Проклятый

В окно дробно застучала ветка растущей под окном сосны, смахивая нападавший за ночь снег. Февральские ветра даже в Подмосковье были пронизывающими и Ники часто просыпался от рвущейся в тишину их спальни непогоды. Но теперь она не пугала и не настораживала, напротив, по телу разливалось тепло и спокойствие, ведь непогода там, за окном, а он здесь, рядом с мирно спящим, любимым до боли мужчиной, который всем собой олицетворял умиротворение и безопасность. Коля повернулся в теплых крепких руках. Яша даже во сне старался не отпускать его из своих объятий, чему Коля и не думал противиться. Уткнувшись носом в дурманяще пахнущую терпким мужским ароматом взаимной страсти грудь, Ники улыбнулся, легко поцеловал чуть выше мерно бьющегося сердца и начал излюбленное утреннее занятие — созерцание расслабленно-спокойного Яши, такого, каким он был только для него. Подумать только, чуть меньше двух месяцев назад Ники проснулся в жутком душевном раздрае. С полным осознанием того, что его жизнь, такая простая и незамысловатая до встречи с Яшей, опять полностью переменилась. Ведь он теперь вспомнил и несчастного юного Николеньку, и не менее несчастного Николая Яновского, и Колю Алова, которому посчастливилось все же услышать слова любви от самого важного человека. Но никто из них не догадывался о том, что спустя столетия именно он станет тем, кому достанет силы разрушить древнее проклятие… Конечно, Ники сбежал, но не от ненависти или страха, а желая в одиночестве уложить в своей голове все эти фантастические вещи, озвучив которые, сложно не сойти за сумасшедшего. Но Николенька в его голове, тот самый Николенька, чье тело (Ники был в том уверен) так и не нашли, сам сказал ему во сне-видении, что несмотря ни на что отдал бы свою жизнь снова, лишь бы вернуться к любимому Яшеньке, потому что тот был единственным, светлым и отрадным в его серой унылой жизни. И бабушка… Спасти бабушку ему тоже очень хотелось… Умирал Николенька с мыслью о единственном глотке воздуха рядом с любимым. Ники прочувствовал это всем сердцем, как и ужас Николая в московском пожаре, его страх за сестру и практически ежедневные гонимые, но не изгоняемые мысли о поразившем его пылкое воображение мужчине, которого он, не осознавая этого, успел полюбить еще в первые короткие встречи в Петербурге. Сердце Ники обливалось кровью, и рядом с Колей Аловым в оккупированном Руане, слишком похожим на его Яшеньку и одновременно абсолютно иным был мужчина… очень близко видевший смерть и оказавшийся абсолютно не готовым к тому, что любимый, которого еще несколько часов назад он держал за руки, погибнет в шаге от желанного спасения. Всего этого было слишком много для одного юноши, впервые столкнувшегося с необъяснимым, но невыносимо реалистичным видением о… собственном прошлом? Но когда Яша пришел за ним, бледный и дрожащий, готовый принять любое его решение, бесконечно любимый всеми тремя воплощениями Николеньки, Ники желал лишь одного — никогда больше не отпускать его из своих объятий. А потом они любили друг друга, как и в первый раз… неистово и нежно, проникновенно и трепетно, и Ники наконец прочувствовал, как это — растворятся в любимом без остатка, доверять ему до самого конца. Он был готов отдать всего себя, лишь бы Яков перестал каяться и касаться его, не дыша. А потому и разговор, тот самый, первый, нужный и важный, начал сам, обходя острые углы. Сам Яков расспрашивал его осторожно, словно боясь, что Ники сбежит, но Ники лишь придвинулся ближе, сжал его руки в собственных ладонях и все стало проще. Так Ники узнал то, чего не мог знать ни Николенька, ни Николай Яновский, ни Коля Алов: о бережно хранимых в старинной шкатулке темного дерева наивных стихах и нательном крестике, о судьбе любимой сестры Оксаны, что вышла замуж за капитана Бинха и прожила с ним долгую счастливую жизнь, о добром и самоотверженном Луи, что обрел свою любовь и семью в далеком жарком Алжире. Единственное, о чем не отважился спросить Ники у любимого, боясь вернуть горечь в их отношения, это судьба бабушки, далеко не простой старушки, чья любовь к внуку страшным образом обратилась против его любимого мучителя. Теперь между ними не было недосказанности и Ники очень надеялся узнать и эту последнюю, тяготившую Николеньку и самого Якова тайну. Еще раз кратко поцеловав крепкое плечо, Ники осторожно выбрался из объятий и из постели, тут же стыдливо заворачиваясь в халат. Взгляд зацепился за собственный портрет, который Яша наотрез отказался убирать с комода, даже когда Ники окончательно перебрался в его спальню. «Ты прекрасен и перестань себя стесняться», — говорил любимый, кивая на юношу на портрете. — «Любуйся и дай любоваться мне». «Но… у тебя же теперь есть оригинал», — возражал Ники, улыбаясь своей самой просительно-обворожительной улыбкой. Неизменно получая в ответ хитрый прищур темных глаз и обезоруживающий поцелуй. Коснувшись рукой припухших губ, Ники поспешил в ванну, иначе не удержится и разбудит своего Яшу, который весь вчерашний день трудился на съемочной площадке, а вечером выцеловывывал всего Ники от макушки до пяток жаркой лаской, совсем недавно впервые испробованной на желанном мужчине. Умывшись и одевшись, Ники отправился вниз. Снегопад снегопадом, но прогулку с собаками никто не отменял. И если Сонг, лениво приоткрывший один глаз как только дорогой хозяин спустил ноги с кровати, уютно засопел вновь уже мгновенье спустя и его пришлось подхватывать на руки, то Арес, спавший по другую сторону двери, тут же лизнул ласкающую руку и повел обоих вниз одеваться и выгуливаться. На первом этаже было тепло и тихо, умопомрачительно пахло свежей выпечкой. Значит Марго уже вовсю колдовала на кухне. Живот требовательно заурчал и Ники поспешил на улицу, которая встретила неприветливо: колючим снегом в лицо и северным ветром. Собаки, которым не улыбалось мерзнуть, быстро сделали все свои дела и вместе с хозяином вернулись в теплый дом, где, судя по запахам из духового шкафа, были уже извлечены вожделенные всеми плюшки и ватрушки с творогом. — Доброе утро. Выглядит так же чудесно, как и пахнет, — проговорил Ники с восторгом оглядывая свежую выпечку. — Не замерз, Николенька? — спросила добрая старушка, ставя перед Ники блюдо с пирожками. — Метет там. Ники застыл, не донеся до рта чашку со специально для него заваренным душистым чаем с хитрыми травками. «Николенька!» Этого не может быть! Хотя почему не может? Ведь поверил же он всей явленной во сне правде про Якова… — Бабушка? — неуверенно произнес Ники, купаясь в уже привычном теплом свете глаз Маргариты Ивановны…

***

Яков просыпался тяжело и муторно, мимоходом с неудовольствием отмечая, что Ники уже поднялся и сбежал на прогулку. Услужливая как никогда память тут же подсказала, что вчера вечером с ним снова случилась неприятность. Даже не неприятность… скорее конфуз. Что-то немыслимое, ранее не испытанное — головокружение, неприятное до тошноты, прямо во время чудесного секса с Коленькой чуть не довело его до обморока. Благо тот в пылу страсти ничего не заметил… Яков тяжело поднялся, чувствуя тягостную ломоту в пояснице и неспеша побрел в ванную комнату, где равнодушное зеркало продемонстрировало ему отвратительные мешки под глазами и бросающуюся в глаза седину… Словно за одну ночь он постарел на десятилетие. Ну конечно! От осознания пол опасно накренился, и Яков, ухватившись за раковину, прошептал: — Старый идиот, думал обмануть вечность? Успокоился… За счастье надо платить! В висках застучало гулкими молоточками. «Ники не должен ничего знать! Даже догадываться! Оформить на него все активы, чтобы никогда и ни в чем не нуждался…» Седину закрасить можно, но всего остального, плохого самочувствия, быстрой утомляемости не скрыть. Яков был рад, что до окончания съемок осталось чуть меньше двух месяцев, скоро всем внимательным, да и не очень, окружающим будут заметны происходящие с ним перемены. Нужно было начать действовать прямо сейчас. Яков снова вгляделся в бездушное невозмутимо-правдивое зеркало, которому не было дела до его бед. Надежда умирает последней… Вдруг можно как-то остановить старение? Иначе зачем все это? Чтобы снова разбить Коле сердце? Чтобы однажды он проснулся рядом со старой развалиной? Даже Провидение не может быть так жестоко. Но ведь у него есть человек, к которому можно обратиться за помощью. Тот самый, что сам заглянул в Вечность и выбрался из-за грани. Марго. А для этого надо сначала рассказать Коле о том, кто же она такая на самом деле. Яков быстро сполоснулся, оделся и спустился вниз. Тихий разговор, непривычно мягкий даже для Марго, он услышал, едва миновав лестницу. — … Я и в Руане за тобою присматривала, золотко мое, хотя и не было нужды… Яков-то Петрович тогда из панциря своего каменного выбрались и с лаской к тебе. У Якова чуть колени не подогнулись. Это говорила не Марго, а Марфа. Он быстро пересек гостиную и оказался на кухне, где бабушка и внук сидели за столом, не отрываясь глядя друг на друга. — Та старая дама с туеском меда… — прошептал Яков, цепляясь ослабевшими вдруг пальцами за косяк кухонной двери. — Да, соколик, и в Руане я за вами обоими наблюдала, — подтвердила его подозрения Марго-Марфа. — Садись-ка завтракать, а то бледен ты больно. Ники обернулся, улыбаясь любимому, и спросил, уже зная ответ:  — Яша, ты про бабушку знал с самого начала? Ответила ему сама Марго: — Не узнал бы, если бы я сама не открылась… А сейчас кушай и не думай о прошлом, Николенька. Яков же все еще в растрепанных чувствах сел рядом с Ники, но тут же расслабился, почувствовав, как голова любимого мальчика опустилась на его плечо. И пусть осталось ему недолго, главное, что Ники рядом.