black moon blue sun.

      Ехать на границу в состоянии разбитого и потрескавшегося, как собственные надежды, хрусталя, да ещё и по первому зову, было слишком поспешным решением, ведь каждый раз натыкаясь на меч противника, внутри ломались не кости, а остатки здравого смысла, окончательно потерянные с заходом солнца, когда первые звёзды инеем оседали на растоптанную, как мечты Кима, траву.       Но даже она, казалось, была гораздо сильнее, несмотря на то, что держала на себе гниющие куски мяса, которые когда-то были людьми, и питалась только кровью, пропитавшую эти границы, руки Сэюна и кажется остатки его души тоже.       Ему казалось, что звёздной россыпью на небе сейчас были его надежды, такие близкие мечты и планы на совсем не далёкое будущее, которые разбились и стали красивой звёздной пылью, растворяющейся в темной ночной синеве - безграничном море, в котором, как оказалось, можно очень легко утонуть.       Сделать вдох больно, так сильно давит на грудь тяжесть неба и тех черных облаков, сквозь которые мелькает белыми огоньками ночное светило, свет которого, ослеплял не так сильно, как ослепляло настоящее, отражающееся в тысячах осколках все тех же неизменно разбитых мечт. Здесь и сейчас чувствовать себя живым заставляет лишь прохладный ветер, сырая земля и голос уставшего Бёнквана, сидящего в палатке неподалёку и рассказывающего новобранцам страшные истории о войне на границах.       Кстати, после того как Кван явился в тот самый день, когда лёжа на коленях Пака младшего, Сэюну просто хотелось уснуть, а не тащить на себе окровавленное тело друга, тот сообщил о этой самой войне, о подходе сильных войск и о том, что враг кажется непобедимым, собственно, как и нежелание Юна возвращаться туда снова. Но вариантов нету, поэтому генерал встаёт и подхватывает тело Бёна, и попрощавшись с Чаном, они медленно направились в сторону дома старшего.       Ким ругает себя за ещё одну ошибку, злиться, потому что допустил возможность того, что Бёнкван пострадает, оставаясь за старшего на границах, чтоб вот так вот заматывать его раны, сидя на старом скрипящем крыльце, пока сам парень прохлаждается тут, хотя это совсем не правда. Ким приезжал отдать доклад с границ и неосознанно для самого себя, приезжал увидеть его, коснуться рук и уехать обратно, одарённым мягкой улыбкой. Но задержался, потому что вместе с улыбкой получил нож в спину, ну а теперь ещё и под рёбра, от тянущей боли кажется, что под каждое.       Научившись ходить очень тихо, совсем незаметно, Бён покидает палатку и заслоняет собой звёздное небо, оставляя глаза Кима старшего совершенно пустыми, даже до того, что последние мысли покидают голову, заставляя привстать с холодной земли и непонимающим взглядом посмотреть на Кима младшего. — Хватит думать о нем, — совсем тихо произносит Кван, садясь рядом и заключая свои колени в объятия, тяжело вздыхая, продолжает, — Подумай о нас, хён, прошу, подумай о тех, кто правда нуждается в тебе.       А тот отмалчивается, ещё с самого утра он не смеет произнести и слова, потому что все они застряли комом игл в горле, и при каждом издаваемом звуке, по щекам стекают слёзы. Да, он генерал, герой тысячи людей из королевства, но он живой, и, кажется, впервые за долгое время хнычет как ребёнок, опуская голову вниз и не давая никому видеть, как вечерней росой на траве оседают его слёзы. — Хён, ты сам себя топишь в этом болоте, вот так вот сильно зацикливаясь. Да, я понимаю, что ты обещал отцу жить только ради того, чтоб быть рядом с ним и охранять, но ты не думаешь, что твой отец не хотел бы этого? Он просто хотел бы, чтоб ты, дурак, был счастлив, а не выплакивал всё накопившееся из-за того, что наш король слепой и всю жизнь не видит очевидного, — совершенно спокойно нарушали тишину слова, так сильно задевающие старшего.       Эти пару предложений еле вместившиеся в голову старшего заставляют задуматься. Его отец умер с просьбой охранять короля лучше, чем он делал это сам, он просил защищать, но не просил немо страдать от чёртового проклятья под названием любовь, кое слово было запретным и не произносилось Юном ни разу за его жизнь, потому что это слово по-настоящему принадлежало только Джуну, но и тот видимо решил разрушить это негласное правило полностью. — Отец любил его Кван, и кажется это стало нашим семейным проклятьем, потому что даже перед смертью он винил себя за всё, что случалось с отцом Джуна, абсолютно за всё, — его голос дрожал, как лежащие на траве слёзы под действием ветра, — И я думаю, что он не хотел бы, чтоб я шёл по его стопам, но кажется это судьба, которая не спрашивая всё решила за нас, Бёнкван. Она решила, что я буду страдать все двадцать пять лет своей жизни, а он будет проживать их счастливо, просто освещая своим прекрасным лунным сиянием этот страшный и тёмный мир.       Квану больно слышать, как хрипит и срывается голос старшего, звуча ломанно, через улыбку и слёзы, перечёркивающие её. Все, что может младший - это таить маленький огонёк надежды на то, что Джун все-таки увидит и поймёт, а ещё он может обнять, поэтому обнимает крепко и тепло. — Солнечное затмение не может длиться вечно, хён, так что скоро настанет и твой час, — выдыхал он, положив голову на плечо старшего, — хотя тебе не стоит забывать, что для меня и Чана ты уже светишь неимоверно ярко, наш отважный генерал.       Тихий смешок раздаётся эхом и становится последним что сегодня услышит старший Ким, потому что после посиделок они молча разойдутся по своим палаткам и получат заслуженный отдых в виде шести здоровых часов сна, завтрака и незаслуженного объявления разведки о том, что войска соседнего королевства снова идут в наступление.