black moon blue sun.

      Но он не смог. Его руки отказывались это делать по одной простой причине — ничто в этой жизни не могло заставить Сэюна убить невинного. Да, Донхун был преградой и был грешен, но не виноват в том, что это случилось, ведь его заставили полюбить и заставили этот день быть таким, какой он есть сейчас. Когда царапая руки в кровь о кору дерева, Сэюн глотает слезы и слабо улыбается с желанием посмеяться над собой, он действительно думал, что это так просто, ведь сотни раз натягивал тетиву и поражал поставленную цель, но нет. Отец его предупреждал, но не хотел, чтоб он наступал на те же грабли, поэтому все что оставалось Киму — вернуться к своей лошади, оставить там лук и стрелы, а после пойти туда, тихо садясь рядом с Ючаном.       Единственным желанием генерала было то, чтобы кто-нибудь прямо сейчас выпустил те стрелы в его спину, все до единого, они бы вонзились в пустоту и заполнили её ядом, который бы окончательно остановил эти страдания, а не заставлял Чана с чертовски сильным переживанием сжимать руку Кима в своей, чтобы хоть как-то дать понять, что он не один, что Пак-младший тоже здесь, с ним, и сейчас он больше переживает за него, чем за брата, но все попусту.       Сразу после окончания церемонии, когда Чану пришлось на минуту отпустить руку Сэюна и подойти к брату, когда Бёнкван попытался найти его, чтобы узнать в порядке ли он, Ким бесследно исчез, словно его и не было на этой церемонии, словно Чан и не видел его слезящихся глаз, не касался его дрожащих рук, а Кван не переживал сидя позади, потому что чувствовал эту дрожь на себе, видел и чувствовал, как будто переживал это сам, от чего ему пришлось опускать голову и скрывать свои глаза, полные не слез, а боли и переживания за того человека, который был ему как старший брат.       И который испарился в мгновение ока, потерялся среди гостей и вышел к своей лошади, а потом на ней умчал за горизонт в ту часть мира, в которой он хотел быть меньше всего на свете в ближайшее время, туда, где среди деревьев и густого тумана, пропитанного отчаянием, туда, где было невозможно тяжело дышать. Туда, где последние годы покоился его отец. И приехав туда, обращаясь к отцу, он просто упал на колени, орошая землю собственными слезами, ударив о неё кулаком и склонив голову он хотел спросить, за что ему все это, но в горле ещё с самого утра стоял ком, из-за которого парень не смог выдавить из себя ни звука, не то что слова или целый вопрос, а их у него было много, и даже слишком.       Ким хотел знать, проклятие ли это или, быть может, его наказание за то, кем он был в прошлой жизни, может ли быть это злым роком или затянувшейся шуткой от всевышнего, в которого он уже давно перестал верить, как и верить в то, что он жив, ведь человек не может выносить столько боли и тяжести, физически и морально, просто не может. А возможно ли, что это его ад, что он мёртв и сейчас находится в личном аду, который заставляет его заплатить за смерти каждого человека от его рук, за смерти тех, кто хотел жить, как и он хотел жить, до этих пор. У него был вопрос, ведь даже если это реальность, то как, как, черт возьми, он должен был переносить все это, как должен был с улыбкой смотреть в глаза Джуна, когда его сердце разрывало на самые мельчайшие частицы, каждая из которых оставалась живой и болела, болела так сильно, гноясь безответной любовью.       Генерал стоял там на коленях, пока небо решило пролить слезы вместе с ним и обдавало холодным дождём, заставляя парня чувствовать себя ещё менее живым и молиться тому, чего нету, чтобы прямо здесь все его раны открылись, и его бездыханное болящее тело осталось рядом с отцом, пока чёрная душа возносилась к нему. Да, все чего он хотел — увидеть отца, получить ответы на все и упокоиться с миром, чтобы встретиться с Джуном в следующей жизни, ведь, возможно, там ему повезёт больше, а может и нет. Но Ким готов поклясться, что его полюбившая однажды душа не сможет разлюбить его больше никогда, рви на части хоть каждую минуту, пытай самыми страшными пытками, он не сможет отказаться от любви, даже если Джунхи её не желает.       Пройдёт время, и ближайшие пару дней генерала никто не увидит, он будет лежать на той бренной земле, пока не обретёт силы встать, а потом поедет к морю, где будет пытаться смириться, пока Чан накручивает себя, не ест и часто падает в обмороки, а Бёнквану не легче, ведь сказать, что его волнению нет предела, ничего не сказать. Киму-младшему постоянно приходиться находиться рядом с Ючаном и уверять его, что все хорошо, следить за тем чтобы он ел хоть что-нибудь, по причине «Сэюна бы расстраивало то, что ты плохо ешь», и выводить его на улицу, чтобы Чани не заливался слезами каждую минуту и терял сознание не так часто, в этом замкнутом круге, пока Джун утешал себя и наслаждался медовым месяцем, проводя много времени с Донхуном, пока на его сердце творилось непонятно что. Его слегка беспокоил вид Сэюна на его свадьбе и то, что он не появлялся так долго, тоже, но все, что он делал, так это старался не думать об этом. Пока в один прекрасный день тот, кто стал причиной всего этого беспорядка, не явился, фактически восстав из мёртвых и выглядя как призрак, он стоял на пороге тронного зала на коленях. — Джунхи, прошу тебя, выслушай меня…