Лакрица

Перехватывает дыхание… на моменте услышанного прозвища, пустившего её сердцебиение в учащение. Но потом, ощутив на себе вес его расслабленного тела, Гермиона сипло выдыхает, истратив запасы воздуха. Только собирается позвать по имени, испугавшись потери его сознания, но… Как только она напрягает тело и связки, рядом с ухом раздаётся хриплый полушёпот: — Куда собралась?! Гермиона вздрагивает от равного количества ехидства и угрозы в его голосе. Фраза произнесена с иронией в риторическом смысле без выраженного интереса в ответе. — Я… — сдвинув бровки к переносице, Гермиона неумышленно напрягает спину, но в этот момент его руки плотнее прижимают её к себе. — И куда же… — выдыхает он шёпотом, сжав пальцы на её волосах, — от меня… — издаёт короткий смешок, опалив ушную раковину, — после всего… Каждую фразу он произносит с придыханием. Гермиона не знает, куда деть руки, и сначала бесшумно кладёт их на матрас, но потом аккуратно дотрагивается до его спины только кончиками пальцев. Ощущает лёгкую вибрацию, когда он выпускает ещё пару смешков, а потом… — Фенрир, тяжело… — сдавленно стонет она, с большим усилием вдыхая кислород из-за стальных тисков, — трудно дышать. И снова вздрагивает, услышав более громкий смешок, похожий на фырканье. Грейбек двигает коленями, пристраиваясь между её ног. Он не приподнимается, а по-прежнему лежит сверху, а его волосы обрамляют её лицо, почти скрывая от лунного света. За последние минуты она привыкает к темноте, поэтому его внезапное смещение заставляет зажмуриться. Фенрир дёргает головой, несколько прядей отводятся назад на его спину. Гермиона открывает глаза и встречается с его прищуренным, плотоядным взглядом. Уголки рта периодически подрагивают, его кожа влажная и горячая, губы блестят от слюны, а по краю правой остаются следы крови. Её взгляд ненадолго застывает на устах, но затем зрачки расширяются от увиденного: Фенрир разводит губы в кривой улыбке и водит языком по зубам, снимая конфетную массу с клыка. — Тяжело?! — насмехается он невнятным из-за псевдолакрицы голосом. — Трудно… — повернув голову в сторону и чуть приподнявшись корпусом, он выплёвывает на пол конфету в сгустке красной слюны, — дышать?! — проговаривает более понятно, вернувшись в прежнее положение, а потом убирает с лица усмешку и, сверкнув опасным взглядом, наклоняется совсем близко. — Тебе-то, шалой пташке?! Он снова до жути злой, но… Да! Сделай хоть что-то, шалая пташка, желательно то, чего он не ожидает! Секунда на смелость, вторая — на ход. Чуть опустив веки, Гермиона одно мгновение смотрит на его рот, а потом плотно прижимает ладони к его спине и одним укусом смыкает губы на его устах, в мыслях с трудом назвав это поцелуем. Это голод. Просто сложный голод, если можно так нелогично сыграть словами. Но Гермиона играет. И не только со словами. Подаётся вперёд к нему, напрягая спину, и быстро двигает ртом, едва ловя воздух в уголки губ. Очень солёные, припухшие и горькие. С влажным звуком Фенрир разрывает поцелуй и сцепляет пальцы на её горле. Гермиона разочарованно стонет и шире открывает глаза, не поняв, почему он останавливает её, однако одного лишь жадного взгляда оборотня достаточно, чтобы сделать один глубокий вдох перед продолжением. — Всегда бы так! — шипит он с яростью, сместив указательный и большой пальцы на её нижнюю челюсть. — Как? — кричит она с похожей злостью. Зрительный контакт сохраняется даже тогда, когда он язвительно показывает ухмылку и другой рукой тянется вниз, чтобы резко надавить на вагину и сжать пальцами покрасневшие половые губы. Не закрывая глаза, Гермиона морщится, но он давит на челюсть, поэтому лицо вовсе кривится в небрежной гримасе. — Так, — слово на выдохе в момент скольжения пальцев через мокрые выделения, — будто нуждаешься в случке! Указательный задевает клитор, ноготь скоблит, но по влажной коже не может поранить. По её телу пробегает судорога, возникшая по ряду причин, включая необузданное возбуждение и возникшее воспоминание, в котором он ласкает её языком и слизывает… Великие силы! Она неумышленно вонзает ногти в его спину, глаза закатываются, и хочется прикусить губы. Гермиона едва слышно шепчет: — В тебе! Он резко вдыхает, смотря ей в глаза, а пальцы двигаются под хлюпающие звуки смазки, но потом он вновь давит коленом, разводя её ноги, и в мгновение, когда Гермиона перестаёт чувствовать пальцы, с её губ срывается исступлённый, страстный крик: — Я нуждаюсь в тебе! Томительная, липкая духота. Нехватка воздуха… Один толчок и жаркое объятие. Он входит до конца и сжимает бедро, держа плотно и крепко. Новая трепетная дрожь… Фенрир выпускает горло из захвата и, заведя ладонь под её затылок, сокращает расстояние, всасывает нижнюю губу, почти кусает, смыкает уста, а ниже делает медленное изымающее движение. По вагине течёт густая смазка. Гермиона стонет ему в рот и скребёт пальцами по спине, задевает выступающую полоску шрама или новую рану, под ногтями становится мокро от крови и пота, но она не может остановиться, так полно и потребно она ощущает его. Так алчно и порочно горит всё тело, а сердце безумствует на пару с мятежной душой. Не раздумывая о внешнем виде, она шире разводит ноги, сгибая их в коленях, давит пятками на его поясницу… Он толкается быстро и глубоко, одной рукой держит за затылок, а другой за внешнюю сторону бедра, прижимает её ногу к своему торсу и двигается неимоверно спешно и пылко. Всего несколько минут безумного темпа для того, чтобы за пару секунд понять разницу между занятием сексом и занятием любовью. Обнимая его… Я люблю тебя! Внезапные слова на кончике языка, которые так и не срываются с губ, но сверкают в сознании, в тот же миг заставляют ослабить давление ногтей, а всё из-за одной сокровенной мысли: любовь строится на партнёрстве, которое априори не может включать в себя соперничество и манипулирование. Игры играми, но Гермиона будто впервые смотрит на взаимоотношения с Фенриром через призму прошлых контактов и понимает, как сильно меняется её восприятие и поведение в данный момент. Целуя его… Я люблю тебя! Те же немые слова вновь и вновь открывают новую для неё концепцию любви. Чувствуя его… Я люблю тебя! Гермиона не соглашается с идеей: любим тот, кто ценен, но при этом она абсолютно уверена, что ценен, тот кто любим. Любя его… — Я… — от переизбытка чувств Гермиона не может это произнести, но… Забота, доверие, ценность, любовь. Она водит ладони по его спине, больше не смея задеть раны и причинять боль любимому человеку. Отвечает на поцелуи, пытаясь одновременно растянуть губы в счастливой улыбке, ведь он здесь, он рядом… В комнате внезапно светлеет, в камине вспыхивают угольки под воздействием её состояния и магического отклика на бурные, глубинные эмоции. Где-то в углу раздаётся тихое «мяу», возможно, рыжий котик случайно поднимается в воздух, как и несколько предметов интерьера. Партнёрство подразумевает понимание, поэтому Гермиона больше не скрывается от мотивов его поступков. Если ещё месяц назад, страдая от разлуки, она специально искала повод для злости и обманывала себя домыслами, что он виноват в её мучениях, то теперь она пытается в первую очередь понять его поступки, мысли и эмоции, которые приводят к простой истине: в своей манере он всегда заботился о ней, никогда не прятал слов в беседах, спрашивал о ней, защищал и избавил от жизни под проклятием луны. «Ты моя…» Я люблю тебя! «… под бессрочной луной и всегдашним солнцем.» Я люблю тебя! Бессрочной… всегдашним… Можно ли считать это клятвой? Господи, пусть он пообещает! Пусть снова скажет! Пусть полюбит! Только бы не бросал, не отпускал, пожалуйста! Всемогущие маги, пусть он навсегда останется со мной! Вместе со счастливой улыбкой по щекам текут слезинки. Забавно, но текут одновременно, из каждого глаза по одной крупной капле, будто усиливая её мольбу равнозначной эмоциональной силой. Отвечают ли они за страх, что он исчезнет из её жизни, или наоборот наделяют смелостью, чтобы дать обещание самой себе никогда его не терять?! Гермиона не знает ответ, у неё не получается критически оценить свою любовь. Да и надо ли? Она обнимает крепче, прижимает колени к его торсу, стонет и активно двигает губами, посасывая его язык. Воздуха не хватает, оба шумно дышат. Горячие, потные, они дрожат, мышцы пульсируют и сокращаются. Его рука проводит по бедру, поднимается и останавливается на талии, чтобы плотнее прижать Гермиону к себе, и этот незатейливый жест единения тел доводит её мысли к пониманию разницы между сегодняшней ночью и той, которая была в их первый раз в мэноре. Та ночь не имела права на любовь, в отличие от этой. — Медленнее, — неожиданно шепчет она, скрестив лодыжки на его пояснице, — пожалуйста, медленнее… Нет, ей не больно, но до дрожи хочется замедлить этот момент и прочувствовать Фенрира в тандеме с нежной страстью. Гермиона обнимает его, зарывается в волосы и давит пятками, чтобы он вошёл полностью и остановился. К её ожидаемому удивлению, он и вправду делает глубокую фрикцию, уткнувшись головкой в матку, и замирает на несколько секунд, но… Грейбек чуть запрокидывает голову, чтобы встретиться взглядом, и у Гермионы вновь сбивается дыхание, поскольку у её оборотня ярко сверкают глаза и заостряются скулы. Он хрипло дышит через рот и облизывает губы длинным языком… более длинным, чем у обычного человека… Преисполнившись любовной истомы, Гермиона смотрит открыто и тепло, по-прежнему прижимает ноги к его пояснице, но… Этот момент она запомнит навсегда, как особую форму взаимопонимания, поскольку он будто бы распознаёт её желание, может быть, упивается сердечным ритмом, но вместе с тем на его собственном лице проскальзывает недовольство и гнев… или же… Растерявшись, Гермиона часто моргает, смаргивая слёзы, и чувственно шепчет: — Прости, — извиняется за попытку добавить чувственности в акт. — Ты злишься… Словно не понимая её слов, Фенрир затруднённо выдыхает. Его глаза мутнеют, взгляд застывает на её губах, а затем… Она чуть шире раскрывает глаза в удивлении, потому что он плотнее прижимает её к себе и, наклонившись к шее, произносит глубоким голосом с сильной хрипотцой: — Я не зол, — следуют глубокий вдох под ухом и скольжение языка по яремной вене, Гермиона чувствует, как напрягается его тело, а в её бедро вонзаются когти, к счастью, не до ран, далее он поясняет, — я одержим своей самкой, — она стонет, когда он начинает ёрзать на ней, пустив руки по всему телу, а носом тереться по шее, горлу, ушам и лицу, да так, что становится щекотно и нестерпимо жарко, — и теряю контроль. Ещё несколько месяцев назад Гермиона приняла бы это за обычный словесный оборот, но, привыкнув к его звериным особенностям, она сразу же понимает последствия своего поведения… а ведь правда, скорее всего, ему очень тяжело сдерживаться. В пылу похоти он может покалечить или убить. Если вспомнить ночь в мэноре перед полнолунием, то Грейбек вовсе старался к ней не подходить, чтобы не увечить… Звоночек в душе! Минутами ранее она приняла решение быть его поддержкой и самкой… то есть женщиной, которой он сможет доверять, поэтому… Оборотни… их реакции, повадки, сущности… Она всё помнит и старается подстроиться. Если любимый человек берёт на себя бремя по сдержанности и, следовательно, по обеспечению её безопасности, то Гермиона обязательно поможет ему в этом. «Мозговой субстрат у магов, заражённых ликантропией, в несколько раз слабее, чем у оборотней с врождёнными рефлексами, основанными на нерастраченной агрессии.» Она расслабляет ноги и больше не скрещивает лодыжки, позволив ему свободно двигаться. «Торможение агрессивных рефлексов может произойти вследствие выраженной покорности жертвы.» В теории, конечно же, покорность усмиряет бдительность агрессора. Вот только Гермиона боится сделать ошибку, добившись обратного эффекта, когда захваченная добыча наоборот вызывает триумфальное неистовство у хищника. Тем не менее она осторожно проводит ладонью по его затылку и, найдя губами его ухо, с противоречивой долей уверенности и боязни молвит: — Не сдерживайся, — а в мыслях она даёт себе слово, что выдержит любое испытание. Главное, чтобы его облик более не приобретал черты животного. Она взывает к богам и одновременно к собственному терпению. Грейбек делает резкий выдох и внезапно хватает за шею, заставив задрать голову и встретить зрительную связь. — Взгальная самка, знаешь, что случается, когда добыча зовёт охотника? — спрашивает он. Из его рта выпадают капли слюны. Фенрир снова сдавливает нижнюю челюсть и начинает двигаться, входя в вагину на предельную длину. Конвульсивная дрожь… Гермиона подгибает пальцы ног и хватается за его плечи. Жар распространяется повсюду и везде, опаляет и вынуждает сладко постанывать. Случайно мозг реагирует на слова ненужным воспоминанием: «Добыча, по своей воле лежащая у ног охотника, перестаёт быть трофеем.» Чьи слова… она не может вспомнить. Глубокий толчок… стон… Где она это слышала… Много смазки… вагинальные сокращения… К счастью, эти слова принадлежат псине иной породы, а значит, Гермиона способна рискнуть и лечь к ногам своего оборотня… Дай ему то, что он хочет! На нежность у тебя будет время в будущем! Ты покажешь её Грейбеку! И обязательно научишь его любить! — Знаю! — неожиданно для него, Гермиона высовывает язык и кончиком едва-едва касается внутренней части его ладони. Фенрир ослабляет хватку на её лице, но не отпускает. Продолжает толкаться в одном быстром ритме и снова кладёт другую руку на её бедро, разводит и давит ногтями на влажную кожу. — И что же? — рычит он, приблизив лицо так, чтобы носы соприкасались. — Охотник вскроет ей зев! — ироническая нота пропадает в чувственном стоне. Гермиона сводит ладони на его затылке и высовывает язык, лизнув по его губам. В ответ он тоже утробно стонет и вытягивает свой, проводит по щеке и кратко кусает резцами. — Тогда зачем дразнишься? — его ладонь соскальзывает с её лица, и Фенрир смещает пальцы на волосы, зарывается и чуть оттягивает, чтобы Гермиона запрокинула голову, открыв доступ к шее. Она ощущает влажные укусы и засосы. Сама кладёт руки на его затылок и прижимает к себе. — Потому что доверяю тебе! — прерывистый крик переходит в долгий стон, над ней его тело начинает дрожать. Сегодня она сказала слишком много. Матрас под ними мокрый, капли общей смазки щекочут лобок. Наступает любовный экстаз. Гермиона выгибает позвоночник насколько может, льнёт к нему и… — Я… — но не договаривает слова любви из-за мощной, горячей волны оргазма. Его рык оглушает и ласкает слух. Грейбек вставляет глубоко, вбив её в матрас, и в момент сильной конвульсии смещает руки, заведя одну под её поясницу, а другую под затылок. Гермиона не видит его лица. Уткнувшись лбом в её ухо, Грейбек дрожит и кончает вместе с ней. «Я нуждаюсь в тебе, я доверяю тебе, я… я…» Гермиона задыхается и подрагивает, ноги и руки сводит. Она не уверена, что пальцы ног вообще когда-нибудь разведутся… как и её судьба с судьбой Фенрира. Она жмурится и плотнее прижимает его к себе. Пожалуй, в будущем она найдёт правильный момент, чтобы сказать своему болвану о любви, но сейчас… Фенрир обнимает её, а она — его. И в этом она распознаёт душевное ликование…