Тонущие рыбы в их аквариумах

Т/И часто казалось, что ему неинтересно. Даже когда он поддерживал разговор, что-то спрашивал, запоминал каждое её слово, смотрел очень внимательно, но будто сквозь, в самое её сердце, словно там мог затеряться ключ от всех дверей. Трепещущая проекция чьих-то воспоминаний. Улыбки без смысла и мотива. Интерес, искрой вспыхнувший от возможности понять и принять друг друга. Шершавую шелуху, сочную мякоть и чернеющую гниль. Как внутри тех плодов, что лежали в корзине в её руках, когда им впервые удалось друг друга коснуться. Гаара ждал. Стоял подле неё с протянутой рукой, а Т/И даже не знала, что ему дать. Он насмотрелся на тех, что ползали в страхе на самом дне, но возвысились. Не замечал, что в попытке обрести пространство выше просто стучался в это дно изнутри. Протянул лицо и ладони к мороси любви и сострадания, ожидая Великой Победы, но его ждал абсолютно пустой мир после. Бескровный, коварный и холодный — чужой в совершенстве, со спертым воздухом и иглами вместо трав под босыми ногами. Войны нет, и недоумевающий разум искал битв и сражений, пребывая в полнейшей растерянности. Кто-то должен был ему сказать, что он уже победил, что увековечил свое имя и стал человеком, что не должен был стоять на коленях пред простой девушкой с корзиной гнилых фруктов в руках. Когда Гаара — мужчина, он ужасно строг к себе, прячется за ворохом обязательств в попытке вновь обрести дистанцию между ними. Когда Гаара — ребёнок, он обращается к Т/И с вопросом, на который у неё не находится внятного ответа. Он льнет к груди, он тянется за поцелуями долгими настолько, что ни одна мысль не блуждает и не распускается. В этой неопределённости несложно захлебнуться, но девушка держалась на плаву, помещала в тёплые ладони любовь и нежность, которые он тайно желал. Позволить открыться самой, расступиться, впустить в себя со всеми физическими и бесплотными оболочками. Даже если этого окажется недостаточно. Даже если придётся медленно умирать где-то внутри. Потому что больше никто не сделает для него подобного. Ненавистный. Счастлив ли ты теперь? Дрожащее создание в слабых женских руках. В лабиринтах чужих вен не таилась сила, но он в это свято верил. Верил в боль, что сплела сердца воедино. В те страдания, что соткали его собственную суть, его плоть. На Т/И он смотрит как на бесконечное начало, не состоявшийся взлёт, на ближайший триумф над тьмой в его душе, но ничего не происходит. Подушечки пальцев скользят по бархату кожи, но любой акт любви заканчивается опустошением, так что вскоре Гаара не даёт к себе прикасаться. Эти разоренные руины пирамид, медленно осыпающиеся в потоке времени, выедаемые норами пустынных насекомых — все, что осталось, и их нельзя было спасти. Бледное лицо неподвижно, не пестрит обманчивыми эмоциями искусного лицедея, но Господин Казекаге — всего лишь титул. И Т/И не видела могилы глубже, чем лазурные глаза своего возлюбленного.