black moon blue sun.

      Неожиданности не заканчивались даже после отъезда Сэюна в столицу, потому что ровно через пару часов к развед-отряду заявился вражеский генерал и, подняв руки над головой, тяжело выдохнул, просив позвать их старшего. Обстоятельства не из лёгких и пришлось в них разбираться именно Бёнквану, который даже не мечтал о таком исходе, но всё оказалось даже плачевнее, чем предполагалось.       Присев рядом с костром и попивая горячий глинтвейн, а точнее его предшествующее подобие, тёплое вино с травами, сваренное на костре, а потому согревающее по-особенному приятно, в отличии от выливающейся из уст генерала истории, повествовавшей не о наболевшем, а о болезненном.       Эта история началась ещё в начале болезни их короля, когда тот был ещё в добром здравии и вёл войну честно, тактично, почти не жертвуя жизнями населения, а если жертвуя, то только теми, кто действительно так сильно хотел свободы, что был готов заплатить такую цену. Но потом все повернулось иначе, белая полоса в жизни Гларии закончилась, потому что лекарства уже не помогали его высочеству находить рассудок, поэтому тот постепенно уходил, до тех пор, пока главу королевства стало невозможно контролировать. Да, он посылал на войну всех, женщин, мужчин, стариков, молодых девушек и парней, и лишь генерал понимал, что эти жизни нельзя отдавать ради войны, что это того не стоит, потому он пришёл заключить мирный договор в тайне от короля, соглашаясь докладывать ему что они не могут отбиться дальше разбитого лагеря.       Это было два дня назад, когда Квану пришлось с радостными вестями ехать к Сэюну, чтобы увидеть его улыбку, облегчение и лишний убранный камень с плеч. Именно ради этого парень ехал без остановок до самой ночи и, радостно спрыгивая с лошади, быстро привязывая её, он открывает дверь, а дыхание сбивается, сердце замирает на секунду.       Кван приехал обрадовать Кима-старшего, а не увидеть его бездыханное тело на полу, лежавшее в луже собственной засохшей крови, возле самой стены, на которую он видимо опирался, пока не потерял сознание. Бён хотел бы знать, и возможно бы заметил приглашение, уголок которого уже успел пропитаться кровью Сэюна, но торопился спасти старшему жизнь, поэтому, найдя аптечку, парень наложил временные швы и как можно скорее доставил его во дворец к придворному лекарю, где Юн пролежал до следующего утра. И так как навестить его не давали Ким-младший решил поинтересоваться что вызвало такую бурную реакцию генерала и молился, чтоб это было не то, что он думает, но приехав и подняв приглашение, всё внутри сжимается, и парень понимает. Молитвы были напрасными, совсем провальными, потому что, обращая внимание на дату, гнев уже нельзя держать в себе.       Приезжая обратно младший, забывает все правила приличия, и сейчас ему плевать на всё, он врывается в тронный зал посреди бела дня, где на троне спокойно восседает король, подписывая очередные нудные жалобы или королевские документы. — О, Бён… — он не успевает договорить, как его перебивают.       Кван берет его за шиворот и поднимает с трона, прожигая его своим полным отчаяния и злобы взглядом. — Это всё ты виноват! Наивная ты сука, почему ты так слеп и не видишь элементарных вещей вокруг себя! Почему из-за тебя другие люди должны страдать всю свою жизнь, а ты ещё после такого смеешь называть себя королём?! Ох, ваше высочество, так спасибо что доводите людей до полусмерти, своим идиотским поведением! — он не держит эмоций в себе, и даже накатывающие на глаза слёзы не мешают ему, — Объясни почему он должен страдать из-за тебя?!       Мешает только Пак-младший, прибежавший на крики, он стоит рядом с Кваном и грустно смотрит в его глаза, слабо улыбаясь, а потом кладёт свою руку на его и мягко произносит: «Оставь его Бёнкван-хён, он всё равно ничего не поймёт». Ким-младший отпускает Джуна, а тот, падая на колени, застывает в непонимании, когда оба они уходят, оставляя его один на один со сказанными Бёном словами, которые отбили последнее желание работать и заставили лишь глубоко задуматься, уходя в свои покои.       Ким младший чувствует себя до ужасного тяжело, особенно когда смотрит на Чан-и, сидящего рядом с генералом и держащего его за руку двумя своими дрожащими, такого маленького беззащитного и очень ранимого. Младший Пак совсем недавно смог принять то, что Сэюн любит его старшего брата, а не его самого, что он страдает так сильно и особенно сложно принять то, что всё это привело к такому исходу. Ещё тяжелее становиться, когда приходит осознание, что даже после этого Ким-старший не сможет опустить руки, потому что сердцу не прикажешь. Даже такому уставшему и разбитому, опустошённому и сожжённому заживо, просто потому что если Ким полюбил, значит будет идти до конца.       С младших лет Бёнкван был правой рукой старшего и надёжным другом, тем на кого можно было положиться, но увы Сэюн был и есть не такой, потому что глупый. Он держит всё в себе, справляется со всем сам, хотя Бён знает, что ему тяжело, что на самом деле он ранимый внутри и только притворяется таким, улыбаясь всем назло и так ярко, с трудом вериться, что это маска, которая прячет эту чёрную душу, пропитанную отчаянием. Даже сейчас, когда Юн очнулся и открыл глаза, видя переживания Чана, он медленно привстаёт и, все ещё держа его за руку, слабо улыбается, положив вторую на затылок, коим парень ударился, когда упал на пол.       Никто не может проронить и слова, лекарь и Кван, стоящие в стороне, слишком рады, что Сэюн пришёл в сознание после таких ранений, а у Пака-младшего просто слова поперёк горла застряли, всё, что он может, так это наброситься на старшего с объятиями и, уткнувшись лицом в его плечо, тихо плакать, сдержанно, как привык. А Юн будет гладить его по волосам и, обнимая, тихо успокаивать. — Чан-и, всё же хорошо, — тихо говорит он слегка хриплым голосом, — успокойся, я в порядке. — Не в порядке, я знаю что не в порядке, так что не смей больше себя так доводить и рассказывай кому-нибудь, хорошо? Если не мне, то Кван-хёну, но пожалуйста, не держи больше это в себе, Юн-а, — всхлипывая произносит он, ощущая на себе тяжёлый взгляд Бёнквана, поэтому перестаёт плакать, но удивляется, когда генерал сам поднимает его голову и вытирает слёзы. — Не буду, обещаю, что больше не буду себя так доводить, — еле-еле усмехается парень, а Ючан ловит эту улыбку, и на душе становится тепло, от чего уже улыбается он сам.       Комнату заполняет радость, незабываемое чувство наполненных воздухом лёгких, потому что дышать стало легче, по крайней мере сейчас, когда Джуна нет рядом, пока он занят и не может причинять боль.       После длинной ночи в мире наконец-то наступает рассвет с кровавыми лучами.