Игроки

Глава 21. 3 декабря, вторник. Обед. Стараясь унять пожар, разгоревшийся внутри и целиком охвативший ослабевшие тела, они сели, прислонившись спинами к освежающе ледяному на ощупь кафелю, покрывающему стену, но уже спустя пару минут приятная прохлада перестала ощущаться, вновь уступив бушующим языкам огня, скользящим от центра живота по рукам и ногам, облизывающим кожу своим жаром. Воздух маленькой комнаты пропитался странным сладковатым, терпким запахом с еле уловимой ноткой крови, и от него ещё сильнее кружилась голова, легко возвращая обратно в безумие, от которого хотелось скорее избавиться. Или не хотелось? Это было слишком странно: просто быть рядом друг с другом, стараясь не замечать присутствия, не слышать как громко, с надрывом дышит сидящий на расстоянии вытянутой ладони человек, не видеть как высоко вздымается грудь от каждого глубокого вздоха. Главное, просто не думать, насколько быстро можно пойти на попятную и наконец довести до конца то желание, что вышло из-под контроля и теперь медленно убивало их, вопреки инстинкту самосохранения не собиравшихся поддаваться. Они выносили эту извращённую пытку вместе, ощущая как трещат, разваливаются очередные границы возможностей, открывая взору новое, ранее неизвестное, неисследованное огромное пространство. Блейз знал это сладкое чувство восторга, когда удавалось сделать один маленький шаг за оградительную черту и всё равно выжить, сохранить целым и тело, и разум. Он достигал этого через обычную физическую боль, осознанно устраивая для себя испытания, стремясь попробовать что-то новое, вынести ещё немного больше, чем раньше казалось возможным. Он был всего лишь ребёнок, через собственноручно нанесённые раны и преодоление страха крови нашедший смирение со смертью, ощущавшейся всё ближе и со временем принявшей форму слишком знакомую, предсказуемую, чтобы продолжать пугать; подросток, с упорством выискивающий для себя достаточно сильный удар, чтобы пройдя сквозь ощущение собственной уязвимости убедиться в возможности двигаться дальше; взрослый, отныне способный обрести власть над своими желаниями, остановиться за секунду до удовольствия, чтобы в следующий раз суметь почувствовать те глубины впечатлений, о существовании которых мог бы так никогда и не узнать. Было тяжело, очень больно, в один момент сдерживаться казалось абсолютно невыносимым, изматывающим до отчаяния, разрывающим изнутри, но теперь становилось так хорошо, спокойно и уютно в согревающем тепле своих чувств. И Забини был благодарен ей за эту возможность вернуть контроль над собственным телом. Он посмотрел на Лиз, чуть запрокинувшую голову, прикрывшую глаза и нервно покусывающую нижнюю губу; потом на их ладони, лежащие совсем рядом друг с другом на полу. Не сдержав улыбку, немного подвинул свою руку ближе, позволив пальцам слегка соприкоснуться, почти невесомо, еле ощутимо, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы спустя мгновение она сделала движение навстречу, схватившись своим мизинцем за его. - И как тебе ощущение великолепно исполненной мести? – спросил Блейз, ухмыльнувшись, прежде чем откинуть назад голову и закрыть глаза, невольно повторяя её позу, наслаждаясь тем странным ощущением невинного, детского восторга от происходящего. Десять минут назад они чуть не трахнулись, а сейчас просто сидели рядом, держась мизинцами, и именно в этой патологической противоречивости находилось влекущее очарование их отношений. - Неплохо, - пожала плечами Турпин, стараясь вложить в свой голос как можно больше демонстративного равнодушия, и очередной раз впилась зубами в губу, пытаясь скрыть улыбку. – Не забывай, ты сам меня об этом попросил. А я… скажем так, не смогла отказать. - Ах, вот как, - у него получилось картинно передать удивление услышанным, пока Лиза, успевшая открыть глаза и повернуться к нему, наслаждалась возможностью беззастенчиво любоваться взметнувшейся вверх бровью с еле заметной серебристой чёрточкой шрама, приоткрытыми и изогнувшимися в усмешке губами, выпирающим на выгнувшейся шее кадыком, почти прорывающим смуглую кожу, настолько поразительно не похожую на её, светлую и тонкую, с хорошо заметной сеткой переплетённых вен. Они так сильно отличались снаружи, но мысли, чувства, идущие изнутри порывы принадлежали будто одному человеку. Ей хотелось пройтись языком по этой рельефной, призывно подставлявшейся шее, ощутить идущий от него жар, не пропадавший никогда, словно внутри всегда тлел тот огонь, что вчера боязливо мерцал на кончиках пальцев. От него исходила агрессия, сшибающая с ног самоуверенность, не по возрасту мужская сила, пугающая и одновременно притягивающая, восхищающая её излишне впечатлительную натуру. Наверное, причина этого влечения крылась именно в её слабости, а подсознание только выискивало среди всех окружающих того, чьё присутствие рядом обеспечило бы наибольшие шансы выжить среди жестокости этого мира. - Если я попрошу тебя всё же поискать хоть какую-нибудь информацию о случаях пропажи магии у волшебников и способах её возвращения, ты ведь тоже не сможешь мне отказать, Лиз? – он повернулся к ней и успел заметить направленный на него обожающий взгляд, россыпью мурашек отозвавшийся в теле. - Попробуй, - огрызнулась она, тут же резко отдёрнув от него руку и оборвав столь приятную для них обоих связь, обнимая собственные колени быстрым и дёрганым движением, будто пыталась спастись от обдавшего тело мороза. Не хотелось говорить об этом сейчас, не хотелось говорить об этом когда-либо в своей жизни, просто молчать и ждать, по давно заложенной привычке терпеть, даже себе никогда не признаваться в теплящейся на задворках сознания надежде, что всё само собой вернётся вспять и будет как прежде. Они ведь знали, что не будет. - Не злись на меня. Я просто хочу помочь, но не знаю, как ещё это сделать, - Забини придвинулся ближе, с несвойственной ему раньше нерешительностью приобняв её за плечи, оставив на макушке быстрый, невинный поцелуй. Ему действительно впервые в жизни становилось мучительно плохо от осознания той боли, что несли с собой сказанные без раздумий слова, так легко и непринуждённо срывавшиеся с языка, способные сломить, вывернуть наизнанку, безжалостно выпотрошить любого, кто попадался на пути. – Может быть, нам будет намного проще найти что-то, если ты всё же расскажешь мне, как и почему исчезла магия. - Я не знаю, Блейз. Я ничего не знаю, кроме того, что мне было плохо и очень больно, нестерпимо больно от всего, что происходило тогда. Мне казалось, что я заблудилась, потеряла ведущие меня по жизни ориентиры, потеряла ощущение дома, которым раньше был для меня свой факультет, потеряла почву под ногами, словно увязнув в трясине, засасывающей вглубь и не позволяющей выбраться, сделать хоть один шаг вперёд. И потеряла всех окружавших меня раньше людей, оставшись одна, наедине со всем этим, не имея ни малейшего представления, как можно выбраться. - Этот твой Забини просто конченый мерзавец, - покачал головой Блейз, показательно закатив глаза и всплеснув руками, воспроизведя те действия, что не один десяток раз видел даже от сдержанных в эмоциях и выражении чувств слизеринок, стоило им пуститься в обсуждение своих личных проблем или романтических переживаний. Насколько проще попробовать отшутиться, отвлечь её от погружения в эти переживания, поспешить трусливо сменить тему, лишь бы не пришлось подбирать слова извинения, признавать собственные роковые ошибки. Он всегда упрямо повторял про себя, что даже представить не мог, как ей может быть плохо. Но ведь на самом деле мог? Видя большинство людей насквозь, по привычке уже подмечая незначительные детали, без особенного труда разгадывая и предугадывая эмоции, неужели не насторожился, каждый день глядя в её глаза, переполненные отчаянием и мольбой сделать хоть что-нибудь? Его пугала собственная привязанность, поэтому протягивая руку, он не пытался вытянуть Лиз обратно с самого края смертельного обрыва, а напротив, подталкивал скорее упасть, надеясь тут же не полететь вслед за ней. Он думал, догадывался о возможном развитии событий… Нет, не предполагал, а точно знал, что Нотт попытается достать её, задолго до откровенно высказанных им планов. Ведь была эта дешёвка Джемма Фарли, по нелепости бывшая когда-то его девушкой, которую тот бросился помечать как трясущийся за свою территорию пёс, слишком грубо и жестоко напоминая Забини, что всегда будет присутствовать в его жизни, любым способом и любой ценой. И проклятая Дэвис предупреждала, не один раз предупреждала о маниакальности Тео, методично отсеивавшего всех, кого находил лишними или опасными на своём пути к поставленной цели, к той самой превратно понимаемой им настоящей дружбе, подразумевающей чувства более страшные, чем ненависть или любовь. Зачем он позволил всему этому случиться? Несмотря на собственные угрозы и предостережения не сметь трогать Турпин, без раздумий бросившись спасать её от смерти, осознав свои истинные к ней чувства, всё равно подсознательно хотел, чтобы Теодор действительно помог избавиться от неё и тянущихся вслед проблем? Зачем так настойчиво требовал правды, которую не в состоянии был вынести, непременно сталкиваясь со своим истинным лицом, искажённым и уродливым, несущим боль и унижение, пугающим впалыми чёрными глазницами и хищно оскаленной пастью с острыми зубами, способными безжалостно раздирать любого. Если бы не она, хватило бы ему смелости хоть раз увидеть, а тем более принять себя настоящего? - Подружка из тебя так себе, - сдержанно улыбнувшись, хмыкнула всё ещё выглядевшая раздосадованной и задумчивой Лиз. – Хотя знаешь, не многим хуже Менди, если быть совсем честной. Добавь ещё пару нелестных эпитетов в свой адрес и фразу «я же тебе говорила» и вы с ней совсем сравняетесь. Блейз смотрел на неё, а видел хрупкую фигуру матери, в отчаянии обхватившей собственные колени, смотрящей вперёд безразличным ко всему взглядом, пока по щекам одна за другой катились беззвучные слёзы, остановившиеся только с рассветом. Как и в тот момент, когда ударил Лиз, а разум услужливо подкинул воспоминания об увиденном ещё в детстве падении матери на пол, даже сквозь плотно закрытые глаза показав, как это выглядит, заставив его увидеть то, от чего отчаянно пытался сбежать, на что считал себя не способным много лет подряд. Посмотри, что ты наделал. «Я не совершаю ошибок». Не совершаю? Пока он так истерично боялся стать таким, как свой отец, совершенно по-глупому умудрялся не замечать, что уже стал им. Человеком, готовым переступить через всех ради своих амбиций. Человеком, не способным признать собственные ошибки. Человеком, без промедления приносящим боль близким. Человеком, который может осознать свою любовь только за мгновение до возможности потерять её навсегда. - Я не хотел, чтобы всё так получилось, Лиза. Я правда этого не хотел, - прошептал он, почти задыхаясь от облепившего тело страха, ужаса очередного столкновения с самим собой. Обнимать её сильнее, так крепко как только возможно, надёжно держать в своих руках, никогда не отпускать, давая обещание защищать до последнего вздоха, сражаясь в неравной борьбе со своими демонами. Говорить слова извинения, вытаскивать их из себя, нещадно царапая глотку, хоть на миг превозмогая тот запрет на горькое чувство сожаления, что когда-то возвёл для себя. Гладить по голове, целовать лоб, перебирать эти прелестно шелковистые волосы, зарываясь в них носом. Делать что угодно, лишь бы она не ушла. Больше всего он боялся потерять её, единственную девушку, с помощью которой сквозь мутную пелену лжи, плотным осенним туманом затягивавшей всю его жизнь, начинали ясно и чётко проступать первые ответы на постоянно мучавший сознание вопрос… - Кто я? – Лиза хотела обернуться и посмотреть на него, увидеть то выражение лица, с которым вырвался этот обволакивающий шёпот, как змея ловко проползший вдоль всей комнаты, скользнувший вверх по ногам, обвивший собою, оставив на коже ощущение пугающе-влекущей мягкости и гладкости. Но его руки так крепко сжимали её, не позволяя не только повернуться, а даже как следует дышать, медленно и незаметно вынуждая задыхаться, испытывая при этом настоящее счастье. - Змей-искуситель. Патологический лжец. Заигравшийся ребёнок. Отчаянный авантюрист. Безжалостный убийца. Человек с тысячей лиц. Ты всегда тот, кем ты хочешь быть сейчас. - А кем ты хочешь, чтобы я был? – приподняв подбородок пальцами, он заглянул ей прямо в глаза, вглядываясь в их глубины, проникая насквозь через толщи плескавшейся тёмной воды, почти не дыша, замерев в ожидании ответа, который мог в любое мгновение сорваться с губ, и пытаясь увидеть правду там, в расширившихся до необъятных размеров зрачках, где так ясно и чётко видел себя, всегда только себя одного. Вот он, настоящий Блейз Забини, в её взгляде, в её пульсе, на её губах. Весь в ней. - Будь собой, - губы растянулись в хищной улыбке удовольствия, изнемогая от её близости, сгорая от горячего воздуха, вылетавшего из приоткрытого рта и обдававшего лицо такой влажной сладостью, что невозможно было сдержаться, чтобы не распробовать. Он наклонился немного ближе, не отрывая взгляда от неё, настороженно ожидающей дальнейших действий, без сомнения чувствующей его безумие и даже не пытавшейся остановить это, напротив, бросающей вызов, подталкивающей зайти ещё дальше, в те гиблые земли, откуда не будет больше выхода. Его язык быстро мелькнул перед ней, почти коснувшись губ, лизнув её дыхание и тут же причмокнув, смакуя, как причудливую конфетку Берти Боттс с непредсказуемым вкусом. Лиза глухо рассмеялась. – Забини, ты помешанный. - Я слышу восторг в твоём голосе, Лиза, поэтому уверенно могу заявить что ты тоже, - оставив на её губах лёгкий поцелуй, он нехотя отстранился, не желая снова испытывать их на прочность, ждать нового порыва страсти, неизменно возникающей за каждым моментом напряжения, опасности, обмена колкими словами, оцарапывающими кожу. Блейз сел, прислонившись своим плечом к её, посмотрел на улыбающуюся девушку с хитрым прищуром, усмехаясь собственной мысли, яркой вспышкой озарения ослепившей давно сдавшийся под натиском эмоций разум. – Тебе так нравится моя фамилия. Хочешь себе такую же? - Мне нравится и твоё имя. Оно красивое, просто звучит слишком непривычно, - после минутной заминки произнесла Турпин, ощущая себя неуютно под его взглядом, методично выдирающим из неё каждую клетку, внимательно изучающим со всех сторон, разрывающим тонкую оболочку, чтобы заглянуть внутрь прежде чем отбросить в кучу отходов. Одну за другой, пока среди миллиона мельчайших частичек в его руках не окажется одна необходимая, долго и упрямо выискиваемая. Так ведь он сам сказал, азарт ценой всего? Насколько бы близко они не подобрались друг к другу, ему будет легко положить её жизнь на алтарь собственных интересов, принести в жертву своей замысловатой игре, если это понадобится. Когда это понадобится. Ей было почти не больно от этих изощрённых, жестоких шуток, острой иглой пронизывающих сердце снова и снова, крупными стежками пришивая его к грудине, не позволяя так наивно и доверчиво трепыхаться под обманчивой нежностью чёрных глаз; толстые и плотные нити несбыточных надежд связывали по рукам и ногам, чтобы мысленно она всегда оставалась именно здесь, не в состоянии выпутаться и выбраться наружу. Вот так просто, незамысловато, почти шутя он мог напомнить, где её место: на полу в старом туалете, среди грязи и пыли. Что говорить про его фамилию, если и собственную Лиз вряд ли заслуживала носить. - В семье у матери принято было называть всех французскими именами, я просто не стал исключением, - пожал плечами парень, с долей разочарования заметив, как она напряглась и умело ушла от ответа на его почти серьёзный вопрос. Еле сдержавшись, чтобы снова не начать крутить своё кольцо и лишь мельком взглянув на то, которое до сих пор призывно блестело на её пальце, Забини закусил губу, убеждая себя, что сейчас явно не время для этого признания. Нужно подождать ещё немного, может быть дать ей возможность понять, догадаться обо всём самой. - В семье моей матери любили давать имена в честь персонажей древнегреческих мифов, - нерешительно сказала она, через силу произнося каждое слово, впервые осознанно, по собственной воле желая поделиться чем-то касающимся семьи, приоткрыть дверь в самую запретную, тяжёлую, бережно охраняемую от чужих посягательств комнату своей души. Ей хотелось поделиться с ним этим сокровенным, хотя бы попытаться довериться, несмотря на причиняемую боль, несмотря на ощущение постоянно ускользающего из-под пальцев счастья, несмотря на уверенность в том, что он врал даже сейчас. Азарт ценой жизни. Ценой всего. Если ей хватило храбрости прыгнуть в пропасть вслед за ним, стоило хоть испытать наслаждение от полёта, прежде чем разбиться. – Если бы мама соблюла эти традиции, меня бы назвали Каллиопа, а брата – Эагр. - Каллиопа и Эагр? Разве они не были мужем и женой? - Блейз смотрел на неё, сжавшуюся в напряжении, будто ожидавшую от него удара. Это было так странно: настолько доверять ему всю себя и при этом не доверять ничего, что касалось бы её жизни. - Просто совпадение, - безразлично отозвалась Турпин, чуть передёрнув плечами, надеясь скинуть с себя ощущение навалившейся на спину опасности, липкими ледяными прикосновениями ползущей вдоль позвоночника, дуновением холодного осеннего ветра обдавшей лицо, тихим шёпотом ночи позвавшей к себе. – Там была какая-то специальная последовательность имён, я не вдавалась в подробности, считая это бредом. - Лиза в любом случае звучит намного лучше. Несмотря на то, что только на нашем курсе у учеников есть как минимум одна кошка и две совы с таким именем, - его наглая ухмылка вновь задела за живое, заставив быстро отвлечься от подкрадывающихся исподтишка кошмаров детства, до сих пор вводивших в состояние необъяснимо ступора. Она закатила глаза, обречённо и наигранно громко вздохнула, развернулась к нему, продумывая какую-нибудь обидную колкость, когда заметила то самое еле уловимое выражение на его лице, что вызывало внутри трепет и разливающееся по венам тепло. Забини делал это ради неё, своим особенным, извращённым до невозможности способом пытаясь защитить и позаботиться, пусть даже выводя из себя и вызывая гнев, лишь бы снова не видеть её страх и растерянность. Как можно было не замечать этого так долго? - Ну у вас, напыщенных аристократов, в моде всегда будут только самые пафосные из всех возможных имён. Боюсь представить, как бы Малфой мог назвать своего отпрыска, но могу поспорить, что это имя, как и самого Драко, будет всегда вызывать лёгкое недоумение и смешки за спиной. А вот ты… - посмотрев на невинно хлопающего ресницами парня, явно с нетерпением ожидающего услышать конец пропитанных ядом высказываний, усмехнулась, на мгновение задумавшись. Почему-то изначально столь кусачее продолжение «вообще никогда не заведёшь детей» больше не казалось ей хорошей идеей. – А ты, я уверена, настолько самовлюблённый, что назвал бы ребёнка в свою честь. - Серьёзно? – он громко рассмеялся, находя забавным не столько её слова, сколько лёгкое смущение от этой неожиданной темы, упорно избегающий его лица взгляд, нервно бегающий по ряду одинаковых с виду железных раковин. – Потрясающая идея, в самом деле. Блейз второй, Блейз третий, четвёртый, пятый… Хотя нет, подожди, это тоже противоречит моей самовлюблённости, ведь Блейз Забини может быть только первым и единственным! Он нагло подмигнул и тут уже ей не удалось сдержаться, чтобы не засмеяться в голос, а с помощью смеха так просто было скрыть свои истинные чувства, всё ощутимее распиравшие изнутри с тех самых пор, как они коснулись этой скользкой темы и, не сумев вовремя остановиться, как по блестящей ледяной глади неслись вперёд на опасной скорости, рискуя больно разбиться о любое некстати подвернувшееся на пути препятствие. Лиз не стоило углубляться в это, прекрасно понимая, что его будущее не может быть связано с ней, лишившейся магии, лишившейся чести, не имеющей ни одного основания даже допускать искорку надежды быть с ним дольше, чем до конца учебного года при лучшем исходе, или до обнаружения её проблемы – в худшем. Но и без груза навалившихся в последний месяц неприятностей, их положение в обществе и иерархии Магического Мира настолько разительно отличались, что глупо было бы вдруг посчитать возможным перескочить несколько социальных ступенек, сложившиеся сотнями лет традиции заключения брака и, скорее всего, категорическое неодобрение родителей. Высший свет Магической Англии имел свой ограниченный круг лиц, войти в который позволяла только совокупность чистоты крови и приличного финансового состояния, а вот вылететь за пределы избранных было легче лёгкого, лишь запятнав свою фамилию связью с неподходящий по статусу кандидатурой. Остальные волшебники жили, свободно влюбляясь, заводя семьи, беспрепятственно расходились, не забывая следить за элитой из сводок новостей и обзоров в журналах, подробно освещавших все пышные церемонии и праздники, проходящие в шикарных старинных поместьях. Она и сама, наряду со своими подругами, изредка поглядывала на эту торжественно-несчастливую жизнь людей, загнанных в рамки собственных амбиций, сидящих в золотых клетках на потеху любопытствующей и совсем немного завидующей их роскоши публики. Но было и ещё кое-что, о чём она старалась не задумываться ни на мгновение, но всё равно вспоминала с холодком, пробегающим по пальцам. Миссис Забини, та шикарно красивая и успокаивающе приятная в общении женщина, мать настолько любимого ей парня, была Пожирателем Смерти. Одной из тех, кто по своему желанию отбирает жизни невинных, истребляет целые семьи, в числе которых могла бы оказаться и её. Турпин не могла просто переступить через это, смириться, оставить как лишнюю, несущественную деталь, но… у неё так естественно выходило просто забыть, превратить всё в дурной сон, как и собственные поцелуи с Ноттом, как и хладнокровно спланированное убийство. Нельзя же страдать из-за того, о чём не помнишь? - Придумай какие-нибудь другие имена, хорошо отражающие мою самовлюблённую и помешанную личность, Лиза. Желательно, не меньше пяти. Считай это своим новым бессрочным заданием, - довольно усмехнулся Забини, и будто сумев прочитать её мысли, вдруг сменил тему: - Кстати, не хотелось бы тебя расстраивать, но я вот уже тринадцать лет не в числе напыщенных аристократов. Вряд ли тот способ, которым моя мать восстановила наш счёт в Гринготтс, можно назвать аристократичным, а конфискованные перед казнью у отца деньги были всего лишь министерским жалованием и нелегальным доходом от превышения полномочий в своей должности, как вишенка на торт общих представленных против него в суде обвинений. - Твой отец работал в Министерстве? – удивлённо спросила Лиз, невольно раз за разом прокручивая в мыслях озвученное им задание. Не стоило обращать внимание на эти двусмысленные, слишком обнадёживающие намёки, тщательно замаскированные под шутки, но совсем не думать о них никак не выходило. Не в тот момент, когда его пальцы так нежно кружат по её ладони, одними подушечками касаясь до невыносимого чувствительной кожи. - Главой Отдела Международного Магического Сотрудничества, как раз до печально известного всем Крауча, - он неторопливо погладил её щёку тыльной стороной ладони, почти уверенный в том, что ей не удалось заметить этого прикосновения, как и довольной улыбки, не сходившей с его лица всё время, пока она сидела, как завороженная, полностью погрузившись в свои мысли, отрешившись от реальности. Сейчас ему и без легимиленции удалось бы с точностью угадать направление её размышлений, любезно и непринуждённо подброшенное им в прекрасную голову, а значит в этот раз у него есть шанс исправить хоть одну из собственных ошибок без очередной лжи. *** На протяжении всего ужина Лиза то и дело замечала на себе взгляд Менди, выглядевшей крайне раздражённой и напряжённой после их дневного разговора, из-за чего постоянно огрызалась и срывалась на Корнере, и без дурного настроения своей девушки вот уже третий день выглядевшем непривычно хмурым. На протяжении всех лет их знакомства, Майкл всегда отличался вспыльчивостью, от любого столкновения собственных интересов с окружающим миром вскипая быстрее, чем зачарованные котлы в кабинете Зельеварения. Ему ничего не стоило нагрубить в очередной вспышке еле поддающегося контролю гнева, щедро осыпать оппонента ругательствами, а на следующий день только как ни в чём не бывало похлопать по плечу и бросить что-нибудь в стиле «ладно, забыли». Впрочем, все давно привыкли к его причудам, научившись обходить стороной конфликт, не обращать внимание или же воздействовать через лучшего друга Эрни, хоть изредка способного утихомирить буйный нрав. Но видеть однокурсника настолько расстроенным и подавленным определённо было в новинку, именно поэтому до неё то и дело доносились слабые попытки разговорить Корнера, предпринимаемые всеми без исключения рейвенкловцами. В этот момент удалось даже испытать небольшой укол ревности, потому что на протяжении почти полутора недель ей становилось хуже день ото дня, и это не вызывало особенного беспокойства у её однокурсников, логично перекладывающих вину за происходящее на Забини, а значит, не считающих нужным попытаться помочь или поддержать. Это очень злило, но приходилось из последних сил сохранять учтивое равнодушие к происходящему за столом, хотя Турпин была единственной, кто точно знал, что причиной сразу двух угрюмых лиц сегодня вечером была именно она. Падма тоже бросала на неё долгие заинтересованные взгляды, явно стараясь привлечь внимание и вызвать на разговор, а тем для обсуждения нашлось бы превеликое множество: постоянный пропуск занятий, из-за которого старостам приходилось выслушивать нотации от профессоров, неделя упорного избегания собственного декана, уже ни раз просящего подойти к нему и лично, и через других учеников, а в дополнение ко всему теперь ещё и ночные похождения, действительно грозившие серьёзным наказанием не только им с Забини, но и всем, кто вовремя не сообщил о строгом нарушении установленных в школе правил. У неё не нашлось бы нормального объяснения ни на один из возможных вопросов подруги, поэтому первые двадцать минут ужина потратив на задумчиво-отрешённый вид, под прикрытием которого можно было легко не замечать становящихся всё настойчивей намёков, в итоге Лиз вынуждена была почти открыто сбежать от Патил. Самой подходить к столу Слизерина оказалось настолько непривычно и страшно, что помимо странной слабости в ногах её руки начали мелко подрагивать. Так же, как в прошлую среду, когда несла коробку со смертью для ничего не подозревающего Нотта, а внутри всё зудело и расползалось болью отчаяния от утраченной магии и, как следствие, предчувствием навсегда потерянной связи с Блейзом. Где-то там, между провожающей её искрящимся ненавистью взглядом Дафной и мерзко ухмыляющимся Малфоем, они сидели тогда, цепляясь друг за друга в панике и общей ненависти к самим себе, к Теодору, к паршивой ситуации и мерзким обстоятельствам, вынуждавшим стать убийцами. - Как ты себя чувствуешь? – спросил Забини, стоило им только дождаться, пока на лестницах окажется достаточно немноголюдно, чтобы быстро свернуть в нужный проход, направляясь в заброшенную часть замка. Ему до сих пор доставляло удовольствие воспоминание о том, с какой милой нерешительностью она подкрадывалась к нему за ужином, замедляясь с каждым следующим шагом, словно действительно собиралась зайти в логово дремлющих змей и растормошить их тонким ивовым прутиком. Примерно это ей удалось сделать с тех пор, как опрометчиво согласилась вступить в ту бессмысленную, задуманную ради развлечения игру, давно ставшую для них реальностью и навсегда изменившую жизни. - Хорошо, но… это может измениться очень быстро, - с грустной усмешкой заметила Лиз, всё ещё чувствуя как поперёк грудной клетки стоит острый камень обиды, проглоченный в тот момент, пока приходилось ждать словно нарочно долго собирающегося Блейза под насмешливыми и презрительными взглядами слизеринцев, парочка из которых без стеснения перешёптывалась, кивая в её сторону. Именно тогда в голове всплыли слова Менди про все ходящие по Хогвартсу слухи и от былого радостного воодушевления не осталось следа. – Если вдруг станет плохо, просто дождёмся конца приступа и сразу примемся за дело с Драко. - И речи об этом быть не может. После этого ты явно не в том состоянии, чтобы путешествовать по чужим снам, - тон его голоса звучал безапелляционно, заранее исключая любые попытки возражений, пока взгляд настороженно следил за ней, подозрительно задумчивой, снова и снова закусывающей нижнюю губу, словно в попытке разгрызть насквозь. - Зато после этого я в том состоянии, чтобы попытаться меня трахнуть, - на одном дыхании выпалила она, успев сделать ещё несколько шагов вглубь узкого коридора, освещённого лишь еле тлеющими углями внутри факелов, прежде чем почувствовала, что он остановился как вкопанный и тут же резко дёрнул её за руку, вынуждая вернуться обратно. От неожиданности Турпин приглушённо ахнула, потеряв равновесие и больно налетев на него спиной, попыталась встать, но была бесцеремонно схвачена за плечи и повёрнута, оказавшись лицом к лицу с разъярённым парнем. - Да что с тобой опять такое? – стараясь сохранять хотя бы относительное спокойствие, сквозь зубы прошипел он. Его пальцы яростно вцепились в ткань её мантии, начинавшую опасно натягиваться, трещать, разрываться от прилагаемой силы, без сомнения предназначавшейся сейчас именно самой Лиз, испуганно застывшей, вжавшей голову в плечи в ожидании удара, отчего ему лишь сильнее захотелось выть от безысходности. - Ты знаешь, какие слухи ходят сейчас по школе? – по щекам побежали слёзы, хотя она была уверена, что не почувствовала ни одного признака их стремительного приближения, кроме той злополучной давящей обиды, от страха перед его злостью раздробившейся на мелкие осколки и выливающейся вместе с солёными каплями, до боли царапающими глаза. – Ты ведь не можешь не знать, да, Блейз? Ты не мог не заметить, как все смотрят на меня… - И что я могу с этим сделать? Что ты от меня хочешь, Лиза? Мне их всех убить? – мгновенно потеряв самообладание, заорал он, начиная в исступлении трясти её, как той ночью в Больничном крыле, когда вовремя успел заметить остановку дыхания, как парой дней позже, пытаясь выдернуть из изматывающего кошмара, заставляющего в кровь раздирать собственную кожу, как после сгоряча нанесённого удара, сдерживая желание бить снова и снова. А эхо усердно разносило по умело сплетённой паутине коридоров его голос, беспрестанно вторящий «убить, убить, убить». - Откуда они узнали? Почему это началось именно сейчас, после того, как мы действительно… - она запнулась, громко всхлипнула, безуспешно попыталась вырваться из его рук, чувствуя приближение настоящей истерики, горячей волной захлёстывающей дрожащее от страха тело. – Почему сейчас, почему, Блейз? Откуда все узнали? - Ты думаешь, что это я рассказал? Сразу побежал всем хвастаться, что поимел тебя? – он наконец перестал её трясти, но так и не разжал руки, плотной хваткой вцепившиеся в плечи, ощутимо хрупкие и острые даже сквозь одежду. Губы расплылись в злобной усмешке, пока рот наполнялся вязкой слюной, переполненной стремительно сочившимся из него ядом. – Ты видимо и правда не в себе, Лиза. Если ты считаешь меня вот настолько жалким, ничтожным ублюдком, зачем продолжаешь раздвигать передо мной ноги даже когда я этого не прошу? Наверное, он всё же перестал так крепко держать её, ни на секунду не подумав, что всегда покорная жертва в этот раз попытается вырываться из наспех собранной ловушки. Наверное, её тело прибывало в дающей несвойственную силу эйфории, поддавшись той неистовой буре эмоций, легко подхватившей разум в сплошной поток и нещадно кружившей, швырявшей из стороны в сторону от злости к страху, от смирения к ощущению невыносимой несправедливости, от ненависти к любви. Наверное, привыкшая глотать обиду вместе со своими слезами, молчать и убегать от проблем, стойко выносить любые подбрасываемые оскорбления, Лиза сама не ожидала, что без промедления даст ему звонкую сильную пощёчину, отозвавшуюся онемением в пальцах и сильным жжением в ладони, а ещё быстро смывшую ехидную улыбку с мгновенно растерявшего привычное самодовольство лица. - Научись нормально задавать вопросы, - максимально сдержанно процедил Забини, отойдя от неё на два шага назад и всё ещё сверля заплаканное лицо полным ненависти и ярости взглядом прищуренных глаз. Ей казалось, что это была лишь подготовка к непременно последующему дальше быстрому, несущему смерть прыжку, для которого так заметно напрягались под одеждой мышцы, группировалось тело, сжавшееся как пружина. – Малфой увидел у меня на спине царапины, оставшиеся от тебя в субботу. Я не знал, что могут остаться следы, просто не подумал об этом. Дементор побери, я тоже не могу всегда всё просчитывать на несколько ходов вперёд, и заткнуть его теперь я тоже никак не могу. Уверен, что он рассказал обо всём Гринграсс, а она в жизни не успокоится, пока не разнесёт эти сплетни по всей школе, потому что злится на меня за отвергнутую после смерти Нотта попытку восстановить отношения. А теперь, пока ещё есть время до отбоя, разворачивайся и беги к себе в спальню. Восстанавливай подпорченную отношениями со мной репутацию. Он стоял и смотрел в широко распахнутые глаза, из которых не прекращая текли слёзы, прокладывая десятки мокрых дорожек по бледным щекам, на подрагивающие, чуть приоткрытые пухлые губы, на растрепавшиеся тёмные волосы, еле ощутимо касавшиеся его лица пока руки в злобной горячке безжалостно трясли её за плечи. Стоял и ждал, не пытаясь успокоиться, намеренно вслушиваясь в шёпот собственной ярости, в оскорблённое самолюбие и задетую гордость, сосредоточив всё внимание только на пылающей после её удара коже, чтобы ни на секунду не забыть о том, что сейчас произошло между ними. Ей нужно было взять себя в руки, развернуться и превозмогая боль просто вернуться обратно по тем же извилистым коридорам, навсегда выбрасывая их из памяти, потом подняться выше по лестнице, с еле скрываемыми от окружающих слезами зайти в башню Рейвенкло, лечь в кровать и постараться навсегда забыть обо всём, что происходило в последний месяц, упрямо считая это лишь кошмарным сном. Вот какой выход из создавшейся ситуации стал бы самым верным, разумным, по-настоящему правильным и для него, и для неё, потому что их общение не могло и дальше продолжаться таким образом, а взаимодействовать по-другому они не умели, при каждом возникающим чувстве опасности или страха бросаясь перегрызать друг другу глотку, не в состоянии признать слабость, поделиться ею с тем, за кого (и из-за кого) хотелось умереть. Блейз хотел, чтобы она ушла. Хотел остаться один, имея возможность по привычке вымещать злость на себе, а не ломать неконтролируемой жестокостью до сумасшествия любимое тело, доведённое до припадочной дрожи его словами, слишком легко вылетавшими изо рта. Он должен был закончить ещё давно, отпустить её раньше этой мерзкой сцены, раньше чем признался в своих чувствах, раньше чем лишил девственности, раньше чем чуть не убил в библиотеке, раньше убийства Нотта, намного раньше всего, что происходило с ними каждый день, позволяя глубже проникать в мысли, пролезть под кожу, растворяться в горячей крови, без единой надежды теперь просто выдрать эту любовь из себя и после остаться в живых. Он хотел, чтобы она ушла прямо сейчас, но не мог отпустить от себя. Один рывок вперёд, и Турпин снова оказалась в его объятиях, не пытаясь сопротивляться, не сдвигаясь с места, словно приросла к нему ногами, совсем не шевелясь, лишь изредка надрывно всхлипывая, пока губы в спешке целовали её лицо, пропитываясь солёными слезами. - Я никуда тебя не отпущу, Лиза, никогда и ни за что не отпущу от себя. Пожалуйста, не уходи. Не смей никуда уходить, не смей даже сдвигаться с этого места, - он крепко прижал её голову к своей груди, дыша так тяжело, словно до этого много часов провёл за изматывающим бегом. - Я и не сдвинулась, - укоризненно прошептала она, хотя те несколько минут, что они стояли напротив в этом ледяном, безликом, сером коридоре, и не отводили глаз, соревнуясь в немой дуэли на выживание, уже достаточно поранив друг друга острыми словами, её разум, сердце, чувства наперебой требовали скорее спасаться, бежать как можно дальше отсюда, потому что потом будет ещё больнее. Только тело отказывалось слушаться, надеясь на что-то, замерев в ожидании, предательски перейдя на сторону того, под чьими грубыми, ласковыми, даже случайными прикосновениями неизменно таяло. - Прости меня, Лиза, прости. Я не хотел вываливать на тебя всё это дерьмо, не хотел втягивать в эти проблемы, не хотел чтобы наш разговор снова закончился вот так. Ты просто даже представить себе не можешь, насколько меня бесит, что наши отношения выставлены всем на показ, и я знаю, я сам в этом виноват, но не хотел этого, слышишь? Думаешь, мне нравится, когда девушку, которую я люблю, обсуждает вся школа? – она замерла, услышав это, попыталась поднять на него взгляд, до этого намертво приклеившийся к белоснежному воротничку рубашки и треугольнику форменного галстука, но Забини кажется и сам не заметил, что именно сейчас сказал, продолжая пылко шептать ей на ухо: - Думаешь, мне мало постоянных слухов, ходящих вокруг матери? Я не знаю, что можно с этим сделать, не имею ни малейшего понятия, кроме как сцепить зубы и ждать, пока всем надоест мусолить эту тему. Как бы это не было невыносимо, просто ждать. Он гладил её по голове, вновь и вновь прокручивая в голове все сказанные недавно слова, заставшие их обоих врасплох. За каких-то пять минут ему удалось как бы между прочим назвать её шлюхой, а потом вскользь признаться в любви, и теперь его раздирало пополам от отвращения и ощущения притаившегося под рёбрами тепла. - А знаешь, Лиза, - пробормотал Блейз, широко улыбаясь, - если ты попросишь, я действительно их всех убью. - Я знаю, - пугающие серьёзным тоном ответила она. *** - Если всё будет нормально, через час можно приступать к нашему плану. Я уверен, что Драко выпил зелье, - он раскрыл перед ней дверь, ведущую внутрь заброшенной комнаты, позволяя зайти первой, а сам привычно задержался у входа, накладывая защитные чары быстрыми взмахами волшебной палочки. Они шли сюда в угнетающей тишине, вполне ожидаемой и предсказуемой после всех оглушительно громких по смыслу слов, высказанных друг другу ранее. Лиз до сих пор чувствовала себя потерянной, превозмогая лёгкое головокружение, сумбурно бегающим взглядом смотря на мир вокруг, внезапно потерявший знакомые очертания и расплывшийся нелепо нанесёнными небрежными мазками мутно-серой краски. Застыв ненадолго перед камином, на несколько мгновений вдруг показавшимся ей настоящим, излучавшим вполне ощутимое кожей тепло от тлеющих внутри поленьев, она поспешила сесть на диван, снова поймав на себе цепкий, заинтересованный взгляд чёрных глаз. Один из тех же раздражающих взглядов, что он бросал в её сторону на протяжении всего пути, наверняка мечтая залезть внутрь черепной коробки и как следует покопаться в мозгах, сначала подробно изучив всё увиденное, а потом уже спокойно переложив как одному ему будет угодно. Обидно было понимать, что порой у него всего парой фраз получалось сделать намного больше, чем другим удалось бы ножом: беспардонно отсечь наивные надежды, перерезать тонкую венку, пульсирующую от горячего счастья, позволяя ему капля за каплей выливаться на пол, оставить глубокий надрез на сердце, заживающий грубым, болезненно ноющим рубцом. - Ты злишься на меня, Лиза, - его голос звучал намного тише и ниже обычного, и несмотря на утвердительную интонацию сказанной фразы она отрицательно помахала головой, избегая смотреть на него, забралась на диван с ногами и обхватила собственные колени руками, тут же уткнувшись в них носом. – Даже я злюсь на себя. - Вот и я злюсь на себя, - с грустной, обречённой усмешкой отозвалась Турпин, лишь краем глаза замечая, как он остановился около неё в нерешительности, будто не зная, что делать дальше. Каждый миг промедления, внезапного смущения, ступора после очередной их ссоры отзывался в её душе приятным спокойствием, потому что наглядно демонстрировал его неподготовленность к подобному исходу событий, не позволял поддаться порой слишком соблазнительному обманчивому ощущению до сих пор длящейся игры, каждый следующий шаг которой заранее просчитан, продуман им наперёд. Ей хотелось верить в его искренность, верить в него, не выискивая признаки очередных манипуляций собственным сознанием. - Если ты спросишь меня о чём-то, я честно отвечу, Лиза. Теперь уже честно. Или не отвечу вообще… Но не нужно строить домыслы касаемо всего происходящего между нами, потому что они из раза в раз заканчиваются плохо для нас обоих, - он тяжело вздохнул и сел на диван рядом с ней, на мгновение запустив пальцы в волосы. Наблюдая за ним исподтишка, из-под почти прикрывающей глаза чёлки, она не смогла сдержать лёгкую улыбку, испытывая особенную слабость именно к такому Блейзу. Взъерошенному, задумчивому, сомневающемуся, слишком похожему на то, какой обычно была сама. Не удержавшись, Турпин протянула руку и лёгкими прикосновениями пригладила обратно колючие, жёсткие на ощупь волосы, так восхитительно точно передававшие характер своего обладателя. Он ловко поймал её за запястье и потянул на себя, вынуждая лечь на диван и положить голову к нему на колени; не успев собраться с силами отстоять собственную свободу, она с обречённый вздохом подчинилась, повернулась лицом к камину, долгое наблюдение за которым оказывало столь необходимое успокаивающее действие именно сейчас, когда внутри до сих пор всё клокотало от злости и обиды, способной легко подтолкнуть её к очередным необдуманным поступкам или резким словам. - Блейз, а чём вы всё же говорили с Корнером? Я даже не представляю, что могло бы заставить его замолчать, - от неё не смогло укрыться, как он чуть ощутимо напрягся, по-видимому после нескольких дней без упоминания вспыльчивого рейвенкловца логично рассудив, что ей удалось забыть об этом. То, как упорно Забини избегал обсуждения вполне обычной темы, уже не первый раз отдавалось внутри неприятным покалыванием, ожиданием ещё одной порции шокирующих откровений. – Причём замолчать и при этом не пытаться кинуться на каждого встречного с кулаками, вымещая свою злобу. - Корнер с кулаками? Даже во время стычек на поле для квиддича он всегда только болтает без умолку. Вообще мало представляю, чтобы он сам, первый, полез к кому-нибудь драться, - неприкрыто сквозившая в тоне его голоса желчь медленно растекалась по воздуху, разнося горьковатый запах по всему небольшому пространству комнаты, утопавшей в ярко-жёлтом свете мерцающего огня. Эта острая, слишком эмоциональная реакция на одно лишь упоминание фамилии Майкла начинала её забавлять, отвлекая от сумбурных, тяжёлых мыслей, до этого сплошь занимающих голову. Вполне вероятно, что у них могли быть какие-то личные, давние счёты, но ещё больше поведение Блейза напоминало обычную, совсем не скрываемую ревность, и ей пришлось бы соврать, сказав, что это не вызывало внутри трепет восторга. – Странно, что ты не замечала настолько бросающихся в глаза фактов. - Я уделяла его персоне намного меньше внимания, чем ты, - заметила Турпин, охотно вернув ему извечную ехидную усмешку, и специально развернулась так, чтобы удобно было наблюдать за отражавшимся на его лице недовольством. – И всё же, после вашего разговора его как подменили. Для этого наверняка нужно было сказать что-то очень внушительное. - А ты помнишь, что произошло у кабинета Заклинаний? – он дождался согласного кивка и тут же радостно улыбнулся, предчувствуя возможность хитроумно избежать необходимости делиться с ней той информацией, которую предпочёл бы не то, что не распространять, а даже не использовать против опостылевшего уже Корнера, не окажись он настолько упрямым бараном, не замечающим всех подкидываемых намёков несмотря на принадлежность к факультету самых смышлёных волшебников. Не то, чтобы Забини относил себя к людям с высокими нормами морали, желая пощадить чужие чувства, просто должен был бережно охранять тот источник, посредством которого ему удавалось доставать ценнейшие сведения касаемо большинства учеников Хогвартса и происходивших в школе событий. – Любишь загадки, Лиза? - Могу поклясться, я не первая, у кого ты это спрашиваешь, - он хмыкнул, тут же послав ей укоризненную улыбку, ничуть не сбившую скептический настрой девушки. – А те, кто давал положительный ответ на этот вопрос, до сих пор живы? - Скажу честно, статистика крайне неоднозначная. Один к одному, - весело рассмеялся Блейз, уже не находя удивительным то, как легко и открыто мог обсуждать с ней темы, которые и в собственных мыслях считал запретными, слишком сложными и запутанными, чтобы о них можно было поведать кому-либо постороннему, не видевшему всю его жизнь, от рождения и вплоть до этого момента, не чувствовавшему всё то, что пришлось испытать ему. – В любом случае, я уже дал тебе одну подсказку, по-моему вполне весомую, чтобы догадаться об одном большом секрете Корнера. - Тот случай? – он кивнул и посмотрел на неё с неподдельным любопытством, будто уже ожидал готового ответа. Хотя, надо признаться, не знай истинного положения дел, вряд ли когда-нибудь сам смог догадаться о том, чего требовал сейчас от неё. – Но там не было ничего… особенного. Помню, как он наговорил мне гадостей, потом появился Нотт и почему-то решил за меня вступиться… кстати, с чего бы ему это делать, если я так ему не нравилась? - А ты уверена, что он вступился именно за тебя, Лиза? Когда я подошёл к кабинету, успел услышать только слова Нотта, просто по твоему лицу догадавшись, в чём вообще было дело. Я до сих пор не знаю, что тебе говорил тогда Корнер. - Он говорил… Про тебя. Корнер и правда говорил что-то про тебя, вот почему Нотт решил вообще ввязаться в этот разговор. Удивительно, как я раньше не поняла, ведь несколько раз обдумывала тот случай, пытаясь разобраться, и ни разу не предположила, что я тут вообще не при чём, - ощутив прилив энтузиазма, вызванный только что разгаданной загадкой, до этого казавшейся неимоверно сложной и запутанной, Лиз дёрнулась, собираясь присесть, чтобы удобнее было смотреть на него. Но горячая ладонь повелительно легла на лоб, не позволяя подняться, и принялась неторопливо поглаживать её по волосам. – Хорошо, с этим я разобралась. Теперь Корнер… он как обычно взбесился и бросился на Нотта с волшебной палочкой, а потом появился профессор… подожди. Если ты утверждаешь, что Майкл любитель только поболтать, для него эта реакция слишком яркая, так? - Даже не знаю, Лиза… - издевательски протянул он, не желая больше ни одной эмоцией, ни одним намёком давать ей подсказку. Слишком приятным оказалось наблюдать за тем, как она ожила, предвкушая скорое погружение в болото чужой тайны, от нетерпения теребя пальцами пуговицы на своей блузке, горящими от возбуждения глазами скользя по его лицу, чем неосознанно подталкивала к очень похабным мыслям. – Никогда не думал, что я это скажу, но… вспомни о Корнере всё, что когда-либо знала. Иногда, перебирая собственные воспоминания и анализируя их, мы можем сделать абсолютно неожиданные открытия, увидев знакомого человека под совсем другим углом. Турпин послушно пыталась вспомнить что-нибудь, связанное с обычным поведением Майкла, но вместо сменяющихся один за другим калейдоскопа воспоминаний перед глазами стояла кромешная тьма, обрамлённая рядом длинных чёрных ресниц. Корнер всегда отличался вспыльчивостью, но ей и правда ни разу не доводилось видеть его дерущимся, ни кулаками, ни с помощью магии. Его очень задевали любые высказывания, ставящие под сомнения способности в квиддиче, на чём несколько раз удавалось сыграть Малфою, выводя рейвенкловца из себя прямо перед матчем. И этот случай с Ноттом, когда тот оскорбил его мать… Её вдруг прошибло холодным потом, стоило вернуться не на годы, а всего на пару дней назад, в переполненный во время ужина Большой зал. Вот она, стоит напротив Блейза, испуганная и почти умоляющая скорее уйти, пока два парня молча сверлят друг друга взглядами. А вот и Майкл, внезапно побледневший, впавший в ступор от подозрительно ничтожных слов, которые и оскорблением нельзя было назвать, ведь там просто упоминались его родители. - Что не так с его семьёй? Почему он так испугался, стоило тебе упомянуть про его родителей? Нотт тоже говорил про его мать, но я думаю, это было сказано больше для того, чтобы задеть, а вот реакция на твои слова, Блейз, была слишком неадекватной. - Ты подобралась вплотную к ответу, Лиза. Не вынуждай меня идти наперекор своим принципам и позволять личным отношениям вмешиваться в ход игры, - взгляд неотрывно следил за тем, как она быстро, нервно закусила губу, снова и снова скользя по ней зубами, изо всех сил сдерживая улыбку, вопреки стараниям всё же появившуюся на лице, которое хотелось не прекращая покрывать поцелуями. Забини рассмеялся от собственной глупости и наивности, позволявшим до сих пор считать, что ему оставались подвластны чувства, давно вышедшие за рамки когда-то установленных для себя правил. – И после этого всего ты будешь отрицать, что манипулируешь мной? Ох, Лиза, нельзя же вот так… - Я просто посмотрела на тебя. Какие ещё манипуляции? – непринуждённо отозвалась она, продолжая прожигать взглядом лицо развеселившегося парня. - Ладно, раз уж я сам сказал, что честно отвечу на твои вопросы… Нотт сказал про мать Корнера вовсе не для того, чтобы посильнее задеть. Думаю, он ориентировался на личный опыт, или же на увиденное или услышанное от своего отца, большого любителя шлюх. Мать Корнера действительно обслуживает Пожирателей. - Как?! – Турпин подскочила на месте, с недоверием смотря на него, внешне остававшегося настолько невозмутимым, словно только что обличил использование кем-то блевательных батончиков. – Но почему? А Корнер? Получается, он знает об этом? А его отец, у них же полная семья, он тоже знает и просто… молчит? Допускает такое?! - Таким образом они расплачиваются за что-то с Пожирателями. Я не знаю подробностей, - сухо ответил Блейз, как-то слишком резко и быстро прервав поток её вопросов. Не сразу заметив его сосредоточенный взгляд, равнодушно застывший на ничем непримечательной обшарпанной стене напротив дивана, она было открыла рот, намереваясь в полной мере высказать неодобрение и возмущение услышанным способом выплаты долгов, унизительным, вызывающий ощущение мерзкой плёнки, стягивающей тонкую кожу, но вовремя осеклась. Боясь, что ему удастся заметить охватившее её вдруг смятение, Лиз попыталась как можно скорее придать себе настолько же отстранённый вид, подозрительно громко клацнув зубами. Ей хватило сообразительности понять его чувства до того неловкого момента, когда по привычке пылко высказываемое осуждение пришлось бы прервать тишиной от внезапно пришедшего озарения, что наверняка выглядело бы жалко и заставило их ещё долго ощущать себя неуютно и растерянно. Интересно, поэтому он с самого начала не хотел ничего говорить? Потому что нагло рассматривая чужую семью со стороны, зная страшную и противную тайну чужой матери, невольно проводил слишком цепляющие за живое параллели со своей собственной, чей образ в глазах окружающих людей всегда был окутан ореолом позорных сплетен, пошлых шуток и нелицеприятных высказываний? - Каждый выживает как умеет, - он перевёл на неё взгляд, чуть вымученно, приободряюще улыбнувшись, наверняка несмотря на все старания успев заметить следы сожаления, охватившего её в момент собственной внезапной догадки. Ей бы не хватило наглости завести этот разговор, имея хоть какие-то основания полагать, что ненароком снова нещадно ударит по больному. – Я обещал Корнеру, что эта информация не пойдёт гулять по школе, если он забудет о твоём существовании. Не удивительно, что он решил рьяно выполнять условия нашей сделки. - Блейз… спасибо тебе. Знаешь, я вообще не один раз уже пожалела, что отказалась от твоей помощи ещё тогда, сразу после его первой нападки. Наверное, очень хотела убедить себя и тебя, что вокруг меня по-настоящему преданные люди. Тогда я ещё верила в дружбу на нашем факультете… - Дело не в факультете, Лиза, а в самих людях. Конечно, учитывая то, что распределение идёт на основании определённых качеств личности, можно проследить закономерность, но в остальном это лишь случайности. Например, ты оказалась первым человеком, подходящим под мои требования к тому, кого я смог бы назвать своим другом. Но дружбы у нас не вышло, - Блейз ухмыльнулся, когда её щёки чуть ощутимо порозовели, вовсю выдавая правильно понятный смысл его слов. – Ну что, попробуем свести Малфоя с ума? - Расскажи мне, что нужно делать? – спросила Турпин, наблюдая как он достал из кармана маленький флакон и тщательно взболтал его, прежде чем открыть и набрать немного светло-янтарной густой жидкости в пипетку, приделанную к внутренней стороне крышки. - Начнём с двух капель на каждого, это должно быть около двадцати минут. Твоя задача просто фантазировать, как можно более ярко и чётко представлять себе образ того, кем хочешь предстать во сне Драко. Все действия и образы, что породит твоё воображение, непременно найдут своё отображение для него, любые физические воздействия, вроде ударов, будут ощущаться как настоящие в пределах сна, но не оставят повреждений или следов после пробуждения. Думаю, самый беспроигрышный вариант для тебя это предстать в образе нашего покойного директора, который и так частенько посещает Малфоя по ночам. - А ты? - взгляд настороженно следил за тем, как тягучие капли падают в его приоткрытый рот, как на смуглом лице появилась на мгновение гримаса отвращения. - Увидишь, - он поспешно сунул флакон в руки взволнованной Лиз, начиная оседать, и к тому моменту, как её чуть не стошнило от противного островато-горького вкуса зелья, заполнившего нос запахом свежесрезанной травы, уже успел заснуть. Ей хотелось позвать его, но язык онемел, а веки стремительно опускались, наливаясь свинцом… *** Лиза вздрогнула, первым делом почувствовав как по телу пробежался лёгкий холодок, очень похожий на ощущение сквозняка, возникавшего каждый раз, когда кто-нибудь из её однокурсниц приоткрывал окно в спальне, желая впустить внутрь затхлого помещения немного свежего воздуха. Ей пришлось напрячься, чтобы открыть глаза, и тогда взгляду сразу предстала небольшая округлая площадка, залитая до странного ярким светом бледно-жёлтой полной Луны, нелепо зависшей в чернильном небе прямо на уровне лица. Это место вызывало внутри сильный трепет, на грани между страхом и восторгом, ведь именно здесь, на Астрономической башне, она попросила Забини о помощи и здесь же согласилась вступить в игру, не имея ни малейшего понятия, чем в итоге обернётся затея, показавшаяся сначала глупым розыгрышем. - Нам нужно исправить ошибку, которую ты допустил, Драко, - вздрогнув от внезапно раздавшегося сбоку уверенного и приятного мужского голоса, она повернула голову в его сторону, первым делом увидев блестящие платиновые волосы, спускавшиеся ниже плеч, даже под дуновениями прохладного ветра всё так же аккуратно лежавшие на чёрной мантии. Одного этого было достаточно, чтобы не всматриваясь в привлекательный профиль и правильные, тонкие черты лица уверенно сказать, что рядом стоял Люциус Малфой. Вот чей облик решил принять Блейз. Опомнившись, Турпин принялась в панике твердить про себя «я Дамблдор, я Дамблдор, я Дамблдор» так часто и быстро, что звуки путались и слипались между собой, образуя одну нелепую фразу. Веки вновь опустились, погружая её в кромешную тьму, и в этот момент в воспоминаниях чётко всплыл образ покойного директора. Длинная седая борода, чуть отливавшая серебром, - ей удалось ощутить, как кожа чуть покалывает под грубыми плотными волосками, забавно щекочущими нос. Светлая мантия, почти волочащаяся по полу, плотно облепившая её ноги под очередным, более сильным порывом ветра. Лукавый взгляд внезапно распахнувшихся ясно-голубых глаз ещё раз мимолётом стрельнул в надменно возвышающуюся на площадке фигуру старшего из Малфоев, а потом, неторопливым движением поправив на переносице очки и снисходительно улыбнувшись, только что воплощённый своей студенткой профессор наконец обратил внимание на Драко, в изумлении замершего напротив, с приоткрытым ртом уставившегося на отца. - Ты знаешь, что ты должен сделать. Ты знаешь, как смыть тот позор, на который обрёк нашу семью, поставив под удар мою жизнь, - вопреки ожиданию, голос мужчины звучал отнюдь не повелительно и напористо, а напротив, мягко и осторожно, словно ему приходилось упрашивать о чём-то важном ребёнка, способного в любой момент сбежать от охватывающего разум страха. – Где твоя палочка, Драко? Возьми её и убей его, пока не поздно. Люциус повернулся лицом к Дамблдору и лишь один уголок его тонких губ на секунду взметнулся вверх, посылая импровизированный сигнал Лизе, начинавшей медленно догадываться о сути задуманного представления. Она еле заметно кивнула в ответ и сделала один длинный шаг вперёд, ближе к изумлённому Драко, позволив лунному свету полностью осветить худощавую старческую фигуру. - Драко, что же ты наделал, - мягко, но укоризненно сказал директор, склонив голову набок, разглядывая ничего не понимающего парня, кажется, слегка вздрогнувшего в тот момент, когда их взгляды всё же встретились. – Ты пришёл, чтобы снова убить меня? - Я вас не убивал! – Громко, с вызовом вскрикнул Малфой, вопреки своим словам попятившись назад, со страхом поглядывая на поджавшего губы отца, недовольно покачавшего головой. Его голос заметно дрожал, с лихвой выдавая внутренние метания и сомнения, наверняка не единожды вынуждавшие не спать ночами, метаться в холодном поту в собственной кровати, глубоко вдыхать влажный воздух мрачных подземелий в попытке успокоиться и не думать, наконец не думать о содеянном однажды. Все знали, что Драко не смог отправить смертельное заклинание, то ли испугавшись, то ли замешкавшись, то ли в последний момент пожалев Дамблдора, но несмотря на это, именно его продолжали винить в совершённом убийстве, провожая косыми взглядами, порицая и ненавидя за слабость и предательство человека, до последнего вдоха защищавшего школу и каждого ученика в ней. Даже того самого ученика, что привёл за собой Пожирателей, а вместе с ними смерть. - Драко, подними свою палочку и сделай это. Я жду. Мы все ждём от тебя действий, - Люциус попытался подойти ближе, но Драко испуганно пятился от него и крутил головой так часто и быстро, что длинная светлая чёлка упала на лицо, отчасти прикрыв глаза и мгновенно прилипнув к покрывшемуся влажной испариной лбу. Тем не менее его рука быстро шарила вдоль тела, откидывая прочь полы широкой мантии, по-видимому пытаясь нащупать волшебную палочку, которую так настойчиво призывал взять его отец. - Но он уже мёртв, отец. Он уже мёртв, я точно это знаю, я сам видел, - бормотал Драко, бросая в сторону Дамблдора долгие взгляды, полные опасения и чего-то, слишком напоминающего обвинение, будто он действительно корил почти убитого им человека за постоянное присутствие в его кошмарных снах. Это казалось немыслимым, но чем дольше и внимательней Лиз всматривалась в непривычно искажённое проявляемыми эмоциями лицо блондина, обычно достаточно сдержанного на людях, чем подробнее замечала каждое его дёрганое движение, тем уверенней становилась в своей внезапной догадке. Вопреки всем ожиданиям, он боялся той ответсвенности, которую приходилось нести на своих плечах с конца прошлого года, боялся общественного порицания и мнения отца, хотел бы сбежать от образа стоящего перед ним старика, но не раскаивался в своём поступке. Её охватила сильная злость от его жалкого, трусливого поведения, и тут фантазия охотно подкинула новый, по-настоящему унизительный образ. Его ладонь только нырнула в поисках волшебной палочки в карман брюк, как те внезапно испарились, повергнув младшего Малфоя в настоящий шок; он оторопело оглядывал себя под сдержанной улыбкой бывшего директора и выражавшей крайнее презрение гримасой своего отца. - Что это такое? – взвизгнул Драко, вцепившись пальцами в край длинной засаленной тряпки, сплошь покрытой пятнами грязи и дырами, кое-где наспех залатанными кривыми заплатками. Кусок ткани обвязан вокруг его шеи и бесформенным мешком свисал почти до колен. – Почему я одет как домой эльф? - Ты ведь просто один из его слуг, Драко. Без права голоса и надежды на свободу. Скажи, разве это того стоило? Такого будущего ты хотел, когда пришёл забрать у меня жизнь? - Я вас не убивал! Я не убивал, слышите?! Отстаньте от меня! - Драко, ты позоришь нашу фамилию своей слабостью. Посмотри, как ты выглядишь. Посмотри, на кого ты похож… вот до чего тебя довело добродушие, вот логичный итог пагубного влияния этого человека, - Люциус махнул рукой в сторону Дамблдора, сделал пару шагов ближе к трясущемуся то ди от страха, то ли от холода блондину, и вытянул вперёд руку, в которой тут же появилась волшебная палочка. – Возьми её сын. Я помогу тебе, - ласково добавил он, заметив лёгкое, нерешительное движение себе навстречу. - Ты не должен делать этого, Драко. Подумай, на какие муки ты обречёшь свою душу, - тихий, шелестящий голос директора разносился по открытой площадке, подхватываемый тонким свистом гулявшего ветра. Он тоже сделал несколько шагов вперёд, стараясь оставаться наравне со старшим Малфоем, довольно улыбнувшимся в тот момент, когда сын резко вырвал из его ладони волшебную палочку, тут же наставив её против медленно надвигающихся на него мужских фигур. - Давай, Драко. Одно заклинание, сын, и ты исправишь все причинённые нам беды… Однако Драко, попеременно переводивший с отца на Дамблдора не только взгляд, но и зажатую в дрожащей ладони волшебную палочку, на удивление не спешил прислушиваться к словам хоть одного из них, а спустя ещё секунду попытался трансгрессировать с площадки. Его фигура расплывалась, закручиваясь в воздухе полупрозрачным вихрем, но неизменно возвращалась обратно, упираясь то в высокий купол потолка, то отскакивая от стен. - Отстаньте от меня! Отстаньте от меня все, слышите! – заорал младший Малфой, осознав тщетность своих попыток, лишь сдвинувших его ещё ближе к краю площадки. Лизе показалось, что в его часто моргающих глазах наконец появились слёзы, верный признак того, что они шли самым правильным путём. – Что вам от меня постоянно нужно? Я хочу, чтобы меня оставили в покое! - Взгляни на меня! – Со злостью выкрикнул Люциус, чья парадная мантия рассыпалась на глазах, сменяясь на свободную тёмную тюремную робу; светлое серебро его гладких волос покрылось пылью и грязью, сбившейся с длинными прядями в безобразного вида колтуны. Холёный, самодовольный аристократ в мгновение превратился в измождённого, жалкого узника Азкабана, с искривлёнными в усмешке обветренными, обкусанными до крови губами и глазами, чей блестящий, нервно бегающий взгляд выдавал начинающееся безумие. – Посмотри, каким я стал из-за тебя! Взгляни мне в глаза и скажи, Драко, стоит ли это жизни жалкого старика? Отвечай мне! Заслужил ли я этот позор? - Нет, я… это не я, отец, я не хотел… - Так убей его! Чего ты ждёшь? - Драко, ты ещё можешь спастись. У тебя есть шанс не зайти дальше, не повторить тот кошмар, что ты уже сотворил, - Дамблдор развёл руки в стороны, давая возможность разглядеть его целиком, заметить, как странно, неправильно торчат вверх локти, как подозрительно искривилось тело, словно однажды сломанное, а потом наспех склеенное как попало. И сквозь светлое, серо-голубое одеяние старика начинали медленно проступать наружу пятна бордовой крови. – Это всё лишь твоих рук дело. - Я тут не при чём, - Драко отчаянно мотал головой, надеясь прогнать от себя мучительный, отвратительный образ искалеченного умирающего тела. Он несколько раз всхлипнул, обхватил ладонями голову и, видимо, только тогда заметил что-то неладное, тут же с отвращением и неподдельным ужасом взглянув на свои руки, по локоть испачканные в свежей крови, неторопливо капающей с самого кончика волшебной палочки, которую недолго думая с отвращением отшвырнул от себя. - Моя кровь на твоих руках, - прошептал Дамблдор, и слова его сопровождались булькающими звуками, теми же самыми, с которыми спустя пару секунд из приоткрывшегося старческого рта с сухими, белёсыми губами начала небольшими порциями выплёскиваться кровь, заливавшая седую бороду. - Я не виноват! Слышите, я не виноват в вашей смерти! Я тут не при чём, старый болван, я не при чём! – потеряв всё своё самообладание, громко орал Драко, даже не пытаясь стереть слёзы, беззастенчиво скатывающиеся по перепачканным кровью бледным щекам. Кровь целиком пропитала одежду Дамблдора и начала капать на пол, опасно ускоряясь с каждым мгновением, заливаясь в бороздки каменного пола и по ним неуклонно двигаясь прямо в сторону мечущегося в панике парня. - Что же ты наделал, Драко, - покачал головой Люциус, так же разведя руки в стороны, и его тело начинало иссыхать, уменьшаться и сжиматься в размерах, а потом с громким треском рассыпаться прахом, подхватываемым порывами ветра, услужливо несущими этот ворох тёмно-серой пыли в сторону его испуганного сына. - Нет, отец, нет! – ревел он, отходя всё дальше от устремившегося в его сторону потока слишком густой, тягучей алой крови, подбиравшейся почти вплотную к ногам, при этом отмахиваясь от ударившего в лицо вороха пепела, имеющего невыносимо противный, тошнотворный запах палёного мяса. В этой панике Драко не обратил внимания, как близко подобрался к краю площадки, без оглядки, уверенно отступая назад, пока внезапно не упёрся ногами в низкие кованые перила, и, опасно накренившись, не перевалился через них, отправляясь в свободный полёт вслед за Дамблдором и недавно убитой Ноттом маленькой девочкой. Всё стихло. Вереница пугающих звуков, мерзких запахов, кошмарных картин, тщательно создаваемых их воображением, испарилась, забрав с собой даже порывы ветра и нелепо выглядящую Луну. Лиза перевела взгляд на Блейза, принявшего свой обычный вид и отчего-то выглядевшего крайне растерянным, потом быстро оглядела себя, отметив, что тоже вернулась в собственное тело. Но если Драко уже выпал из сна, почему они всё ещё здесь? - Или ко мне, - приглушённый мужской баритон звучал откуда-то сверху, пробиваясь через толщи отбрасывающего его прочь разума. Она вздрогнула, испуганно оглядываясь по сторонам, хотела подойти ближе к Забини, но не могла сдвинуться с места, издать ни одного звука, словно застряв внутри каменного изваяния. От страха начало подташнивать, закружилась голова, и ей вдруг показалось, будто в нос снова ударил смутно знакомый травяной запах. Глаза медленно закрывались, пока кто-то резко дёргал её за ноги, беспощадно протаскивая прямо сквозь каменный пол. В разлившейся вокруг тьме она слышала бормотание Блейза, пока перед глазами клубами тумана проносились один за одним образы и воспоминания, от которых хотелось кричать в голос. Какой-то человек, скрючившийся на земле и направленная на него волшебная палочка, нежный женский голос посылает в него зелёный луч смертельного проклятия, прерывая слабую попытку вымолить пощаду; пятна крови, забрызгавшей рукава светлого платья; громкий звон колоколов, сливающийся с треском гравия под ногами и взгляд, пугающий и настолько влекущий взгляд серо-зелёных глаз в обрамлении неестественно длинных чёрных ресниц; кончик волшебной палочки упирается ей прямо в шею, но вместо страха по телу почему-то расплывается спокойствие и приятное, родное тепло. - Тебе страшно, Лиза?... *** Возвращаться в реальность оказалось многим тяжелее, чем во время болезненной лихорадки, в которой ей довелось провести больше суток после злополучной тренировки по квиддичу. Но сейчас, как и в том изматывающем состоянии, единственное ощущение чего-то по-настоящему живого давало только его прикосновение, высоким и ярким маяком пробивавшееся через плотный туман, затягивающий собой стремительно уплывающее сознание. Ладонь Блейза лежала на её щеке, слишком непривычно и пугающе ледяная, а сквозь шум в ушах, напоминающий усиленный во сто крат шелест сухих осенних листьев под ногами, еле проникал сбивчивый хриплый шёпот. - Лиза, ответь мне хоть что-нибудь. Лиза, - ей с трудом удалось открыть глаза и увидеть перед собой его, сильно побледневшего, обессилено прислонившегося к спинке дивана, на котором они всё ещё сидели, вопреки пугающему ощущению, будто тело онемело, обмякло и, подхваченное буйным течением, стремительно уплывало в потоке бурлящей воды. Он часто моргал, по-видимому изо всех сил пытаясь справиться с наваливающейся слабостью и дремотой, несколько раз поспешно облизал еле заметно дрожащие губы, ставшие светло-серыми и сухими, покрытыми плотной светлой корочкой. - Что-то пошло не так? – спросила она, хотя сама была абсолютно уверена в ненормальности того состояния, в котором они сейчас оказались. Вытянув вперёд ладонь, она коснулась его лба и вздрогнула от неожиданности, почувствовав под пальцами обжигающий лёд; Забини чуть улыбнулся в ответ на этот порыв и прикрыл глаза, поэтому не мог заметить, как испуганно её губы коснулись собственной руки, ощущая холод и противную сухость кожи, на ощупь явно принадлежавшей человеку, уже давно выпустившему искру жизни из своего тела. На мгновение ей показалось, что они действительно умерли, вот отчего этот мороз, пугающее онемение в мышцах и сплошной гул вместо мыслей в голове, но сквозь липкий страх удалось очень отчётливо услышать биение сердца, разогнавшегося до небывалой скорости от промелькнувшего ужасающего предположения. - Мы не должны были там оставаться после Драко. Когда он упал, я успел увидеть… будто видел свои кошмары, - прерываясь и запинаясь на словах, прохрипел Забини, неуклюже сползая вниз по дивану, облокотившись лбом ей о плечо, сильно пугая своим состоянием, пробивавшей тело дрожью, тяжёлым и частым дыханием, сопровождающимся тонким свистом, слишком похожим на тот, что слышала она у себя в короткие моменты пробуждения во время неожиданной болезни. Это казалось самым страшным из всех возможных исходов их бесчеловечных развлечений: если станет действительно плохо, то здесь, в глубине заброшенной части замка, в тщательно запертой изнутри комнате, с помощью чар изолированной от окружающего мира, неоткуда ждать помощи. Сколько ей пришлось плутать среди этих похожих друг на друга коридоров, когда готовилась к осуществлению плана с Паркинсон, и тогда, даже отчётливо представляя себе нужный проход и кабинет, не удалось найти ничего и смутно похожего. Теперь, если не удастся выйти отсюда самостоятельно, вряд ли кто-то обнаружит их трупы раньше, чем останутся лишь скелеты. Эти мысли подталкивали её сцепить зубы и что есть мочи держаться за ощущение реальности, не закрывать глаза, отбросить вцепившуюся диким зверем в грудь панику и неторопливо, последовательно шевелить каждой мышцей плохо поддающегося тела, возвращая над ним контроль. Спустя несколько минут к ней начинали подступать столь желанные сейчас ощущения, сначала эфемерные и слабые, но постепенно усиливающиеся, нарастающие. Лиз почувствовала, как болит сильно выгнувшаяся в пояснице спина, как затекли пальцы, незаметно для неё успевшие сжаться на рукаве его рубашки, а ещё в полной мере смогла оценить тяжесть навалившегося сверху парня, принесшую столько неудобства, а одновременно с тем восхитительно соблазнительную, несмотря на самый неподходящий для волнительных воспоминаний момент. - Блейз, давай ляжем, - её голос всё равно выдавал волнение, несмотря на все попытки звучать уверенно и спокойно. Какое-то время он ничего не отвечал, не шевелился, вызывая этим раздирающий изнутри ужас, мигающий перед глазами ослепительной по силе зелёной вспышкой, раздающийся звоном колокола, словно наблюдающий за ней со стороны леденящим взглядом серо-зелёных глаз. «Мне не страшно,» - настойчиво повторяла про себя Турпин, отгоняя видения прошлого, воспоминания о изматывающих душу детских кошмарах. Ей удалось справиться с этим тогда, много лет назад, отбросить в самый дальний ящик памяти и крепко закрыть на замок, а значит получится сделать то же самое теперь. Ей ведь и правда не страшно, и не было страшно ни под мертвецким взглядом Нотта, ни под горячим кулаком Забини… - Лиза, прости меня. Мне очень… плохо… - наконец прошептал он, немного отстранившись и разглядывая её из-под полуопущенных век мутным, рассеянным взглядом. По-видимому вспомнив услышанное недавно, начал осторожно ложиться, утягивая вслед за собой, и ей пришлось с трудом втиснуться в то небольшое расстояние, что осталось между его мгновенно обмякшим телом и спинкой дивана. Сердце сжималось, невыносимо ныло, грозило в любой момент лопнуть от угрожающе распирающих порций горячей крови, ощутимо пульсирующей в тонких венах, ведь видеть его таким беспомощным, слабым, нуждающимся в ней оказалось настолько больно, особенно сейчас, когда не было ни достаточно сил, ни магии, чтобы попытаться исправить их плачевное положение. Находясь в исступлении, не имея ни малейшего понятия чем могла бы помочь, она просто гладила его по голове, неторопливо перебирала пальцами плотные и колючие чёрные волосы, водила самыми кончиками по пугающе ледяному лбу, осмелилась прикоснуться к тонкой серебристой полоске шрама, отчего-то постоянно цепляющего взгляд с того самого мгновения, как впервые удалось его увидеть: тогда ей довелось разглядывать Блейза так же пристально, как сейчас, без стеснения всматриваться в каждую не замеченную раньше черточку, казавшуюся прелестной, влекущей к себе, призывавшую протянуть руку и скорее дотронуться до этой красоты. Она и подумать не могла, что спустя пару недель сможет вот так открыто смотреть на него сколько захочется, снова и снова целовать любимое лицо, не боясь быть высмеянной или отвергнутой. Всё происходившее сейчас напоминало тягучий, бессвязный бред, отдававшийся лёгкой тошнотой, от которой рот то и дело наполнялся обильной жидкой слюной. Несколько раз Лиза закрывала глаза, тут же начиная падать с крутого обрыва, испуганно вздрагивала, предчувствуя скорое соприкосновение с твёрдой землей, быстро металась взглядом по тёмной комнате, подсвеченной красно-оранжевым светом, чтобы наверняка убедиться, что это не сон, не часть кошмарных галлюцинаций, изредка случавшихся с ней в особенно напряжённые, тяжёлые периоды жизни. Её пальцы опустились вниз по его лицу и принялись обводить контур побледневших губ, остававшихся безумно желанными даже несмотря на их непривычную шероховатость. Она не могла оторваться от вида собственных незамысловатых движений, от созерцания чуть приоткрытого рта, способного без запинки изрекать хлёсткие оскорбления и ошеломительные признания. Его язык внезапно выскочил наружу, чуть влажным кончиком мазнув по подушечкам пальцев, отправив по телу горячие волны возбуждения. - Иди ко мне, - от низкого, хриплого голоса всё внутри перевернулось; его ладонь быстро погладила шею, прежде чем лечь на затылок, властно и грубо притянуть её ближе и начать целовать, так яростно, словно это было последним шансом спастись от неминуемой гибели. Турпин напряглась, как никогда остро испытав пронзающее чувство страха, но поспешила заглушить внутренний голос, предостерегающий от импульсивных поступков, взывающий к ощущению чего-то неправильного между ними, пугающего тем ледяным холодом, который шёл от него. У неё получилось убедить себя, что виной всему лишь увиденные ранее кошмары, отчасти погрузившие в гнетущую атмосферу надвигающегося ужаса, расшатавшие и без того натянутые до предела нервы, и ставшая привычной изматывающая тошнота, не первый раз сопровождающаяся мыслями и эмоциями, не имеющими ничего общего с реальностью. Она смогла бы найти десяток оправданий чему угодно, потому что на самом деле хотела его до одури; податливо отвечала на поцелуи, наслаждалась тем, как зубы с силой оттягивали, прикусывали её нижнюю губу, не стесняясь открыто стонала ему в рот, громко и протяжно, почти хныкая от нетерпения, пытаясь вовсю продемонстрировать своё состояние, не оставляя ни единой возможности усомниться в двигающих ей безрассудных желаниях. Горячее и жгучее возбуждение разливалось по телу, дурманило сознание, кружило голову сильнее любого зелья, и в нём без остатка растворялись метания между вожделенным и правильным. Ей до боли нужно было ощутить его близость, насладиться прикосновениями, которых постоянно оказывалось недостаточно. Слишком мало просто чувствовать как крепко ладони сжимали талию, как язык нарочито медленно облизывал губы, прежде чем погрузиться вглубь рта, как его колено протискивалось между плотно сжатых ног, раздвигая их шире. Слишком далеко оставалось желанное тело, даже когда она выгибалась ему навстречу, призывно двигала бёдрами, пыталась обхватить целиком и прижать к себе, врасти внутрь него, согреть своим теплом заледеневшую кожу. Слишком быстро он подминал её под себя, наваливался сверху, жестко вгрызался зубами в плечо, покусывая прямо через скользкую атласную ткань блузки, пока Лиза оторопело обнимала его за шею и как безумная повторяла: «да, да, да», давая абсолютное согласие на всё, что бы он мог захотеть сделать, поддерживая всё, что уже делал с ней. Руки дрожали и плохо слушались, пока она дёргала вверх тщательно заправленную в брюки рубашку, пыталась стянуть с него жилет, лишь бы скорее добраться до голого торса, провести пальцами по напряжённым сильным плечам, водить по крепкой спине, снова гладить его грудь и живот, покрывать поцелуями смуглое тело, не покидающее мысли и фантазии, своей близостью вынуждающее терять рассудок и забывать о гордости, стыде, морали. Ей настолько необходимо почувствовать его внутри себя именно сейчас, хотя бы на те же несколько быстрых и резких толчков, как вчера в коридоре, что становилось невозможно дышать от пульсирующей в теле похоти. - Не нужно, Лиза. Не сейчас, - он внезапно остановился и, открыв глаза, она тут же встретилась с ним взглядом, заметив что-то похожее на смятение и боль. Блейз отстранился, громко и тяжело дыша, скатился на самый край дивана, рассеянно ощупывал руками её тело, словно впервые заметил рядом с собой и не мог понять, как они оказались здесь и что сейчас делали. Его до сих пор трясло от холода, а её от возбуждения и обиды, перехватывающей горло железными тисками подступающих слёз. Ему было плохо, невероятно омерзительно с того мгновения, как удалось впервые открыть глаза, прорвавшись сквозь завесу страшных воспоминаний прошлого, подступавших со всех сторон, стучащих в висках отрывками когда-то брошенных фраз, мелькавших образами ненавистных людей, картинами тех событий, о которых мечтал забыть навсегда. Но всё это навалилось разом, раздирая в клочья пытающееся сопротивляться сознание, вызывая дикую, необузданную злость, наполнявшую каждую клетку тела, пропитывающую его до небывалых ранее глубин. Он осторожно погладил её по щеке тыльной стороной ладони, попытался улыбнуться, боясь напугать своим странным, плохо поддающимся контролю состоянием. Отчаянно хотелось спать, но стоило лишь закрыть глаза, как на него вновь набрасывались кошмары, слетаясь как стая падальщиков на окровавленную трепыхающуюся в предсмертной агонии тушу, беспощадно раздирая по кускам ещё живое тело, разрывая холодеющую кожу острыми клыками. Поэтому из последних сил он держался в сознании, цепляясь только за растерянный, испуганный взгляд напротив, проникающий прямиком в душу и поддерживающий там маленький тлеющий огонёк, единственный шанс отогреть окоченевшие внутренности. Мир кружился вокруг него, против воли увлекал в хоровод беспрестанно мигающего перед глазами света, слишком сильно похожего на мерцание пламени свечи под порывами сильного ветра. Он отчётливо помнил, как украдкой пробирался на заднее крыльцо своего дома вслед за крадущейся в ночи матерью, в нерешительности останавливался на самом краю, не находя сил сойти с крыльца, и просто смотрел на стремительно удаляющуюся под мимолётные вспышки света женскую фигуру, скрывающуюся в неприметном старом сарае, почти укрытом от взгляда раскидистыми деревьями и зарослями кустарников. Видение затягивало в себя, заставляя забыть обо всём, почти ощутить холод, обдающий застывший в сомнении силуэт, изо дня в день останавливающийся в одной и той же точке, не способный переступить через свои страхи, сделать шаг вперёд, к желанной и необходимой всей сердцем слабости. Забини вспомнил, что вместе с ним была Лиза, но никак не мог найти её, оглядываясь по сторонам, всматриваясь в кромешную тьму вокруг себя, подползающую к ногам и цепляющуюся за тело, старающуюся поглотить его, оторвать от той единственной, видеть и чувствовать которую стало жизненно необходимо. Он испуганно распахнул глаза и тут же облегчённо вздохнул, оглядывая бледное лицо девушки, казавшееся по-волшебному сияющим в оранжевом свете пламени. Её восхитительно тёплые мягкие ладони поглаживали живот, по-видимому успев забраться под рубашку пока от него предательски ускользнуло сознание, отбросив в очередной пугающе реалистичный сон. - Ты прекрасна, - прошептал он, потянувшись к заманчиво приоткрытым алым губам, выглядевшим удивительно набухшими и блестящими, точно такими же, как после долгих и яростных поцелуев, которыми ему удавалось не раз уже терзать её восхитительно покорный и отзывчивый горячий рот. И сейчас приятно влажный тёплый язычок ласкал и дразнил, бесстыдно заманивал в свои обманчивые сети, ловко сковывающие вожделением по рукам и ногам, стоит лишь на мгновение поддаться влечению, задержаться около неё чуть дольше безопасного времени, позволить ладони опуститься чуть ниже по изгибу бедра. Всё это не так страшно, когда у него уже получилось однажды дойти до предела самоконтроля и не сорваться, остановиться перед чертой дозволенного, как останавливался он на том проклятом крыльце столько лет подряд. Блейз обещал себе, что больше не уснёт, не позволит ей остаться одной в пробирающем насквозь холоде, наверняка служившем одной из главных причин её испуганного взгляда и лёгкого блеска в наполнившихся слезами бездонных глазах, ставших такими тёмными, как небо за пару минут до заката. Ему ведь уже не первый раз приходили в голову мысли о том, что все запутанные игры, остервенело придумываемые им, блестяще отыгрываемые на потеху публике или собственному самолюбию, были только ради неё, в попытках найти именно ту, кто не поддастся заранее заготовленному сценарию, осмелится выступить против нелепого и банального амплуа, а потом сможет забрать себе главную роль, пустившись в череду талантливых импровизаций. Ладони поглаживали её тело, наслаждаясь идущим от него остро необходимым, спасительным для жизни, соблазнительно влекущим теплом, и ему казалось, будто с каждым следующим движением вдоль ставших родными изгибов этот согревающий жар только усиливался, медленно перекидываясь и на него, начиная растапливать толстый слой льда, покрывавший все внутренности. Она пыталась что-то шептать, но только слыша своё имя, Забини ещё крепче прижимался к ней, целовал снова и снова, сильно и глубоко толкал язык внутрь рта, не позволяя словам прервать распаляющийся огонь. Он может держать себя в руках, без сомнения сможет прекратить в любой момент. Время замирало, останавливалось, с противным скрипом и тихим потрескиванием поленьев в камине проворачивалось вспять, откидывая его на дни, недели, месяцы, годы назад, услужливо подкидывая под ноги омерзительные куски грязи, прочно въевшиеся в прошлое, навсегда остававшиеся в памяти ощущением стыда и разочарования в себе. Это от них его трясло как в горячке, только от них одних хотелось забыться в этой окутывающей ледяной тьме, заглатывающей в гнилую утробу стоило лишь оторваться от спасительного тепла мягких губ. Он видел перед собой слегка загорелую мягкую кожу с россыпью слишком частых родинок и еле заметных оранжевых пятнышек веснушек, миловидное лицо с круглыми розовыми щёчками, ярко очерченный рот с пухлыми губами, совсем как у куклы. Светлые волосы пушились и неприятно лезли в лицо, когда она наклонялась к его уху, до противного тонким голоском нашёптывая какие-то глупости, пока пальцы ловко и умело расстёгивали рубашку, вызывая отвращение от одной лишь мысли о том, как часто ей наверное приходилось это делать до него. По телу разливалась шипящая, разъедающая всё на своём пути ярость, злость на самого себя, вытесняющая кровь и заполняющая напряжённые вены. Потому что она ждала от него чего-то, нетерпеливо ёрзая на коленях, натужно пытаясь играть в страсть, когда он испытывал лишь раздражение и отвращение от всего происходящего. «Ну же, Блейз, потрогай меня.» Он со всей силы сжимал зубы, хотел орать от стучащей в голове злости, отбросить от себя противные звуки как назло бесконечно повторяющегося шёпота, порвать, растоптать, забыть навсегда этот кошмар, отныне никак его не касающийся. Сейчас он чувствует не просто желание, так и не возникшее тогда при виде голого девичьего тела, а дикое животное возбуждение, еле сдерживаемое, приносящее с собой восхитительный жар внизу живота. Ещё немного, совсем чуть-чуть и у него получится согреться, лишь бы не потерять сейчас этот восхитительный клубок тепла, извивающийся рядом. Теперь ему ничего не стоит протянуть руку и дотронуться до чего угодно, с громким треском и раздавшимся следом приглушённым всхлипом сдвинуть в сторону лишний страх и неуверенность, со всей заслуженной ненавистью вцепиться пальцами в гладкую кожу и разрывать её в приступе доводящего до тошноты отвращения, сдирать до крови, желая как можно скорее прогнать прочь разочарованно надувшую губы Джемму Фарли и вернуться обратно к той, в которой так отчаянно нуждался. - Блейз, мне больно, - Забини очнулся от её голоса, уже не стараясь понять, в какой момент снова заснул и сколько времени был не в себе, скитаясь по закоулкам собственной памяти. Главное не испугать Лиз, дрожащую от холода под его откровенными прикосновениями, успевшую расстегнуть нижние пуговицы на рубашке и обнимающую его за талию ошпаривающие горячими руками. Пока ему никак не удавалось сосредоточить взгляд на её лице, пальцы нежно обводили внезапно оказавшуюся уже оголённой грудь, пощипывали затвердевшие соски, двигаясь уверенно и напористо под одобрением тихих стонов. - Прости меня. Скоро всё пройдёт, Лиза, просто потерпи ещё немного, - бормотал он, почти на ощупь, с наполовину прикрытыми глазами пытаясь найти её губы, мечтая вновь прильнуть к ним, как к спасительному источнику. Её рот был настолько потрясающе ненормально мокрым именно сейчас, когда ему приходилось изнывать от медленно убивающей жажды, и так хотелось выпить из неё всё до последней капли, вылизать досуха, обрекая мучиться вместе с ним, испытать то же ощущение холодного дыхания смерти на своей шее. Она вся такая горячая, невообразимо, до безобразия пылающая изнутри, в то время как он довольствовался лишь жалкими крупицами желанного тепла, исходящего от мягкой кожи, еле согревающей мечущиеся по ней заледеневшие пальцы. – Мне так холодно. Он должен был предугадать такой исход, хотя бы раз задуматься о последствиях, прежде чем тащить их обоих в собственноручно вырытую могилу, любезно уготовленную другому человеку. Если ему хотелось выть от проходящего внутри мороза, выламывающего кости, выкручивающего каждую мышцу, то что могла испытывать Турпин, не успевшая ещё избавиться от подаренных им же выматывающих приступов тошноты? Как у него вышло завлечь её в этот ледяной ад, стараясь вытащить из другого? - Всё хорошо, - настойчивый шёпот прорывался сквозь завесу громкого, судорожного дыхания, переходящего в лёгкие стоны, вонзался в голову острым кинжалом, вызывая сначала боль, а потом какое-то поразительное спокойствие, полное смирение с собственной судьбой. Блейз не понимал, кто из них двоих сказал эту фразу, но услышав до забавного банальные слова перестал бороться с самим собой, позволив векам снова опуститься и отдавшись на волю сознания, моментально растекавшегося по комнате вязкой субстанцией. Главное, что её губы до сих пор касались лица, оставляя после мимолётные пылающие следы, а казавшиеся сейчас такими миниатюрными ладони гладили живот, опускаясь всё ниже, заманчиво близко к поясу брюк. Его раздирало от противоречивых желаний: прижать эти нежные согревающие руки к своей груди, приложить к самому сердцу, всё ускоряющему свой ритм с того момента, как они снова начали целоваться, или заставить изящные юркие пальчики спустится вниз и скользнуть под одежду, воплотить самые будоражащие, непристойные желания, подстёгивающие фантазию и разгоняющие кровь по венам, вновь натянувшимся до предела от возбуждения. Ему нужна была Лиз прямо сейчас, немедленно, вплотную к трясущемуся в ознобе и ожидании разрядки телу, кожа к коже, пока оставалась хоть одна возможность не остыть окончательно, не превратиться в окоченелый труп ещё при жизни. Пока перед плотно сомкнутыми глазами простиралась чёрная бесконечность, мысли то слетались крикливой стаей, то вовсе пропадали, погружая разум в ледяную кому, а большая часть тела онемела, все чувства обострялись, усиливались до невозможности. Он ощущал только не поддающиеся контролю, движимые одними инстинктами яростные движения собственных губ и языка, прижимавшихся вплотную к её рту в страхе снова потерять эту восхитительно приятную зацепку за реальность; его ладонь поглаживала шелковистую кожу живота, вздрагивающего и сжимающегося от холодных прикосновений и, возможно, от пугающего осознания того, как пальцы уверенно двигались ниже, на ощупь пытаясь найти главный источник исходившего от неё жара, но упорно встречаясь с непреодолимой преградой плотно прилегающей к талии ткани на своём пути. - Блейз, - её голос который раз вырвал из уютных объятий исподтишка окутавшей эйфории, тягучей и медленно убивающей, растягивающей его по частям под укрытием обманчивой безопасности надвигающегося сна. Наверное, ему пришлось быть без сознания совсем недолго, потому что тело до сих пор ломило и выкручивало от удовольствия, граничащего с болью. Забини лишь с удивлением отметил, как горячее дыхание щекотало ему лоб, пока она прижималась ближе, забросив колено к нему на бедро, и слегка двинув рукой успел понять, что больше ничего не ограничивало доступ ни к её ногам, ни к расположившемуся между ними сосредоточению необходимого тепла. Он почувствовал ни с чем не сравнимую, потрясающую, будоражащую влагу, громко выдохнул, почти застонал от восторга, касаясь её более уверенно и настойчиво; палец легко проскользнул куда-то внутрь и спустя несколько быстрых поступательных движений к нему присоединился ещё один, ритмично толкаясь в плотно обхватывающую бесконечную жару. У него хватило сил приоткрыть глаза только чтобы последний раз взглянуть на Лиз, убедиться в совпадении реальности с собственными пугающими странностью ощущениями, прежде чем окончательно раствориться в настойчиво зовущем к себе сумраке. Его взгляд жадно выхватил трепещущие на прикрытых веках чёрные длинные ресницы, чуть приоткрытый рот с подрагивающими губами, начавшими беззвучно что-то шептать с очередным более резким и быстрым движением пальцев, слегка запрокинувшуюся голову, обнажившую, призывно выставившую вперёд тонкую шею, к которой он уже успел потянуться губами, когда глаза снова сомкнулись, не справившись с приглушённым алым светом, окропившим комнату и залившим лицо доверчиво льнущей к нему девушки. Всё, что ему оставалось, это бежать среди собственных расплывчатых ощущений настоящего и образов прошлого, неотрывно следующих за ним по пятам. Блейз скитался во мгле, убегал от доносившихся отовсюду голосов, звучавших глухо и отдававшихся еле заметным эхо, словно его пытались докричаться из-за стены. Ему было страшно отозваться, попасться в ловушку тех мужчин, чьи интонации навсегда въелись в голову, оставались внутри даже спустя многие годы с их смерти и непременно просыпались, стоило лишь оступиться. Его совесть говорила шестью разными голосами, хриплыми и низкими, переходящими на визг или тихо шелестящими, грубыми или наигранно учтиво-заботливыми. Они не позволяли надолго забыть, кем он являлся: эгоистичным ребёнком со странными выходками и пугающей страстью к саморазрушению, избалованным мальчишкой, привыкшим к заступничеству всё прощающей матери, а ещё блеклой копией своего отца, опозорившего собственный род. Становилось невероятно горячо, так душно, влажно, что еле получалось дышать. Его засасывало вглубь тугой воронки, беспощадно прокручивая в ней, вынимая органы и связывая их плотным жгутом в один огромный ком, небрежно брошенный обратно во вспоротое брюхо и теперь тянувший вниз, подобно камню на шее утопленника. Тепло обхватывало сильно и плотно, сдавливало собой, и ему хотелось кричать от того, насколько убивающе восхитительно это было. «Ты жалкий трусливый щенок, не способный ответить за свои слова и поступки,» - доносилось из глубин темноты, и он со злостью сжимал кулаки, до ноющей боли в напряжённых от усилий пальцах. «Такому ничтожеству как ты не добиться даже сомнительной славы идиота-отца,» - вторило худое, искажённое злобной гримасой лицо, чьи очертания принимала тёмно-серая дымка, с ненавистью раздираемая его ногтями в попытке избавиться от этого наваждения навсегда, содрать противную ухмылку с искривлённых полных губ. «Даже мать смирилась с тем, что ты абсолютно бестолковый, вот почему она уже и не пытается тебя воспитывать, так ведь, Блейз?» - простые слова, сказанные вкрадчивым, равнодушным тоном, бьют прямо в спину, почти сшибая с ног, но всё, что он может сделать сейчас, как и тогда, посильнее стиснуть зубы и скорее проглотить обиду. И зубы сжимались со всей силы, пока язык слизывал капли драгоценной воды, наконец попадавшей в рот, имевшей такой приятный и смутно знакомый, сводящий с ума солёный вкус. Он не мог понять, почему всё это напоминает ему о Лиз, смело отмахиваясь от обманчивого воспоминания о том, как пробовал её кровь. Земля раскачивалась, ходила ходуном, мелко дрожала под ним, осыпалась вокруг с громким треском, вынуждая в панике хвататься за мягкий горячий воздух, лишь бы не провалиться в разверзнувшуюся страшную пасть преисподней, и в первобытном ужасе, внезапно нахлынувшем волной удушья, Забини не переставал твердить её имя плохо слушающимися, онемевшими губами. - Блейз, пожалуйста, - её присутствие рядом успокаивало, несмотря на то, что у него до сих пор не получалось понять, где именно она находится, никак не выходило нащупать родное тело в кромешной темноте. Судя по голосу, ей тоже было очень страшно, поэтому самое главное сейчас любой ценой спасти их от падения в пылко дышащий прямо над ухом ад, сжать в объятиях и держать так крепко, как сможет, не отпуская отсечь ни на мгновение. Он обязан защитить Лиз от всего. На его лицо вдруг упало несколько тёплых капель, долго катившихся по щеке, прежде чем получилось достать до них языком и слизать, наслаждаясь очередной возможностью попытаться унять жажду. Дождь постепенно нарастал, усиливался, заливая спасительной водой, которую он унизительно ловил ртом и жадно глотал, только вскользь успевая прочувствовать живительную влажность на пересохшем нёбе. Солёные брызги покрыли шею, слегка намочили волосы, от соприкосновения с воздухом снова холодя только недавно начавшую согреваться кожу. Ему никогда раньше не доводилось засыпать под дождём, и это оказалось так странно, волнительно и отчего-то слишком тяжело. Рёбра сжимались, подминая под себя лёгкие и сердце, вызывая боль и чувство отчаяния от неотвратимости надвигающейся беды. - Лиза, я здесь, я рядом. Скоро всё закончится, нужно лишь немного потерпеть. Я с тобой, девочка моя, - задыхаясь и срываясь на хриплый шёпот бормотал Блейз, на самом деле не веря собственным словам, с каждой следующей секундой убеждаясь, что сейчас должен умереть, разорваться от нарастающего внутри напряжения. Тело налилось сладкой истомой, обволакивающей внутренности, распирающей изнутри, и ему на самом деле хотелось сделать что угодно, чтобы дойти до максимума ощущений и почувствовать наконец тот хлопок облегчения, с которым должны были лопнуть переполненные наслаждением вены. Всё закончилось как по щелчку пальцев, но вместо ожидаемой боли растерзанного в клочья тела он ощутил тепло, словно после долгой прогулки по промозглой осенней слякоти смог завернуться в мягкое и уютное одеяло, а ещё пугающую уязвимость, когда все мысли, чувства, истинные мотивы совершаемых поступков вдруг раскрывались перед кем-то, обнажая терзаемую постоянными сомнениями душу Его передёрнуло от отвращения ещё в тот момент, когда кончики пальцев аккуратно, даже немного неуверенно коснулись скулы, и пока прохладная ладонь неторопливо опускалась на щёку, стирая с кожи мелкие капли весеннего тёплого дождя, в расслабленном и разнежившемся теле поднималась неистовая ярость, рвущаяся наружу звериным рыком. Он ненавидел Нотта, с удивительной точностью всегда чувствовавшего все моменты его слабости, непременно находившегося рядом именно тогда, когда действительно становилось необходимо, а потому до смешного часто заставлявшего думать, не мог ли этот ублюдок действительно быть прав во всём, что шесть лет кряду настойчиво твердил про природу их взаимоотношений. Блейз со злостью схватил его за запястье, оторвав ладонь от своего лица, не обращая внимания на попытки вырвать руку из цепкой хватки всё сильнее сжимающихся пальцев, пока не услышал короткий вскрик, вызвавший торжествующую довольную улыбку и вместе с тем отчего-то отдавшийся внутри трепетом необъяснимой тревоги. Он резко вынырнул из сна, всего на мгновение успев увидеть над собой широко распахнутые синие глаза, взиравшие с нескрываемым ужасом. Жаль, что у него совсем не оставалось сил чтобы успокоить её, лишь пытаться разобрать быстрый и путанный шёпот, прерывающийся громкими всхлипами, пока разгорячённое тело обдавала вечерняя прохлада и приходилось щуриться от яркого жёлтого света прожекторов… *** … Забини устало опустился на нижнюю скамейку опустевших трибун, с еле скрываемой злостью отшвырнув от себя метлу. Пришлось почти полчаса бестолково нарезать круги по полю, ожидая когда все члены команды не спеша переоденутся после тренировки и постепенно покинут пределы поля для квиддича, напоследок смерив его взглядом: кто-то насмешливым, другие – удивлённым, и лишь капитан с толикой поощрения и уважения. Ему было плевать на предстоящую в ближайшие выходные финальную игру, просто хотелось побыть одному, подальше от пустой болтовни и суеты в общей гостиной Слизерина, напыщенных речей однокурсников, приторного щебетания Дафны под ухом и оживлённых споров о шансах выиграть у Гриффиндора (а он был уверен, что тех самых шансов у них нет). Шёл мелкий дождь, непривычно тёплый для середины апреля, но приятно остужающий разгорячённое после затянувшейся тренировки тело. Он специально подставлял лицо под глухо шлёпающие капли, щурясь от слишком яркого жёлтого света прожектора, бьющего прямо в глаза. Так было хорошо. Можно просто посидеть в тишине и подумать, попытаться насладиться пустотой, что давно поселилась внутри и разрасталась, расширялась, заполняя его целиком день ото дня. Блейз давно понял, что ничего не чувствует. Точнее сказать, ничего из того спектра эмоций, который считался нормальным для шестнадцатилетнего, потому что в его арсенале всё же оставались кое-какие ощущения, изредка сменявшие друг друга в особенно напряжённых ситуациях. Злость, раздражение, усталость. Мелькнувшая сбоку высокая худая фигура как раз смогла вызвать редкий момент смешения всех этих чувств разом. - Ты выглядишь сейчас очень жалким, Блейз, - тихо заметил Теодор, встав рядом с ним и нагло разглядывая прикрывшего глаза однокурсника. - Я надеюсь, ты здесь не за тем, чтобы пожалеть и обогреть меня? – за ехидной ухмылкой у него не вышло спрятать злость, слишком открыто сквозившую в голосе. За этот год он явно пресытился общением с неудавшимся другом, и теперь воспоминания обо всех доставленных тому моментах унижения не отзывались и намёком на удовольствие. Только усталость. Кажется, Нотту даже понравилось такое общение между ними, поэтому он ещё настойчивей преследовал собственного мучителя, провоцируя на импульсивные поступки. Впрочем, Забини ведь предполагал такой исход, но всё равно затеял эту игру, надеясь с её помощью избавиться от всепоглощающей скуки. Не помогло. - Ты одинок, Блейз. Мы оба это знаем. И не только сейчас. Ты ведь не надеялся найти себе ровню в лице Дафны? Она точно не тот человек, кто мог бы понять… - Что ты хочешь, Тео? Если тебе нужна Дафна, можешь забирать хоть сейчас. Я не удивлюсь даже если ты начнёшь тарелки после меня вылизывать, - он поднялся на ноги, развернувшись к бывшему другу и оказавшись с ним почти нос к носу. Болотного цвета глаза пронзали насквозь, взгляд метался по лицу и как обычно не выражал ничего, кроме впечатления льющейся из него грязи. – Хочешь скрасить моё одиночество, не так ли? Так вот ты тоже совсем не тот человек… - Я единственный, с кем тебе может быть интересно. Единственный похожий на тебя, Блейз, - Нотт быстро облизнул губы, явно нервничая, на секунду уловив тень сомнения, мелькнувшую на красивом смуглом лице. Ему достаточно и этого, чтобы снова попытаться объяснить, показать, как всё должно быть на самом деле. Блейз смотрел на него меньше минуты, не первый раз за последнее время раздумывая над подобным вариантом, и это время показалось настоящей вечностью, полной сомнений, внутренних терзаний, а ещё так некстати подстёгивающего решимость азарта, верного спутника всех крупных ошибок в его жизни. Иногда ему хотелось сделать что угодно, лишь бы ощутить глоток новых эмоций, почувствовать себя по-настоящему живым, познать что-нибудь новое, ещё незнакомое и оттого волнительное. Раньше он не был таким: злым, раздражённым, уставшим. Умел искренне наслаждаться жизнью, радуясь не только когда та ласково гладила по голове, но и отвешивала смачные подзатыльники; находил восхитительной любую возможность испытать себя. Ему нужно было вернуться в то время, пока одиночество не разъело в душе смертельную дыру, но вот как – не знал. - Ты ведь этого хочешь, Тео? – он дёрнулся ближе к однокурснику, оказавшись почти вплотную к его лицу, всматриваясь в мгновенно помутневшие зелёные глаза, отчётливо представляя, как тонкие бледные губы приоткрылись, замерев в ожидании, жадно впитывая долетавшее до них горячее дыхание. Забини держал эту опасную дистанцию, прислушиваясь к своим ощущениям, сделал ещё одно маленькое движение навстречу, остервенело вытаскивая из себя хоть один оттенок волнения, предвкушения, пусть даже возбуждения, но снова не почувствовал ничего и резко отстранился, глухо рассмеявшись. – Я мог бы тебя поцеловать, Нотт. Знаешь, почему? Потому что ничего не чувствую. Ты для меня такая же безликая тень, как и все остальные попадающиеся на пути люди. Единственное, что хоть как-то выделяет тебя среди них, это раздражающая назойливость и умилительная преданность. Я, честно, мечтаю настолько же сильно хотеть кого-нибудь. Блейз равнодушно смотрел на него, не желая тратить усилия на ставшие глупой привычкой банальные ужимки, впервые за долгое время говоря максимально честно и открыто. Отчаяние так крепко сжимало в свои стальные тиски, что ему действительно очень хотелось, чтобы Теодор понял, по-настоящему понял его на этот раз. - Я могу тебе помочь, - уверенно сказал Нотт и протянул вперёд руку, начиная уверенно опускать холодную ладонь ему на щёку, стирая скатывающиеся по лицу мелкие капли дождя. Забини резко перехватил его запястье и сжал со всей силы, упорно выкручивал, намеренно причиняя боль. Усталости больше не было. Зато раздражение и злость нахлынули одной высокой волной, накрыв с головой. - Запомни, Тео, и больше не путай элементарные вещи. Это ты нуждаешься во мне. А я в тебе – нет.