Лакрица

В голове пусто. После оргазма она ощущает новый вид слабости: ленивая истома соседствует с нежеланным, но приятным насыщением. Это чувствуется подсознательно, и Гермиона при всём рвении не сможет избавиться от навязчивого удовлетворения. Только хрупкие конечности, не желая отдыхать, вероломно содрогаются, теперь уже от холодка, скользящего по мокрой коже. Если бы она была в другой ситуации, например, с любимым человеком на удобной кровати без насилия и боли, то с восторгом поразилась бы своим разнообразным переживаниям: во время оргазма в ней гремел нервно-мышечный взрыв такой силы, что напряженность можно было назвать не максимальным пиком, а пиком, выходящим за пределы мироздания. По причинам, независимым от здравого смысла, Гермиона ощущает прилив иррационального вдохновения. У неё не то чтобы краски сияют ярче, а просто на душе становится легче: либо из-за собственного освобождения — всё же она отдалась порочному наслаждению в объятиях зверя, либо из-за чистой физиологии и выброса гормонов после секса, в результате чего появляется убеждение в минутном счастье. Какой корыстный, оказывается, у неё организм. После первого акта она злилась и ругала себя, а теперь, получив представление, что такое оргазм, Гермиона больше упрекает во всём Грейбека, а сама как бы ни при чём. Да, корыстный и наглый организм. На ум приходит дотошная мысль, что секс и оргазм — это две разные вещи, в первом действии можно найти своеобразные эмоции и возвышенные чувства, а во втором всё более порочно и низменно. Теперь Гермиона думает, что потеряла невинность не во время первого вторжения в своё тело, а пару минут назад, когда стонала в раскалённых тисках феерии. Из-за остаточных эмоций после экстаза Гермиона воспринимает реакцию Грейбека на раненое ухо, как опасное, но решаемое последствие. Вдохновение поднимает душевные силы, запретив появляться вопросу: накажет ли он за вред и убьёт ли её после изнасилования? Она ни за что не смирится с ролью жертвы и пойдёт на всё, дабы остаться в живых. Кому бы сказать, что секс с оборотнем ожесточает решимость, всё равно не поверят. Грейбек с минуту медленно перетирает между пальцами капли крови, наблюдая за разводами с бесстрастным лицом, словно думает о своём. Но как только Гермиона издаёт шорох, пытаясь сесть, он опускает взгляд вниз, искоса посмотрев на неё. Всемогущие маги! Она не должна замечать, точно не должна! Но видит до дрожи повелительный взгляд и довольное выражение. Его глаза поблескивают, ноздри медленно раздуваются при длинных вдохах. Алый след очерчивает скулу… боже, Гермиона не знает, как охарактеризовать его реакцию. Лучше отойти. Конечно, в ней формируется новая храбрость, но пока его поведение не станет ясным, Гермиона будет вести себя тихо. Вздохнув, она морщит лицо от боли в промежности, неуклюже опирается спиной на решётку, поджав колени к груди… немного, надо немного стиснуть зубы от дискомфорта и встать… Гермиона пытается. Задуха из спермы, выделений и крови ударяет в нос. Грейбек тоже чувствует, не может не ощущать, как сильно потрепал её. Гермиона только делает попытку подтянуться, держась за решётку, как вдруг… И почему она раньше не замечала, что в тихой темнице его шумное дыхание кажется ещё более диким?! Поборов желание качнуть головой для ясности мыслей, Гермиона настороженно исподлобья поднимает взгляд. Она сглатывает, стыдливо наблюдая за тем, как он неспешно обхватывает основание члена и, сжав пальцы, ведёт ладонь к головке. От скольжения полупрозрачная смазка набирается в сгустки по стволу и с мокрым звуком капает с головки, когда пальцы доходят до конца. Отведя руку, Грейбек встряхивает ею, брызги попадают на Гермиону, затем он проводит влажными пальцами по бедру, вытирая её о ткань штанов, и возвращает ладонь к члену. Воспоминание его противных слов всплывает в сознании. «Много сала.» Часто заморгав, она переводит взгляд выше. Грейбек смотрит на свою ладонь, мокрую от выделений. Губы чуть приоткрыты, нижняя челюсть едва заметно двигается вправо-влево, периодически показывая кончик языка между передними зубами. Гермиона понятия не имеет, что от него ждать: злости за сало или очередную насмешку. Она настолько теряется в замешательстве, что его неожиданный взгляд, направленный на неё, вызывает краткий приступ дрожи, от которой тело вмиг покрывается мурашками, тем не менее её лицо предстаёт перед оборотнем больше сердитым, нежели испуганным. Пожалуйста, пожалуйста, пусть он простит за покусанную мочку! Пожалуйста! Гермиона напрягает руки, вцепившись в решётку за своей спиной, и пытается подняться, но в то же мгновение Грейбек неторопливо делает шаг в сторону, вставая ровно напротив неё. Боясь глядеть в область его паха, где ладонь по-прежнему почти с ленцой поглаживает твёрдый член, Гермиона высоко задирает голову, посмотрев в его глаза. Грейбек изгибает уголки губ с чуть прищуренным взглядом, а она чувствует… о нет, она жалобно морщит лицо, но не прерывает зрительную связь, почувствовав, как мысок его сапога касается внутренней стороны щиколотки и давит вправо, заставляя её раздвинуть ноги. Слабость мешает сопротивлению, лодыжки открывают доступ и… — Н-нет… — выдыхает она, ощутив прикосновение к бедру вблизи влагалища. Под его давлением бёдра тоже разводятся в сторону, как и половые губы. Гермиона готова провалиться сквозь землю от стыда, сразу вдохнув терпкий запах, и от страха, что он коснётся ботинком там… Но нет, в момент, когда его глаза опускаются на мокрую, покрасневшую и припухшую киску, Гермиону поражает двоякое чувство облегчения и тягостного смущения, ведь теперь лицо Грейбека приобретает знакомое ехидное выражение, значит, он не зол за ушной укус, хвала богам! Но всё же Гермиона по-прежнему не знает, чего ожидать, как вдруг ловит зрительную связь и слышит хрипловатый голос: — Ты пахнешь спорой случкой. — Чем? — с придыханием, почему-то слово «спорая» у неё с трудом вяжется со смыслом фразы, даже деловито получается. — Сексом, — смотря в её глаза, он глубоко вдыхает носом и выдыхает ртом, на секунду закатив глаза. — Будто тебя драли весь день, и ты алчешь ещё, — его оскал расширяется, язык облизывает уголок рта. Нет! Злость моментально струится по венам, как жидкий яд, затмевающий рассудок. Гермиона сводит брови на переносице, поджав губы в ярости, и шипит: — Ты заставил меня! Осклабившись, Грейбек тянет во рту насмешливый звук, а Гермиона окончательно прощается со страхом. Чувствует давление его сапога на бедре и бегло кидает взгляд на обувь в поиске спрятанной волшебной палочки, но вместо древка замечает лишь рукоять засапожного ножа с наружной стороны голенища. В мыслях уповая заполучить хоть какое-то оружие, Гермиона снова смотрит на его лицо, но рука потихоньку смещается с пола, чтобы выхватить нож. В этот момент его лицо становится ещё более светлым, уж непонятно почему: из-за её укоряющего ответа или от новых попыток к сопротивлению. Однако его голос не меняется, только слова звучат вкрадчиво: — Ну… — протянув руку перед собой, он обхватывает железную перекладину, опершись на неё, — хочешь под меня? — на самом деле, Гермиона в душе удивляется отсутствию какой-либо двусмысленности, он спрашивает прямо, не вложив в интонацию намерение унизить. Округлив глаза, Гермиона сглатывает, отрицательно замотав головой. К чёрту! Быстрым движением хватает рукоять ножа, с силой потянув на себя… Проклятие, ясно как день, он позволяет ей, даже ногу неторопливо убирает, а мог бы пнуть прямо в живот или ещё чего… Гермиона сжимает нож, попутно подметив цвет рукояти… ох, как символично, её самое нелюбимое дерево, часто мелькающее во снах — эбен, судя по всему, лунный! Дважды символично для оборотня, зависимого от полнолуния. Покачиваясь, она с тихим кряхтением от ломоты в теле, проползает мимо, рванув подальше от Грейбека. Так на четвереньках и отодвигается в другую часть темницы, мимоходом захватив в кулак его пальто, лежавшее в центре. Прикрывшись, Гермиона поворачивается к Грейбеку, вытянув перед собой нож. — Ты больше меня не тронешь! — теперь вместо мольбы она вкладывает угрозу. Да уж, едва ли нож остановит свирепое животное, но то, что случилось в течение последних часов, и его прямой намёк на взаимность от неё побуждают любым способом сохранять остатки достоинства. В своих глазах, а не в его, ведь судя по поведению Грейбека, ему вовсе плевать на её честь. В отличие от предельного напряжения Гермионы, сам оборотень даже не меняет позы, так и опирается на решётку, стоя к ней спиной. Гермиона слышит звук застегивающейся ширинки и глухие, прерывистые смешки, когда он запрокидывает голову и двигает плечом, разминая шейные мышцы. — Не хочешь, — будто сам себе, он произносит с долей задумчивости, — тогда… — ухмыльнувшись, он отталкивается от решётки и поворачивается к Гермионе, сохранив самодовольное выражение, — заставить? — честно, она не понимает его интонацию, словно оборотень и вправду ждёт ответа. Выгнув бровь, Грейбек медленно подходит… чёрт, чёрт, пуговицу над ширинкой он так и не застегнул. Гермиона запоздало осознаёт, что надо было сразу подняться, а не сидеть на полу, трясясь от всего произошедшего. Скривив лицо, она шаркает стопами, пряча их под его плащом. Грейбек останавливается в шаге и осматривает её тело, наклонив голову набок. Взгляд задерживается на лезвии, сверкающем от лучей солнца. Почти красиво, но… — У тебя не дрожит рука, — вдруг тихо шепчет он. И правда, тело потряхивает, но она отчаянно сжимает рукоять, вкладывая предельную силу. Этот признак решимости, по всей видимости, нравится ему. — И что? Это обычное явление! — повышает голос, почти съязвив, и поднимает нож выше, ожидая издёвки над её силой воли и смелой душой, но он иронично щёлкает языком, будто она задаёт нелепый вопрос. Грейбек отвечает совершенно не то, что она ожидает услышать: — Не явление, пташка, а развитая моторика, — его глаза демонстрируют снисходительное веселье. Какого дракла? Он произносит это чуть ли не с пылким азартом и восторгом. Удивившись его знаниям физиологии, Гермиона сильно хмурится, не желая хоть как-то нравиться ему, но в дальнем уголке сознания звучит голосок, напоминающий, что в его руках находится её свобода. Удивительно, что она только сейчас понимает, что в каком-то смысле платит за его расположение… хотя нет, «платит» не подходит, раз она искренне льнула к нему там, у решётки. Проклятие! Ведь в тот момент ей это даже в голову не приходило. А Грейбеку? Почему-то ей неприятно от домысла, что он может подозревать её в двойной игре и фальши. Именно эти суждения отвлекают её от его движения. Со слегка суженными глазами оборотень садится на корточки перед ней и опускает голову, смотря исподлобья. В который раз она не может прочитать его. — Не прикасайся! — вскрикнув, чуть взмахивает ножом, но он лишь фирменно скалится, расслабленно свесив одну ладонь с колена, а второй аккуратно двигает на себя край пальто. — Остынь, я сделаю это чуть позже, — облизнув губы, он тянется к карману за последней сигаретой. — Сделаешь что? — рукоять скрипит, когда она слишком сильно сдавливает нож. И вновь он поджимает губы в скепсисе, словно озвучивает очевидное: — Трахну тебя. Гермиона только открывает рот, чтобы протестовать, как вдруг он слегка хмурится, а потом наоборот поднимает брови, нащупав в кармане два камня. Видимо, раньше, когда он закурил при Долохове, то не заострял на этом внимания. Она вспоминает, что подняла с пола и положила в его карман тот самый, который Грейбек бросил в неё. Зачем? В тот момент она не думала об этом, а поддалась характеру, который любит порядок. Раз камней пара, то пара и останется… Вряд ли огонёк можно получить с помощью одного кремня, ведь тогда не будет трения и… — Услужливая, — хмыкнув и закурив, он прикрывает глаза, когда дымок поднимается вверх. Убирает кремни в карман, а Гермиона вспыхивает от гнева, ведь она даже не задумывалась об этом. Вот он сидит, рассматривает, как диковинного зверька, ухмыляется, буравит голубыми глазами так, будто видит её тело даже через ткань пальто. Ублюдок! И курит! Курит всегда так… ну, курит очень часто. Вредно. Ещё эта лакрица! Можно порадоваться, что в карманах больше нет сигарет, но Гермиона не радуется, а выдаёт: — Я не служу. — Заискиваешь? — Не заискиваю! — Хочешь сбежать? — Хочу! — Оставишь своих псов? Секунды у неё уходят на раздумье, имеет ли он в виду Гарри и Рона под псами?! Её голос готов пропитаться неприязнью, которая увеличивается от прямого облачка дыма, направленного в её сторону. Гермиона кашляет и быстро моргает для улучшения зрения, чтобы не пропустить атаку. Пальцы врастают в нож, рука болит, но она не опускает оружие. Видит через рассеивающийся дымок: Грейбек как прежде сидит на корточках, глумливо подмечая её попытки защититься. В какой-то момент он ставит локоть на колено для опоры головы и заводит ладонь под волосы, потрогав раненую мочку, потом просто оставляет пальцы в волосах. Гермиона отвечает: — Их зовут Гарри и Рон! — Оставишь? — Никогда! Пауза для затяжки. Медленный выдох, его взгляд застывает на её губах, словно он задумывается о чём-то или вспоминает. — Ты, хилая сучка, даже псину не смогла спасти, — Гермиона каменеет, вспомнив Клыка, а Грейбек непринуждённо меняет положение руки, подперев кулаком подбородок, — куда уж тебе защищать остальных… Фраза из уст сквернослова неожиданно сильно задевает душу. Гермиона рефлекторно выпускает ворот пальто, которым прикрывается, и зажимает в кулачок кулон Фенрира. Ткань едва закрывает грудь. Грейбек усмехается, направив взор на её руку, зажимающую амулет. — Ты бросил собаку в огонь, — голос сквозит жалостью и скорбью. Отрицательно качнув головой, он пожимает плечами. — Ты поджарила его до хрустящей корочки, как свинью в жаровне. Больно, больно, сердце пускает слезинки. Гермиона смыкает зубы до скрежета, а пальцы сжимают кулон. Фенрир, мой волк и символ бесстрашия, дай сил, чтобы справиться с оборотнем! — Однажды я спасла его от смерти! — А потом сравняла счёт? — Подонок! — Чуешь, пташка, какая ты слабая? Твоя природная сущность раболепно скулит в желании подчиниться мне. Стоп. Что? Гермиона шокировано таращится на него, не в силах принять резкую смену темы. Это опасно, до жути опасно. В совокупности с его зоркими глазами, пожирающими каждый участок её тела, слова имеют осадок приказа — того самого приказа подчиниться. Нет, Гермиона не позволит и произносит слова в духе Годрика: — Я стану слабой, если перестану защищать своих друзей! — сглотнув, Гермиона морщит нос от высоких, нервных ноток в голосе. — Когда-то я спасла школьного пса от волка… — в уме добавочка: и волка от Гарри и Рона возле палатки, — и спасла бы из огня, если бы ты меня не остановил. Ну, скорее всего, Грейбек сам спас её от смерти, ведь она не сумела бы потушить целую хижину, но Гермиона запихивает эту мысль подальше. К её удивлению, он как-то сразу преображается и, понизив тембр, выдыхает слова вместе с сигаретным дымом: — Спасла от волка?! Не юли, ведьма, — сначала он смеётся в голос, а потом делает паузу, пристально держа зрительную связь, прикусывает щеку, раздумывая, взгляд становится более вызывающим, даже подлым, а голос звучит надменностью, — думаешь, приручила зверя? Гермиона в панике кусает губы и хмурится, уловив загадочную нотку в его интонации. Рука устаёт держать нож и немного опускается. Кроме честности на ум ничего не приходит, она отвечает: — Я никого не хочу приручать. Он мой друг, которого я тоже готова защищать. Друзей не приручают, а проявляют заботу, — на его испытующий взгляд Гермиона отвечает угрюмым лицом. — Все существа достойны уважения и защиты… Что ж, признаться, в последней фразе она и вправду чуть заискивает перед ним, сквозь строчки намекая, что не считает оборотней изгоями. Грейбек, конечно, вовсе не достоин уважения, но теперь она вполне понимает некоторые нюансы его жизни в моменты полнолуния и даже восхищается контролем сознания без помощи аконитового зелья. Он только делает вдох, чтобы сказать, как Гермиона тихо добавляет: — Даже оборотни. Он докуривает молча, немного запрокинув голову. Не отвечает, но и не смеётся, а затем, смотря на кулон, внезапно заявляет: — Твою шею душит кусок металла, окроплённый волчьей кровью, — Гермиона вздрагивает от сурового тона. И по неизвестной причине… то есть известной, ведь они вроде как снова разговаривают… а любая беседа — благо. По известной причине, Гермиона говорит правду: — Не душит, а помогает дышать. Нахмурив лоб, Грейбек сводит губы в тонкую линию, по-видимому, не поняв метафору. Гермиона не объясняет, что кулон помогает ей призывать смелость, следовательно, помогает дышать, а просто сообщает, на минутку потерявшись в воспоминаниях: — Я хотела вернуть кулон, но не успела. Фенрир покинул наш лагерь после того как… — резко замолчав, Гермиона раскрывает глаза, ругая себя за болтливость. Какая ирония! Зачем она назвала своего волка Фенриром, а? Успокойся, с чего бы Грейбеку злиться?! Подумаешь, имена одинаковые! Как ни странно, он даже не удивляется. Смотрит в её глаза, покусывая нижнюю губу, сохранив небольшую ухмылку. — Почему хочешь вернуть? — только и спрашивает он, отбросив сигаретный окурок. Её лицо постепенно смягчается. С каждой минутой простого разговора сердце бьётся спокойнее. Ага, а позже он сказал, что трахнет тебя! О нет! Сердце вновь сбивается! Голос звучит с опаской: — Я украла его. Последующее фырканье Грейбека, похожее на «пфф», вынуждает Гермиону поднять ладонь с ножом. Мало ли. А далее его мимика совсем не понятна. Оборотень качает головой, свесив обе ладони с колен. Широко улыбается и приоткрывает губы, но останавливает реплику и водит челюстью, явно подбирая слова. Скорее всего, так и не подобрав, хрипло шепчет: — Моя ведьма очень… — усиливает ударение на этом слове, — очень-очень плохая девочка! — даже тянет прерывистое «ц», поводив указательным пальцем по воздуху. Что-то до трепета личное проскальзывает в его словах, вгоняющих Гермиону в сильное волнение. Грейбек слегка придвигается, на что она реагирует скольжением по стене в правую сторону. Наклонив к нему нож, угрожает: — Если тронешь меня, то… — Ведьма, — тихо обращается он, категорично оглядев её и ухмыльнувшись, Гермиона замирает, чувствуя, что услышит нечто страшное и неправильное, так и есть, — ты мне нравишься… — Грейбек проводит языком по нижним зубам, словно думая, как её назвать, она уже ожидает очередного оскорбления или, не дай бог, конской масти, но… — Гермиона Грейнджер. В следующее мгновение в ноге появляется боль, когда он хватает её за лодыжку, дёрнув на себя. Гермиона замахивается ножом, но всё равно падает на спину, а оборотень нависает над ней. Схватив прямо за лезвие, он вырывает нож и отбрасывает за свою спину. Она мотает головой, брыкаясь ногами и отталкивая его руками, задевает ногтями грудь, надеясь поцарапать, а в голове звучит его голос: «У оборотней нет ценностей, только приоритет по защите того, что им нравится.» Можно ли считать это признанием? Если она ему нравится, он спасет её от Тёмного Лорда? Или что? — Отпусти! Отпусти! — Гермиона ударяет лбом в его подбородок. Грейбек хватает одной рукой оба запястья и прижимает их к полу над её головой, а второй сжимает шею. Его ноги придавливают её щиколотки. Гермиона чувствует тяжесть горячего тела. Пах накрывает промежность, ширинка измазывается в смазке, застывшей на её лобке. К спорному облегчению Гермионы, он больше не делает резких движений, просто с довольной физиономией и частым дыханием ждёт, когда у неё закончатся силы. Ждёт долго, пока Гермиона извивается и кричит, пытаясь пальцами дотянуться до его запястья… ногтями, ногтями, но Грейбек усиливает хватку, почти пережав вены на запястьях. Она продолжает бороться, пока в глаз не попадает влага… ублюдок! Ублюдок! Она жмурится, двигая головой с намерением избавиться от его слюны, стекающей по щеке, но как раньше этот жест отвлекает и усмиряет сопротивление. И тогда Гермиона открывает рот, чтобы снова закричать, но он кладёт палец поперёк её губ, заставив замолчать. Гермиона открывает глаза и удивляется его изучающему, чуть прищуренному взгляду, который пугает до чёртиков. Грейбек смотрит на свою ладонь, держащую её запястья. Второй рукой держит свой вес, облокачиваясь на пол рядом с головой Гермионы. Далее его действия вызывают в ней недоумение. Грейбек ослабляет ладонь и просто придерживает её руки, а потом по очереди неожиданно давит большим пальцем на внутренние части запястий, видимо, на какие-то нервы. Её пальцы вздрагивают. Грейбек выгибает бровь и задорно улыбается. — Что? — спрашивает она, не понимая его веселья. — Заткнись, — продолжая держать запястья одной рукой, второй он скользит от плеча до локтя. Нет, Гермиона не может молчать, когда он смотрит на неё так властно и одновременно насмешливо, будто намерен разделать на куски. К чёрту, она почти умоляет: — Скажи мне! Как ни удивительно, но он отвечает: — Ты праворукая, — фыркает на её растерянный взгляд, — а кинжал держала в левой. «У тебя не дрожит рука.» «Развитая моторика.» Будто бы голову охладили льдом. Гермиона прикусывает губу, не веря в то, что он оценивает её физическое состояние. Уж лучше так, чем испытать новое домогательство. У неё появляется минутка, чтобы тоже рассмотреть его. Только опускает глаза на торс, заметив шрамы, как он давит на локоть и… её пронзает боль, Гермиона шипит сквозь сжатые зубы и с яростью смотрит на Грейбека. Теперь он почти разочарованно качает головой и тихо хрипит: — Близко к кожной ткани. — Что близко? — Локтевой нерв. Гермиона сравнивает ощущение с ушибом косточки на ноге. Неприятно. Грейбек бормочет: — Будет больно. — Сейчас? — она начинает извиваться, боясь, что он навредит ей, но он саркастически усмехается. — Нет, ведьма, во время обращения. Твои кости будут болеть сильнее, чем у других. Сердце гонит кровь. Гермиона бледнеет, в ужасе думая, что он… он… Нет-нет! Он хочет, чтобы она заразилась ликантропией? Тем временем Грейбек как ни в чем не бывало продолжает трогать: проводит по рёбрам, давит на живот, наклоняется носом к ключицам и застывает, слушая сердцебиение. Гермиона со страхом шепчет: — Пожалуйста, не надо… Он опускает руку вниз и расстегивает молнию брюк. Гермиона прячет губы во рту, нервно кусая их, и поднимает голову. Смотрит вниз. Пару раз поводив рукой по члену, Грейбек двигает бёдрами. Прикладывает к её животу ладонь чуть ниже пупка и скользит членом по лобку, головка едва врезается в его руку. Какого черта он делает? На лице расплывается поистине плотоядная ухмылка, когда он ведёт руку чуть выше, попадая пальцем в пупок, и вновь делает поступающее движение. Член оставляет на лобке влажную дорожку. Гермиона сглатывает и морщит лоб, застыв взглядом на белёсой капле прямо на серединке головки. Грейбек зажимает щеку боковыми зубами и невнятно мычит в закрытом рту, будто что-то прикидывает. Смотрит на расстояние между членом и своим пальцем, прижатому к её пупку. Слюна попадает не в то горло, вынудив Гермиону покраснеть от подступающего кашля, а всё из-за его глаз. Грейбек начинает поглаживать её живот и смотрит на лицо, его глаза светлеют и блестят лазурью. Облизнув верхнюю губу, он выгибает бровь, заметив её бледность и животный ужас. Заикаясь, Гермиона спрашивает: — Что… ещё? — боится услышать, что он и правда обратит её именно сейчас. Обратить можно только во время трансформации. Не бойся! Но, но… если он сейчас укусит, то она может стать, как Скабиор, недоразвитой псиной. Она не хочет, не хочет! Будто читая её мысли, Грейбек обнажает зубы, улыбаясь широко и дерзко. — Ты можешь принять в себя оборотня. Дыхание останавливается. Гермиона хмурится, не понимая, пока вдруг не чувствует поглаживание пальцем вокруг пупка и трение члена по лобку. Теперь её глаза изумленно раскрываются, она догадывается, что именно он прикидывал в уме. Осознание призывает жгучий румянец и стыд от мысли, что в обличье оборотня его тело становится больше, как и… интимные части тела. О боже, да он разорвёт её в прямом смысле! От одного только представления секса с… о нет! Гермиона в ужасе таращится на него, надеясь увидеть опровержение отвратительных намёков. — Я никогда… никогда не буду… — Что? — якобы не понимая её испуганную реакцию, Грейбек обводит пальцем фигуры на лобке, периодически задевая кожу когтем. Она злится и в душе плачет. Гермиона не выдержит этого. Почти выплёвывает слова: — Я не буду делать это с животным! — А, — рот в наигранном удивлении открывается шире, и Грейбек повышает голос, передразнив её прежние слова, — но оборотни являются людьми, пташка, они достойны уважения и защиты! Сука… то есть нет, Мерлин! Он просто издевается! Скрипнув зубами, Гермиона шепчет, сорвавшись в конце на шипение: — Ты разорвёшь меня! Его игривое выражение вообще не меняется. Грейбек наклоняется, но Гермиона сразу же отворачивается, почти прижавшись щекой к полу. Тело покрывается мурашками, когда он проводит языком по щеке, а рукой скользит по груди и, пройдясь по подмышке, достигает шеи. Член трётся по клитору. Гермиона начинает пинаться коленями, но он выдыхает ей на ухо: — Дёрнешься, сцеплюсь с тобой, — она застывает, только глаза жмурит, ощутив возню внизу. — Что это значит? — всхлипывает от щипка на груди. Грейбек больно зажимает грудь и попадает головкой члена в вагинальное отверстие. Входит и делает резкий толчок. Опирается лбом на её висок и отрывисто отвечает: — Осеменю твою матку. Гермиона так потрясена, что появляется подозрение на скорый обморок. Успокойся! Это сложно считать угрозой, ведь уже в первый раз он кончил в тебя. Жизнь окрашивается в чёрный цвет, а проклятая лазурь так и обжигает её лицо. Даже с закрытыми глазами она чувствует пронизывающий взгляд ублюдка. Она больше не сопротивляется, вняв его предостережению, и терпит его ускоренный темп. Гермиона завывает, теряясь в ужасе, как вдруг… Он вновь издает подобие рычания и наполовину урчания. Его слова кусают сильнее острых клыков: — Начистоту, ведьма, твоя матка привлекает меня больше других частей тела, — по-прежнему прижимая её руки к полу, он прикусывает зубами изгиб подбородка и с издёвкой нашёптывает, словно намеренно изводит, — сейчас ты растянута так, что я могу свободно трахать тебя рукой. — Молчи, я не… — Гермиона чувствует боль в спине, тело трётся по полу при каждой фрикции даже через ткань пальто, на котором она лежит. — Мм… да, не растянутая, а растраханная для моего удобства. Нет! Всё, ей больно внизу, слишком большая нагрузка. Помимо органов малого таза, страдают колени, на которые он давит своими. Гермиона со всей дури дёргает головой, ударяя его в висок, и с яростью встречается с ним взглядом. Сталкиваются носы, он обжигает её рот своим дыханием. Двигается только пахом, делая толчкообразные фрикции. Напоминает движение волн, даже гибко как-то, красиво… Гермиона сплёвывает это сравнение и… Лизнув кончик носа, он продолжает свою речь: — Растраханная для любого вида трансформации, — потом звучит утверждение с хрипотцой прямо в её губы, — когда ты пустишь кровь, она тоже раскроется, и я вставлю, — Гермиона сводит пальцы в кулаки и враждебно стреляет в него глазами. — Она? — если раньше её съедало любопытство о его манере изъясняться, то теперь Гермиона не уверена, что хочет знать. — Матка, пташка, матка. А, ну да, всё понятно: он психопат. У неё в голове постепенно выстраивается цепочка его мыслей. Во время менструации матка и вправду раскрывается, но вряд ли он понимает, что это жалкие миллиметры. Гермиона надумывает настоящие кошмары: ему на то и нужно время её месячных, чтобы… уместиться? О боги, и какая разница в размерах её ждёт?! Единственный раз, когда она видела Грейбека в обличье оборотня, произошёл в лесу, но… естественно, она не всматривалась, что там под паховой шерстью. Идиотка, надо было на него смотреть, а не на бедного медведя! Пожалуй, она страдает сейчас намного больше, чем раньше. По спирали из мозга до сердца ползут неприятные мысли. Становится ли теперь противно? Гермиона как-то отрешенно ездит по полу, расслабляет ноги и руки, закрыв глаза… Пусть он делает что хочет. — Ведьма… — он оставляет слюнный след на её щеке и продолжает двигаться, вбивает в пол, — да! — стон превращается в рычание, когда он хватает её за шею. Гермиона не поворачивается, жмурится. Пусть он гниёт в своих извращённых фантазиях. Кач-кач, толчок за толчком. Ягодицы горят от трения по шерстяной ткани его плаща. Всё равно! Как вдруг… — Не нравится? — обхватив её за нижнюю челюсть, он резко дёргает, заставив повернуть лицо. — Раньше стонала как шлюха! — Гермиона открывает глаза, чувственно так бросив порцию ненависти через расширенные зрачки. — Я… Неожиданно он замедляется и отстраняет бёдра, вытащив член и оставив головку у входа. Гермиона моргает. Грейбек сильнее давит на челюсть и заставляет открыть рот. Приподняв бровь, он грубо оттягивает пальцами её верхнюю губу, сначала осматривает клыки и боковые, а потом… — Перестань, — неразборчиво бормочет Гермиона, когда подушечка указательного пальца несколько раз трёт по передним. — Что у тебя с зубами? — чуть прищурив глаза, он дёргает головой. — Что с ними? — глупо переспрашивает она. — Режущие зубы не должны быть такими тонкими и тупыми. Она знает это. Мама тоже была шокирована, когда узнала, что в школе Гермиона попала под заклинание Дантисимус, которое Малфой хотел направить на Гарри. Мадам Помфри уменьшила зубы, но не смогла нарастить эмаль. Гермиона не хочет смотреть на оборотня. Закатив глаза, опускает веки и утомленно выдыхает: — След проклятия. — Болит? — Гермиона изумленно раскрывает глаза, услышав долю жалости. — Не сильнее, чем тело от твоего члена! О! Вот это да! К чёрту, она не жалеет о своих словах! Что толку стесняться выражений в присутствии сквернослова?! Уголки его губ начинают дрожать, будто он собирается улыбнуться, но его взгляд так и прикипает к её верхним передним зубам. Гермиона слабо двигает ногами, разводя их шире, чтобы избавиться от давления. К её удивлению, оборотень позволяет, сдвинув свои ноги, даже отпускает запястья, но руки немеют, и Гермиона оставляет их над головой. Поставив ладонь рядом с её плечом, он держит вес на вытянутой руке, а второй тянется к карману брюк. Гермиона с опаской следит за тем, как он достаёт какой-то фантик размером с ноготь большого пальца… нет, это завернутая в бумагу… жвачка?! Развернув, он откидывает обёртку, и Гермиона видит темно-зелёную твёрдую массу. Грейбек отправляет её в свой рот и активно разжёвывает. Какого чёрта? Сделав попытку отползти, Гермиона попадает под его хватку. Вновь прижав её запястья, он достаёт изо рта смягченную лакричную пасту и… Она так и застывает с открытыми губами, когда он надежно прилепляет массу к её передним зубам. Лакрица обрамляет два зуба со всех сторон, закрывая и дёсны. Спустя пару секунд Гермиона беспокойно хмурится, ощутив на дёснах покалывание. Привкус распространяется на всю полость. Попытавшись смахнуть массу языком, она… не может. Лакрица застывает. Замечательно, теперь она как бобёр с выделенными передними зубами! Во-первых, бобр, во-вторых, тебе не кажется, что ублюдок проявляет заботу?! От этой мысли Гермиона теряется и непонимающе пялится на Грейбека. Он смотрит на её рот, довольный собой донельзя. Но потом он дёргает головой… опять, надоедает. Концы волос задевают её лицо. Гермиона не выдерживает и шепчет: — Что у тебя с шеей? В тон ей ответ: — След проклятия. — Какого? — Лунного. Хочешь потрогать? — Д-д… нет! Конечно, нет! Пожав плечами, он делает толчок, но то ли специально, то ли случайно промахивается, и член скользит по вульве, пройдясь по клитору. Гермиона сглатывает, а Грейбек освобождает её запястья и опускается на локти. Лицо над лицом. Боясь, что он снова оближет, Гермиона кривится и жмурится, но… Первая фрикция довольно плавная… Пудинг. Чёрт! — Подчинись, пташка, я снова хочу услышать твой писк. Он ведёт руку по телу, оттягивает сосок, и мнёт кожу на боку. — Я не пищала! — в качестве опоры ему служат колени и мыски сапог. — Пищала, скулила и текла, как… — Я не шлюха! — И не лошадь, я помню… — он наклоняется губами к уху и тихо рычит, — Грейнджер, — сказав, входит резко и быстро, шлёпнув мошонкой по промежности. Как-то теперь больнее от этого удара… Увеличились? Всё что касается размеров относительно оборотня, она предпочитает выгонять из мыслей. А ещё полностью выбирается из апатии, пытаясь отодрать лакрицу от зубов, но тщетно. Гермиона вкладывает в ответное обращение весь гнев, который отравляет её на протяжении последних часов: — Грейбек! — на его же манер тянет «р» прямо ему в ухо. Он хрипло дышит куда-то в шею. Усиливает ритм и толкается. У Гермионы возникает пощипывание на малых половых губах, словно грубо натёрли кожу и уже появляются царапинки. То же чувство возникает выше от трения волос с его паха по её лобку. — К-когда всё? — спрашивает через всхлип, в дополнение ощущая прежний позыв в уборную, но на этот раз он настоящий. Несильно прикусив гортань, он обхватывает ладонями её голову и не замедляется ни на миг. — Когда кончу в тебя, — вместо укуса, он всасывает кожу и лижет, — снова и… снова, и снова. Гермиона вскрикивает: — Ты не можешь так долго мучить меня! — Я говорил, киска, мы, оборотни, трахаемся как животные, долго и часто… Вдруг Гермиона понимает, Грейбек не лжёт. Она больше не выдержит, а он, скорее всего, потом вновь возьмёт её… и снова. Не сумев сдержать мольбу, Гермиона кладёт онемевшие руки на его затылок. — Пожалуйста, хватит. — Да, проси ещё… Пальцы зарываются в его волосы. Она пробует признаться: — Мне нужно в туалет. На это он насмешливо задирает нос, а большим пальцем давит под её подбородок, заставив запрокинуть голову. Член двигается по складкам рьяно и быстро. — Плевать, — приподнявшись на вытянутой руке, он заводит вторую под её поясницу и немного приподнимает для своего удобства, — мочись так. — Что? — вопрос больше адресован своему телу, ведь когда Грейбек приподнимает её бедра, угол проникновения меняется, потуги усиливаются. — Делай что хочешь, мне всё равно! — говорит он и задирает голову, зажмурившись от мышечных напряжений и скорой эякуляции. Нет, она не понимает. — Но мне правда нужно! Рыкнув, Грейбек стремительно отталкивается рукой от пола и ровно встаёт на коленях. Член выскальзывает, но он хватает Гермиону за талию и, к её изумлённому ужасу, дёргает к себе, приподнимая нижнюю часть тела. Голова запрокидывается, позвоночник выгибается, она опирается на пол только макушкой головы. Буквально выгнув её мостиком, Грейбек впивается ногтями в бока и продолжает входить. Её ноги свешиваются по двум сторонам от его торса. От этой позы член сильнее давит на мочевой пузырь. Ощущения похожи на приближение оргазма, так щекотно и горячо, но Гермиона знает, что это не то… — Опусти меня вниз! Нет, я… я сейчас… Пожалуйста, вытащи! Вытащи! Как же давит внутри, это не боль, это озноб от желания опорожнить. — Фенрир! — Да, ведьма, ты грязная, потная, скулящая сука, и мне это нравится! — внезапно он хватает её ноги и кладёт их на свои плечи, прижимая к себе локтями, а затем вновь тискает талию. — Кончаешь так мокро и развратно, что сносит крышу! Мочиться хочешь? Вперёд! Темечко ноет, касаясь пола. Гермиона не видит, что впереди, не видит Грейбека. Перед ней — стена вверх тормашками. Кулон ползет по шее и попадает в рот. Руки пытаются оттолкнуться от пола, но слишком мало сил. Он ещё выше поднимает нижнюю часть её тела и… Всё. Без интервала, как и у решётки. Он долбит так, что шлепки мошонки и бёдер превращаются в непрерывные звуки. Гермиона давит лодыжками на его плечи, кровь приливает к гениталиям, боль не ощущается, затмевается. Ей нужно в туалет, да, нужно, то же чувство, когда долго-долго терпишь… но… но… что-то ещё! — Отпусти! Отпусти! — отчаянный визг, замешательство. Как же горячо внутри! Пылает, вроде даже чешется так нестерпимо. Нет, скорее что-то полоскается, что-то горячее там, где он вгоняет свой член. Смазки так много, что капли непрерывно стекают по влагалищу к анальному отверстию. Круговая мышца блестит, сфинктер совсем мокрый, и когда Гермиона напрягается, раздаётся дополнительный влажный звук, будто хлюпающее всасывание. — Я не могу больше! Звучит хриплый рык, он подхватывает её туловище предплечьем, но не поднимает, а просто… просто он скоро кончит. Гермиона чувствует, как его волосы щекочут живот — он наклонил голову вниз. Смрадно дышит, шипит и несколько раз обзывает её сукой или самкой, что-то на «с». У неё закладывает уши. Гермиона не знает, что происходит, в мозг льётся лава, щёки пылают, дыхание… она в удушье, дыхания нет. Такое чувство, что она может плотнее сжать его член, но это не так, просто всё тело сейчас — комок мышц и нервов во влагалище. Она уже не уверена, что ей нужно в туалет. Хочется, хочется, но нельзя, не может. Даже попытавшись, ничего не получается. Предельно напрягает бёдра и слышит звериный стон… нет, нет, она повторяет, сводит бёдра, даже бьёт его стопой по щеке, сильнее, сильнее ударить ублюдка… и быстрее, боже, как глубоко! Жмурится до боли в глазах, когда под конец он вовсе не толкается, а двигается так, будто они оба дрожат, пропадают в судорогах, как при безболезненном Круциатусе. Это тоже фрикции, проклятие! Проклятие! Он задерживает дыхание, чтобы ничего не отвлекало от рьяности толчков. Её ногти царапают пол, а его когти кожу. Грейбек ведёт ладони, сжав ягодицы. Он стонет, кончая глубоко внутрь, и в этот момент по её телу проходит разрушительный разряд сильнейшего жара. Она вскрикивает. Напрягаются мускулы, тело обдаёт волной оргазма, а в его живот из влагалища стреляет мощная струя прозрачной жидкости… Конечности сводит, глаза ничего не видят, Гермиона открывает рот, высунув язык в уголок губ. Что произошло и как, да и собственное имя сейчас не очень важно. Грейбека тоже трясёт. Он опускает Гермиону на пол и наваливается сверху, каким-то чудом не раздавив. Опирается на локти… тяжело дышит, хрипит, часто моргает. Гермиона с трудом фокусирует взгляд на его чёлке… сознание уходит, она обессилена. Его глаза тоже мутные, но такие лазурные… Гермиона не знает, как долго держит зрительную связь. Перед тем как закрыть глаза и встретить долгожданный обморок, она зачем-то робеет и молвит севшим голосом: — В-вчера, когда ты п-почувствовал мой запах, я… — медленно моргает, язык с трудом поворачивается для признания, — я смотрела на тебя. Всё, тьма окутывает чересчур мягко. Гермиона просто теряет сознание, не увидев его реакцию…