Второй шанс

04.06.1963 Первый сеанс начался ровно в одиннадцать утра, как и было запланировано. В кабинет Кроули пришел в сопровождении Габриэля и Хастура. Вид у него был ужасный, Азирафаэлю показалось, что было даже хуже, чем вчера, когда Энтони валялся под сильными успокоительными. Он выглядел абсолютно разбитым, потерянным, ужасно слабым и измученным. Когда Моррисон указал ему на кресло, Кроули покорно и тяжело в него рухнул, ни проронив при этом ни слова. Фолл внимательно посмотрел на Кроули, но тот выглядел совершенно отрешенным и явно не узнавал в новом лечащем враче своего старого друга. Что было неудивительно по двум причинам. Первая, очевидная, о которой Азирафаэль узнал еще ознакамливаясь с бумагами — частичная потеря памяти, вызванная травмирующими событиями. Вторая — откровенно говоря, за без малого четверть века Азирафаэль сильно изменился и, конечно, успел постареть. «Я бы и сам, возможно, не узнал его, столкнись мы посреди шумной улицы», — подумал про себя Фолл. Но это было откровенной и бессовестной ложью. Конечно, он бы его узнал. Даже спустя столько лет, даже в толпе. Эти разноцветные глаза*, эти длинные до нелепого и вместе с тем изящные пальцы, эти все еще огненно-рыжие волосы. Нет, Фолл врал себе, что мог бы не узнать Кроули. Не мог бы. Никогда. В кабинете вот уже десять минут царила напряженная тишина. Кроули упрямо молчал и изредка сверлил злым взглядом своего нового лечащего врача, коих за почти двадцать лет, проведенных в Бетлемской королевской больнице, он повидал массу. С самого начала приема Кроули ответил только на один, самый первый вопрос, и то ответ был: «Отъебитесь уже от меня!» Азирафаэль выдохнул, снял маленькие очки для чтения и, закрыв глаза, устало потер переносицу. Если Кроули и дальше продолжит молчать, то первый сеанс обернется полнейшим провалом. Было важно наладить контакт, хоть какой-нибудь. Пусть даже в негативном ключе. Но Кроули просто молчал, закрывшись глубоко в себе. Отгородившись от внешнего мира высокой, неприступной стеной. — Сука, только этого не хватало, — еще через десять минут тихо, но с отчаянием произнес Кроули. — Зови Хастура, мне пора, — процедил он сквозь зубы. — Что случилось? — Азирафаэль поднял на него глаза. Кроули смотрел куда-то в стену перед собой словно ничего не видел. — Зови Хастура, говорю тебе. Или ты глухой? — Кроули, — Азирафаэль старался думать быстро. — Я могу чем-то помочь? — Позвать ебанного Хастура! — он сорвался на крик. — Иначе меня вывернет прямо здесь, на твой сраный ковер! — Вывернет? — Азирафаэль удивительно быстрым, но плавным движением поднялся из-за стола и, подойдя к Кроули, на свой страх и риск положил руку ему на плечо. Тот вздрогнул и попытался как можно скорее отстраниться. — У тебя начинается приступ мигрени? Судя по тому, что Кроули перевел невидящий, но удивленный взгляд своих невозможных глаз со стены на стоящего рядом Азирафаэля, тот угадал. Фолл выглянул из своего кабинета и подозвал санитара, что со скучающим видом смотрел в окно. — Хастур, да? — тихо уточнил Фолл. В ответ он получил согласный кивок. — Принесите сюда таз с холодной водой и пару небольших полотенец. И побыстрее, пожалуйста. Хастур, бросив слегка недоумевающий взгляд, все же двинулся в сторону ближайшего поста медсестер. — Пойдем, — Фолл вернулся к Кроули, осторожно помог подняться на ноги и отвел к небольшому диванчику. — Ложись на живот, — мягко, но уверенно скомандовал Азирафаэль. Кроули попытался возразить, но ощутимый толчок в спину, заставил его повиноваться. В конце концов сейчас он точно не мог оказать никакого сопротивления: привычная аура мигрени лишала зрения, а еще через пять, максимум семь минут от боли начнет тошнить, и стоять на ногах станет невозможно. Не то, что сопротивляться. Можно будет только забиться в темный тихий угол и стараться не плакать от боли, которую не снимают таблетки. Азирафаэль сел рядом и осторожно коснулся кончиками пальцев шеи с выпирающими позвонками. Такими до боли знакомыми и такими до боли родными. От этого прикосновения Кроули начало мелко трясти, и Фолл постарался не задумываться почему, хотя догадки у него, конечно, были. Мерзкие и болезненные. — Тише-тише, — голос немного задрожал, хоть Азирафаэль и старался придать ему твердости. — Все в порядке, не бойся. Немного полные, мягкие теплые пальцы легко коснулись шеи у основания черепа, слегка массируя круговыми движениями. Потом один из пальцев привычным, хорошо натренированным движением скользнул чуть ниже, до середины шеи, надавливая между позвонками, а большим пальцем Азирафаэль уперся в позвоночник еще ниже, у самого основания шеи. На несколько секунд пальцы застыли неподвижно, надавливая сильнее. Потом Азирафаэль убрал руку с шеи Кроули и крепко, немного больно сжал пальцы на плечах. Кроули с силой втянул воздух сквозь плотно сжатые зубы, и закрыл глаза. В данной ситуации он был абсолютно беспомощен, ему оставалось только надеяться на лучшее. — Все хорошо, — уже увереннее произнес Азирафаэль, стараясь успокоить Кроули. — Потерпи немного. Мы сейчас все починим. Пальцы снова больно сжали плечи на несколько секунд, а потом отпустили, чтобы начать разминать напряженные мышцы. И почти сразу Кроули не смог сдержать тихого стона. Не то от боли, не то от странного тепла, разлившегося по спине от чужих рук. Нельзя было сказать, что сильные и весьма грубые прикосновения были приятны, но мышцы от них послушно расслаблялись, возможно, впервые за долгое время. Скрипнула дверь, и в кабинет, с перекинутыми через плечо немного пожелтевшими полотенцами вошел Хастур. В руках он держал небольшой таз с водой. — Поставьте тут, — Азирафаэль кивнул на пол рядом с диваном. — и задерните, пожалуйста, шторы. Спасибо, — Хастур подошел к окну и, не проронив ни слова, дернул за плотную ткань. В кабинете воцарился приятный полумрак. Санитар вышел, прикрыв за собой дверь. — Когда начнет болеть голова, скажи, — Азирафаэль снова переместил одну руку на шею Кроули, пальцами с силой надавливая с обеих сторон от позвоночника. — Уже, — тихо простонал Кроули. — Понял. Сейчас будет немного неприятно, — предупредил Азирафаэль, смачивая одно из полотенец в холодной воде. Он хорошенько отжал его прежде, чем положить на затылок Кроули. — Сука, — Кроули дернулся всем телом от прикосновения холодной ткани к горячей коже. От резкого движения боль вспыхнула сильнее, но почти сразу отступила, а тело снова послушно расслабилось под умелыми прикосновениями. Прикосновениями, которых почему-то не хотелось избежать любой ценой, как бывало обычно. Теплые руки переместились с шеи на мокрые от пота и пульсировавшие от боли виски и начали невесомо массировать. Боль, от которой обычно сначала долго и мучительно тошнило, хорошо если желчью, в этот раз была терпимой. Настолько, что Кроули, сам того не заметив, провалился в тяжелый сон. Азирафаэль еще несколько минут посидел с ним рядом, потом снял с себя пиджак и накрыл им худые плечи, чтобы Энтони не мерз. Когда Кроули снова открыл глаза, вокруг было темно и тихо. Голова казалась тяжелой, но практически не болела. Энтони был в своей палате и, вопреки ожиданиям, не был прикован к постели, как часто бывало после приступов. На секунду он подумал, что весь этот прием, новый врач, которому почему-то хотелось сначала разбить лицо, а потом обнять, чудом кончившийся приступ мигрени, были просто сном. Кроули лег удобнее, подкладывая одну руку под тяжелую, словно налитую свинцом, голову, и с удивлением отметил, что от его больничной рубашки пахло не только привычными лекарствами, но и каким-то одеколоном. На долю секунды в груди возникло странное, до боли знакомое ощущение, и Энтони попытался зацепиться за него, но оно ускользнуло. Кроули вдохнул слабый аромат сильнее, надеясь снова вызвать это ощущение, но ничего не произошло. Он попытался вспомнить, откуда он мог его знать (помнить?), но обессиленный организм вновь предательски провалился в сон.

***

Урок литературы тянулся мучительно медленно, как казалось Энтони. Он никогда особо не любил читать, тем более книги из школьной программы, а вот Азирафаэль — наоборот. Он взахлеб читал любые книги, а потом с удовольствием их обсуждал. Вот и сейчас, когда Фелл о чем-то горячо спорил с одноклассниками и миссис Ольсон, он, Энтони Дж. Кроули, предпочитал подпереть подбородок рукой и смотреть в окно. Тем более, что солнечная и теплая осень 1934 года этому способствовала. Привычные для Лондона дожди на какое-то время отступили, и небо над городом было ярко-голубым. Кроули подумал, что было бы неплохо после уроков прогуляться до дома пешком, особенно, если Азирафаэль согласится составить компанию. В какой-то момент Кроули почувствовал слабую боль в левом виске и решил размяться. Извинившись, он покинул кабинет литературы, сопровождаемый несколько удивленным взглядом Азирафаэля. Энтони бродил по пустым тихим коридорам, когда все перед глазами внезапно начало расплываться и мутнеть, а в ушах раздался противный звон. Кроули нащупал рукой стену и медленно осел на пол. Липкий страх охватил все его существо: Энтони уже ничего не видел перед собой из-за густого белого марева, что стояло перед глазами, и такое было с ним впервые. Он попытался взять себя в руки, и успокоить быстрое неровное дыхание, но ничего не получалось, паника постепенно завладевала разумом. А потом все прошло так же внезапно, как началось: пелена перед глазами спала, звон в ушах — затих. Все стало на свои места, словно ничего и не было. Энтони поднялся на ноги и побрел к туалетам, чтобы умыться ледяной водой и прийти в себя. В зеркале он увидел абсолютно бледное, почти что белое, лицо. Энтони сделал глубокий вдох и дрожащими руками открыл воду. Умывшись, он снова посмотрел на свое отражение в зеркале, но его лицо было все таким же бледным. Кроули решил, что прогуляется еще немного — возвращаться в класс в таком виде было плохим вариантом. Азирафаэль бы наверняка заметил, что что-то не так, и начал бы волноваться, а этого Кроули не хотел. Он не успел отойти далеко от туалетов, когда левый висок снова заболел. Но в этот раз его прострелило резкой, практически нестерпимой болью. Болью которая пульсировала в такт биению сердца. Энтони остановился и уперся лбом в холодную, покрытую масляной краской стену, но боль стала сильнее, распространяясь на всю голову. Она уже не пульсировала, а была тупой и давящей, словно кто-то сжимал тисками голову. К горлу вдруг подступила тошнота, и Энтони был вынужден быстро вернуться обратно. Каждый шаг, каждое движение только усиливало боль. Кроули оперся ледяными и влажными от пота ладонями о дальнюю раковину, низко склонившись над ней. Во рту обильно накапливалась густая слизь и слюна, появился сильный горький привкус. Через несколько секунд Энтони вырвало. Едва он умылся и прополоскал рот, как ощутил новый приступ тошноты. Он сжал до побелевших костяшек пальцы на краю раковины потому, что боль была настолько невыносимой, что ноги стали ватными и начали подкашиваться. Его вырвало снова, в этот раз горькой желчью. Стоять на ногах, а тем более прополоскать рот, сил уже не было. Кроули показалось, что его голова вот-вот взорвется, и он тихо осел на пол в углу, прислонившись затылком к стене. От яркого света и без того чувствительные разноцветные глаза начали слезиться и болеть, словно кто-то изнутри черепной коробки пытался вытолкать их наружу. Снова затошнило. Но сил встать и подойти к раковине уже не было. Энтони не мог думать ни о чем, кроме того, что не выдержит даже еще минуты этой пытки. Он обхватил голову руками, зажмурился, и уперся погорячевшим лбом в острые колени. Но легче не стало. Когда скрипнула дверь, Энтони тихо заскулил, забиваясь глубже в угол. Он не знал, не понимал сколько времени прошло с того момента, как он покинул класс. — Кроули, что с тобой? — где-то сверху раздался взволнованный голос Азирафаэля. — Не кричи, — совсем слабым, едва слышным голосом ответил Кроули, закрывая уши руками, — пожалуйста… не кричи… — Я не кричу, — озадаченно произнес Азирафаэль, тут же подбегая к сидящему на полу однокласснику, и опустился на пол рядом с ним. Он осторожно обнял Энтони за плечи, от чего тот резко дернулся и снова застонал. — Что случилось? — Больно, — выдавил из себя Энтони, чуть не плача. — Мне очень больно, — слова давались ему с трудом. Казалось, что каждое сказанное слово было ударом тяжелого молота по его черепу. — Что такое? — не унимался ничего не понимающий Азирафаэль. — Господи, что случилось, Кроули, ответь? — его голос начал дрожать и срываться. — Не знаю, просто стало больно, — простонал Энтони, — чертовски больно. — Подожди, я сейчас! Азирафаэль сорвался с места, с совершенно не характерной для него скоростью и побежал за школьной медсестрой. За его спиной хлопнула дверь, заставив Энтони вскрикнуть от резкой вспышки боли и неловко повалиться на холодный грязный пол. Когда Азирафаэль привел пожилую медсестру к Кроули, тот лежал на полу и стонал. Его лицо было абсолютно белым, осунувшимся и изможденным, словно он не спал пару ночей до этого и тяжело работал. Под глазами, которые, казалось, запали глубже в череп, были отчетливо видны темные круги, а в их уголках стояли слезы. Азирафаэль переводил испуганный взгляд с медсестры на Кроули и обратно. Пожилая миссис Харрисон выглядела взволнованной. — Сможешь встать, Кроули? — тихо поинтересовалась она, пытаясь как можно быстрее собрать в голове пазл. Пока ситуация выглядела очень и очень плохо. — Я помогу, — Азирафаэль опустился на колени рядом с Энтони и, осторожно поддерживая под спину, помог встать. — Пойдем. Кроули практически всем своим весом висел на Азирафаэле, который медленно нес друга в медицинский кабинет, глядя в спину удаляющейся от них медсестры. Когда мальчики вошли, шторы в кабинете уже были плотно задернуты, и миссис Харрисон указала на кушетку, куда Азирафаэль осторожно уложил стонущего от боли Кроули. — Кроули, расскажи, что случилось. — Я не знаю, — захныкал Кроули, накрывая лицо все еще холодными и влажными руками, — я хотел прогуляться, — он говорил совсем тихо, — а потом на несколько минут перестал видеть. И в ушах зазвенело. Но все прошло, — он с трудом облизал сухие губы, и тяжело вздохнул. — А потом голова разболелась. Еще меня рвало… — Бедный, — тихо, с плохо скрываемой болью в голосе произнес Азирафаэль, и сел на край кушетки. Он хотел было погладить Кроули по голове, но не решился этого сделать под пристальным взглядом пожилой медсестры. — Фелл, посиди с ним немного, я пока попробую связаться с родителями. Оставшись наедине с Кроули, Азирафаэль все же позволил себе погладить рыжую голову, но тут же об этом пожалел — Энтони резко дернулся от прикосновения и громко застонал от боли. — Прости, — неловко произнес Азирафаэль, тут же отдергивая руку, — я не хотел сделать тебе больно, и… — Не так громко, — одними губами прошептал Кроули, прижимая холодные пальцы к вискам. Боль все никак не утихала, и Энтони снова почувствовал приступ тошноты. — Меня сейчас опять вырвет, — предупредил он, пытаясь повернуться на бок. Азирафаэль нашел какое-то небольшое ведро под раковиной, и поднес его к кушетке. Кроули с трудом приподнялся на руках. В этот раз не тошнило ничем, только «сухие» рвотные спазмы, каждый из которых, казалось вгонял в голову по одному огромному ржавому гвоздю. От боли Кроули хотелось залезть по стене на потолок, но сил не было даже на то, чтобы сесть. Он рухнул обратно на кушетку под испуганный взгляд Азирафаэля и тихо заплакал. Мать Кроули, Марта, приехала примерно через полчаса. Головная боль Кроули нисколько не ослабла даже несмотря на то, что миссис Харрисон дала ему таблетку сильного обезболивающего. Азирафаэль помог Энтони добраться до машины. Он хотел было напроситься и поехать с ним, но природная стеснительность не позволила этого сделать. Фелл проводил взглядом старенький синий бентли, надеясь, что Кроули скоро станет лучше. Он не догадывался, что эти приступы станут вечными спутниками Кроули. И что только он, Азирафаэль, будет в силах хоть немного облегчить их.