Лакрица

Она открывает глаза… Но ничего не видит. Ресницы слипаются в солёных каплях. Гермиона точно знает, что плачет просто так, а не от горя и радости. Это непроизвольная реакция организма. Сравнивает своё состояние с тем, которое было в темнице после того, как Грейбек впервые довёл её до оргазма, прижав к входной решётке, и находит сходство. Безвольное тело под влиянием приятной истомы совсем не слушает разум, бесстыдно растянувшись на полу и неприлично раздвинув ноги. Состояние пониженной работоспособности пугает, но заставляет смириться с лежачим положением. Уши заложены. Гермиона слышит лишь своё частое дыхание и смотрит вниз, опустив веки и оставив только маленькие щели для обзора, но поскольку глаза слезятся, то очертания мужского тела вовсе пропадают из поля зрения в мутной пелене. Странное самочувствие: спина болит, но больше не пылает, а наоборот местами покалывает, будто онемев во льду, икроножные мышцы слабо, но ощутимо сокращаются, как после тяжёлого кросса, одна рука вяло соскальзывает с чужих волос и падает на пол, а вторая… вторая больше не ощущает его хватки на локте. Внутренняя часть плечевого сгиба как-то приятно ноет от недавнего укуса… как стыдно… то есть должно быть стыдно, потому что во время секса у Гермионы постоянно происходит что-то конфузное, но… Плевать. Как сильно ей теперь плевать, ведь… «Моя неискушённая, молодая самка, за которую я любого разорву на куски.» Ведь она очень серьёзно воспринимает его слова, хотя прекрасно знает, что завышает их ценность. Гермиона пропадает в своих мыслях и закрывает глаза, когда он отстраняется… Мысли просты: неизвестно как, но за короткий срок Грейбек привадил её к себе, да так, что любое его действие и слово Гермиона принимает слишком близко к сердцу. «Терпи, сука!» Она будет терпеть, клянётся Годриком, что вытерпит любую боль! «Не куксись, пташка.» Не будет… по возможности. «Охлади шкурку, киска.» Охладит, обязательно охладит так же, как и котёл. «Подчиняйся, ведьма!» В некоторых ситуациях она жаждет подчиниться ему! Кстати, он часто меняет обращения, но никогда не называет её по имени, а если и называет, то вместе с фамилией. «Пенни, Гемма… не рычит так, как мне нравится.» Ему по нутру рычащие звуки в её имени и фамилии, но Гермиона искренне хочет услышать обычное короткое обращение. «Помнишь свой лай, ведьма, кто твой хозяин?» Проклятье или благо?! Хозяин охраняет своего питомца, разве нет, да и наоборот… у Гермионы тоже есть обязанность по защите. Это неизбежно! Но что теперь наиболее важно: «У оборотней нет ценностей, только приоритет по защите того, что им нравится.» Гермиона в приоритете у независимого боевого командира, ха! Что именно он имеет в виду под словами «за которую я любого разорву на куски»? Любого, к примеру, Беллатрису?! Или Тёмного Лорда?! Отличается ли смысловая глубина этих слов от той, которую он подразумевал в подвале при встрече с семейкой Кэрроу, когда сказал, что Гермиона — его ведьма?! По-видимому, да, ведь раньше в интонации звучали надменность, корыстолюбие и похоть, а сейчас она слышит нечто другое: экспансивность, самозабвение и… да, и похоть, разумеется. Всё взаимодействие с ним за эту ночь бежит перед глазами. Гермиона с замиранием сердца соглашается с Грейбеком в том, что теперь она его тоже понимает, хотя их мышления — два разных мира, где каждый встречается с противоположной манерой поведения. Сложно, но… Боже, ей по нутру… точнее нравится! Гермиона чувствует сладостную дрожь в душе, потому что рада слышать в его словах формальное обещание. К месту сказать: если и быть Грейбеку хозяином, то исключительно хозяином её души. В мыслях Гермиона обещает обязательно отплатить ему за то, что по его вине она узнаёт прелести эроса и соответствующие эмоции, которые успешно закрывают собой нынешние военные трагедии и застилают тьму манящим лунным светом. Стоп! Что? Не обещай! Но… Всегда зияет «если», плюс коварное «бы»! Не забывай! Что ж, если бы он не был тем, кем является, а именно самым разыскиваемым опасным оборотнем Англии, то безусловно Гермиона пообещала бы ему много любви, включающую не только секс, но и глубокую платоническую привязанность. Если бы… Да, верно… Никогда не забывай! Но… Если хочешь, то воспринимай эти часы в амбаре как уникальную ценность и отдайся Грейбеку и телом, и душой, но не забывай, что скоро война достигнет апогея и наступит час икс. Если армия Лорда одержит победу, Гермиону убьют, как и всех магглорождённых, а если победит Орден, то болвана посадят в Азкабан или отправят к дементору на поцелуй. Дементоры больше не охраняют Азкабан! Ладно, тогда просто посадят в тюрьму, и вся любовь осядет копотью по напрасно очищенному котлу… Мерлин, помоги… Да-да, не забывай, что раз с выменем худо, то котёл должен хорошо варить и… Нет же! Мерлин, помоги, она слышит звенящий звук металла! Гермиона вздрагивает и открывает глаза… Моргает. — Очнулась? — вблизи звучит несправедливо бодрый бас. Моргает ещё. О боже… она и правда спала, а все эти размышления — следствие полудрёмы. Гермиона не двигается, сонно продолжает водить ресничками вверх-вниз, затуманенным взглядом пытаясь найти его лицо, но глаза так и застывают на чёрно-белом деревянном бруске. Нет! Только не снова! Только не эбен! Но… это эбен! Перед глазами вот что: рядом на полу сидит Грейбек боком к ней, поставив согнутые ноги возле её плеча и опираясь локтями на колени, а в руках он держит теперь уже острое, закаленное лезвие и кусок эбеновой рукояти. Гермиона не знает, сколько спала, но за это время он… О боже, это… это… Мило. Заметив за его поясом знакомую сталь, которую она выхватила у него в мэноре, Гермиона делает вывод, что пропустила интересную работу по смене рукоятей. На его собственном ноже она отсутствует… Металлический звук повторяется, и Гермиона медленно переводит глаза на его руки. Через несколько минут две половины эбеновой рукояти, которую он снял со своего клинка, как влитые обвивают её нож и защёлкиваются… идеально! Гладкий черен так и манит обхватить нож, чтобы узнать каково это: держать правильно сделанное оружие. По всей видимости, свой клинок он оставит на время без рукоятки. Гермиона закрывает рот и дышит носом, но сердце ускоренно сотрясает рёбра, хотя общее состояние схоже с физическим истощением. Может, всё-таки он заберёт его как трофей?! Даже её скудных знаний по металлообработке достаточно, чтобы восхититься полученной моделью и захотеть себе такую же. Она отводит взгляд и болезненно морщится, ощутив ломоту в теле. На пояснице кровоточат те царапины, которые она получила в лесу. Коленки хрустят. Гермиона заливается румянцем и неуклюже тянет вверх бельё и джинсы, пытаясь не думать, в каком неподобающем виде лежала перед ним практически без сознания. — Поднимайся, — Грейбек в последний раз инспектирует сталь и проверяет гарду… кстати, непонятно откуда взявшуюся, видимо, Гермиона пропустила много интересного, включая появление дульки у основания режущей кромки. — Я-я… — как сухо во рту, мучает жажда, она пропускает момент, когда он пару раз вращает нож вокруг своей оси и наклоняет голову к плечу, наблюдая за Гермионой с усмешкой и чуть сузив глаза, — я не… — она не может подняться из-за жуткого дискомфорта и спазма в ногах. Стоп! Помнишь?! Не жалуйся, терпи! Нельзя говорить «не могу»! Гермиона поднимает голову, отталкиваясь плечами от пола, но затем обессиленно падает обратно и настороженно смотрит в его глаза, боясь нового упрёка за слабость. Грейбек как-то удовлетворенно выдыхает, заметив, что она остановила себя и промолчала. Гермиона пытается снова, надавив локтями на пол, но в хребет стреляет настолько сильный импульс, что она не сдерживает стона через крепко прикушенную губу. Напрягает тело и выгибается, но всё равно падает обратно, шумно вздохнув. Слышит рядом с собой чирканье кремней, которые оборотень потом снова убирает в её сумку. В комнате пахнет сигаретным дымом. Проклятие! Проклятие! Она жмурится и после очередной попытки поднимает руку к голове, чтобы стереть со лба пот, как вдруг случайно задевает ладонью что-то холодное и, не думая ни о чём, обхватывает чужое голенище… О боже, как ей нужна прохлада… к чёрту… подтянув к себе поближе и обняв локтем его сапог, Гермиона прижимается виском к прохладной чёрной коже, слегка задевает расстёгнутый ремешок и двигает головой, потеревшись лбом по внешней боковой стороне его сапога. Что ты творишь? Становится страшно. Особенно после услышанной затяжки… и неуслышанного выдоха. Так и оставаясь с носом у сапога… какой стыд, какой стыд… она смотрит на его лицо одним полуприкрытым глазом. Нет, всё же он дышит. Медленно выдыхает через нос, застыв взглядом на ластящейся к его ноге девушке… какой стыд, какой стыд! Его эмоции сложно прочитать, спина сильнее горбится, на шее напрягаются вены, после новой затяжки он облизывает рот… Прикусив губу, она плотно сжимает руку на голени, используя как опору, и решительно с долей страдания произносит: — Я-я… — сглатывает, — сейчас поднимусь, — изо всех сил напрягает ноги и приподнимается корпусом, как вдруг… Он моргает, на секунду оставив глаза закрытыми, и дёргает головой. Потом кратко смотрит на окно, за которым по-прежнему идёт дождь, и, вернув взгляд Гермионе, шёпотом выдыхает вместе с дымом: — Подождут. Что? Кто? «У меня планы на твою голову.» Мысли исчезают, как и попытка подняться, потому что он улыбается и, выбросив недокуренную сигарету, указательным пальцем давит на её лоб. С удушливым вздохом Гермиона опять встречается затылком с полом и утомленно раскидывает руки по двум сторонам от головы. Какого чёрта? Она же не жаловалась! Старалась подняться, как он и просил! Ублюдок! Гермиона зажмуривается. Невольно звучит сдавленный всхлип. Сердце бьётся в тревоге. И неожиданно… На животе появляется чужая рука. Она хмурится, не открывая глаза. Грейбек на мгновение прижимает ладонь, а потом отстраняет и касается ключиц. Кончики пальцев левой руки без когтей скользят вниз, гладят по ложбинке… Гермиона выдыхает… он разводит пальцы и через футболку гладит всей ладонью, пройдясь от груди до лобка. Потом снова… пальцы ласкают шею, плечо… Она не знает что и думать. Оборотень не делает резких движений, и от этой своеобразной нежности Гермиона расслабляет мышцы живота и дышит более размеренно. Жарко, по виску течёт. Его руки тоже горячие и дают порцию обжигающего пламени, но ей приятно. Гермиона боится открывать глаза. Минутку томления он может испортить одной лишь ехидной ухмылкой или гадким словом, поэтому она ценит мгновения и впитывает в себя тепло его прикосновений. Но разум живёт по себе и подгоняет рефлексы. Гермиона снова всхлипывает, ругая себя за сентиментальность, и замирает, когда слышит успокаивающее, дробное «ч», которое он тянет, перед тем как тихо сказать: — Славная, славная, — Гермиона в душе удивляется его словам и сводит брови на лбу, а его голос понижается до едва слышного шёпота, — славная девочка, — его рука смещается в сторону под грудь и скользит по шву бюстгальтера. В его голосе присутствует нечто, что заставляет связки похрипывать. Гермиона слабо сжимает пальцы в кулаки, переживая новый бег дрожи. Она слушает, а он всё приговаривает и гладит, пока вдруг… Ладонь исчезает, а через мгновение Гермиона ощущает касание к груди… Веки поднимаются и зрачки сразу останавливаются на прочной стали, всё ещё горячей от недавней закалки. Страх парализует хуже физической слабости, и Гермиона задерживает дыхание, а острый кончик её ножа прямо через ткань футболки поддевает центральную перемычку между чашечками бюстгальтера и… Гермиона беспокойно вдыхает после того, как одним ловким движением он распарывает и перемычку, и футболку. Ткань и чашки расползаются в стороны, оголяя грудь и ключицы. Она инстинктивно дёргает руками, чтобы прикрыться, но… — Прескверно, ведьма. Шкура костям не жмёт, а?! — тянет он с усмешкой. — Тебя в школе часом не дразнили?! Мерлин, опять! Её до чёртиков раздражают все эти гадкие намёки. Гермиона останавливает себя и вновь опускает руки на пол, позволив ему смотреть на грудь. Кстати, она только сейчас замечает его пронизывающий взгляд, в котором нет злой издёвки, но есть удовольствие и веселье. Гермиона осторожно отвечает: — Нет. — Жаль, — чуть запрокинув голову, он цокает языком и, воткнув нож остриём в пол над её головой, начинает грубовато обводить ареолу и надавливать на сосок указательным пальцем, — я бы дразнил. Ну конечно, куда уж Малфою с его «грязнокровкой». Хвала богам, что в школе нет таких болванов, как Грейбек! Но то ли из-за его красноречивого взгляда, то ли от тянущего ощущения от трения шершавого пальца по соску, но Гермиона сейчас не нервничает по этому поводу. Она не имеет комплексов… раньше, по крайней мере, не имела, а теперь с этим всё сложнее. — За то, что я слишком худая?! — вырывается дерзко, но без злости, поскольку она слишком слаба. На смену лёгкому давлению приходит внезапный импульс, пронзивший её после того, как он сводит большой и указательный, ощутимо зажав в тиски твёрдый, потемневший сосок. О нет, как-то не по себе. Немного больно… он тянет вверх, чуть покрутив между пальцами и усилив сдавливание… Дыхание лихо сбивается, Гермиона собирается придержать его запястье, чтобы остановить, но приказывает себе терпеть и рефлексивно вновь обхватывает его голень, вонзив ногти в кожу сапога и зажав металлический ремешок. Он останавливается на секунду, а потом резко выпускает сосок, заставив её вздрогнуть и вжать голову в плечи от оставшегося ноющего чувства. Гермиона жалобно морщится, не зная как оценивать собственную реакцию, и смотрит в его глаза, но не ловит взгляд, поскольку он направлен на её руку, сжимающую его ногу. Боже, это плохо или хорошо? Она с трудом разбирается… Грейбек напряжён и расслаблен одновременно. Снова трогает её грудь, но даже не смотрит на это, а немигающим взглядом застывает на руке и явно думает о чём-то своём. Его губы чуть приоткрыты, язык упирается во внутреннюю часть щеки, а глаза то немного прищуриваются, то расслабляются. Гермиона отдала бы все свои галлеоны, чтобы узнать о чём он думает, как вдруг… Грейбек сам отвечает: — Не-а, не за это, — перейдя к другому соску, он уже без ласки сразу несколько раз его сжимает и с напором массирует, вызвав сокращения внутренних мышечных волокон и, как следствие, твердение, — за парадокс. Отпусти! Отпусти! Это она себе! Отпусти его сапог! Но… — Какой парадокс? — окончание звучит писком. Щёлкнув большим пальцем по соску, оборотень встречает её мечущийся в непонимании взгляд и скалит зубы в колкой улыбке. — Такой, — выгнув брови, он смеётся и как бы удивляясь качает головой. — Твой толстый яйцевод вместит много помёта, а кормить его… — для демонстрации он совсем нагло зажимает сосок между подушечкой большого пальца и костяшкой указательного и тянет вверх, небрежно потряся и затем резко отпустив, — будет нечем. Что он несёт?! Гермиона смотрит на него, как на сумасшедшего, а Грейбек пожимает плечами и скептически изгибает губы, сдерживая смех от её реакции. Яйцевод? Это он про маточные трубы. Помёт? Ну… твою ж… боже ты мой! Какой итог? Вымя важнее матки. Лучше выкормить одного, чем взрастить голодный выводок. Нет же, идиотка! Итог такой: не держись за лапу зверя… то есть не трись по грязным сапогам. Вовсе беги отсюда со всех ног, забыв про чувства и треклятое новолуние. Тихо! Тихо! Но Гермиона не может тихо! Охладись! Она дышит, считает пару вдохов прежде, чем резко вскочить и закрыть руками грудь. Жуткая судорога ударяет мышцы. Гермиона успевает лишь сесть, прикрывшись и хлестнув себя волосами по щекам. — О! — усмехается он. — Снова на дыбы, киска?! — в тот же миг его рука обвивает её горло в привычных местах, где уже ранее остались отметины, и толкает назад. Гермиона прячет губы во рту, чтобы сдержать крик, когда возвращается в прежнее положение. Оборотень укладывает её на пол, нависнув сверху. Его волосы накрывают её плечи, а взгляд излучает новую жажду. Тихо, тихо… тише. Успокойся! — Фенрир, — она несильно зажимает руками боковые стороны его туловища, — кто нас должен ждать? — попытка отвлечь его кажется провальной, потому что он разок мотает головой, давая понять, что это совсем не важно. — Кто должен, тот ждёт, — выбрасывает он, опустившись на локти и положив одну руку на её грудь. — Я с тобой не закончил. О нет! Опять. — Что это значит? — общий смысл его желаний ей понятен, но в его глазах так много шального блеска, что Гермиона пугается конкретного воплощения. Упирается руками в его плечи и всматривается в глаза, заметив в них искру крамольного задора. Выражение лица приобретает хищные черты. Он выгибает одну бровь и, оставив взгляд на её губах, пару раз пожёвывает свои, будто подбирая слова. — Я… — начав, он останавливается, ещё раз прикусив уста, а Гермиона немного успокаивается, потому что весь страх тонет в изумлении от его непонятного азарта, — я хочу тебя, пташка, под… — Грейбек не договаривает, а она хмурит лоб. Так, хочет, ладно, но… И вдруг он жмурится, прыснув в кулак… Какого дракла он ведёт себя как… ну, как болван?! Но это так, он на самом деле издаёт несколько смешков и проводит кулаком по лицу, смахнув чёлку в сторону. — Под… — шепчет она, спрашивая, что он имеет в виду, но оборотень… явно свихнувшийся, раз высчитывает размер её яйцевода и количество детей… просто целует, таким образом заткнув как рот, так и мысли. Она не закрывает глаза, продолжая хмуриться, и не отвечает. Он тоже не опускает веки, всасывая её нижнюю губу. Выпускает с щелчком и следом проводит языком по подбородку. Гермиона не двигается, только чуть приоткрывает рот, но почувствовав, как после этого его губы растягиваются в улыбке, она замирает. Грейбек поднимает голову и, протянув горлом короткий хриплый звук, произносит: — У меня цепкая память, — она выгибает брови в вопросе, а он сужает глаза и, не прерывая зрительный контакт, начинает мять грудь, обводя большим пальцем сосок, а другую руку кладёт на её щеку. — Не хочешь при мне быть слабой, м? Гермиона сглатывает, вспоминая свои слова: «Я не хочу быть слабой в твоём присутствии. Мне неприятно слышать оскорбления, потому что они доказывают твою неприязнь, а я не хочу, чтобы ты презирал меня.» Будто в тон её мыслям, он водит нижней челюстью и, склонив голову, медленно говорит: — Я не презираю тебя. Его глаза опускаются вниз, остановившись на груди, потому что её сердце начинает стучать быстрее, а сама Гермиона, как открытая книга, показывает на лице всю гамму сокрушительных чувств, включающих удивление от того, что он вообще говорит об этом, и плохо скрываемую радость от признания. — Д-да? — она с подозрением спрашивает, не понимая, что он задумал, но… Он аккуратно давит на щеку, повернув её голову, и как прежде касается языком местечка за ухом. Эта особо чувствительная зона влияет на неё появлением крупных мурашек. В груди ноет от стимуляции. Он улыбается, услышав натужный стон, и опаляет ушную раковину: — Зачем презирать столь упоительную с… упоительное создание?! Мерлин, великие маги! Что происходит?! Он точно что-то задумал, но… Гермиона так давно хотела услышать всё это, что не может подавить реакцию и уже смелее ведёт ладони по туловищу, обнимает, захватывая пальцами ткань его рубашки на пояснице. Она чувствует за ухом его улыбку и довольное хмыканье. Господи, остерегайся! Он не человек чести! Он вообще не человек! Однако Гермиона не сдерживается, задирает голову, открывая ему доступ к шее, и на выдохе произносит: — Создание? — Ага, — резцы смыкаются на горле в области сонной артерии, а через уголки губ он втягивает воздух и прижимается к коже, всасывает, оставляя след, — славное создание, такое славное до тош… трепета! Господи… пусть он ещё раз назовёт её славной, ей нравится! Прильнув к нему грудью, Гермиона чувствует жар оголённой плоти, но края рубашки так сильно мешают, что руки следуют за желанием и, захватив ткань на пояснице, задирают её выше к лопаткам, к затылку, к голове. Действие с её стороны довольно глупое, ведь рубашка и так расстёгнута до конца и было бы удобнее просто стянуть одежду с плеч в стороны, но Грейбек, поддержав инициативу, резко приподнимается, захватив пальцами ткань с затылка и снимает её через голову, сразу же потом склонившись обратно и накрыв уста Гермионы своими. Она встречает его язык во рту и неосознанно всасывает глубже, лижет и активно двигает губами, а руками водит по спине. Её соски трутся по его коже, по волоскам, но ей не щекотно, они влажные, создающие контраст с её гладкой кожей. В какой-то момент он чуть смещает руки, опираясь на пол не локтями, а ладонями, чуть приподнимается над ней, как при отжимании, и Гермиона, ощутив под пальцами, как напрягаются и становятся жёсткими трапециевидные мышцы на его спине, разрывает поцелуй… отчасти испугавшись сильного мужского тела. Однако её заминка вызывает неуместную для страсти реакцию. Грейбек кратко поджимает губы в недовольстве, но быстро изменяет выражение, будто специально подавляя все эмоции, кроме дружелюбия. Гермиона ловит эту перемену и испуганно округляет глаза, но… Схватив её запястье, он подносит его ко рту и, прижавшись носом к внутренней стороне, прикрывает глаза и глубоко вдыхает. — Я чую тебя, — высовывает язык и всей полостью проводит по запястью, надавив кончиком на точку, где яро бежит жизнь, — сердце пускает кровь в каналы и рьяно скачет пульс, — ещё один мазок по запястью, потом он чуть прикусывает и засасывает небольшой участок кожи. — Сосуды переполняются кровью, которая для меня слаще стевии. Прижав запястье к полу, он наклоняется ко рту, а Гермиона надавливает ногтями на его спину и приподнимает голову, чтобы ответить на поцелуй, но коснувшись, шепчет в губы: — П-при большом количестве… — она дёргает запястьем, сместив руку и перекрестив с ним пальцы, — стевия оставляет привкус лакрицы… — она читала в учебнике по зельям. — Да, — скривив рот в улыбке, он опускает другую руку вниз и зажимает её бедро, прижав его к своему и толкнувшись пахом в промежность, — ты славная, обтёсанная знаниями, точно вовсе не безмозглая, правда?! — ещё один толчок затрагивает чувствительные места даже через их одежды. — Ещё… — как только с её губ срывается возбуждённо умоляющее слово, Грейбек издаёт глухой рык и напрягает плечи, на пару мгновений остановившись, но потом целует в губы и в это время щёлкает ремнем, стянув брюки на бёдра. — Что, киска? — сжав их перекрещенные пальцы, он не контролирует силу и больно придавливает её кисть к полу, но Гермиона не обращает внимания, только в ответ вонзается ногтями в его пальцы, а другой рукой в спину. — Чего ты хочешь? Надо ли думать о причинах его манипуляций? Гермиона не хочет думать, просто отдаётся и телом, и душой, как собиралась ранее. Джинсы соскальзывают к коленкам… она уже чувствовала это… горячая плоть ложится на лобок, с головки падает капля смазки, даже тяжело… и вправду тяжело держать его на себе. — Скажи мне ещё… — она немного сдвигает ноги из-за боли в пояснице, закрывает глаза и запрокидывает голову, уловив хриплый смешок возле горла. — Ты славная, обтёсанная знаниями, совсем не безмозглая, сладкая девочка… — Н-нет-нет, ты называл меня по-другому, — тихо поправляет она, издав облегчённый стон от смены положения, Грейбек негрубо обнимает её вокруг талии, чуть приподняв туловище, а языком проводит по ключице до плеча, — по имени… — Называл, — кратко подтверждает, но вместо имени, говорит другое, — ты не слабая, верно? — Верно, — Гермиона следует за давлением его руки, чувствуя томление во всём теле, возбуждение, граничащее с моральным удовлетворением от его слов, не поддаётся контролю и сжигает её дотла. Грейбек придерживает Гермиону за подбородок и страстно целует, увеличив скорость ласки рта. Языки не участвуют, есть только влажное скольжение и поочередное сжатие нижних губ. Сегодня много поцелуев, Гермиона удивляется, как обходилась без них раньше. Его губы целовать не только приятно, но и удобно: уж слишком они мясистые. Точно мимо не промахнешься… и покусывать можно без страха навредить, они плотные и не очень мягкие, их сложно прокусить. В общем-то, дозволено делать что хочешь и посасывать сколько угодно, главное — язык не толкать в рот, чтобы не порезаться об острые клыки. — Не наивная?! — шепчет он на ухо с полувопросительной интонацией, оказавшись левее и медленно повернув её на бок. Спасибо, боже, спина получает долгожданный отдых. Царапины саднят, мышцы болят, кости… бедные косточки, измученный копчик! Гермиона чуть ли не с радостью выдыхает, безвольно упав на живот и едва не ударившись носом о пол. Положив ладони перед собой, она старается отжаться и привстать, но… Щекотка от чужого носа по затылку воспринимается интимной лаской. Оставшись сбоку, Грейбек проводит ладонью по её спине и, задержавшись на пояснице, опускает руку ниже, поглаживает ягодицы, ногти чуть скоблят, но не вредят. Гермиона теряется в физических ощущениях после изменения положения и борется с затруднённым дыханием, но всё же отвечает куда-то в пол: — Не наивная. Онемевшие ноги едва чувствуют контакт. Грейбек разводит рукой её бёдра и шумно втягивает носом воздух… или запах. Гермиона начинает слабо извиваться, но отвлекается, когда он вновь зарывается лицом в её волосы на затылке, потом губы спускаются ниже и кончик языка ведёт дорожку вдоль линии роста волос. — Образцовая пташка н… высшего пошиба?! Остерегайся! Будь осторожна! Гермиона знает. Знает этот развязный тон. Он издевается, но… Всё равно! Ей действительно плевать, что куцый зверёк бежит в сети охотника. Гермионе нужны слова. Пусть он говорит, а она будет слушать. Пусть снова вставит, ей не будет больно. К счастью, она больше не лежит на спине… — Я не пташка, — Гермиона обращает внимание только на приятное ощущение на шее, — ты знаешь моё имя. — Знаю, — вторит он, тихо посмеиваясь, — и оно рычит так… — … как тебе нравится, — Гермиона чуть приподнимается корпусом, но оборотень внезапно кусает её за плечо, вонзившись передними зубами, но не до крови, просто зажимает складочку кожи. Она опускается обратно, ложась грудью на ладони и почти касаясь пола подбородком. — Не просто нравится, крошка, это заводит с первого слога. Он забирается на неё. Именно забирается, перебросив свою ногу через две её. Ложится сверху, зажав коленями её колени. Гермиона в мыслях спрашивает себя, зачем до этого он раздвигал рукой её бёдра, если в итоге всё равно зажал их вместе?! Видимо, чтобы посмотреть… Неприятное подозрение соседствует с боязнью, но… Заметив её напряжение, Грейбек издаёт связками успокаивающие, вибрирующие звуки, водя губами по плечу, зализывает укус, щекочет носом волосы, взъерошив их ещё больше, и кладёт подбородок на её макушку. Гермиона сопоставляет ощущения мягкого волчьего горла на своей голове и жесткого мужского подбородка, почувствовав иррациональную правильность происходящего. Он опирается на локти, соприкасаясь торсом с её спиной, а пахом с ягодицами. Головка члена толкается в щель между бедрами, соскальзывает вверх, пройдясь по ягодицам. — Фенрир, — в обращении звучит настороженность, разбавленная невменяемым вожделением, Гермиона и вправду изумляется, как сильно влияют его слова на её эмоции и чувствительные рецепторы, — твоё имя мне тоже нравится, — как ни пытается сказать с нежностью, но в интонации пестрит только развратный пыл, от которого на её спине появляется сильное давление из-за того, что он подминает её и хрипло выдыхает в затылок. Господи, он раздавит, ей сложно дышать. В живот и грудь вонзается сухая солома, с потолка по-прежнему льёт дождевая вода. Грейбек заводит руку под её шею и ладонью зажимает нижнюю челюсть, заставляет поднять голову и выгнуться. Прижавшись губами к волосам, ищет ухо и, облизнув мочку, с придыханием усмехается: — Скупо потрафляешь… — она сжимает ладонями мужское предплечье и чувствует его вторую руку, грубо скользящую по спине вниз, он обхватывает основание члена и водит головкой по выемке между ягодицами, — лоб, губы, глаза… — перечисляет он прошлые её восхваления в адрес его внешнего вида, — имя, — он давит под челюсть, вынудив её направить взгляд в потолок, а сам двигает бёдрами, имитируя медленные фрикции. — Нет, киска, мне это постыло. — Знаю! — не ожидая от себя такой прыти, она сама приподнимает ягодицы и расслабляет бёдра, чтобы член попал в щель, головка измазывается в её выделениях и прижимается к вагинальному отверстию. — Да? — спрашивает он, чуть толкнувшись, но не войдя. — Да! Ты… ты… — ещё одно движение навстречу друг другу, всё её тело напряжено, за исключением специально расслабленных для удобного проникновения бёдер, — ты ценишь силу и мощь! Я знаю, как угодить тебе! — И как же? — шипит он ей на ухо, растянув кривой оскал. Зажмурившись, Гермиона оставляет одну руку на его предплечье, а другую заводит назад, вцепившись в его волосы на загривке. Она больше не поднимает бёдра навстречу, поскольку он давит пахом на ягодицы и сам совершает возвратно-поступательные движения, скользя членом по половым губам. Может, не надо?! Слова усугубят… связь. Но Гермиона хочет откровенности, включающей признание в том, что она понимает некоторые аспекты его жизни. — Мне нравится не только твой лоб, — после каждого слова она делает короткие вдохи, чтобы насытить корпящие лёгкие, — но и стойкость, выносливость, — внезапно он больно сдавливает ягодицу и, отстранив бёдра, касается головкой анального отверстия, — ловкость и проворство. Держа рот открытым из-за запрокинутой головы, Гермиона чувствует на нижней губе его указательный палец. Он сильнее давит под челюсть, прижимает затылком к своему плечу. Она нечаянно задевает языком его палец и ощущает острый ноготь, врезающийся во внутреннюю сторону нижней губы. Зажав его волосы на затылке, Гермиона издаёт полувсхлип и с трудом озвучивает: — Ты не боишься боли и магии, защищаешь свою стаю и никогда не склонишь голову перед теми, кто слабее, потому что они этого не достойны! Неожиданным жестом является появившаяся ладонь на её губах. Гермиона закрывает глаза, а он прижимается ртом к виску и через тяжёлое, частое дыхание цедит: — Неплохо-неплохо, приторно и даже складно, — его следующий гортанный смешок заставляет её вздрогнуть, потому что он звучит как-то извращённо. — Но судя по твоей сочащейся дырке, я угождаю тебе ещё лучше. — Что? — возглас застревает в горле и выходит лишь тихий шёпот. И вдруг она ощущает неудобное давление. Грейбек придерживает член и направляет себя, толкаясь головкой в задний проход. Гермиона замирает, не успев напрячь ноги, и слышит басовитый, хриплый голос: — Жар, сердце, дыхание, зрачки, мускулы и соки… Ты возбуждена и восприимчива к любому сношению, — уставившись в потолок, Гермиона чувствует сползающую смазку с головки, которая увлажняет анальное отверстие. — Я знаю, как угодить тебе, — повторяет её интонацию. — Ты ведь безгранично славная, м?! Чёрт. Чёрт! Она не двигается, слушает. Оборотень облизывает щеку и тянет слоги: — Как примерная, образцовая пташка… — напоминает он, — ты любишь похвалу, овации и заботу. — Ф-ф… — он запрещает говорить, вжав ладонь в её рот, а Гермиона глухо стонет от нехватки воздуха, ведь дышать носом не получается. Они соприкасаются щеками. Грейбек двигает бёдрами, головка члена сильнее давит и… — Я позабочусь о тебе, — тон состоит из насмешки, триумфального собственничества и эйфории, — но сейчас хочу, — по их телам пробегает дрожь от попытки тугого проникновения, — под хвост. Одно мгновение. Перед её глазами — сцена в мэноре, тогда он тоже сделал это быстро, но… Как он и сказал, половые органы готовы принять в себя чужую плоть. Увлажнения достаточно, чтобы трение казалось мягким. Гермиона мычит в его ладонь, зажимает спутанные волосы. Дрожит и чувствует, как растягивается проход, сокращается мускулатура ануса… Когда он вставляет член, она ощущает боль дважды. Будто пройдя первое плотное колечко мышц, следом нужно пройти ещё одно, чтобы головка полностью вошла и дала секунду на отдых, но нет, отдыха нет… — С-сука… — рычит он, но потом вдруг со стоном тянет, — создание. Ещё один рык, и он резко толкается, придерживая ствол за основание. Продольные складки будто бы горят, распространяя пламя по всей промежности. Гермиона изо всех сил пытается не сжиматься, зная, что этим только навредит. Что в итоге? Ублюдок! Ты страдаешь! Снова! Ублюдок, ублюдок… Он начинает двигаться и входит на возможную длину… больно… Ухо тоже горит от укуса… больно… Ягодицу опаляет жар от шлепка и когтей… больно… Терпи! Гермиона резко открывает глаза, когда его влажная ладонь смещается с её рта вверх и зарывается в волосы. — Хочешь угодить мне?! — с иронией хрипит он. — Ты же не слабая и не наивная! — толчки более жёсткие, а в голосе появляется доля остервенения. — Докажи! Если судить по интонации, он не ожидает от неё смелости. Наваливается всем весом, придавив её плечи грудью, и только голову держит запрокинутой. Гермиона вспоминает все свои обещания и, к удивлению оборотня, сильно кусает его за палец. По его телу проходит судорога, толчки становятся рьяными, шумными и более мокрыми. Гермиона мотает головой и, врезавшись носом в его нос, направляет взгляд на приоткрытые губы и выдыхает: — Я докажу! Его брови дёргаются, из горла вырывается стон, а Гермиона со всей страстью, на которую способна, прихватывает губами его нижнюю. Выдирает руку из волос и, положив пальцы под боковой изгиб нижней челюсти, прижимает к себе. Удивительно, но этот акт является самым коротким из всех предыдущих. Он сжимает одной рукой её ягодицу, а второй держит гриву, ускоряется на окончании и потом… Гермионе приходится прервать поцелуй и сморщить нос от неудобства. Он кончает, прильнув носом к её волосам, а потом выпускает горло, расслабляет руки… Дыхание заглушает звуки дождя. Гермиона опускает лоб на пол, пытаясь понять своё состояние, а оборотень… Неожиданно он обнимает её за туловище и прижимает к себе. — Фенрир… — Пора. Что? Она в непонимании поворачивает голову, заметив его взгляд, направленный на окно, где скоро наступит рассвет. И всё? Это финал ночи? Гермиона вздыхает и чувствует холодок на спине, когда он приподнимается…