Игроки

Глава 20. 2 декабря, понедельник. Утро. Лиз очнулась внезапно, просто резко распахнув глаза, не понимая когда успела заснуть и сколько уже проспала. Взгляд первым делом упёрся в изгиб смуглой шеи Забини, скользнул в сторону окна: там, под толщей хмурой чернильно-серой тьмы уже пробивалась снизу еле заметная тонкая жёлтая полоса начинающегося рассвета. Ей было очень жарко под пледом, в заботливо надетом им шерстяном кардигане, настолько волнительно близко к телу, буквально излучавшему тепло. Наверное, поэтому он лежал уже без рубашки и её ладони прижимались к горячей на ощупь обнажённой коже. Невозможно было и дальше терпеть это адское пекло, от которого вновь начинало подташнивать и неприятно кружилась голова. Медленно, осторожно, стараясь не побеспокоить его сон, Турпин начала стягивать с себя плед, откидывая в ноги, извиваясь всем телом чтобы поскорее ощутить хоть немного прохлады, наверняка царящей в комнате. Несколько неуклюжих, дёрганых движений, громкое дыхание, оторвавшаяся от его груди ладонь, быстро расстёгивающая пуговицы душного кардигана, - что-то из этого прервало безмятежность парня, издавшего глухой стон, попытавшегося перевернуться на живот, но, по-видимому встретив преграду на своём пути, так и оставшегося лежать в максимально удобной для себя позе. Теперь она была плотно зажата между спинкой дивана и почти навалившимся сверху тяжёлым телом, не позволяющим ни пошевелиться, ни даже вздохнуть как следует. Хотя было ещё кое-что, призывно упиравшееся ей в живот, от чего вдруг перехватило дыхание и все еле сдерживаемые перед сном похотливые желания поспешили вернуться, нахлынув новой волной сжимающего внутренности возбуждения. Сейчас бы захныкать, как маленькой девочке, в надежде что кто-нибудь сможет принять очередное тяжёлое решение за неё, поможет сбросить накопившееся напряжение. Ей пришлось выгнуться, чтобы суметь чуть сдвинуться вверх, оказаться с ним лицом к лицу, наконец получая свободный доступ к остро недостающему кислороду, будто испарившемуся между их тел, соприкасающихся с невыносимо высокой температурой. И эти вынужденные движения, ощущавшиеся настолько соблазнительно, сильнее сводили с ума, а щёки пылали от стыда, от ощущения так удачно расположившегося между ног твёрдого члена, непозволительной близости их губ друг к другу. - Ты уже проснулась? – тихо пробормотал Блейз, к её огромной радости пока не открывая глаз, что позволяло хотя бы попытаться скрыть от него своё позорное, отвратительное, почти кричаще заметное состояние. Какого дементора с ней вообще происходит в последнее время? - Блейз, ты можешь… немного отодвинуться? – наверное, за те томительные секунды замешательства, в которые она собиралась силами для своей просьбы, он и сам успел заметить что-то неладное, потому что резким движением дёрнулся подальше от неё ещё до того, как скомканная фраза была окончена. В тот же момент ей лично пришлось убедиться в том, что воздух в комнате был не просто холодным, а убивающе ледяным, вынудившим несколько раз ощутимо вздрогнуть, уже жалея о своём поспешном решении отказаться от близости парня. – Ты просто придавил меня к спинке дивана. Он быстро кивнул, хотя по напряжённому лицу было заметно, что ни на секунду не поверил в её оправдания, наверняка приняв просьбу отодвинуться за явный показатель того, насколько неприятно ей было. Лиз судорожно вздохнула, удивляясь способности постоянно попадать в такие двусмысленные, запутанные ситуации, и отдаваясь на волю внезапному порыву протянула вперёд руку, медленно провела пальцами от виска к уголку губ, как завороженная глядя на него. Она ощущала такую острую необходимость прикасаться к нему, попытаться хоть как-то показать те чувства, которые не могла озвучить, разрываясь сомнениями изнутри. Вглядываясь в темноту его глаз, соединяющуюся с сумраком комнаты в единую бескрайнюю предрассветную мглу, обволакивающую, ласкающую, Турпин не успела заметить, как их губы опять стали настолько восхитительно близко, слились в особенно нежном поцелуе, неторопливом, почти неуловимом, похожем на вожделенный мираж. Судя по тому, что её затылок до сих пор был плотно прижат к дивану, это именно он не выдержал томительного ожидания, сделал то, на что ей пару минут назад не хватило смелости. И пока она наслаждалась вновь появившимся теплом, ощущением поглаживающих шею пальцев, мягкостью его кожи, горевшей под ладонями, потерянно мечущимися по голым плечам и груди, на задворках разума внутренний голос обречённо повторял, что так будет только хуже. Потому что у них остаётся непростительно мало времени, прежде чем вскроется отсутствие у неё магии, за чем последует изгнание из школы, а потом и всего магического мира; прежде чем его игра подойдёт к непременно успешному концу, воссоединив с совсем другой девушкой. Положенные им недели, дни, часы, минуты, даже секунды стремительно осыпались вниз горсткой песка, готового вот-вот остановить своё движение. Как же это невыносимо больно. Какое же это счастье, просто быть с ним рядом. Если есть ещё хоть одна возможность успеть испытать невероятные эмоции, переполняющие её каждый раз, когда они вместе, почему бы не воспользоваться? Слишком долго она шла к этому, слишком многим пожертвовала. - Спасибо тебе, - прошептала Лиз, когда его губы двинулись вверх, оставляя лёгкие поцелуи на кончике носа. Разве можно было представить, что он способен на такую невероятную нежность, прикосновения настолько чувственные, отдающиеся во всём теле трепетом предвкушения, когда всё происходящее между ними становилось затянувшейся, сводящей с ума, кружащей голову лаской. Это до сих пор казалось чем-то нереальным, иллюзорным, лишь игрой воображения, охотно подкидывающего образы желаемых событий вместо настоящих. - За что, Лиза? – в голосе Блейза сквозила еле различимая грусть, ведь после всех гнетущих мыслей, посещавших его перед тем как заснуть, слышать от неё благодарность было больше похоже на жестокую издёвку. - За то, что помог мне вчера, - она успела заметить, как на внезапно отстранившемся лице тут же появилась кривая усмешка, и впервые могла с уверенностью заявить, что точно знала, о чём ему хочется сейчас сказать, куда заведёт их очередной бесполезный разговор, непременно ударив по самым больным местам, коих у обоих теперь в изобилии. Ей не хотелось слышать, что во всём терзавшем её ночном кошмаре виноват он, хотя они и так об этом знали. – Блейз, пожалуйста, не надо. Забини успел только открыть рот, желая поскорее выплеснуть наружу горькую правду, от которой и самому становилось тошно, но услышав её просьбу, увидев немую мольбу в глазах, грустную и нерешительную улыбку, тут же плотно сцепил зубы. Ему действительно не стоило портить настолько хрупкий и прекрасный момент между ними очередными выяснениями отношений и поисками правды в лабиринте наглой лжи, превратно понятных намёков, губительных недомолвок, среди которых довелось скитаться последние пару недель. Но вот сейчас ей снова удалось так просто и быстро понять всё, что творилось у него на душе, терзало сердце в клочья, занимало ставшие почти неподъёмно тяжёлыми мысли, барахталось острыми осколками на языке, так и норовя оцарапать всех попавших под несущее боль откровение. Дементор подери, они действительно могли нормально разговаривать, могли понимать друг друга со словами и даже без, могли просто быть вместе, получить намного больше, чем сейчас имели. Нужно лишь вынести, вытерпеть, пережить это чувство, словно в следующее мгновение ты умрёшь… - Когда мы начнём осуществление твоего плана? – спросила Турпин, надеясь избавиться от напряжения, повисшего в воздухе облаком плотного тёмного смога, казавшегося даже осязаемым на ощупь. Лицо парня всё ещё выражало задумчивость, с трудом сдерживаемую злость, заметную по слегка сузившимся глазам, скованным движениям напрягшихся мышц. Он поднялся с дивана, снова избегая смотреть ей в глаза, вновь превратившись в эгоистичного и самовлюблённого ребёнка, ушедшего в собственные переживания и будто забывшего о том, что до сих пор не один. Как сильно в такие моменты хотелось ударить его, влепить звонкую пощёчину, заставляя одуматься, оглянуться вокруг себя. - Я хотел начать ещё вчера, но не был уверен, что Малфой выпил нужную порцию зелья, а это обязательное условие, - её взгляд следил за тем, как Блейз начал надевать только что поднятую с пола рубашку, невольно задержавшись на пальцах, быстро и ловко застёгивающих маленькие светлые пуговицы, одну за другой. Было в этих движениях что-то особенно притягательное и волнующее. – Потому что приняв только свою часть лекарства, мы рискуем сразу попасть в собственные кошмары. Уже знакомое тебе побочное действие, Лиза. - Так это был ты? – она села одним рывком, настолько быстрым и внезапными даже для себя самой, что закружилась голова. - Мерлин, конечно же нет! Просто все зелья, влияющие на сон, имеют основу из одних и тех же компонентов, поэтому побочные действия от их неправильного применения будут примерно одинаковые, - поспешил пояснить Забини, глядя в её испуганное лицо, выражавшее сомнение, метания между желанием поверить и страхом вновь довериться ему, постоянно беспощадно обманывавшему и предававшему. Его губы изогнулись в кривой усмешке. – Я для тебя просто дьявол во плоти. - Скорее человек, не гнушающийся любого способа для достижения своих целей, - она пожала плечами, пытаясь продемонстрировать своё наигранно равнодушное отношение к аморальности, жестокости, беспринципности, не раз уже проявлявшимся по отношению к ней. Таким Лиз представляла его, наблюдая исподтишка в ожидании момента неминуемой расплаты за свою просьбу? Таким считала, когда, увязнув в предложенной игре начинала засыпать и просыпаться с мыслями о нём, стала фанатично желать проявить себя, показаться лучше чем есть, произвести на него впечатление? Нет, в её страхах, ненормальных фантазиях, смелых предположениях он был намного хуже, чем оказался на самом деле. Потому что Блейз, у которого она просила помощи своим родителям, которому согласилась отдать долг самым наиглупейшим образом, в которого умудрилась влюбиться, испытывая такую бурю эмоций от роли жертвы в соблазнительных руках мучителя, - тот воображаемый ею Блейз Забини без сомнений давно бы уже убил её, не став терпеть и половины всех демонстративно карательных выходок, загнавших их в болото проблем по саму шею. - Именно в этом мы оказались удивительно похожи, Лиза, - она покачала головой, хотя знала, что у него действительно есть веские основания утверждать такое, в то время как ей до сих пор приятно было считать причиной своих поступков лишь неопытность, страх, волю случая, подтолкнувшего к почти фатальным ошибкам. – Думаю, нам стоит поторопиться, чтобы успеть переодеться до завтрака, а тебе заодно захватить всё необходимое для занятия по Травологии. - Мне обязательно туда идти? – прошептала Турпин, за поникшим голосом скрывая внутренне ликование от быстрой смены щепетильной и крайне опасной для обсуждения темы. Она начала неуклюже подниматься с дивана, но тут же была подхвачена его руками, за каких-то пару мгновений успевшими сжать в объятиях, опустить на пол, подразнить напоследок еле уловимым движением ладоней вниз по спине, явно неслучайно закончившимся уже на бёдрах. Её смущала непривычная проявляемая им забота, казавшаяся подозрительной сейчас, когда были основания напротив без оглядки и промедления грубо, без спроса брать всё желаемое, зная, что ей больше нечем защитить себя. - Да, Лиза, обязательно, - не терпящим возражений тоном ответил Блейз, тут же оказавшийся на таком значительном расстоянии от неё, словно его прикосновения были игрой разыгравшегося воображения. Или же быстро осознанной собственной ошибкой? - Но я даже не представляю, какую тему мы сейчас проходим. - Я тоже, - он как ни в чём не бывало пожал плечами, наслаждаясь как она еле сдерживает смех, вспоминая вчерашние попытки вместе позаниматься в библиотеке. ***** Утром ей удалось прошмыгнуть к своей кровати всего за пару минут до того, как на тумбочке Менди сработал маггловский будильник, чей тонкий и настырный писк, постепенно нарастающий по громкости, успел разбудить в спальне всех прежде самой Броклхёрст. Лиза тоже сделала вид недовольства столь ранним пробуждением, несколько раз тяжело вздохнув, прежде чем оторвать голову от подушки, неохотно поднимаясь. Ни у кого не возникло сомнений, что большую часть ночи она провела здесь. Ей показалась это непременным предзнаменованием того, что вопреки всем последним ужасным неделям сегодня будет особенно удачный день. Не сбило изначальный положительный настрой даже то, какими изучающими взглядами сверлили её подруги, начинавшие понемногу перемещаться по спальне; и если удивление Падмы, наверняка не ожидавшей встретить здесь девушку можно было легко понять, то причина странной реакции остальных была запоздало обнаружена в собственном отражении, стоило на секунду задержаться около зеркала. Тёмно-серый шерстяной кардиган с изумрудной каймой и нашивкой, изображающей змею, с заботливо подвёрнутыми слизеринцем рукавами всё ещё был на ней. Блейз ведь не мог который раз уже просто не заметить, как она уходит в башню Рейвенкло в его одежде? Однако встретившись через час, чтобы вместе пойти на завтрак, он смог убедительно и почти искренне удивиться, как же умудрился забыть свою вещь, только многозначительно хмыкнув, когда Лиз, показательно не обратившая внимание на слабые отговорки, с хитрой улыбкой беспрекословно сунула ему кардиган прямо в руки, посоветовав пощадить чувства впечатлительных рейвенкловцев. Они всё ещё играли в игру, порой жестокую, порой потопляющую резко захлёстывающей эйфорией, но изначальные правила, оговорённые условия их милого развлечения размывались с каждым следующим свиданием (если так можно было назвать обычные сотни шагов бок о бок, которые приходилось им проходить от одного школьного помещения к другому, обмениваясь короткими фразами или взглядами, ничего не значащими со стороны, но имевшими для них особый смысл). Голова кружилась в опьяняющем чувстве грядущей победы, впервые настолько ожидаемой, досягаемой, близкой, что заполучить её можно лишь покрепче сжав ладонь друг друга. Турпин ощущала слабый озноб, идущий по всему телу, не утихающий все несколько часов, что им довелось провести вместе. На стремительно плывущей по воздуху лестнице, направляясь на завтрак, его губы почти невзначай оставили пылающий ожог на тонкой коже податливо выгнувшейся шеи. В Большом зале она то и дело подглядывала за ним, порой ловя себя на желании плотоядно облизнуться, улыбалась собственным мыслям, с одной стороны казавшимися кардинально непохожими на то, о чём и как ей привычно было рассуждать, а с другой – этот новый образ мышления воспринимался так естественно, освежающе, как дуновение долгожданного прохладного ветерка в удушающий летний зной. От её взгляда не укрылось и то, как Блейз подмигнул сидящему вдалеке Корнеру, до сих пор очень серьёзному и напряжённому, как перед решающим матчем в квиддич; после такой наглости рейвенкловец дрожал от сдерживаемой ярости, требовавшей выхода, и проходя мимо ей не оставалось ничего иного, как слегка провести ладонью по его плечу, имитируя случайное прикосновение, последствием которого стал разбитый вдребезги стакан, выпавший на пол из разжатых от неожиданности пальцев. По дороге до теплиц и обратно их сопровождало по-весеннему яркое солнце, нещадно слепившее глаза, и без того слезившиеся от холодного воздуха. Она думала о том, что последний раз видела его настолько довольным сразу после свидания в Хогсмиде, после которого Менди не переставала изливать на окружающих потоки восторженной лести в адрес Забини, встречая его у башни Рейвенкло с неприлично сильным восторгом. Это значило, что сейчас всё идёт согласно задуманному им плану, или ещё лучше. Оставалось только наслаждаться ощущением невесомости в том чудесном полёте, который вскоре должен будет прерваться смертельным столкновением тела с землёй, ведь ей отлично известно, каким будет последний ход этой партии. Кольца. Гринграсс. Свобода? Удивительно, как легко получалось забывать об этом, просто встречаясь взглядом с озорными тёмными глазами. Он смотрел на светящуюся от счастья Лиз. Смотрел во время завтрака, как на пухлых губах появляется широкая улыбка, голова чуть заметно откидывается назад во время искреннего смеха, судя по всему вызванного словами сидевших напротив Голдстейна и Бута, активно жестикулирующих во время рассказа, то и дело роняющих что-то со стола. Смотрел на её торжество, когда растяпа Корнер разбил стакан, дёрнувшись от простого прикосновения как от укуса змеи. Смотрел, как вопреки палящему солнцу она снова и снова пыталась заглянуть в глаза, а у него не было сил не взглянуть в ответ, чтобы потом наслаждаться радостью на её лице. Смотрел, как длинные пальцы аккуратно подцепляли толстый ветвистый корень неизвестного растения, равнодушно вытягивая из рыхлой земли, чтобы спустя пару секунд швырнуть его на стол, тут же отсечь одним движением ножа и быстро смахнуть в заготовленный сосуд, не позволив пролиться ни одной капле драгоценного сока; без сомнений, у неё хватило бы жестокости сделать то же самое с ним, почти без усилий выдернув из привычной среды, ловко отряхнув от налипших за годы привычек, оставив лежать на холодной поверхности слабым и уязвимым от своих чувств в ожидании острых слов, способных отрезать сердце и вышвырнуть куда подальше от тела. У Блейза от волнения изредка чуть подрагивали руки, что было ново и немного смешно. Несомненно, она уже должна догадаться обо всём, что происходит между ними, о его чувствах, скрывать которые больше не выходило. Выдавали глаза, неотрывно следящие за взмахами ресниц, за чуть подрагивающим во время разговора кончиком носа, за разлетающимися от порывов ледяного ветра длинными волосами. Губы, против ведома растягивающиеся в улыбке от малейшего соприкосновения, от взгляда на нерешительную улыбку, призванную быть ответом каждому озвученному предложению помощи, от великолепно и возбуждающе звучащего придыхания, с которым у неё получалось произносить его имя. И ладони, плотно стискивающие дрожащие от холода хрупкие плечи, притягивающие ближе, давая ей возможность немного согреться в ожидании их очереди на вход в теплицу; и пальцы, невзначай поглаживающие запястье, вскользь пробегающие по склонившейся над растением спине, на секунду захватывающие одинокую выбившуюся прядь, успевающие насладиться тёмным шёлком, прежде чем нехотя откинуть прочь от залившегося румянцем лица. Всё в нём капитулировало и предательски перешло на её сторону. Если бы только он мог, проглотил бы её целиком, облизал, зацеловал, обкусал с этой переполненной недоступными мыслями головы до призывно торчащих из-под школьной юбки ног. Проклятое помешательство, вот что это было. - Чем ты займёшься вместо Трансфигурации? – спросил Блейз, стоило им сделать несколько шагов внутрь замка, тёплый воздух которого не грозил остаться внутри лёгких колющей ледяной коркой, в отличие от уличного мороза. - Не знаю, - пожала плечами Лиз, предпочитавшая до последнего момента не думать о том, что придётся разойтись рано или поздно, без раздумий и сожалений отдаваясь восторгу, который вызывало всё происходящее между ними начиная с похода в Кабанью голову. И сейчас его ладони так волнующе забирались под толстую зимнюю мантию, обхватывали талию плотно, будто между ними и её кожей вовсе не было ещё нескольких слоёв школьной формы. – Может быть, вернусь пока в башню… - Ну раз уж ты страдаешь от безделья, у меня есть для тебя одно задание, - прошептал он, прижавшись носом к её виску, глубоко вдыхая, пытаясь ощутить приятный тонкий аромат, исходящий обычно от волос. Но вместо этого раз за разом чувствовал только запах своего же одеколона, въевшийся в кожу, пропитавший всю насквозь. Сейчас бы просто легонько прикусить эту выпирающую скулу, посильнее сжать зубами нижнюю губу, попробовать на вкус, а потом очередной раз убедиться, что этого будет слишком мало для хоть одного призрачного шанса остановиться. Вокруг них много людей, пристально следящих за каждым действием глаз, и как никогда нужна осторожность. Нельзя терять над собой контроль даже на эти мгновения. - Почему же сразу страдаю? Я вполне успешно наслаждаюсь своим бездельем, - отозвалась Турпин, и несмотря на попытку пошутить улыбка у неё вышла грустная и вымученная. Ей так не хотелось снова оставаться одной, что стоит их прощанию ещё немного затянуться и вряд ли выйдет спрятать надвигающиеся слёзы. – Но так уж и быть, давай своё задание, Блейз. Надеюсь, это что-то интересное. - Вообще нет, это как раз наискучнейшее дело. Но ты ведь сама раньше утверждала, что была счастлива в своей спокойной и размеренной жизни, и я подумал, почему бы не вернуть тебя к ней ненадолго, - издевательским тоном протянул он, нехотя разжимая руки и отстраняясь. Стоило поспешить, чтобы успеть осуществить все намеченные на сегодня важные дела. – Сходи в библиотеку, найти пару книг по нумерологии, чтобы я успел подобрать материал для эссе. Заодно может увидишь что-то полезное для себя. А я подойду к тебе после урока. Она только кивнула головой в ответ и поспешно пошла в сторону лестниц под надзором его задумчивого взгляда, настырно провожающего тёмную фигуру. Забини ждал ещё несколько минут, застыв на месте, пока ноги будто вросли в каменные плиты пола, отказываясь шевелиться вопреки ребяческому порыву тут же догнать её, ненадолго оставить решение бесконечных проблем. Насколько бы хорошо всё не складывалось между ними до этого момента, через час, проведённый врозь, ситуация может измениться до неузнаваемости: слишком часто гармония оборачивалась хаосом, тёплые объятия сменялись колюче холодной дистанцией, а на месте взаимопонимания вырастала стена молчания. Он почувствовал на себе взгляд прежде, чем обернулся и заметил Дэвис, изображающую увлечённость расписанием занятий, висящим на стене в массивных рамах. Её руки были скрещены на груди, на губах лёгкая улыбка, а глаза то и дело отрывались от созерцания замысловатых таблиц и исподтишка следили за парнем, стремительно приближающимся с ехидной ухмылкой. - Мы договаривались встретиться не здесь, - укоризненно напомнил Блейз, на всякий случай оглядываясь по сторонам. К их большой удаче все студенты, возвращавшиеся из теплиц, уже успели разбрестись по замку, любезно предоставив возможность поговорить наедине в одном из самых проходимых помещений школы. - Я заметила, что ты несколько задерживаешься на наше свидание, - насмешливо проворковала Трейси, многозначительно приподняв брови и картинно надув губы. Он знал её очень хорошо и достаточно долгий срок, чтобы запомнить, что эти странные ужимки всегда появлялись в моменты особой нервозности, а в мире было не так уж много вещей, способных вывести на эмоции эту хладнокровную и безжалостную стерву, умело скрывавшуюся за ликом милой девушки. – И потом, если кто-нибудь заметит как мы закрывались вдвоём в кабинете, слухов не избежать. А их и так достаточно. - Малфой? - Треплется на каждом углу, как обиженная девчонка. Где вы умудрились так перейти ему дорогу? – Блейз только хмыкнул, выдерживая паузу, в течение которой однокурсница продолжала сверлить его полным любопытства взглядом. В условиях их договорённости было ясно обозначено, кто задаёт вопросы, а кто на них отвечает, и даже заметно расклеившись после общения с Лиз, он не собирался повсеместно сдавать свои позиции. - Драко обращался к тебе? За информацией? Или ещё за чем-нибудь? – она отрицательно качала головой, честно и открыто смотря ему прямо в глаза. Увы, Дэвис могла уверенно врать и не краснеть, и они оба об этом прекрасно знали, поэтому импровизированная игра в гляделки была скорее своеобразным развлечением, чем необходимостью. – Трейси, я настойчиво не рекомендую тебе пытаться что-нибудь скрыть. Сейчас не самое подходящее время… - Думаешь я вру? Очень зря, Блейз. Я никогда и не пыталась от тебя что-то скрывать, строго соблюдая изначальные правила нашего сотрудничества. Даже о просьбе Нотта рассказала, как только это показалось важным. У тебя нет причин сомневаться, а у меня - кусать кормящую руку, особенно при нынешнем раскладе сил, - курносый нос девушки презрительно сморщился, недвусмысленно давая понять, насколько неприятна была ей эта тема. Очередная показательная ложь, не более. – С Драко я давно уже не имела никаких дел. А вот Астория около двух недель назад спрашивала про яд, и я уверена, что об этом её просила сестра. Тогда дальше вопросов дело не зашло, но вчера Дафна сама обратилась за тем же. И у меня нет никаких сомнений, на кого она нацелилась. - В кои то веки я действительно удивлён, - Забини оглянулся на компанию шумных гриффиндорцев, бегом пересекающих холл. За этим естественным движением можно было удачно спрятать тревогу, охватившую его от услышанных новостей, чтобы ничем не выдать себя перед однокурсницей, вперившейся ему в лицо с явным намерением насладиться произведённым эффектом. Дэвис оказалась прозорливее большинства слизеринцев и одной из немногих, кто действительно заметил искренность его отношений с Лиз, о чём не преминула тут же сообщить, а потом продолжать намекать, подкалывать, подначивать при каждом удобном случае. Хотя он бы поступил в точности так же на её месте. - Я предупреждала, что Дафна очень хочет к тебе вернуться, - напомнила Трейси, неохотно отводя от него взгляд, так и не дождавшись ни одной эмоции на лице, застывшем каменным изваянием. – Мне кажется, Нотт – это всё равно её рук дело. Стекло это очень… по-женски, знаешь, а за пару дней до убийства у них как раз была какая-то грандиозная ссора. Тебе стоило бы предупредить Турпин… - Не забудь сообщить мне, когда достанешь яд для Дафны, - перебил её Блейз, поглядывая на часы. До урока остаётся слишком мало времени, значит остальные вопросы придётся решать прямо по пути, хоть это всегда был самый неудобный и рискованный вариант. – Пойдём, Трейси. Будет очень кстати если Драко успеет заметить, что я разговаривал с тобой. *** Зайдя в библиотеку, Лиза первым делом столкнулась нос к носу с мадам Пинс, от страха издав жалобный тихий писк. Начиная с первого визита в запретную секцию по добытым Забини разрешениям, ей ни разу больше не попадалась грозная библиотекарь, будто по волшебству исчезающая стоило им переступить порог, и, честно говоря, за это время удалось совсем забыть каково находиться под ястребиным взглядом поблёскивающих за стёклами очков глаз. В воздухе витал плотный тягучий запах сотен книг, новых и старых, и проникающий сквозь грязные оконные стёкла солнечный свет красиво подсвечивал разномастные обложки, словно покрывая их тонким налётом золота. Здесь было тихо, как и обычно в утренние часы, пока не в меру крикливые младшкурсники заняты на уроках и не могут расползтись по всем углам помещения, как пронырливые и докучливые тараканы, мечущиеся между стеллажами. Когда-то они были такими же: шумными, восхищённо-запуганными порядками и правилами Хогвартса, боялись каждого закрытого кабинета, впадали в панику, стоило лестнице резко сменить изначальный курс и остановиться у одного из запретных этажей. Именно в то время на выручку приходила библиотека, ведь в ней всегда можно было собраться, чтобы обсудить последние новости, поругать дотошных профессоров, пожаловаться на приставучих слизеринцев. Пройдёт несколько лет, прежде чем хватит смелости открыть неизведанные части замка, найти новые места для уединения, подходящие для серьёзных разговоров комнаты, те укромные уголки, где можно посидеть компанией преданных друзей и не беспокоиться о внезапном вторжении непрошенных гостей. Конечно, ей так или иначе было известно о разных местах сборов собственных однокурсников, в основном с их же рассказов, потому что никогда не находилось ни одного повода искать уединения. Напротив, Турпин отчаянно стремилась затеряться в компании подруг, боясь обратить на себя излишнее внимание, выползти на свет из собственной уютной раковины, большой, тяжёлой, прочной, отращиваемой годами планомерного подавления амбиций и желаний, казавшихся недостижимыми, слишком смелыми для такой, как она. Обычной. Невзрачной. Неприметной. И многие годы успешно выходило формировать когда-то придуманный образ самой простой из всех возможных девушек. Раз за разом отвергать попытки втянуть её в некое подобие отношений, избегая близости, опасаясь хоть на мгновение показать себя настоящую; не заводить лишних знакомств, ограничив круг общения одной лучшей подругой, поверхностной и безразличной к переживаниям окружающих, ведь именно такая никогда не задаст лишних вопросов, не станет решать твои проблемы, не проявит чуткость и проницательность, как делала это Падма. Можно придумать себе влюблённость, чтобы не отличаться от остальных, главное – выбрать наиболее недоступный объект воздыхания, а вдруг очутившись с ним на свидании изобразить страх и позорно сбежать от подступающей тошноты, и вовсе не от волнения, нет, как бы ей не хотелось себя в этом убедить. От отвращения к нему, к себе, к фарсу, который отныне правил её жизнью. Блейз действительно лишил её невинности, причём впервые сделал это задолго до их похода в Кабанью голову. Догадываясь о чём-то или просто забавляясь, он вынудил пойти против себя, согласиться на поступки давно желаемые, обласканные собственными мечтами, но казавшиеся недостойными такой заурядности. Ей привычно было страдать, барахтаться в луже пренебрежения и ненависти, щедро подбрасываемых никогда не спящей совестью. Но у него получилось так быстро и естественно вытащить наружу истинное «я», будто достаточно одного взгляда, чтобы узнать каждую спрятанную в глубине сердца тайну, понять настоящие мотивы слов и действий, всегда идущих вразрез с тем, чего хотелось на самом деле. Играючи вынудить изображать влюблённость, которой так легко было избегать прежде, поставить в условия, когда приходилось врать осознанно, продумано, а не просто притворяться спокойной и уравновешенной, скрывая балансирование на тонкой грани безумия, заставить признаться себе в похотливости, мстительности, едкой ненависти к большинству окружающих людей, - вот что получилось у Забини. Он хотел этого, наслаждался её отрицанием, попытками бегства от правды, жалкими оправданиями неправильно принятых решений, глупыми вопросами о том, что и так было понятно, бросалось в глаза, кричало о своём существовании. Она мечтала о той жизни, которая была у него. Не оглядываться назад, не слушать мнение окружающих, не думать о последствиях поступков, навеваемых сиюминутными детскими капризами. Она боялась такой жизни, как у него: отсутствия спасительной иллюзии друзей, необходимости всегда прятать настоящее лицо под более выгодной маской, утопать в собственной безграничной лжи, горькой и ядовитой. И правильно говорят, что случается чаще всего то, чего отчаянно боишься. Лиз чувствовала себя в ловушке и в то же время ощущала сшибающую с ног свободу от предрассудков и ограничений. Никто не держал её здесь, не заставлял идти на встречу со слизеринцем, не подначивал звать его к себе, ложиться в одну постель, искать близости. Она хотела этого сама и почти готова была это признать. Она сидела на скамье, подогнув под себя ногу, развернувшись в сторону узкого окна, стекло которого покрылось таким слоем грязи, прибиваемой постоянными дождями, снегопадами, сильным ветром, что с трудом можно было рассмотреть через него происходящее на улице. Впрочем, спроси сейчас кто-нибудь, на какую сторону замка последние полчаса направлен сосредоточенный взгляд, и Турпин замешкалась бы с ответом, не замечая ничего вокруг, кроме собственных обволакивающих тело чувств. Блейз стоял, облокотившись о стеллаж, наблюдая за ней уже минут пять, сначала забавляясь и ожидая испуганного вскрика, смущения, смешного лепета, когда ей удастся внезапно обнаружить его у себя за спиной; но время шло, девушка до сих пор не отрывалась от окна, хотя глаза её, как ему показалось, постоянно смотрели в одну и ту же точку на уровне крыши замка, и это ощущение невидимого участия начинало всё больше нравиться. Если не опускаться до жалости к себе, то можно никогда больше не подойти ближе, держаться на безопасном расстоянии друг от друга, продолжать присматривать за ней вот так, из-за угла, ограждая от опасности. От себя. - Ты уже пришёл? – удивлённо спросила Лиз, разворачиваясь к нему, и в этот раз наступила очередь Забини вздрогнуть от неожиданности. Ей хотелось улыбнуться, но остановило выражение его лица: задумчивое, сосредоточенное, сомневающееся. Все внутренности от горла и до низа живота соскребли в одну пульсирующую, сокращающуюся, трепыхающуюся кучу страха, потому что она слишком хорошо помнила кошмарное утро после убийства слизеринки, после их первых поцелуев, после одного шага навстречу друг другу. Он смотрел на неё точно так же… - Ну как успехи? – непринуждённо поинтересовался Блейз, присаживаясь на скамью рядом с ней, с интересом поглядывая на разложенные на столе книги, две из которых были раскрыты. С трудом, но ему удавалось отгонять позорные мысли об отступлении, ставшим бы ни чем иным, как поражением перед самим собой, проигранной битвой со страхами и слабостями. - Точно, - кивнула Турпин, окончательно стряхнув с себя пыль воспоминаний, навеянных долгим одиночеством в библиотеке без какой-либо существенной цели. По рукам до сих пор бегали мурашки, и ей не составило труда заметить, какие неимоверные усилия приходилось ему прикладывать, чтобы показаться довольным и спокойным. То ли она вдруг обрела дар провидца, то ли у него больше не выходило искусно притворяться. – Перед тобой все книги по Нумерологии, которые здесь есть. Или, правильнее было бы сказать, до которых я смогла дотянуться, так как достать что-либо с верхних полок теперь представляется не настолько удобным… - Лиза! – вопреки всем своим чувствам, стремлению быть только с ним одним, желанию ощущать его прикосновения постоянно, повсюду, без предела и перерыва, трогать горячую кожу, целовать эти изогнувшиеся от злости губы; вопреки убеждению, что он не сможет причинить ей боль снова; вопреки всей нежности вчерашнего вечера и сегодняшнего утра она испуганно отскочила на самый край скамьи, стоило Забини внезапным движением попытаться придвинуться к ней. Он остановился, посмотрел на неё удивлённо, потом с грустью и разочарованием, конечно же догадавшись о причинах подобной реакции. – Хорошо, что ты учишься на собственных ошибках. - Что опять не так, Забини? – это был вызов, смачный плевок прямо в лицо, удар по непрошибаемой стене самолюбия и эгоизма. Пусть узнает, что не ему одному позволено обижать других словами, унижать действиями, втаптывать в землю пренебрежением или презрением, и сейчас вовсю затягивающим смуглое лицо белёсой дымкой. - Я думал, что ты всё же соизволишь поискать хоть какую-нибудь информацию о своей… проблеме, - сквозь зубы процедил парень, впервые за очень долгий срок будто не обратив внимания на то, что она вновь осознанно обратилась к нему по фамилии, подчёркнуто равнодушно, стараясь укусить как можно сильнее, впиться мелкими зубами в плотную кожу, принося боль. Почему всегда должно быть больно именно ей, только ей одной? За что? Блейз подвинул к себе один из фолиантов и не глядя вырвал часть страницы, написанной рукой неизвестного волшебника много лет назад. Кусок тёмно-жёлтого пергамента с оранжевыми разводами и слегка выцветшими аккуратно выведенными буквами остался зажат в его пальцах, спустя ещё минуту их молчания начавших остервенело мять бумагу. Прошло несколько сотен ударов сердца, пара движений ресницами, пытавшимися хоть ненадолго прервать возникший между ними зрительный контакт, вынуждавший её съёживаться, уменьшаться до состояния никчёмной крупицы, достаточно маленькой для спасения от его бушующей ярости. - Колдуй, - бумажный комок покинул его ладонь, взмыл в воздух, приземлился на стол прямо перед ней. - Я не могу, - покачала головой Лиз, от нервного напряжения начиная широко улыбаться, почти смеяться, продолжая смотреть ему в глаза. В проклятые необъяснимо тёмные глаза, почти чёрные, презрительные до отвращения, влекущие к себе, ненавистные своей проницательностью, желанные до судороги, любимые до смерти, терпеливо похлопывающей по плечу в ожидании окончания этих невыносимых игр. Умереть, сдохнуть, сгинуть, развалиться на сочащиеся кровью куски, лишь бы всё закончилось. А тебя он сломает, а тебя он сломает, тебя он сломает, он сломает, сломает, сломает… - Докажи мне это, Лиза. Колдуй, - она смотрела на него в оцепенении, виновато и растерянно улыбаясь, словно не могла до конца вникнуть в смысл только что услышанного. Противно, склизко, тесно, душно. ...Серый сумрак вокруг, последнее предсмертное состояние света перед переходом в тьму. Его ладони упираются в кровать по обе стороны от её плеч, приятно соприкасаясь с ними, стоит лишь слегка выгнуться. В ушах то ли шум, то ли звенящая тишина с громкими раскатами вырывающегося изо рта хриплого дыхания; это неважно, когда есть столько потрясающе острых, чётких, издевательски замедленных ощущений, прорезающих тело и остающихся на нём невидимыми шрамами. Он продолжает нависать над ней, пока губы покрывают поцелуями её лицо, бёдра чуть ощутимо трутся друг о друга, кожа горит от каждого внезапного и в то же время ожидаемого столкновения, от настойчиво провоцируемой близости. Она извивается, ёрзает под ним, пытаясь дотронуться ещё ощутимее, соприкоснуться телами, всем своим видом, поведением, тихими стонами умоляя его о большем. Любимое, настолько красивое лицо прямо над ней, мутный взгляд рассеянно скользит по беззвучно шепчущим губам, и становится невозможно терпеть, как упорно он оттягивает желаемое. «Возьми меня, пожалуйста, умоляю, возьми меня, прошу тебя, сделай это, ну пожалуйста, сделай…» Сделай мне больно! - Винградиум левиоса. Винградиум левиоса. Винградиум левиоса. Винградиум… - Турпин размеренно повторяла одно и то же заклинание, взмахивая палочкой раз за разом, воспроизводя когда-то заученный порядок слов и действий, доведённый до автоматизма, чистой механики происходящего. Первый урок Заклинаний, первые освоенные чары, первое знакомство со способностями своей магии сквозь шесть лет сплетались с первой любовью, первой невыносимой болью, воспоминаниями о первой близости. Слёзы бежали по щекам, капая на смятый кусок пергамента, размывая старые чернила до состояния огромной кляксы. - Хватит, - он поморщился как от зубной боли и, не дождавшись никакой реакции, схватил её за руку, останавливая монотонные движения волшебной палочкой. Она не отрывала взгляд от неподвижно лежащей бумаги, вокруг которой начинала скапливаться маленькая солёная лужица. – Просто объясни мне тогда, Лиза, почему ты даже не пытаешься вернуть магию? Почему не хочешь попробовать сделать с этим хоть что-нибудь? - Объяснить? Тебе? – тихо спросила Лиз, еле шевеля онемевшими губами, ощущая как запястье полыхает огнём под хваткой его пальцев, внезапно разжавшихся и позволивших руке с волшебной палочкой безвольно упасть на стол. У неё не было достаточно смелости, чтобы решиться произнести вслух то шокирующее откровение, что давно поселилось в сознании, сначала отторгающем правду, пытавшемся яростно бороться, потом нашедшем смирение и принятие. Она действительно не хотела возвращать магию, боясь тут же стать для него ненужной, неинтересной, снова лишь одной из десятка одинаковых кукол, годами жаждущих оказаться в руках хозяина, поучаствовать в игре хоть на последних ролях. Как же это стыдно, отвратительно до безумия, вот так просто отказываться от дара волшебства ради возможности ненадолго задержаться возле безразличного к тебе человека. - Скажи мне правду, Лиза. – В его словах было столько мольбы, сколько отчаянья терзало сейчас сердце. Добиться от неё чего-нибудь, найти наконец тот кончик спасительной нити, способной вывести их из этого бесконечного мрачного лабиринта настоящих и поддельных чувств, сливающихся, выстраивающих новые непрошибаемые стены. Услышать правду хоть раз, чтобы разобраться в ней, в творящемся между ними безумии, безжалостно разодрать собственные надежды на совместное будущее; просто возненавидеть её, выбирать обходные пути, рискуя случайно встретиться в коридорах, избегать совместных уроков, прятаться по всему замку, сбежать из школы, из страны, скрыться с проклятого острова, улететь на другой континент, задохнуться от мысли о том, что до сих пор дышит с ней одним воздухом. Сколько можно мучиться от этой любви, изматывать себя сомнениями и страданиями, пожирать заживо, корчась в агонии; пытаться снова и снова исправить, восстановить, взрастить то, что ей никогда не было и не станет нужным. Какая разница, может ли он крепко обнимать, согревать своими руками, покрывать поцелуями без остатка, ощущать трепет податливого тела, сходить с ума от удовольствия, даже кончать в неё, дементор подери, если там, в мыслях, в сердце Лизы для него нет места. - Знаешь, что мне сказал тогда Нотт? Тебе плевать на всех. Ты, может, и сам хотел бы поверить, что способен чувствовать, переживать, заботиться, но это не так. Люди для тебя лишь зверьки для экспериментов, удовлетворяющих собственное любопытство. Он был прав, Блейз, во всём прав. Ты такой и есть. Ты использовал меня, пока было весело, а потом сломал и выбросил бы без промедления, но тут игрушка преподнесла новый сюрприз. Вернуть доверчивой дурочке магию наверняка достаточно увлекательно, чтобы потратить на это ещё немного своих усилий, притвориться спасителем человеческих душ. Думаешь, я действительно не понимаю ничего о твоей так называемой помощи? Думаешь, я настолько наивна, что не вижу как безжалостно ты продолжаешь вести свою игру, забавляясь тем, каким ничтожеством я оказалась, не в состоянии дать отпор или вырваться? С меня достаточно всего этого, достаточно! Хватит этих игр. Ты уже сделал со мной то же самое, что с этой страницей… Турпин подскочила на ноги, захлёбываясь слезами, бегущими по щекам и носу, заливавшимися в рот; её голос то срывался на крик, то опускался до хриплого, еле различимого шёпота. Недолго думая, она схватила со стола влажный комок смятой бумаги и со всей накопившейся яростью швырнула в лицо парня, молча выслушивающего поток откровений, льющихся сшибающим с ног потоком, а следом сделала один шаг от скамьи и кинулась прочь из библиотеки. Кажется, кто-то из учеников попадался ей по пути, потому что в памяти остались неуклюжие попытки обогнуть силуэты, расплывающиеся от стоящих в глазах слёз. Ноги сами несли её как можно дальше, каблуки громко стучали по полу, заглушая даже звуки жалобных всхлипов, обрывистых хрипов, лёгких стонов, переходящих в вой. Она бежала и рыдала, задыхалась от быстрого темпа, чувства безысходности, ощущения потери всего, за что так упорно цеплялась, держалась из последних сил, надеясь… на что она вообще надеялась? Блейз. Отпусти меня. Убей меня. Как же сильно я тебя люблю. - Стой! – Забини бежал следом, и было слишком самоуверенно полагать, что у неё получится скрыться. Спустя пару минут он догнал её, чуть не сбив с ног. Она извивалась всем телом, дёргалась как сумасшедшая, пыталась сбросить с себя руки, хватавшиеся за плечи, сжимавшие и до боли выкручивающие локти, прижимавшие ближе, старающиеся обездвижить и подчинить его воле. Пара мгновений неравной борьбы, и у неё не осталось возможности толком пошевелиться, только отчаянно брыкаться, позорно скулить, пока он тащил сопротивляющуюся девушку дальше по коридору и бесцеремонно втолкнул в первую попавшуюся на их пути дверь. – Что ты несёшь, идиотка? Что за дерьмо я только что услышал?! - Ты же так хотел правду. Держи её, жри ложкой, подавись ей, ублюдок. Ненавижу тебя, слышишь? Я тебя нена… - его ладонь плотно прижалась ко рту, не позволяя продолжить, только нечленораздельно что-то мычать, пытаться кричать, пока несколькими толчками второй ладони в грудь он не заставил её снова вжаться спиной в стену. Вот они, вернувшиеся к своему привычному состоянию, балансирующие на краю смертельного обрыва, странно покачивающиеся около зияющей дыры, зовущей рухнуть вниз и покончить с этим раз и навсегда. Им недостаточно будет ни рая, ни ада, чтобы успокоиться, найти своё место в этой инфернальной одержимости. - Я убил человека, Лиза. Для тебя. Ради тебя. Из-за тебя. Я стал убийцей. Ты думаешь, это просто игра, я забавляюсь чужой смертью? Идиотка, ты конченая идиотка, почему ты не можешь понять настолько элементарных вещей? Считаешь, это всё часть моей игры? Я чуть не убил тебя! Я почти тебя убил, - ладонь разжалась, позволяя сделать один судорожный инстинктивный вдох, прежде чем его губы с силой врезались в её, прижимаясь болезненно близко, царапая тонкую кожу зубами. Она сжала кулаки и в исступлении била Блейза по рукам, плечам, колотила в грудь, пока её язык виновато нырял внутрь горячего рта, обжигался от внезапных соприкосновений с ним. Влажное, испепеляющее, возбуждающее безумие. Ей нужно было вырваться из этого прямо сейчас, не позволить снова одурачить себя. Хватит уже пролитых слёз, насквозь лживых слов, слишком чувственных прикосновений. Им никогда не найти понимания, не согласиться друг с другом, сколько попыток не делай, - всё будет бесполезно, неправильно, чересчур сложно для таких одинаково ненормальных, пугающе похожих людей. Любовь это удел обычных, а для них уготовлена только холодная безысходность и бездна лжи, в которую они с каждым движением проваливаются всё отчаянней, цепляясь друг за друга в желании поглотить, сломать, уничтожить… Её зубы неожиданно для них обоих впились ему в нижнюю губу, прокусывая кожу до тут же просочившейся в рот крови, слегка солёной и казавшейся приятно прохладной на разгорячённом поцелуями языке. Он отстранился, со злостью глядя в заплаканное лицо, постоянно облизывая слабо кровоточащую рану, словно проверяя не исчезла ли та вдруг. Они оба не понимали происходящее, не знали что делают, двигаясь в пролитой кем-то вязкой липкой жиже, заполнившей воздух комнаты, заливавшейся внутрь лёгких. Как давно его руки залезли под мантию, по-хозяйски обнимая талию? - Отпусти меня, - её ладони упёрлись в грудь, отталкивая, пытаясь отодвинуть от себя, что было равноценно попыткам сдвинуть с места скалу. В отчаянии от собственной слабости и беспомощности она вновь начала бить его по рукам, хлюпая носом, жалобно завыла, как только горячие сильные пальцы перехватили запястья и прижали их к стене, отняв последнюю призрачную возможность защититься. - Никуда я тебя не отпущу, понятно? Сдохнешь прямо здесь, со мной, в этой комнате, потому что я не позволю тебе и шага в сторону сделать. Неужели ты не понимаешь, что давно уже нет никакой игры, Лиза? Думаешь, мне нужна Гринграсс, ради этого я убил человека, поэтому мы трахались? Или всё ради простого развлечения? Скажи, что ещё мне нужно сделать, чтобы ты перестала притворяться, что не понимаешь как я к тебе отношусь? – он разжал пальцы, освобождая её запястья, и тут же рухнул перед ней на колени, разведя руки в сторону; его глаза, неотрывно изучавшие лицо, смотревшие снизу вверх, пугающе блестели, на губах играла широкая сумасшедшая улыбка. – Этого ты хочешь? Смотри, я стою перед тобой на коленях, растоптав свою гордость, размазав по полу в угоду тебе, и скоро смогу к этому привыкнуть. Я уже привык ходить за тобой по пятам, быть твоей тенью, потому что ты приучила меня к себе, привык ввязываться в очередной спор, лишь бы слышать твой голос, всегда держать за руку, чтобы вовремя остановить, успеть догнать, если ты вновь решишь сбежать. Я не могу не думать о тебе постоянно, не могу просто оставить всё как есть, не могу тебя отпустить, не могу и не хочу, слышишь? Я пытаюсь о тебе заботиться, делать всё, что в моих силах для тебя, ради тебя одной, а ты только усмехаешься в ответ, в очередной раз убивая меня этой ненавистной неопределённостью. Я не могу объяснить тебя, не понимаю твоих поступков, сколько бы не пытался разобраться в происходящем между нами. Поэтому я прошу у тебя хоть немного правды, я умоляю тебя о ней, чтобы уйти, оставить наконец в покое и тебя и себя с этими глупыми чувствами. Просто скажи мне, что ещё ты хочешь, прошу тебя, Лиза, слышишь? Умоляю тебя! - Блейз, Блейз, Блейз, - Лиза рыдала, съехав вниз по стене, схватилась пальцами за вязаный жилет, пытаясь хотя бы так удержаться за него, лихорадочно трясущегося в ознобе, не сдвигавшегося с места с того самого момента, как с губ сорвалось последнее слово. Она уткнулась ему в шею, припадочно целуя, облизывая, покусывая, продолжая при этом подвывать и заливать его рубашку слезами, чувствуя как недавно охватившая истерика медленно начинает отступать; сходя с ума от страха, потому что он не делал ничего, не шевелился, снова пугая непредсказуемостью всего, что могло бы случиться дальше. – Пожалуйста, обними меня. - Я не хотел, чтобы ты плакала, - сдавленно отозвался Забини, послушно обхватывая её руками. - Не уходи. Только не бросай меня, Блейз, пожалуйста. Я не смогу без тебя.