семья – болезненная тема, пропускаем. То, что творится с тобой вот уже две недели, дементор подери, мы конечно же тоже не будем обсуждать. Ежедневные мелкие проблемы меня и вовсе не касаются, не так ли? А в остальном у тебя «всё нормально». Только у меня, кажется, всё хуже некуда… Она замерла, с трудом проглатывая как назло ставшую невыносимо обильной слюну, такую вязкую и плотную, почти застревающую посреди горла. Блейз впервые не повысил голос, даже напротив, говорил полушёпотом, нарочито спокойным тоном, скользив взглядом по унылому обшарпанному библиотечному столу, вместо того, чтобы хоть раз повернуться к ней, краснеющей сейчас отчего-то намного сильнее, чем в моменты их ошеломляющей близости. Его слова были слишком честными, максимально открытыми, уже дважды за пару часов перейдя ранее выстроенные ими границы личного, тщательно оберегаемого и охраняемого, потому что в пределах этой мысленной черты они просто изображали отношения, а вот так нагло и как-то само собой сейчас оказавшись уже по другую сторону неотвратимо двигались к чему-то… новому? Это ведь и было то, что пугало её до приступов рвоты и головокружения, попыток вывести из себя маниакально преследовавшего Нотта, необъяснимого желания перестать дышать, задохнувшись очередным приступом кашля. Необходимость открыться перед ним, говорить разваливающуюся полусгнившими ошмётками на языке правду, показывать себя настоящей, слабой и насквозь пропитанной пороками, вопреки всем попыткам родителей вырастить высокоморальную, одухотворённую личность, движимую светлыми чувствами и призрачными идеалами. Проще было раздеться ещё пять, десять, пятьдесят раз, чем выдавить из ссохшейся вмиг грудины хоть одно честное признание. - Ты прав, Блейз. – Его брови взметнулись вверх в искреннем удивлении, взгляд наконец скользнул по лицу, сосредоточенному и выражавшему неподдельные внутренние терзания. Каждое слово словно прорезало гортань и нёбо до жгучих кровавых полос, прежде чем выскочить изо рта и звонко удариться о покрытую трещинками поверхность стола. – Мне тяжело обсуждать… вообще всё. И раз я не хочу делиться ничем… личным… то и ты можешь просто ничего не говорить, если сам не захочешь. Забини покачал головой и тяжело, обречённо, очень громко вздохнул. Общение с ней было не просто тяжёлым, оно становилось поистине невыносимым с каждым витком, знаменующим развитие их ядовитых отношений в какую-то непонятную, ранее не существующую сторону. Вместо того, чтобы продвигаться вперёд, узнавая друг друга, постепенно открываясь, или хотя бы топтаться на месте в нерешимости, не замечая того откатываясь назад, в ставшую уютной и почти комфортной за последние недели яму безысходности, они пускались в сумасшедший танец насквозь фальшивых устремлений, загоняя себя, теряя последние силы на ломаные пустые движения. Когда и с чего ему вдруг почудилось, будто они могут просто разговаривать? Ссориться по любой хоть сколько-нибудь заметной причине, да и вообще без причины, оскорблять и попрекать тем, в чём были виноваты сами, доходить до отчаяния, парой слов доводить его – до безудержной ярости, а её – до горьких слёз, вот что они действительно могли, умели, делали изо дня в день, неторопливо, размеренно, осознанно убивая себя руками друг друга. - А ещё всё время, что мы здесь сидим, я пытаюсь сделать вид, что занимаюсь, а на самом деле только и думаю о том, что зря я так увлеклась забавными попытками Корнера не замечать моего присутствия на обеде. Из-за этого так и не поела и теперь с ума схожу от голода, - на одном дыхании выпалила Лиза и если бы её щёки не оставались ярко-алыми после его недавней обличительной речи, то сейчас бы непременно стали такими от смущения. Судя по ухмылке, что моментально появилась на прежде пугающе серьёзном лице, Блейз торжествовал, заставив пойти на попятную и сделать всё так, как угодно ему. Ноль-один. Он ведь не даст ей даже шанса сравнять счёт? - У меня тоже есть парочка забавных откровений, но раз уж ты сама сказала, что я имею право ничего не говорить… - Ты невыносим, - она закатила глаза, издав протяжный стон, неожиданно эхом прокатившийся между стеллажами с книгами, уходящими ввысь, будто засосавшими их на самое дно пестрящей разномастными обложками воронки. Ей как раз удалось взглянуть вверх, выискивая потолок в обхватывающем нервном напряжении, натянувшем до предела каждую болезненно обострившуюся клеточку тела, предвкушающего надвигающийся ураган ощущений. Потому что его ладонь дотронулась до её, а потом долго, чувственно ползла по руке, оставляя за собой след из мурашек, поразительно быстро проскочила плечо, на секунду задержалась большим пальцем в углублении сильно выступающей ключицы и, крепко обхватив шею, вынудила наклониться к нему ближе. Ещё ближе, слишком опасно близко, и горячее дыхание успело обжечь губы перед тем, как он начал их целовать, чуть покусывая, не позволяя отстраниться и одновременно с тем не давая придвинуться к себе, перехватывая зубами язык, так настойчиво пытавшийся проникнуть вглубь рта. Наверное, только это пугающее, странное, раздражающее, непривычное чувство полной потери контроля над ситуацией и собственным телом сдерживало ещё один громкий стон, спазмом поднимавшийся от настолько плотно сжавшихся ног, что это отдавалось ноющей болью внутри, в самом низу живота. - А теперь, Лиза, - шёпот мгновенно пролетал ничтожное расстояние между их лицами и нырял прямиком в её раскрытый рот, непонятно как вообще умудряясь достигать слуха под аккомпанемент ударного боя сердца. – Притворись что ты продолжаешь читать ещё на полчаса, прежде чем мы отправимся на ужин. И Мерлина ради, дай мне уже доучить этот проклятый параграф по Травологии. - Блейз, - её губы сами собой растягивались в улыбке, наблюдая как он поворачивается на внезапный зов, только начиная протягивать руку к недавно брошенной на стол книге. – Зелья. Ты всё это время учил Зелья. Забини только как ни в чём не бывало пожал плечами, перелистывая жёлтые страницы. Один-один. *** Лиза действительно была очень голодна, поэтому за ужином съела слишком много, пользуясь отсутствием в непосредственной близости однокурсников, компания которых так и оставалась неприятной несмотря на старания Забини, сумевшего удивить неожиданно проявленной инициативой. Пока она жадно поглощала еду, пытаясь откусить по маленькому кусочку от всего, что только видела на столе, поддаваясь внезапно вернувшемуся аппетиту, сидящая напротив Падма изредка бросала в её сторону внимательные, дотошно изучающие взгляды, будто надеясь проникнуть внутрь головы и прочитать метавшиеся там мысли. А мыслей было поразительно много, и вели они себя как первокурсники в начале учебного года, в панике бегающие по замку, сбивающиеся в странные группки, толкающие друг друга и рыдающие, стоит заблудиться в длинных запутанных коридорах. То, что случилось с ними вчера и его шёпот, шокирующие откровением слова, волнительные прикосновения на протяжении всего дня вынуждали сердце стучать в ускоренном ритме. Между ними происходило что-то восхитительное и необыкновенно будоражащее, отдаваясь внутри живота непривычным теплом. Впервые за долгое время ей не было холодно среди продуваемых сквозняками стен древнего замка, даже напротив, постоянно бросало в жар, стоило просто обернуться и поймать на себе пристальный взгляд чёрных глаз. Поддаваясь старой привычке, Турпин пыталась хоть как-то сопоставить все события последних двух недель, подвергнуть их тщательному анализу, разложить на понятные и простые составляющие, которые было бы так удобно объяснить самой себе. Но стоило лишь начать вспоминать любой из моментов, отдававшихся нестерпимой болью, захлёстывающих волной безысходности, вызывавших животное возбуждение, как все способности разумно рассуждать мгновенно улетучивались под врывающимися в сознание эмоциями, вышвыривающими логику так же напористо и нагло, как привык действовать непринуждённо идущий рядом слизеринец, чья горячая ладонь почти прожигала кожу своим прикосновением. - Тебе стоит остановиться, пока не поздно, - тихо произнёс Забини и звук его низкого шёпота медленно пробежал по почти чёрным в вечерней тьме стенам коридора, впитываясь в них, покрывая шероховатую поверхность мягчайшим шёлком. Ей казалось, что прикоснувшись к легко осыпавшейся извёстке кончиками пальцев можно будет ощутить приятную бархатную текстуру. У него так восхитительно получалось обычные вещи делать особенными, преображать уродливое в прекрасное, скучное в необъяснимо увлекательное. Даже она стала достойной волшебного превращения, за несколько недель из невзрачной куколки обратившись в прелестную бабочку. - О чём ты, Блейз? - Перестань думать, Лиза. Твои попытки сделать очередные неправильные выводы или взять под контроль то, чем невозможно управлять, обычно заканчиваются для нас ссорами на пустом месте, - он сделал вид, будто не заметил как Турпин тут же недовольно скривилась и закатила глаза, демонстрируя точно такую же тактику поведения при его поучительных речах, которую применяла ещё в начале их игры. Ему самому хотелось вернуться в то время, услышать сейчас от неё бойкие оправдания и категоричное отрицание своих поступков, потом – попытки выставить виноватым его, то слабые и милые, как если бы выпускал мягкие коготки беззащитный новорождённый котёнок, не успевший даже открыть глаза, то громкие и воинственные, и в такие моменты приходилось иметь дело уже не с обычной девушкой, а с разъярённой беспощадной фурией. У него в планах было провоцировать её как можно чаще, раззадоривать, выкопать из-под обломков гордости, грусти, меланхолии незаметно ставшую необъяснимо любимой ту вредность, что вынуждала девушку делать всё наперекор. Он чувствовал свою ответственность за то, что сделал с ней, умело превратив из живой, своенравной, эмоциональной в фарфоровую куклу с поникшим взглядом, которой можно было управлять как заблагорассудится. Ему ведь было не впервой делать с людьми что-то подобное, но раньше никогда не приходилось испытывать за это ошпаривающее кипятком чувство вины, сожаления настолько горького, что все его мысли так или иначе сводились к очередному обдумыванию собственного поступка с приступами несвойственного ранее самобичевания. Теперь приходилось заглушать грозный рёв гордости, отныне посаженной на цепь вместе с барахтающимся в попытках освободиться упрямством; эгоизм придавило тяжестью сердца, наливавшегося кровью до рвуще-распирающего ощущения в грудине, стоило лишь снова бросить взгляд на Лиз, увидеть выражение потерянности и страдания на казавшемся невероятно притягательным бледном лице. - Так, значит мне не стоит молчать, но говорить тоже лучше не всё, - нараспев начала перечислять она, загибая пальцы и саркастично улыбаясь, пытаясь перевести очередной волнительный разговор в шутливую форму, опасаясь действительно спровоцировать очередную ссору сейчас, когда им предстояло всё время до утра провести наедине. – Прежде чем говорить, лучше подумать, но не надо думать слишком много, чтобы не сделать хуже. Мне срочно необходимо нарисовать какую-нибудь схему, чтобы собрать все твои советы воедино… - Я слишком много от тебя требую? – поспешно спросил Блейз, и его тон совсем не был шутливым, даже напротив, чересчур серьёзным, отчего по её телу стремительной волной который раз за день пробежали мурашки. Выражение его лица, пристально изучающий взгляд слегка прищуренных глаз, почти осязаемое напряжение мышц под безликой школьной формой, - всё выдавало собой настороженность, странную обеспокоенность, причины которой так хотелось бы узнать. Лиза отрицательно покачала головой, под настойчивым вниманием слизеринца чувствуя себя как распластанная вверх брюшком лягушка, чьи лапы уверенными движениями беспощадного исследователя приколоты к деревянной поверхности стола острыми иголками; один взмах холодного металла, прикосновение к пупырчатой коже, лёгкое усилие и, - вуаля! – можно неторопливо разглядывать призывно оголившиеся внутренности недавно живого существа, всё содержимое которого теперь торчит наружу. У неё больше не получалось спрятать ни одной своей эмоции, когда он так умело и с наслаждением орудовал скальпелем. Ей пришлось согласиться вступить в его игру, принять чуждые правила, пообещать беспрекословно следовать всем указаниям; потом взяться за казавшееся безнадёжным дело с выманиванием из подземелий Паркинсон, чьё успешное осуществление обернулось для них огромными проблемами; придумать способ убийства Нотта, позволивший остаться вне подозрений, не пойти под суд в тот же день; и после всей пережитой уже боли, вынесенного отчаяния, на самом деле проще простого было заткнуться и перестать всё портить. Он требовал мало, просто ничтожно мало в сравнении с тем, на что она готова была пойти лишь бы быть рядом с ним, чем хотела пожертвовать, прятавшись ото всех на своей кровати, скрывая слёзы за опущенным пологом. После стольких молитв хоть об одном шансе для них, Забини здесь, крепко сжимает её ладонь, пытается наладить эти запутанные, загнанные в угол, сломанные и наспех склеенные отношения. И почти всё равно, что цена этого – потерянная магия. Турпин было открыла рот, готовая честно и открыто поделиться хоть малой толикой своих мыслей, признать свою слабость, унизительную зависимость от всего, что связано с ним: ехидных усмешек, задумчивых улыбок, взглядов сражающих жестокостью или ласкающих, двусмысленных фраз. Но именно в этот момент они перешагнули порог до боли – не только в переносном, но и в прямом смысле, - знакомого уже коридора. В носу засвербело от пыльного воздуха с запахом извёстки, а рвущиеся наружу слова так и повисли на языке тугой смолой. В комнату она прошла первая, поёжившись от холода, тут же вспомнив, что ещё в прошлый раз хотела восстановить чары тепла на окне, но так и не успела, заснув на коленях у парня. С тех самых пор прошло всего полторы недели, в течение которых жизнь успела сделать столько причудливых оборотов, изогнуться невероятными ранее способами, преподав им суровые уроки, подтолкнув к выбору между собственными амбициями и чувствами. - Присаживайся, - он махнул рукой в сторону дивана, накладывая на дверь чары, не позволившие бы открыть её снаружи, а Лиз завороженно смотрела на размашистые движения ладони с зажатым в ней древцем волшебной палочки, пропустив слова парня мимо ушей. Она так и застыла посреди комнаты и, поймав на себе его удивлённый взгляд после завершения колдовства, стушевалась, поспешила занять предложенное ранее место, ощущая как щёки покрывает румянец. – Сейчас будет подробный рассказ о начинающейся паранойе Малфоя. По мере того, как уперевшись спиной в портал камина Блейз пересказывал состоявшийся недавно в спальне слизеринцев разговор, её лицо становилось всё более мрачным. Пальцы нервно теребили складки юбки, жёсткая шерстяная ткань покалывала, почти царапала тонкую и нежную кожу, а зубы раз за разом прикусывали нижнюю губу, разгрызая в кровь, пытаясь болью заглушить подступающую от волнения сильную тошноту. - Дать непреложный обет? – переспросила Турпин и, получив согласный кивок в ответ, издала протяжный обречённый стон, отчего-то вызвавший еле заметную улыбку на смуглом лице парня. Если со всем остальным можно было хоть как-то справиться, то обмануть магические соглашения не выйдет, а значит им придётся признаться Драко в том, что сделали с Ноттом, что сродни особо жестокому и извращённому самоубийству. - Да, Лиза, ситуация… неоднозначная, - хмыкнул Забини, наблюдая за тем, как её взгляд мечется в панике от угла к углу тёмной комнаты, каждый раз дольше положенного замирая на его фигуре. Ему уже приходилось однажды видеть эти глаза загнанного в угол зверька, полные страха, сомнения и, главное, желания выжить вопреки всему, любой ценой. А значит за первым шоком, охватившим сейчас хрупкое тело, стоит ждать приступа холодной решимости поквитаться с тем, кто возомнил себя умелым охотником. – Но согласиться на предложение Драко было единственным способом получить хоть немного времени, чтобы продумать наши дальнейшие действия. Если мы ошибёмся сейчас, то окажемся под ударом Мальсибера, Нотта-старшего и Малфоя одновременно. - Отличные перспективы. Особенно учитывая то, что я без магии, а следовательно, абсолютно бесполезна теперь, - она развела руками, ещё сильнее прежнего вгрызаясь в свою губу, наконец ощущая во рту солоноватый привкус еле сочащейся крови. Интересно, думал ли он сейчас о том, что само собой возникало в её мыслях, почти крутилось на языке, жгло грудь калёным металлом; ввинчивалось в сердце чувством всеобъемлющей вины, горько-кислого сожаления, изливавшегося из неё ночами? Ведь это именно она была причиной всех проблем, своими необдуманными и импульсивными поступками поставив под удар их жизни. – У тебя уже появился какой-то план, не так ли? - Да, конечно. И большая удача, что он не предусматривает наличие у тебя магии, - Блейз криво усмехнулся, после минутной заминки как-то нерешительно подошёл к ней и сел рядом, на вытянутой ладони протягивая два маленьких флакона, с синей и красной этикеткой. – Я думаю, что для начала мы попробуем использовать вот это. Лекарство, предназначенное для лечения психических отклонений у волшебников, вроде параноидного бреда, острого психоза, обострений шизофрении или же для тех, кто страдает от расстройства сна. - Подожди, ты что, действительно считаешь что Малфой не в себе? – недоумённо спросила Лиз, успев заметить, насколько широкой и довольной стала его улыбка, прежде чем он поспешил с ответом. - Конечно же нет, Лиза. Он в полном порядке… пока что. А наша задача как можно скорее это изменить. Смотри, содержимое синего флакона по капле в день добавляется в еду больного, а красное выпивает сам целитель, и тогда у него появляется возможность воздействовать на галлюцинации или сны, участвуя в них, преображая происходящие там события по своему усмотрению. Врач может принять любую угодную ему форму, и все физические воздействия на пациента будут ощущаться как настоящие, однако не сохранятся после возвращения в реальность. - Кажется, я понимаю, что ты задумал. Думаешь, с помощью этих лекарств мы попадём в сны Драко и сведём его с ума? – хоть в её голосе и сквозил скептицизм, сама идея нравилась уже хотя бы потому, что не предполагала ещё одного убийства, по крайней мере пока. Несмотря на то, что именно с неожиданного появления Малфоя в Больничном крыле и прозвучавших после этого угроз запустилась целая вереница преследующих их неудач, почему-то у неё до сих пор не получалось искренне желать блондину смерти. По крайней мере к Малфою она не испытывала и десятой части той ненависти, что охватывала разум от одного лишь упоминания фамилии Нотт. Не понимая собственных странных порывов, иногда, почти отдавшись в соблазнительные объятия сна, она снова и снова вспоминала звук падающего в проход между столами тела, тонкий след из капель превосходно чистой крови, выливавшейся из приоткрытого рта с тонкими и холодными губами, чьи поцелуи остались в памяти настолько же чётко и ясно, как и другого слизеринца. А перед глазами одна за другой всплывали картины того, как её ладонь могла бы уверенно сжимать рукоять ножа, входящего в живот Теодора, как остро наточенное лезвие с еле ощутимым нажатием оставляло бы глубокий порез на белой шее, мгновенно покрывающейся горячей алой жидкостью. Хватило бы ей сил и смелости сделать что-то подобное? Конечно же нет. Но Лиз не врала Блейзу и не обманывала саму себя, уверяя что по-настоящему хотела убить Нотта, испытывая теперь что-то похожее на разочарование ребёнка, так и не получившего кусок обещанного родителями торта, когда не удалось самой расправиться с ним. И причина этого была проста, обыденна, стара как мир – ревность. «А я слишком хорошо знаю Блейза…» «Он никому не расскажет... никогда не расскажет всю правду обо мне.» «Ты даже целуешься как Блейз.» Все слова, произнесённые в ту роковую пятницу, навсегда въелись в кожу, и подобно тёмной метке жгли, пылали, горели под непрекращающимся зовом Теодора, чей взгляд будто до сих пор был направлен в спину. И ей нравилось это, и мысль о том, что он мог бы видеть всё происходящее будоражила воображение, вызывала торжество превосходства, наслаждение в настолько неправильных чувствах, поступках, желаниях. Пока он медленно разлагается в земле, убитый руками до безумия желанного человека, она вместе с Забини, здесь и сейчас. В этой игре вопреки всему победа осталась за ней. Драко же воспринимался скорее как назойливая муха, мелкая и с первого взгляда даже незаметная невооружённым глазом, но с суицидальным упорством продолжающая кружить и жужжать, жужжать, жужжать над ухом, медленно сводя с ума, игнорируя все попытки от неё отмахнуться. Все в школе знали, что Малфой был Пожирателем смерти, а ещё то, что несмотря на внешнюю браваду ему так и не удалось убить Дамблдора, и вряд ли хватило бы духу лишить жизни кого-нибудь другого. Интересно, в планах Блейза было лекарство вместо яда именно по этим же соображениям? - Знаешь, если бы у нас действительно получилось довести Драко до безумия, это было бы идеально. Но я не столь самоуверен, поэтому надеюсь что это даст нам хотя бы небольшую отсрочку до более действенного плана, а пока насладимся его загнанным видом, - Забини ухмыльнулся, хотя сам почему-то не испытывал и тени удовольствия от предстоящих им действий. И дело было вовсе не в том, что ему могло бы быть жалко мерзкого однокурсника, просто цена ошибки слишком высока, а всё, что удалось придумать, казалось чересчур неопределённым. Но ведь у него до сих пор был яд, переданный матерью, значит запасной выход уже готов. – По крайней мере ты выглядела очень испуганной, когда мучилась от тех кошмаров, а мне сейчас не очень хочется… снова убивать. - Мы что-нибудь придумаем, Блейз, - торопливо заверила она, будто боялась услышать от него ещё одну порцию откровений, в ответ на которые уже не нашла бы, что можно сказать. Попытавшись выдавить из себя приободряющую улыбку, Лиз скользнула взглядом по серьёзному и задумчивому лицу парня, потом вниз, к его рукам, избегая смотреть в глаза, чувствуя свою непосредственную вину в том, что однажды уже подтолкнула к убийству, и теперь своей слабостью, плохо скрываемым страхом медленно вынуждала повторить совершённое недавно преступление. А потом её взгляд поймал как машинально, быстро, нервно он прокручивал кольцо вокруг пальца. Спина моментально покрылась липкой холодной испариной, словно очередной раз удалось внезапно вынырнуть из лихорадочного бреда, на который становились похожи все мысли и действия, совершаемые ей в последнюю неделю. Зачем, почему, на что она надеялась, когда главная цель всех этих хитросплетённых и опасных планов заключается лишь в том, чтобы спустя ещё несколько дней, без раздумий выбросив её из своей жизни, использованную и сломленную, у него появилась возможность снова воссоединиться с Дафной Гринграсс. Вот, ради чего они здесь, ради чего шли вчера утром в Кабанью голову, о чём ей честно было сказано. Какая же она дура, конченая идиотка, наивная до невозможного маленькая девочка. «А тебя он сломает.» - Лиза, что с тобой? – его ладонь аккуратно, еле ощутимо коснулась плеча, напоминая о своём существовании, и несмотря на все только что прорезавшие болью внезапные острые мысли, Блейз выглядел искренне взволнованным. Невозможно было представить, какие эмоции ему удалось увидеть у неё, забывшейся, оцепеневшей от нахлынувшего озарения. - Меня тошнит, - сил хватило только чтобы хрипловатым шёпотом выдавить из себя это признание, параллельно пытаясь сдержать идущие по телу спазмы, всегда появлявшиеся незадолго до очередного приступа недомогания. Её била крупная дрожь, явно не оставшаяся незамеченной, потому что спустя пару секунд его руки уже уверенными движениями надевали на неё шерстяной кардиган с зелёной окантовкой, и плотно сцепив зубы, готовые в любой момент предательски застучать друг о друга, она наблюдала как смуглые пальцы нарочито медленно, небрежно, необъяснимо возбуждающе подворачивали длинные ей рукава, напоследок успокаивающим жестом проведя по показавшимся бледным ладоням. Невозможно, неправильно делать всё так идеально, как само собой выходило у него. Лиз соскочила с дивана, бегом кинулась в коридор, слишком долго провозившись с открыванием двери, поэтому успела сделать лишь пару шагов вглубь пыльного помещения, попыталась ухватиться рукой за осыпающуюся под давлением пальцев стену, прежде чем её согнуло пополам в рвотных позывах, идущих один за другим, изматывающих, болезненных. Слёзы бежали по лицу, капали с самого кончика носа прямо в кровавую лужицу на полу, пока одна ладонь незаметно приблизившегося Блейза аккуратно придерживала длинные тёмные волосы, не позволяя им упасть на лицо, а вторая – крепко обнимала талию, предотвращая её унизительное падение вниз, на ставших предательски слабых, подгибающихся ногах. Стоило ли удивляться, что рот стремился так остервенело выплюнуть из тела собственный желудок, если она ненавидела себя настолько непередаваемо сильно? - Лиза? – его губы почти коснулись виска, обдали обледеневшую влажную кожу теплом, от которого снова побежали мурашки, перешедшие в дрожь от холода насквозь продуваемого коридора, чувства омерзения от вновь случившегося с ней приступа, от слабости собственного тела, стыда за ту отвратительную сцену, участником которой ему пришлось стать. После того, как она отделалась просто тошнотой вчера, так доверчиво вдруг решила, что это конец всем ночным мучениям, рассеивавшимся с приходом в сердце надежды на возможное счастье. И почему ей так нравилось обманывать саму себя? - Всё нормально, - попыталась заверить Турпин, но голос ощутимо дрожал и срывался даже на этих простых, коротких, потрясающе лёгких словах, самых любимых ею, произносимых часто и в случаях настолько неуместных, что их смысл давно уже был бездарно растрачен, превратившись скорее в мольбу о помощи. Наверное, Забини сейчас подумал о том же, потому что кривую усмешку на его губах можно было услышать, почувствовать, даже не видя лица. Он помог ей выпрямиться, развернул к себе, оставив на мокрой от слёз переносице два быстрых поцелуя, нежных и ласкающих мимолётных касания, прежде чем неожиданно поднять на руки и понести обратно в комнату. Исходящий от камина свет приобрёл странный алый оттенок, будто напившись её крови, и, глядя на игры теней на окрасившихся в цвет заката стенах, губы невольно растянулись в слабой улыбке. Именно так Лиза почему-то всегда представляла себе смерть, проводя аналогии с заходом солнца, медленно скатывающегося за тонкую чёрную линию горизонта, беспощадно проглатывающего в свои недра этот тёплый, живительный круг. Может быть, она уже умерла? Вот отчего не получается ощутить ничего, ни единой эмоции; ни привычной усталости, тянущей боли, брезгливого отвращения, желания вырваться из этого ада. Только странная, пугающая пустота внутри. - Это продолжается с тех самых пор? – тихо спросил Блейз, опуская её на диван, бережно и медленно, словно боясь потревожить чутко спящего младенца. Если бы только у неё была возможность выбора, она предпочла навсегда остаться в его руках, сильных и мягких, жестоких и горячих, давящих до боли и ласкающих до еле сдерживаемых стонов возбуждения. - Мне стало плохо ещё в прошлую пятницу, - голос не дрогнул, звучал уверенно, и если бы не поспешность, с которой она произнесла заранее заготовленную оправдательную фразу, у него возможно был бы хоть один шанс поверить в эту ложь. Он отошёл ко входу, оставив её лежать одну, снова обкусывать губу в ожидании хоть какой-то реакции, почти не дыша следить за его спиной, склонившейся над брошенной у двери сумкой. - Но кровь появилась после библиотеки? – кажется, это был даже не вопрос, а утверждение, и внезапно обнаружив на себе его требовательный, настойчивый, не допускающий очередной лжи взгляд Турпин неохотно кивнула головой, прикрывая глаза, боясь увидеть последующие за признанием эмоции. Почему-то её не покидала уверенность, что ему будет тяжело вынести свою ответственность за всё происходящее, хотя единственной виновной во всей этой паршивой ситуации была именно она, запутавшаяся в себе эгоистичная девочка, зашедшая слишком далеко в желании причинить боль человеку, не ответившему взаимностью на невысказанные до сих пор чувства. – Тебе нужно обратиться в Больничное крыло. Это может быть очень опасно. - Нет, - с нехарактерной для неё уверенностью возразила девушка, резко распахнув глаза, наблюдая как Забини увеличивает лежащие в его ладони предметы, через пару секунд принявшие свой обычный размер. Подойдя поближе, с абсолютно непроницаемым лицом он подложил ей под голову подушку, потом укрыл пледом, тщательно подоткнув со всех сторон тем же заботливым движением, как делала обычно её мама. - Лиза, это не шутки. И совсем не та ситуация, где нужно проявлять упрямство… - Я же сказала нет. Брось, если бы это было настолько серьёзно, за эту неделю я бы уже умерла. И потом… ты ведь и сам знаешь, почему я не могу пойти с этим в Больничное крыло, - под конец от напускной весёлости в её голосе не осталось и следа, а последние слова пришлось выдавливать из себя с усилием, сравнимым разве что с попытками пройти сквозь стену. Ей не хотелось, чтобы это звучало как обвинение или порицание, но так оно и получалось после всех попыток смягчить неуклюжую формулировку, неприятно отозвавшуюся в сердце. Они оба знали, что придя в Больничное крыло придётся объяснить, откуда взялся огромный синяк, не раз успевший поменять свой цвет, но так и оставшийся прекрасно виден на животе; почему прошла неделя ежедневных приступов кровавой рвоты и почти не прекращающейся тошноты, прежде чем Лиз наконец решила обратиться за помощью. И будет слишком глупо пытаться списать всё на неудачное падение или нелепую оплошность, ведь мадам Помфри не создавала впечатление наивной дурочки, а уж зная её натянутые отношения с Забини все подозрения наверняка первым делом падут на него. И не без оснований, но допустить этого сейчас никак было нельзя. - Блейз. Может быть, ты приляжешь? – он сидел на самом краю дивана, у неё в ногах, уставившись взглядом в неприметную стену, застыв как одна из многочисленных статуй Хогвартса, не пошевелившись и ничего не ответив на столь смелое предложение, для озвучивания которого вслух пришлось использовать всю имевшуюся решимость. Просто невыносимо было видеть его таким по-настоящему сомневающимся, разочарованным, расстроенным всем происходящим, постоянно нервно крутящим вокруг пальца то самое ненавистное кольцо, чья пара упорно прожигала ей кожу. – Давай, Блейз, не укушу же я тебя в самом деле. Кажется, уголки его губ чуть взметнулись вверх, стоило прозвучать той фразе, которой он сам только недавно убеждал её прилечь на этот же самый диван. Повернувшись к ней, Забини долго скользил взглядом по лицу, пытаясь рассмотреть что-то такое, что позволило бы принять верное решение, перестать метаться от порыва прижать её к себе до вновь возникшего желания скорее трусливо сбежать, объясняя самому себе что так им будет лучше и проще, ведь именно он был причиной всех проблем. Если бы не его упрямство, страх перед самим собой, не было бы этой лужи с кровью в коридоре, терзающей чувством вины излишней худобы, проливаемых каждый день слёз; может быть, не было бы даже ударов Нотта, а вместе с тем его прикосновений, угроз Малфоя, и… потерянной магии? Лиз почти не дышала, когда после нескольких минут молчания, завораживающего взгляда глаза в глаза, тяжёлых раздумий, он наконец прилёг рядом с ней, оказавшись так потрясающе близко. Их тела почти полностью соприкасались, разделённые лишь настолько быстро сминаемой, снимаемой, раздираемой школьной формой и пледом, откинуть который не заняло бы и секунды, и у неё не получалось не думать об этом каждый раз, когда губы парня слегка упирались в лоб то ли в невинной ласке, то ли по нелепой случайности. Ей хотелось большего, тех жарких и страстных поцелуев, бесстыдных и обнажённых движений, которые были между ними вчера, но Блейз ничего не предпринимал, кажется, осознанно стараясь держать дистанцию, насколько это было возможно на чересчур узком для двоих диване. То, чего она так боялась со вчерашнего вечера, впервые услышав от него, что им нужно будет остаться ночевать вдвоём, теперь было настолько желанным, вожделенным до охватившего внутри пожара, невыносимого напряжения внизу живота, участившегося дыхания. Просто протянуть к нему руку, пытаясь обнять, придвинуться ещё катастрофически ближе, выгнуться всем телом, призывно прижимаясь бёдрами, потянуться за поцелуем, да просто попросить уже сделать хоть что-нибудь, лишь бы унять возбуждение, начинающее сводить с ума. Что он подумает о ней тогда? Да и с чего она вообще взяла, что ему захочется быть с ней сейчас? Забини слушал её дыхание, сначала частое и поверхностное, странно срывающееся как после длительного бега, потом нарочито глубокое, очень громкое, с редко вырывающимися на выдохе еле уловимыми стонами, наконец размеренное, спокойное, тихое. Она долго ёрзала, прежде чем заснуть, прижимаясь к нему ближе, щекоча лицо волосами, опаляя шею горячим воздухом, вылетавшим из приоткрытых губ, будто специально испытывая на прочность, вынуждая думать только о том, как доступно сейчас это прекрасное тело, одним лишь движением способное оказаться прямо под ним. От этого становилось невыносимо жарко, душно, слишком тепло внутри, и тогда единственной возможностью и дальше держать себя в руках было замереть и не шевелиться, попробовать отвлечься на что угодно, кроме мыслей о ней. Однако, совсем не думать о Лиз оказалось непосильной задачей, потому что перед глазами снова всплывал образ девушки, на этот раз в исступлении скребущей пальцами по стене, пытавшейся найти хоть хлипкую опору, сжимавшейся, согнувшейся от рвотных судорог, беззвучно рыдающей в этом безучастно холодном коридоре. Он был рядом с ней в тот момент, а сколько подобных было до, пока ему удавалось не замечать её состояния вопреки пронзавшей сердце острой боли каждый раз, когда они встречались. Блейз знал, что виноват во всём случившемся раньше и происходящем сейчас, ведь именно ему, а не ненавистному Нотту, удалось почти убить её в библиотеке. Ненависть и отвращение захлёстывали его с головой, стекали по лицу и разгорячённому телу шипящей и разъедающей кожу кислотой, ненадолго принося облегчение, прежде чем снова наваливалась тяжесть, от которой никак не получалось ни избавиться, ни спрятаться. Жаль, что он отказался от игры в квиддич, потому что сейчас так кстати пришёлся бы ещё один удар бладжером в живот; и ещё один в беспрестанно гудящую голову; и ещё, ещё много ударов. Ему ли не знать, как отлично физическая боль способна заглушить внутренние терзания. Пользуясь тем, как крепко заснула Турпин, он быстро стянул с себя и кинул прямо на пол рубашку, сковывающую движения и вдруг ставшую слишком плотной в без того медленно убивающей его жаре, впрочем, как и сильно колющаяся ткань собственного кардигана не являющейся достаточным аргументом, чтобы перестать так прижиматься к мило посапывающей девушке. Безумная, она сама звала к себе, придвигалась ближе, тянулась к нему, искала защиты и тепла после всего, что он с ней сделал, когда самым разумным решением было бежать куда глаза глядят, не оборачиваясь, не останавливаясь, скорее спасаться от ярости, способной вспыхнуть и убить в любой момент. Кожа на пальце горела, зудела, щипала как после ожога, каждую секунду настойчиво напоминая о надетом кольце, словно этот кусок металла восстал против собственного хозяина, желая свести с ума. Ему действительно было стыдно за свой поступок и уже не раз хотелось рассказать ей правду, признаться в содеянном, да хотя бы снова нагло соврать, придумать подходящую глупую отговорку, любой сомнительный предлог чтобы снять с неё кольцо и забыть обо всём, как о страшном сне. У него не было никакого права делать с ней столь ужасные вещи, пытаться привязать к себе, продолжать уничтожать её жизнь по своему капризу; он думал об этом, постоянно думал, но просто не мог иначе. Пальцы то и дело касались прохладного на ощупь гладкого металла кольца, крутили его, не в силах оторваться, пока голос разума твердил, что от этого нужно как можно скорее избавиться, как и от самой Лизы. Она была слабой, беспомощной, приносила слишком много проблем, страданий, не давая почти ничего взамен; теперь она даже не была волшебницей. Огромная пропасть разделяла их судьбы, жизни, чувства, не оставляя на самом деле никакой надежды, что им удалось бы преодолеть её, придумать хоть одну возможность всё исправить. Просто он не мог оставить её. Не только сейчас, как помешанный вслушиваясь в каждый вдох, не только вчера, когда смог целиком обладать ей, не только четыре дня назад, глядя на неподвижную под выкрикиваемыми заклятиями монету, но и в любой другой момент, чтобы она не делала, какие бы слова не говорила. Казалось, ему вот-вот станет достаточно этих чувств, нужен лишь ещё один поцелуй, более откровенное прикосновение, чуть оголившееся тело, пара глубоких толчков, чтобы пресытиться влюблённостью, устать от однообразия. Но даже получая желаемое он продолжал хотеть её снова и снова до безумия, пугающих своей странностью и ненормальностью порывов, шокирующих мыслей. Ничего не стоит прямо сейчас стянуть с неё плед, несколько слоёв школьной одежды и снова поиметь, наслаждаясь стонами, нежным шёпотом своего имени. Не было ни единого сомнения, что ей не удастся отказать. Вот только Забини до трепета внутри хотел слышать её голос, взволнованный во время важных вопросов, срывающийся на постоянно возникающих спорах, мягкий и мелодичный в те редкие мгновения, когда ей удавалось одерживать над ним победу в словесных баталиях. Ему нравилось чувствовать, как ускользают под подушечками пальцев тонкие шелковистые волосы, разметавшиеся по подушке, которые так приятно было не спеша перебирать, уперевшись задумчивым взглядом в спинку дивана. Он находил настоящее наслаждение в том, как сплетались их ладони во время перемещения по замку, а ещё в еле ощутимом сейчас касании тыльной стороны её кисти, изредка прижимавшейся к его голой груди. Именно это всё было жизненно необходимо, именно это страшнее всего потерять. С ним творилось что-то неладное, невозможное, неотвратимое, непонятное. Но ведь он точно знал причины происходящего. - Лиза, - Блейз отстранился, чтобы видеть её лицо, вглядываться в очертания длинных ресниц и соблазнительно приоткрытых губ, пока его ладонь осторожно поглаживает щёку. Может быть оставался хоть один шанс, что ей удастся услышать настолько важные слова даже сквозь сон. – Я люблю тебя.