black moon blue sun.

      Он стоял на коленях еле живой, до того, что несколько слуг, вышедших на шум, испугались и в шоке тихо покинули тронный зал. Ким был бледный, бледный как смерть, его кожа казалось прозрачной, а глаза совсем безжизненными и серыми. На лице сильно проявились скулы, хотя всегда первое, что ты видишь, смотря на него, это губы, которые должны растянуться в прекрасной улыбке и его милые щёчки от природы, которые часто любили краснеть в душевном разговоре с любым человеком. Первое, что ты видишь — его светлая душа, а не покинутое ей тело. Израненное в грязной и слегка порванной парадной форме, в которой он появлялся на свадьбе, той, на которой среди порезов была видна высохшая кровь, которая, казалось бы, заканчивалось в этом бренном теле, несущем только боль.       За эти несколько дней, он смог лишь встать с могилы отца и отправиться к морю, через густые леса и толпы разбойников, нападавших на деревни, стремился к той самой пристани и, сидя на ней, казалось бы, чувствовал прикосновения и эти тёплые объятия Джунхи, которые уносил морской ветер, меняя на холод и чувство полного одиночества, даже тогда, когда он смотрел на звёзды и вспоминал, как они искали созвездия. В те дни он отчаянно пытался найти свою Луну среди сотен тысяч искр на небе, но нужной так и не находил.       Сэюн долго приходил в себя, ища нужные слова, которые он должен сказать Джунхи, питаясь лишь святым духом и свежим морским воздухом, из-за которого его кожа побелела так сильно, из-за которого его глаза потеряли цвет, и может солёный воздух был не главной причиной, но Киму казалось он выплакал из себя на этих берегах все жизненные силы, которые у него только могли остаться. Выплакал до того, что единственным хорошим решением было прийти и сказать все как оно есть, прямым текстом сказать, что он не может больше выносить этих пыток, что лучше он умрет, чем будет существовать вот так. И он приехал, собрался с силами чтобы сказать, но даже этого сделать не вышло. — Нет, это ты выслушаешь меня, предатель Ким Сэюн.       Пак сидел на троне и, кажется, подписывал какие-то бумаги, но услышав грохот на пороге обратил свой взор туда и даже встал, пытаясь рассмотреть незнакомую фигуру, но когда услышал знакомый голос, лишь чем-то отдалённо похожий на тот, который должен быть без хрипа, без этой усталости и отчаяния в нем. Он неспешно спустился с трона по ступенькам и подошёл к генералу, которого сначала даже и не узнал. Но злился, очень злился на него. — Как ты посмел врать мне все это время? Для чего? Для чего ты делал все это? — король держал строгий тон, но можно было расслышать как дрожит его голос. — Джунхи, о чём ты говоришь? — Ким даже голову поднял боясь, что это то, о чём он может думать, но. — Ах, ну да, самое время сделать вид что ты ничего не знаешь, да? Зато я знаю. Ты предал меня, предал наше королевство подвергая его опасности, генерал Ким, чем ты думал, когда заключал такие сделки за моей спиной? Ты хотел, чтобы на нас напали? Чтобы наши территории утопали в крови простого народа и все ради, чего я так старался было разрушено? Ты этого добивался?! — Пак срывается на крик не в силах держать себя в руках, и даже видя, как тело Юна слегка подрагивает, не меняет своего тона. — Джунхи, я. — он не успевает договорить, как его перебивают. — Ты договариваешься о том, чтобы на границах был мир, делая вид, что идёт война, для того чтобы не погибали люди? Бедные несчастные войны, сами пришедшие на службу? Но не думаешь ли ты, что это мог быть повод для внезапного нападения? Что если бы я не узнал и не остановил всё это? Наше королевство пострадало бы из-за тебя и твоей мягкости и сочувствия к другим, чёртов предатель. Ты безжалостно подставил меня, наше королевство и разрушил моё доверие!       Джунхи обнажил меч. Впервые за долгие годы он не побоялся вынуть его из ножен, так резко и поставить к горлу того человека, которым дорожил почти всю свою сознательную жизнь и даже не понимал этого. — Ты причинил мне ужасную боль, вонзив нож в спину, этим поступком. — Если я посмел сделать больно королю, то убей меня, — Ким снимает с пояса свой меч, бросая его в сторону, а потом делает шаг вперёд, пока лезвие королевского меча впивается глубже в его кожу, заставляя густую алую кровь стекать по шее, — но знай, что ты причиняешь мне куда больше боли, сумасшедший. — Я сумасшедший?! — руки Пака дрожат, предательски сильно, и он неосознанно вводит лезвие ещё на сантиметр глубже, даже не понимая, что ещё чуть-чуть, и он просто перережет ему глотку, буквально. — Да, так что давай не тяни, я нарушил обещание не причинять королю боли и защищать его ценой своей жизни, — хрипит Ким, ощущая жгучую боль на шее, его голова начинает кружится, и он чертовски сильно надеется, что сейчас, сейчас все просто закончиться. — Раз я сумасшедший, так почему ты просто не взял меч, и не убил меня? — Потому что я люблю тебя, Пак Джунхи. До адских болей и гниющих ран, люблю чертовски сильно, но ты не представляешь, как за эти восемь лет я устал от этого. Устал тащить все твои отказы и занятости, каждый раз откладывая этот момент на потом, устал терпеть твои похождения в поисках мужа, нервные срывы, отсутствие настроение и прочее. Я устал любить тебя, Джунхи, вынося этот чёртов ад, в котором ты мой личный дьявол, поэтому просто убей меня.       И если бы сейчас в тронный зал не ворвался Чан, слезы радости которого сменились на шок и слезы отчаяния, и не остановил всё это, лезвие меча правда могло просто перерезать артерию и тогда бы, Сэюн задохнулся в собственной крови с улыбкой на лице, но. — Пак Джунхи!       Меч падает на пол со звуком разбитого Паком на миллионы осколков сердца старшего, которые он так отчаянно собирал последние годы и надеялся склеить сегодня, но даже эти осколки были разбиты на частицы, которые он уже просто не сможет собрать. Вместе с ними падает и старший, на колени, склоняя голову и думая, что ошибся и все-таки выплакал не все слезы, не все что держало его здесь. А Чан пачкает белые длинные рукава останавливая багровую кровь, так же падая на колени перед старшим и смотрит в его глаза, пока из своих двух вытекают солёные реки. И Паку-младшему кажется, что он начнёт плакать ещё сильнее, когда холодные, впервые такие холодные, руки старшего не лягут на его лицо и мягкими прикосновениями не вытрут слезы. — Сэюн-а, ты… — Все в порядке, Чан-и, пошли.       Конечно, младшему хотелось сказать «но», «нет» или «подожди», но за его спиной все ещё стоял Джунхи, поэтому, ничего не говоря, он с осторожностью убирает руку от страшного пореза, и они выходят из тронного зала. Чан все также осторожно придерживает старшего, будто он из фарфора и вот-вот разобьётся и, доходя до комнаты, в которой находились медикаменты для обработки ран, осторожно усадил Юна на подушечку, а сам сел напротив.       Его руки дрожат, он боится сделать слишком больно генералу, но тот лишь слабо улыбается, пока его шея все ещё сгорает от боли, а теперь ещё и от лекарств. Он внимательно следит за выражением лица Чана, пока тот накладывает повязку и в какой-то момент просто поднимает его взгляд на себя. Кладёт руку на щёку, слегка поглаживая её большим пальцем, заставляет Ючана покраснеть, и тот не успевает даже и слова сказать, когда его губ касаются чужие. Ещё более тёплые и нежные, чем он мог себе представить.       И единственное, что понимает король Пак, наблюдая за этой картиной из дверного проёма, что, кажется, совершил самую большую ошибку в своей чёртовой жизни, потому что так сильно ему не было больно ещё никогда. Даже когда умер отец, он не впадал в немую истерику, агрессивно стирая слезы со своего лица, и не убегал в свои покои с осознанием того, что разбив чужое сердце, даже не смел на что-то надеяться.