Лакрица

Раж волка, кураж оборотня, типаж человека… все сущности Фенрира живут по правилам, где личные прихоти являются приоритетом и не терпят чужого давления. В его жизни нет места ценностям, которые могут противоречить устоявшемуся эгоистичному характеру… ведь так?! Как ни старается, а держать котёл пустым не получается из-за внутреннего ора, состоящего из воспоминаний последних встреч с ведьмой и её незамысловатых тирад, грызущих его печёнку. «Я волнуюсь, что тебя отправят в Азкабан.» «Ты должен… должен бежать! П-прошу!» Она постоянно о ком-то радеет! Любую псину пригреет под крылом, хотя у самой кишки тоньше вен! Самоотверженное, благородное существо! «Ты сильнее и проворнее, чем я, но это не является поводом для насмешек.» Ага, насмешек, как же! Его самка — исконный стоялец конфузии! Ходячая проблема, застрявшая в его жилах. Фенрир медленно моргает, лоб разглаживается, губы сводятся в долгом выдохе, но недавняя эйфория от последнего соития всё же заменяется ледяной яростью, которую он пытается обуздать с тех пор, как услышал о смерти Кобрового Лорда. Пташка раздражает и злит! Да и вообще он хотел бы её ненавидеть… чем ближе время принятия решения по поводу сегодняшних событий, тем сильнее его гнев, а всё из-за того, что самое безошибочное и простое решение — укусить и забрать её в лес, никак не может свершиться! Чтобы отвлечься от реальности за стеной этой лачуги, Фенрир вновь пользуется услугами своей личной суки, которую он по-прежнему не хочет кусать! Хочет! Не хочет! Хочет! И укусит! Говорил же… укусит после отсоса. Пока у неё нет клыков, надо ловить момент, издолбить всю глотку до красной потёртости! Пусть задохнётся! Он очень зол! Но злость скрывается глубоко внутри. Там, откуда недавно раздавалось неосознанное, тоскливое урчание. Из грудины. Злость на всех, в том числе на ведьму и на себя. — Тише, — повторяет он, зажав в кулак её волосы на затылке. У неё отличная поза: на спине со свешенной вниз головой. Гермиона Грейнд… не-а, он даже имя больше не хочет катать в сознании… слишком… слишком близко. Она подбирается к нему слишком близко и глубоко вонзает коготки. Сейчас он не может этого позволить. Сейчас Фенрир вообще хочет забыть, что она сотворила с его жизненными принципами. — Отпусти меня! — ей сложно говорить с запрокинутой головой, тело до сих пор потряхивает из-за маточных спазмов, лицо краснеет от прилива крови, а губы плотно сжимаются после слов, чтобы не впустить в рот его твёрдую плоть. Нет, на её ужимки он тоже не желает тратить время. Фенрир кратко жмурится и тихо вздыхает. Больше никаких игр и забав. Нужно просто забыться… нужно кончить… Придерживая её затылок, он делает небольшой шаг назад, позволив посмотреть на себя, и… Ха, если бы ситуация была другой, он усмехнулся бы мелькнувшему страху в её глазах. Ведьма сгибает ноги, уперевшись стопами в стол, плотно прижимает бёдра друг к другу для подавления спазмов и смотрит на него снизу вверх, частенько хлопая ресницами. Он держит её голову на весу, а второй рукой скользит по члену, что сразу же привлекает её внимание. — Я не буду… — начинает она с выражением заметного отвращения из-за увиденной крови и выделений, обрамляющих ствол. — Даже не думай! Но уж что точно он знает про свою самку, так это её излюбленную манеру моментально реагировать на его гнев без лишних слов. Поэтому Фенрир чуть выше приподнимает её голову, пока их взгляды не встречаются на ровной вертикальной линии. И тут она замирает, поскольку на его лице не остаётся ни тени усмешки. Ведьма всматривается и округляет глаза, испугавшись его тяжелого, препарирующего взгляда. С ровной спиной Фенрир наклоняет голову, почти коснувшись подбородком ключицы. Его длинные волосы спадают вперёд, закрывают щёки, накрыв лицо лёгкой тенью. Ведьма может видеть, как ярко и пугающе блестят его глаза в темноте, чёрные зрачки теряются в голубых радужках, создающих единую льдистую гладь, дарованную только монстру, которым он и является. У людей не может быть таких глаз. Однако к этому, судя по всему, девчонка уже давно привыкла, её взгляд не задерживается на его глазах, но с опаской останавливается на изогнутых в неприязни губах. Ага, в данный момент в нём действительно бушует неприязнь по отношению к ней, которую он не скрывает, и именно эта гримаса поражает ведьму, пустив в окаменелое состояние полнейшего непонимания. Его верхняя губа подрагивает в местах над клыками, добавляя порцию пренебрежения. Прищурившись, он говорит низким, повелительным тоном, в котором только глухой не услышит угрозу: — Ты тоже не думай, — сильнее зажав её волосы в кулак, он прослеживает, как она морщится от боли. — Сейчас ты откроешь свой зев и ублажишь меня паче уличной шлюхи, — интонация пугает ведьму, вряд ли он когда-нибудь говорил с ней настолько стальным голосом. — Нет, — она успевает испуганно выдохнуть перед потерей зрительного контакта. Фенрир тянет за волосы вниз, запрокинув ей голову за край стола. Ключицы сразу выпирают через кожу, грудная клетка напрягается. Лакомая гортань дрожит, пытаясь побороть приступ кашля. Ха, ей трудно глотать и кашлять в перевернутом положении. Её глаза неумышленно застывают на области паха. — Фенрир, м-мне… — она хватается двумя ладонями за горло, пытаясь ослабить давление, — мне сложно дышать! Отпусти! Из-за жёсткой поверхности стола у неё болят шейные позвонки. Фенрир следит за тем, чтобы её плечи не соскользнули с края. Как раньше удерживая гриву в кулаке, он прерывисто вздыхает и опускается на корточки, чтобы в следующий момент настойчиво уткнуться носом в выступ гортани. Она стонет от неудобства, видимо, в горле першит из-за внешнего раздражителя. — Фенрир… — шепчет она, когда вслед за носом он прикусывает резцами кадык. — Открой зев. — Нет, — сквозь стиснутые зубы шипит она и, ощутив ужесточение хватки на затылке, жалобно скулит, — ты сломаешь мне шею. — Ааа… — тянет звук, холодно усмехнувшись, — если бы… — выдвинув язык, он мягкой полостью скользит по горлу и надавливает концом под щитовидный хрящ, вызвав желание прочистить горло от скопленной слюны. Ведьма мгновенно сводит губы в тонкую линию, когда он медленно проводит рукой по её лицу и пальцами поглаживает рот. — Разомкни, — и не дождавшись ответа, грубо вставляет в угол рта указательный и большой. Она всхлипывает и жмурится, со всей силы сжимая челюсти, а Фенрир… Ах, она терпеть не может его подбородок, это точно. Он просто расслабленно кладёт его на выступ её гортани и, равнодушно хмыкнув, произносит бесцветным голосом: — Я порву твои губы, — она дрожит и цепляется за его волосы, чтобы отодвинуть от себя, а Фенрир давит на угол рта и резко разводит пальцы. Ноготь задевает кожу, но не рвёт, хотя ведьма мученически вскрикивает, открыв рот. — Тогда я укушу! — отчаянно восклицает она. — Клянусь, что… — Нет, — Фенрир кладёт ладонь на её щеку и, склонив голову, трётся носом по её подбородку, мельком задевая манящие губы, — забыла, кто я?! — он прикусывает изгиб челюсти и понижает голос до хриплого полушёпота, а про себя вспоминает, что, судя по реакции на упоминание других сук, его самка явно приветствует моногамию, поэтому он специально делает ей неприятно своими словами. — Не в диковину выбивать зубы, чтобы трахать шлюху в рот. Краем глаза он замечает, что её бёдра больше не трутся, по-видимому, оргазм теперь не влияет на мышцы и не увеличивает физическую силу. Как и ожидается, самка голосит: — Не сравнивай меня с другими женщинами! Он резко выпрямляется и, сильнее намотав волосы на кулак, неожиданно сплёвывает вниз, попав на край её подбородка. Не ожидая такого, ведьма резко замолкает, но слюна всё равно стекает вниз, на губы и в левую ноздрю. Она рефлексивно жмурится и открывает рот, чтобы не вдохнуть носом, и в этот момент Фенрир проводит головкой члена по её губам. — Н-н… — она пытается дёрнуть котлом, но он слишком крепко сдавливает гриву. Придерживая основание члена, Фенрир двигает бёдрами, проскользив стволом мимо рта по горлу и уткнувшись головкой в кадык. — М-м, клык даю, что по сравнению с другими шлюхами, тебе везёт не только с глубокой вагиной, — он ещё раз пускает сгусток слюны на член и размазывает головкой по горлу, чтобы она поняла намёк, но, скорее всего, сука далека от понимания, поэтому он говорит прямо, — можешь не отсасывать, я сам трахну тебя в глотку. То ли её злит, что он таки сравнивает, то ли ей щекотно от третьего плевка, попавшего под подбородок и скатившегося в сторону к уху, но ведьма издаёт яростный стон и сильно ударяет кулаками по его торсу, задевает лобок. — Скройся в бездне, ублюдок! Правда от его ответа, сказанного хриплым, опасным и немного горьким голосом, она удивляется и упускает шанс на вторую атаку. — Бездна - это ты! — злобно ухмыльнувшись, он саркастически выгибает брови. — Приглашаешь? — Ненавижу! — это последнее, что она выкрикивает перед тем, как он отталкивает её руки, и, не выжидая более, толкается головкой в рот. Зубы скоблят по плоти. Извращённая боль не причиняет неудобств, поскольку от одного только зрелища обнажённой, липкой ведьмы Фенрир чувствует прилив сильнейшего возбуждения. Член краснеет и набухает, вздувшиеся вены скользят по её припухлым губам. Вокруг остаются разводы от крови. Фенрир задирает голову и стонет, вспомнив о том, что она ощущает не только привкус собственной течки, но и капли его застывшей спермы с первого полового акта. Мокрая ладонь путается в волосах, когда он неумышленно ослабляет кулак и массирует её затылок, будто поощряя столь неумелую иррумацию. Вторую руку Фенрир кладёт на её горло, а указательным и большим пальцами придерживает подбородок. Он толкается, вставляя глубже. Ведьма давится и интуитивно поднимает руки, упираясь в его живот и отталкивая. Стопы ударяют по столу, и тогда Фенрир резко, полностью изымает. — Я н-не могу! — она кашляет и сплёвывает, но в таком положении ей сложно повернуться, поэтому приходится сглатывать, чтобы не попало в нос и глаза. Ослабив захват, он приподнимает её голову для зрительной связи. Ох, бедная, наивная пташка. Покрасневшая, блестящая от смазки мордашка выглядит настолько очаровательно, что он не сдерживает язвительного упоения: — Тебя нельзя сравнивать, киска, ты рождена, чтобы раздвигать для меня лапы и трахаться столько, сколько я захочу, — память подкидывает её лепет в мэноре, — разве не этого ты хотела, предлагая мне награду за помощь, помнишь? Сам не замечая, Фенрир вкладывает в интонацию заметную долю той же горечи. Что-то печальное. Просто воспоминания сближают людей. Он помнит всё, абсолютно всё. Чем больше воспоминаний, тем труднее потом… отпустить добычу… — Я… — удивительно, но её сердце сбивает ритм, что говорит о резком скачке нервной системы. Ведьма сводит брови, что-то в нём разглядев — более глубокие эмоции. — Помнишь? — повторяет он, посмотрев на неё из-под опущенных ресниц. — «Сколько захотите», — передразнивает и без веселья скалится. — Я… — новая попытка, но Фенрир перебивает, не желая вообще слышать её голос. — Вот, сколько я хочу, — тихо рычит он, снова сдавив волосы и опустив её голову. Обхватив член, он хлопает головкой по её губам. Как ни странно, ведьма теперь сама открывает рот, но затем… Будто набравшись смелости, она двигает челюстью и, с чавкающим звуком выпустив член, отчаянно спрашивает: — Что с тобой? Вопрос такой внезапный и наполненный неуместным снисхождением. Фенрир замирает, шире раскрыв глаза, а ведьма… не видя его морды, всё равно добирается до сути и кричит: — Что изменилось за эти тридцать минут? — она зажимает руками его туловище, вдавливая ногти в кожу через рубаху. — Почему теперь ты так жесток ко мне? Случайно… он не специально, случайно пускает ей кровь… ладонь с когтями, держащая волосы, случайно сдавливает череп. И самое отвратное… его жутко тошнит от того, что он знает ответ на каждый вопрос. Но Фенрир не отвечает, лишь кратко усмехается, на что пташка глухо сопит. — Не болтай, двигай языком без слов, — он выпускает гриву и кладёт обе руки на её плечи, толкается до середины и возвращается, — слизывай, — с головки капает смазка, которую она подхватывает языком. Но её покорности хватает только на несколько минут. Он чувствует вибрацию связок, но не позволяет ей говорить. — Заткнись, — в один момент он резко вставляет член на предельную глубину и надавливает большим пальцем на кадык в место столкновения. Горло распухает, ведьма давится, срабатывает рвотный рефлекс. Фенрир прослеживает взглядом, как сужается глотка, когда он отстраняет бёдра, но потом снова… один быстрый толчок, связки сокращаются, из уголков рта течёт слюна. Ей плохо, жутко. А он прикусывает губу от плотных тисков и одновременной мысли, что лобковые волосы щекочут подбородок, а яйца врезаются в её глаза… бедная пташка, но удобно и честно: по яйцу на каждый глаз… Колени норовят подогнуться, туша требует быстрой стимуляции. Он ускоряется и хватает её запястья, не позволяя дотронуться до члена и освободить рот. В какой-то момент полость переполняется, член покидает тесноту, и тогда ведьма сплёвывает обильные сгустки слюны и смазки. С придыханием кашляет, но… Потом сама открывает рот. Фенрир даже не сразу реагирует на такое согласие, просто смотрит на её подбородок и… Его ладонь сама по себе ласково, ободряюще гладит горло. Ведьма настораживается, ожидая дальнейшей агрессии, но он убирает руку и вновь двигает бёдрами. На этом ведьма затихает, позволяя трахать свой рот в нужном ему темпе. Фенрир в свою очередь разрешает ей переводить дыхание и не захлебнуться, когда член достигает задней стенки глотки и вызывает рвотный рефлекс. Наклонив голову к плечу, он смотрит перед собой, концентрируясь только на своём удовольствии, как вдруг… Очень тихо ведьма издаёт стон, и перед его глазами её бёдра резко прижимаются друг к другу. Фенрир выпускает запястья, и она рефлексивно протягивает руки к своей промежности, чтобы… Что-то смягчающее в этот момент происходит с его восприятием, когда славная самочка так смущённо прикрывает себя лапками при появлении очередной течки. Он замедляет движения, скользя членом до нёбного язычка, и наблюдает, как она слегка разводит бёдра, а между ними половые губы окрашиваются в красный, и капли стекают на стол. Её руки не знают куда себя деть, поэтому сжатые кулаки так и прижимаются к низу живота. Скорее всего, она пыталась прикрыться неосознанно, ощутив, что с неё снова потечёт. Самочка, мокрая самочка, уязвимое, беззащитное создание… Всего за одну сцепку он бы на целых девять месяцев избавил бы её от необходимости кровить… Продолжая мерно входить, он ставит ладони на стол по двум сторонам от её туловища. Ведьма так и лежит не двигаясь с широко раскрытым ртом, дожидаясь окончания орального секса. Не замечает внимания с его стороны. Тошно, ему откровенно плевать на любые сальные вагины, не считая времени, когда он вставляет в них свой член. Нюхать — да, смотреть — да, лизать — ни в коем случае. Глотать сучью слизь и хлебнуть маточные отходы — всё равно что потерять свой статус доминирующего животного. Как и наклоняться к самке! Твою мать… Как и целовать самку! Твою мать… Как и угождать самке! Твою мать… Как и ковать железо самке! Мать твою… с ведьмой он уже сделал всё, что никогда не должен был делать! Она! Ещё и седлать удумала! Она! Она! Фенрир прикончит хитрую суку до того, как она протянет когти к его яйцам! Вот только… Концы его волос случайно задевают её живот, и ведьма резко замирает, не поняв, что вообще происходит. Фенрир сам не понимает, ему так хорошо от тепла её рта. Он наклоняет голову, и потовая капля с лица падает на её лобок. — Ведьма… — он увеличивает скорость, толкаясь глубоко и часто, ладони скользят по столу ближе к её ногам. В какой-то момент он опускает взгляд на горло, проверив, не придавливает ли он пахом её затылок к краю стола. Фенрир останавливается, вставив на всю длину, она начинает давиться, и тогда он изымает до середины. — Лижи, — ещё чуть назад, чтоб венчик головки потёрся по горячим губам, — лижи! Его мутные глаза буравят её покрасневшее междуножье. Он не сразу понимает жалобный лепет: — Я и так лежу! — Лижи, я сказал! Соси, облизывай и глотай! — Подонок! — Глубже… — быстрый толчок, мошонка задевает её нос, — расслабь глотку и соси так же, как сосала мой язык. Ага, член без клыков не укусит! — Х-хватит! — она задыхается, Фенрир напрягает спину, почти уткнувшись лбом в её колено. — Ещё, крошка, возьми глубже… — от потока крови член становится больше, зубы периодически задевают крайнюю плоть, но не ранят. — Ещё… ещё! Сглатывай… Она недовольно мычит, вибрация голосовых связок добавляет трения. Когда во рту опять становится чересчур жарко и тесно, он отстраняется, позволив прочистить горло, и… Из-за мелкой дрожи ведьма расслабляет затёкшие ноги, чуть разведя бёдра. И сильнее содрогается, когда одна прядь его волос щекочет лобок. — Фенрир, — вот это да, на его памяти она впервые произносит с таким изумлённым испугом, не понимая, почему её «первый и единственный» наклоняет свой котёл к вагине. — Замолчи, — шепчет он, вновь толкаясь в рот, хотя вряд ли ведьма слышит. Он чувствует напряжение в её теле, сердце долбит по ушам. Кожа краснеет и покрывается рябью. В его нос ударяет особо сильный запах сырого мяса, когда с вагины снова стекает струя. Ему не по нутру. Вообще. Он часто моргает, всматриваясь так, будто раньше не видел грязных вагин. Но ведь видел, трахал, растягивал. Он шумно дышит, вбиваясь членом в горло. Запрокидывает котёл, невольно хлестнув волосами по её бёдрам, и делает ошибку — грубовато цепляется ладонями за её торчащие коленки. Просто для опоры, но не ожидавшая такой тяжести, пташка обессиленно разводит бёдра. Проклятие… он чует её. — Не-а… — бормочет он, жар окутывает тушу, мешая осознавать происходящее, он ещё раз качает головой и опускает взгляд, — не-а, ни за что, сука, ни за что, — пташка явно не понимает его состояния, а Фенрир прикрывает глаза, — нет. Ну, через «нет» он всё равно делает то, что раньше никогда не делал. Будто в бреду, пальцы скользят по внутренним сторонам бёдер, давят, раскрывая влагалище… Вот тут-то она наконец сопротивляется, напрягая ноги, и упирается ладонями в его живот. — Ч-что ты делаешь… — без вопроса скулит она, получая в ответ неразборчивое мычание. Фенрир издаёт глухой рык и открывает глаза. Тянется одной рукой вниз и небольно обхватывает ведьму за горло, чтобы контролировать интенсивность фрикций и не вредить её позвонкам. А другой рукой слабо ударяет по бёдрам, заставляя держать их разведёнными. Он перестаёт моргать, воспалёнными глазами застряв на припухших половых губах — открытых, показывающих истекающую, заалевшую дырку, растянутую его стараниями… Нет, не-а… ага, да. Пальцы ведут путь от бедра до живота, ладонь ложится, удерживает ведьму. Он… хочет… Не хочет. Хочет. Не… Котёл крутится по оси, задевая толстые извилины и пуская по нервам ток. Выя некстати защемляется, будто специально задерживая его в согнутом положении. Не хочет. Но… Хочет попробовать её на вкус. Однако эта нужда сразу исправляется на необходимость просто лизнуть: не ради вкуса, а просто… просто лизнуть, поласкать, обласкать самочку. Один раз. Плевать на вкус и выделения, хотя было бы лучше, будь она вообще абсолютно сухой. Он не любит сало. Больше по нутру трахать насухую, преодолевая болезненное мышечное сопротивление… Вот уж беда, пташка всегда намокает быстрее, чем он расстёгивает ширинку. Не везёт. Ситуация, откровенно говоря, поганая. Скорая эякуляция туманит разум. Он не находит другое оправдание тому, что случается: дёрнув головой, чтобы смахнуть волосы за плечо, он медленно, с короткими замираниями наклоняется и… Кончик носа задевает клиторальный капюшон. Ведьма вмиг хочет закрыться, но он обхватывает бедро, почти прижимая её согнутую ногу к столу. — Фенрир, — она кашляет, поймав момент его возвратного движения, её шок не поддаётся описанию, а вопрос осторожно и едва слышно срывается с губ, — тебя привлекает запах крови? Забавно, в её интонации проскальзывает необычная нотка надежды, что он ответит отрицательно. Ох, Фенрир хочет солгать, хочет сказать, что он и вправду следует только за животным инстинктом, требующим сырого мяса, но… Он отвечает правду: — Нет, — и ощущает лёгкое удивление от неожиданного стона, сорвавшегося с её губ, пташка слишком чувственно воспринимает его слова, сердце ускоряется, а он про себя вопит, что очередной его жизненный принцип летит в пекло, — меня привлекает твоя вагина, — высунув язык, он делает один мазок над клитором, — и вся… ты. Губы и ноздри измазываются в крови. Фенрир не закрывает глаза и всасывает набухшую кожицу. Самка течёт, дрожит и не может поверить в происходящее. Так и застывает с членом за щекой и с прижатой к виску пряжкой ремня, ха… Причмокнув, он раздвигает языком складки и глубже присасывается к коже. Видимо, делает больно, потому что ведьма резко вздрагивает и давится, сильнее зажав головку члена. И вдруг… в такой позе, вылизывая её мокрую киску, он не задумывается о том, как воспринимает этот момент пташка. А ведь она знает, что Фенрир не солгал. Причина его действий заключается только в желании полизать её, а не в реакции на кровь. Он просто хочет, вот и всё, хищнические инстинкты ни при чём. Горько и забавно понимать, что самка привыкла к его бескомпромиссному поведению, отвергающему любое проявление подобного ублажения. Именно поэтому она так шокирована… а может, польщена или ещё чего… пташка много думает, к сожалению. В сарае у неё была похожая реакция, когда он наклонился к ней для поцелуя… К чёрту. Половые губы не такие мягкие, как он ожидает. К ним приливает кровь иного рода — от возбуждения. Заставляет твердеть. Клитор краснеет… или сам по себе, или Фенрир слишком жёстко зажимает его губами и грубо посасывает. А ниже… он проводит языком… сочится смазка… либо появляется новая кровь. Нежная дырка расширяется, когда ведьма напрягает мышцы пресса. Железная горечь смешивается с терпкой, напоминая рыбный привкус. Это абсолютно не возбуждает. Если бы пташка не сосала член, Фенрир воспринял бы свои действия, как излишний труд. Ему это не нужно. Не нужно отлизывать пташке, чтобы заставить её кончить. Достаточно просто трахнуть, но… раз ей приятно, то… ну, или неприятно, в общем-то, он не следит за зубами и пару раз задевает её кожу… На самом деле, не так уж важно: приятно ей или нет, он лижет, потому что хочет сам, а не потому что имеет цель довести её до оргазма. Ведьму хочется пробовать во всех смыслах, что он и делает. Однако, как обычно, шаловливая самка реагирует чересчур эмоционально. Фенрир не отнимает рта от вагины, но делает паузу, ткнувшись виском в её бедро, а всё из-за того, что ведьма мягко, даже нежно обвивает руками его туловище. Настороженно, но не менее ласково поглаживает пальцами и… Он шумно вдыхает, когда она заводит руки под рубашку, чтобы обнимать его без преград. Пальцы обжигают, её ноготки периодически царапают кожу, но сами жесты приносят ему дополнительное наслаждение. Фенрир приподнимает голову и сплёвывает на стол, а потом снова двигает языком по вульве, проталкивает кончик в вагинальный вход… Пташкина лапа скользит по его животу и достигает паха… Он так и знал! Сначала её пальцы обводят основание члена, а потом опускаются, чтобы дотронуться до мошонки. Он знал! Знал, что наглая ведьма протянет загребущие ручонки к его яйцам. Твою мать… Фенриру это тоже не по нраву! Печётся везде, особенно в ногах. Котёл больше не соображает, а туша терпит конвульсивную дрожь от бега раскалённых нейронов. Член багровеет, вены темнеют. Пташка глубоко заглатывает и чувствует, что он скоро кончит. Фенрир заводит руку под её ягодицы и чуть приподнимает, почти вдавливая промежность в своё лицо. Он облизывает клитор, сосёт, обжигает горячим дыханием половые губы и вагинальное отверстие. — Я-я… — с полным ртом она что-то говорит, но он не обращает внимание. Ведьма поджимает пальцы ног и неосознанно собирается свести бёдра, но его голова мешает. Фенрир случайно стискивает её горло, попав под ожидание горячей волны оргазма, но потом сразу ослабляет пальцы, сместив ладонь на её волосы у затылка. Внезапно ведьма сама отталкивается стопами от стола, подставляясь под его язык, и через короткое время она резко двигает головой, чтобы член выскользнул. Фенрир недовольно рычит, но… Её трясёт, нижняя часть тела безвольно падает на стол после сильного напряжения, и Фенрир понимает, что смышлёная ведьма специально освободила рот, чтобы не укусить его под натиском собственного оргазма. Вообще, это неожиданно, но ему нравится, что она вот так кончила. Правда, в данную минуту его больше волнует личная сласть… — Шире! — хрипло велит он, резко выпрямляясь в полный рост и обхватывая её за волосы, а другой рукой за шею. Она не слышит или просто не слушает из-за остаточного воздействия оргазма. Крепко жмурится и плотно сводит коленки, поэтому он сам открывает ей рот пальцами и вставляет член, сразу начав толкаться быстро и глубоко, вбиваясь так, чтобы скоро кончить. Он не сразу замечает робкие прикосновения: ведьма обхватывает его запястья, и в итоге он выпускает волосы и шею, чтобы скрестить с ней ладони. Пальцы переплетаются, пташка сильно держит, вонзает ногти, словно в жадной потребности ближе чувствовать его рядом. Дыхание срывается на хрипы, Фенрир смотрит, как расширяется её горло. Мокрые хлопки и чавкающие звуки раздаются при каждой фрикции. Ведьма с трудом дышит, её грудина прерывисто дёргается, соски торчат, привлекая его взгляд. — П-п… подожди… — ведьма сильнее сжимает его руки. — Да, — хрипит он, — после того, как кончу в глотку. Она не смеет больше ничего говорить, боясь задохнуться. Изо рта по лицу текут густые струйки слюны и смазки. Фенрир жмурится и резко двигает бёдрами, вставив на всю длину. Наклоняется, прижав её руки к столу и стонет, подёргиваясь и продолжая давить бёдрами. По ушам бьёт её захлёбывающийся кашель, сперма омывает горло, вызвав рвотный рефлекс. Пташка приподнимается грудью, сильнее запрокинув голову, и давится, а горло дрожит от судорожных спазмов и глотков. Как только Фенрир чуть отстраняет бёдра, член попадает под тиски сокращающейся полости. Её тошнит, но из углов стекают только слюна и сперма. — Д-да, киска, вот так, — снова толкнувшись, он медленно двигается, успокаиваясь и расслабляя хребет. Пташка хрипло кашляет, пытаясь сглотнуть, и он наконец позволяет, полностью достав член, но затем… — Подожди, — повторяет она, когда он выпускает её ладонь и, обхватив член за середину, размазывает остатки семени по лицу, разок даже похлопывает, усмехнувшись и тяжело дыша. Сложно сказать, сколько требуется времени, чтобы отдышаться. Заметив намерение пташки встать, Фенрир сдвигает её на середину стола. Ведьма неуклюже ложится поперёк, теперь он стоит сбоку от неё. Закрыв лицо рукой, она держит глаза зажмуренными и растирает горло, периодически покашливая и сглатывая. Фенрир опирается на край стола и застёгивает ремень. Что ж… сласть заканчивается в злосчастной реальности. Перед глазами мельтешат события последних часов. Ведьма до сих пор не понимает, почему он так сильно злится… Фенрир усмиряет дыхание намного быстрее, чем она. Пока пташка пытается отдышаться, он возвращает сталь в своё выражение. Опираясь одной рукой на край стола, он прикасается ладонью к её щеке и… Вместо нового испуга, уставшая, разомлевшая ведьма отвечает на контакт, потёршись щекой по его раскрытой ладони. Не замечает его застывшего, холодного взгляда. Он сглатывает, чуть прищурив глаза, наблюдает за ней… за такой… за своей самкой. Их рты измазаны кровью. Большой палец ласкает её скулу, и она… лучше бы она этого не делала… но девчонка истомно приподнимает уголок губ в едва заметной улыбке. Ещё бы… её паскуды-друзья победили, она дважды кончила, чего грустить… Фенрир сполна наслаждается реакцией, когда она открывает глаза и наконец-то улавливает его цепкий, испытующий взгляд и неприступную мину. — Что? — слегка нахмурившись, ведьма глухо шепчет. А он медленно задирает голову, смотря на неё из-под полуопущенных век. Атмосфера коченеет, как и его котёл. Фенрир прижимает ладонь к её щеке, чуть надавив и заставив открыть шею. Ведьма мгновенно округляет глаза, увидев направленный на горло взгляд. Всё, нельзя тянуть, он должен укусить. Ничего сложного! «Я рискну своей жизнью ради спасения близкого человека!» Ведьма… «Ради тебя!» Укусить, укусить. «Ты причиняешь мне гораздо более глубокую и мучительную боль.» Киска… «Ты мне нравишься… Фенрир Грейбек.» Пташка… Он не слышит ничего, кроме её внутреннего голоса. Ему понадобилось три ночи, чтобы впустить ведьму глубоко под кожу. Её повадки, поведение, слова… он помнит всё и теперь воспроизводит в сознании. Ведьма начинает чаще моргать, неотрывно смотря в его глаза. Не сопротивляется, не дёргается, но её шары… карие шары жгут его лицо. Она опасается, не зная, чего теперь ожидать. Нет ничего проще, чем укусить и забрать её, верно? Это очевидные мысли, преследующие его с момента, когда Орден выиграл войну. Приоритет — это его желание, он хочет её обратить… И вот… отсюда злость. Как ни старается заткнуть, но голос в котле не умолкает. Ведьма смотрит, и он смотрит в ответ, заменив морду на пустую маску, хотя внутри зудит каждый нерв. Чуть наклоняет голову… Укус! Один укус! Слегка открывает рот, обнажая клыки. Укусить и обратить… Не моргая держит зрительную связь и вдавливает ладонь в её щеку, но… Это не боль, а агония. Агония разрывает волчью сущность из-за того, что он начинает говорить, вместо быстрого укуса: — Я хочу обратить тебя. Пусть она закричит, пусть ударит, прося пощады, пусть умоляет, чтобы он этого не делал. Так проще, но… Его раритетная ведьма почти так и делает. Открывает рот и напрягается, но потом вдруг… несколько мгновений… и её шары раскрываются в неверии. Она не верит, не верит, но в итоге всё равно понимает, что под своими словами Фенрир не угрожает и не ставит её перед фактом. В его интонации отсутствуют издёвка и запугивание. Этой фразой он задаёт вопрос, и именно поэтому ведьма так изумляется. Его топит жгучая ненависть на всех, на каждого, в том числе на неё, но он не может поступить иначе. Только не с ней. Фенрир не станет насильно кусать и забирать её в стаю. Он понижает голос, говоря ровно и спокойно: — Пойдём со мной, — он медленно дышит через рот, всматриваясь в ведьму, которая так же трепетно и пристально смотрит в ответ. Связки снова собираются тоскливо урчать, но Фенрир сглатывает и продолжает: — Я позабочусь о тебе, — большой палец кружит по её щеке. — Никто не посмеет навредить, — она ему нужна, очень нужна, поэтому он говорит прямо, — я всегда буду защищать и кормить тебя. Она сглатывает, а глаза наполняются новой влагой. Ведьма ошеломлена, явно не ожидая такой откровенности. Фенрир не видит в этом ничего плохого, самка должна знать, что её ждёт впереди. — Ты будешь в безопасности, — та самая ярость, из-за которой он был жесток с ней в начале орального секса, снова даёт о себе знать, поскольку её сердцебиение говорит само за себя, Фенрир знает, что она ответит, но всё равно продолжает говорить, — я научу тебя контролировать сознание во время полнолуния. Ведьма робко накрывает ладонью его руку, которая гладит её скулу. Из глаза вытекает слеза, но она не нарушает зрительную связь. Больно. То есть нет, он вообще не чувствует боль, однако ничего кроме слова «боль» на ум не приходит. Фенрир достаточно изучил ведьму, чтобы понимать её без слов… — Ты всегда будешь рядом со мной, — тише говорит он, — понесёшь со временем. — Что? — её мягкий голос сдавливает его трахею. — Потомство. Ведьма смотрит на него с той тёплой снисходительностью, которую он часто замечает в ней. Угол её рта снова приподнимается, но как-то горестно, а глаза блестят от слёз, но она по-прежнему держится за его ладонь и слегка поглаживает внешнюю сторону, так нежно, что ему тошно. Фенрир вздыхает и отводит плечо. — Их тоже никто не тронет, — он не знает, почему «их», просто шестое чувство подсказывает, что пташка сможет выносить больше одного плода, — я не позволю. За окном раздаётся далёкий грохот. Падает очередная конструкция. Но они оба знают, что война закончена. Фенриру нужно уходить. Он первым переводит взгляд, уставившись на волчий амулет, лежащий на её ключицах. Фенрир подбирается к ночному итогу и аккуратно кладёт свободную руку на кулон. Под пальцами рьяно бьётся пташкино сердце. — Пойдём, — наполовину вопрос, наполовину просьба и доля утверждения. Он выгибает брови, подгоняя её к ответу, но пташка говорит не сразу. Сначала открывает рот, потом закрывает, сглотнув, и смаргивает сырость с глаз. — Фенрир, я… — судя по выражению, возможно, ей тоже больно, — я не хочу быть оборотнем, — голос дрожит, содержит осторожную неуверенность и одновременно ласковое доверие. — Почему нет? — ногти случайно давят на её щеку, но пташка не возражает, а наоборот смотрит так, будто видит что-то дорогое и важное, но при этом боится собственных слов. — Это… — она всхлипывает, испугавшись его реакции, но всё равно произносит, — проклятие, которое губит человеческие жизни. Нет, это дар! Он не двигается. Вместо её лица, перед глазами сверкают кадры из прошлого, начиная с пугливой девчонки, защищающей школьного пса, и заканчивая желанной самкой, которая лежит перед ним сейчас. Так просто, да? Заставить и принудительно обратить… но… Металл от амулета холодит его пальцы, а её кожа наоборот обжигает. Фенрир ведёт взгляд по лицу, останавливаясь на мелких чертах. Чело, глаза, губы… Почему он так часто напоминает себе о приоритетах?! Потому что природа даёт сбой, и теперь он точно знает, что в его жизни есть «первая и единственная» ценность. Это пташка. Г… Гермиона. И так уж получается, что «первый и единственный» раз, когда он пренебрегает личными желаниями в угоду чужой воле, связан непосредственно с Гермионой. Ценность важнее приоритета, иными словами — пташка важнее, чем его личная прихоть. Поэтому злость струится по венам. Эта сука слишком глубоко вгрызается в кости! А ещё отвергает всё, что он ей предлагает… это непозволительно для вожака оборотней — быть отвергнутым самкой, которую он же и выбрал. Необходимо покинуть притон. Нужны лес и пара ублюдков, которых он с удовольствием прибьёт в приступе ярости. Фенрир закрывает глаза и сжимает челюсти, а потом неожиданно убирает руку с её щеки и делает шаг назад. — Живи, — хрипло шепчет он, а ведьму снова поражает изумление от того, что он отпускает её, а не кусает насильно. От неё сложно уйти. Клыки зудят — первый признак боли. Нет боли! Ведьма поднимается, шокировано наблюдая, как Фенрир подхватывает её сумку и, раскрыв, достаёт своё пальто. — Нет… — выдыхает она непонятно почему. Новое воспоминание: в сарае ведьма не хотела, чтобы он забрал пальто, но теперь… Теперь Фенрир откидывает сумку и, не встречаясь взглядом с ведьмой, надевает его на себя. Уходить! Уходить! В Запретный лес! Дальше от неё, от запаха, от всего. Котёл болит. Нет боли! Клыки ноют, болят… Ведьма подбирает свою куртку и прикрывает грудь. — Фенрир! — неожиданно вскрикивает она, заставляя посмотреть на неё. Ах, пташка, пташка, её взгляд растерянно мечется по его телу, но… Всё же и ей больно. Она в панике и страдает. Хорошо. — Мы… мы… — в отчаянии скулит она, — мы ещё увидимся?! — и сама же показывает гримасу повышенного ужаса, ведь прекрасно знает отрицательный ответ. Силы как-то болезненно покидают его крепкую тушу. Нет боли, твою мать! Ничего нет и не должно быть! Тем не менее голос сквозит горечью, он подходит к окну и упирается руками в раму, не узнавая собственный тон: — Сменится сезон, — отстранённо говорит он, — начнётся охота, — хрипло усмехается, напугав этим звуком ведьму, и проговаривает не в тему, — всё равно я терпеть не могу зайцев. Ведьма не понимает, мотает головой и плачет. Делает шаг к нему и говорит: — Нет, нет, ты… ты не можешь меня бросить! Бесстыжая сука! Он ведь предлагал ей пойти с ним, а теперь… Фенрир поворачивает голову, посмотрев на неё поверх плеча, и одного пронзительного взгляда достаточно, чтобы заткнуть девчонку. Она и так понимает его… Дрожит, глядит будто бы любовно, ревёт. Фенрир вонзает когти в оконную раму, так сильно хочется схватить пташку как раньше, но… — Живи, — шепчет он и сплёвывает, чтобы затем повысить голос, вложив сырую злость, — владей собой, Гермиона Грейнджер, ведь до сегодняшней ночи… — короткая пауза, свистящий вдох, — тобой владел я. Жестоко. Или нет. Плевать. Ведьма не меняется в лице и с придыханием тянет: — Фенрир, я… — Я пощадил тебя, — он отворачивается и жмурится, ощутив боль в висках, — запомни, что я пощадил тебя! И не… — Фенрир! — хнычет она и бросается к нему, но… — И не попадайся мне на глаза! — он отдаёт ей последний взгляд, полный гнева и негодования. — Никогда не вставай на моём пути! Он выпрыгивает в окно… *** Ярость давит на плечи. Жажда крови и мести равнозначна мощному исступлению. Идеальная память тоже даёт сбой. Фенрир смутно помнит, как подал знак своей стае, как они сгруппировались на опушке Запретного леса, как отступили и скрылись в зарослях, но он отлично помнит следующее… — Ты даже безоружного выродка не смогла вырубить! — рядом с Фенриром в толпе один оборотень ударяет стайную шлюху по лицу. Мимолётный взгляд. Грязная, низкая кобыла, но с такими же волосами, как у пташки. Фенрир останавливается, окинув её пустым взором, а оборотень продолжает орать и толкает её к дереву. — Ты… — поток ругани затихает, когда из толпы раздаётся смех. — Что ещё ждать от кобылы на сносях?! — Ага. Фенрир подходит ближе, а оборотень удивлённо отскакивает и начинает говорить: — Командир… — Фенрир перебивает, кивнув на кобылу, у которой действительно большое, круглое брюхо. — Твоя? — Нет. Хорошо. Кобыла боится, но не отступает, когда Фенрир подходит ближе. — Хозяин… — вопросительно мычит она, но он качает головой, приказав замолчать. Пташка, пташка… он подходит слишком близко и, прикрыв глаза, зарывается лапами в её волосы. Кладёт подбородок на макушку и представляет Гермиону Грейнджер. — На сносях, значит? — выдыхает он. Оборотни с любопытством наблюдают за сценой. Привычное дело — в любой момент нагнуть кобылу, подумаешь! Тем более для их лидера, но… Нет, здесь другое. — Ага, — кивает она, позволив ему гладить волосы. — Ага, — вторит он, мрачно оскалившись, — хочешь понести, да? Она сразу же отвечает, уткнувшись носом в его горло и глубоко вдохнув… как есть женщина-оборотень: — Да. — М-м, а хочешь, я буду защищать тебя? Никто не понимает происходящего. Кобыла недоумевает, но в любом случае не станет спорить с вожаком. — Да. — Кормить? — Д-да. — Моя славная девочка, — он смеётся водя ладони по её затылку, — моя сметливая, любимая сучка, так? Она сглатывает и несколько раз кивает. — Так? — требует он. — Ну… д-да. Да! — Скажи это! Кобыла делает попытку отстранить голову, но он не позволяет. — Я твоя славная девочка, — запах не тот, голос не тот, тушка не та, но он успешно представляет свою истинную самку, — твоя сметливая, любимая сучка. Если бы… если бы она сказала… если бы пошла с ним… Фенрир облизывает пасть, смотрит поверх её головы и тянет вопрос: — Хочешь меня? — пальцы смещаются к затылку. Он отклоняет голову, но не смотрит на кобылье лицо. Скалится, услышав согласие. — Да. И тогда он совсем тихо шепчет ей на ухо: — Я тоже хочу тебя, но… — ухмылка расширяется, веки опускаются в экстазе от фантазии, ладони зажимают её голову, — ещё больше я хочу сломать тебе шею… Давление. Поворот. Хруст костей. Затем ещё хруст. Фенрир выворачивает голову и ломает шею, а брюхатая туша падает к его ногам… И да, ему по нраву… Фенрир навсегда останется животным. Он представляет свою месть, которая никогда не свершится. Ни один пташкин позвонок не сломается под его лапами, но Фенриру никто не мешает наслаждаться вот такими извращениями и фантазиями… Кобыла становится кормом для падальщиков Запретного леса. Кое-кто из оборотней срывает с неё одежду и забирает кнаты. Где умирает один, наживаются двое. Но это не единственная его остановка на пути к месту, где начинается аппарационная зона. Свет раннего утра почти не проникает в лесные дебри, но Фенрир узнаёт знакомую эбеновую рощу. — В лагерь! — он отдаёт приказ оборотням продолжить путь, а сам неторопливо спускается с холма и принюхивается. Ничего. Лишь перегной. Природный смрад. Прошло много лет с того момента, как Гермиона появилась в его жизни. Щёлкнув языком, он осматривается и подходит к месту, где его язык впервые испробовал девчонку. Присев на корточки, Фенрир отодвигает листву, отбрасывает ветки и… Главный просчёт с его стороны состоялся тогда, когда он забрал лакрицу. Пташка, пташка… Фенрир поднимает перед собой грязный, тёмный кошель, где его глупая самка хранила целебные травы. На ткани вышит герб Гриффиндора. Фенрир долго буравит взглядом прогрызенную ткань и подносит к носу… Нет, по-прежнему ничего. За столько лет вещь теряет её запах. Тем не менее он встряхивает мешочек и прячет его в карман. Больно… Нет. Больно отпускать самку. Нет. Больно уходить от неё. Фенрир зажимает переносицу. Ему нужно отвлечься. Нужно утолить жажду крови и разрушений. Необходим лесной воздух. Больше свободы! Шаг. Шаг. Быстрее. Бег. Ещё быстрее. По округе проносится вой, когда при быстром беге он трансформируется в существо, которое почитает Гермиона. Огромный, свирепый волк мчится по роще, сверкая жёлтыми глазницами. Он всегда любил волчью свободу… Ага, любил так же, как лакрицу, но, по обыкновению, ведьма всё выворачивает под себя. Усмиряться лакрицей в тот миг много лет назад — судьбоносный просчёт, раздирающий до боли и тошноты. Фенрир воет и перепрыгивает широкий овраг… его ждёт долгий путь. Подальше… подальше от неё… Да, раньше он любил лакрицу, а теперь ненавидит. А ненавидит, потому что любит Гермиону Грейнджер. Клятая сука — дичайшая ценность по велению природы. Живи, пташка… в последний раз…