всему виной океан

день девяносто четвёртый. я не заслуживаю чонхи. она рассказала мне, как избила момои из-за того, что она сделала со мной. будешь ли ты смеяться, если я скажу, что заплакал, когда узнал, на что она пошла ради меня? ну, ты всегда знал, что я по натуре плакса… … почему ты стал с ней спать? ты живёшь с тэхеном, а спишь с момои…? или всё-таки между тобой и тэхеном ничего нет? это так странно… я не имею никакого права тебя осуждать, но я все никак не могу понять почему. представлять тебя с тэхеном легче, чем с момои. наверное, из-за того, что она сделала со мной… ну, она получила, что хотела, верно? быть влюбленной в тебя на протяжении долгих четырёх лет — серьёзный срок. любовь явно ослепляет. не удивительно, что она меняет людей: кого-то в лучшую сторону, кого-то в худшую. вот и момои пошла на такое, чтобы получить тебя. что я об этом думаю? горько смеюсь… я чувствую себя таким грязным, чимин, таким грязным, что мне ещё противнее смотреть на себя в зеркало. я каждый день пытаюсь смыть с себя эту грязь, но она не смывается! она въелась в мою кожу воспоминаниями, и если не разума, то тела. тело-то помнит все четче, чем наша голова. оно помнит все ссадины и синяки, касания и удары, поцелуи и объятия. оно помнит первый поцелуй, первый шрамик, первое взятие за руки с человеком, который тебе нравился. оно помнит первый неловкий секс, синяк, полученный во время него, падение на кровать в порыве страсти, падение с кровати в порыве необузданной лени двигаться. и оно помнит боль, и не только физическую, но и ту, что появляется в душе. я не хотел тебе изменять, чимин. ни в первый раз, когда меня принудили, да ещё и та, с которой сейчас спишь ты; ни во второй раз, у тебя в квартире. это был не я, но ответственность за содеянное всё-таки несу я. со всей серьёзностью и уверенностью. я согласен на это, потому что выбора у меня и нет. я рад, что у тебя все хорошо, потому что кто-то из нас должен быть счастлив, и это «кто-то» не я. день сто четырнадцатый. с наступающим рождеством, любовь всей моей жизни. какие у тебя планы на послезавтра? надеюсь, у тебя будет праздничное настроение и твоя улыбка ни разу не исчезнет с твоего прелестного лица. прошлое рождество до сих пор является самым лучшим рождеством, которое у меня было, и, думаю, так и останется. если, конечно, не произойдёт чудо и следующее мы не проведём вместе. возможно, мне стоит загадать на этот раз желание… приготовления к празднику идут здесь полным ходом. все чем-то заняты: кто убирает здание, кто украшает его, кто работает в саду, кто помогает на кухне, кто составляет план мероприятия, ищет музыку и прочую ерунду. мокко ходит со своей камерой в руках и все снимает, рассказывает и показывает. он любит это дело. у меня есть для тебя сюрприз. точнее, я не знаю, узнаешь ли ты об этом когда-нибудь, но подарок все равно остаётся подарком, даже если получатель о нем не знает, верно? или нет? я и норбу вырезаем снежинки. занятие детское, но здесь мало кто думает, что бумажные снежинки — для детей. в конце концов, мы все в какой-то степени дети и всегда ими будем. вот, что мне нравится здесь. людям не надо притворяться и надевать маски на себя, потому что в отличие от внешнего мира, в котором каждый день как маскарад, здесь мы можем быть самими собой. никогда у чимина такого спокойного рождества не было. если до чонгука он все время чувствовал одиночество и непреодолимую грусть, с чонгуком он был счастлив до небес, чувствуя фейерверки внутри, то в этот раз, с тэхеном, ему было спокойно и так тепло. в нем не было горящего пламени, чьи красные языки поднимались высоко в небо, будто стремясь добраться до луны., но в нем было то тепло, которое обычно чувствуешь, когда греешь руки, вытянув их к домашнему зажженному камину и слушая треск дров. они просто пили вино, заедали вредной едой и валялись на диване, смотря телевизор и много смеясь. и ему было так хорошо, что, оглядываясь назад, он пугался, насколько нормальная жизнь, та, которая была у него сейчас, чувствовалась странно. на следующий день он встретился с отцом, они пообедали в обычном кафе — чимин настоял, потому что мужчина всегда предпочитал чертовски дорогие рестораны, которые парню не нравились за всю их серьезность, — побродили по праздничным улицам, зашли в пару магазинов и разошлись по своим делам. чимин чувствовал себя так хорошо, так хорошо! что было трудно описать словами это чувство. как будто все наконец-то устаканилось. все успокоилось. все встало на свои места. все было так, как долго было быть. кроме одного. — мы думаем, ты должен это увидеть, — сказала миссис чон, протягивая ему видеокассету с названием «рождество 1987! наш чонгуки!» чимин с удивлением повертел ее в руке, потупил взглядом, а потом посмотрел на миссис чон, на чонхи и на тэхена, который делал чай зашедшим к ним в гости дамам. видеокассета лежала у него на ладони и спокойно ждала, пока ее включат, но чимин смотрел на аккуратно выведенные буквы имени, хозяина которого он не видел уже очень долгое время. «чонгук… я смогу увидеть тебя пусть даже через пленку?» чимин не был готов морально. предчувствие подсказывало, что там будет что-то такое, что разобьет его вдребезги, снимет его фасад, который он успел построиться за последние несколько месяцев. он не был готов, но он все равно засунул видеокассету в проигрыватель и нетерпеливо включил запись. молочное небо, хруст свежего снега под ногами, белые деревья. — хей, мокко, смотри! — прокричал чонгук издалека, и камера метнулась к стоявшему в куртке парню, который показывал на огромного снеговика ростом выше него, которому норбу в смешной желтой шапке, громко кряхтя, пытался приделать нос из палки. у чимина сперло дыхание. он смотрел на улыбавшегося в камеру чонгука и чувствовал, как не может пошевелиться. у него больше не было длинных волос и золотого цвета кожи, которые он так любил. его тон кожи почти сливался с выпавшим снегом, а черные волосы лишь сильнее подчеркивали, каким бледным он был. мокко, все время остававшийся за камерой, двинулся к ним. — ого! — воскликнул жизнерадостный голос. — вот это да! вам бы участвовать в фестивале снеговиков! норбу восторженно закричал от такой идеи и стал переводить взгляды с одного на другого. — когда мы выйдем отсюда, давайте все вместе поучаствуем там?! это же будет так здорово! мужчина засмеялся, видимо, кивая в знак согласия, а улыбка чона приобрела холодный, грустный цвет, оставшейся незаметной другими. — попробуем это устроить, — сказал мокко. — этого мальчика зовут норбу, ему всего четырнадцать и он там самый младший, но он очень сильно сблизился за это время с гуком, — пояснила миссис чон. — чонгук говорит, он ему как младший брат. теперь камера снимала их украшенные коридоры. блестящие снежинки, мишура и зеленые елочки, радостные пациенты, спешащие по делам. мокко зашел в комнату. чонгук лежал на кровати и читал книгу. — чонгука, расскажи про свою песню, которую ты собираешься сегодня спеть, — сказал мокко и сел на свою кровать, наведя камеру на чона, который принял сидячее положение. — он начал петь?! — удивленно воскликнул чимин, посмотрев на чонхи с миссис чон. — так еще и на публике? — говорит, что это его успокаивает. — ам… что именно я должен сказать? — он неловко улыбался, смотря в камеру. чимин на секунду подумал, что он смотрел на него, прямо в глаза, как всегда это делал, с этой легкой улыбкой, которая заставляла трепетать чиминово сердце каждый раз, когда он ее видел. — для начала, давай будем откровенны. она ведь написана для кого-то? чонгук опустил голову, мягко усмехнувшись, а потом кивнул. — она написана для чимина? — было понятно, что мокко это прекрасно знал, но заставить чонгука говорить было не легкой задачей, а он хотел снять развернутое интервью. чонгук опять кивнул. мокко вздохнул и поудобнее уселся на постели. — итак, давай по порядку. что означают эти строчки, — он навел камеру на листок бумаги с тестом и стал читать, — это разрушение, перемалывающее камни своими коренными зубами. большая рыба проплывает мимо твоей удочки, но ты не можешь ее поймать, она слишком быстра. где здесь вообще хоть слово про чимина? — возмутился мокко и перевел кадр на улыбавшегося чонгука. — какое-то разрушение, большая рыба, рыбалка. это все сказано в метафоре или как? чонгук кивнул. — да, на самом деле, ничего общего между рыбалкой и им нет. наверное. здесь идет сравнение с психологическим состоянием. разрушение, перемалывающее камни своими коренными зубами, подразумевает под собой чувство боли. — что это за боль? почему? — боль… — чонгук посмотрел в окно, закусив губу и продумывая, как он мог это объяснить, — та боль, которую я чувствую, когда понимаю, какими были наши отношения в последнее время из-за меня. чимин закрывал рот руками, чтобы нечаянно не закричать. или чтобы не заплакать. или все сразу. он не знал, почему он закрывал свой рот, но он был уверен, что это придавало ему некое подобие опоры, чтобы не взорваться. чонгук написал песню про него. ему. и начал ее со слов о том, как больно ему было из-за то, что он все испортил. — а причем тут рыба? — эти две строчки говорят о том, что наши отношения были уже слишком разрушены, когда я это понял. что наркотики завладели мной слишком быстро, чтобы предотвратить это. мокко читает следующие строчки: — глубокие следы от крючка в резиновых губах, я вижу твои глаза в цветах, которые я соберу для твоей комнаты, зеленые с синими, так подходящими к твоим фотографиям, — мокко приблизил лицо чонгука и добавил, — вот тут вроде все понятно, но вообще ни черта не понятно. чонгук громко засмеялся. чимин улыбнулся, чувствуя на глазах слезы. смех эхом прозвучал у него в ушах, как будто пролетая по темным коридорам его души в самую глубь, где они тихо присядут и будут время от времени звучать у чимина в голове. — тут все просто. глубокие следы — шрамы на сердце. когда я смотрел на цветы, я всегда думал, что они красивые, но глаза чимина намного, намного красивее. синий цвет ассоциируется с цветом океана, а он… с ним много связано воспоминаний. — что насчет фразы в припеве: «ты так хорошо смотришься с ним, и я все же горд за тебя». кто этот человек и почему ты горд, что он встречается с другим? чонгук провел пальцами по волосам, осмотрел пол их комнаты, собираясь с мыслями. — я предполагаю, что он уже видится с кем-то, что он отпустил и продолжил жить дальше и… именно поэтому я горд. потому что я в этом плане не сдвинулся ни на шаг. — в плане чувств к нему? — угу, — чон выглядел сломанным и рассыпанным, уставшим и таким, таким печальным. — это, наверное, то, что люди называют настоящей любовью, но я уже не уверен, что это вообще значит. ты когда-нибудь сильно любил, мокко? чимин вспомнил секс с момои, на который он соглашался только ради того, чтобы попытаться заполнить пустоту внутри, и почувствовал себя в разы хуже. он чувствовал себя грязным, испорченным, уродливым, сгнившим. пока чонгук писал ему песню, продолжая любить его всем своим огромным сердцем и чувствовать вину за содеянное, чимин выбрал совсем иной путь исцеления, который в итоге оказался путем к еще более разбитому сердцу и разложению. он сам себе сделал больно. — ага. мне было примерно столько же, как тебе сейчас. мне казалось, я тонул в этом чувстве., но это было лишь в первое время. когда мы стали жить вместе, в конце концов, мы устали друг от друга и расстались. сейчас, озираясь назад, я понимаю, что нам нужно было всего лишь отдохнуть друг от друга пару дней, перестать быть требовательными друг к другу, все время искать изъяны… и тогда бы все было хорошо. сейчас бы я не сидел здесь и не считал это место своим домом. тогда бы я не стал бросаться из крайности в крайность, не стал бы употреблять через длительное время после нашего расставания… жизнь была бы совершенно другой, но что случилось, то случилось, и мне кажется, что это лучший ее исход. мне нравится здесь жить. здешние пациенты и персонал — моя семья. ты тоже стал ее членом, и я беспокоюсь о тебе так же сильно, как беспокоится любой хороший отец о своем сыне. чонгук приложил ладонь к своей груди и зажмурился, как будто он был ранен прямо в сердце. — это было слишком мило, пап. давай больше не повторять подобное. — завались! — громко хохоча, сказал мокко. следующий кадр показывал чонгука, читавшего с листа текст песни: — ты так чудесно выглядишь в синем. я надеюсь, у тебя все в порядке. ты так хорошо смотришься с ним, и я все же горд за тебя. я скучаю по твоей прекрасной улыбке, я был слишком глуп. надеюсь, ты счастлив. это все, чего я хочу. беспорядок на кухне. я был так разочарован, и полагаю, что я просто вбил себе это в голову и был слишком неопытен, чтобы это понять. я понимаю, что сейчас слишком поздно что-то менять. я все время чувствую себя виноватым за то, что я сделал. я в порядке, правда, мне просто нужно выразить свои чувства через эту песню, — он улыбался, как улыбаются люди, скучавшие по кому-то очень сильно. — чимин любит синий, синий — цвет океана. вот и все, — смущенно засмеялся чонгук, смотря в камеру. — и его счастье, правда, единственное, чего я хочу. — ты знаешь, что ты слишком чистосердечен? — спросил мокко. — нагоняю то время, когда я не был. далее показывается, как чонгук сидит на сцене с микрофоном в руке, сзади него шиншо начинает спокойно играть на гитаре. слышны аплодисменты, чонгук выглядит смущенным, но все-таки подносит ко рту микрофон и начинает петь. сначала он звучал немного неуверенно, но строчка за строчкой, нота за нотой, чувства смешались между собой и навалились с головой, он пел не для публики, а для чимина. про чимина. и если бы можно было создавать песни длиной в часы, то чонгук бы создал такую, постаравшись вместить в нее все свои чувства и мысли. чимин больше не смог сдерживать свои рыдания и стал громко всхлипывать, слушая мелодичный голос чонгука, который в несколько раз стал еще мягче и плавнее, чем раньше. его пение будто гладило пака по голове и говорило: «ну не плачь, минни, пожалуйста, все хорошо.» оно обнимало его и успокаивало, но в то же самое время заставляло его собственные чувства раздирать грудную клетку. когда громкие аплодисменты закончились, мокко снял еще пару минут то, как они праздновали, как улыбался чонгук, что-то говорил. кадр сменился опять на хруст снега, белые деревья, окутанные ярким лунным светом, лежавшего в снегу чонгука. он подошел к нему и приблизил умиротворенно улыбавшееся лицо, сверкавшие глаза. на улице было тихо, как будто весь мир, кроме них двоих, уже крепко спал. — если бы чимин сейчас тебя видел и слышал, что бы ты ему сказал? чон метнул на него испуганный взгляд и закрыл красными от холода руками глаза, тихо засмеявшись. чимин хотел лежать на снегу вместе с ним, смотреть на звезды и прижиматься к нему как можно ближе, чувствовать его тепло, вздымавшую грудь, горячее дыхание на своей щеке… невозможность заставляла его плакать сильнее. — это невозможно. — нет ничего невозможного, малой. — тогда… — он посмотрел обратно на небо. — минни, если ты меня сейчас видишь, наверное, ты думаешь, как я плохо выгляжу по сравнению с тем чонгуком, которого ты встретил больше года назад. много чего хорошего и плохого случилось за прошедший год, но я рад, что сейчас мы все живы и целы. надеюсь, ты не болеешь… — потому что чонгук точно скоро сляжет с простудой, если будет продолжать валяться в снегу. не повторяй ошибок этого идиота, — вставил свое слово мокко, заставив всех смотревших засмеяться. -… единственное, что мне хочется тебе сказать — независимо от того, насколько мы далеко друг от друга, небо над нами все равно одно. на этом видео остановилось и экран погас. чимин продолжал сидеть, прикрывая руками опухшее лицо, и пытаться успокоиться. тэхен присел рядом, приобнял его за плечи и подал коробку салфеток. — извините за этот… бардак, — попросил пак семью чон, которая тихо наблюдала за ним с грустью в глазах. — мы можем понять, что ты чувствуешь, чимин, — сказала миссис чон, когда чонхи присела с парнями рядом и крепко обняла пака. чимин чувствовал себя отвратительно. и это было мягко сказано. день сто двадцать пятый. как же я скучал по снегу, если бы ты только знал! здесь его так много! такое чувство, будто я попал в какую-то сказку. зимой кажется, будто мы и правда ограждены от всего остального мира. как будто если ты выйдешь за ворота, ты потеряешься и больше никогда не сможешь вернуться. иногда я ловлю себя на мысли, что я не могу представить себе тот мир, в котором живешь ты. ту жизнь, которая была у меня до. то общество, в котором люди крутятся всю жизнь. я боюсь выходить за эти ворота, потому что знаю, что испугаюсь и захочу вернуться, но не смогу. это замкнутый круг. для всех, кто за — это тюрьма. для всех, кто в — это дом, который в какой-то степени даже ближе, чем прошлый. думают ли так же остальные? я не знаю и, наверное, никогда не узнаю, если не осмелюсь спросить. осмелюсь ли? этого я тоже не знаю. знаешь, я стал таким неуверенным. наверное, если бы я был таким, когда мы встретились, ничего бы между нами не вышло. тебе нужна была опора, но ее бы не было, потому что в таком состоянии, на данный момент опора нужна мне. что случится, если ее не будет? что случается с людьми, которые все-таки не находят опору? они умирают? если да, то как? накладывают на себя руки? кидаются под машину или прыгают с моста? хотелось бы мне знать… я помню тот день, когда у тебя было паршивое настроение. это было прошлой зимой. несмотря на холод и трясущиеся руки, мы продолжали сидеть на песке и молча смотреть на океан, попивая виски. ты выкуривал сигареты одну за другой. я хотел тебе сказать, чтобы ты прекратил, но я знал, что сделаю своим замечанием лишь хуже. тебе было и правда паршиво, и я знал, что я был бессилен. единственное, что я мог дать — молчаливые объятия, о которых ты, наверное, даже и не думал., но я помню, как ты сначала напрягся, открыл рот, чтобы возразить, но потом расслабился и вздохнул. мы тогда были всего лишь друзьями, но я уже чувствовал к тебе что-то, что к просто друзьям не относилось. твои уши были красными от холода, и я хотел покрыть их поцелуями, чтобы согреть. то же самое было и с твоими щеками и носом. я никогда тебе не говорил об этом: просто забыл., но сейчас, смотря, как за окном валит крупными хлопьями оранжевый снег, освещенный фонарем, я вспоминаю много тех теплых моментов, которые были на время забыты. я правда прожил их? я правда был там, все видел и ощущал? смогу ли я снова быть таким же счастливым, как тогда? я скучаю по тебе. мы не виделись сто двадцать пять дней и сейчас, когда я вижу эту огромную цифру, я понимаю, как же много времени прошло. я знаю, с началом зимы ты перекрасился в черный. так ты поставил точку в конце того неудачного периода своей жизни? очень умный ход. точно так же случилось и со мной, когда я сюда попал. длинные волосы? ничего о них не знаю. сначала смотреть на себя коротко стриженного было необычно, но теперь я к этому привык. я хотел сказать это в конце своих дней жизни здесь, но у меня появилось сильное желание сделать это сейчас. я люблю тебя, ладно? просто… люблю тебя и все. мне добавить, собственно, нечего.