Игроки

- Если хочешь, я могу проводить тебя до гостиной, - прошептал Блейз, стоило ему заметить, как она наконец-то перестала плакать, лишь изредка всхлипывая у него на плече. Они сидели на ледяном каменном полу долго, наверное минут двадцать, вполне достаточно чтобы ноги успели затечь и промёрзнуть до самых костей; но этого времени не хватило свыкнуться с собственным ошеломляющим признанием, с её настолько желанным ответом, казавшимся нереальным, придуманным в воспалённом нервами воображении. Его до сих пор трясло, хотя та ярость, сгорая от которой он выбегал из библиотеки, давно уже потухла, не успев причинить ей боль. А ведь хотелось, ему так сильно хотелось услышать как уши закладывает от громкого отчаянного крика, как тихие мольбы о пощаде срываются с губ, тех самых тёплых, влажных от слёз губ, одно прикосновение к которым оставило угли вместо полыхающего пламени. Невероятно, как легко и быстро из него вылетали откровенные фразы, одна за другой, глухо приземлялись на пол под её ногами. Он вскрыл себя целиком, вывернул всего перед затравленным, испуганным, нежным взглядом заплаканных синих глаз, без прикрас показав свою сущность. Вот сплетение мерзко воняющих кишок, перекрученными жгутами валяющихся у колен – в них вся его внутренняя гниль, смрадная злость, копившаяся годами тщательно подавляемых эмоций. Селезёнка, изъязвлённая от безразличия к причинённой кому-то боли. Рядом пристроился нещадно выдранный кусок лёгкого, иссиня-чёрного, сморщившегося, многократно опалённого воздухом, ядовитым от тех гадких слов, что исправно текли из его собственного рта, отравляя жизнь окружающих людей. Прожжённый кислотой насквозь желудок, не сумевший переварить ложь, то и дело стремившуюся выплеснуться наружу неконтролируемым потоком. А это сердце, шлёпнувшееся поверх окровавленной требухи, боязливо сжимающееся и тут же гневно набухающее; оно оказалось неспособно справиться с теми чувствами, о существовании которых Забини всегда отзывался с усмешкой и презрением, считая себя особенным. Как бы яро, до фанатизма он не сопротивлялся своим порывам, не пытался вытравить чувства, забыть обо всём, перенасытиться эмоциями, как бы не оттягивал неминуемый момент произнесённой вслух правды, в итоге Блейз оказался перед ней на коленях, доведённый до отчаянья, нещадно выпотрошивший себя. Каждая клетка его онемевшего от длительного напряжения тела будто истончалась, иссыхала, разваливалась на обескровленные частицы, пока они с Лиз продолжали сидеть на полу, крепко сплетаясь, почти прорастая друг в друга пальцами, от страха вжимавшимися с нечеловеческой силой; он не шевелился, лишь её плечи изредка подрагивали. Но стоило ему заговорить, как она встрепенулась, ожила, будто опомнившись, и первым делом поспешила сделать всё возможное, чтобы собрать его обратно. Тёплые, потрясающе мягкие губы обводили подбородок, поднимались вверх по скулам, дразнили, постоянно пробегая мимо рта, заигрывая чуть ощутимыми прикосновениями влажного острого язычка; пальцы гладили шею, несколько раз с нажимом провели от груди к животу и обратно, залезли под жилет и продолжили эти незамысловатые и при том настолько возбуждающие движения, легко сшивающие края раскуроченной прежде раны откровений. - Пойдём в нашу комнату, - успела прошептать она, прежде чем его зубы после долгой охоты смогли нагнать её шустрый язык, чуть прикусив его, сдавив достаточно сильно, чтобы не позволить вырваться. Довольный, Блейз мгновенно обхватил ладонями затылок девушки, пропуская шелковистые тёмные пряди сквозь пальцы, поддавшись мгновенному желанию сжал волосы в кулак, наслаждаясь расширившимися от удивления глазами, столь удачно неотрывно смотрящими на него. Он ощущал восхищение, разливавшееся теплом из самого центра живота по рукам и ногам, кружившее голову, вынуждавшее сильнее въедаться поцелуем в её губы, облизывая, посасывая, почти пожирая их от сводящего с ума чувства полного контроля над ней. Она вся, целиком, безраздельно принадлежала только ему одному. Турпин беззастенчиво и яростно стонала во время их поцелуев, наперекор собственному предложению делая всё возможное, чтобы им не удалось уйти отсюда ещё очень долго. Её пальцы неистово дёргали за пуговицы рубашки, почти вырывая их в попытке расстегнуть, прижались к голой коже живота, немедленно юркнув под поддавшуюся одежду; как только их языки очередной раз соединялись, сплетались в безумии где-то на границе соприкосновения губ, она подавалась вперёд им в такт, тёрлась о его ноги бёдрами, прижималась недопустимо близко, распаляя страсть с каждой секундой. Он отстранился на мгновение, ошалевшим от еле сдерживаемого возбуждения взглядом оглядывая её лицо, широко распахнутые налившиеся кровью губы, томно прикрытые глаза с поволокой. Ему необходимо было убедиться, что это всё ещё Лиза, та самая желанная и любимая до безумия, дрожи в руках, заходящегося в сбивчивом ритме сердца. Ладонь легла ей на щёку, осторожно поглаживая, лаская, медленно спускаясь вниз, к шее, под аккомпанемент звучащего в унисон дыхания, когда его пальцы внезапно оказались захвачены в плен её горячего рта. Кажется, Забини отчаянно хотел снова целовать её, скорее снять казавшуюся лишней одежду, задрать повыше раздражающе длинную школьную юбку и поиметь прямо здесь, не сходя с этого проклятого и благословенного места. Возможно, его тело уже начинало склоняться вперёд, навстречу податливым губам и горячему языку, пробежавшемуся по смуглым пальцам прежде чем выпустить их на свободу. Наверняка ей невыносимо хотелось вернуть это волнующее ощущение единения между ними, и Лиз накинулась на него одним быстрым рывком. Абсолютно точно не оставалось ни единого шанса удержать равновесие, и спустя мгновение он упал навзничь, с громким треском ударившись затылком об пол, сам того не осознавая утянув её вслед за собой. Их удивлённые, испуганные, помутнённые от возбуждения глаза встретились, и его внезапно пробрал смех. - Вот теперь и я уверен, что нам скорее нужно в нашу комнату, - продолжая посмеиваться сказал Блейз, заметив насколько приятно было называть тот заброшенный кабинет принадлежащим им двоим, словно внутри огромного устрашающего замка у них был свой маленький, уютный дом, куда хотелось вернуться несмотря ни на что. Там случились первые искренние поцелуи, внезапные догадки о настоящих чувствах, проведённая бок о бок ночь, принесшая осознание того, насколько глубоко он увяз в болоте этих удушающих и приносящих эйфорию отношений. А ведь именно в той комнате её настиг и первый нанесённый им удар… - Блейз, ты в порядке? – взволнованно спросила Турпин, с опаской глядя на него, широко улыбающегося и качающего головой в попытке сделать как можно более непринуждённый и расслабленный вид, хотя по затылку расползалась жгучая боль. Подняться на ноги оказалось еле выполнимой задачей, решению которой предшествовал период нелепого ёрзанья друг о друга, вызывавший очередные приступы нервного смеха, - теперь уже у обоих, - и заставивший стыдливо покраснеть девушку, имевшую возможность в полной мере ощутить силу охватившего его возбуждения. Он помог ей подняться, подхватил брошенную у порога сумку и вместе они выскочили в коридор, почти бегом направившись в столь необходимое сейчас уединённое место. Их ладони были сжаты крепко, а пальцы переплетены так плотно, что никто не смог бы заставить прервать это вымученное, вымоленное, заслуженное ощущение близости. Встречаясь взглядами, ему хотелось снова смеяться, чувствуя необычайную лёгкость, трепет от происходящего между ними восхитительного понимания, слияния разумов, эмоций, сердец, влекущего за собой соединение пылавших желанием тел. Она смущённо улыбалась, изредка прыская от смеха, когда им, растрёпанным и неприлично взъерошенным, приходилось украдкой пробираться с этажа на этаж, прячась за углами от идущих навстречу учеников, опаздывающих на занятия. Больше всего Блейз опасался попасться на глаза профессору МакГонагл, по иронии судьбы всегда встречавшейся на пути в самый неподходящий момент и уже не скрывавшей своё предвзятое отношение, презрительным взглядом сопровождая его на каждом уроке Трансфигурации независимо от готовности к занятию или успехов в очередном превращении. Ему было безразлично, на сколько ещё гневных и обличительных школьных писем придётся ответить матери, в последнем коротком послании из дома уже саркастично посоветовавшей чаще оглядываться по сторонам при перемещении по Хогвартсу, но вот Лизе новые проблемы ни к чему. К счастью, у них получилось добраться до нужного прохода не встретив никого из преподавателей, и оставалось лишь преодолеть причудливо сплетённые извилины коридоров, чтобы попасть в их комнату. Именно здесь, в заброшенной части замка, среди затхлости, сырости и сквозняков, можно было забыть о постоянно наблюдающих за ними любопытными взорами и снова целиком отдаться своим чувствам. - Ты кажется говорила, что ненавидишь меня? – его хриплый голос эхом пробежался по проходу, узкому и освещённому обычно одним факелом, сейчас потухшим, а потому единственным источником света оставалась только тонкая полоса солнца, по касательной попадавшая внутрь из соседнего коридора с огромными сводчатыми окнами, простирающимися вдоль всей стены. Турпин по инерции сделала ещё несколько шагов вперёд, но прежде чем успела развернуться к нему, ошарашенная внезапностью выбранной темы, он привлек её к себе, неслучайно остановившись в самом тёмном углу. Ладони обхватили её лицо, вглядываясь в глаза, от сильно расширившихся зрачков ставшие непривычно тёмными, почти чёрными, и на одно короткое мгновение показалось, что ему приходится смотреть на отражение самого себя. Эти мысли забавляли и пугали, будоражили и успокаивали, подталкивали в объятия той девушки, которая смогла настолько точно подстроиться под него, идеально мимикрировать, воплотить в себе самые важные, нежно любимые, бесконечно обожаемые черты характера самого Блейза, а одновременно с тем без прикрас показать все глубинные страхи, вывернуть наружу червоточину, запрятавшуюся и незаметно разрушающую изнутри. Она была его ангелом и бесом, поощряя каждый хороший поступок и при том без оглядки подталкивая к очередному греху. Иногда он думал, что сходит с ума, придумывая её поступкам особый смысл, извращая вполне невинные по значению фразы в неоднозначные зашифрованные послания, приписывая те эмоции, которые хотелось увидеть на бледном лице в тот или иной момент. Это обезоруживало, путало, ставило в тупик, пока изо дня в день Забини продолжал метаться в сомнениях, боясь ошибиться в нарисованном вожделенном образе. Но возможность найти в ней столько же странных желаний, пугающих своенравностью и аморальностью, приободряла и давала надежду стать чуть более нормальным в собственных глазах, не единственной ошибкой природы, случайно создавшей человека болезненно стремящегося к саморазрушению. - Говорила, - поспешно согласилась она, улыбаясь, бессовестно и нарочито медленно облизываясь в тот же самый момент, когда её взгляд не отрываясь следил за его губами. Именно тот похотливый взгляд, бесцеремонно влетавший в воспоминания, врывающийся в мечты и сны, не дающий передышки среди ночи, снова и снова напоминавший о себе, стоящий перед глазами, стоило их только прикрыть в поисках покоя. – Так сильно ненавижу… Убила бы тебя прямо сейчас. Блейз как завороженный смотрел на неё, ожидая поцелуя, почти чувствуя как соприкасаются их губы, пока схватившиеся за ворот рубашки тонкие пальцы настойчиво тянули вниз, навстречу призывно раскрывшемуся рту, неожиданно исчезнувшему из-под взгляда помутневших глаз и спустя секунду впившемуся в его шею. Зубы оттягивали, угрожающе покусывали кожу, под которой яростно пульсировала вена, разбухающая от тока бурлящей крови, готовая лопнуть с каждым движением по ней влажного языка. Было бы наглой ложью сказать, что ему самому не хотелось прижать её голову ещё плотнее, заставить по-настоящему вгрызться в него, впиться острыми клыками до очередной зудящей, болезненной, может быть даже смертельной раны. Эхо давно пустующих коридоров доносило до его слуха звуки судорожных низких стонов, и понадобилось до смешного много времени, прежде чем удалось догадаться, что их источником был он. Глухо рассмеявшись этому странному открытию, Забини властным движением схватился за подбородок девушки, оторвав от себя только для того, чтобы наконец целовать её, снова получить контроль над происходящим между ними захватывающим самоубийством. Последние жалкие остатки разума нещадно плавились под пальцами, неистово сминающими и комкающими край белья под предательски мешающей юбкой. Лиз действительно убивала его прямо сейчас, расстёгивая на нём брюки дрожащими руками, сжигая последние пути к отступлению, которое нужно было предпринять ещё давно, но никак не хватало смелости оторваться от тёплого тела, столько раз принадлежавшего ему в самых смелых фантазиях и теперь призывно отступающего вглубь царящей вокруг тьмы. Она прислонилась спиной к стене, позвав за собой, притянув ближе дрожащими руками, мягкими пальцами, волнующе нежно соприкасавшимися с его, так же ощутимо трясущимися от страха и возбуждения. Этого ему отчаянно хотелось? Безграничной власти, полного подчинения своей воле, образцового послушания, как под действием Империо? Или чувства растерянности в ожидании очередного приказа, тонкой и умелой манипуляции собственными эмоциями, восхищённого раболепия перед той, с кем они играли в эту странную игру? Он всегда получает всё, что хочет. Вдавив её своим телом в стену, он прильнул с рвущимся изнутри нечеловеческим рыком, резко забросив девичью ногу себе на талию и со всей силы сжав, спасаясь ощущением гладкой тёплой кожи под пальцами. Блейз злился, боялся, хотел её так сильно, что готов был взвыть в голос, наслаждаясь и возбуждаясь от того, как губы снова покрывали поцелуями его шею, ладони вцепились в плечи, опять притягивая ближе, ещё ближе к абсолютному безумию. Невозможно было выносить это больше ни секунды. Турпин жалобно застонала, выгнулась навстречу, несколько раз сдавленно охнула, пока он не закрыл её рот поцелуем, толкнувшись внутрь неё в изнуряющей жаре, в отчаянии, пугающем своей силой. Ему было так хорошо и так невыносимо плохо, слишком душно, влажно; кровь вскипала, ошпаривала все внутренности с каждым следующим движением навстречу собственной смерти, казавшейся естественной, неминуемой, даже желанной. Лучше умереть, чем терпеть это дальше, сдерживать наслаждение, распирающее всё тело, разрывающее каждую вену. Он и сам не понимал, что произошло, не успел поймать ритм, лишь пару судорожных и быстрых раз ворвавшись внутрь сводящего с ума тепла, прежде чем внезапно мир раскололся, увлекая его в свободное падение к самым недрам земли. Его руки продолжали сжимать её в объятиях, в исступлении, пока по телу расползалось удовольствие, уступавшее место едкому чувству всеобъемлющего, липкого стыда, жгучей вины за случившееся только что. Он облокотился подбородком ей на плечо, прижался влажным от выступившего пота лбом к ледяной стене, надеясь скорее расслабиться, унять клокочущее в груди сердце, справиться со слабостью, от которой начинали подгибаться ноги. Её пальцы зарывались в волосы, взъерошив их, нежно поглаживали затылок, действуя успокаивающе, будто она пыталась приободрить его этими простыми прикосновениями. Забини тихо выругался, боясь отстраниться и встретиться с ней взглядом, пытаясь лбом продавить насквозь эту проклятую стену, ещё одну свидетельницу его минутного позора. Оставалось лишь радоваться, что это не случилось в Кабаньей голове, когда страх и волнение превалировали над возбуждением, хоть отчасти перетягивая на себя яркость непривычных ощущений, напрочь вышибающих из головы все ранее знакомые способы самоконтроля. Просто сейчас он хотел её так долго и настолько сильно, а она действительно, по-настоящему ненавидела его, заставляя почувствовать всё это… - Лиза, - его тихий шёпот, казалось, насквозь пропитался смятением, звучал как попытка в панике позвать на помощь, по голосу выбраться из пугающей темноты коридора, в котором он неожиданно и безвозвратно потерялся. Блейз отпустил её, медленно отстранился, обеспокоенно и испуганно оглядывая лицо, всматриваясь ей в глаза, наверняка с ужасом и одновременно извращённым самоуничижительным удовольствием выискивая во взгляде укор или насмешку. – Изви… - Молчи. Мы уже почти дошли, - улыбнулась Лиз, довольная тем, как ловко успела приложить пальцы к его губам, не позволив произнести ни одного лишнего слова, когда её одолевал ничуть не меньший стыд за произошедшее, помноженный на чувство вины и сожаления, что бесстыдно спровоцировала всю эту сцену, а вместе с тем ощущение разочарования из-за рухнувшей надежды прямо сейчас получить разрядку для тела, ноющего от слишком долгого и частого возбуждения. Пожалуй, в этот раз она смогла выбрать действительно правильную тактику поведения, не кинувшись оправдываться или извиняться и не позволив этого ему. Ей не хотелось больше тратить силы и время на выяснение отношений, не теперь, не после всех сказанных друг другу откровений. Достаточно того, что они оба знают правду об истинных чувствах, руководящих нелогичными, двусмысленными, внезапными поступками, неопределённость и непоследовательность которых так долго сводила их с ума, терзая сердца ревностью и болью, а мысли – сомнениями. Ей нравилось это ощущение контроля над ситуацией, резкой смены их ролей, переворота сил в свою пользу. Теперь она вела его вдоль оставшихся коридоров, наслаждаясь тем, какое влияние сейчас имела над вечно собранным, своенравным и упрямым слизеринцем. Можно было выпустить его горячую, сильную ладонь, ускорить шаг, случайно зайти в неправильную дверь, развернуться в противоположную от необходимой им сторону, а он бы продолжал послушно и покладисто следовать по пятам, ни на секунду не теряя её из виду, стараясь даже дышать в унисон, преданным взглядом прирученного безобидного зверька глядя в спину. Отныне Турпин понимала, как играть в его игры наравне, без лишних сомнений или скрупулёзных расчётов заставить сделать желаемое. Нужные, настолько правильные слова приходили к ней сами собой, каждое необдуманное действие оказывалось единственным подходящим в этой ситуации; её тело, разум, эмоции вышли из-под навязанного когда-то контроля и инстинктивно вели сквозь дебри, выглядевшие непроходимыми, с лёгкостью преодолевая все препятствия, возникающие на тернистом пути. Про это говорила мама, с загадочной улыбкой настойчиво советуя «просто быть собой»? Это имел в виду Блейз, намекая, дразня, не уставая повторять, что они похожи намного сильнее, чем ей хотелось бы признать? Пока он накладывал заклинания на дверь комнаты, она просто стояла рядом с камином и с замиранием сердца ждала что будет дальше, специально выбрав для этого по собственным воспоминаниям то же самое место, на котором они впервые поцеловались. Судя по мимолётной улыбке, появившейся на его лице сразу же, как Забини развернулся к ней, он тоже помнил тот вечер ясно и подробно. Первый прыжок в неизвестность, не убивший их, но перевернувший всю жизнь с ног на голову, причинивший много боли и страданий изломанным телам, оставивший целый ворох повисших в воздухе вопросов, а вместе с тем приятное сладкое послевкусие надкушенного запретного плода. Прошёл миллион долгих, нудных, растянувшихся невыносимым напряжением лет, прежде чем он вновь оказался рядом с ней, провёл ладонью по лицу, пока Лиз тянулась к нему губами, встав на цыпочки. В этот раз он ответил на поцелуй не раздумывая ни мгновения, наклоняясь к ней, снова переплетая их ладони, сжимая крепко, отчаянно, вкладывая в эти движения все те чувства, что мучительно долго приходилось держать под замком, позволяя наконец вырваться всей нежности и страсти, которую день ото дня хотелось передать через кончики чувственно соприкасающихся дрожащих пальцев. Поэтому его рука всегда сжимала её, несмотря на все выпавшие им испытания на прочность? Во рту появился солоноватый привкус крови, слизываемой языком с раны на его губе, снова оставленной именно её зубами. Можно ли отмотать время назад, вычеркнуть несколько недель ада из своей жизни, просто забыть, оставить, простить все обиды, безжалостно и осознанно нанесённые друг другу? Притвориться, что это и есть тот самый вечер, момент истины, первая возможность показать себя настоящими, не испугаться своих искренних желаний и чувств, открыться прямо сейчас. - Теперь я точно знаю, что ты хочешь, - широко улыбаясь, сказал Блейз, одним рывком стянув с себя жилет и тут же схватившись за оставшиеся пуговицы на белоснежной рубашке, уже наполовину расстёгнутой ею около библиотеки и до неприличия смятой ими в проходе. Её взгляд с таким же наслаждением следил за каждым его быстрым движением, любовался оголившейся смуглой кожей, плотной и упругой, зовущей попробовать себя так настойчиво, что не в силах девушки было противиться этим желаниям. Бледные пальцы легли на живот, прочертили полукруг вверх, до груди, согреваясь исходившим от него теплом. - Я хотела этого и тогда, - прошептала Лиза, с опасением прислушиваясь к собственным ощущениям, потому что голос подозрительно сорвался, выдавая все рвущиеся наружу эмоции, угрожавшие вылиться очередными слезами. Его горячие ладони поспешно обхватили лицо, вынуждая посмотреть в блестящие от отблесков огня чёрные глаза. - Я тоже, Лиза, - он покачал головой, словно безмолвно корил их обоих за глупость и упрямство, а потом снова начал целовать, аккуратно, нежно, ласкаясь и чуть дразня языком вопреки тем страстным, властным поцелуям и похотливо-болезненным укусам, только недавно случившимся между ними. Ей было слишком хорошо, чтобы думать о чём-то, кроме прижимающихся ко рту губ или поглаживающих шею рук, под прикосновениями которых она растворялась, как брошенный в воду кусок соли. Турпин быстро скинула с себя мантию и принялась расстёгивать блузку, от волнения еле справляясь с издевательски маленькими шляпками пуговиц, обтянутых атласной тканью, норовящей то и дело выскользнуть из-под пальцев. Наконец расправившись со всеми пуговицами, она схватилась за края рубашки, совсем не той, что была надета на нём в тот вечер, потому что сейчас не пришлось прикладывать усилий, и уже спустя пару секунд ей удалось стянуть очередную мешающую им вещь. - Садись, - ей понравилось, как уверенно и настойчиво прозвучал собственный голос, и, судя по довольной улыбке парня, ему тоже. Забини послушно сел на диван, с интересом поглядывая на неё, вопреки напускной решимости только что произнесённого приказа так и застывшую на месте, смущённую, с неприлично ярким алым румянцем стыда на щеках. Закусив распухшую от долгих поцелуев губу, Лиза скинула туфли и медленно подошла к дивану, ступая осторожно, на цыпочках, словно под ногами рассыпались остатки стекла, отправившего на тот свет Теодора Нотта. Она замешкалась на мгновение, уже ощущая себя отвратительно голой под неуместным для ситуации дневным светом, насмешливо проскакивающим сквозь окно, бросающим ещё один вызов её недавно пробудившейся смелости. Насколько проще всё было в том коридоре, погружённом в убаюкивающую тьму, охотно скрывающую собой лишнее, застилающую глаза от стыда, ярости, страсти. Ей вдруг захотелось сбежать, но вместо этого быстро и как-то до смешного неуклюже она села ему на колени, уперевшись ладонями в спинку дивана по бокам от его головы, уткнулась носом в шею, не решаясь пока встречаться с ним глазами. Блейз молчал и ждал, терпеливо выносил очередной момент внезапно одолевшего её страха перед своими желаниями и фантазиями; его пальцы еле ощутимо пробегались по напряжённой спине, играли с разметавшимися волосами, перебирали прядь за прядью, гладили по голове, успокаивая и поддерживая, не позволяя вновь почувствовать одиночество, стремительно разрушавшее всё живое в ней. Её руки соскользнули со спинки дивана и поспешно начали снимать блузку, спустя несколько мгновений полетевшую на пол, где уже валялась его рубашка. Ей нужно было действовать быстро, не позволяя себе передумать, в этот раз довести задуманное до конца, не остановиться в сомнениях незадолго до заслуженной победы. У неё получилось вытерпеть всю боль, вынести испытание равнодушием и оскорблениями, выжить после недели убивающей душу безысходности, и всё это ради сегодняшнего дня, прозвучавших ошеломительных признаний, тёплых объятий, из которых, - теперь она точно об этом знала, - ему не хотелось её выпускать. Вслед за блузкой на пол полетело бельё, а Лиза быстро прижалась своей обнажённой грудью к его, услышав тихий, еле различимый стон, сорвавшийся с губ парня спустя пару секунд. - Чувствуешь это? – прошептала она, сквозь головокружительное ощущение невероятной близости их тел, воспламеняющейся, горящей от соприкосновения кожи, пульсирующего внизу животного возбуждения, чувствуя настойчиво прорывавшееся быстрое биение сердца, колотящегося с такой неадекватной, пугающей силой, словно вот-вот сломает рёбра, порвёт кожу, выскочив из груди на желанную свободу. А сейчас рядом с её сердцем так же бешено стучало и его. Они были вместе, по-настоящему вместе, восхитительно, желанно до одури, невероятно. - Я чувствую, как стучит твоё сердце, - ответил Забини с такой неописуемой нежностью, что всё внутри неё перевернулось от восторга. Одна лишь мысль о взаимности испытываемых ею чувств давала ощущение парения в невесомости, переходившего в быстрое падение, свободный полёт каждый раз, когда его губы сливалась с её, словно пытаясь нагнать все упущенные ими поцелуи, когда из любимого рта снова вылетали слова, способные подарить так неописуемо много эмоций, когда грубые мужские руки настойчиво ласкали тело. – А ещё я… чувствую, как снова... как я хочу тебя. Конечно, сидя у него на коленях она тоже ощущала, как страсть медленно нарастает… Да что таить, они оба уже были возбуждены до неприличия, а Лиза, так и не получившая возможности хоть как-то снять это напряжение, уже готова была скулить от болезненного давления внизу живота, старалась почти не двигаться, боясь спровоцировать на очередную глупость и его, и себя. Ей показалось, что Забини позвал её по имени, еле слышно выдохнул из себя два простых слога вместе с горячим воздухом, всколыхнувшим волосы. Она немного отстранилась, на то самое расстояние, которого было достаточно чтобы посмотреть на него и поймать ответный взгляд: рассеянный и помутневший, спрашивающий разрешения, жалобный и умоляющий дать ему желаемое. Горло перехватило спазмом от волнения, стало катастрофически тяжело дышать, мыслить, двигаться под сковывающим действием страха, а ещё нетерпения вперемешку с предвкушением, покалывающим и щекочущим кончики пальцев. Ведь она хотела, невыносимо хотела того же, что и он. Один рывок вперёд и её губы с силой врезались в его рот, отозвавшись болью в оставленном ранее укусе. Хорошо, что они сидели на диване, иначе очередного падения на пол вряд ли удалось избежать, а он и так умудрился разбить себе голову о так некстати попавшийся на каменном полу острый выступ, несколько раз по дороге до комнаты стирая ладонью выступавшую на затылке кровь и поспешно вытирая о брюки, чтобы ей не удалось ничего заметить, пуститься в хоровод самобичевания и чувства вины. Блейз творил с ней вещи более страшные и делал это вполне осознанно, вёл себя как несмышлёный ребёнок, через придирки и неадекватную жестокость пытаясь выразить свои настоящие чувства. Ему так нравилось целовать её, впервые просто отдаваться целиком и полностью ощущениям соприкосновения их губ и дразнящих друг друга языков, по-хозяйски исследовать тёплый и влажный рот, даже не пытаясь скрыть, каким жаром это отдаётся в теле; отныне можно было не презирать себя за слабость и несдержанность, не бояться показаться одержимым, не разлагаться заживо в собственной постели полночи напролёт, гадая почему она снова разрешила этому случиться. Ему так нравилось, с какой страстью Турпин бросалась в объятия, извивалась и тёрлась, по-наивному открыто демонстрировала, как сходила с ума от него: не от смазливой мордашки и фальшивых банальных комплиментов, которыми он за секунду располагал любую девушку, а именно от составляющей истинную сущность злости постоянных сомнений в себе, болезненной уязвимости под прикрытием непрекращающегося потока сарказма, странных мыслей и желаний, подталкивающих к поступкам, вызывающим у окружающих недоумение, брезгливость и отвращение. Ей необъяснимо нравилось даже то, что под давлением общественного мнения и принятых норм поведения он сам начинал считать недопустимым, скрывая, закапывая вглубь себя. Ему так нравилось упиваться собственной силой, властью над её разумом и телом, когда достаточно было полунамёка, взгляда, кивка, лёгкого движения, чтобы она покорно выполнила задуманное им. Такая мягкая, пластичная, податливая, готова принять любую форму в его руках. Разве могло это не притягивать? И сейчас, как и позавчера в Кабаньей голове, как всего час назад в проходе, её тело выгибалось навстречу прикосновениям, не просто позволяло ему всё, а просило, требовало трогать ещё и ещё; поэтому, уложив Лиз спиной на диван, он зацеловывал, облизывал, покусывал грудь и живот, гладил бёдра, распаляясь сильнее от каждого тихого стона. Вопреки собственной уверенности в том, что теперь ни за что не сможет остановиться, Забини всё же замер, пристально вглядываясь в её лицо с зажмуренными глазами и плотно сомкнутыми губами, скривившимися будто от боли. Невозможно было не заметить, как внезапно тело девушки напряглось, сжалось в камень, покрылось мурашками и холодной испариной, начало странно подрагивать под его ласками. - Лиза, тебе плохо? – она быстро кивнула в ответ, не открывая глаз, будто боялась посмотреть на него. Тяжело вздохнув, он поднялся, подобрал с пола мантию и тут же укрыл ею Лиз, за эти мгновения повернувшуюся на бок, подтянувшую колени к груди и вперившуюся взглядом в пол с виновато-понурым видом. Теперь и ему стало не по себе, ведь ей наверняка удалось заметить злость и раздражение, разносившиеся по телу с током крови от мысли, что ей снова плохо с ним, из-за него. – Нужно было немедленно сказать мне об этом. Я переживаю за тебя, Лиза, я действительно очень за тебя переживаю, но ничем не смогу помочь, если ты и дальше всегда будешь молчать. Именно это меня злит, а вовсе не то, о чём ты сейчас подумала. - Я не думала… то есть… извини, - сдавленно пробормотала Турпин, глядя как он достаёт из сумки уже знакомые ей плед и подушку, одним взмахом волшебной палочки принявшие нормальные размеры. Несмотря на нелепые попытки оправдаться перед укоризненным взглядом, ей и правда показалось, что его раздражение вызвано было в первую очередь необходимостью отказаться от желанной физической близости, а от этого начинало тошнить ещё сильнее. - Не надо извиняться. Просто не забывай хоть иногда говорить о том, что с тобой происходит. Я не могу залезть к тебе в голову и узнать, что там творится, Лиза. Но так сильно этого хотел бы, - Забини улыбнулся, накрыл её пледом и сел на пол рядом с диваном, осторожно поглаживая свернувшееся клубочком тело через плотную ткань. – Как ты? - Мне уже лучше, правда. Просто немного тошнит, - попыталась приободряюще улыбнуться девушка, но вышло скорее жалко, с отчаяньем и надрывом. Не так ей хотелось провести это время; вместо долгожданных страстных движений двух пылких любовников приходилось довольствоваться лишь нежными, еле ощутимыми прикосновениями пальцев к своим коленям и тёплым взглядом его глаз, обволакивающим и согревающим намного больше, чем накинутый на неё шерстяной плед. – А я ведь ничего о тебе не знаю, Блейз. Ничего из обычных, обыденных вещей. Не знаю о твоей семье, жизни вне школы, интересах, даже не догадываюсь, какой твой любимый цвет… - У меня нет любимого цвета, - перебил её Блейз, радостно зацепившись за первую же возможность на нейтральной ноте уйти от всех нежелательных, болезненных тем, перечисленных до этого. - У всех есть любимый цвет, - не терпящим возражений тоном возразила она, укоризненно глядя на него, кажется, догадавшись о причинах столь быстрого ответа на самый незначительный вопрос. На большую часть её попыток узнать что-то о его жизни, парень всегда отвечал уклончиво, размыто, непринуждённо и талантливо сворачивая разговор в выгодную ему сторону раз за разом. Но всё это было давно, ещё до переломных двух ночей в Больничном крыле, поэтому оставалась надежда хотя бы сейчас услышать от него правду. - У всех? – тон его голоса, до противного растянувшего эти слова на манер речи Малфоя, звучал задумчиво и будто слегка обеспокоенно. Он хитро и довольно улыбнулся, прищурился, не отводя взгляда от её глаз, прежде чем продолжить: – Ну раз так… Пусть будет синий. А у тебя? - У меня… - ей вдруг стало смешно, потому что первым порывом было произнести ту же самую фразу, что минутой ранее слышала от него. Может быть, с высказыванием про всех людей она погорячилась, или же просто это они оба были неправильными, отчаянно отторгая от себя все нормальные, привычные вещи, зацикливаясь на незначительных деталях, стараясь придать особый смысл мелочам, вместо размеренного созерцания полной картины. – Пусть будет чёрный. - Я видел, как ты замешкалась с ответом, - на его губах появилась самодовольная усмешка, от одного взгляда на которую Турпин тут же закатила глаза, лишь развеселив этим ещё сильнее. Пальцы пробежались по её бледной щеке, непривычно холодной на ощупь, хотя за напускной бодростью и весельем ему почти удалось поверить, что очередной приступ недомогания остался позади. – На самом деле ты знаешь меня намного лучше, чем кто-либо другой, Лиза. Моя жизнь это череда странных и порой неправильных поступков, мои интересы обычно ограничены сиюминутным капризом, а моя семья это только мама, с которой ты уже знакома. - Но когда мы были в Хогсмиде вместе с Менди, ты говорил про большую семью и рассказывал историю про кого-то из близких родственников… - Про вампира? – Он рассмеялся, увидев согласный кивок. – Да, весёлая и увлекательная история. Только не моя. Услышал её в гостиной Слизерина от одного из выпускников ещё на третьем курсе. Этой выскочке, твоей подружке, я бы в жизни и слова правды о себе не рассказал. - Блейз… а откуда у тебя это? – спросила Лиза спустя несколько минут молчания и судорожных попыток проглотить скользкий горький комок, то и дело ползущий вверх по глотке, норовящий проскочить в пересохший от частого дыхания рот и вывалиться наружу. Бледная рука быстро вынырнула из-под толщи укрывающих её мантии и пледа, чуть подрагивая от изнуряющей долгой тошноты, и палец указал на шрам, светлым и почти идеально округлым пятном выделявшийся на смуглой коже его живота. - А это, Лиза, подарок от друзей, чуть не стоивший мне жизни и научивший обходить магглов стороной. Жаль, тогда я не осознал какой полезный урок мне подкинула судьба и зачем-то по-глупости решил снова завести дружбу, связавшись с Ноттом. Наверное, просто хотел ещё раз убедиться, что это не для меня, - пожал плечами Забини, стараясь выглядеть равнодушно, хотя голос чуть дрогнул, произнося фамилию погибшего слизеринца. Убитого им, беспощадно и хладнокровно отправленного на тот свет, но до сих пор словно привычно поджидающего за следующим углом и дышащего в спину ледяным дыханием. Его ладонь быстро обхватила изящные тонкие пальцы, взгляд остановился на запястье, где под светлой, казавшейся полупрозрачной кожей пролегали голубыми нитями вены, извиваясь, сплетаясь в один клубок и тут же распадаясь, убегая вглубь тела. Её губы, только недавно призывно алые, невероятно набухшие от долгих поцелуев, теперь слились по цвету с лицом, придавая глубоко болезненный, безжизненный вид. На нём лежала ответственность за все испытываемые ею страдания, а избавиться от чувства вины не помогало ни сожаление в неотрывно ласкающем взгляде, ни движения языка по сетке проступающих сосудов, ни слова раскаяния, обклеившие вязкой массой рот и не желающие покидать его пределы. Посмотри, что ты наделал. - Знаешь, наш дом расположен в маленьком городке в Эссексе, где раньше была огромная швейная фабрика. После войны она почти разорилась, и треть города занимают заброшенные производственные территории, разграбленные и разбитые корпуса и цеха, стоящие на выжженной химикатами земле. Вид там всегда просто отвратительный, унылый и навевающий желание сбежать куда подальше, но это было единственное хоть сколько-либо интересное место, поэтому я играл там в детстве с другими ребятами. С магглами, если быть точнее. Я и до сих пор не знаю, живут ли вообще рядом с нами другие волшебники, но тогда, в детстве, вокруг были сплошь мальчишки из обычных семей рабочих и я общался с ними, хотя мне на самом деле не нравилась их компания, просто одному было скучно. На моём доме стояла защита от магглов, со стороны он выглядел такой же обветшалой халупой, как у остальных, и самым тяжёлым было находить отговорки, чтобы никто не зашёл к нам и не увидел поместье вместо созданной иллюзии. Помню, что мать почти никогда не появлялась в городе, и я всем говорил, что она спит днём, а работает в ночную смену где-то в Лондоне. Представляю, какие ходили слухи: молодая мать-одиночка пропадает ночами, а в её доме то и дело живут какие-то мужики, меняясь почти каждый год. Я ей так и не рассказал об этом, так что считай, что это секрет. Наш с тобой, и ещё половины моего родного городка. - Ты общался с магглами? – у него не получилось проигнорировать полный удивления взгляд Турпин и на губах появилась столь редкая смущённая улыбка. - Я никогда не говорил, что разделяю эту привычную для слизеринцев истерию относительно грязнокровок и ненависть ко всем магглами. Хотя должен признать, они достаточно примитивны, - Блейз скривился от отвращения, пока в памяти один за другим всплывали образы людей с не по возрасту испещрёнными глубокими морщинами хмурыми лицами, постоянно недовольных, рассуждающих только о деньгах и проблемах, связанных с их отсутствием, вываливающих эти мрачные излияния друг на друга, на своих родителей, детей, даже на него, почти незнакомого мальчишку, охотно скитающегося по домам друзей, лишь бы не возвращаться в свой собственный пока в нём можно было столкнуться с одним из ненавистных ему мужчин. - Родители не рассказывали мне ничего про чистоту крови и эти… особенности отношений между волшебниками и магглами. Отец не успел, а мать достаточно равнодушна к этим предрассудкам. Зато отчимы очень эмоционально воспринимали круг моего общения, исходя по этому поводу ядом, бледнея от ужаса и краснея от стыда, а мне так нравилось их злить, только поэтому я продолжал общаться с той компанией. - У тебя с отчимами были плохие отношения? – ей хотелось обнять его, расслабленного, поддавшегося не самым приятным воспоминаниям, о которых, - она была в этом уверена, - впервые рассказывал, делясь самым сокровенным. Но чтобы стать ближе, необходимо было сесть, а даже простая попытка поменять положение тела сразу приводила к очередной волне озноба и удушающей тошноты. Пальцы парня поглаживали её ладонь и запястье, ещё ощущавшее пылающие дорожки, проложенные на коже языком. - С каждым следующим всё хуже. Я и сам, правда, никогда не хотел наладить с ними контакт, всеми силами дистанцировался, стараясь без необходимости не встречаться и не разговаривать. Мама, кажется, только поддерживала подобное поведение, резко обрубая все их попытки заняться моим воспитанием. Наверное, мы с ней просто понимали, что ни один из них надолго не задержится, - губы искривились в усмешке, выражавшей помимо злости странное отчаяние, страх маленького ребёнка перед чужаками, исправно вторгающимися в жизнь, несущими с собой опасность и неопределённость, пугающими самой возможностью отнять у него единственного ценного и горячо любимого человека. Он ведь боялся, наверняка каждый раз боялся уступить место главного мужчины в жизни своей матери кому-то другому и в этот же момент разом потерять всю свою семью. - Не спросишь меня об этом? – сказал Забини, глядя ей прямо в глаза с хитрым прищуром, и спустя минуту наслаждения показательно-невинным удивлением на бледном лице, со смешком добавил: - Я знаю, о чём ты сейчас думаешь. Уверен, нет ни одного человека, кто слышал бы о моей матери и не хотел бы спросить, действительно ли она их всех убивает. - А ты можешь ответить на этот вопрос? – осторожно поинтересовалась она, тщательно подбирая слова и при том стараясь не выдать излишнего любопытства. Конечно же, его мать действительно часто становилась предметом обсуждений и пересудов, свидетелем которых среди своих однокурсниц довелось несколько раз стать даже ей. Сердце сжималось от тревоги и чувства вопиющей, терзающей несправедливости, когда возникала мысль о том, насколько ему было тяжело расти в постоянном потоке мерзких сплетен. - Не могу. Я действительно не знаю, - его глаза до сих пор неотрывно смотрели прямо в её, наверняка не разрывая зрительный контакт осознанно, чтобы в глубине нечеловеческой тьмы, среди отблесков пламени преисподней можно было увидеть, заметить, убедиться в самом главном. Сейчас он не врал. – Я никогда не спрашивал об этом. Знаю, что получил бы честный ответ, но не совсем готов к этой правде. Уверен, что как минимум несколько отправились на тот свет без её участия. Последнего отчима убили за какие-то грязные дела прошлой зимой, ещё один, целитель, от которого и осталось уготовленное Малфою лекарство, умер от тяжёлого родового проклятия. Ну и мой отец… сам постарался как следует. - Ты его помнишь? - Удивительно, но да, достаточно хорошо, хотя мне не было и четырёх лет, когда его казнили, - Лиз еле сдержала вздох облегчения, наспех сопоставив в уме все даты и уверившись, что то обвинительное судебное заседание точно проходило без участия её отца. – Я не очень этому рад, потому что мои воспоминания слишком расходятся с тем, как отзываются о нём другие люди. Из-за его слепого желания дорваться до власти любой ценой мы остались с паршивой репутацией и в полной нищете, а такое тяжело простить даже тому, кто уже умер. По иронии судьбы, внешне я его точная копия… Хочешь маленький фокус? Он посмотрел на неё с ребяческой непосредственностью, искренней радостью, с нетерпением и предвкушением чего-то особенного в тёмных глазах, загоревшихся от счастья после согласного кивка. Подняв руку так, чтобы ладонь оказалась на уровне её лица и убедившись, что взгляд сосредоточен на нём, Забини щёлкнул пальцами, создав на их кончике маленькое пламя огня, боязливо пошатывающееся и дрожащее от их дыхания. - Этому он учил меня, - ему явно льстил тот восторг, что отразился на лице Турпин, от удивления даже приоткрывшей рот. Возможно, когда-нибудь у него хватит сил рассказать ей всю правду. О том, как слепо обожал отца, мечтая быть на него похожим во всём, а потом ненавидел до зубного скрежета, не желая слышать даже простого упоминания имени. О том, как зачарованно смотрел на эту прекрасную магию огня будучи совсем маленьким и как три года учился ей здесь, в Хогвартсе, тайком от всех, считая лишь дешёвым фокусом и не говоря, не показывая матери из-за страха показаться слишком сентиментальным. Он сам не смог бы объяснить, зачем спустя столько лет ему нужно было снова доказывать себе превосходство над человеком, которого не считал достойным даже собственной жалости. - Это очень красиво, Блейз. Я никогда не видела ничего подобного, - прошептала она с придыханием, не отрывая взгляд от мерцания огня, опасно накренившегося, будто вильнувшего на прощание, прежде чем потухнуть. У него получалась такая необыкновенная, восхитительная магия, в то время как у неё вообще больше не было возможности колдовать, и думать об этом было пронзительно больно. Голова гудела, не выдерживая поток мыслей, бьющих набатом, стучащих звонкими молоточками, переливающихся тревожной трелью, - все они медленно нарастали в тональности, раскатисто звучали в отогревшемся, разнежившемся теле, давили на веки, вынуждая их опускаться всё ниже. - Помимо этого эффектного трюка отец наглядно показал, как можно быть до противного избалованным эгоистом, в угоду своим амбициям отказавшись от жены и ребёнка. Меня всегда злило, как мать защищала его, называла лучшим даже после кошмара, в который он своим капризом превратил нашу жизнь. Я не понимал этого, - он смотрел за тем, как упорно Лиза боролась со сном, часто моргала, через силу пыталась широко распахнуть глаза, смыкающиеся по мере его рассказа. – Тебе лучше немного поспать. - А ты? – её шёпот почти потонул в тихом треске огня в камине, оказавшись почти неслышным, невнятным из-за пересохших и непривычно неподвижных от тяжести губ. Размеренный и низкий голос слизеринца убаюкивал, принося спокойствие и чувство защищённости от всех прошлых, настоящих, будущих проблем. Единственный, кто отныне по-настоящему сможет причинить ей боль - он сам, но именно это почему-то совсем не пугало. - А я буду здесь, - шепнул ей на ухо Блейз, склонившись к самому лицу для того, чтобы оставить на щеке лёгкий поцелуй. Он действительно раньше не понимал, почему мать так рьяно бросалась защищать имя отца, не позволяя никому отзываться о нём с заслуженным пренебрежением и презрением. А теперь, сидя на холодном полу в заброшенной комнате, наслаждаясь спящей рядом девушкой, сломленной его нерешимостью, искалеченной яростью сомнений, но продолжавшей льнуть к нему в поисках тепла и защиты, до него отчётливо дошла одна простая истина. Можно получить любовь совсем её не заслуживая. ***** … Блейз в два быстрых прыжка поднялся по лестнице на заднее крыльцо, со всей силы толкнул дверь внутрь дома, с громким хлопком ударившуюся о стену и побежал в гостиную, оставляя после себя дорожку алых капель. - Мама! – испуганно крикнул он, не обнаружив никого в комнате, несколько раз пересёк её от стены к стене, метавшись в отчаянии, не понимая что делать дальше. Вдох, ещё один, зажмурить глаза, чтобы не видеть как сквозь пальцы, плотно обхватившие порезанную ладонь, продолжает быстро сочиться кровь. Он не хотел, чтобы так получилось, просто крутил в руках найденный в саду осколок стекла, а потом сжал слишком сильно. Или просто запнулся и случайно упал на торчащее из земли стекло? Или полез на забор и, падая, неудачно ухватился за торчащий наружу гвоздь? Отвлекшись на попытки придумать наиболее подходящую ложь, объяснившую бы его поступок взрослым, Блейз смог сосредоточиться и вспомнить, как ещё утром мать предупреждала, что весь день проведёт в Министерстве. Нужно было опять что-то рассказать, или подписать, или принести им какую-то вещь из закрытого теперь на ключ кабинета отца, куда ему по привычке так хотелось зайти каждый день, сразу после завтрака. Весь его мир раскололся за один лишь вечер. Он поднялся к себе в комнату, чувствуя как начинает немного кружиться голова; взял первую попавшуюся футболку и наспех перемотал ей руку, скрывая внушительную линию раны, рассекающую всю ладонь по диагонали и уходящую вдоль по указательному пальцу, зияющую открывавшимся видом блестящего розового мяса. Ноги подгибались от слабости и страха, быстрее разгоняющего кровь через сердце. Блейз сел на пол, прислонившись спиной прямо к шкафу, сжался, опустил голову на колени, а раненную руку прижал к животу, будто это могло бы помочь навсегда спрятать её ото всех. - Блейз? – дверь в спальню бесцеремонно отворилась и на пороге показался силуэт низкого коренастого мужчины, скрестившего руки на груди и пристально осмотревшего своего пасынка, прежде чем снова заговорить. – Пойдём, я покажу тебе кое-что. Вместе они спустились вниз, обратно в гостиную: раздосадованный мужчина, поджавший и без того тонкие губы в еле заметную линию, а следом за ним понурый побледневший мальчик, до сих пор испуганно прижимающий к телу неумело замотанную ладонь. - Посмотри, что ты наделал, - голос мужчины прозвучал тихо и вкрадчиво, а потому пугал до дрожи в подгибающихся коленках. Он указал рукой на большие пятна крови, успевшей впитаться в ковёр и обивку дивана, нелепыми и отвратительными багряными кляксами выделявшейся теперь на светлом. - Извините, мистер Кэдиишь… - Кэвендиш, - поморщившись, по привычке уже исправил мужчина, продолжавший игнорировать настойчивые замечания своей новоиспечённой жены о том, что дети такого возраста не могут выговаривать столь сложные слова. – Мне не нравятся все эти твои… эксперименты, из-за которых нам приходится постоянно вызывать целителей. Прежде всего ты расстраиваешь этим свою мать, Блейз, а стоило бы поберечь её чувства после того, что устроил твой отец. И знаешь, какой урок ты должен был вынести из его смерти? Мальчик покачал головой, разглядывая пол под ногами и желая заткнуть себе уши, лишь бы не слышать очередных рассуждений об отце, от которых всегда хотелось плакать. - Ты должен был понять, Блейз, что за свои поступки придётся отвечать. Поэтому сейчас ты найдёшь тряпку и вытрешь за собой пол во всём доме, не пропустив ни одной капли, и постарайся успеть до того момента, как мать вернётся домой и застанет это безобразие. Ковёр и диван я, так уж и быть, уберу сам, - тяжело вздохнув, мужчина полез в карман за волшебной палочкой… Когда Лиза очнулась, за окном уже было темно, лишь несколько ярких белых точек звёзд виднелись через оконную раму. Ей стало жарко под утеплённой мантией и пледом, и от этого снова начинало чуть ощутимо подташнивать. Забини всё ещё сидел на полу, успев набросить на себя рубашку, и безмятежно спал, положив голову на диван, прижавшись к её коленям. Большая стрелка часов на его запястье уже успела перейти через отметку двенадцати. - Блейз, - тихо позвала она, осторожно касаясь плеча, боясь напугать. Его глаза распахнулась в тот же миг, удивлённо глядя сначала на неё, потом на обстановку вокруг, на окно и, в конце, на собственное запястье, проделав тот же самый путь, что и её взгляд парой минут ранее. – Ложись ко мне. Он поспешно кивнул, с трудом поднимаясь на затекшие от длительного сидения в неудобной позе ноги, тут же пристраиваясь на диван рядом с поспешно сдвигающейся ближе к спинке Турпин. Кажется, его руки успели обхватить и притянуть её ближе к груди, прежде чем он провалился обратно в сон. … Он почувствовал лёгкое, почти невесомое прикосновение ко лбу и тут же открыл глаза. Мама сидела на краю кровати, аккуратно поглаживая его по голове, и выглядела очень задумчивой и грустной. Её волшебная палочка с ярким огоньком на самом кончике лежала на столе в углу комнаты, освещая всё вокруг. - Блейз, я могу посмотреть, что там? – вкрадчиво поинтересовалась она, взглядом указывая на его ладонь, замотанную всё той же футболкой, после вечерней уборки целиком пропитавшейся кровью. Мама была единственной, кто умел общаться с ним на равных, спрашивать и по-настоящему слышать ответ, а не командовать и требовать подчинения, как все остальные взрослые, с кем приходилось иметь дело, включая даже собственную бабушку, ставшую совсем невыносимой после смерти отца. - Это случайно, мам. Мне не больно, - уверенно и даже с гордостью ответил Блейз, пока её взгляд растерянно оглядывал рваные края раны, открывшейся взору как только футболка была отброшена прочь. Она только еле заметно покачала головой, закусив губу и, кажется, сдерживая слёзы. Это был большой гвоздь, так удачно быстро выскочивший из подгнившей доски одной из построек на заднем дворе. Он помнил, когда они отдыхали летом в каком-то другом доме, отец случайно нарвался ладонью на похожий гвоздь и порезал руку. Наверное, тоже достаточно сильно, потому что кровь успела расползтись по всей ладони и крепко отпечататься в детской памяти прежде, чем мистеру Забини удалось быстро убрать всё с помощью волшебной палочки, только посмеиваясь и убеждая сына, что это пустяки и совсем не больно. А Блейзу просто хотелось убедиться, что отец не мог ему врать. Что он был именно таким, каким удалось его запомнить. - Мама, а мистер Кэвендиш теперь всегда будет жить с нами? Вместо папы? – выпалил мальчик на одном дыхании, от волнения совсем позабыв привычно исковеркать фамилию этого отвратительного мужчины. Несомненно, она тоже сразу это заметила, но только грустно улыбнулась в ответ. - Нет, милый, не вместо папы, никто не сможет нам его заменить. Пока придётся потерпеть некоторые неудобства, связанные с этим человеком, но… запомни, Блейз, это твой дом, ты его настоящий и будущий хозяин и никто, никогда не имеет права указывать тебе, что здесь следует делать. Хорошо? - Да, мам, - улыбнувшись в ответ, согласно замахал головой Блейз, наслаждаясь тем, как ласково рука матери гладит его по щеке, как приятно щекочут лицо кончики длинных шелковистых волос. - Мне жаль, что тебе приходится пройти через всё это, но так нужно. Я обещаю тебе, Блейз, что ни один из тех, кто будет появляться в этом доме, не задержится в нём надолго…