Лакрица

Первая мысль — воспользоваться его непристойным предложением и любым способом вернуть палочку. Но потом она вспоминает фразу Грейбека, которая ранит душу: «Чуешь свою сучью роль?» Гермиона упорно пытается понять, какой предстаёт в его глазах: доступной, продажной девицей, готовой на всё ради выживания, или потенциальной любовницей, от которой он хочет взаимного интереса?! Зачем постоянно напоминать про долги и сделки, если в любой момент Грейбек может безоговорочно взять её физической силой?! Не в характере Гермионы убегать от фактов, его поведение открыто подтверждает прежние слова: «Ты мне нравишься… Гермиона Грейнджер.» Адские черти! Раньше она неправильно оценивала уровень опасности для своего сердца. Всё-таки дело здесь не в его вызывающей, броской внешности и не в излишней говорливости. Главная проблема заключается в его поступках! «Выпустил тебя из клетки, вернул убогие пожитки, пощадил отродье Уизли, предложил обмен…» Добавив в копилку грейбековских плюсов его роль защитника при контактах с Беллой и Алекто, и сегодняшние новолунные манеры, Гермиона мрачно делает вывод, что единственный источник её злобы и негодования основывается на совершённом акте сексуального принуждения в мэноре. Как ни странно, но она цепляется за этот источник, как за спасательный круг, почти радуясь, что у неё есть повод для ненависти, но… Но теперь он хочет отобрать и это, заставив Гермиону делать всё, что ему захочется, без всякого сопротивления. Выполнять приказы? Слушать его? Подчиняться, наконец? Нет уж! Вот где главная опасность: поменять статус чести с поруганной на самоуничижительную. Страх больше не появляется, шестое чувство смело подсказывает, что оборотень не убьёт её за отказ, а остальной вред, который он может нанести за дерзость, Гермиона решает упрямо терпеть. Но палочка… Она не хочет ему верить! Едва ли подлое животное даст ей в руки оружие, ведь тогда Гермиона сразу аппарирует или проклянёт его. Обмен — обман, скорее всего, но даже если и нет, то у неё отсутствует достаточный повод для послушания. В отличие от ситуации в мэноре, сейчас Гарри и Рон в безопасности… по крайней мере, она надеется, что им удалось покинуть эту местность живыми и здоровыми, поэтому ей остаётся спасать лишь свою жизнь. Гермиона ещё раньше, в раздумьях кружась по комнате Чарли, решила ни в коем случае не сдаваться под властью Грейбека. Быть может, она серьёзно готова умереть, лишь бы не… Итак, она не соглашается на его предложение по нескольким причинам. Во-первых, не собирается исполнять… как он там говорил… сучью роль! Во-вторых, заранее предполагая размер платы, Гермиона боится повторения того, что было в мэноре, а точнее своей отзывчивой реакции и прилива нежеланной похоти. В-третьих, она хочет ему разонравиться. Есть и последующие пункты, связанные с последствиями их отношений для Ордена. Каких таких отношений? О боже, верно! Никаких! Нет никаких отношений, кроме тех, что должны сегодня закончиться. Пусть он нагло и залез в душу, но Гермиона всеми силами его оттуда выгоняет, желательно за шкирку, как косматое животное, которым он несомненно, бесспорно, безусловно является! Да-да! Но новолуние… Нет! Не думай ни о чём за исключением фактической реальности, где он снова принуждает к интимной близости! И ненавидь за это! Кстати… — П-прекрати, — выдыхает она после пробежавшей судороги из-за хаотичной стимуляции, которую получает от замедленного, фрикционного темпа. Локти саднят, с трудом держа вес верхней части тела. Гермиона жмурится и опускает голову, почти коснувшись лбом пола. Жар бездымного костра из центра амбара соразмерен огню в её душе, где горят храбрость и желание отстаивать свою свободу от притязаний Грейбека. Она сжимает ладони в кулаки, пытаясь отвлечься от ощущений… там, внутри… и от его рук, обводящих на спине простые фигуры. Но внезапно мужская ладонь сжимает кончики её волос, и Гермиона издаёт страдальческий стон, когда Грейбек тянет за копну, заставив выпрямиться на коленях и прижаться спиной к его груди… теперь ей ещё жарче от соприкасания с горячим телом. Несколько прядей её волос прилипают к его влажной шее. Гермиона по-прежнему держит глаза закрытыми, ощутив возле виска прерывистое дыхание. Его зубы задевают кожу, когда звучат слова: — Не под лад, ведьма? — в голосе чётко проскальзывает злость, тем не менее сильно разбавленная знакомым ехидным тоном. — Что? — кричит она, сильнее зажмурившись от капель тёплой слюны на скуле. Грубо и крепко обхватив её за талию одной рукой и сдавив горло другой, он изменяет темп, толкаясь быстрее и жёстче. Даже не смотря вниз, можно по ощущениям понять, какими горячими становятся набухшие половые губы. Когда член покидает глубину, белёсая смазка стекает по потемневшей вульве. И разбрызгивается, когда он проникает на всю длину. Мокрые шлепки сопровождаются хлюпающими звуками при каждом толчке. Ей жарко, чёрт… Ублюдок сжимает горло, она широко открывает глаза, потеряв возможность дышать, и застывает взглядом на торчащей рукояти своей волшебной палочки с верхней полки стеллажа. — Не продашься? — иначе спрашивает он, хотя вопросительная интонация почти незаметна. Ей не видно, но по ощущениям: он тоже отклоняет голову, посмотрев на виноградную лозу. Гермиона может кратко дать положительный ответ, состоящий из простого «да», но… — Мне противно от одной только мысли, прикасаться к тебе по своей воле… Но вот что странно… или не странно, но точно неожиданно… Гермиона искренне верит в первую часть своей фразы, но не во вторую. На самом деле, душа волнуется по другому поводу и немым криком изрекает: «Мне противно от одной только мысли, предстать в твоих глазах той, кто продаёт себя ради выгоды». Да уж, едва ли такой, как Грейбек, оценит девичью добродетель! Ему плевать! Ему-то может и плевать, а вот для неё это важно. Жизнь, характер, принципы, воспитание нельзя просто так забыть даже в безысходности под принуждением, ведь Гермиона уже давно сформировалась как самодостаточная личность. Индивидуация — не просто процесс реализации человеческих особенностей, но и естественное развитие, которое она не может предотвратить, как бы сильно ни старалась. Гермиона не способна перейти через себя и избавиться от совести и гордости. А ещё хочется сказать ему правду в лицо, но если он просто посмеётся над ней, то всё станет ещё хуже, поэтому она молчит… собственно, если захочет сказать, всё равно не сможет, поскольку на горле появляются царапины от когтей. Грейбек сжимает шею так сильно, что хрустят позвонки, но… Затем Гермиона с удивлением чувствует ослабление хватки. — Будь по-твоему, — в первую секунду, услышав безэмоциональный тон, Гермиона напрягается, и как показывает последующая интонация, перешедшая на недовольство, напрягается не зря, — несносная псица, — последнее слово он невнятно выплёвывает, из-за чего Гермиона так и не понимает, как он обозвал её на этот раз. Думать больше не получается, потому что в следующий момент в голове взрываются болезненные искры от жёсткой встречи со стеной. Грейбек прижимается к Гермионе и начинает двигаться порывисто и яростно, а руки вновь жадно ощупывают тело, только теперь намного активнее и неумолимо. Больно. Вот, довольна?! Если бы согласилась подчиняться, то избежала бы этого! Как будто есть различия в ощущениях?! Теперь хотя бы совесть чиста, а в остальном виноват только неучтивый дикарь! Нужна ли совесть, когда вагина течёт?! Что? Что-что, проблема в том, что у вагины нет совести. Она бессовестная, плохая, плохая… Да нет же, кровь течёт! Кровь? Гермиона боязливо вскрикивает, пугается резкого запаха с металлическим привкусом и в панике начинает извиваться, пытаясь дотянуться до промежности, но… — Заткнись! — на губы ложится его ладонь, но из-за того, что её рот открыт для крика, Гермиона чувствует как средний и безымянный попадают в щель и царапают язык. Она жмурится, стараясь вытолкнуть его пальцы и закрыть рот, но её отвлекают быстрые движения внизу. Гермиона цепляется руками за стену перед собой и переступает с колена на колено, чтобы уменьшить боль от их трения с полом. Кровь, кровь, о нет… ей больно. Больно? Разве? Ну… не то чтобы больно настолько, дабы кровить… Пахнет кровью, но ей не больно. И тогда она замечает. Когда он зажимает ладонью её рот и проталкивает пальцы глубже до нёбного язычка, вдавливая затылком в своё плечо, Гермиона вдыхает железный запах и ощущает мокрые капли на своей ключице. Чужая кровь, не её. — Ф-фенрир, — неразборчиво бормочет и давится из-за давления его пальцев на миндалины, а краем глаза видит кровоточащие губы. Клыки даже в новолуние ранят кожу, но больше, чем это, Гермиону поражает очередной поступок Грейбека. Как сильно он должен злиться из-за слов и отказа, чтобы вот так вредить себе, но не кусать её?! Поделом! Справедливо! Пусть подавится! Да, пусть, так и надо! Но… но… Нет, всё правильно! Туда и дорога: к отравлению своей же кровью! Но ей неприятно. И это ещё одна проблема. Неприятно быть жестокой и дерзкой, понимая, что сегодня он как никогда лоялен к ней. Однако при этом Гермиона успешно отвлекается на душевное недомогание, игнорируя стремительную стимуляцию эрогенных зон. Чувство нарастающего тепла не приходит… уж слишком подавлена и надломлена психика. В мэноре всё произошло слишком быстро, она была чрезмерно растеряна и напугана, отбросив напряжённые размышления о происходящем, но сейчас, зациклившись на отрицании своего влечения и внушив себе чувство слабой ненависти, Гермиона держится за здравый смысл. Какая бы ни была стимуляция, она точно не кончит. К счастью! — Н-н… я… — когда его средний палец толкается в глотку, срабатывает рвотный рефлекс, и Гермиона смыкает зубы. Раздаются слабый треск от давления на фаланги, а возле уха сдавленный стон отнюдь не боли. Но ему больно, точно больно, поскольку на её языке появляется привкус крови. Гермиона уже давно поняла, что он не боится физических страданий. Всего лишь боль… его фраза, подумаешь! Терпи су… то есть терпи, ублюдок! Оборотни всегда взаимосвязаны с мучениями. Да, так ему и надо! Да, да-да! И тут вдруг Гермиона неумышленно вздрагивает всем телом, в мыслях проклиная себя… а всё из-за того, что его рука, проводящая по рёбрам, соскальзывает с влажной кожи вниз на лобок, и мизинец одним мазком случайно задевает клитор. Проклятие, только не это! Прикосновение рукой — слишком личное взаимодействие, в её понимании. Даже более личное, чем непосредственный половой акт. — Нет, нет! Не трогай меня! — не ожидая от себя такой прыти, она вкладывает максимальную силу, врезаясь в его тело спиной. Совершает ошибку, потому что затем он перестаёт быть… малость терпимым. Он толкает её обратно лицом к стене и, схватив запястье, заламывает руку за спину. Вагинальное отверстие начинает неприятно покалывать от грубой фрикции, когда он делает быстрое поступательное движение и неожиданно замирает, оставаясь глубоко внутри. Второй рукой он захватывает клок волос на макушке и тянет их к затылку на манер скальпа. — Больно! — до этого закрытые глаза открываются, разглаживая хмурый лоб, Гермиона распарывает щеку, вжимаясь лицом в стену. — Остановись! — да, теперь больно, он резко изымает, полностью покинув влагалище, и затем так же бойко вставляет, не заботясь об осторожности. — Хватит! — он повторяет, сохранив рьяность толчков, только на этот раз Гермиона ощущает дискомфорт от давления всего мужского тела, особенно на пояснице от его лобковой кости. В плече хрустит суставной хрящ, он выше заламывает её руку. — Фенрир, хватит! — С тобой нет никакой разницы! — хрипло рычит он. — Всё равно будешь раздвигать ноги, но уже без моего рачения! Выпад. Боль. Толчок. Царапины на животе, кровь на футболке. Крик… — Рачения? — она не понимает. Любое сопротивление причиняет страдание. Он не срывается на быстрые толчки, наоборот — медленно, но жёстко двигает бёдрами. Выходит полностью, оставляя кончик головки у покрасневшего входа и яро делает толчок, вставив до матки и вплотную прижавшись мошонкой. — А… — со злым ехидством он понижает голос, — заботы, пташка! Лёгкие пусты, крик застывает где-то в горле. Гермиона не верит в то, что слышит. Судорога. Рывок. Выпад. Стон и слезинка, попавшая в уголок губ. Она округляет глаза, ошеломленно пытаясь понять… «Друзей не приручают, а проявляют заботу.» — О чём ты… н-нет! — не договорив полный вопрос, Гермиона запрокидывает голову на его плечо и жмурится, зная, что он видит её лицо боковым зрением. Силовое, мощное давление. Вагинальная стимуляция заглушает ощущение боли. При каждой фрикции большая головка задевает уретру, врезается в переднюю стенку влагалища, в набор нервных окончаний, в сгусток кровеносных сосудов. Но из-за быстрого скольжения члена Гермиона едва успевает поймать конвульсивную волну по своему телу. Головка с напором достигает матки. Глубоко и далеко становится горячо. Жжётся будто бы через кожу и мышцы, лобок тоже горит, даже лобковые волоски встают дыбом от неконтролируемого возбуждения. Ноги и руки покрываются гусиной кожей, шея блестит от пота. Появляется глупое сравнение с муравейником… да, сейчас её пах — это муравейник с набором добросовестных работников, которые снуют, суетятся и щекочут. Грейбек продолжает вдавливать Гермиону в стену, спешно проводит языком по её щеке и… Всё же злость по-прежнему окружает их, поскольку Гермиона жмурится от плевка, который попадает в висок, слюна стекает по скуле. Он ускоряется, позволив ей лучше прочувствовать активную стимуляцию возле уретры. Гермиона выгибает спину, вжимаясь затылком в его плечо, и корябает стену перед собой, практически ломая ногти на онемевших пальцах. — Разве ты не этого хотела, ропща про заботу? Я дал тебе шанс, но ты, как ломливая шлюха, продолжаешь скулить! Далее происходит неожиданное для Грейбека и ужасающее для Гермионы: нечаянный и громкий женский стон. Он подхватывает её бедро, чуть приподняв ногу, а другую ладонь кладёт на живот, вонзаясь ногтями в кожу. Его движения пускают по ней дополнительные чувственные импульсы, Гермиона так сильно боится, что он дотронется пальцами ниже и… — Про какую заботу ты говоришь? — перейдя на хныканье, она двумя руками хватает его запястье, видимо, забота заключается в его предложении отдаться по своей воле, чтобы не получить физический вред посредством насильственного принуждения. — Я не хочу… — не сумев выразиться грубо, Гермиона невинно выкрикивает, — не хочу спать с тобой ради выгоды! О нет! Только сказав, она понимает, как именно звучат слова… Ага, будто просто так, без выгоды она согласится… Чёрт, проклятие! Мерлин, помоги! На несколько мгновений он замирает. До этого шумно дыша ей в ухо, Грейбек превращается в статую, даже дыхание останавливается. Гермиона в отчаянии мотает головой, сама себе вырвав пару волосков, ведь за минуту до этого он вновь ухватил её за гриву. Она делает усилие, сжав запястье, стараясь убрать его надавливающие на живот пальцы подальше от своей разгоряченной плоти, но… Уж как именно он толкует услышанные слова, Гермиона не знает, но чувствует, как его губы, прижатые к её щеке, подрагивают, а потом уголок рта слегка поднимается в ухмылке. Хвала богам, он больше не злится! Неизвестно, что хуже! Гермиона морщится от дискомфорта и выгибает брови, когда он со свистом делает долгий вдох и… со вставленным членом двигает бёдрами по кругу, пристраиваясь поудобнее… ублюдок! Гермиона тоже задерживает дыхание, услышав низкий полушёпот с выраженной хрипотцой: — Отчего же не хочешь? — Я… — но в момент её слов он начинает толкаться, Гермиона прикусывает губу и водит плечом, чувствуя несильный укус на шее. — Да? — лучше бы он ничего не говорил, ей щекотно от влажных губ и носа, а внизу вновь печёт и течёт… о боже. — Это подло, — единственная правда, в которую она верит, сходит с уст вместе со всхлипом. — Почему? Вопрос ставит в тупик. Что непонятного? Дрожь за дрожью сотрясает тело. Теперь его движения приобретают плавность и мерность. — Я не… — снова не договаривает, вскрикнув от скольжения его руки, освободившей волосы и переместившейся на горло, — я не… — на языке вертится оскорбительная форма, когда человек становится предметом торговли, но Гермиона упрямо подбирает безобидное определение, — я не товар. — Сиречь не шлюха, да?! — рот кривится в оскале. — Сиречь? — То есть. — А-а, да, — неуверенно шепчет она. Что происходит? Гермиона содрогается, оценив ситуацию и его реакцию со стороны! Только не это! Он… он… Да, ему нравится это слышать. Опасность! Опасность! И да, снова неизбежность, ведь она не в состоянии справиться с физиологией. Не замечая, что постанывает последние минуты в тон его хриплому дыханию после каждого толчка, Гермиона со страхом за свои условные рефлексы вонзается ногтями в его запястье и надрывно кричит всё, что приходит на ум, лишь бы исправить ситуацию и не позволить себе отдаться во власть вожделения: — Да, я не товар! Ты не можешь купить меня и не имеешь права трогать! — он не останавливается, двигается и задевает лбом её макушку, его указательный палец надавливает на влажное лоно. — Я не… я не… В ушах звенит, так громко он оглушает её саркастическим смешком. Кончик языка проникает в ушную раковину, а потом Грейбек тянет слова почти искушающим, насмешливым тоном: — Не шлюха, киска, не шлюха, скажи мне это… — честно, теперешнее его поведение обескураживает её сильнее, чем открытая злость, — взывай прямо о том, что ты не прельщённая шлюха… Чего он хочет, Гермиона не может понять. Она молчит, терпит. Её пальцы срастаются с его запястьем, пока вдруг… — Не прикасайся! — одним ленивым движением Грейбек отталкивает её руку и кладёт свою ладонь на лобок, указательный и средний опускаются вдоль половых губ, он едва касается члена, когда надавливает на губы и раздвигает их шире. Вместе с этим напором он ускоряет темп фрикций и долбит без заминок. Второй рукой обнимает под грудью, привлекая спиной к себе. О нет… Его пальцы… нет, нет! Они там, где она не хочет их чувствовать. К счастью, он не стимулирует клитор, лишь надавливает на него внутренней стороной ладони. — Не хочешь, не будешь, не продашься, — перечисляет он, застонав от скорой эякуляции, — а ячишь, как самая настоящая… — Нет! — резко качнув головой, Гермиона поворачивается к нему лицом, впервые за этот час скрестив пылающие взоры. — Не смей! — Смею! — внезапно в его голубых глазах по центру зрачков вспыхивают жёлтые крапинки, оборотень алчно прищуривается, длинным языком облизывает нижнюю губу, размазав кровь. — Хочу! — говорит он с категоричной, упрямой интонацией. — Буду, — в тон голосу он издаёт короткий, приглушённый рык и, направив взгляд на её губы, делает глубокие фрикции, — и куплю… У Гермионы душа делает кульбит, пропадая в пучине его волшебных глаз. Чувства разгораются до адского пламени, ведь… да, его губы почти, ещё чуть-чуть, и… Нет, почему-то он не целует. Вновь облизывает языком, начиная с её подбородка. Искренне пытаясь подавить разочарование, Гермиона отворачивается. — Прошу… — к чёрту обещание не умолять, она просит убрать руку с промежности, — прошу не надо! — щекотно, щекотно, она обреченно плачет и, закрыв глаза, откидывает голову на его плечо. — Не трогай… По его руке стекает густая смазка. — Фенрир! Указательный поднимается выше, подушечка пальца давит на клитор. — Н-нет… Он мучает слишком долго. К гениталиям приливает кровь, половые губы багровеют. Влагалище мокрое и растянутое. Он входит так легко и громко из-за обилия влаги. Нестерпимый жар окутывает слабое тело. Гермионе томительно хорошо везде, кроме плачущей души и страдающего рассудка. — Хватит, — шепчет она, стукнувшись затылком по его плечу. Он кажется ещё более горячим, твёрдым и жёстким. В запахах вокруг нет ни доли свежести, всё кислится в вязкости выделений, конечности терпнут… — Я больше не могу! — одинокие две слезы текут по щекам, доходя до ушей, в глазах пощипывает от соли. — Не можешь… — он продолжает сравнивать, — я могу. — Я презираю и ненавижу тебя. Спустя пару секунд она слышит скрипучий, долгий стон. Грейбек произносит: — Я… — стон переходит в рычание, когда он замедляется, делая возвратное движение, и напоследок рьяно входит до конца, — нет. Что? Гермиона дрожит, чувствуя жуткий диссонанс происходящего. Он кончает в неё, подёргиваясь и слабо толкаясь, будто с желанием войти вместе с мошонкой. Её терзает двоякое ощущение великого горя от печальной реальности и пустой радости, что она не испытала оргазм. Хотя подумав о его словах, её рассудок может кончить ярче, чем тело, к сожалению… — Я доволен тобой, — с изумлением она опускает голову, прислонившись лбом к стене, и заглушает стон прикушенной губой, когда он наваливается на неё, обнимая руками вокруг талии и зарываясь носом в её волосы на затылке. — Доволен?! — в гневе переспрашивает Гермиона. И ещё больше изумления вызывает его беззаботная интонация. Через тяжёлое, частое дыхание и шумный глоток слюны он хрипло произносит: — Я доволен своей самкой, готовой трахаться за просто так. Доигралась. Какого чёрта? Гермиона моргает разок. Без понятия как он дошёл до такого умозаключения. Без понятия?! Лучше бы сразу просто отдалась, а не слушала совесть! Теперь и долги не нужны, он будет брать столько раз, сколько захочет без всяких сделок! — Ты животное! Я не готова… — Я готов, — Грейбек двигает бёдрами, так и оставаясь головкой внутри неё, а член начинает снова твердеть. Твою ж, нет, сколько можно? Только не это… Спасения нет. Гермиона делает бесполезную попытку к защите: заводит ладони назад, ухватив его за талию, и, нащупав пояс, сжимает рукоять своего тупого ножа…