Лакрица

На периферии здравого смысла возникает вопрос: с каких пор его эмоции кажутся ей такими знакомыми? При каждой встрече он показывает новые, но Гермиона чётко осознаёт разницу между настоящими человеческими эмоциями и эмоциями под влиянием луны, когда зверь покидает клетку, а инстинкт преобладает над разумом. И сейчас после её слов про фамильяра Гермиона лицезрит явление того свирепого зверя, хотя минутой ранее из-за новолуния Грейбек был самым настоящим человеком. Её непониманию нет предела, ведь на какой-то опасный миг через его открытое удивление и игривый настрой проступает стихийное озлобление, будто своей фразой она странным образом ущемляет его собственную гордость и вызывает мгновенную враждебность. Если бы Гермиона не встречала его раньше, то умерла бы от страха из-за этого поистине нечеловеческого изменения лица: как только с её губ слетают вроде бы простые слова, даже не связанные с Грейбеком, а направленные в сторону волка Фенрира, у оборотня напрягаются щёчные мышцы. Он не делает ни одного движения: не сжимает челюсти, не щурит глаза, не вдыхает глубже, но при этом его лицо всё равно меняется до неузнаваемости. Пучки щёчных мышц будто бы втягивают в себя кожу, визуально создав подобия рубцов и ямок, скулы тоже натягивают кожу, словно впитав в себя весь жировой слой и сделав его выражение остервенелым и диким. Гермиона не моргает, потрясённо наблюдая за резким сужением зрачков, по окружности которых постепенно желтеют тонкие окантовки. Яркий голубой цвет радужек становится более тусклым, равняясь с оттенком, который вскоре станет белым… жёлтая окантовка так и расширяется, но… Гермиона в испуге отдёргивает руки от его спины и робко сводит их в кулаки, положив на пол рядом со своей головой. Больше чем зрачки и выступающие вены под глазами её пугает верхняя челюсть. Так же как и щёки, кожа над губой бледнеет и становится тоньше, а через неё выделяются чёткие контуры каждого зуба, губной желобок исчезает, разглаживаясь и теряя форму. Помимо этого, верхняя челюсть чуть выдвигается вперёд, создавая щель между губами. С двух сторон от её плеч, где он опирается руками, раздаётся треск, это его ногти единожды царапают деревянный пол. Гермиону охватывает мелкая дрожь. Грейбек жмурится, разгневанно скривив рот в недовольстве. С таким выражением его лицо напоминает приступ бешенства, но что наиболее важно: Гермиона одновременно и боится, и удовлетворённо вздыхает, поскольку теперь ей проще понимать его повадки. Если она сама не приемлет поругания своего интеллекта, то Грейбек, в свою очередь, опровергает любую форму подчинения сильного зверя перед более слабым. В общем-то, ей понятна такая логика, да и тот факт, что оборотень принимает близко к сердцу возможность волка следовать приказам обычной девушки, слегка тешит её самолюбие, ведь фактически Фенрир и вправду вёл себя с ней весьма дружелюбно… разумеется, по меркам хищных магических созданий! Кто бы что ни говорил и как бы яростно ни реагировал хохлатый болван, а они с волчонком всё равно останутся друзьями. Кстати говоря, хохолок, до этого являющийся чёлкой, теперь забавно топорщится вверх… то ли из-за ранней хватки Гермионы, то ли потому, что его голова и волосы видоизменяются в согласии со скверным настроением хозяина… то есть оборотня! Она не знает, почему не боится его гнева так сильно как прежде. Вероятно, на неё благоприятно действует пьянящий поцелуй, доказывающий, что Грейбек не собирается её кусать и обращать. Однако разум тревожно голосит о принятии мер, дабы успокоить нахохленное животное. Гермиона подмечает, что он сам пытается успокоиться, напомнив ей момент в лесу, когда она оскорбила его стаю. В тот раз Грейбек тоже подавлял гнев, сдерживая свои… как он там говорил… инстинкты, неподвластные страху. Скорее всего, его образу больше подходит фраза — инстинкты, подвластные воле. Гермиона проникается доверием к оборотню, потому что верит в силу его духа. Грейбек держит глаза закрытыми и чуть отстраняется, чтобы приподняться над ней на вытянутых руках, но… Почти невесомо, робко и аккуратно Гермиона протягивает ладонь к лицу и касается указательным пальцем его щеки. На мгновение он застывает и сильнее хмурится, но не открывает глаза и через пару секунд всё же выпрямляет руки, опираясь ладонями на пол, и возвышается над Гермионой. Её пальцы застывают в воздухе, потеряв контакт. Теперь она полна смелости разобраться в его мышлении и характере, поэтому с едва различимым испугом от собственного решения тихо шепчет: — Я сожалею, — точнее она извиняется за свои слова, в мыслях желая услышать от него тоже что-то подобное за оскорбления в её адрес. Но он кривит лицо и чуть вытягивает шею, сглотнув так, будто в его рту тает кислый цитрус. Шейные позвонки вновь смещаются, Гермиона слышит глухой хруст. — Фенрир, — за действия отвечает паникующий разум, Гермиона приподнимается на одном локте, а другой рукой цепляется за его шею, прижав кончики пальцев к позвонкам. И вдруг выражение его лица приобретает совершенно странное подобие иронии, потому что Гермиона неожиданно спрашивает: — Больно? — отчасти для того, чтобы отвлечь его от гнева. Гермиону наполняет двойное удивление из-за ответа, произнесённого невпопад к её прямому вопросу. — Я не ранен, — со злостью он выплёвывает слова, наискось мотнув головой и небрежно ударив её по руке, которая до этого так и оставалась на весу перед его лицом. Гермиона выгибает брови. Она не спрашивала, ранен ли он, его ответ звучит не к месту, тем не менее когда Грейбек медленно поднимает веки, она в душе чувствует облегчение, встретившись с голубыми радужками. Не зная куда деть руку, Гермиона тянется к поясу джинсов, чтобы надеть их выше на талию, но внезапно вокруг её запястья смыкаются мужские пальцы. Оборотень поджимает губы и бросает взгляд на другую её ладонь, так и держащую боковую часть его шеи. В следующее мгновение Гермиона стонет от боли, когда он прижимает оба запястья к полу, локоть соскальзывает, царапаясь о деревянные доски, а затылок получает новый синяк, на минутку лишивший её размеренного дыхания и нормального зрения. Когда она наконец смаргивает мутную пелену, то замечает на его лице смесь злости, какого-то неуверенного подозрения или неверия. Грейбек прищуривает глаза, чуть наклонив голову набок, часто дышит через широко раздувающиеся ноздри и, наклонившись к её лицу, хрипло шипит: — Ты смеешь подзуживать меня? Вот уж чего, а дразнить человека по весу в два раза больше её, Гермиона не собирается, ибо риск слишком велик. Тем более его глаза так убийственно испепеляют её душу, что язык встаёт на защиту одним отчаянным слогом: — Нет! Грейбек хватает её за шею, надавив под челюсть и задрав голову. Гермиона морщит лицо от неудобства и слегка отворачивается лицом. Его губы касаются её щеки при каждом слове: — Ты, несуразная, дрянная сука, видела все мои обличия, но так и не поняла! — мелкие капли слюны остаются на её щеке, он усиливает хватку, сильно сдавив горло, а второй ладонью удерживает запястье. Гермиона широко распахнутыми глазами смотрит перед собой в стену, чувствуя его затруднённое дыхание на скуле. Поскольку одна её ладонь свободна, то есть возможность ухватиться за его волосы на затылке. Она тянет за клок, отстраняя от себя. — Что я должна понять? — кричит она, удушливо вздохнув и сильнее запрокинув голову подальше от его лица. Ей больно дышать, он всем весом лежит на ней, держа равновесие на локтях. Жарко, тяжело, но рассудок требует благоразумия, поэтому Гермиона искренне внимает его словам: — Мы… — он останавливается, морщит лицо в раздражении и резко поворачивает её голову к себе, Гермиона растерянно встречает его цепкий взгляд, — я обделён честностью и благородством. Мне ничто не мешает перегрызть тебе горло. Инстинкты неподвластны не только страху, но и жалости! Боже, он зол! Он так яростно смотрит, но… Гермиона сама чуть хмурит лоб в лёгком удивлении и надеется, что в массе гнева и нещадности правильно подмечает в нём едва заметную озадаченность: либо от её слов про фамильяра, либо из-за прозвучавших любезностей в адрес его внешнего вида. Она не знает, на что обращать внимание в первую очередь. Следует интуиции и защищает свою позицию про волка: — Твои может и неподвластны, но Фенрир… — она негодующе жмурится, злясь на одинаковые имена, ведущие к путанице, затем открывает глаза и повышает голос, — но волк, которого я знаю со своего детства, обладает более здравым смыслом! — Гермиона вздёргивает подбородок, правда не совсем гордо из-за мешающей чужой лапы на горле. Хвала Мерлину, с его лица слетают признаки ярости, но… — Здравым смыслом?! — сначала Грейбек шире распахивает глаза и отправляет брови высоко на лоб, потом… Гермиона судорожно сглатывает, отправив по его пальцам вибрацию от связок, потому что он неожиданно злорадно усмехается… да так, что лохматая голова дёргается вперёд, хлестнув волосами по её лицу. Заметочка: время от сущей злобы до безудержного смеха составляет три секунды. Ей приходится снова закрыть глаза, потому что Грейбек так и склоняет голову, щекоча её нос чёлкой. Из горла раздаются скрипучие смешки, нарастающие и теряющие интервалы. Гермиона пытается отвернуться, чужой волосок случайно попадает ей в рот, а всё из-за того, что его плечи начинают дрожать в такт смеху. Грейбек просто опускает голову, уткнувшись в её шею и продолжает… Гермиона не знает, что он продолжает… скорее всего, у него форменная истерика и приступ шального веселья. Удивительно, что за несколько минут на одни её слова он реагирует враждебно, а на другие… так! Отчасти от того, что его волосок прилип к её губам, Гермиона замирает и не знает, разозлится ли Грейбек, если она тихонько поплюётся, дабы его смахнуть. — Его инстинкты… — она напрягает слух, когда он начинает говорить куда-то под ухо, продолжая смеяться и обжигать её кожу своим дыханием, — беспощаднее, чем мои, пташка, — Гермиона в душе выдыхает и едва не улыбается, поняв, что он больше не злится, раз переходит с «суки» на «пташку». — Рано или поздно он откусит твой язык за схожую блажь. Только не соверши ошибку! Только не зли его снова! Всё лучше кроме этих скуластых дуг и дикого оскала! Что понравится хозяину, а? Вот только ответ в этой ситуации не поможет, потому что сейчас именно Гермиона ощущает себя катализатором его настроения. Приняв роль хозяйки, которая должна успокоить своего капризного пса, она поднимает ладонь, чтобы вновь дотронуться до его спины, но вдруг на ум приходит воспоминание, в котором бабушка Грейнджер говорила, что согласно исследованиям более семидесяти процентов собак неосознанно впадают в тревогу, если их обнимать. Другое дело — гладить! Ладно, она наполняет лёгкие большим количеством воздуха и двигает губами, сбрасывая волосок. Что он раньше говорил в мэноре? «Ты сука, вот и спасай себя от квёлых сук, а с этими я сам разберусь.» Разве это не намёк на защиту?! Вот и пусть! Гермиона боится последствий своих слов, но всё же прикрывает веки, с опаской проводит пальцами по его затылку вниз до лопаток, гладит и немного неуверенно, но искренне шепчет: — Не откусит. — О, ещё как! — плечи напрягаются, Грейбек в последний раз усмехается и поднимает голову. Гермиона всматривается в его лицо, стараясь понять настрой. Он прежний, слава богу! Такой же развязный и язвительный, если судить по искривлённым губам и задорному, чуть прищуренному взгляду. Но… жирка на щеках явно не хватает, чтобы он мог казаться благосклонным или хотя бы снисходительным. В глубине его глаз по-прежнему сияет злость, и Гермиона старается её прогнать посредством фразы: — Нет, не откусит, ведь ты меня защитишь. Так, что опять? Вместо ожидаемого довольства он показывает ей ещё более циничный взгляд, приправленный недоумением от её слов. Но потом Грейбек наклоняет голову к другому плечу, и его выражение становится более жёстким. Гермиона кратко прикусывает нижнюю губу, проскользив зубами по серединке, и спрашивает с ещё большей неуверенностью: — Разве нет? — Зачем мне защищать тебя от него? — как ни странно, он говорит с противоречивой интонацией, включающей серьёзность и насмешку. На самом деле, незачем! Если на кого и делать ставки, так это на волчонка, поскольку Гермиона верит в его благородное происхождение, но в общении с одичалым оборотнем нужно использовать все средства для нормального взаимодействия. В конце концов, ей надо забрать волшебную палочку и вернуться к друзьям. Гермионе ничего на ум не приходит, кроме откровенности: — Фенрир самый сильный, неустрашимый и уверенный в себе волк, который внушает мне страх и восхищение, — его эмоции нечитаемы, он моргает разок, а Гермиона в мыслях извиняется перед Фелисити и Римусом за свои чувства и признание, — вызывает трепет… — почему-то в уголках глаз скапливается соль, она понижает голос, тихо продолжает с придыханием, — так же, как и ты, — край его брови и уголок губ дёргаются, Гермиона вытаскивает одну свою руку из его застывших пальцев, а вторую убирает с волос, опускает обе на пол по двум сторонам от своей головы. — Если он навредит мне, то встретит достойного противника в твоём лице, ведь ты сам сказал, что я должна спасать себя только от… от… — Квёлых сук, — заканчивает он. К её удивлению, Грейбек всегда быстро приходит в себя, и слова произнесены ровно и… как всегда бывает при упоминании женщин, фраза звучит весьма пренебрежительно. Но Гермиона больше внимания уделяет его пронизывающему взгляду и отсутствию привычной ухмылки. Сейчас его лицо — тот суровый камень, который она видела прежде: когда он сидел у костра, изучая её нож, и когда лежал на полу в подвале, смотря на окно и пропадая в своих мыслях, явно далёких от стандартов её собственного мышления. Грейбек как ранее держит её за горло, но сейчас хватка очень слабая, другая его рука опущена на пол рядом с её ладонью. Сглотнув, Гермиона медленно кивает и шепчет: — Да, и… — она чувствует, как краска обжигает щёки, потому что ей сложно выразить словами свою логику, вдвойне сложно, когда под подбородком начинает медленно скользить большой палец, а его лицо вообще никак не изменяется, — поскольку Фенрир не относится к группе этих квё… самок, то я предположила, что… — боже, она краснеет ещё больше, а сердечко бьётся где-то в трахее, страдая от волнения, — что ты… сам с ним разберёшься. После этих слов у Гермионы формируется неотложный план по поиску волка, чтобы обязательно предупредить его насчёт возможной опасности со стороны вожака оборотней… Да-да, после того, как она поможет Гарри уничтожить крестражи, Гермиона совершенно точно потратит все силы на то, чтобы найти и защитить своего фамильяра от Грейбека… лучшим выходом служит приглашение в свой дом, разумеется… Конечно, ей придётся покупать много мяса для его пропитания, но всё лучше, чем каждый раз бояться, что он встретит в лесу агрессивно настроенного болвана… К тому же непонятно, кто победит в схватке, ведь Грейбек в образе оборотня превышает габариты того противника, с кем дрался Фенрир в Запретном лесу. Вряд ли волк сможет откусить ему руку, да и сама Гермиона не желает увечий ни того, ни другого… поэтому волчонка нужно не только найти и оберегать, но и попросить у него пощады или снисхождения для её сквернослова, а то мало ли… Время тишины протекает очень долго. Гермиона опасливо смотрит в его глаза, где зрачки закрывают собой наибольшую часть радужек. Грейбек моргает ещё раз, кстати, до этого просто непрерывно держал зрительную связь. У него странные ресницы, в уголках — коричневые, на нижних есть серые волоски, верхние какие-то чересчур прямые, а нижние криво перекрещены. По мнению Гермионы, любая растительность на его теле нуждается в щётках и расчёсках, в том числе реснички. От зорких глаз её отвлекает диафрагма. Чуть приоткрыв уста, Гермиона опускает глаза вниз, проследив как при вдохе сокращаются его межреберные мышцы, грудина приподнимается, а диафрагма опускается. Взгляд ещё пониже… Гермиона сглатывает… напрягается пресс, показывая чёткие контуры. Треклятое осознание: какого чёрта она говорила про лоб? Удивительно, что он до сих пор её не убил, ведь восхвалять у боевого командира нужно именно силу и выносливость! Она ненадолго теряется в мыслях. Поднимает глаза в тот момент, когда он делает неспешный, глубокий вдох. Гермиона смотрит немного с опаской, вспоминая всё, что сегодня натворила, но вместе с боязнью испытывает незатейливую радость, потому что наконец разобралась в своём отношении к нему и вроде бы готова отстаивать и оберегать чувства от чужих порицаний. Однако его эмоции всё еще трудно понять. Грейбек продолжает неумышленно поглаживать её подбородок. Смотрит в глаза, а потом, будто очнувшись, останавливает движение, замерев большим пальцем на краю нижней челюсти. Медленно переводит взгляд на это место и… Гермиона приподнимает брови, когда его палец, уже намеренно, продолжает гладить, а губы неспешно растягиваются в кривоватой улыбке из-за прикушенного уголка. В глазах появляется задорный блеск. Боковым зрением Гермиона видит, как другая его ладонь ложится на её раскиданные вокруг головы кудри и начинает небрежно, но не грубо перебирать их и пропускать между пальцами. Он направляет на это взгляд и, сохранив загадочную лыбу, тихо тянет слова, будто не ей, а себе или в пространство: — Я победил бы его одним ударом. Гермиона изумленно раскрывает глаза и оробело следит, как злопамятный оборотень поджимает дрожащие губы, сдерживая усмешку, а то и смех. «Фенрир победил бы тебя одним ударом!» Всё же слышал! Мерлин, нет, но… может, просто совпадение! Она точно не знает! А ещё не знает, как сбежать, потому что его глаза затягиваются алчной пеленой, которая ей знакома ещё с пятого курса. Грейбек чуть смещает ноги, и прямо в её промежность через ткань его кожаных брюк упирается твёрдая плоть. О нет! До этого момента Гермиона старалась не думать, что джинсы и бельё спущены до колен, а она такая полуголая дура лежит под ним и болтает про лазурные моря! Не робей, пожалуйста! Если болван поселился в сердце, то не стыдись этого и будь мудрой хозяйкой, ведь сердце-то твоё, значит, и поведение гостя зависит от твоего радушия и приемлемого пространства, дабы гость жил в комфорте и тепле! Забавно, что мысли схожи: Фенрира она хочет поселить в своём доме, а Грейбека в сердце. Кстати, о волке… — У него крепкие зубы, — выдыхает она с непонятной интонацией: с защитной в адрес Фенрира или с капризной в адрес своего упрямства. Грейбек с отклоненной назад головой наблюдает за своими пальцами, перебирающими её волосы. Другая рука чуть сдавливает горло, но не болезненно, а просто властно, будто ему неприятно слышать, что чьи-то зубы, кроме его собственных, можно назвать крепкими. И вдруг Гермиона замечает… сразу это не видно, но понаблюдав за ним в течение нескольких минут, когда он молча в расслабленном состоянии с рассеянным, мутным взглядом прослеживает за её волосами, она замечает… Его веки медленнее, чем обычно, закрывают глаза и также медленно поднимаются, язык периодически проскальзывает по внутренней стороне нижней губы, задерживаясь в уголках и надавливая на них, концы верхних клыков заметны через приоткрытые губы, хотя ранее были короче, кожа на лице теряет бледность, и под конец… Гермиона вздрагивает, когда слух ловит очень тихое… сначала она принимает это за сиплое дыхание, но потом в его горле вибрируют связки, и… — Ф-фенрир, — от неожиданности шепчет она, но звук не исчезает, а оборотень вообще не обращает внимания на её зов. Собственно, он не делает это умышленно, тем не менее Гермиона слышит очень тихое клокотание, схожее с беззлобным рычанием. Тихое настолько, что можно подумать, будто это не он, а кто-то другой жужжит в дальнем углу амбара. Она помнит похожий эпизод в мэноре, когда мерзавец Долохов сболтнул лишнего, а потом Грейбек урчал ей в затылок… о боже… ему нравится! Сейчас ему всё нравится, он довольный и… ну, сейчас он какой-то млеющий оборотень. Между ног она чувствует давление, на лице ощущается его жаркое дыхание, а звуки почти успокаивают! Видно, он не только млеющий, но и манящий зверь, такой сытый в эмоциональном плане… как кот, только по-собачьи. Гермиона повторяет его имя и повышает голос, но всё равно заикается от испуга из-за его нарастающей экзальтации: — Фенр-рир! — Шибко крепкие? У неё сбивается дыхание от его хриплого голоса с тянущим «р». Он напрягает плечи, скорее всего, выходя из животного транса. — Колоссально, — сама она с трудом дышит, а Грейбек закрывает глаза, продолжая трогать её, и сглатывает, заглушая урчание. Улыбка расширяется, когда он неожиданно спрашивает: — По нраву? Гермиона часто моргает, уловив в его тоне нотки высокомерия, насмешки и неуместного упоения. Честно, она не в курсе, как ответить правильно на его вопрос, нравятся ли ей зубы Фенрира. Вроде клыки как клыки, нормальные… — Я… — продолжения нет, кроме выражения искреннего недоумения, — не понимаю. Грейбек открывает глаза, вынудив Гермиону удивлённо вздохнуть от чистого голубого цвета, в котором едва заметны узкие чёрные зрачки. Весь его облик сохраняет черты томного исступления, и от этого Гермионе становится не по себе, потому что подобного она не видела раньше. — Оттого ты безмозглая, ведьма, что слишком желторотая, — слова не содержат злости, а звучат снисходительно, даже мягко по меркам Грейбека. То ли обижаться, то ли что делать? Гермиона хмурит лоб, сведя губы в тонкую линию. Грейбек не меняет выражения, блуждая глазами по её лицу. Его взгляд предстаёт изучающим и плотоядным, а лицо показывает пытливый азарт. Когда она невольно начинает ёрзать от неудобной позы и боли в спине, то он на миг снова прикрывает веки и резко выдыхает, ощутив трение внизу… Гермиона расстроенно произносит: — Желторотая?! Он скептически выгибает бровь и один раз кивает, явно не собираясь пояснять. Сначала Гермиона хочет разозлиться, но потом… Мудрее! Мудрее! Просто будь вежливой, ведь ты не знаешь, к чему приводит такое умиротворённое настроение болвана! Может, через минуту он откусит твой нос и снова впадёт в прострацию, кто знает… Что ж, она облизывает пересохшие губы, на которые он сразу же устремляет взгляд, и говорит: — Я буду стараться. Вторая его бровь медленно летит к первой, глаза чуток сужаются. — Стараться что? Варить, видимо, или обновлять котёл путём чистки извилин. Гермиона напрягает челюсти, потому что ей щекотно от его пальцев, поглаживающих подбородок. Он ждёт ответ, даже дёргает головой, подгоняя к словам, и получает их: — Понимать тебя без слов, как… — на зрительный контакт не хватает смелости, она застывает взглядом на его чёлке, — как другие оборотни, — да, они и вправду общались жестами и кивками, наверное, каждый использует рефлексы и звериное чутьё, дабы понять другого. И чего точно она не ожидает, так это сведённых в наигранной растроганности бровей и дробного сожалеющего «ц» под качающую голову. Грейбек вовсе шокирует тем, что устраивается сверху на её теле поудобнее, ставит локоть прямо на кудри, и, чуть сместив корпус в сторону, опирается виском на свой расслабленно сведённый кулак… боже, вся его поза — глумление над ней, но… Но вторая рука более нагло ласкает подбородок, а потом пальцы спускаются к горлу и начинают поглаживать от уха до уха, иногда заходя за ворот футболки и обводя ключицы. Ей трудно дышать, сложно держать его на себе, но дискомфорт уходит на второй план после его приглушённо-хриплого голоса: — Нет-нет, киска, продолжай двигать пастью, пока я контролирую свою, — её сотрясает дрожь от количества сарказма в его словах, Грейбек разводит кулак, опираясь на раскрытую ладонь, и ухмыляется, направив взгляд на горло Гермионы. — Не будь ты такой желторотой, заткнулась бы тогда, когда я бросил тебя на лопатки, а сейчас… — внезапно он сжимает ладонь, лишив её воздуха, Гермиона интуитивно обхватывает его запястье и с испугом раскрывает глаза, одновременно боясь за кислород и удивляясь его прежнему выражению с фальшивой растроганностью, — сейчас говори дальше, если хочешь сохранить хрящи, — в подтверждение угрозы пальцы сдавливают шею, вызвав хруст позвонков или треск мышц. Всё тело покрывается мурашками от ужаса и незнания, о чём ей нужно говорить. — Я-я… — гласная скрипит, Гермиона жмурится, всеми силами пытаясь отодрать его руку, но тщетно, воздуха нет, — п-пожал-луйста! Глоток! Мерлин! Такой ценный один глоток воздуха сразу проникает в лёгкие, когда он ослабляет хватку, но затем вновь сдавливает, а Гермиона в панике качает головой в положительном ответе. В тот же миг ладонь полностью расслабляется, ложась на её горло и поглаживая… ублюдок! Взгляд — такой мутный и по-прежнему манящий, проклятие! Возможно, агрессия и та лучше, чем его нестандартная игривость. — Ну… — усмехается он, — поскули ещё, тебе нравятся крепкие клыки? — пальцы обводят изгиб челюсти, а глаза поблёскивают. Боясь нового удушья, Гермиона всхлипывает и устремляет взгляд в потолок. Открывает рот, чтобы кратко ответить, но… Но потом закрывает и угрюмо сводит брови. Сердце шумит как безумное, он знает это. К чёрту! Рискнув, она настороженно говорит: — Отвечу, как только услышу, почему ты называешь меня желторотой. Его рука замирает на горле, а затем указательный скользит вверх, попадая ногтем в уголок рта. Гермиона не шевелится, ожидая реакции на свой каприз, и таращится в потолок, кожей чувствуя бегущий по её телу лукавый взгляд. — Ты незрелая… — на выдохе тянет он и, повернув её лицом к себе, неожиданно наклоняется к губам, Гермиона закрывает глаза, ощутив краткий влажный мазок кончиком языка, — наивная настолько, что я могу в два счёта растерзать тебя, как чахлую шавку. — Я не наив… — окончание тонет в крике из-за боли в запястье. Грейбек сжимает пальцы и ведёт её руку к своей шее. Гермиона непонимающе морщится, смотря как его глаза сужаются, проявляя злую издёвку. Он прикладывает её пальцы к шейным позвонкам. — Всерьёз?! — он выбрасывает слово так небрежно и ехидно, что Гермиона боязливо пытается выдернуть руку, но потом застывает, услышав продолжение. — «Больно?» — насмехается он, припомнив её вопрос, и сплёвывает в сторону. — Думай только о себе, бездарная ты сука! Не жалей, не спасай, не вставай на пути и не закрывай своей тушей тех, кто может вгрызться в твой затылок! Раз, два, три секунды нужно для того, чтобы увидеть разницу: он не оскорбляет её, а поучает в своей манере. Гермиона понимает это по дозе серьёзности в его пристальном взгляде, разрезающим её душу на десяток кусков, где один из них отчаянно вспыхивает, зардевшись и смутившись от непрямого предостережения. Предупреждают тех, кто дорог, верно? Чтобы уберечь от напасти! Гермиона не спорит, приняв слова в качестве его тревоги за её жизнь. Грейбек грубо отталкивает руку, которую она сразу прижимает к своей груди. Он не зол, как ни удивительно, а наоборот широко скалится, наблюдая, как она растирает покрасневшее запястье. На висках выступают капли пота, оборотень дёргает головой и несильно ударяет её по руке. Гермиона ошеломленно выпускает запястье, не зная зачем он запрещает… — Терпи. — Но… — она не сразу договаривает, потому что Грейбек резко отталкивается виском от ладони и изменяет положение, ровно нависнув над ней, — мне больно! Они сталкиваются носами, и он говорит фразу, которая вызывает в ней интерес и недоумение: — Поэтому я считаю тебя желторотой! — понизив голос до шёпота, оборотень берёт запястья и одной рукой прижимает их к полу над её головой. — Боишься боли?! Не допускай её появления, а если допустила, то терпи и не реви! Гермиона смаргивает слезинку, не находя его слова вдохновляющими. Она бы хотела… она очень хочет быть сильной: храброй девушкой, умной ученицей, разумной волшебницей, ловкой дуэлянткой, просто хорошим человеком, способным понять других людей и по возможности хранить в сердце доброту и честность, но главная проблема в том, что… — Я не могу игнорировать боль, потому что любое телесное ранение напрямую связано с душевными страданиями. В тебе много жестокости и злости, поэтому ты не понимаешь, что помимо физического увечья причиняешь мне гораздо более глубокую и мучительную боль. Да, это неприятно — получать шишку от человека, который ей нравится, сердечко страдает. Весьма противоречивая симпатия, но уж какая есть, ей не повезло… — Пташка, — к её удивлению, он качает головой и смеётся, сдвинув брови поближе друг к другу, держит одной рукой запястья, а второй обхватывает подбородок, чуть задрав ей голову, — я приказал терпеть, подчиняйся и не болтай почём зря. Упрямый баран, то есть болван! Теперь Гермиона не прячет возмущенного гнева и утомленно выдыхает через сложенные в трубочку губы. Кстати, выдыхает ему в ноздри. Просто ей неизвестно, что делать дальше: то он просит скулить, то запрещает реветь, то хочет поболтать, но когда она начинает, он просто считает её слова чепухой и приказывает молчать. Устала. Гермиона закрывает глаза и, подув на свой лоб, чтобы смахнуть волосок… кстати, его волосок… с долей иронии говорит прошлое обещание: — Я буду стараться. Теперь он усмехается ей в ноздри, а губы задевают кончик носа. Гермиона держит глаза закрытыми и мрачно хмурится. — Понимать меня без слов?! — издевается болван. — Терпеть. — Боль?! — его веселит, что она теряет выдержку, голос сквозит потехой, поэтому он спрашивает очевидное. К чёрту ублюдка! Если снова отрицать и бороться, то Грейбек в очередной раз втянет свои дурацкие щёки, закрутит ресницы в зигзаги или взрастит муравьеда, который залезет ей в нос. К чёрту! К чёрту! — Тебя! — ей проще говорить с закрытыми глазами, каждый мускул на лице источает изнурённость от разговора, Гермиона открыто демонстрирует злость, но интонация содержит откровенность. Душонка шалит, побаиваясь последствий. Веки очень медленно поднимаются и… Гермиона слышит за окном порывы ветра и проливной дождь, большие капли падают с потолка, разбиваясь рядом с ними. Одна из них приземляется на её лоб, когда Грейбек чуть склоняет голову. Он больше не усмехается. На губах застывает обычная полуулыбка, а глаза безотрывно держат зрительный контакт. Гермиона не может правильно оценить такую реакцию. Он не зол! Это главное, но тогда что… По её телу пробегает бесконтрольная дрожь, горло требует увлажнения, и она сглатывает. Оборотень мельком прослеживает за глотательным движением, а потом… — Я понимаю тебя. Нет, слух явно подводит, ведь его фраза сказана уж слишком чувственно для такого существа, как боевой командир. — Что? — невинно заморгав, она расслабляет надбровные дуги. Грейбек чаще вдыхает, ноздри начинают трепетать, когда он касается носом её щеки, спускается короткими рывками ниже к уху. О боже, опять! Он обнюхивает. Ей щекотно от дробных носовых касаний и его частых вдохов и длинных выдохов. — Теперь я понимаю твои ухватки и повадки. Нечестно! Это у него повадки, а у неё — поведение. Гермиона прикусывает нижнюю губу и терпит жар скользящего по ушной раковине языка. Грейбек делает это лишь раз, а потом продолжает вдыхать, отодвигая носом мочку и зарываясь в волосы за ухом. — У меня нет повадок, — нечётко бормочет она и судорожно вздыхает, когда он раздвигает коленом её ноги и рукой тянется вниз, чтобы спустить брюки. — О, есть! Как им не быть у такой манящей сучки?! Манящей? Ну, в этом их мнения насчёт друг друга схожи. Гермиона слышит и чувствует первое касание: головка члена проскальзывает снизу вверх, создав влажный звук при трении с вагинальной смазкой, потом возвращается, уткнувшись концом в преддверие влагалища, и повторяет путь к клитору. Он… он… не Грейбек, а его член изогнут так, что уздечка крайней плоти при каждом движении стимулирует чувствительный бугорок, а мошонка врезается в половые губы, когда головка размазывает влажные капли на лобке. Оборотень глубоко вдыхает, а потом… Гермиона стонет через прикушенную губу, чувствуя щекотку за ухом… нет, не щекотку, она не знает, как назвать… просто язык начинает порхать в одном месте: чуть ниже середины ушной раковины, но не доходя до начала мочки. По коже бегут мурашки. Гермиона жмурится, чувствуя жар в гениталиях от трения головки о клитор и одновременно тепло, накрывающее шею и плечи. Случайно двинув бёдрами, она слышит его гортанный стон. — Н-нет, — слабо попытавшись освободить запястья из его пальцев, Гермиона терпит неудачу, — нет, Фенрир! — Щебетать «нет», — неожиданно шепчет он, ускорив трение гениталий, — твоя базовая повадка, — подняв голову, он не разрешает протестовать, а прижимается губами с поцелуем, сразу засунув язык в рот. Она широко открывает глаза, ощутив как язык толкается внутрь, врезаясь в нёбо. Через уголок губ скатывается слюна. А его пальцы… чёрт, нет! За ухом, где недавно лизал, он поглаживает подушечкой указательного. И в этот момент по её телу проходит отрывистая конвульсия, потому что вместе со стимуляцией эрогенных зон на ушке, губах и клиторе, его большой палец гладит внутреннюю часть запястья, чуть надавливая на место, где колеблется пульс, позволяя ему понять степень возбуждения. — Я н-не… — глупо оправдываться, Гермиона пытается вытолкнуть чужой язык своим, но соскальзывает, и оба начинают переплетаться между собой и кружить по шершавой полости. Звучат неприличные чавкающие звуки и женский стон через узкую щель по краю рта, но больше этого, Гермиону смущает хлюпанье внизу, когда густые выделения с половых губ стекают к отверстию и при касании с мошонкой создают шлепки, похожие на удары по мокрой коже. Она не выдерживает… столько! Ей жарко, в глазах слёзы, клитор набухает от прилива крови. Она ёрзает и невольно образует параллели движений: языки лижут друг друга, а головка полового члена давит на клитор и, соскользнув, делает окружность, обведя венчиком зону вокруг. Гермиона теряется во времени и пространстве, поджимает пальцы на ногах, двигает бёдрами вправо-влево, прижимаясь ближе. Физическая сила увеличивается из-за влияния крови на мозг, и она дёргает ладонью, чтобы вонзить ногти в его пальцы, хотя даже не осознаёт этого. Напрягает шею, вдавливая уста в его рот и шевелит губами, пытаясь втянуть его верхнюю. Язык случайно попадает в его рот и… Грейбек резко мотает головой, это движение заставляет его приподнять бёдра, нарушив стимуляцию. Гермиона так и остаётся с открытым ртом и припухлым язычком, а в её глазах он замечает голод и трепет. Она не старается этого скрыть, дышит шумно и прерывисто, облизывает губы и сводит брови почти в просящем выражении… Что ты делаешь? Что делаешь? Я… я… — Я хочу тебя! — говорит она беззвучно одними губами. Его выражение лица — зеркало в плане эмоций и чувств. Он тоже с трудом справляется с дыханием. Гермиона явно не понимает, что своей заминкой он спас её язык от встречи с острыми клыками. — Да, — он не делает паузу в акте, опускает бёдра, продолжив и уткнувшись лицом в шею, облизывает яремную вену, — ещё одна повадка. Что? Что? Она закрывает глаза, немного придя в себя. Прежний нарастающий жар теперь кажется совсем далеким, но его движения вновь приближают её к оргазму. — Я преследую тебя, ведьма, — он отпускает запястья и смещает руку на её локоть, а другой ладонью разрывает ткань футболки на плече, — насилую из раза в раз, — Гермиона хнычет, отрицательно мотая головой, и шире разводит онемевшие ноги. — Ты дразнишь меня и юлишь, чтобы я трахал тебя после завоевания. — Это не так! — крик тоже звучит стоном. — Я не хочу именно так! — он ускоряется, член с корня до головки увлажняется соками и скользит по набухшим половым губам, головка больше не достигает лобка, а стимулирует клитор. — Хочешь, но ещё я понимаю, что… — на миг он останавливается и скалится, едва сдерживая плоть от скорой разрядки, обхватывает её щёки, положив указательный палец поверх губ, и язвительно произносит, — ты славная, до тошноты хорошая девочка, страдающая за то, что тобой овладел истый зверь! — Гермиона зажмуривается и зарывается пальцами в его волосы, а Грейбек проводит языком по носовой перегородке и выпускает струйку слюны, заставив её держать глаза закрытыми, чтобы в них не попала слизь. — Ты приманчивая, сладкая крошка, пугающаяся собственной вагины, — он держит её локоть над головой, наклоняется к ключице, обнюхивает и облизывает кожу. — Моя неискушённая, молодая самка, за которую я… Думая, что услышит очередное ругательство, Гермиона концентрируется на своих ощущениях и отвлекает его от слов, намотав смоляные волосы на кулак. Оборотень стонет, но не задирает голову, а спускается губами в сторону и, растянув рукой ткань, касается носом подмышечной впадинки. — Фенрир! — она вскрикивает, сжимая пряди его волос, но всё равно кончик влажного языка попадает в углубление подмышки и обводит небольшую окружность. Это… это… нет, разуму не нравится, но ощущение странное… по уровню чувствительности превышающее уши и шею… Проклятие! Проклятие! И вдруг… Раздаётся новый страстный возглас, когда член настойчиво проникает в вагинальное отверстие до середины, а его передние зубы кусают за подмышку… Она выгибается каждым позвонком, вжимаясь в его тело, содрогается и запрокидывает голову, чувствуя как… один, два, три… возгорается пламя, её накрывает волной горячей дрожи и… — … за которую я любого разорву на куски, — через заложенные уши и конвульсии оргазма она почти ничего не слышит, вот только на челюсти появляется рука, а затем её ухо лижут по завитку. — Тебе нравятся мои клыки? Тот самый вопрос. В глазах белые точки, жар в теле… Гермиона чувствует остаточное явление оргазма, дрожит и обессиленно поворачивает голову, почти коснувшись щекой пола. Кончил ли он, она не в курсе, да и вообще не хочет знать. Ей хорошо… ей… ей хочется сказать… — Д-да, но у моего волчонка они тоже очень крепкие. Она прикрывает глаза…