black moon blue sun.

Полный решительности младший произносит последнее слово, которое въелось в сознание Джуна чернилами, а их вывести было просто невозможно. То, как Чан смотрит на него с искрами в глазах, сожалением и разочарованием в старшем брате сложно переносить без накатывающих на глаза слёз. Пак Джунхи слишком поздно понял, что такое боль и эмоциональная привязанность к людям, слишком поздно столкнулся с проблемами лицом к лицу и не смог ничего с этим сделать. Всё, что ему оставалось—смиренно смотреть как Ючан и Сэюн седлают лошадей и, оставляя позади прошлое, поднимают туман из пыли, в котором и растворяются, будто их тут и не было. На небе сквозь ночные тучи пробиваются звезды, король руку к ним тянет и все ещё стоит на том же месте, не в силах принять правду и осознать происходящее. Маленький нежный цветок лотоса с белыми лепестками вдруг окрашивается в красный, познавая боль, и медленно увядает, опуская руки и склоняя голову, когда падает на колени. Его будто жизненных сил лишили, забрали лучи солнца, благодаря которому он распускался каждый день, и ту маленькую надежду на светлое будущее королевства, потому что он сам в одиночку не справляется, чертовски сильно не справляется. Пак чувствует, что подвел всех, не оправдал ожиданий отца и не выполнил его обещание, лишился единственного человека, который находился рядом с ним несмотря ни на что и защищал ценой собственной жизни, а как оказалось, ещё и трепетно любит. Точнее любил, пока его сердце не разбили окончательно. Он подвел своего младшего брата, показав себя в роли самого худшего старшего и ничтожества, которое отрицало очевидное и в порыве гнева чуть не убило его любовь. Свою любовь. И любовь ли? Джун никогда не понимал чувства, никогда не понимал человеческую боль и страдания по кому-либо, но то, как трудно давалось ему встать с колен и идти не опираясь на стены, учило его, словно младенца, вот только учило оно ходить по раскалённым углям и увядать от боли в пламени обожжённых лепестках его души — уже не таким белым и совсем не живым лотосом. Будто цветок колыхающийся в одиночестве на поверхности озера, он бродил по коридорам дворца и если лотос мог натыкаться только на камни, король натыкался на пронзающие воспоминания. Комната Чана слева по коридору—словно нож в спину, комната Сэюна следующая, но дальше неё Пак пройти просто не мог. Цепляясь за ручку двери, как за выгорающую надежду на светлое будущее, открывает её и вдыхает воздух, чувствуя его запах. Легкий аромат красного дерева и корицы, которую Юни любил оставлять на столе рядом с кучей наваленных документов и вазой, что стояли бумажные цветы, некогда сделанные Паком для него. У Джунхи слезы не останавливаются, когда он вспоминает сколько же лет прошло с того момента, а цветы все так и стояли, будто с них ещё и пыль сдували каждый день, лишь бы помнить этот момент, а так и было. Садясь за стол Юна и смотря на них, Джун пальцами по лепесткам проводит, взгляд ниже опускает и там подвеска, которую Ким обычно с собой таскал—тоже подарок короля, только уже на его двадцатилетие. Ворочая в руках подвеску, Пак переводит взгляд на что-то его отвлекающие и в окне, как оказалось, светит полная луна. Даже тут он словил смысл и понял, почему Сэюн выбрал эту комнату своим кабинетом во дворце и почему проводил тут так много времени, особенно ночью. Но Джунхи всё не верилось, не мог человек так сильно любить его и столько терпеть эту любовь, раз она была безответной совсем и разрушала его изнутри. И насколько много лет терзало это Кима он не знал, но точно много, раз отчаяние брало верх над желанием жить и. Поэтому ли Ким не боялся смерти? Потому что ему было настолько больно, что он молился, чтобы всё это уже закончилось, но оно не прекращалось, а боль не уходила. Он сам не мог разлюбить, как бы он не хотел, не мог, будто его цепями связали, но подхватив почти разбившееся сердце Чана и поддержав его чувства, смог ли? Кто знает, луна молча светит с неба и отвечать на эти вопросы не станет, а Джун не знает сможет ли простить себя за такое, чтобы сказать хоть что-нибудь, ведь он по-прежнему был луной для Сэюна, а тот оставался его солнцем. Вставая еле-еле, он осматривает кабинет ещё раз, напоследок, а потом уходит закрывая двери и оставляя там все их воспоминания, но браслет подаренный Юном с руки не снимает, бело-золотое украшение не покидает его руки около восьми лет, но только думать об этом король конечно не станет. В самый разгар ночи и пик луны, он выберется из коридоров, вырвется из кружащего голову кошмара и вдохнет свежий воздух, идя в сторону королевского кладбища, последний перед кем он хочет оправдаться — отец, которому обещание дал пусть и под лезвием меча, но обязан был выполнить, а не разрушить в один миг. — Прости меня, я—никчемный сын и не смог сдержать обещания. Отец, я хотел бы, — его голос не становится громче и дрожит сильно. — Я хотел бы тебя обнять, ведь знаю, что ты не злился бы. Сказал бы, что глупый я и просто не могу понять, объяснил бы почему. И мы бы вместе прияли решение, но ты ушел так рано. И теперь я остался один с чувствами к человеку, которому разбил сердце и недоверием со стороны родного брата, если даже не ненавистью. Джун кладет на могилу отца лилии затмения — цветы которым они вместе дали название в тот самый день, когда стали друг для друга луной и солнцем. Когда отцы назвали их глупыми детьми и посмеялись, стоя рядом, хотя в юности были такие же, ничего не понимающие дети, которые обрекли свою жизнь на несчастную любовь, предначертанную им судьбой. Но зачеркнутую тысячу раз, будто проклятьем. Будто в прошлой жизни они были грешны и совершили что-то, за что рассчитываться приходиться в этой и такой ценой, что лучше бы они не жили вовсе. Но, как и всегда луна возвышается над землей, но следующие дни и ночи друг без друга они будут жить и спать совершенно наоборот, кто-то спокойно, а кто-то нет. Будто в прошлой жизни они были грешны и совершили что-то, за что рассчитываться приходиться в этой и такой ценой, что лучше бы они не жили вовсе. Но, как и всегда луна возвышается над землей, но следующие дни и ночи друг без друга они будут жить и спать совершенно наоборот, кто-то спокойно, а кто-то нет.