Фамильяр.

Затянувшаяся пауза заставила Шэнь Юаня всё же набраться смелости и поднять глаза на своего визави. Открывшаяся картина его не разочаровала. Лю Цинге сидел на своём постаменте словно застывшее изваяние — глаза широко распахнуты, и в них застыло какое-то вселенское осознание. Или понимание, не разберёшь. Брови высоко вскинуты, на скулах играет мягкий румянец, а губы слегка приоткрыты, и из них с шумом вырывается тяжёлое дыхание. Тонкие пальцы Бога Войны до побеления вцепились в ткань штанов и того гляди прорвут в них дырки. — Шиди Лю? Скажи мне что-то. Я понимаю, ты в шоке и не ожидал такого. Но я ничего у тебя и не прошу. Я просто хотел, чтоб ты знал. Знал, почему я тогда тебя поцеловал и почему так странно вёл себя иногда. Ты только не отворачивайся от меня совсем, я согласен и на обычное общение… - губы Цинцю трогает едва заметная горькая улыбка, и он, с трудом выталкивая из груди слова, всё же продолжает. — Я не напомню тебе об этом ни словом, ни прикосновением, ты можешь не переживать, просто мне тяжело держать это в себе, и, может быть, я сказал тебе о своих чувствах, потому что где-то в глубине души надеялся… — Глупый Цинцю! — внезапный гневный окрик заставил вздрогнуть и испугано замереть. Тем временем Цингэ резко вскочил на ноги, и, грозно сверкая глазами, навис над шисюном. — Брат Лю, я… — снова попытался вставить реплику Шэнь Юань, практически пережёвывая свое сердце с каждым словом, но его опять-таки оборвали: — Нет! Не хочу ничего от тебя слышать! Теперь ты послушаешь меня! Шэнь Цинцю автоматически кивнул и попятился к стенке, ощущая, что ему просто отрезают пути бегства из пещеры. — Во-первых, с этого дня ты мне будешь говорить только правду о том, что чувствуешь. Во-вторых, ты будешь говорить мне её сразу, а не спустя год, два, три или столетие! И, в-третьих, ты соберёшь все свои манатки и переедешь на пик Байчжань сегодня же! — Ч-ч-то? — Что слышал! Ты съезжаешь от своего ученика, а перед этим говоришь ему всё то, что только что сказал мне. И больше никогда в жизни не потакай чужим прихотям! — Но, шиди Лю, это неудобно! Я, конечно, благодарен тебе за то, что ты хочешь мне помочь, и с Бинхэ я планировал тоже поговорить, но что подумают остальные лорды, если я к тебе перееду… Да и потом, этому шисюну будет чрезвычайно тяжело быть так близко к тебе и постоянно сдерживаться, — Цинцю суетливо сминал в пальцах веер и старался не смотреть в столь полюбившиеся глаза. — Что скажут лорды? Тебя правда волнует именно это? После того как ты приволок на Цанцюн демона и спа… самосовершенствовался с ним?! Мне кажется, что после этого их вряд ли уже чем-то удивишь. Особенно если ты просто сменишь одного возлюбленного на другого… — последнее предложение Цингэ пробубнил практически себе под нос и стремительно приобрел цвет свежей свеклы. — Возлюбленного? — едва выдохнул Шэнь Юань, со страхом вглядываясь в пылающее лицо, напротив. «Этого не может быть!» — кричит всё внутри него, но глаза говорят обратное: Лю Цингэ отводит взгляд и, не контролируя себя, сжимает кулаки, стараясь унять волнение. — Шиди Лю, этот брат правильно тебя понял? Ты сказал «возлюбленного»? Ты готов жить со мной как с возлюбленным? — голос ломается и дрожит, не подчиняясь своему владельцу, но Цинцю всё же спросил о том, о чём даже мечтать не смел. Ответом ему послужил скупой кивок и ещё более яркий цвет щёк Бога Войны. И его словно затапливает светлой ци, руки и ноги едва держат, и всё, чего хочется — прикоснуться к этому роскошному созданию напротив. И Шэнь Юань не отказывает себе в этом удовольствии. Он опасливо спрятал веер в рукав, медленно и плавно, словно боясь спугнуть дикого зверька, поднял ладонь и коснулся изгиба шеи Цингэ. От контакта с горячей и чуть влажной кожей пальцы словно прошил электрический разряд, а по рукам потекла сладкая нега, устремляющаяся в низ живота и пульсирующая там словно сгусток энергии. Вторая рука ложится на грудь чуть выше сердца, и даже сквозь литые мышцы Цинцю чувствовал, как бешено колотится сердце Лю Цингэ. И это опьяняло больше, чем любое вино в мире. Цинцю подался вперёд и прижался к неловко застывшему шиди, торопливо облизывая губы, неосознанно привлекая к ним внимание. — Брат Лю, может ли этот шисюн поцеловать тебя? — заглядывая в глаза Цингэ с неподдельным интересом, Шэнь Юань всё ещё плавно гладил грудь и шею. Он мягко вплел свои пальцы в волосы на затылке, разрушая идеальную гладкость причёски, и, тяжело дыша, потянулся к лицу Цингэ. — М-может… — выдавил через смущение и стыд неискушённый в плотских утехах лорд Байчжань. Цинцю коротко вздохнул и сократил расстояние между ними. На сей раз он не спешит и не позволяет себе действовать импульсивно. Он хочет распробовать это угощение, насладиться всеми оттенками чувств и ощущений. Тёплые и обветренные губы Лю Цингэ встречают его боязливо. Он впервые, наверное, за всю свою жизнь испытывает такую неловкость и потрясение. Цингэ порывисто подаётся навстречу и в резком выпаде закидывает руки на талию Шэнь Юаня. Это не сражение и не дружеский спарринг, такому его не учили, и он никогда о таком не думал, поэтому и в замешательстве. — Расслабься, шиди, позволь этому брату подать тебе пример… — шепчет Цинцю, всего на миллиметр отстранившись от желанных губ и, опалив их горячим дыханием, добавляет: — Ты так красив, шиди… — произнося эти слова, Шэнь Юань не кривил против истины ни на йоту. Он и сейчас согласен подписаться под тем, что Бинхэ ослепительно привлекателен как ГГ, но не для него. Красота короля демонов напоминает красоту античных статуй: идеальная, совершенная, но далёкая от реальной жизни. Жизни, в которой сердце стучит при виде бледной кожи Цингэ, его родинки, его неловкости и смущения, его плавных изгибов мышц, а не выпирающей мускулатуры супер-бодибилдера, и его изящности черт в противовес режущей глаза яркости нечеловеческой красоты полукровки. Возможно, если бы судить пришлось по стандартам красоты и симметрии, Ло Бинхэ был бы победителем, но для Цинцю эти стандарты не играли никакой роли. Его вкус оказался избирательным и весьма прихотливым. Глядя на по-детски зажмуренные глаза, на алеющие щёки, на высоко вздымающуюся широкую грудь, ему казалось, что нет ничего более возбуждающего во всём этом выдуманном мире. И, не медля больше ни секунды, он обхватил Цингэ за шею и приник к губам. Сначала он их изучал самым кончиком языка, а затем, приложив совсем немного усилий, приоткрыл чужие сомкнутые губы и проник внутрь. Ощущение потрясающее. Тело прошивает словно ударом молнии от первых ответных движений чужого языка, и Цинцю успокаивающе поглаживает шею и скулы партнёра, стараясь продемонстрировать весь свой опыт. Минута или полторы проходят в полной тишине, прерываемой лишь влажными звуками их поцелуя, а затем, шумно выдохнув, Цингэ отстраняется. Глаза у него горят как самые драгоценные камни, несколько прядей волос выбились из причёски и теперь кокетливо липнут к скулам, а губы, влажные и всё ещё приоткрытые, мерцают в неярком освещении пещеры. — Скажи мне, брат Лю, ты любишь меня? — Цинцю едва сдерживается, чтобы снова не начать целовать этого человека, но услышать самый важный ответ ему жизненно необходимо. — Люблю, — выдавливает из себя через короткое время Цингэ и внезапно прожигает горячим взглядом. — Я давно люблю шисюна, но он всегда предпочитал мне своего ученика… — в голосе слышится скрытая боль и обида, которые царапают острыми когтями по сердцу Шэнь Цинцю. Он знает, что его шиди прав, он так долго занимался полной ерундой, так долго врал себе, что теперь не хватит никаких объяснений на всё это. — Но ты же сможешь простить этого брата? Он не намеренно поступал таким жестоким образом. И этот брат готов выполнить любые твои требования, чтобы загладить вину, — Цинцю примирительно гладит плечи и руки шиди, заглядывает в глаза, виновато улыбаясь. Он так счастлив, что его чувство оказалось взаимным, что на волне этой эйфории готов пообещать Цингэ и луну с неба. — Я уже простил, если твои слова правдивы и ты намерен теперь быть со мной и только со мной, — смущённо бурчит Лю Цингэ и отводит глаза. Ему не нравятся такие разговоры, он предпочёл бы им кровавое сражение, но выбор у него невелик. — Намерен. Я ведь сказал, что поговорю с Бинхэ, и, раз ты любишь этого недостойного брата, то он будет счастлив искупить свою вину любым доступным способом, — Цинцю вплотную подходит к своему шиди и неспешно развязывает на себе верхние одежды. Ткань высшего качества и покроя соскальзывает с плеч при малейшем желании владельца и невесомым облаком ложится к ногам. Всего каких-то пару пасов руками, и ханьфу цвета Цин покидает своё привычное место. От такого зрелища у Лю Цингэ едва сердечный приступ не случается. Он уже готов сделать шаг назад в священном ужасе от того, что предстало его взору, но Шэнь Юань хватает его за запястье и лукаво смотрит из-под ресниц. Зная, в каких строгих моральных правилах воспитан Лорд Пика Байчжань, он и не ждал другого. В мировоззрении Цингэ обнажённым увидеть возлюбленного можно только после свадебной церемонии и конфетно-букетного периода длинной лет так в двести, но точно не спустя пять минут после признания. Выдержка, закалённая в боях, при столкновении с чем-то настолько желанным, и в то же время непривычным, шла трещинами как тонкий лёд по весне. Поэтому совсем лёгкий захват Шэнь Цинцю оказался для Цингэ крепче вервия бессмертных. Он ошалело уставился на тонкие пальцы, сжимающие его руку, и судорожно втянул воздух в приоткрытые губы. — Шиди Лю, позволь этому брату показать тебе, насколько он тебя любит… «И откуда это только берётся? Веду себя как проститутка, завидевшая богатого клиента, аж самому стыдно!» — Цинцю негодовал где-то в глубине души по поводу того, как жестоко накрыло его присутствием Цингэ, но сделать ничего не мог. Тормоза разом отказали абсолютно все, и на крыльях новой для него страсти он нёсся на полной скорости. Раньше Шэнь Юаню приходилось постоянно терпеть домогательства Бинхэ, и его это до одури бесило. Чаще всего они были неуместны и неприятны. Он не понимал, как этому гиперактивному полукровке постоянно может хотеться целоваться, обниматься, трахаться в конце-то концов! А теперь его постигло прозрение. Оказывается, когда рядом с тобой находится объект всех твоих самых влажных фантазий, тело опережает разум, и даже если последний рвёт стоп-кран и бьётся в истерике, прося задуматься о последствиях, остановить творящееся безобразие он уже не в силах. — Кхмн-н… — многозначительно и как-то задушено выдавил из себя Цингэ, когда обнажённый до пояса, как и он сам, шисюн, прижался к нему вплотную. Кожа к коже, глаза в глаза, и сердце едва не останавливается. — Шиди, дыши глубже, иначе ты рискуешь потерять сознание, — ласково шепчет Цинцю, прикусывая мочку уха. Ощущения такие, словно это всё во сне. Плавно надавив на плечи смущённого Цингэ, Шэнь Юань заставляет последнего опуститься на ту самую платформу, на которой тот медитировал, а затем, без тени стеснения, опускается ему на колени лицом к лицу. Руки проворно обвиваются вокруг шеи, вытягивая из волос заколку и распуская тугой хвост, а бёдра вплотную притираются к уже заметной выпуклости на нижних штанах Цингэ. — Аххх — запрокидывая голову назад и бесстыдно приоткрывая пересохшие губы, стонет Цинцю. Внизу живота всё просто горит огнём, по тонкой ткани штанов расползается влажное пятно в месте соприкосновения с телом партнёра, а затвердевшие соски болезненно ноют при каждом соприкосновении с кожей Лю Цингэ. — Цинцю… ты… охх… — Цингэ не может сформулировать ни одного предложения, он поражён видом и действиями старшего товарища, ему до странности хорошо, хотя он и готов сгореть на месте со стыда. — Молчи… молчи я всё сделаю… всё покажу… только держи меня… держи крепче… — с этими словами Шэнь Юань склоняется к полу и изящным жестом извлекает из рукава сброшенной одежды небольшой фиал с ароматическим маслом. Затем, уперевшись в сильные плечи, приподнимается и сбрасывает мешающие штаны. У Цингэ дух перехватывает от увиденного. Он в первую секунду едва сдерживает себя, чтобы не зажмурится, но потом всё же опускает глаза вниз и видит, как плавно покачивается блестящий от смазки член Цинцю. Руки сами собой с силой сжимают талию партнёра, и собственные остатки одежды едва не трещат от внутреннего давления. — Сними их… шиди… — сладко и искушающе шепчет в самые губы Цинцю, и, не дожидаясь ответа, сам развязывает пояс и ныряет под него ладонью. По позвоночнику Цингэ словно проходит удар молнии. Каждый волосок на теле встаёт дыбом от того удовольствия, что приносит ему неспешно скользящая по члену ладонь. Глухой стон, первый и весьма низкий, срывается с губ. — Хорошо, правда же? — развратно улыбается Цинцю, а затем вынимает руку, глядя на бессознательно нахмурившегося из-за этого партнёра, и, быстро откупорив сосуд с маслом, выливает себе на руки щедрую порцию содержимого. — Сейчас… сейчас, любимый… я… ах… — глубоко всунув уже второй кряду палец, Шэнь Юань понимает, что готов наплевать на боль и отдаться прямо так, лишь бы поскорее. Поэтому, не давая Цингэ задать вопрос или передумать, он снова приподнимается над его коленями, затем, одной рукой направив в себя уже сочащийся смазкой член, плавно опускается вниз. Сначала он не понимает, в чём дело. А затем глаза широко распахиваются. Цингэ, завидев это, напрягается: — Цинцю… что? Больно? Скажи что-то… — хватает его за плечи и легонько тормошит, стараясь привести в чувство, но тут взгляд Шэнь Юаня проясняется, и, едва сдерживая дрожь в голосе он, шепчет: — Так вот оно как…. Когда не больно… — его губы расползаются в улыбке, а в глазах загорается какой-то жадный блеск. — Господи, как хорошо-то… оказывается… Ничего не понимающий Цингэ смотрит на него в растерянности, но ему и не приходилось быть изнасилованным демоном-полукровкой, у которого размер полового органа чуть меньше чем его меч. А Цинцю в этот момент словно прозрел. Аккуратные и ласковые прикосновения не шли ни в какие сравнения с порывистыми и грубыми любовными порывами Бинхэ. Нечеловеческая страсть и сила, с которой ученик брал Цинцю, оставляла синяки, кровоподтёки и раны на теле заклинателя, а сейчас он словно заново рождался. И, самое-то главное… размер! Господи-Боже-Мой! Какой же подходящий размер члена был у Цингэ! В меру длинный и ровный, он после бейсбольной биты Бинхэ был настоящим благословением небес. — Всё хорошо? — неуверенно уточнил Лю Цингэ и провёл по острым лопаткам горячими ладонями, успокаивающе поглаживая. — Не то слово! — уже полноценно улыбнулся Цинцю и плавно подался вперёд, двинув бёдрами. — О, Боги! — ощущение реальности разом покинуло голову прославленного лорда Цинцзин, когда Цингэ, повторяя за ним, качнулся навстречу. Перед глазами засверкали красочные круги, а в ушах зазвенело. Быстро подстроившийся под ритм Цинцю шиди выбивал всё новые стоны и вздохи, заставляя тело покрыться испариной. — Ещё! Ещё! Не останавли… — фраза обрывается на половине, когда, яростно рыкнув, Цингэ, практически выходит из своего любовника, а затем вгоняет член до упора, заставляя забиться в оргазме. Глаза широко распахнуты, на губах поблёскивает чужая слюна, а волосы прилипли к влажным от пота плечам и рукам, но Цинцю не разжимает пальцев, и, прижавшись вплотную, сжимается внутри. Он хочет заставить кончить Цингэ, хочет услышать его стон блаженства и поэтому не позволяет ему покинуть своё тело. — Продолжай… — Но ты же… — Продолжай! — категорично командует и, склонившись к лицу, прикусывает его нижнюю губу, отвлекая от сомнений. И Цингэ подчиняется, глубоко входит в чувствительное тело и двигается плавно, размеренно, отвечая на влажный и несдержанный поцелуй Цинцю. Ему требуется ещё каких-то две-три минуты, чтобы, внезапно откинув голову, разорвать поцелуй и издать самый приятный для слуха Шэнь Юаня звук — стон удовлетворения. — Цингэ… — впервые за всё время их знакомства Шэнь Цинцю зовёт своего шиди по имени, и от нахлынувших чувств нежно целует в губы, а затем скулы, кончик носа, лоб, шею… — Цингэ, я так люблю тебя… — голос у Цинцю чуть охрипший и томный, но такой искренний и горячий, что Лю Цингэ кажется, что ещё немного, и его можно будет потрогать. Бог Войны нежно обводит кончиками пальцев контуры мышц на плечах и груди возлюбленного, зарывается носом в пахнущие ароматическими маслами, потом и лотосом волосы Цинцю, и ему кажется, что лучше этого ничего быть не может. Они ещё какое-то время касаются друг друга везде, изучают, запоминают, обмениваются признаниями в любви и только потом нехотя подбирают одежду и облачаются снова. В душе Шэнь Цинцю словно всё усеяно цветами, его распирает счастье и невыразимое чувство обожания к стоящему рядом мужчине. И только внезапно ворвавшаяся в сознание реплика Фамильяра отрезвляет его от этого дурманящего сна: «Хозяин, АЛАРМ! Он очнулся раньше! Он идёт к вам!»