Лакрица

Личностный приоритет, безграничный эгоцентризм, изощрённое злонравие, грубый цинизм — лютый типаж, составляющий основу его человеческой сущности. Раж волка, кураж оборотня, типаж человека… ныне ничего из этого не имеет смысла. Привыкнув к лунной зависимости, Фенрир неуклонно принимает каждую из своих ипостасей и всегда поступает в соответствии с привычным эгоизмом. Вот и сейчас: услышав довольные вопли постылой толпы, он может сразу сбежать, силой забрав с собой пташку, но… Поттер и Кобровый Лорд — дуэт паскуд! Последний как был, так и сдох противником малолетнего гада, натрепавшись про месть грязнокровкам, победу чистокровных и свободу оборотней. После такого финала Фенрира потряхивает так, что одна из подружья победителя ёжится в его стальных тисках. Гермионе Грейнджер требуется лишь одна минута, чтобы осознать случившееся. Его хребет напрягается, шейная часть защемляется в наступившей хрящевой агонии. Фенрир вправе терзать, грызть и убивать всех на своём пути, но в противоположность его боеспособному состоянию, ведьма… явно сама не замечая… шумно с облегчением выдыхает и расслабляет тушку, уткнувшись лбом в пол, а правой рукой сжимает его ладонь, как и раньше переплетая пальцы. Локаторы отвергают истину из её пасти: — Мы победили, — выдаёт так самозабвенно и истомно будто бы в пространство, не ему. Если не держать её вокруг туловища, то пташка свалится на пол безвольной амёбой, потеряв все силы, но обретя внутренний покой согласно исходу войны. Исход желчно скверен, но оборотни не проигрывают бои и войны. Им плевать на магов и на все другие виды кроме своего. Фенриру плевать. Армия была и теперь исчезла, но стая будет всегда. Даже если волшебники перебьют наибольшую часть, волки никогда не исчезнут. Да, пусть! Долой Пожирателей и Тёмного Лорда! К чёрту план по истреблению магглов! Если оборотни захотят… если Фенрир захочет, то все улицы Лондона и так превратятся в волчий рассадник. Не проблема, не беда, не бездолье! Всё просто! Раз плюнуть! Легко так же, как пробить матку спелой пташки! Без проблем! Нет разницы: заражать открыто или скрытно! Одно лишь отличие — аврорат гадит под ногами, да брезжит Азкабан! Не впервой. Сведущ. Фенрир дышит с хрипами, выдёргивает лапу из-под её пальцев и опять стискивает двумя руками вокруг талии, но, видимо, девчонке теперь вообще всё равно. Она несколько раз хлюпает пятаком, но сердце долбит по-другому, глазная слизь — следствие услышанного ора из окна. Пташке не больно, она скорбит, но в то же время счастлива. Сука! Это ему совершенно не по нутру. Фенрир опускает веки, ткнувшись лбом в её затылок, и вдыхает, наполнив лёгкие знакомым ароматом. Далёкие ноты кислого винограда сходны с белой древесиной, из которой сделан её магический обрубок. Фенрир не ест ягоды, а виноград вовсе никогда не берёт на пробу, но ведьму он бы въедливо смаковал до костей. Когда-нибудь он попробует виноград… Он дышит, насыщается и отстраняется, когда её волоски сползают к щекам, оголив тонкую выю. Взгляд прикипает к жилкам. Ведьма даже не вздрагивает, когда он опускает её тушку на пол, а другой рукой гладит по затылку чуть ниже роста волос. Вот же… вот, какая лёгкая добыча, быстрая охота, надо только надкусить! Веки наполовину опускаются. Фенрир смотрит мутным взглядом на сплетение вен, зная, что в этот момент его глаза приобретают желтоватый окрас. Пташка так и манит… а естество воет во всю пасть… Укусить! Укусить! Укусить и подчинить! «Я рискну своей жизнью ради спасения близкого человека!» Нет, это не важно! Кусать немедля! Кусать, овладеть, завладеть… «Ради тебя!» Обратить! Сейчас обратить частично, а потом завершить в полнолуние! Да! Да! Укусить и обратить! « … близкого человека!» Обратить! Вонзить клыки! Всадить поглубже, вогнать в суку до самых дёсен! «Ради тебя!» Фенрир сглатывает… точнее собирается сглотнуть, но вязкой мокроты слишком много, поэтому он сплёвывает в сторону. Дёрнув котлом, отгоняет приток наваждения. Пока не укусит! Потом! Скоро! Быть может, через пару минут! Обратит обязательно, да! Через четверть часа он бесспорно укусит! К чёрту её нытьё! В любом случае у пташки нет выбора! Приоритет — это его собственные потребности и пристрастия. Он обратит, потому что хочет! И плевать на желания Гермионы Грейнджер! Он и так извечно позволяет ей переть напролом! Теперь кончено! Девчонку под клыки, ведьму в шкуру, сучку на узел! И зайца в зубы! Помимо этих однозначно правильных решений, Фенрир чувствует несвычную апатию к окружающей действительности. Нужно покинуть территорию Ордена, увести уцелевшие отряды, добить попавшихся на пути врагов. Однако он этого не делает и какое-то время сам думает почему, а ответ находит весьма занятным… Фенрир хочет ещё. Хочет её именно так, в состоянии истомы, когда в сучьем котле нет вины за пропущенные дуэли и нет страха за жизнь паскудных друзей. — Ведьма, — тихо шепчет он, растянув два слога, — как самочувствие?! По нраву победные лавры? — он выгибает спину и, обхватив основание члена, начинает медленно водить пальцами по влажному стволу. Пташка в последний раз долго вдыхает ртом и потом успокаивается, перейдя на носовое дыхание. Неспешно встаёт на четвереньки, опираясь на локти, и в ответ на вопросы неопределённо качает головой, отчего с волос слетает резинка, выпустив запутанные кудри. Собирается повернуться к нему лицом, но появившаяся лапа на макушке запрещает двигать головой. Ага, всё так, киска, не смотри! Ей не надо зыркать шарами. Абсолютно не надо, ибо сам Фенрир не желает показывать настоящей морды, которая в данный момент отражает противоречивую двуликость: гнев за подобный финал войны и одновременное желание забыть об этом на ближайший час… как тогда в ветхом сарае, где они успешно игнорировали зов на обмен пленными. — Мне… — начинает она, дотронувшись до его руки, которая удерживает её волосы, — нужно вернуться, — говорит тихо, с усталостью. Ну да, как же! Издав насмешливое фырканье, он осторожно отстраняет лапу от её котла. Догадливая пташка больше не пытается посмотреть на него, а тянется к поясу своих штанов, обвивающему колени. Но потом комично застывает, услышав его запрещающее прерывистое «тсц». Ухмыльнувшись, он хватает Гермиону Грейнджер за туловище и срывает с неё всю одежду вместе с ботинками, оставив совсем нагой. — Фенрир, — она получает шок, в очередной раз падает лицом в пол, потеряв равновесие, но, к его удивлению, не просит прекратить, а требовательно вскрикивает совсем не то, что он ожидает услышать, — ты должен уходить! Заткнись! Просто надо укусить! Пусть заткнётся, захлебнётся кровью… малость похлебает, потом он залечит! Укусить! «Ты мне нравишься… Фенрир Грейбек.» Закрой пасть, дурная ведьма! Глотка увлажняется новыми сгустками слюны. Обычно ему по нраву её любострастные фразочки, но сейчас он не хочет этого слышать. — Уходить?! — переспрашивает, как если бы его стошнило этим словом. Фенрир как-то сардонически смеётся, а ведьме всё нипочём. Она просто лопочет: — Да! Пожалуйста, уходи! Кусай же! Сейчас! Кусай безмозглую… безмозглое создание! «Я рискну своей жизнью… ради тебя!» «Ради тебя!» Надо отвлечься! К примеру, ну, можно ещё раз отодрать ведьму, пока она не прекратит орать в попытках спасти его от авроров. Обратить! Клыками в вены, жилы и мышцы! Как всегда! Как сотни раз до этого! Укусить в шею и плечи! Не оставить выбора! Она даже не заметит окончания, потеряет сознание и очнётся в стае! Всё до крайности легко и просто! «Пожалуйста! Не позволь им убить меня!» Искусать! Заразить! Она жертва, а он охотник! Обратить без жалости и задержек! «Помоги мне!» Фенрир крутит котлом, скорчив злобную гримасу. Какая же она несуразная! Созданная для него. Глупая, болтливая пташка! — Фенрир! — смелый напор в её интонации вызывает нежеланную улыбку. — Ты должен… Он сдавливает горло, вынудив замолчать. Ведьма начинает бороться, цепляясь за его лапу. Удивительно, но всё равно бормочет через сжатые связки: — … должен бежать! П-прошу! Он рычит, злясь на себя за то, что не кусает и не покидает треклятый притон малолеток. Рычит весьма самобытно, словно не горлом, а грудиной. Пьянящая жадоба не позволяет отпустить пташку. Фенрир насильно всё вытряхивает из своего котла, делая его почти пустым, и оставляет лишь голый инстинкт к совокуплению, хотя причина необходимой чистки извилин чересчур далека от понимания. Он не хочет знать почему, что и как… Сплюнув, Фенрир усмехается и, устойчиво поставив ведьму в коленно-локтевую, хрипло произносит: — Нутром чую, что ты не слишком рада за своих псов, — она сразу настораживается, скорее всего, приняв слова за издёвку. — Иначе уже давно бы распушила свой куцый хвост. Пот затекает под рубашку, глаза слезятся от жары. Грудина, как ни странно, наново хочет рычать, хотя это вообще-то невозможно. Фенрир разминает плечи, ровно встав на коленях позади ведьмы. Ладно, он укусит через полчаса. «Фенрир, твоё имя мне тоже нравится.» Нет-нет, к чёрту! Он точно укусит, и ему безразличен женский рёв… твою мать… сучий рёв! «В тебе много жестокости и злости, поэтому ты не понимаешь, что помимо физического увечья причиняешь мне гораздо более глубокую и мучительную боль.» Он сломает ей челюсти по примеру змеи, лишь бы заставить умолкнуть. Фенрир вздыхает и буравит взглядом затылок ведьмы. Кратко жмурится. Отвлекается. Котёл пуст. Нормально. Нет котла, но есть эрекция. Так и должно быть. — Рада! — парирует она, сжав пальцы в кулаки и задрав голову, дабы направить взгляд прямо, что кстати очень хорошо, она не собирается смотреть на него. — Я счастлива, что мои друзья одержали победу, а Гарри одолел Волдеморта, но… Нет! Нет! Умолкни! Фенрир вдавливает когти в чресла, делая ей больно, но сука продолжает скулить о том, что ему не хочется слышать: — … но я волнуюсь, что ты… — он встряхивает её, сбив собственное дыхание, она вскрикивает от неожиданности, но таки лопочет, — я волнуюсь, что тебя… Он не хочет слышать, потому что из-за этого не может укусить! Может! Укусит! Укусит! Может! Конец её фразы «отправят в Азкабан» тонет в сдавленном стоне, поскольку Фенрир резко наклоняется, закрыв ей рот одной лапой и обняв под грудью другой. И затем пристраивается сзади, сразу попав головкой в вагинальный вход. Проникновение ощущается таким свободным и мокрым, что он почти не чувствует стимуляции члена. И в этот момент… ага, пташка такая, вечно реагирует открыто и пылко… в этот момент, когда он неумышленно сдавливает её в объятии, поделившись своей неистовой дрожью, ведьма замирает, наконец-то поняв, что… ну, поняв, что с ним точно что-то не так. Не так, как раньше. Просто Фенрир забывает о ярости и собственном удовольствии. Зарывается носом в её гриву над ухом, не справляется с ещё одной судорогой и… мышцы его гортани бесконтрольно сжимаются, создав лёгкую вибрацию, похожую на тоскливое урчание. Он застывает, прижавшись к ней, а ведьма изумленно задерживает дыхание, чувствуя вибрацию его связок. Он против воли скалится, широко растянув пасть, когда её сердце меняет ритм. Она вслушивается, не понимая его апатичного поведения, а Фенрир… — Забудь о них, ведьма, — она мычит в его ладонь, но потом он договаривает, заставив замереть, — не волнуйся обо мне, — он бы рад язвить, но сейчас настрой совершенно другой, поэтому голос звучит приглушённо, без выраженного ехидства, что, в свою очередь, весьма удивляет пташку. Двинув бёдрами, Фенрир рвано выдыхает и начинает медленно толкаться. Ставит ладонь на пол рядом с её плечом, а другую руку кладёт на горло и чуть давит, заставив её запрокинуть голову, пока его губы не прижимаются к виску. Хорошо, котёл сохраняет пустоту, пылая над костром разврата. Прикрыв веки, он спрашивает низким голосом: — Я изувечил тебя? Сначала она вздрагивает, подумав, что он насмехается над ней, но не услышав ехидной интонации, просит конкретно пояснить: — Что? Глубокий толчок. Фенрир давит на шейку матки и повторяет фрикцию, достигнув предельного мышечного уплотнения. — Здесь, — ещё один наглядный толчок до матки, ведьма напрягается, а он шепчет на ухо, — я изувечил тебя внутри? Ему действительно интересно. Крови много, но он не уверен, связано ли это с разрывом маточных глубин или ведьма ежемесячно кровит до полного графина. Запахи разнятся. Фенрир не чувствует стандартного привкуса крови, полученной из ран, а значит второй вариант с графином более правдоподобен. Боковым зрением даже при тусклом свете ему заметна пунцовая щёчная окраска. Ведьма медленно кивает, проехавшись виском под его челюстью. Занятно. — Уверена? — тянет он, поглаживая средним пальцем по горлу и мерно толкаясь внутрь. Под лапой слегка дёргается гортань от судорожного глотка. Ведьма жмурится и снова кивает, но на этот раз Фенрир хочет услышать сбивчивый голосок, ибо пташкино сердце, как радар на ложь, отвечает вместо неё и противоречит кивку. Наклонившись корпусом, он придавливает её грудью, продолжая запрокидывать голову. Кончиком языка скользит по ушной раковине и с чмоком облизывает завиток. Чуть ускоряет темп фрикций, но не делает резких движений. — Точно? — снова спрашивает он, прижавшись ртом к виску. — Ты страдаешь от боли? — в интонации звучит насмешка, из-за которой она понимает, что он ей не верит. — Сомлеешь подо мной? — он трётся лбом по её уху и понижает голос. — Издыхаешь, может? — Нет, — отвечает она и прикусывает язык. Фенрир покачивает её и, положив подбородок на макушку, весьма отстранённо… отстранённо по меркам трахающегося человека… застывает взглядом на пустом пространстве, вспоминая повадки ведьмы во время секса в мэноре. Да, сейчас ему хочется разгула и грязи… чтобы отвлечься от реальности, где Пожиратели проиграли стадному сеголетку… — Скажи-ка, ведьма, — приподняв уголок губ и по-прежнему опираясь на её макушку, он вставляет член на предельную глубину и двигает бёдрами в разные стороны, — ты помнишь мэнор? С гневной нотой мгновенно звучит ответ: — Я хочу его забыть! Поставив локоть на пол, Фенрир продолжает удерживать за горло и поглаживать пальцами выступ гортани. А второй лапой проводит по её плечу, заводит под вымя и указательным пальцем обводит окружность на соске. Медленно двигает бёдрами и смаргивает пелену с глаз. Его голос очень хриплый и тихий, скрипучий на окончаниях: — Если забудешь, я всегда напомню, — пташка прикусывает губу, когда он изменяет темп на более плавный и ровный. — Не лги мне, самка, я узнаю, если солжёшь! — на этих словах он использует приказной тон, от которого она давится глотком слюны. — Отвечай, тебе нравилось, как я брал тебя в первый раз? — пальцами он массирует вымя, а языком лижет под ухом. — Мне не нравилось! Я ненавидела тебя! — зажмурившись, она напрягает шею, чтобы прекратить щекотку на скуле. — Пожалуйста, Фенрир, не заставляй меня вспоминать… — Тч-ч, — протянув успокаивающий звук, он возвращает подбородок на темечко, из-за чего ведьма недовольно стонет, — я заставил, верно?! У тебя не было ни выбора, ни шанса против меня, м? Бедная самочка теряется в ощущениях и растерянности. Фенрир помнит каждое мгновение, разделённое с ней в мэноре. — Не было, — соглашается она, направив туманный взгляд перед собой. — Да… — он тянет гласную, расплывшись в улыбке, и проводит рукой по её животу. — Мне по нраву, когда ты не споришь. — Я… — Нет, крошка, вспоминай дальше, — приблизив уста к уху, он с усмешкой шепчет, — я хочу, чтобы ты кончила… — сделав паузу, он улыбается шире, почувствовав её смущённое замешательство, и договаривает фразу с более выраженной томной усмешкой, — представляя со стороны, как я насилую тебя в промозглом подвале мэнора. Реакция не заставляет ждать. Её передёргивает, а крик режет слух: — Зачем ты заставляешь меня презирать тебя? Нет, ему плевать на презрение. Для себя он всё решил, а пташка может сколько угодно болтать про презрение. В реальности он давно задаётся вопросом, почему во время того занимательного совокупления Гермиона Грейнджер отреагировала именно так… так, что даже Долохов заметил. — Презирай, если хочешь, — хмыкнув, он облизывается и делает короткие поступательные движения, выходя из вагины только до середины. — Так что, представила? Пташка вонзается двумя руками в его запястье, отдирая его пальцы от горла. Ладно, он отпускает, чтобы потом сразу ухватить за клок волос на затылке. — Я никогда не сделаю это! Почему бы сейчас не укусить? В качестве наказания, а? Она и так пускает кровь. Двумя дырками больше — не беда. Фенрир кратко жмурится и прижимается носом к её щеке. Укусить! Укусить! «Ты не целовал, потому что боялся задеть меня клыками? Ты не хотел вредить мне?» Сука, заткнись! Котёл по-прежнему пуст, и никто не скулит! Никто! Фенрир хватает её за предплечье, а второй рукой сильнее задирает голову. Замедляет фрикции и почти не изымает, оставив головку члена в глубине, двигается лишь на несколько сантиметров вперёд-назад. Головка стимулирует матку с едва заметными интервалами. Сам не ожидая такого надтреснутого баса, он оглушает её перепонки: — Сделаешь! — проскользив пальцами до запястья, он поднимает её руку, указывая на пустое пространство перед ними. — Представь! Она смотрит прямо и мученически сводит брови, но не сдерживает нарастающих, отрывистых стонов после каждого плавного толчка. Тем не менее голос сквозит смелой уверенностью: — Нет! — Крошка, — стонет он, на минуту потеряв смысл собственного приказа, а всё из-за неожиданного сжатия вагинальных мышц, Фенрир останавливается, отдаляясь от предела возбуждения, и продолжает склонять ведьму на стирание её благонравных границ. — Представь, как я вновь заламываю твою хилую культю, больно? — он крепче обхватывает запястье, но, конечно, сгибать он не собирается, на то это и фантазия. — Я не буду! — спорит она, закрыв глаза и цепляясь за его лапу, удерживающую волосы. — Видимо, не так уж больно, да? Мне надо было поступить жёстче? — словно добавляя словам ясности, Фенрир кусает за изгиб челюсти и, отпустив её запястье, начинает грубовато мять вымя. — Тебе нравилось, что я делал с тобой? — внезапно пташка замахивается ладонью за своё плечо и… Он замирает… капля крови набухает на его щеке, а острый ноготь ведьмы оставляет под собой сальную частицу кожи. Ах, сука… тем самым ногтем… Теперь, когда он широко улыбается, на лице пощипывает царапина… пташка, пташка, её невозможно не любить. — Зачем мне… — стон, вздох, она сипло шепчет, — вспоминать? — Затем, — рычит он, уткнувшись носом в её волосы, — чтобы ответить, почему ты повела себя как беспутная шлюха! Ага, в этом всё дело — он хочет знать, почему она льнёт к нему и так упоенно реагирует на любой контакт. Ведьма непредсказуема, но в ней есть определенная манера поведения, которую она использует в его присутствии: всем видом пытаясь опровергнуть своё влечение, она всё равно в итоге проигрывает и в большинстве случаев отвечает ему с предельной страстью. Почему так происходит, он не знает. Ведьма понимает его вопрос и перед ответом делает громкий вдох. — По-твоему, в этом всё дело? — неожиданно через стоны из неё вырывается горький смешок. — Думаешь, нравишься мне из-за секса? — ещё один смешок, наполненный странной, снисходительной иронией. «Мне… мне нравятся твои волосы… и губы, тело, и особенно лоб. Глаза… мерцают синевой.» Фенрир кривит морду, отгоняя её внутренний голос. Сейчас он вообще не желает думать про сарайное гнездо. На какое-то время они пропадают в ощущениях. Из-за максимально возбуждённых эрогенных зон вагина плотнее сжимается вокруг члена, матка сокращается. Он впервые чувствует её именно так: без резких, длинных толчков. Вставив до матки, он делает паузу, а потом отстраняет член на пару сантиметров и снова толкается. Постепенно увеличивает скорость, и головка попадает под сокращающуюся маточную полость, напоминающую вибрацию. Это необыкновенно. Можно вообще не вынимать, а только толкаться слегка, держа ствол в плотных, тугих тисках, а головку в горячей глубине. Да, температура сильно отличается, конец члена омывается жаром от гладкомышечной ткани матки. Пташка должна чувствовать разницу в ощущениях. Он чувствует! Если уж выбирать, то определённо это его самое любимое местечко в её вагине. Укусить, кстати… прошло тридцать минут, и надо кусать, как и планировал! Нет. Он замирает, чтобы не кончить раньше ведьмы, и улыбается, услышав от неё частично разочарованный или просто недовольный вздох. Фенрир отвечает на её вопрос: — Почему бы и нет! Я единственный, кто трахает тебя до потребной кондиции! А дальше случается то, что наполняет его котёл обострёнными, сильными чувствами и подспудным довольством. Ведьма качается назад, насадившись на член, заводит руку за его затылок и сжимает волосы, а с губ срываются слова с исступлённым пылом: — Мой первый и единственный мужчина, — ведьма шумно дышит и, повернувшись лицом, прижимается носом к его щеке, а интонация понижается до вкрадчивого шёпота, — мой дикий… — стон, выпад, вздох, — ненасытный зверь… — она жмурится, а рот наоборот широко открывается от нехватки воздуха в наплывающей эйфории. Даже его объёма лёгких не хватает для нормальной работы котла. Конвульсивные скачки обжигают тушу. Ведьма открывает глаза, и они встречаются пронзительными взглядами. Фенрир отрывисто выдыхает ей в рот, а пташка подаётся вперёд, лизнув его нижнюю губу. Теперь жмурится он, пытаясь сохранить быстрый, но не грубый фрикционный темп. Трение головки по матке становится безостановочным. Он почти не отстраняет бёдра назад, а двигается короткими толчками, стимулируя шейку. Его пах измазан кровью, по её бедрам текут капли. Ведьма дрожит, но распахивает глаза и чуть склоняет голову, чтобы привлечь его внимание к следующим словам: — Я помню подземелье, — сглотнув, она начинает быстро шептать, — но ещё лучше я помню, как ты защитил меня от Кэрроу и Лестрейндж, — она крепко зажимает его волосы в кулак, — спас от проклятия кинжала и помог сбежать из мэнора! Её голос срывается, тушка горит. Фенрир обхватывает её руками за туловище. Ведьма стонет, склоняется вниз и кладёт лоб на ладонь, ногти скребут по полу. Он зарывается носом в её волосы у загривка и закрывает глаза, двигаясь только нижней частью тела. — И ещё я помню как… — почти застенчиво тянет она, — ты научил меня защищаться и сделал клинок, отдав собственную рукоять! — ведьма выпускает гриву из захвата, а затем накрывает ладонью его пальцы, которые жадно сжимают её грудь. — Я помню, как ты впервые поцеловал меня… как крепко обнял… — Ведьма, — на вдохе Фенрир щекочет носом её кожу, вдыхает запах волос, — ты глупая, глупая… — Н-нет, это ты… — дыхание едва поддерживает способность говорить, — неотёсанный болван. Фыркнув, он неумышленно сдавливает её в тисках, но потом сразу ослабляет хватку и переплетает с ней пальцы. — Кончишь? — вдруг спрашивает он. — Что? — Хочешь кончить? — Фенрир увеличивает скорость коротких толчков, трётся по матке, создав непрерывную стимуляцию. Она сжимает его ладонь и тихо отвечает кивком. Фенрир устойчиво ставит колени и выпрямляется, продолжает держать ведьму за талию и крепче переплетает с ней пальцы. В такой позе сложнее толкаться на минимальную длину. Обычно он привык полностью выходить и глубоко, резко вставлять, а сейчас… Запрокинув голову, он концентрируется только на состоянии ведьмы. Слышит сердце, дыхание и даже количество сглатываний. Ощущает её дрожь и реакции. «Мой дикий, ненасытный зверь…» Ему бы хоть через минуту феерично кончить самому, причём не столько от смысла, сколько от её интонации, но, в общем-то, под ним девчонка тоже стонет как дикая, ненасытная кошечка. На то они и пара, ей-ей. К слову, отличное время для укуса! Дабы доказать, какой он дикий для своей самки… «Ты обещал заботиться обо мне.» Клыки вонзаются в нижнюю губу вместо того, чтобы укусить пташку. — Знаешь, — Фенрир ускоряется, чувствуя нестерпимый жар и плотные тиски, она едва слышит, прогибается, запрокинув голову, и сотрясается в дрожи от скорого финала, — такая ведьма, как ты, — она громко стонет, но закрывает ладонью рот, чтобы услышать, — для меня тоже является… — оргазм захватывает пташку, он не уверен, что она понимает его слова, — первой и единственной. Позвонки хрустят, она предельно выгибает спину, упав верхней частью тела на пол и вонзив ногти в его ладонь. Фенрир толкается в последний раз, прижав головку к матке, и… Его глаза потрясённо распахиваются. Очень горячо. Головка члена будто бы омывается новой жгучей жидкостью, появившейся из маточных стенок. Вагина плотно стискивает член, полость подрагивает и пылает. Ему бы разок толкнуться для собственного оргазма, но… минута, ещё одна, пташку трясёт, он не двигается, позволив ей расслабиться, однако… ещё минута и… — Что т-ты сделал? — в её голосе столько беспомощной растерянности и паники, что он с удивлением так и застывает. И тут ведьма отталкивается коленями от пола и со стоном дёргается вперёд, отстраняясь от члена. Фенрир морщится, обхватив основание. Член по-прежнему твёрдый, а пташка… На его лице расползается воистину умилительный оскал, когда пташка продолжает сильно дрожать, будто в судорогах, и прижимает две ладони к животу, упав калачиком. — Что ты сделал… что… — не контролируя мимику, она открывает рот и часто моргает, продолжая извиваться в приступе оргазма. Одуреть можно. Проходит минута. Он наклоняется, дотронувшись до её лодыжки, но она продолжает дрожать. Тело краснеет, каждый мускул остаётся напряжённым, через кожу выделяются рёбра и вены. — Пташка… — Боже, — стонет она, выгибаясь и начиная неосознанно отползать назад, паникуя от столь длительного маточного оргазма. Видимо, та горячая жидкость внутри действительно знаменует такой вид наслаждения. — Иди сюда, — с усмешкой он берёт её за щиколотку, она отчаянно крутит головой и трёт бёдра друг о друга, но щекочущее пламя не исчезает. — Остан-нови это! Это… — звучит громкий, чувственный стон. Ведьма вырывается из хватки и, лёжа на спине, продолжает отползать всё дальше и дальше, пока темечко не врезается в ножку стола. Ухмыльнувшись и прикусив губу, Фенрир встаёт и в несколько шагов сокращает расстояние. — Нет! Нет! — дрожащими руками она закрывает лицо, не справляясь с агонией, в которую попала её славная тушка. Наверное, это правда несравненное чувство: быть в оковах продолжающегося жара оргазма и не переходить на расслабленное состояние. — Нет! — новый крик звучит весьма развязно, бедная пташка. — Тише, — посмеивается он, — тише, крошка. Фенрир поднимает её и одним рывком опрокидывает спиной на стол. Стопами она врезается в стену. Ведьма собирается повернуться к нему, но он обходит её так, чтобы встать над головой. Их взгляды скрещиваются, она смотрит на него вверх тормашками. — Фенрир! — ещё не потеряв связь с последствиями последнего акта, ведьма испуганно распахивает глаза. Он сжимает её плечи и подтягивает к краю, чтобы котёл потерял опору. Ей неприятно, запрокинутая голова свешивается с края стола, на висках выступают вены, а его взору предстаёт выпирающая гортань. Он прислоняет ладонь к её затылку, не разрешая подняться. Пташка недовольно ворчит, ха, действительно, в таком положении перед её глазами находится лишь его окровавленный, твёрдый член… да и то: вверх ногами. Стол скрипит от её конвульсивных дёрганий. Сука великолепна. Горло тоже открыто… Укусить! Укусить! «Ты волнуешься за меня?» Он укусит! Да! Укусит! «Ради тебя!» Укусит… через десять минут. Да! — Отпусти! — пташка мычит, стараясь поднять голову, но… Положив ладонь на горло, он держит её в такой позе, проследив, чтобы она ненароком не сломала себе шею. А другой рукой он проводит по члену и… — Нет, — она плотно сжимает зубы, когда он подставляет головку члена к губам. Да, он обратит её! Она отсосёт, и он укусит в шею. Обязательно. «Мой первый и единственный мужчина.» Нет! Он укусит, и к чёрту её мнение по этому поводу! А пока… просто соси, пташка!