Игроки

Лиза проснулась от ощущения настойчивого поглаживания пальцами по щеке, ещё несколько минут просто наслаждаясь этими тёплыми приятными прикосновениями, прежде чем получилось неимоверным усилием воли поднять потяжелевшие, распухшие как после долгих слёз веки. Он улыбался слегка смущённо, разглядывая её лицо, другой рукой крепко прижимая к себе, и, повинуясь странному чувству нереальности происходящего, она крепко зажмурила глаза и снова открыла их, убедившись таким образом, что всё происходящее сейчас не один из фантастических желанных снов. - Уже заканчивается завтрак, - непринуждённо и показательно спокойно заметил Забини, с точным расчётом на её чрезмерно эмоциональную реакцию, проявления которой каждый раз неизменно забавляли и умиляли его. Вот и теперь через минуту, потраченную на осознание смысла сказанных им слов, глаза девушки испуганно округлились и она буквально подпрыгнула на месте, в панике озираясь по сторонам, судорожно прижимая к груди ткань, предательски сползавшую вниз и грозящую вот-вот оставить обнажённой. Перед ним сразу всплыло воспоминание о том, как её пальцы так же отчаянно цеплялись за край обмотанного вокруг тела полотенца в Кабаньей голове, не позволяя ему упасть, как щёки вспыхивали от алого румянца смущения. - Завтрак? Почему ты не разбудил меня раньше? – спросила она, удивляясь непринуждённости с которой Блейз продолжал лежать, никак не реагируя на все попытки сдвинуть его с места, чтобы подняться с дивана. Несколько раз неуклюже дёрнувшись, Турпин попробовала перелезть через него, но в то же мгновение была ловко остановлена и вновь обхвачена руками. Ей не оставалось ничего иного, кроме как тяжело вздохнуть и расслабиться, отдаваясь на волю тёплых объятий, потому что можно было найти силы вырваться из них, но вот желание… - Я и сам только проснулся, Лиз. И уже не вижу смысла никуда спешить, - со смешком заметил он, привлекая её к себе и целуя, испытывая странную и разрывающую изнутри смесь захватывающей тело страсти и переполняющей разум нежности, переходящей в сдавленный шёпот имени, каких-то слов, частей фраз, прерывавших напористые движения губ, вылетавших прямо в широко раскрытый рот. Ему хотелось сказать ей так много, повторить «ты моя» ещё сотни, тысячи раз, пока это не останется единственной мыслью, не отпечатается как от зачарованного пера кровавой раной на коже, не станет ритмом быстро бьющегося сердца; продолжать говорить, как сильно хочет, обещать и угрожать не отпускать от себя никогда и ни за что, привязать навечно. Он хотел снова напугать её, привести в смятение своей напористостью, вынудить пойти на попятную, впопыхах убегать подальше от той опасности, что нёс в себе, не желая больше скрывать это, демонстративно выставляя напоказ. Ему было бы проще, реши она уйти сейчас, возьми паузу, попроси время подумать, потому что соблазн полностью открыться так велик, невыносим, болезненно приятен; казалось, вся правда о нём, его ненормальной семье, странных отношениях с Ноттом уже крутилась на кончике языка, ощущаемая на вкус, так старательно слизываемая ей. Впервые распахнув душу, он боялся оказаться высмеян, предан, растоптан жестокостью и безразличием, обманувшись на её счёт, но просто не мог и дальше молчать. Судя по тому, с какой ненавистью её пальцы сжимали его волосы, сильно оттягивая, вскользь задевая вчерашнюю рану, отдающуюся жжением по всему затылку; как открыто и бесстыдно она раздвигала ноги, выгибалась всем телом, извивалась, приподнимала бёдра, нещадно сминая и скидывая в сторону разделявший их плед; судя по тому, как быстро возбуждалась вместо ожидаемого смущения, вполне логичного страха, попыток замедлить, остановить разгоравшуюся в нём животную агрессию, - им будет невыносимо тяжело и бесконечно интересно друг с другом. - Мы потрясающими темпами приближаемся к отчислению из Хогвартса! - с искренним весельем воскликнул Забини, резко оторвавшись от неё и поспешно поднимаясь с дивана, стараясь не замечать удивлённый и, кажется, обиженный взгляд, направленный себе в спину. Его уровень самоконтроля и способности разумно мыслить стремительно упал к нулю и медленно переползал в отрицательное значение, а значит было не лучшее время для очередной самонадеянной попытки трахнуть её. Достаточно с него вчерашнего минутного позора в том коридоре. - Не разделяю твоей радости. Хотя бы тебе стоит исправно посещать занятия, пока… - она замолчала, вытянув вперёд руку и коснувшись его затылка, где густые чёрные волосы были склеены чем-то, при ближайшем рассмотрении оказавшимся засохшей кровью, источник которой не сложно было обнаружить тут же, под небольшой бордовой корочкой. – Что это, Блейз? - Напоминание о том, настолько жестоки могут быть женщины, если открываешь им свои чувства, - шутливо протянул он, быстро застегнув до безобразия смятую рубашку прежде чем встать с дивана и обернуться к ней, застывшей в задумчивости, нервно покусывающей нижнюю губу и до сих пор упрямо прижимающей к себе край мантии, скрывающей грудь от его взгляда. – Лиза, я не умираю. Это просто обычный маленький ушиб, о котором даже думать не стоит. А ты слишком переживаешь для девушки, которая только вчера говорила, что убила бы меня… - Ох, Мерлин, заткнись, - закатив глаза в ответ на очередную вполне удачную попытку задеть за живое, Турпин свободной рукой схватила лежащую рядом подушку и кинула в самодовольно улыбающегося слизеринца, с лёгкостью поймавшего её и ловким броском тут же вернувшего на прежнее место. – Ты невыносим. - Не отрицаю, - согласно кивнул Блейз. - Ты ни на секунду не можешь оставить эти свои ехидные шуточки, когда я пытаюсь поговорить о чём-то серьёзном, - распалялась она, испытывая желание наброситься на него прямо сейчас и снова укусить, хоть немного сбить спесь, заставить исчезнуть с лица эту широкую счастливую улыбку. Жаль только, нет ни единого шанса тут же не кинуться искупать свою вину, зализывая вновь нанесённую рану, а им и правда следовало бы уже показаться на глаза однокурсникам и преподавателям, пока их не начали разыскивать по всей школе. - Ни на секунду не могу оставить, - покорно повторил он, специально провоцируя на необдуманные слова или действия, с нетерпением ожидая конца гневной тирады. - Вместо того, чтобы постоянно цепляться к отдельным словам, ты бы мог просто почаще прислушиваться к тому, что я пытаюсь сказать тебе, - она всплеснула руками от негодования, на мгновение забывшись, и мантия тут же рухнула вниз, ей на колени, оставив обнажённой. - Мог бы прислушиваться, - не отступая от собственной забавной игры вторил ей Забини, уже не вдумываясь в смысл произносимых слов, не отрывая пожирающий заживо взгляд от голой груди. Он почти облизнулся, закусил губу от разочарования, когда после раздавшегося сдавленного испуганного возгласа её руки быстро вернули тёмную ткань на прежнее место, закрыв столь будоражащий вид. Хвати ему сил всё же поднять глаза чуть выше, наверняка бы удалось заметить промелькнувшую на губах девушки улыбку торжества. - А ещё тебе бы стоило отвернуться, пока я оденусь, - на одном дыхании выпалила она, ожидая его реакции. - Стоило бы от… что? – в недоумении переспросил он, наконец заметив её ехидную ухмылку, выражавшую наслаждение от только что одержанной над ним лёгкой, быстрой, неоспоримой победы, долгожданной и предсказуемо наступившей спустя столько недель её непрекращающихся попыток сравняться, перенять все его привычки, подстроиться под особенности поведения, впитать в себя образ мыслей, распознать уязвимые места. Ей ничего не стоило выигрывать снова и снова именно теперь, когда открылась главная, роковая слабость – его чувства к Лиз, которыми у неё так ловко выходило пользоваться в своих интересах. - Твои методы не назовёшь честными, но от этого я восхищён ещё сильнее, - ухмыльнувшись, заметил Блейз, с теплотой и заботой глядя на неё, невинно хлопающую длинными ресницами, обрамляющими синеву хитро поблёскивающих глаз. Вопреки обычной злости или раздражению, приходящим вслед за осознанием факта, что кому-то удалось его одурачить, проигрывать ей было приятно. Его переполняла гордость за неё, оказавшуюся талантливой, усердной, вдумчивой ученицей, способной на отлично усвоить все пройденные уроки и при этом привнести что-то неуловимо обаятельное от себя. - Не понимаю, о чём ты говоришь, Блейз. Но всё ещё жду, когда ты отвернёшься, - показательно подтянув мантию повыше к шее, как ни в чём не бывало пробормотала Турпин, выжидающе смотря на удивлённо приподнявшего бровь парня. Закатив глаза и обречённо вздохнув, он всё же соизволил повернуться к ней спиной, и спустя секунду на её лице снова появилась счастливая и довольная улыбка, так усердно скрываемая в ходе немого противостояния их притворно непринуждённых взглядов. - Странно, почему мне можно смотреть, как ты раздеваешься, но нельзя видеть, как одеваешься? - Не выдержав звучавшую в его голосе насмешку, она ещё раз бросила в него подушку, на этот раз достигнувшую цели и ударившуюся прямо в спину. Раздался лёгкий смешок, оставленный без должного внимания, а зря, ведь подняв с пола свою блузку и несколько раз перекрутив в руках, в спешке чуть не вывернув наизнанку прежде чем надеть, её взгляд случайно метнулся вверх, тут же наткнувшись на нагло ухмыляющегося Забини, стоявшего вполоборота и наблюдавшего за ней вопреки прозвучавшей ранее просьбе. – Теперь можешь бросить в меня своей одеждой, но вернуть её обратно я не обещаю. - Блейз, пожалуйста… - этот шёпот, жалобный, с надрывом и отчаянием, заставил его стушеваться и спустя мгновение покорно отвернуться, не издав больше ни звука. Она одевалась слишком быстро, из-за этого постоянно путая местами маленькие пуговицы, боясь снова заметить его внимание, непременно влекущее за собой ощущение отвратительной неуклюжести, забавной нелепости, уродливости её движений, всегда резких, нервных, лишённых той манящей грациозности, что присуща была многим сверстницам. Из любопытства и, конечно же, терзающей сердце ревности наблюдая за манерами Дафны Гринграсс, сложно было не заметить, с какой аристократической выдержкой она преподносила себя, изящно поправляла идеально лежащие волны светлых волос, умело заигрывала взглядом, элегантно и непринуждённо кокетничала даже общаясь с подругами; мило надувала губы, стреляла глазами, смеялась сдержанно и с достоинством, всегда выглядела так, словно готова была прямо сейчас попасть на первую полосу Ежедневного пророка. Лиза знала, что ей никогда не стать такой утончённой, самоуверенной стервой, не научиться играть роль идеальной представительницы древнего чистокровного рода, даже в самом деле являясь ей. По иронии судьбы, ни красота, ни стать, ни особенное очарование матери, до сих пор магнитом притягивающее внимание мужчин, не передалось по наследству, в отличие от склонности к почти беспричинным слезам, всегда некстати проявляющейся язвительности, а ещё способности поразительно долго терпеть оскорбления с отрешённым видом. Ей было противно понимать, что в гипотетическом противостоянии с Гринграсс не удалось бы одержать победу ни в одной категории, уступив и во внешности, и в умении преподнести себя, и в воспитании; а с недавних пор, судя по тем косым, презрительным или насмешливым взглядам, странным улыбкам и перешёптываниям за спиной, что приходилось теперь замечать передвигаясь по Хогвартсу, Турпин с позором бы проиграла сопернице и по части репутации. И если удавалось упрямо не замечать все пересуды учеников о странном выборе Блейза, сменившего шикарную блондинку на невзрачную и неприметную девушку, то откинуть от себя мысли о том, не жалеет ли он сам о подобном поспешном решении, никак не выходило. Он вслушивался в еле уловимый шелест одежды за своей спиной, пока перед глазами так и стоял вид тонких пальцев, быстро застёгивающих приятную на ощупь атласную блузку, так ярко выделяющуюся среди привычного белоснежного хлопка школьной формы, аккуратно заправляющих полы блузки под пояс юбки, не раз смятой его руками за последние сутки. Эти отточенные годами, ловкие и умелые движения представали в воображении настолько ясно и чётко, будто он и не отворачивался вовсе, продолжая смотреть и любоваться ею. Внезапно она прижалась к его спине, обвила руками талию, обнимая с той непосредственностью, подкупающей искренностью, которую невозможно было бы продумать, просчитать, изобразить даже самой убедительной актрисе. Забини развернулся, обнимая в ответ, со всей силы сдавливая её тонкое, невесомо-хрупкое тело вдруг начавшими дрожать руками, принялся остервенело целовать тёмную макушку, отчего-то с невыносимой грустью подумав, что у них осталось совсем немного времени насладиться обоюдной нежностью. Ему было стыдно за свою слабость, страшно от вихря захватывающих целиком чувств, волнительно в самых желанных объятиях мира, но ни один звук не смог сорваться с онемевших губ, когда в мыслях десятки, сотни, тысячи раз крутилось только одно навязчивое признание. Я так сильно тебя люблю. *** Турпин влетела в спальню девочек под настойчивую трель звонка, извещавшего студентов об окончании первого урока. Дверь, ведущая в комнату, с громким хлопком ударилась о стену и, отскочив от неё, закрылась за спиной ничего не замечающей девушки, на ходу стягивающей с себя мантию. Ей нужно было поторопиться, чтобы успеть за ближайший час переодеться и привести себя в порядок, не имея больше возможности помочь себе с помощью магии, а это значительно осложняло поставленную задачу. Для неё стало неприятным открытием, как легко мнётся школьная форма, при этом наотрез отказываясь выпрямляться без специальных чар, а ещё сколько времени необходимо, чтобы сами собой высохли длинные волосы. Они с Блейзом договорились встретиться сразу после следующего урока и вместе отправиться на обед, во время которого необходимо будет убедиться, что Драко примет свою порцию зелья. Сегодня вечером стоило начать осуществление задуманного ими плана, впервые побывав в его снах, обеспечив ночь, полную замысловатых кошмаров, медленно сводящих с ума, не покидающих мысли даже днём, разъедающих реальность мучительными образами. Большую часть своей жизни ей приходилось страдать от странных, изматывающих сновидений, а теперь выпадала прекрасная возможность поделиться ими с заносчивым Малфоем, утянув вслед за собой в этот ад. Уже успев расстегнуть блузку и ухватиться руками за её края, намереваясь снять и вслед за мантией бросить на свою кровать, Турпин услышала странный скрип и замерла, испуганно оглядываясь по сторонам. Дверь в ванную комнату распахнулась и ей навстречу вышла Менди, продолжая увлечённо что-то втирать во влажные волосы, копной упругих спиралей рассыпавшихся по плечам. Прошло несколько минут, прежде чем Броклхёрст подняла голову и вздрогнула, встретившись взглядом со своей бывшей подругой, явно не ожидая застать ту в спальне. Они молча уставились друг на друга, пытаясь подобрать хоть одно подходящее выражение для начала диалога, но на ум не приходило ничего, кроме взаимных упрёков или оскорблений. Пользуясь обоюдным замешательством и вовремя заметив, как рот Менди начал приоткрываться, готовясь извергнуть из себя очередные претензии, Лиз стремительно прошмыгнула мимо однокурсницы внутрь ванной, тут же захлопнув дверь и закрывшись на замок, издав нервный смешок. Ей ничего не стоило сохранять спокойствие глядя в болотные глаза Нотта, душившего, избивавшего, обещавшего скорую ужасную смерть, оставаться хладнокровной после его продуманного безжалостного убийства, но вдруг становилось страшно остаться наедине, вступить в пререкания с той, которую много лет кряду считала лучшей подругой. Почему? Не хотелось признавать, как слепа она была, в какой-то момент действительно проверив в искреннюю дружбу между ними? Невыносимо становилось терпеть зудящее внутри чувство вины за то, что оказалась не многим лучше, с первым же серьёзным конфликтом отрекшись от человека, не желая признавать свои слабости и ошибки? И с Блейзом она вела себя точно так же, предпочитая отвернуться, сбежать, бросить его вопреки разрывающей на части боли, лишь бы не открываться, не произносить и слова правды, продолжать молчать и глотать собственные слёзы… Выйдя из ванной, она к своему удивлению снова застала Менди в спальне, неторопливо собирающую в сумку необходимые для следующих занятий учебники и конспекты и, судя по не свойственной ей медлительности движений, специально ожидающую здесь их встречи. Лиза слегка улыбнулась, подумав как вовремя только что тщательно изучила своё тело на отсутствие синяков, способных быть замеченными кем-нибудь из однокурсниц и выглядевших бы подозрительно. Теперь, вынужденно переодеваясь перед исподтишка разглядывающим взором Броклхёрст, достаточно спрятать только следы от внушительного кровоподтёка на животе. - Ты решила вообще больше не ночевать в спальне? – с вызовом спросила Менди, развернувшись к подруге и скрестив руки на груди. Её губы надулись, сложившись таким образом, будто с них вот-вот должно было слететь громкое «у», брови нахмурились, сдвинувшись к переносице и положив еле заметную морщинку вдоль лба. Кажется, подобное выражение лица было призвано обозначить нанесённую ей нестерпимую обиду, коих по примерным подсчётам набиралось примерно по пятнадцать за месяц. - А ты уже успела соскучиться? – парировала Лиза, как раз успев надеть брюки и накинуть на себя рубашку, прикрыв живот, чтобы иметь возможность развернуться и послать однокурснице ехидную усмешку. – Как думаешь, Менди, может не стоит обсуждать человека при нём же, даже не проверив, спит ли он? Или, раз уж тяга к выплёскиванию своей желчи настолько велика, имело бы смысл просто сказать мне всё в лицо, а не мерзко перешёптываться по углам? Ну, давай, расскажи мне подробнее про то, как нелепо мы смотримся вместе с Блейзом и что я не в его вкусе. Глаза Броклхёрст чуть округлились от удивления и, судя по долгому, напряжённому молчанию и выражению пойманного с поличным преступника на миловидном округлом лице, она пыталась сообразить даже не что возразить на прозвучавшие сейчас обвинения, а скорее какой именно из многочисленных разговоров с подробным смакованием личной жизни бывшей подруги той однажды удалось услышать. - Все говорят об этом, Лиза. Не надо переносить на меня свои проблемы, - повыше вздёрнув нос, бросилась в атаку Менди, решив разыграть свою коронную партию, в ходе которой неизменно виноватым оказывалось жестокое и равнодушное к её переживаниям общество, не желающие понять и поддержать подруги, суровые нормы поведения, навязанные ей, несчастной и ведомой жертве, родителями, профессорами, да вообще любыми людьми более старшего поколения. Восхитительно, с каким запалом удавалось пуститься в жалость к себе, искренне разыгрывать невинную овечку раз за разом, всем аргументам оппонента противопоставляя лишь отрепетированный взгляд глубоко несчастной, загнанной в угол жертвы. - Вот видишь, Менди, теперь ты для меня тоже часть «всех», не более того. Не понимаю, на что ты можешь обижаться, - пожала плечами Лиз, лишь покачав головой на вдруг раздавшееся напротив жалобное хлюпанье носом. Это тоже было предсказуемо: не сумев как следует укусить противника и впрыснуть в него свой яд, следующим тактическим ходом было непременно сыграть на жалости и чувстве вины, благо и того, и другого у Турпин всегда было в избытке. – Хватит. Мне не нравится выяснять отношения, давай лучше и дальше делать вид, будто мы лишь смутно знакомы. - Конечно, теперь ты дружишь с Падмой, да? – злобно протянула Менди, сверкнув глазами и мерзко ухмыляясь. – Хотя мы все тебя покрываем, а ведь если кто-нибудь узнает, что вы с Забини постоянно где-то пропадаете ночами, вам мало не покажется… - Если кто-нибудь узнает? Ты имела в виду, если ты пойдёшь и нажалуешься? – хмыкнула Лиза, делая один шаг ближе к подруге, чем, кажется, умудрилась слегка напугать, вынудив снова нахмуриться и попятиться назад, тут же упираясь ногами в свою кровать. Удивительно, как быстро ей удалось перенять у Забини манеру последовательного запугивания, неторопливого, начинающегося с тщательного исключения всех возможных путей отступления, переходящего в нагнетание обстановки и оканчивающегося быстрым, выверенными прыжком хищника вперёд, на уже смирившуюся жертву. - Зачем жаловаться? Ты знаешь, какие слухи про тебя ходят последние пару дней? И распространяют их за слизеринским столом, не за нашим, - Менди передёрнула плечами, смахивая с себя непонятно откуда взявшийся налёт страха перед однокурсницей, стоящей напротив с непривычно уверенным и напористым выражением лица. Она снова задрала нос повыше, тряхнув копной волос, сладкий запах от которых тут же разнёсся по всей комнате, и заметно надулась, не увидев должной реакции на свои слова. – Удивительно, Лиза, как легко тебе оказалось заморочить голову. Ты единственная отказываешься замечать, как легко Забини поссорил тебя со всеми, изолировал от тех людей, кто бы мог попытаться открыть тебе глаза, как он медленно тебя уничтожает, но вместо этого ты… - Закрой рот, Менди, - резко рыкнула Лиза, отчего Броклхёрст вновь испуганно дёрнулась, уставившись на неё с удивлением, не ожидая получить такой отпор и ещё не успев догадаться, что своими словами попала точно в цель, бесцеремонно раздирая только начавшие затягиваться раны. – Блейз здесь не при чём, дело ведь вовсе не в нём. Окажись на его месте кто угодно другой, ты бы так же бесилась, что теперь не к тебе привязано всё моё внимание, не так ли? А кто молчал, когда меня оскорблял Корнер, когда бросалась очередными гадостями Мораг, кто обсуждал за спиной, когда мне нужна была поддержка и дружеское плечо? Это всё ты, Менди. Турпин ещё минуту ожидала ответа, хоть какой-нибудь реакции, но за всё это время заметила лишь как губы подруги надулись ещё сильнее, придавая лицу забавное, карикатурное выражение. Грустно усмехнувшись, она отвернулась и принялась собирать сумку, полна решимости сразу после обеда отправиться на Маггловедение, скорее всего единственный из всех предметов в школе, который действительно может пригодиться в будущем. Как бы не хотелось храбриться или же просто упрямо игнорировать собственные проблемы, завтра будет неделя, как магия полностью ушла, а значит пора перестать надеяться на её чудесное возвращение и начинать готовиться к жизни в роли сквиба или и вовсе маггла. - Неужели ты и правда веришь в искренность отношений с Забини? – раздался за её спиной тихий вопрос, десятком острых шипов вонзившийся в кожу, сдавивший горло до хрипоты, отозвавшийся быстро подступающими слезами. Потому что она ни раз сама спрашивала себя об этом, выходя к нему навстречу, бросаясь в объятия как в бездонную пропасть, с замиранием сердца ловя каждый вздох, каждый взгляд, каждое слетающее с любимых губ слово. Потому что у неё не было ни единой возможности ответить и спустя секунду не передумать, не начать снова сомневаться, вспоминать, взвешивать всё сказанное и случившееся между ними. - А ты веришь в искренность отношений с Корнером? – через плечо бросила в ответ Лиз и, наспех закинув в сумку несколько чистых пергаментов, поспешила покинуть спальню, меньше всего желая демонстрировать свои настоящие эмоции, наверняка слишком открыто читавшиеся сейчас на её лице. Она знала, что ещё слишком рано выходить из башни, ведь до оговоренного времени встречи с Забини оставалось ещё почти двадцать минут, к тому же её волосы всё ещё были влажными после душа и это наверняка выглядело если не подозрительно, то просто очень странно, но оставаться дальше в спальне казалось невыносимым. Медленно спустившись по лестнице в общую гостиную в надежде хоть недолго подождать там, заодно отогревшись около камина, она в последний момент успела отклониться от несущегося мимо Терри, на ходу искавшего что-то в сумке, а потому не смотревшего под ноги. Смерив пробурчавшего невнятные извинения однокурсника злым взглядом, попыталась обогнуть его, снова чуть не врезавшись в резко остановившегося на полпути парня. - Прости Лиз, я сегодня образец рассеянности, - дружелюбно отозвался Бут, картинно-демонстративным жестом приглашая её пройти к выходу первой. Отчего-то стушевавшись, Турпин быстро откинула идею остаться в гостиной и действительно направилась вместе с однокурсником, с наигранной галантностью придержавшим перед ней дверь. – Только после тебя. К её огромному удивлению, Блейз уже ждал в коридоре, став невольным свидетелем разыгрываемого у прохода короткого спектакля. Его глаза предостерегающе сузились, настороженно наблюдая за Терри, как ни в чём не бывало прошедшим мимо и будто вовсе не заметившим присутствие и уж тем более внимание слизеринца; следом взгляд вперился в Лиз, чуть смутившуюся и отчего-то испытывающую острое чувство вины перед ним. В этот момент ей вспомнились слова Менди, может быть имеющие намного больше истины, чем этого хотелось: он ведь и правда сделал всё, чтобы она осталась в одиночестве. - Ты очень быстро, - сдавленно пробормотала Турпин, подходя к нему с опаской, ожидая злорадного комментария или, может быть, целой сцены ревности и злости, наподобие случившейся между ними позавчера, после вполне невинного вопроса про Корнера. Но он только приобнял её, поцеловал в висок и неторопливо погладил по голове, словно мог прочитать проносящиеся в голове панические мысли и хотел успокоить. - Я надеюсь, ты сейчас не о случившемся вчера в коридоре, - со смешком заметил Забини, отстраняясь и тут же доставая волшебную палочку. Не дожидаясь просьбы, уже спустя пару мгновений с помощью заклинания он сделал её волосы абсолютно сухими, ещё раз быстро провёл по ним ладонью, не переставая улыбаться. - Нет, - ей показалось, будто сейчас красным от смущения стало не только всё лицо, но и тело, вплоть до самых кончиков пальцев. И как ему удавалось сохранять такую потрясающую невозмутимость, когда дело касалось столь щепетильных, откровенных тем; а ещё когда нужно было врать прямо в лицо или игнорировать только что услышанные оскорбления, задевавшие за живое, нацеленные прямиком в кровоточащие раны. Теперь, зная всего лишь малую часть правды о его жизни, всё внутри неё сжималось от тоски, стоило подумать, какой ценой он приобрёл все эти вызывающие восторг, удивление и даже зависть навыки. Мимо них быстро прошла Менди, демонстративно и надменно отвернувшись в другую сторону, всем своим видом желая показать, насколько не одобряет стоящую в проходе парочку. Лиз проводила её взглядом, странно скривившись в попытке ухмыльнуться, зато быстро забыла про услышанную только что пошлую шуточку, постепенно возвращаясь к своей привычной бледности. - Кажется, вы больше не подружки? – не скрывая своего удовольствия протянул Блейз, выждал несколько минут, достаточных чтобы рейвенкловка успела уйти достаточно далеко от них, прежде чем медленно двинуться в сторону Большого зала. С первых же дней затеянной игры он не переставал удивляться тому, как тихая, чрезмерно скрытная, вдумчивая и склонная к постоянному самоанализу Лиз находила общий язык со своей подругой, поверхностной, эгоцентричной и нарочно выставляющей всю свою жизнь напоказ. - Ты мог хотя бы попытаться скрыть радость от того, что у меня больше нет подруги, - раздражённо заметила Турпин, вновь и вновь отгоняя неприятное чувство сквозящего в его словах обмана, очередного тонко выстроенного расчёта, хитроумной западни, в которую она по глупости сама запрыгнула. После всего, что происходило между ними за последние недели, как можно было просто взять и довериться ему целиком и полностью, если не хватило и семнадцати лет, чтобы начать доверять себе? - И зачем тебе рядом нужна была эта обуза в лице Броклхёрст? Чтобы каждый раз, попадая в передрягу и ожидая помощи, видеть как она тебя предаёт? Судя по тому, как проявили себя Патил и Голдстейн, вот кто действительно готов встать на твою сторону в любой тяжёлой ситуации. Жизнь сама расставила всех по местам, Лиза, нет смысла переживать из-за этого, - под конец проникновенной речи тон его голоса стал мягким и обволакивающим, как и всегда оказывающим на неё необъяснимо успокаивающее действие, напоминавшее транс, когда не хватает сил сопротивляться происходящему и ты просто плывёшь по буйному течению, стремительно несущему к неизвестности. – И потом, в свете последних происходящих событий, свои настоящие переживания ты всё равно сможешь доверить только мне. Вряд ли хоть одной своей подружке ты могла бы рассказать всю правду… - А рассказывать о том, какой мерзавец этот Забини, я тоже должна тебе? – она покачала головой, тут же пожалев о сказанном. На самом деле, независимо от отношений со своими подругами ей бы никогда не захотелось поделиться ни с одной из них своими чувствами, выплакать накопившиеся обиды, рассказать про свои сомнения. Держать всё в себе, вот единственное правильное решение, вот чему её всегда учили. Не спрашивать лишнего, не рассказывать ничего о себе, держать дистанцию от людей вокруг, не допускать чрезмерных эмоций и привязанности, тщательно и осторожно подбирать слова, контролировать поступки и магию, а главное – не быть собой. Никогда, ни за что, ни при каких условиях не позволять никому увидеть себя настоящую, странную, неправильную, страшную в собственных извращённых фантазиях. Она почти нарушила все запреты родителей, почти переступила черту, за пределами которой лежало их разочарование. - Почему бы и нет, - его задорный смех вывел из оцепенения собственных гнетущих мыслей, заставив её слегка улыбнуться в ответ. – Знаешь, Лиза, может быть это хоть отчасти помогло бы нам избежать тех ошибок, которые неизменно влечёт за собой твоё молчание или моя склонность ко лжи. И если я и произвожу впечатление… или кажусь… в общем, я и сам знаю, как часто совершаю неправильные поступки, так что твоя откровенность вряд ли сможет меня удивить или обидеть, если ты этого вдруг боишься. - Блейз, я... Я на самом деле… «Считаю тебя идеальным,» - хотела сказать Турпин, сильнее сжав его горячую ладонь, в смятении пробегая взглядом по образцово красивому профилю, длинным чёрным ресницам, смущённой улыбке на чувственно очерченных губах, достойных стать предметом зависти даже для многих девушек. Он был прекрасен внешне, восхитителен в своей дикой, необузданной ярости, приносившей ей столько боли, так притягателен в ледяной непроницаемости, в маске равнодушия ко всему миру; он был до отчаяния невинен в моменты откровенности, неожиданно вылетающих признаний в собственных слабостях и грехах, желаем до дрожи во всём теле в собственной страсти, сносящей всё на своём пути. Она и представить себе раньше не могла, что возможно так абсолютно любить кого-то. *** - Мы можем идти немного помедленнее? – смущённо попросила Лиза, пока они преодолевали сводчатую арку, предшествующую холлу с лестницами. Обед уже подходил к концу, их стремительно нагоняли и огибали расходящиеся по замку ученики, почти подхватывая в сплошной поток, вынуждая двигаться всё быстрее, прижиматься к стене из опасения оказаться сбитыми с ног очередной компанией шустро несущихся мимо мальчишек. Поймав на себе настороженный взгляд чёрных глаз, только натянуто улыбнулась, чувствуя свою вину в этих неуместных, не первый раз срывающих их планы приступах тошноты. – Мне нехорошо… - Пойдём, где-то здесь есть закрытый туалет, - шепнул Забини, резко развернувшись, бесцеремонно растолкал группу громко перекрикивающихся младшекурсников и потащил её за собой в один из ближайших проходов. Турпин покорно плелась вслед за ним, сначала стараясь дышать глубоко и размеренно, даже приоткрыв рот, потом, напротив, крепко сжала губы, пытаясь проглотить стоящий в горле неприятный комок, горечью отдававшийся на языке. Только перед началом обеда они обсуждали, как важно теперь максимальное количество времени проводить на виду, исправно посещая занятия и присутствуя в Большом зале на всех приёмах пищи, ожидая пока хоть немного поутихнут многочисленные слухи и домыслы относительно почти полного их исчезновения; и вот, вместо запланированных Маггловедения у неё и Колдомедицины для парня, приходилось вновь спешить в укромное место, позабыв о всех предосторожностях. К тому моменту, как он одним толчком распахнул перед ней дверь с изрядно выцветшей табличкой «туалет не работает», галантно пропуская вперёд, всё тело уже мелко дрожало, покрывшись холодной испариной, и каждое движение давалось через силу, словно приходилось шевелиться под плотной коркой льда, жёстким панцирем покрывшим кожу. Нужно было терпеть, заставлять себя быть сильной, когда хотелось рухнуть прямо среди коридора, плакать от жалости, безвыходности вновь и вновь повторяющегося кошмара. - Подожди меня здесь, - еле шевеля пересохшими губами сказала Лиз, ухватившись ладонью за дверной косяк, взглядом скользя по устилавшему стены и пол кафелю, настолько белоснежному даже под царившим в комнате серым сумраком, что до боли резало глаза. Она намеренно избегала смотреть на Блейза, впервые испытывая злость от его немого участия, показательного сопереживания, той помощи, которая неизменно заставляла чувствовать собственную вину, сгорать от стыда перед ним, натворившим всё это. Хотелось одёрнуть его, влепить оплеуху, рассказать о ненависти, жгучей и ледяной, пульсирующей в висках, покусывающей и щипающей тело, а потом рассыпающейся крупицами предчувствия чего-то волнующего, будоражащего, отвратительно и неправильно возбуждающего. - И не подумаю, - его голос эхом разнёсся по пустой комнате, звонкой вибрацией пройдясь по висящим на стенах зеркалам, пока руки уверенно подталкивали её к ближайшей раковине. Они оба знали, что случится дальше, на этот раз не питая иллюзий и не пытаясь оттянуть неизбежное на очередные несколько часов. Лиз со всей силы вцепились пальцами в железный край, ощущая как кожу царапают куски нещадно облезающей белой краски, толстым слоем покрывавшей все безлико-убогие раковины. Ей проще было сосредоточиться на этом раздражающем покалывании, специально елозить рукой, соскребая осыпающуюся ржавчину, лишь бы отвлечься от идущего изнутри спазма, раздувшего живот, проскочившего через грудь, почти разорвавшего напряжённую шею, наполнившего рот солоноватой жидкостью, выливавшейся сплошным потоком и оставляющей вместо себя пугающую пустоту. Оставались только две размытые границы онемевшего, словно полностью обескровленного только что тела: лежащая на животе ладонь, невыносимо обжигающая теплом даже сквозь одежду, и кулак, плотно обхватывающий волосы на затылке. Почти захлебнувшись, она испуганно хватала ртом воздух, закашливалась и хрипела, безуспешно пытаясь восстановить ровное дыхание. Сейчас как никогда хотелось заплакать, но ничего не выходило, лишь в носу неприятно свербело от чуть уловимого запаха крови. В начале каждого такого приступа её охватывал по-настоящему животный ужас, первобытный, обусловленный инстинктами страх смерти, казавшейся настолько вероятной, физически ощутимой в неестественно выгибающемся теле, что хотелось ухватиться за любую возможность выжить, вынести это любой ценой. Но в конце, вымученная и опустошённая, не понимающая причин происходящего, а потому теряющая всякую надежду на избавление от кошмара, она готова была молить, лишь бы скорее умереть. Осмелившись открыть глаза, Турпин растерянно оглядывала забрызганные красными каплями края раковины, почти рассмеявшись от собственной извращённой мысли о том, насколько эстетически прекрасной казалась кровь на белой поверхности, играя на контрасте, медленно скатываясь вниз, расползаясь по чёрной паутине трещин от краски, заполняя их собою; она вспомнила казавшиеся совсем бордовыми от тусклого вечернего света пятна на застиранной простыне в трактире, растекавшуюся вокруг тела невинной девочки горячую жидкость, насквозь пропитывающую стремительно таящий снег. Губы, вернувшие свой былой цвет, лёгкий румянец на щеках, - эти призывно алые пятна на белоснежной коже лица привлекали его внимание, выделялись своей противоречивостью, неосознанно заставляя смотреть снова и снова, когда так хотелось к ним прикоснуться. Ему не должно было нравиться происходящее, но вопреки всем нормам нравилось, безумно нравилось, восхищало до дрожи возбуждения. Хотелось прижаться ещё ближе, врасти внутрь неё всем телом, так же сжимать край раковины до белеющих костяшек на пальцах, наклоняться и выгибаться в напряжённой спине, безвольно повесить голову, рассматривая следы собственной крови. Он хотел чувствовать её, раствориться в каждом мимолётном ощущении, испытать отчаяние, прожить вместе, вместо неё эту боль, наконец-то понять, что именно она испытывает сейчас. Любовь или ненависть? Может ли хоть один из них вообще отличить эти чувства? Лиза почувствовала, как его подбородок опустился на плечо, услышала шумное, глубокое дыхание совсем рядом, а вылетавший из его рта горячий воздух вскользь опалял шею, согревая заледеневшую кожу и вызывая пробегавшие по телу мурашки. Она подняла глаза, тут же встретившись с ним взглядом в отражении висящего над раковиной зеркала. Блейз смотрел на неё через помутневшую по краям стеклянную поверхность, разглядывал внимательно, изучал каждую чёрточку лица, словно видел впервые и наверняка хотел запомнить наизусть, отпечатать в глубинах памяти до мельчайших подробностей. Кулак разжался, позволив тёмным волосам свободно рассыпаться по плечам, и тут же его указательный палец медленно провёл по нижней губе, собрал оставшуюся в уголке рта красноватую каплю и растёр между пальцами. - Я сделал это с тобой? – голос стал низким, волнующие хриплым, совсем как тогда, когда он спрашивал нравится ли ей сидя на кровати в мерзком трактире; её бросило в жар от этой хрипотцы, его замедленных как во сне движений, терпкого аромата смуглой кожи, затягивающего собой всё пространство вокруг, с лёгкостью перебивающего запахи крови и желчи, даже ненависти и безумия, сочившихся во взгляде. Его глаза, нечеловечески чёрные, давно слившиеся в одно целое с настоящей тьмой, пропитавшиеся ею и вобравшие в себя без остатка, смотрели безотрывно, завлекали в дьявольскую ловушку, засасывали в недра ада, развернувшегося внутри него, захватившего душу, пугающего неизвестностью и обещавшего открыть неведомые раньше границы реальности. И она смело ныряла в эти тёмные глубины, готовясь принять и понять всё, что могла там увидеть. Жизнь почти остановилась вокруг них, даря возможность прочувствовать каждый оттенок эмоции, успевающий мелькнуть в небывало длинном отрезке времени между двумя последовательными ударами сердца, казавшимися громкими настолько, что эхом разносились по всем огромным пространствам вымершего замка. Где-то рядом с ними из заржавевшего крана сорвалась капля воды, в полёте рассекая сгустившийся воздух, а потом со звонким стуком разбилась вдребезги о железную поверхность раковины. Складки её мантии с тихим шуршащим звуком соприкоснулись друг с другом, немедленно отреагировав на еле ощутимое движение тела. - Да, - прошептала она в ответ спустя мучительную вечность и могла поклясться, что успела увидеть, как он хищно улыбнулся, давно ожидая этого признания. Забини резко развернул её к себе лицом, наклонился ниже, почти соприкасаясь кончиками носа, находясь в такой близости, что удалось отчётливо услышать как он облизнул свои губы, вновь заглядывая в глаза, словно надеясь найти в них ответы на все свои вопросы. Он тонул. Ощущал, как толщи иссиня-чёрной воды накрывают с головой, нагло распоряжаются его телом, погружая всё ниже ко дну, швыряя из стороны в сторону, отдавая во власть бушующих беспощадных волн, вынуждая смиренно ожидать своей смерти. Единственное, чего ему невыносимо хотелось в этой странной агонии – скорее захлебнуться, попробовать на вкус солёный океан, бескрайними просторами разливавшийся прямо перед глазами. Поэтому Блейз водил языком по её губам, облизывая их, мягкие и чуть шероховатые на ощупь, с упоением вылизывал её рот, сходя с ума от столь желанного привкуса крови, жадно глотал солоноватую слюну, выпивая всё, что сейчас мог забрать у неё. Он так отчаянно желал пометить её, сделать полностью своей, подчинить. Прижимался ближе, прикасался к каждой клеточке тела, специально оставляя на бледной тонкой коже свой запах, проникнувший насквозь, въевшийся в неё вплоть до мяса; обманом надел на палец кольцо, не позволившее бы сбежать, привязавшее к нему навечно. Он кончал внутрь неё, чувствуя собственную абсолютную власть, эйфорию оргазма помноженную на стучавшую в висках, бегущую по венам, пульсирующую внизу живота мысль о том, что поимел её, имел целиком и полностью, всю без остатка. Она принадлежала ему. А сейчас до одури хотелось взять что-нибудь себе, вобрать внутрь хоть одну её частичку, пусть даже те несколько капель горячей, прелестной крови, позволяющей ему ненадолго иметь с ней что-то общее, кроме одного на двоих безумия. Он просто так невыносимо захотел принадлежать ей. - Тебе было больно, Лиза? - его губы почти касались уха, оглушая этим еле различимым шёпотом, слишком громким дыханием; язык прошёлся по мочке, обвёл по кругу, играючи пару раз поддел маленькую серёжку. Турпин застонала, протянув тихое «да», то ли отвечая на его вопрос, то ли показывая как безобразно, отвратительно, неприкрыто хочет продолжения. Забини подхватил её и усадил на самый край раковины, опасно скрипнувшей под таким весом, прошёлся ладонями по бёдрам, приподнял колени, заставляя обвить его ногами, на секунду покачнувшись и испугавшись возможности снова рухнуть вместе с ним на пол. – Тебе наверняка было сильно больно. Покажи мне, как именно. - Как будто мир перестал существовать вокруг, оставшись лишь одной точкой боли внутри тела. И моя кровь наполняется ядом, разносит его повсюду, помогая медленно разъедать плоть, - её ногти прошлись по шее, надавливая, оцарапывая, сдирая кожу; ладони зарылись в короткие волосы, такие приятно жёсткие на ощупь и юрко выскальзывающие из-под пальцев, сжавших их со всей силы в яростной попытке удержать, нещадно выдирая, осознанно сдирая тонкую кровяную корочку с раны на его затылке хаотичными движениями. Всего этого было слишком мало, чтобы попытаться передать ту боль, что разрывала её в углу библиотеки, пока кулак пытался продавить насквозь тело, изнывающее от необъяснимого желания к собственному мучителю. - Словно мои кости превращаются в труху, рассыпаются прямо внутри меня, и я вся распадаюсь, разваливаюсь на куски, разлетаюсь мелкими осколками, опадаю под ноги чёрным пеплом, и меня нет, нет больше и словно не было никогдаааа, - быстро выскакивающие изо рта слова перешли в длинный стон, прерванный только его поцелуем, быстрыми, жадными движениями губ и языка, выдающими человека, пытающегося поймать последние мгновения удовольствия в лихорадке на самой грани смерти. Вот как нестерпимо она ненавидела, вот как могла показать это без гадких прикосновений мертвецки холодного Нотта, унесшего с собой в могилу выдранную в ту пятницу часть её треснувшей души. Если бы был хоть один способ отмотать время вспять, переиграть ту провальную партию, обнулить всё случившееся между ней и Блейзом и прожить это заново… Такой мягкий. Такой тёплый. Так близко к ней. Всё это так восхитительно. - Я хочу тебя, - он пытался распахнуть на ней мантию, стянуть с плеч, дрожащими от возбуждения пальцами нервно дёргая тяжёлую застёжку, никак не желавшую поддаваться. Кажется, всего несколько секунд оставалось до конца его терпения, позорного обрушения ранее крепкой стены самообладания, ни разу даже не покачнувшейся за много лет. До этих пор, когда Забини готов был в исступлении разрывать одежду, лишь бы иметь возможность хоть одним пальцем прикоснуться к голому телу, дотронуться до кожи, гладить, сжимать, обнимать. Всё, что угодно лишь бы добраться до неё прямо сейчас. - Терпи, Блейз. Ты должен терпеть, - Лиза на удивление проворно выдернула полы тщательно заправленной в брюки рубашки, тут же нырнув под неё, просто положив ладонь ему на живот, давая возможность замереть и привыкнуть к этому чувству, прежде чем пальцы начали стремительно пробегать вверх, гладить его грудь, ласкать горячее и крепкое тело, нависающее над ней исполинской статуей, грозящее подмять под себя, раздавить. Она слишком отчётливо помнила, насколько он тяжёлый, почти ощущала трепет от соприкосновения друг к другу их голой кожи, чувствовала как мышцы напрягаются, как каменеют обхватываемые ей сильные плечи, сокращаясь с резкими быстрыми толчками вглубь неё и расслабляясь в короткие интервалы между ними. С тех пор прошло всего три дня, а забыть такое не хватило бы и вечности. - Я хочу тебя, Лиза, - упрямо вторил он, пытаясь заглянуть ей в глаза, как зачарованный разглядывая лицо сильно помутневшим, рассеянным взглядом, выдававшим состояние полной потери контроля. Сжалившись, она убрала руку из-под рубашки, обхватила его за шею, позволив прижаться вплотную к себе, ощутить каждый изгиб тела, словно на них уже не было одежды. Слишком близко. Склонив голову набок, Турпин послушно подставляла шею под поцелуи, а сама раздвигала ноги ещё шире и бесстыдно тёрлась о него, двигалась вверх-вниз настолько быстро и интенсивно, насколько могла позволить это единственная точка опоры в виде хлипкой раковины, противный скрип которой оставался незамеченным за судорожными короткими стонами, изредка прерывавшими хриплое частое дыхание парня. Она сама еле сдерживалась, чтобы не застонать в полный голос, целуя его губы нежно и неторопливо, почти извиняясь за то, что собиралась сделать, о чём он сам попросил, что несомненно заслужил испытать в отместку за всю причинённую ей боль. Возбуждение было настолько сильным, стягивало низ живота, скручивало внутренности в плотный крепкий узел, и в какой-то момент эти простые, незамысловатые движения бёдрами, трение о его живот, вплотную прижавшийся ей между ног, начали вызывать короткие и хлёсткие волны неожиданного удовольствия, раскатывающиеся по разгорячённому телу. Это напугало её, заставило резко отстраниться, удивлённо и испуганно заглядывая в полуприкрытые от пьянящих ощущений тёмные глаза. Ей не хватало выдержки тянуть дальше, хотелось поддаться, скорее почувствовать всё в полной мере, вновь ощутить его внутри себя, получить обратно ту восхитительную наполненность, что так поразила в их первую близость, перебив и боль, и страх быть использованной и выброшенной. Вновь желая залезть ему под рубашку, с трудом остановив порыв начать как можно скорее стягивать с него одежду, Лиз скользнула ладонью вниз по его телу, случайно и неожиданно для них обоих коснулась твёрдого члена прямо через брюки. Они одновременно вздрогнули, как от удара, а Блейз быстро отстранился, еле сумев сохранить равновесие, смотря на неё с испугом и немым укором. - Тебе больно, Блейз? – сама не понимая, что творит, она вытянулась, чтобы доставать губами до уха, шептать те грязные, пропитанные злостью слова, идущие из глубины давно поддавшегося его очарованию тела. Вернуть ему заслуженную боль, вернуть испепеляющую ненависть, вернуть убивающую их любовь. – Почувствуй, каково это. Когда хочется кричать, прекратить это немедленно, прямо сейчас, но ничего не получается. Когда тебе невыносимо хочется жить и в ту же секунду скорее умереть, разрываясь от противоречия, от сладости и горести собственных чувств. Когда хочется орать от боли и тихо стонать от странного удовольствия. Лучше рая. Хуже ада. Это уничтожает тебя, но ты не можешь остановиться и единственное, что остаётся, это терпеть. Терпи эту боль, Блейз… - Я не могу, Лиза, не могу. Я хочу тебя, пожалуйста, я так сильно хочу… - его уже откровенно трясло и, вопреки всем словам и попыткам убедить себя успокоиться, Забини только снова прижимал её к себе, обхватив руками спину, в панике вцепившись пальцами в мантию. Он придвигался ближе, даже не пытаясь больше добраться до голого тела, теперь уже сам без стеснения тёрся об неё членом, в безумном порыве желая трахнуть прямо через одежду, отдаваясь на волю инстинктов и собственных тщательно заглушаемых воспоминаний, отдалённо знакомого уже чувства восхитительного трения о грубую ткань школьных брюк. Ещё несколько движений, всего несколько простых движений, как много лет назад… Она отодвигалась, опасно покачиваясь из стороны в сторону от слишком резких и неуклюжих попыток выскользнуть из его объятий, желая рассмеяться от собственной безграничной власти над ним, дрожащим и беспомощным, умоляющим о том, чего ей самой хотелось совсем не меньше. С его губ срывался страшный гортанный рык, стоило лишь поддразнить его стоном, бесконтрольно вырывавшимся при соприкосновении их извивающихся в попытке получить удовольствие тел, а потом внезапно отпрянуть, не позволив достичь желаемого. - Ты сможешь. Я помогу тебе, Блейз. Мы справимся с этим вместе, ты и я, - Лиз обхватила ладонями его лицо, призывая посмотреть на неё, растрёпанную, с ненормально красными губами и щеками, будто пропитанными кровью; заглянуть прямо в прелестно блестящие глаза, излучающие уверенность. Она верила в него безоговорочно, не сомневаясь ни на миг, считая способным на всё, достаточно сильным, мудрым, выдержанным, чтобы справиться с любым самым невозможным заданием. А разве мог он теперь быть другим, под этим полным доверия, надежды и обожания взглядом? Блейз пытался расслабиться, унять ноющее от предвкушения внезапно прерванного удовольствия тело, остудить охватывающую разум стремительными языками пламени злость от необходимости остановиться, когда до желаемого им конца оставалось лишь несколько постыдных движений. Только теперь ему удалось заметить, что её тоже сильно трясёт, а дыхание подозрительно сбилось, став поверхностным и рваным. Видимо, она не врала и не хитрила, обещая справиться с этим вместе с ним. Он помог ей встать на ноги и крепко обнял, пытаясь целиком охватить руками, закрыть и защитить от всего мира. Они ненормальные, неправильные, абсолютно чокнутые и это было так приятно, невообразимо волнительно – понимать всё без слов, разделять друг с другом одну игру на двоих, странные взгляды на жизнь, развратные желания, безумные увлечения, сумасшедшие порывы. Отныне он не одинок, найдя своё отражение в ней, понимавшей его мотивы и желания, как не выходило даже у него самого. Лиз стала той единственной, без оглядки и сомнений проживавшей с ним боль, страх, радость, страсть; она входила в его игры так непринуждённо и легко выходила из них победителем. Блейз знал, что даже если она выиграла сейчас, то в следующий раз победа обязательно будет на его стороне, хотя бы формально, потому что ни одного из них на самом деле больше не интересовала победа. Главное – сама игра, длинная и непредсказуемая, а приз они всегда разделят друг с другом.