Лакрица

Не то чтобы ей так сильно любопытно, но… Как долго он собирается быть внутри?! Это особенность оборотней или у всех мужчин так: кончить, полениться доставать и подождать минутку, чтобы начать по новой?! Гермионе крайне неудобно даже не столько от вставленного члена, сколько от жара его бёдер и промежности, прижатых к её ягодицам. Это… это… личное! Как объятие, только не руками. Честно сказать, она с трудом разбирается в подспудных чувствах и делит своё взаимодействие с Грейбеком на два вектора. Первый связан с разумом, где Гермиона продолжает играть роль невинной жертвы, за которую цепляется, как за якорь, чтобы отвергать любую симпатию к оборотню. Второй направлен прямиком в сердце, наделяя Гермиону постыдным пороком и ответственностью, часть которой нужно забрать у Грейбека согласно честному распределению обязанностей в любовных отношениях. Сейчас, когда он излишне болтлив и щедр на скользкие комплименты и спорную похвалу, вроде «доволен тобой», это как раз то самое личное, отправляющееся по пути второго вектора. Гермиона убегает от правды, что у неё есть непостижимые чувства к нему, но при этом осознаёт и одобряет сподручный самообман. Что более важно: Грейбек, даже с таким острым чутьём, вряд ли понимает своё влияние на Гермиону, и это… хвала богам, спасает её от опрометчивых поступков. Если она не воспротивится, то он продолжит, поэтому ей всё равно: тупой нож или нет. Она выдёргивает его левой рукой и со злостью выдыхает: — Ты не понимаешь! — ей больно, когда он перехватывает запястье. — Я вовсе не хочу, чтобы ты трогал меня! Они по-прежнему стоят на коленях. Мышцы бёдер напрягаются, Гермиона ударяется грудью о стенку. Лишь бы освободиться! По пальцам проходит болевой импульс из-за неудобной рукояти и давления декоративной отделки. На лице проявляется горестная гримаса от неприятного ощущения, когда одним резким движением он изымает и отстраняется. Её свободная рука рефлексивно опускается вниз, прижавшись к низу живота, но отвлекаться на боль не получается, поскольку Грейбек тянет за запястье и, развернув её лицом к себе, с силой толкает спиной к стене. Теперь коленки кровоточат. Гермиона сохраняет на лице недовольное, страдальческое выражение, к которому присоединяется доля удивления от отсутствия в нём гнева. Оборотень дышит ртом, но само дыхание мерное и спокойное, нижняя губа поблёскивает от слюны и при каждом выдохе слегка оттопыривается и подрагивает. Голубые глаза чуть прищурены из-за мешающих волосков с влажной чёлки, которые задевают ресницы, не позволяя свободно моргать. Может, она сходит с ума, но его щёки опять кажутся полными, а ранее выраженные скулы сейчас вовсе не заметны. Передавая свою ярость и боль через пристальный взгляд, Гермиона сильнее сжимает нож, невзирая на его хватку. Запястье болит, он сильно давит, но… Не прерывая зрительный контакт, Грейбек кривит уголок губ и, проведя ладонью от основания до головки, демонстративно стряхивает с руки капли смазки и спермы. Гермиона припоминает слова про сало и похожий жест в мэноре, в тот раз она оценила его как пренебрежение, а сейчас оборотень как-то напыщенно ухмыляется и приподнимает ладонь перед её лицом. — Трогал тебя?! — повысив голос, он передразнивает её интонацию и, шире улыбнувшись, самодовольно язвит. — Я уже это сделал. Овладеть тобой раз плюнуть, ведьма. Ты тщедушна и уязвима, — Гермиона упрямо не глядит вниз, где он застёгивает ремень и выправляет рубашку, Грейбек отклоняет голову и из-под полуопущенных век надменно смотрит на нож в её руке, — а твой сор без закалки. Гермиона до скрипа сжимает зубы, смотря на него исподлобья. Пальцы на рукояти не дрожат, но белеют от плотного сжатия. Она не отпустит! Это подарок Рона! Ценная вещь, хранившаяся в доме, где живут Уизли, её вторая семья! Она совершенно точно не отдаст Грейбеку этот клинок, пусть и непригодный для обороны. Что он раньше говорил и что теперь добавил… нож тупой и… — Без закалки? — едва слышно выдыхает она. Грейбек встаёт с колен и выпрямляется в полный рост, потянув её запястье вверх и не разрешая ударить ножом. Неуклюже припав к стене и прижав коленки к груди, Гермиона паникует и сильнее обхватывает клинок. Щёки розовеют от стыда, вот: он возвышается, такой небрежный и лохматый, но хотя бы одетый, только рубашка нараспашку и рукава кое-как закатаны до локтей. Железная пряжка перед её носом ловит отблески импровизированного костра, единственного источника света в этом ветхом амбаре. А Гермиона сидит замученная и наполовину обнажённая… Ей плохо, но если бы она умела прорицать, то именно с этого момента начала бы отсчёт до вторжения в своё сердце запретной, неизреченной любви. — Ага, — скривив рот в усмешке, он зажимает пальцами лезвие на самом кончике и выдёргивает нож из мокрой ладони, Гермиона не может помешать, поскольку он по-прежнему держит её запястье другой рукой, — бесполезный сколок незакаленной стали, — хмыкнув, он собирается отбросить его в сторону, но… — Отдай! — тело пронзает невидимыми судорогами, Гермиона сводит губы в тонкую линию и, опираясь на стену, встаёт с пола, попытавшись отнять нож. В его глазах вспыхивает яркая искорка, а брови слегка изгибаются вверх. Он поднимает клинок над своей головой, и Гермиона инстинктивно тянется за ним, вставая на мысочки… Последствия сексуальной связи наступают очень быстро. Что ты творишь? Господи, она даже пальцем не хочет дотрагиваться до него, а в итоге… В итоге она забывает, что джинсы всё это время так и оставались свисать гармошкой на одной лодыжке. Оступившись, Гермиона нечаянно подаётся вперёд, грузно прильнув к его телу. Нос врезается в ключицу, правая ладонь упирается в его оголённую грудь, о нет! В душе она обливается слезами, жалуясь на озорную судьбу и его дурацкую рубашку, вечно расстёгнутую и такую… ну, как и чёлку — дурацкую-дурацкую! Нет, он не опускает кинжал и не подхватывает её другой рукой. Ему и не нужно ловить, телосложение соответствует всем критерием полезного столба, за который можно ухватиться и не сдвинуть ни на сантиметр, даже если Гермиона до предела использует физическую силу. Грейбек оставляет одну руку опущенной вдоль тела и вообще ничего не делает, когда Гермиона в испуге запрокидывает голову и замирает от такого близкого контакта, встретив пылкий взгляд. Он привычно, но не резко дёргает головой, оставляя на устах кичливую ухмылку. — Верни его! — шипит она. В уголках его глаз появляются маленькие морщины от лукавого прищура, а голос сквозит игривой издёвкой: — Зачем? — Он мой! — Нет, ты моя, значит, и клинок теперь мой. Зачем тебе негодная ветошь? — Ты уже забрал мою волшебную палочку! — Наипаче. Приложив усилия, чтобы не спросить про значение очередного слова, Гермиона случайно напрягает ладонь, надавив ногтями на его кожу. Вздрагивает, когда он наклоняет голову к плечу и щёлкает языком в притворном сочувствии. Ну же! Убирайся из его личного пространства… то есть убери Грейбека из своего личного пространства! Ведь оборотень даже не держит тебя! Её другая рука так и приподнята, но Гермиона не дотягивается даже до его запястья, куда уж до ножа, зажатого в руке! Она едва не плачет от безысходности, отталкивается от его груди и врезается лопатками в стену, опустив руки вдоль тела. — Он н-неоценим, — ей сложно разобраться, почему она так боится лишиться предмета, который получила совсем недавно, просто… Гермиона не хочет больше ничего и никого терять. Скептически сведя губы, он делает шаг назад и, опустив нож перед собой, чванливо рассматривает его. У Гермионы брови летят на лоб, когда он чуть сужает глаза и дольше задерживает взгляд на небольшом акриловом камешке, выступающем на середине рукояти в виде украшения. По его выпуклым краям заметна уже засохшая кровь… Гермиона вздрагивает, увидев, как он подбрасывает нож за лезвие, чтобы затем перехватить рукоять. На несколько мгновений нож ловит блики пламени и ослепляет её ярким светом, вынудив зажмуриться. Она слышит равнодушную интонацию в голосе оборотня и характеристику ножа: — Клиновидная форма сечения с подводами из затупленных кромок, — Гермиона не понимает ни одного слова, но открывает глаза и поджимает губы, наблюдая за тем, как претенциозно он водит взгляд по лезвию, — малая, не прочная толщина клина, — судя по привередливому тону, он перечисляет недостатки, — хрупкая режущая грань, — держа одной ладонью за рукоять, второй он обхватывает лезвие и самую малость сгибает его, — неотшлифованная сталь с боковым легированием из дамаска, — выгнув обратно, он проводит пальцем по острию, доходит до рукояти и большим пальцем надавливает на стык между лезвием и декоративной отделкой, от его действия раздаётся тихий треск, доказывающий ненадёжность орудия. — По вине тонкой гарды при ударе твоя кисть соскользнула на лезвие, — растянув губы в ухмылке, Грейбек мельком смотрит на её раненую ладонь, потом переводит взгляд на тканевые узоры и акриловый камень, обвивающие рукоять, — цельный черен не должен увечить своего владельца. Это… — приподняв нож остриём к Гермионе, он смещает указательный палец от центра ножа чуть вперёд и ловким, незаметным движением делает вращение, клинок единожды делает круг вокруг указательного и также быстро возвращается в исходное положение, остриём к Гермионе, она сглатывает, застыв испуганным взглядом на конце ножа, а Грейбек подводит итог, — барахло. Он чуть опускает нож, отведя его от Гермионы, и держит перед собой, смотря в её глаза. Странная мысль приходит на ум, что он ждёт от неё согласия или слов о том, что нож и вправду ей не нужен, но… Проблема не в ценности, а в её психологическом состоянии. Гермиона неслышно всхлипывает и почти умирает от неловкости после случившегося и от стыда под его властным, пронзительным взглядом… о боже, ведь… да, она неуклюже поправляет футболку, растянутую на ключицах и порванную на пояснице, стыдливо наклоняется, чтобы надеть трусы и джинсы, ноги едва держат тело, руки дрожат, она босиком, бисерная сумка валяется в другой стороне помещения, по-видимому, оброненная при падении у двери… а он смотрит. Такой сильный, сытый, ухмыляющийся, с её ножом. Грейбек покручивает его и остриём лениво царапает кожицу под ногтем большого пальца… проклятие, проклятие, в её глазах мутнеет от приближения слёз. Он снова сделал это! Попользовался… овладел на раз плюнуть, теперь издевается, принижая всё, что ей дорого. Гермиона старается быть смелой, но ничего не выходит. Выпрямившись, она жалобно морщит лицо, когда по привычке хочет застегнуть пуговицу на джинсах, но её нет, он вырвал с корнем, есть только молния. Ей плохо, холодно, больно и до ужаса неприятно чувствовать на себе его оценивающий, давящий взгляд. Варварская лазурь топит так беспощадно и… Силы уходят. Лицо и шея пылают не только от смущения, но и от небольших ожогов, которые Гермиона получила при побеге из горящей Норы. Сгорбив плечи, она обнимает себя, пытаясь побороть дрожь, и, поднимает горький взгляд на виноградную лозу. Ещё и это… что теперь? Ей как маленькому ребёнку нужно подпрыгивать до полки, чтобы забрать собственную вещь?! Грейбек прослеживает взгляд Гермионы, тоже посмотрев на волшебное древко, но затем он возвращается к её глазам, и она наконец взирает в ответ, как прежде всем естеством источая надломленность и тоску. Губы опущены уголками вниз и подрагивают при частом глотании слюны, лоб испорчен складками из-за жалобно сведённых бровей. Приближается срыв. Намного позже, оказавшись в безопасности и вспоминая эту встречу, Гермиона спросит себя, что именно пошло не так и почему она загнала себя в ловушку собственных чувств, а сейчас она часто моргает, поочерёдно смотря то на нож, то на его лицо. И всё, из глаза вытекает крупная слеза, быстрой каплей попадая в уголок рта. Оборотень наблюдает, а Гермиона кажется себе ещё меньше, ноги подгибаются, нижнее бельё липнет к промежности, нос вдыхает горьковатый запах спермы. Чёрт, чёрт, чёрт… ей хуже, чем было раньше. В мэноре Гермиону спасло беспамятство, наступившее после оргазма, а сейчас между ног саднит, тело ломит, на запястье темнеют следы от чужих пальцев. Быть может, вернувшись на минуты назад, она и правда поменяла бы решение и отдалась бы во власть страсти, только бы не ощущать теперешнее отчаяние и мрачную хандру. Обречённо вздохнув, Гермиона смаргивает пелену с глаз, но всё равно теряет вторую слезинку. А ещё ей интересно, о чём он думает в этот момент. С наклоненной к плечу головой Грейбек смотрит на неё, медленно покусывая внутреннюю часть щеки, его губы искривлены чуть приподнятым уголком рта, а задумчивые глаза немного сужены. Сказать по правде, Гермиона считает, что помимо внимательного созерцания её состояния он размышляет о чём-то своём… О чём-то, что заставляет его разок поводить челюстью и, прикусив клыком край нижней губы, сделать небольшой шаг вперёд. Гермиона издаёт приглушённый вздох и отшатывается, ударившись лопатками о стену. Ладонь сама по себе поднимается в открытом жесте, прося не подходить… Все эти рвения являются результатом неосознанного рефлекса. Разум чисто понимает, что оборотня нельзя остановить слабой ладошкой и просьбой отступить, но подавленные эмоции тянут за собой конечности и реагируют соответствующе. Это не жест пугливой жертвы, ведь Гермиона не испытывает страх, это попытка избежать скорой нервной истерики, другими словами — старание, чтобы не сойти с ума, ведь в голове лают собаки на пару с хриплым эхо, в котором она слышит много негативного: и тело у неё хилое, и течёт она не вовремя, и Клыка она поджарила, и палочка её — обрубок, и нож это просто негодное барахло, и вообще она такая куцая сука, что того и достойна, чтобы ею овладевали раз за разом в подземельях и амбарах… Ну борзая, ну женщина, пожалуй — это единственное из его фраз, что с натяжкой можно принять за любезность. Мерлин, нет, неужели снова? Грейбек может в любой момент повторить. Она не выдержит! Не справится! Не хочет, но… Но он больше не приближается. Гермиона замедляет дыхание, держа руку на весу перед собой, а другой наискосок закрывает тело от груди до бедра. Смотрит в его глаза и не понимает… Грейбек, по всей видимости, специально подошёл, желая посмотреть на реакцию, а сейчас, слегка задрав голову, он проводит взглядом по её телу, остановившись на приподнятой руке с порезанными пальцами. Его глаза блестят, уста ровно изгибаются в небольшой улыбке, когда он бегло опускает взгляд на нож в своих руках и… С облегчением Гермиона удивленно поднимает брови. Лёгкие свободно наполняются живительным кислородом, а причина в том, что он напоследок ещё раз вращает нож, как если бы в размышляющем жесте, и отходит, развернувшись к ней спиной. И? Те же чувства, охватившие её на сене, загораются и сейчас. Он уходит! Уходит! Хвала богам! Но… Гермиона сливается со стеной, во все глаза следя за ним. Оборотень неторопливо обходит костёр, с паузами покручивая нож и даже не смотря на свои пальцы. У неё появляется любопытный вопрос: зависит ли ловкость рук от размера ладони? У него широкая, мощная пясть с сильными пальцами, едва ли приспособленными для тонкой работы, но нож крутится так вёртко и свободно, будто едва касается фаланг. Красиво. Нож, конечно, красивый, а не его пальцы! Что он делает? Ещё один хороший вопрос. Гермиона уже собирается поступить необдуманно и залезть на стеллаж за палочкой, но… она не успеет и вряд ли заберётся, поскольку стеклянные полки не предназначены для того, чтобы по ним карабкались, а предмет, который можно подставить к стеллажу, вроде старого ящика, вовсе не попадает под внимание. Глаза прикипают к двери, у неё есть шанс сбежать, пока оборотень занимается неизвестно чем. Она напрягается, намереваясь рвануть, как вдруг… — Костей не соберёшь, — тихо с ехидцей предостерегает он, даже не повернувшись к ней. Угроза жалит каждый позвонок. Однако Гермиона всё же выпрямляет плечи с желанием сбежать… — У меня планы на твою голову, — к её изумлению, голос оборотня звучит весьма деловито. Нахмурившись, она шумно сглатывает, пытаясь осмыслить услышанное. Грейбек бросает взгляд на открытое запылённое окно, через которое слышны уханья сов и стрекот насекомых. Вдалеке раздаётся прерывистый гром, скоро пойдёт дождь. Глубокая ночь. — Какие планы? — шёпотом произносит она совсем тихо. — Тактические. Гермиона прикусывает губу, угрюмо сведя брови. Есть ли смысл спрашивать дальше, он уже ответил уклончиво, вряд ли даст важное уточнение. Она хранит надежду, что Орден ищет её в окрестностях Оттери-Сент-Кэчпоул, поэтому решает потянуть время и остаться в амбаре. В конце концов, он принадлежит Уизли, когда-нибудь они точно придут. Тем временем Грейбек останавливается у длинного стола, придвинутого вплотную к стене, где стоит детский велосипед. Гермиона вытягивает шею, дабы посмотреть, что привлекает его внимание, но… В общем-то, ей и так хорошо видно. Он совершенно нагло и неаккуратно разгребает всевозможную бытовую утварь. Отставляет колбы и глиняные миски с толкушками и щипцами, отбрасывает мелкие хозяйственные принадлежности. Ну же, не бойся! Гермиона сводит руки в кулаки и делает шаг ближе, наблюдая за тем, как он наклоняется к ящикам стола и с грохотом открывает каждый. О нет! Гермиона предполагает, что он решает обчистить запасы Уизли. Он постоянно грабит! Боже, пусть здесь не будет ничего ценного! — Ф… — язык сворачивается в трубочку, она останавливает себя от произнесения имени, рассудив, что лучше подождать и посмотреть, не привлекая лишний раз его чуткий слух. Однако выбор предметов вызывает в ней изрядное удивление. Открыв последний ящик, Грейбек садится на корточки и какое-то время рассматривает содержимое, мерно крутя нож вокруг указательного пальца. Гермиона замечает, что его дыхание меняется на глубокие вдохи и короткие, быстрые выдохи. На самом деле… это странно смотрится — вот так принюхиваться, как животное, но для него это такое обыденное занятие, что Гермиона смиряется с эмоциональным впечатлением от его поведения. Ей не видно, что там в ящике. Грейбек проводит пальцами… судя по звукам, по каким-то металлическим предметам и достаёт горсть маггловских батареек. Маленькие подносит к носу и, поморщившись, отбрасывает, а вот более крупные, которые Гермиона помнит из детства, зажимает в ладони. На кой чёрт мистеру Уизли батарейки — вопрос такой же бессмысленный, как и интерес, зачем ему сломанный велосипед… который, кстати, тоже вызывает у Грейбека намёк на ухмылку. Он дотрагивается до велосипедной цепи, ощутив жирную текстуру смазочного масла. Потом достаёт из-под стола широкий сосуд из чёрного стекла. Гермиона содрогается и едва не подпрыгивает от нового громового раската и появляющихся крупных дождевых капель, попадающих в амбарное окно. Холод пронизывает руки и ноги, заставив её подойти к костру и сесть на пол, чтобы согреться в объятиях пламени. Гермиона прижимает колени к груди, исподлобья смотря на Грейбека. Всё повторяется, раньше в темнице она также изучала его… Гермиона усмиряет сердце, сделав пару медленных вдохов и быстрых выдохов… на манер Грейбека… хотя даже не замечает этого. Он берёт чёрную бутыль ладонью, где зажаты батарейки, и подходит к костру. Она инстинктивно дёргается назад, но оборотень не смотрит на неё, а кладёт утварь рядом с огнём и возвращается к столу. Может, всё же спросить? Ей страшно! Но какого дракла он делает? Теперь она сомневается, что он грабит Уизли. Батарейки вряд ли достойны быть предметом торга. Последняя мысль напоминает о зубной связке и его плаще. Гермиона переводит взгляд на свою сумку, где они спрятаны, но… Не иначе как незнание о заклинании Агуаменти побуждает лохматого болвана взять со стола чугунный котелок и подставить его к окну для сбора дождевой воды. Зачем, а? Она угрюмо сводит брови и поджимает губы, проследив затравленным взглядом за своей сумкой, которую он небрежно поднимает с пола и кидает к батарейкам, секундно напугав Гермиону ложным намерением бросить её в огонь. Завершающий этап набега на уизливский амбар состоит из оцинкованного обломка какой-то полой трубы и медных плоскогубцев. — Что ты собираешься делать? — в ужасе выдыхает она, застыв глазами на последнем предмете и напридумав себе всевозможные пытки. Его губы сдерживают усмешку, когда они встречаются взглядами. Грейбек подталкивает ногой небольшой мешок к костру и садится на него. Гермиона в мыслях ровно выдыхает от того, что он сидит напротив неё, а не рядом. Теперь между ними преграда в виде низкого костра. Отблески пламени окрашивают вражеские глаза в сверкающие льдинки, навевая ассоциации с существами из магического леса. Собственно, Грейбек отвечает по шаблону диких созданий: — Вырву зубы… — в выражении пестрит колкость, — если угодно, — он приподнимает плоскогубцы, якобы показывая их ей для пояснения слов. — Нет! — быстро отвечает Гермиона, нервно замотав головой. Он шутит, вообще-то! Мало ли! Что-то подсказывает ей, если бы хотел вырвать, то вырвал бы голыми руками. Верно. Дыши, пожалуйста! Гермиона немного расслабляет онемевшее тело и плотнее прижимает колени к груди, накрыв правой ступнёй пальцы левой ноги. Грейбек с иронией качает головой, оглядывая дёрганого зверька красноречивым взглядом. — Уймись, киска, твои зубцы не стоят и кната. Ага, и зубы дешёвые, и палочка, и нож… всё барахло! Ублюдок! И оскорбляет, и успокаивает одновременно, плоскогубцы нужны не для нападения. Гермиона опускает глаза на огонь, но спустя пару минут проигрывает любопытству и возвращает взгляд Грейбеку. Он больше ничего не говорит. В амбаре становится тихо, только костёр потрескивает и дождевые капли заполняют котелок. Гермиона кладёт подбородок на коленки и смотрит… А смотреть есть на что. Она сдерживает словесные упрёки за порчу такого красивого изделия, но… Поскольку Грейбек сидит на мешке, а она на полу, ей отлично видно каждое движение. Опираясь локтями на колени, он держит перед собой её нож и сдёргивает с рукояти обвивающую кожаную бечёвку, срывает колючую обшивку и украшения. Подковырнув когтем акриловый камешек, он отделяет его и несколько секунд оценивает, перекатывая между пальцами на фоне огня. Гермиона определяет его реакцию, как удовлетворительную, ведь… да, он прячет камень в карман штанов, по-видимому, признав как более-менее ценный. О нет! Так вот для чего он это делает. Чтобы забрать приемлемый трофей?! Так она думает минутку, но в итоге задаётся вопросом, к чему следующие манипуляции с ножом, и продолжает смотреть, отгоняя домысел о трофее. А ещё, наконец, Гермиона понимает глупость своего поступка. Наблюдая за падающими на пол украшениями, она готова всплеснуть ладошками из-за негодования на себя. Подобная отделка на рукояти свойственна сувенирному экземпляру и не предназначена для хорошего обхвата и атаки. Именно поэтому её рука в крови. При сильном ударе пальцы ранятся из-за давления камешков и чеканных узоров, врезающихся в кожу, а неправильная гарда, которая должна служить опорой для пальцев при соскальзывании к лезвию, вовсе травмирует всю кисть, когда меняется траектория удара. Гермиона задумчиво следит за Грейбеком, попутно делая заметку для себя: впредь лучше готовиться к ситуациям, когда в руках появляется новый предмет обороны. Помимо личного самобичевания она обращает внимание на своё ускоренное сердцебиение, потихоньку понимая, чем именно занят её оборотень. Кстати, сам Грейбек совсем не смотрит на неё. Его лицо — застывшая суровая маска. Гермиона наклоняет голову к плечу, размышляя и стараясь понять, о чём он думает. Оборотень не хмурится и не показывает интереса в своём занятии, что доказывает рутинность действий. Он не кажется сильно сосредоточенным и раздумывающим, как и что нужно делать. Руки работают машинально, ему и так всё известно. Вообще, для Гермионы его вид предстаёт отчуждённо грозным. Если бы они не были знакомы и она встретила бы его в лесу за подобным занятием у костра, то никогда бы не потревожила, испугавшись сиюминутной смерти за то, что отвлекла своим появлением. Сама же Гермиона краснеет наполовину из-за близкого огня, наполовину от любознательности. С трудом, но она признаёт правду, что смотреть на него со стороны… ну, не то чтобы приятно, а… она правда не знает, пусть будет: терпимо и приемлемо! На него можно смотреть, да. Ей не впервой. Всемогущий Мерлин, пусть он забудет о ней! Раз она такая… плохая по всем параметрам и слабая по каждому критерию, то пусть он отстанет! Но… Все мысли о несправедливой судьбе вылетают из головы так же, как и лезвие из голой, светлой древесины, которая недавно была красиво украшенной рукоятью. Отложив её, Грейбек сдвигает ножом раскалённые угли, окрашенные в красновато-фиолетовые цвета, и кидает на них одно только лезвие, присыпав его сверху более мелкими угольками. Застыв взглядом на ярких огоньках, Гермиона мысленно произносит его ранние слова: «Твой сор без закалки.» Что ж, хорошо, без закалки. Теперь она понимает, что он имел в виду. Заведя волосы за уши, она набирается смелости, чтобы вернуться к вопросу его «планов на её голову», но… Грейбек отводит плечо и разминает шею, знакомо тряхнув головой. Гермиона помнит про лунное проклятие и предполагает различные вариации его травмы, однако ни одна из них не кажется более правдоподобной, чем остальные. Что ему мешает: кости? Мышцы? Что болит: шея? Позвоночник? Голова? — Не трогай! — еле слышно у неё вырывается само по себе, когда Грейбек тянется к её сумке. Подозрительно сведуще и ловко раскрыв, засовывает руку по самый локоть, явно ища что-то, что ему попадалось ранее, когда он обыскивал её вещи в мэноре. — А то что? Кричишь ты не так громко, как могла бы, — он напоминает про их перепалку в подземелье и скалится, продолжая рыться в сумке, — хотя визжать, чтобы оглушить волка в полную луну, было паче чаяния. Сначала она краснеет ещё сильнее, вспомнив, как он зажимал её у стены, а она хотела причинить вред его чувствительным ушам, но затем смущение заменяется удивлением от того, что он впервые называет себя волком, а не оборотнем и «не человеком». Гермиона сводит губы в тонкую линию, встретив его лучистый взгляд. Ей не нравится это сравнение, особенно, когда в мире есть настоящий волк Фенрир, а этот… ну, он больше похож на поджарого пса. Ему до волка, как ей до чистокровной волшебницы… хоть Гермиона и не верит в кровное деление, но всё же… Упоминание бесценного фамильяра невольно побуждает Гермиону поднять ладонь к шее и зажать волчий амулет. Грейбек расплывается в саркастической усмешке, проследив за её движением, но потом его лицо застывает в одном выражении. Гермиона понимает, что он нашёл что-то… Медленно достав свои кремни, он несколько мгновений смотрит на них немигающим взглядом. Уголок губ разок дёргается, делая усмешку непонятной и кривой, потом он мельком глядит на Гермиону и… Она прикусывает нижнюю губу, сдерживая собственную улыбку, за которую сразу же себя ругает, но Гермиона на самом деле хочет улыбнуться, потому что он не забирает их, а выпускает обратно в просторы сумки и продолжает что-то искать. В итоге достаёт то, что хотел… она округляет глаза… это маггловский футляр от очков Гарри. Гермиона сама купила его, когда они решили, что будут использовать оборотные зелья. Гарри постоянно терял очки, принимая внешность человека с хорошим зрением, поэтому она просила убирать их в футляр. Грейбек удовлетворённо осматривает футляр. В это время из сумки случайно выдвигается краешек портретной рамы… — Опять ты! Надоедливый, несносный пёс! Гермиона подскакивает на месте, испуганно вскрикнув, а Финеас Найджелус стучит кулаками по подлокотникам кресла и продолжает сотрясать раму руганью. Ну надо же, а Грейбек сегодня назвал её несносной псицей! Грейнджер-Грейбек — дерзкая пара домашних собак с рычащими кличками! Замолчи! К изумлению Гермионы, Грейбека всего передёргивает, он почти зажмуривает свои лазурные глаза и, недовольно сморщив лицо, издаёт краткое мычание, по звуку похожее на обречённый, истомлённый стон, как если бы эта вторая встреча с Блэком стала самым ужасным кошмаром его жизни. — Старик… — раздражённо начинает он голосом, от которого у Гермионы трясутся поджилки, — тебе трещин мало? — так вот почему на портрете остались следы от когтей, видимо, в первый раз они тоже препирались. Её дыхание становится прерывистым из-за тёплой волны интереса. Гермиона садится в прежнюю позу, прижав колени к груди, и едва верит ушам из-за следующих слов Блэка: — Убирайся с глаз моих! Я больше ни слова не скажу про эту грязнокров… Окончание слов превращается в приглушённый бубнёж, поскольку Грейбек надавливает на раму, убирая портрет в сумку. Гермиона перестаёт моргать, отчаянно надеясь не получить наказание за то, что узнала. Вероятно, Блэк поведал Грейбеку некоторые подробности о ней… это плохо! Очень-очень плохо! Слава богу, оборотень ничего с ней не делает. Даже наоборот: выдыхает чуть ли не с облегчением, когда портрет исчезает. Нет, это не от того, что теперь ей всё известно, просто его до жути раздражает этот… старик, и он рад, что тот скрылся из виду. Наступает затишье. Грейбек отбрасывает сумку и выдёргивает из сапога собственный нож из лунного эбена. Гермиона хранит молчание, подметив, что ливень усиливается и некоторые капли падают с потолка через ветхую крышу. Если бы у неё была волшебная палочка, то всё можно было бы исправить: и крышу, и свою одежду, и… внезапно её поражает осознание. Волшебники вполне могут закалить нож магией без всяких процедур в виде костра. Знает ли об этом Грейбек? А если знает, зачем делает… это всё! Но его действия заслуживают пытливого зрителя, потому что ни черта не понятно зачем он срезает магнитную крышку с футляра. Теперь он не годен для хранения очков, потому что не будет закрываться без магнитной кнопки. Прости, Гарри! Гермиона больше не может молчать. Её возмущает абсолютно всё, включая встречу Блэка с несносным псом и нынешнее поведение последнего. Только собирается задать вопрос о бывшем директоре, как нечаянно задевает своим предплечьем джинсовую ткань на коленке и прикусывает щеку, зашипев и ощутив мимолетную боль от медленно заживающих ранок, полученных в мэноре. Хоть Грейбек и срезал проклятые буквы, но следы от его собственных когтей ещё долго будут рубцеваться. Такова опасность нападения оборотней. Любые раны от них превращаются в шрамы. Понурив голову, Гермиона теряет запал и продолжает молчать, зная, что он услышал её страдальческое шипение. Она печально вздыхает, смотря на предплечье, как вдруг раздаётся пресное: — Помочь? Гермиона недоуменно поднимает взгляд. Грейбек убирает нож в сапог и кладёт на пол вырезанный из футляра магнит. Потом она прослеживает, как он выпрямляет спину и достаёт из кармана помятую пачку сигарет. Удивившись, Гермиона настороженно спрашивает: — Исцелить? — в душе теплится надежда, что он и вправду проявляет заботу… За пару секунд его выражение приобретает лёгкую язвительность. Грейбек сводит губы в широкую, тонкую улыбку, кивает на огонь, а затем говорит с издёвкой: — Выжечь. Ублюдок. Когда-нибудь она припомнит… — Обойдусь без помощи! — опустив голову, она направляет взгляд исподлобья. А он цокает языком и, взяв плоскогубцы, зажимает ими горящий брусок, чтобы поднести его ко рту и прикурить. Гермионе непривычно видеть обычные белые сигареты с жёлтым фильтром. От Грейбека не пахнет лакрицей, потому что сегодня он не курит лакричный табак. Почему-то этот факт колет мысли, она привыкла к его запаху… а сейчас как-то не так… не так, как она привыкла… в общем, если выбирать, то пусть он вернёт всё как было и запахнет по-обычному, лакрицей! Тебе же не нравится! Но… но… Она не додумывает. Замирает, потому что огонёк с бруска ярко освещает его лицо. Грейбек щурит глаза, прикуривая, и в этот момент поднимает взгляд на Гермиону. Она сглатывает и краснеет… просто, ну, ярко очень. Огонь яркий, жаркий, и глаза его сверкают… очень-очень ярко, и губы, будучи и так полными, сейчас держат сигарету и кажутся ещё полнее… Ага, полные и такие нецелованные! Не надо, только не напоминай! Не смей! Опустив брусок обратно в огонь и поводив плоскогубцами по углям, где лежит нож, Грейбек глубоко затягивается, придерживая сигарету большим и указательным пальцами. — Почему нет, — без вопроса произносит и непринужденно пожимает плечами в ответ на её слова, — твоя природная сущность раболепно… — … не собирается скулить в желании подчиниться тебе! — повысив голос, она повторяет его фразу, произнесённую в мэноре, только ставит ударение на отрицательной частице. Только не злись! Пусть он не разозлится! К счастью, вместо гнева, Грейбек с улыбкой выдыхает дым и выгибает одну бровь, явно удивившись её выпаду. Следующие слова Гермиона говорит тише и спокойнее: — Не собираюсь и не буду. — Без вариантов, пташка. Субтильные самки должны подчиняться. Грейбек поднимается и подходит к окну. Берёт котелок с водой и возвращается на своё место. Гермиона смотрит, как он открывает чёрную бутыль с широким горлышком. Комната погружается в запах прогорклого масла. Рядом с маслом он ставит котелок. Гермиона молчит какое-то время, засмотревшись на его способ закалки. Грейбек подхватывает край раскалённого ножа плоскогубцами, достаёт его из углей и подносит к магниту… ничего не происходит, сталь не магнитится… видимо, так и надо, она достаточно нагрелась. Затем он ненадолго опускает лезвие в воду, придерживая и окуная несколько раз, потом сразу же погружает в масло. Гермиона вздрагивает, когда сталь воспламеняется при контакте с охлаждающими жидкостями, но судя по всему, так и должно быть, поскольку Грейбек спокойно продолжает, держа другую руку с сигаретой возле рта и вдыхая дым. В амбаре становится жарко, запах масла усиливается, но Гермиона в полной мере оценивает увиденное, как что-то волшебное, хотя едва ли он поступает как маг. Скорее всего, это маггловский способ закалки. Быстренько моргнув, она устало говорит: — В природе существуют виды животных, где самки занимают доминирующую позицию и главенствуют над самцами. Облизнув губы и сплюнув горечь от дымка, Грейбек смещает сигарету, зажав её между указательным и средним… впервые на её памяти он держит именно так… затем этой же рукой достаёт из сапога короткий надфиль… или напильник… она не разбирается в точных названиях… Мимоходом проскальзывает забавная мысль, что его сапоги — кладезь полезных предметов, как и её собственная сумка. — Например? — с усмешкой спрашивает он, вернув Гермиону из ступора. Она знает, точно знает про всяких богомолов и касаток, где доминируют самки, это легко, но сейчас не хочется думать. Гермиона вздыхает и с оттенком злости выдаёт: — Ты оборотень, тебе виднее. Частично ожидает грубой издёвки или кары за дерзость, но Грейбек как-то неопределенно водит челюстью, переводит взгляд на нож и, оставив сигарету торчать в уголке рта, проводит надфилем по лезвию. Шумный металлический звук проносится по её перепонкам, как опасная угроза, но затем Гермиона шире раскрывает глаза, услышав неразборчивое из-за зажатой сигареты слово: — Гиены. Боясь неправильно понять, Гермиона размышляет, не является ли это очередным ругательством или оскорблением по отношению к женщинам. — Что? — расслабив лицевые мышцы, она невольно показывает заинтересованный взгляд. Он часто моргает из-за поднимающегося сигаретного дымка, держит глаза прищуренными и подносит нож ближе к себе, внимательно рассматривая режущую кромку. Потом откладывает все инструменты и, достав сигарету изо рта, выдыхает вверх, встретив взгляд карих глаз. — Самки пятнистых гиен даже с самым низким положением в клане всегда доминируют над самцами. Прикусив губу, Гермиона цепляется за истину, что они… да, снова разговаривают! Пусть на неприятные темы, но факт фактом — есть диалог. И почему ты улыбаешься? О нет! Не скалься, как идиотка, нет повода! Гермиона выгибает спину, сев в позу по-турецки, а Грейбек кидает окурок в костёр и берёт в руки эбеновый нож и батарейки. — Среди магов тоже векуют похожие особи, — говорит он, срезая с батареек верхние корпусы и контакты, — но не такие блажные, как гиены, — он достаёт графитовые стержни и, положив их на оцинкованный обломок трубы, измельчает каждый в чёрный порошок. — От падальщиков сложно ожидать другого, — тихо с расстановкой произносит Гермиона, наблюдая, как он кладёт обломок с порошком на угли. — Чекалки - падальщики, ведьма, но никак не гиены, — Грейбек берёт горячее лезвие плоскогубцами, подносит режущей кромкой к графиту и медленно, едва касаясь, водит ножом над порошком. Гермиона открывает рот, чтобы ответить, но челюсть так и остаётся потерянной, поскольку глаза взирают на потрясающее зрелище. При соприкосновении с лезвием графит начинает мерцать, словно по краю ножа пробегает стайка мелких светлячков. Искорки гаснут, когда он отстраняет лезвие, потом повторяет действие, двигая нож по всей режущей кромке, попадающей под новые золотые частицы и чернеющей от нагрева. Гермиона искренне пытается держать свои эмоции под контролем, это… это… тоже красиво. Удивительно, но такой ужасный человек, как Грейбек, действительно делает нечто чарующее. Ага-ага, создаёт опасное для жизни оружие, которым легко можно убить человека! Но дело не в предназначении клинка, а в том, что ей нравится смотреть на Грейбека за работой… Сгорбив плечи, Гермиона цепляет руки в замок и отвлекает себя необходимостью беседы: — Гиены постоянно отнимают добычу у львов. — Сильные львы не теряют свою наживу, — закончив, Грейбек отодвигает графит и проводит по лезвию другой стороной надфиля, на которой закреплен точильный камень. — Львицы охотятся в одиночку. У них нет возможности защититься от толпы гиен. — Поражение зависит от силы, а не от количества, — в амбаре мерно звучат металлические скрипы от ножевой заточки, — любая сука совладает с толпой, если отрастит острые когти. Намеренно, а может, ненамеренно на последних словах он жёстче двигает надфилем, будто случайно намекая на остриё клинка. Гермиона замирает от шума стали, остановив взгляд на его руках и ноже. Даже не проверяя, она уверена, что лезвие больше не является тупым. Чувствует ли он похожее ощущение, что разговор в конце наполняется двойным смыслом? Гермиона чувствует и… опять сердится. На него, на себя, на своё сердце, скрипящее под ритм горячей стали. Сердится так, что с вызовом чеканит слова: — Любой волшебник может закалить нож с помощью магии. Но удивительно и это: он посмеивается, вовсе не обидевшись. Доделав заточку, кладёт надфиль и нож рядом с собой на пол. — Железо фризски ничему тебя не научило, да? — неожиданно спрашивает он, закурив ещё одну сигарету и высокомерно запрокинув голову. Гермиону задевает двоякий страх: первый от того, что Грейбек вроде как больше ничем не занят и теперь неясно, что от него ждать, а второй связан с недоумением. Она не отвечает. Выражение оборотня ожесточается, рот кривится в клыкастом оскале, а в глазах загорается шальной огонёк. — Твоя разлюбезная магия всегда снабжает клинок стихийными проклятиями. Но… Гермиона сводит брови в хмуром взгляде, не понимая… ведь, ведь это же хорошо, разве нет? Грейбек имеет в виду, что магическая закалка наделяет нож дополнительными чарами. У Лестрейндж это проклятие гниения, но ведь есть клинки и с положительными свойствами. Например, у Тонкс есть нож с чарами компаса, а у Кингсли — кинжал, который невозможно использовать против членов своей семьи. Магия наполнена мудростью и подвластна владельцу… Грейбек чуть изменяет положение тела, сев к ней полубоком, и смеётся, хотя такие излияния звуков совсем нельзя назвать добрым смехом, скорее глумливым. Судя по интонации, между строк он упрекает её в недостатке знаний и силы. Сникнув, Гермиона опускает глаза на огонь, как вдруг… — Магические ножи бесполезны против нас. Вернув ему мрачный взгляд, она поднимает брови. — Нас? Грейбек загадочно ухмыляется, поставив локоть на колено и прислонив ладонь к виску для опоры, а второй рукой стряхивает пепел с сигареты и глубоко затягивается. Делает паузу, чтобы она мучилась от нетерпения, но… Ожидание того стоит, потому что следующее его слово, произнесённое одними губами без голоса, заставляет её потеряться в шоке: — Оборотней. Нет! Она абсолютно, безусловно, совершенно точно не хочет верить в то, что он специально заточил нож, как оружие против оборотней! Не хочет, не хочет понимать, что маггловские клинки более действенны при схватке с его стаей. Не хочет, но… Не хочет так трепетно, что искусывает все губы, и краснеет, как помидор, смотря на него с изумлением. Проклятие! Эта его ухмылка… и поведение, и новолуние, и нож, и всё-всё. Он такой… такой… Нецелованный? Твою ж… спокойно, возможно, он просто для себя его сделал и теперь заберёт новый кинжальчик, как память о своей победе над ней. Гермиона с горечью осознаёт, что у неё практически не остаётся шансов для защиты своей души от вторжения ненужных чувств к нему. Грейбек будто бы не замечает её потрясения и хмыкает, переведя взгляд на окно, за которым по-прежнему льёт дождь. Гермиона не может выдержать… его! Не хочет быть в одном помещении. Грейбек такой непринуждённый. Курит, опять держа сигарету, как болван, подушечками большого и указательного. Омывает своими лазурными морями её тело как болван. Берёт пальцами нож… до сих пор раскалённый, и как болван, не получает ни одного ожога. Кидает лезвие в более мелкую, едва горящую кучку углей. Зачем? Почему? Потому что — патлатый болван! Он вообще ничего не понимает! Не знает! Болван! Болван! И спрашивает он тоже, как и положено болвану, совершенно не в тему её душевной истерики: — Каково это, ведьма, испытать ущербность своей фартовой магии? Серьёзно? Он серьёзно думает, что из всего произошедшего её больше всего печалит информация о превосходстве оборотней над магическими орудиями?! Гермиона задерживает дыхание, так сильно хочется стукнуть его по голове. Если подумать, она ведь читала, что некоторые заклинания, вроде Инсендио, не причиняют оборотням существенного вреда. Следовательно, про магические ножи догадаться не очень сложно. Даже хорошо, что магглы способны постоять за себя, сумев ранить оборотня обычными кухонными ножницами. Грейбек всерьёз ожидает ответа, сужает глаза в довольстве от её оцепенения. Болван! Болван! И она ощущает магическую силу, и хочет отомстить, и… — Нашей магии! — на мгновение его лоб хмурится от её гневного тона и выпада, Гермиона не моргает, пояснив свои слова сквозь сжатые зубы. — Ты тоже волшебник! Её ногти вонзаются в ладони, ноги теряют чувствительность от долгой, бессменной позы, но она продолжает испепелять взглядом его расширившиеся глаза. Звериный оскал расползается в злой иронии. Грейбек выдыхает дым через нос, опирается локтями на колени, свесив ладони перед собой, и наклоняет голову вниз, смотря на неё исподлобья. Ноздри медленно раздуваются, а кончик языка облизывает внутреннюю сторону нижней губы. — Я преобладаю над магией, — ядовито тянет он, — как и все оборотни, — Гермиона улавливает защитную позицию с его стороны в адрес всех своих сородичей. По-видимому, он и правда охраняет ценности своей стаи, в отличие от Тёмного Лорда, чьи амбиции часто являются причиной гибели многих Пожирателей смерти. Она чувствует, чувствует, о да, она чувствует эмоциональный скачок, призывающий магию. Не делай этого! Он не простит! Он накажет. Но… но… Гермиона просто хочет отомстить за то, что он вызывает в ней… ладно, признайся… вызывает страсть. Причём не только сексуальную, но и сердечную. И она ловит момент. Набирается храбрости. Когда он самодовольно усмехается и на миг прикрывает глаза, глубоко затягиваясь, Гермиона щурится и смотрит на кончик сигареты. Раз, два, три… — Не преобладаешь! — ровно и уверенно шепчет она. — Инсендио! Жизненная сцена движется стремительно быстро. Грейбек резко открывает глаза, ощутив мгновенный нагрев фильтра, и… Гермиона искренне счастлива, что он чувствует её беспалочковое заклинание, пусть только и кожей… счастлива в течение двух секунд, даже широко улыбается, демонстрируя ему радость от своей выходки, а потом… Что ж, чары огня ещё с первого курса давались ей чересчур легко, будучи единственными, которые она может наколдовать невербально и без палочки. И вдруг… Она ожидала, что сигарета лишь нагреется, но… — О нет, только не волосы! — громко вскрикнув, Гермиона теряет здравомыслие, когда табак на кончике сигареты воспламеняется вверх и огонь касается чёлки. Не контролируя свой порыв, она бросается на четвереньках вперёд, в душе молясь, чтобы его чёлка, которая так сильно проросла в её сознание, осталась прежней и целой… как она привыкла. Грейбек без нелепой чёлки — всё равно что Грейбек без противной лакрицы: какой-то не её. Полметра, метр, и она оказывается перед ним на коленях, вцепившись одной рукой в его плечо, а второй активно отряхивая пепел от подпалённой чёлки. Нет! Нет! Только не это, только не волосы! Она смотрит исключительно на свои пальцы, водящие по чёлке. Придвигается ближе, оказываясь между его ног и не осознавая, какое маленькое теперь расстояние. Гермиона ощущает чужой взгляд на своём лице, но продолжает спасать волосы… хотя в сущности ничего страшного не произошло. Лишь кончики слегка побелели. И внезапно… О… разум догоняет глупое тело, вспомнив, чьи волосы она так беззастенчиво трогает. Что… что ты делаешь? Я… я… Гермиона каменеет, так и оставив ладонь на весу напротив его лба. Каждая клеточка тела впадает в невидимый тремор. Не сумев даже сглотнуть, Гермиона прерывисто дышит ртом. Её глаза с расширенными зрачками медленно опускаются вниз и… Сглотнуть всё ещё не представляется возможным. Он так близко! Хоть она и стоит на коленях, но он всё равно сидит чуть повыше. Его брови приподняты, немигающие глаза тоже сверлят одну точку, где-то в области её левой ноздри. Гермиона делает шумный глоток, и тогда он тоже до крайности медленно поднимает взгляд на её глаза. Гермиона вздрагивает, боясь гнева за свой поступок, но… Она тоже не моргает, перебегая глазами с одного голубого омута на другой, а Грейбек… По-прежнему держа брови изогнутыми, Грейбек чуть наклоняет голову вперёд и, плавно сведя губы, выдыхает тонкую струю дыма вниз в пространство между их телами. Да, пока она трогала волосы, его лёгкие были забиты. Во время выдоха глаза самую малость щурятся, зрачки прожигают Гермиону насквозь. Она начинает чаще дышать, боясь худшего. Если боишься, так может отпрянешь назад и уберешь руку с его плеча?! Но… но… Он снова поступает так, как она не ожидает. Грейбек едва заметно водит челюстью, испытующе смотря в её глаза. Край брови чуть дёргается, будто ему интересно, что будет дальше. Гермиона рефлексивно сжимает пальцы на его плече, не понимая, почему так трудно отпустить. Он даже не трогает её. Всё так же, как изваяние, сидит, опираясь локтями на колени, одна рука свешивается с колена, а другая продолжает держать перед собой сигарету, с которой исчезают магические чары, оставив привычную форму, пригодную для последующих затяжек. И… Она раскрывает уста в удивлении, когда вместо ярости по его глазам проскальзывает азартный, хищный блеск, на мгновение сделав их сверкающими, а потом… Неспешно направив взгляд на её руку, застывшую у его лба, Грейбек просто слегка отворачивается лицом. Гермиона хлопает ресницами. И? И что? Ничего. Оборотень только и делает, что затяжку, а к Гермионе не прикасается. Зажав сигарету между указательным и средним, он опирается подбородком на внутреннюю часть ладони, где начинается запястье, и… всё. Выдыхает вверх, направив глаза в стену, в пустоту, в никуда. Её взору предстаёт лишь его бесстрастный профиль. А другая мужская рука так и остаётся просто свисать с колена в пяти сантиметрах от её туловища. И вправду всё. Финиш. Прыжок в море, точнее в океан. В два океана. Лазурных. Что же он наделал? Сердце на пределе. До сего момента Гермиона никогда не чувствовала буквального падения в бескрайнюю бездну. Её бездна — это он. Она больше не может убегать, а всё из-за того, что он даёт ей выбор… Быть может, болван неосознанно поступает так или, возможно, лихой командир вовсе устал от работы, бедный, и теперь ему не хочется… ну, тискать её. Гермиона не знает и не хочет знать, что у него сейчас на уме. Она понимает его поведение по-своему, а именно — оборотень не хватает и не нападает, даже не придерживает, а просто позволяет ей решить: отстраниться или… Нет, она пропускает эти мысли. К чёрту, Гермиона не хочет думать об этом… просто, просто… Просто она чуть-чуть разводит пальцы на его плече, чтобы лучше почувствовать жар кожи через рубашку. Почти гладит разок-другой, надеясь, что он не ощутит, как сильно дрожит её рука. В данный момент моторика совсем не кажется развитой, скорее нервной и дефектной. Его ноздри медленно втягивают воздух и её запах. Широко раздуваются. Гермиона слепо надеется, что он не знает, как сильно на неё влияет такой близкий контакт и как трепетно откликаются все органы чувств. Минуту! Только на минуту! Она разрешает себе побыть с ним рядом минуту, чтобы… Представь, что ты снова за невидимым полем, а он сидит на дереве, не зная про стороннего наблюдателя, только сейчас вместо яблока в его руке сигарета… Он продолжает смотреть перед собой с равнодушным лицом. Безучастным взглядом следит за дымком, который поднимается близко от его носа. Хорошо, Гермиона смаргивает пелену с глаз, есть шанс, что запах дыма отвлечёт его нюх от её собственного аромата. Беги! Просто беги! Она не в силах… чёрт! Он не смотрит, не замечает… Ага, как же! Но Гермиона облизывает нижнюю губу, внушая себе мнимую безопасность, и делает вдох, специально наполнив себя его запахом. Неприятный для обоняния. Совсем. Ей не нравится, никогда не нравилось! Но… Её рука до сих пор на весу перед его лбом. Медленно, аккуратно, чтобы… ну, чтобы он не заметил… она дотрагивается кончиком указательного пальца до чёлки. Ладонь начинает сильнее дрожать, Гермиона приоткрывает рот и оставляет язык в уголке губ. Чуть прищуривается, напрягая тело для борьбы с дрожью, и слегка двигает палец, пощекотав его волоски. В голове появляется ассоциация с тем самым графитом, в который Грейбек опускал нож: Гермиона следит, чтобы не дотронуться до кожи лба, так же как и он следил за ножом, дабы не коснуться оцинкованной подложки. Кстати, да, его волосы, как графит, слоистые, аморфные, смоляные. Графит — минерал из самородных элементов, да и сам Грейбек тот ещё самородок… Гермиона ведёт палец чуть вверх и, подхватив ногтем парочку волосков, отводит их немного в сторону. Святые силы, она так и знала! На его лбу, так же как и на подбородке, есть мелкие шрамы от когтей, видимо, он часто задевает кожу, когда смахивает чёлку. Наконец-то! Его лоб во всей красе. Сглотнув и испугавшись, что рот расплывётся в улыбке, Гермиона резко, на пару секунд, сжимает пальцы в кулак, разрывая контакт. Потом расслабляет и прикасается указательным к волосам над виском, а второй ладонью сильнее надавливает на его плечо из-за лихорадочного волнения. Ей щекотно от скользящей капли пота на горле, собственные волосы прилипают к щекам, а дыхание становится прерывистым. Она отстраняет палец и боязливо прижимает ладонь к своему сердцу, неумолимо стучащему, будто в приступе безумия. Настолько теряется в ощущениях, что его неожиданная затяжка заставляет вздрогнуть и шумно вздохнуть. Затёкшая на его плече рука сама по себе смещается вбок, соприкоснувшись с его голой кожей у основания шеи, а подушечка среднего пальца едва дотягивается до массивного бугорка, который является седьмым шейным позвонком. Грейбек не меняет положения, просто чуть отклоняет голову, оттолкнувшись подбородком от запястья, и подносит сигарету к губам. Гермиона не дышит, задержав воздух в лёгких, и немного сужает глаза, боясь, что он выдохнет дым на неё, но нет, серая струя отправляется вбок. Он снова кладёт подбородок на внутреннюю сторону запястья и… Она замечает короткую гримасу. Его бровь на мгновение дёргается, будто что-то не так или ему неудобно… Гермиона чувствует. Под пальцем, который прижат к его шейному позвонку, появляется ещё один выпирающий бугорок. Вот почему он часто дёргает головой. Кости периодически сдвигаются и трутся друг о друга из-за того, что межпозвоночные хрящи не успевают восстановиться по причине частых трансформаций. Не делай этого! Это его личное! Не трогай! Но… но… Не зная, что в приоритете: любопытство или… что-то ещё, Гермиона обводит пальцем седьмой позвонок. Грейбек продолжает смотреть в никуда, чуть прищуривается, плечи немного напрягаются, но затем… Гермиона снова вздрагивает, услышав тихий хруст и его приглушенный выдох, когда она аккуратно надавливает на сплетение мышечной ткани и на мешающий позвонок. И всё, кости встают на свои места, а его ранний выдох повторяется в её голове, вновь и вновь лаская слух, подобно благодарности за совершённый интимный жест. Лаская, кстати, не только слух… Кожа покрывается мурашками, Гермиона с неохотой ведёт руку обратно к его плечу, где преграда, где ткань, где нет ощущения горячей кожи… зато есть литые мышцы… о боже… — Скажи-ка, ведьма, — его голос раздаётся тихо, неожиданно и хрипло, Гермиона каменеет от того, что сама творит, и растерянно взирает на его лицо, Грейбек делает паузу, не смотрит в её глаза, продолжая демонстрировать лишь профиль, делает последнюю затяжку, а на выдохе говорит, — почему от тебя снова разит мужской псиной? — медленно поворачивается лицом, заставив Гермиону вздрогнуть, и выбрасывает окурок. Взгляды скрещиваются. Единицы, десятки, сотни мыслей пробегают по сознанию, включая самую неприличную: разве она пахнет не самим Грейбеком? Ведь ранее они занимались… то есть он занимался с ней сексом. Но вдруг в памяти появляются нежные объятия Рона возле сувенирных клинков и радость от существования дружбы как таковой. Значит, этот запах. О нет! Гермиона рефлекторно сжимает крепче его плечо, открыто показывая испуг, глаза закрываются мутной пеленой и направляются на его пальцы, в которых нет больше сигареты, ладонь свободна, а значит… — Он мой лучший друг! — голос, как писк, звучит очень ломко. Гермиона дёргается, чтобы отпрянуть, но широкая ладонь погружается в её волосы на затылке, удерживая на месте. А другая появляется на пояснице, вонзаясь в кожу через прорезь порванной футболки. Она отчаянно старается не нервничать, ведь для паники, помимо страха за последствия его ревности, есть более неотвратимая причина, заключающаяся в тягостном возбуждении. Между ними сокращается расстояние. Ей ничего не остаётся, кроме как вцепиться в его плечи, отталкиваясь, но… — Смрадная вонь! — к её удивлению, злость в его интонации и выражении лица имеет все признаки наигранности. Грейбек запрокидывает ей голову. Растягивает свой широкий оскал, угрожающе сузив глаза, но… но… Гермиона замечает, как лукаво блестят его глаза, как часто он дышит. Это не гнев, хвала богам! Это… это… В ответ она говорит первое, что приходит на ум, неумышленно кидая себя в пасть неизбежности: — Это потому что я пахну тобой! — выдыхает сквозь крепко сжатые зубы. Какого чёрта? Гермиона часто моргает и морщит лицо, упрекая себя в словах. Они оба попадают под минутный ступор. Грейбек выгибает бровь из-за услышанных слов, рассматривая каждую черточку на её лице, а Гермиона… Нет, нет, не смотри! Но глаза сами по себе застывают на его губах, приоткрытых и дразнящих. Она не знает, известно ли ему её желание. Ногти давят на его плечи. Грейбек улыбается, стреляя в неё пронизывающим, пылким взглядом. Гермиона заливается румянцем и… Он облизывает свой рот и, выше запрокинув её голову, проводит языком по краю её подбородка, слизывает каплю пота над верхней губой. Его волосы щекочут её щёки, язык обжигает. Гермиона издаёт сдавленный стон, отчасти разочарованный, поскольку он по-прежнему не целует в губы. Почему? Почему? Убегай! Это неправильно! Гермиона хочет оттолкнуть, но он продолжает, опускает голову, двигает языком по горлу, и она сдаётся. Зарывается руками в его волосы… он замирает… Нет! Она не позволяет себе анализировать каждое движение. Не разрешает Грейбеку тратить время на удивление от её взаимности. Просто… Гермиона слегка… немного… чуточку разводит пальцы, погладив его по затылку, пройдясь по волосам… И тогда он отмирает. Гермиона чувствует на горле влажное скольжение и прикрывает глаза, отдавшись во власть минутной прихоти… похоти. Это приятно… да… не щекотно, сладко на коже, внешне горячо, а внутри сердце краснеет в тон щекам. Она… она… Признайся… Она хочет его. Пусть так. Пусть на минутку забыв события последних часов, но она хочет. А ещё… С трудом, но призывает смелость, наивно полагая, что он позволит… Гермиона стонет достаточно громко, чтобы привлечь его внимание. Обняв предплечьями за шею, подаётся вперед, пытаясь сесть на его колени… но… Гермиона жмурится и почти садится сверху, оказавшись выше. Мешок под ними трещит, чуть оседая, и чтобы не упасть, Грейбеку приходится завести за свою спину руку и упереться пальцами в пол, как внезапно… Гермиона резко поднимает веки, когда он хватает её за горло другой рукой и отстраняет от себя. Находясь в полусидячем положении и смотря на неё снизу вверх, Грейбек цокает языком и разок качает головой, не разрывая зрительную связь. Что… что… Весь настрой и мощное вожделение отправляются в пекло из-за его повелительного взгляда… — Знай своё место, — с вызывающей ухмылкой цедит он. Она округляет глаза в замешательстве и… Надавив пальцами на горло, Грейбек толкает её на пол. Гермиона приземляется на лопатки, стукнувшись затылком, но мгновенная душевная боль превышает физическую. Ублюдок! Ублюдок! Она ведь только-только набралась храбрости, так страстно желала, а он… Грейбек нависает сверху, сжав запястья по двум сторонам от её головы. Гермиона чувствует приближение слёз. Он всё испортил! И опять, как бесстыжую потаскуху, берёт на полу, возвышаясь и трогая без права отказа… — Нет! — шепчет она, уворачиваясь от его губ, которые снова опускаются к горлу. Он не останавливается, а Гермиона в полной мере с грустью оценивает все эти доминирующие заскоки. Либо зависящие от его звериных инстинктов, либо связанные с тем, что… ну, с тем, что он болван. Нет, не плачь, не реви, но… Из горла раздаётся тихий, стыдливый всхлип. Грейбек поднимает голову, и Гермиона ясно осознаёт, что ему понятны её мысли. Посмотрев на неё взглядом из-под опущенных ресниц, он тянет во рту дробное, саркастическое «тсц» и полушёпотом хрипит: — Не хнычь, киска, оборотни не удовлетворяют потребности сук. Как горько. Сердце больше не краснеет, а зеленеет от появления плесени. Гермиона сводит губы в жалости к себе самой и держит зрительную связь. Грейбек ослабляет хватку на её запястьях, но не отпускает. Дёргает головой… господи, пусть его кости разрастутся и порвут кожу, пусть он будет страдать! Она ненавидит, ненавидит… Однако остаётся важный вопрос. Ей нужно узнать, связано ли его нежелание целоваться с тем, что она недостойна этого. Грейбек наклоняется к ней, но Гермиона успевает быстро сказать: — Почему ты никогда меня не целовал? С его лица исчезают все эмоции кроме доли удивления. Грейбек держит равновесие на локтях, накрывая её своим телом. Между лицами — десяток сантиметров. Ей заметна каждая его эмоция. На щеке дёргается мускул, он сглатывает и в недоумении выгибает бровь. — Зачем? — спрашивает без намёка на сарказм. Гермиона хмурится и с алым румянцем неуверенно шепчет: — Разве ты не хочешь… — не договорив, она прикусывает свою нижнюю губу и мельком глядит на его рот. Ответ озадачивает её. — Ты необращённая, — на этот раз в его тоне слышны скептические нотки, Грейбек поджимает губы в выражении, словно говорит очевидное и она сама должна это понимать. Но Гермиона не понимает. Он её не целует, потому что она не оборотень, и что? Что дальше? Какая разница? Смаргивает слезинку и, сильнее нахмурившись, выдыхает с неумышленной упрекающей интонацией: — Ты целуешь только женщин-оборотней? Он на миг тоже хмурит лоб. — Зачем мне целовать шлюх?! — Грейбек ухмыляется, но на лице по-прежнему заметна гримаса непонимания из-за её интереса в этом вопросе. Так, ладно, он их не целует, но тогда… Гермиона теряет терпение и произносит, чеканя каждое слово по слогам: — Я не шлюха! — а в мыслях звучит продолжение «и ты можешь меня целовать». Его глаза немного закатываются, словно в раздражении, а голос вновь сквозит иронией и злостью, что нужно говорить очевидное: — Ага. И необращённая! — усиленное ударение на последнем слове. Мерзавец! Гермиона с трудом сдерживает себя от нового Инсендио! Он ничего нормально не объясняет. Она следует за яростью и желанием противиться его принципам. Сводит губы и брови в гневном выражении, испепеляет оборотня взглядом, увидев ещё одно удивление на его лице, и… раз он брезгует целовать её, то она сама… в качестве мести… Гермиона не может приподняться телом, поскольку он придавливает её сверху, но она резко поднимает голову, почти коснувшись губами его губ, но реакция Грейбека срабатывает мгновенно, и он успевает как-то ошеломленно выдохнуть в сантиметре от её рта: — Отчекрыжу. Разум не работает. Гермиона сильнее злится, думая, что непонятное слово означает угрозу за то, что она позволяет себе такую вольность. Что ж, подавись, ублюдок! И она делает это… Специально страстно, с жаждой и желанием задохнуться от нехватки воздуха и пламенных чувств, Гермиона зажимает его нижнюю губу и через мгновение активно двигает ртом, требовательно и быстро лаская его уста. Её глаза чуть приоткрыты, поэтому она замечает, как его собственные округляются, зрачки расширяются, а нос перестаёт втягивать воздух, будто застыв от потрясения. Он не сладок. Пряный. Будто бы горький от привкуса табака, очень терпкий и такой горячий… Губы припухлые и жёсткие из-за потрескавшейся кожи, даже острые, как и его когти. Да, он очень острый. Весь такой… ей не нравится, вообще… не нравится… Так пылко и чувственно не нравится, что она проникает языком в рот, водя по внутренним сторонам губ… да, определенно, не нравится… отвратительные губы. Не нравится так, что из её горла раздаётся любострастный стон. Ещё… о боже, она хочет, но… Он моргает разочек. Она хвалит себя за смелость и маленькую победу, пока вдруг… — Ай! — Гермиона резко отстраняется, почувствовав боль на языке, и опускается затылком на пол, смотря на него с изумлением и укором за то, что он кусает её, но… Но он так и не двигается. Не моргает и глядит на неё во все глаза, оставив рот открытым и влажным от её слюны. И тут… Ясное, разительное осознание. О… Гермиона сглатывает, ощутив на языке след от укола… от клыка… Она сама его задела. К счастью, лишь оцарапалась, не пустив кровь. В одно мгновение в голове проносятся рассуждения и оправдание его поведению. Он никогда не кусал её клыками, поскольку подобная рана может наделить её чертами оборотней или даже обратить. Поэтому он упомянул, что она необращённая, ведь если при поцелуе с обычным человеком Грейбек прокусит до крови, то она заразится ликантропией. Гермиона шокировано переводит взгляд то на его губы, то на глаза. Грейбек шире открывает рот, будто хочет что-то сказать, но потом моргает и закрывает уста, сделав шумный глоток. Глаза сужаются. — Я предупреждал. Она обескуражена и с трудом верит, что он и вправду своеобразно заботится о том, чтобы не укусить… Голос наполнен смущением и смятением: — Ты сказал «отчекрыжу»! — вроде как даже обвиняет, будто это не она, а он полез целоваться и куснул слегка. Таки он закатывает глаза, на секунду прикрыв веки. Сжимает челюсти. Гермиона вздрагивает, услышав скрип его зубов. Сморщив нос, оборотень смотрит на неё и раздражённо произносит: — Что значит «пораню», пустой твой котёл! — Какой ещё котёл? — Что солоно варит. — Солоно? — Худо! Гермиона едва не плачет от бессмысленного диалога и бормочет: — Я ничего не понимаю! — О чём и речь! Ни вымени, ни котла, зато спеси на десять сук и вагина глубокая. Слюна попадает не в то горло, и Гермиона пару раз кашляет, скривив лицо в возмущении, а потом… Вымени? Она угрюмо сдвигает брови к переносице и опускает взгляд на свою грудь… Ублюдок! Тело напрягается от конвульсивного скачка из-за бушующей ярости! — Ты! — теперь зубы скрипят у неё. Увидев её реакцию, Грейбек возвращается к привычному состоянию глумливого веселья. В его глазах пылают жёлтые искорки. Гермиона чувствует твёрдое давление на своем бедре и начинает вырываться, дёргаясь всем телом, но… — А… — тянет он, — очень глубокая, — повторяет последние слова, якобы успокаивая её, мол, раз нет вымени, то пусть радуется другим частям тела. — Отпусти! — процедив, Гермиона тяжело дышит, а он… Игривый взгляд меняется на задумчивый. Грейбек отпускает одно запястье, позволив ей свободно ударять себя по плечу, и хватает за нижнюю челюсть. Смотрит на её губы, Гермиона уже собирается вонзиться ногтями в его руку, чтобы освободить лицо, но… Наклонившись, осторожно, будто впервые пробуя Гермиону на вкус, он касается губами её губ…