Второй шанс

03.06.1963 На рабочем столе, пока еще не заваленном бумагами, стояла полная чашка горячего черного кофе. Несмотря на то, что Азирафаэлю этот напиток никогда не нравился из-за резкого горького вкуса, порой он был лучше чая. Особенно после нескольких нервных, почти бессонных ночей. Мистер Моррисон, Габриэль, принес все документы три дня назад, в пятницу днем. И с пятницы Азирафаэлю так и не удалось нормально поспать. В первую ночь он просто лежал в постели, укрытый теплым тяжелым одеялом, и смотрел в потолок, сложив сцепленные в замок руки на груди. Попытки не думать о предстоящей встрече с человеком, который некогда был для него практически всем, провалились. Провалились и попытки не думать о том, через что прошел Кроули, и как это на него повлияло. А самое ужасное, что Азирафаэль не мог перестать думать о том, что было бы, если… Если бы он тогда не струсил. Если бы он не сбежал в США. Если бы он послушал совета Лизы, своего психотерапевта. Если бы он не согласился на эту работу. Если бы… Фолл отлично знал, что такие мысли совершенно непродуктивны, но прогнать их, как ни старался, не мог. В какой-то момент он даже думал позвонить Лизе и попросить совета. Потом Азирафаэль осознал, что Лиза, выяснив подробности, будет категорически против того, чтобы Фолл брался за эту работу. Но теперь, когда он уже согласился, когда так отчаянно пытался смириться с текущим положением дел, он не мог просто отказаться. «Не забирайте у него последний шанс», — эта мысль голосом мистера Моррисона, Габриэля, билась в голове Фолла. Один раз Азирафаэль уже не дал шанса ни Кроули, ни себе. И что из этого вышло? На утро Фолл проснулся разбитым. Настолько разбитым, что Энтони почему-то даже никак не прокомментировал его вида, а только приготовил яичницу с беконом и заварил молочный улун — любимый чай Азирафаэля. Потом весь день не лез с расспросами, хотя по лицу сына Азирафаэль легко прочел, что тот начал подозревать что-то неладное. Ближе к полудню Энтони позвал отца прогуляться по городу, но у Фолла-старшего не было на это ни сил, ни желания. И Энтони отправился гулять один. А вечером пришел домой, светясь от счастья: ему удалось где-то за бесценок раздобыть фотоаппарат Leica M3*, да и еще в рабочем состоянии. Еще две ночи прошли чуть легче — уставший от недосыпа организм под утро все же проваливался в тревожный сон. Фолл не помнил, что ему снилось, и не был уверен, что хотел бы помнить. Азирафаэль взял в руки небольшую кружку с кофе и, поморщившись, сделал небольшой глоток. До первого сеанса оставалось еще около получаса. Он развернул кресла так, чтобы сидя в них можно было комфортно вести диалог, поправил подушки на небольшом потрепанном диванчике, поправил плотные шторы на окне. Он бы даже полил цветы, если бы в его кабинете они были. Фолл нервничал. Он совсем не знал, как отреагирует на Кроули, особенно зная все, что с ним произошло. Пусть и без подробностей. Подробностей, которые ему придется выяснить. Сердце в груди колотилось, больно сжимаясь от одной мысли о том, что Кроули придется собирать по кусочкам. И не факт, что получится. От нервов немели похолодевшие пальцы, и Азирафаэль грел руки о кружку с горячим горьким напитком. Напитком, который так любил Кроули. «Интересно, он все еще любит кофе?» — вдруг подумал Азирафаэль, а потом в голове пронеслось ужасающее: «Если он тут давно и не помнит ничего вне этих стен, то он, вероятно, никогда не пробовал…» Фолл замотал головой, прогоняя ненужные мысли. — Доброе утро, мистер Фолл, — за десять минут до начала сеанса в кабинет заглянул мистер Морриссон. — Доброе, мистер Моррисон, — кивнул Азирафаэль, отставляя кружку с недопитым кофе. — Предлагаю начать с небольшой экскурсии по больнице, — натянуто улыбаясь, предложил он. Фолл не нашел причин для отказа. Мистер Моррисон, Габриэль, долго показывал Фоллу больницу: посты медсестер, процедурные кабинеты, комнату отдыха, блоки с палатами больных. Он так же познакомил мистера Фолла с частью медицинского персонала, коротко рассказав о каждом из своих подчиненных. В особенности с парой санитаров, что постоянно работали в блоке, где содержался Кроули: Лигуром и Хастуром. Оба показались Азирафаэлю мрачными и немногословными, но по словам Габриэля, были отличными и надежными работниками. — Ну, на сегодня, видимо, все, — Габриэль растерянно пожал плечами, снова натянув на лицо грустную, несколько фальшивую улыбку. — Я думал, что уже сегодня должен приступить к работе с… — Азирафаэль осекся, тяжело вздохнув. — Боюсь, сегодня ничего не выйдет. Вчера ночью у Кроули была паническая атака. Хуже, чем обычно. Сейчас он накачан успокоительными и, я очень сомневаюсь, что будет способен к какой-либо коммуникации сегодня. — Все так плохо? — голос Фолла непроизвольно дрогнул, а в груди неприятно похолодело. — Увы, — Габриэль покачал головой. — У Тони с этим уже давно большие проблемы. И таблетки не слишком-то помогают. А вчерашний приступ длился полтора часа, и Бог знает, сколько бы продлился еще, если бы не вмешательство Лигура. — Я… — Азирафаэль нервно перебирал пальцы по старой привычке, — я хотел бы его увидеть… Мы были близки, и я… Я не уверен, что смогу вот так сразу… Черт, — он опустил голову, и потер ладонью лоб, — не следовало мне соглашаться. — Все в порядке, — коротко ответил Моррисон, одобрительно похлопав Азирафаэля по плечу. — Как я уже сказал, уверен, что Вы — отличный специалист, иначе бы Лиза мне Вас не посоветовала. Так что не переживайте. — Это все неправильно, — глухо произнес Азирафаэль, в попытке убедить не то Габриэля, не то самого себя. — Идет в разрез с профессиональной этикой. Я… — Послушате, мистер Фолл, — вкрадчиво произнес мистер Моррисон, когда они оказались в пустом коридоре, — я понимаю, что Тони был Вашим близким другом, понимаю, что Вы не хотите навредить ему еще сильнее, — он нервно оглянулся, и убедившись, что они в коридоре все еще одни, продолжил. — В худшем случае — произойдет то, что должно было произойти, если бы Вы не приехали. Но попытаться что-то изменить, как мне кажется, стоит. После слов Моррисона, Азирафаэль почувствовал, что ему стало немного легче. Не достаточно, чтобы считать свой приезд в Лондон хорошей идеей, но достаточно, чтобы не уехать домой немедленно. — Ну так что? — мягко поинтересовался Габриэль, когда молчание затянулось. — Я должен его увидеть. И будет лучше сделать это сейчас, — собравшись с силами, ответил Азирафаэль. И он даже почти не врал. Лучше он увидит Кроули сейчас, и переживет этот шок дома, чем будет нервничать на сеансе. Они вышли из пустого коридора и, отперев тяжелую обитую чем-то мягким дверь, перешли в соседний блок. Дверь мистер Моррисон запер на ключ, как только они пересекли порог. Светлый коридор, в начале которого располагался пост санитаров, уходил вперед, поблескивая окошками в дверях, что вели в палаты, которые больше напоминали камеры. И в одной из них был заперт Кроули. Его Кроули. Друг детства. Когда-то самый близкий Азирафаэлю человек. Вернее то, что от него осталось. Если осталось. И это пугало. Азирафаэль хотел и одновременно боялся не найти в Кроули-пациенте ничего от Кроули-друга. В воздухе висел резкий запах лекарств, слышались стоны. Фолл почувствовал, как по его спине пробежали мурашки, руки мелко задрожали. В «Надежде» тоже было стационарное отделение, но оно было устроено скорее как уютный санаторий и не производило настолько гнетущего впечатления. Впрочем, там не содержались убийцы и… — Войдете? — поинтересовался Гавриил, перебирая ключи на массивной связке, одолженной у Лигура. — Или только взглянете? — Войду, — не давая себе времени на размышления, выпалил Азирафаэль. Моррисон выбрал один из ключей на огромной связке («Как только умудрился найти нужный?» — мельком подумал Азирафаэль) и открыл дверь. Азирафаэль прошел в палату, Габриэль же тактично остался снаружи. На белой стене напротив двери было небольшое, зарешеченное окно, из которого в палату лился теплый свет. Мебели почти не было: железная постель, прикрученный к полу железный стол и стул, оба со скругленными углами, утопленная в потолок лампа, — вот и все. Кроули лежал на постели, прикованный к ней плотными кожаными ремнями за запястья и щиколотки. Моррисон предупредил об этом, сказав, что это вынужденная мера — после панических атак, не до конца придя в себя, Тони часто пугался и мог навредить себе. Но это зрелище все равно шокировало Азирафаэля. «Ремни — способ защитить Кроули от самого себя», — про себя повторял Азирафаэль, глядя на тонкие запястья, довольно туго стянутые ремнями. Кроули всегда был щуплым, но сейчас он выглядел особенно худым. Болезненно худым. И казался совсем хрупким. Впалые щеки, темные круги под глазами, бледная, почти прозрачная кожа с сеткой синеватых сосудов. Чем больше Азирафаэль смотрел, тем сильнее его охватывала нервная дрожь и желание разрыдаться. Отделаться от мысли, что это он виноват в таком состоянии друга — никак не получалось. Он сделал глубокий вдох, стараясь взять себя в руки, стараясь успокоиться и выровнять сбившееся дыхание, но глаза уже предательски жгло. Азирафаэль тихо приблизился к постели, боясь потревожить и без того беспокойный сон Кроули. Очень хотелось сесть рядом и, как в детстве, удобно разместить рыжую голову у себя на коленях. Взъерошить короткие рыжие волосы и, смеясь, назвать дураком, как часто делал до этого. Обнять, защитить, спрятать от этого жестокого мира. Спасти. Фолл с трудом подавил в себе это неуместное теперь желание и только осторожно поправил тонкое, пропахшее лекарствами одеяло, накрывая угловатые плечи. А потом развернулся и спешно вышел. Моррисон молча проводил его до кабинета. Уже покидая кабинет Фолла, он, не оборачиваясь, замер в дверях и спросил: — Вы не передумали, мистер Фолл? — Нет, — устало покачал головой Азирафаэль. — Все, как мы договаривались, завтра в одиннадцать. — Завтра в одиннадцать, — повторил мистер Габриэль и закрыл за собой дверь. Азирафаэль решил не задерживаться в больнице и поскорее направился домой, захватив с собой историю болезни Кроули. Фолл решил, что раз у него появилось еще немного времени, то стоило ознакомиться с документами чуть подробнее. Перечитать все. Постараться смириться с тем, что уже случилось. Придя домой, Азирафаэль с облегчением осознал, что Энтони дома не было. Он прошел к себе в кабинет, разложил документы на небольшом деревянном столе, достал ручку и черную записную книжку. Прежде чем открыть первую из папок, Азирафаэль заварил себе чай и переоделся в домашнее. Большая кружка удобно разместилась по правую руку, на свободной от бумаг части стола: с природной неловкостью Азирафаэля залить документы чаем не составляло никакого труда. Сам Фолл поудобнее разместился в неглубоком кресле и, достав из чехла небольшие очки для чтения, принялся за работу. От документов Азирафаэль оторвался только, когда дневного света в кабинете стало не хватать для чтения, а значит, что прошло около восьми часов. За это время Фолл ознакомился с историей болезни Кроули намного подробнее, узнав некоторые детали, которые хотел бы никогда не знать. Но они были важны для дальнейшей работы. А еще ему впервые за долгое время отчаянно хотелось напиться. Когда Азирафаэль все же покинул кабинет, то услышал, что на кухне привычно хозяйничал Фолл-младший, что-то напевая себе под нос. Азирафаэль замер в дверном проеме, опираясь плечом о дверной косяк и наблюдая за сыном. Энтони был почти точной его копией: светлые, слегка вьющиеся волосы, серые с голубым глаза, вздернутый нос и привычка постоянно улыбаться. Но вот телосложение Энтони унаследовал от матери — он был немного выше отца, намного более худым и каким-то пластичным. — Тяжелый день, да? — Энтони не обернулся, но отлично знал, что отец смотрит на него. — Как все прошло? — он засыпал отца вопросами, делая вид, что не слышал его разговора с Моррисоном. — Никак, — Азирафаэль пожал плечами, садясь за стол. — Никак? — Энтони вопросительно приподнял бровь, на секунду повернувшись к отцу. — Это как? — Сеанс не состоялся, — глухо произнес Азирафаэль, стараясь придать голосу твердости. — Хм, — Энтони выключил плиту и начал раскладывать ужин по тарелкам, — не припомню, чтобы раньше тебя подобные вещи так расстраивали. Фолл-старший промолчал, откинувшись на спинку стула и помассировав пульсирующие виски. Энтони поставил на стол кувшин с холодным лимонадом и две тарелки с карбонарой. Ужин прошел в полной тишине. Энтони благоразумно не лез с расспросами. Он слишком хорошо знал своего отца — пока тот не захочет, будет упрямо молчать. — У тебя есть что-то крепкое. Виски, джин, ром, что угодно, — бесцветным голосом произнес Азирафаэль, когда Энтони поместил грязную посуду в раковину. — Эм… — неуверенно протянул Энтони, — с чего ты взял? — Я не прав? — Ну-у-у… — Фолл-младший неловко пожал плечами. Обманывать отца было бесполезно, но и получить за распитие крепкого алкоголя тоже не хотелось. — Прав, — кивнул Азирафаэль, — знаю, что прав. Сейчас у меня в планах нет чтения лекций о вреде алкоголя. — Все так плохо? — Фолл-младший отложил мытье посуды и смерил отца напряженным взглядом. Тот только устало кивнул в ответ. — Есть виски, пойдет? — Фолл кивнул. Энтони покинул кухню, порылся в недрах своего шкафа и выудил из него небольшую фляжку с дорогим виски. Вероятно, после сегодняшнего вечера ее придется прятать еще лучше, но отцу было явно плохо, и оставить его без поддержки Энтони никак не мог. — Ну, рассказывай, — два стеклянных стакана с янтарным напитком и парой кубиков льда оказались на столе. Энтони подтолкнул один ближе к отцу. — Мне предстоит работать с одним человеком, — Азирафаэль начал издалека, пытаясь собраться с мыслями, — который… которого… которого я когда-то знал. — Пока звучит не слишком плохо, — осторожно прощупывая почву, прокомментировал Энтони, внимательно вглядываясь в мрачное лицо отца. — Очень близкий друг, — покрутив стакан с напитком несколько секунд, ответил Азирафаэль. — Тот самый? — Фолл-младший сделал небольшой глоток, надеясь, что отец последует его примеру. — Угу, — Азирафаэль поморщился, когда виски обожгло сначала язык, а потом горло. Но это ощущение, как ни странно, показалось ему весьма приятным. — Настолько близкий, что я за все годы даже имени его ни разу не слышал, — попытался пошутить Энтони. — Эх, знал бы ты сколько раз ты… — Фолл только горько улыбнулся и сделал еще глоток. — Так или иначе, мне предстоит заниматься его лечением, — он тяжело вздохнул. — И что с ним? — Сегодня он был под завязку накачан сильными успокоительными после ночной панической атаки. — С ним такое бывало? — Энтони взял стакан в руки, откинулся на спинку стула и закинул ногу на ногу, устраиваясь удобнее. — Нет, никогда. — А он вообще раньше был, ну… — Фолл-младший сделал неопределенный жест руками. — Да, — Азирафаэль кивнул и сделал еще глоток виски, покачав стеклянный стакан в руках. — А как тогда он там вообще оказался? — Его привезли в больницу с тяжелым нервным срывом прямиком с… — Фолл залпом допил виски и закрыл глаза, — с моих похорон… Энтони от удивления приоткрыл рот на несколько секунд, после чего таким же движением, как отец, опустошил свой стакан и снова наполнил оба из фляжки. На несколько минут на кухне воцарилась тишина, которую нарушал только шум ветра за окном. — Я не знаю, как так вышло, — Азирафаэль первым нарушил тишину. Он поднял стакан в руки и посмотрел на напиток напросвет. Напиток имел приятный теплый янтарный цвет. — А потом он попытался свести счеты с жизнью… — Энтони молчал, не зная, что сказать. Азирафаэль сделал еще глоток виски. — Потом еще раз. И все стало только хуже. В итоге он прожил там двадцать лет… — Ну, раз ты тут, ему больше не о чем волноваться, — попытался подбодрить отца Энтони. — Тем более, вам будет проще наладить контакт, раз вы были когда-то близки… Азирафаэль промолчал. Дальнейший разговор не клеился, и виски отец и сын допивали в тишине. После выпитого Азирафаэль пошел к себе и уснул довольно быстро, а вот Энтони, немного более привычный к крепкому алкоголю, чем его отец, и гонимый любопытством, заснуть никак не мог. В какой-то момент он заглянул к отцу в спальню и, убедившись, что тот крепко спит, вернулся в его кабинет. А потом сделал то, чего бы никогда себе не позволил: залез в личные вещи отца. Первой жертвой любопытства Энтони стал светлый, немного потрепанный портфель отца, с которым тот не расставался. В нем он нашел только документы из лечебницы — три папки, все с одной и той же подписью:

Энтони Дж. Кроули 13.12.1921 Лондон, Англия

Энтони аж присвистнул. А заодно понял, что означала фраза, которую отец часто с несколько грустной улыбкой повторял, когда Энтони, будучи еще ребенком, делал что-то выходящее за рамки дозволенного: «Иногда мне кажется, что назови я тебя нормальным именем, этих проблем бы не было». Он быстро пролистал первую папку, не особо вчитываясь в записи, и, решив что ничего полезного там не найдет, вернул документы в портфель. Следующей жертвой стал лежавший в портфеле кошелек. В нем Фолл-младший нашел старую, очень потрепанную черно-белую фотографию, сложенную вчетверо. Фотографию, которая очевидно жила в этом кошельке не один десяток лет. Он осторожно развернул ее, стараясь не повредить сильнее. С фотографии на него смотрели двое молодых ребят: один невысокий и немного полный, а второй — длинный и худощавый. Худощавый, широко улыбаясь, обнимал за плечи полного, который в свою очередь выглядел одновременно счастливым и крайне смущенным. Энтони присмотрелся к фотографии и с удивлением заметил, что полный с фотографии был почти точной его копией. Внизу стояла дата 25.05.36 и короткая подпись: «Ангелу от Энтони». Из спальни отца донесся звук какой-то возни, сердце Энтони забилось быстро, руки задрожали. Эта фотография была ему просто жизненно необходима. Он заглянул в кошелек — денег там было немного. Решение пришло моментально — Энтони убрал кошелек и фотографию в задний карман штанов, аккуратно поставил портфель на место и поспешно скрылся у себя в комнате.