black moon blue sun.

Этот день никогда не должен был наступить, но сами небеса распорядились иначе. Последнюю неделю было ветрено, море бушевало в смятении, так же как бушевала в диком волнении душа Сэюна. Скрипел причал — скрипели нервы, сдающие каждый вечер почти до истерики. Ючану становится хуже, и старший замечает это, как не заметил бы никто другой. Никто не мог бы сказать, что руки младшего стали чуть холоднее, глаза потускнели, побледнела кожа слегка и он сам с каждым днем ослабевает, будто душу медленно вытягивают. Каждую ночь, когда Ким к себе Пака младшего прижимает крепко, на глазах слёзы не наворачиваются только из-за сильной усталости, из-за того что старший не думает о последствиях и нагружает себя каждый день до того состояния, когда на любые эмоции нет сил. Он каждое утро готовит завтрак, позволяя Чану приготовить их любимый чай и после выходит с ним на прогулку, а гуляют они до вечера. Позавчера в соседний город, вчера на цветочные поля, сегодня на праздновании в своем городке и завтра... Будет ли оно, то самое завтра. С того дня как они попали сюда, старший старался жить каждый день как последний, но иногда не выходило, он планировал ремонт в доме, планировал отпуск, чтобы уехать с Ючаном куда-то, планировал каждую их прогулку с самого утра и ложась спать тоже. Планировал. И одной лишь мыслью, что завтра может не быть, вселял в себя неистовый страх и ужас, потому что смириться не может. Не может и все. С такими вещами нельзя находить смирение быстро, особенно когда то, с чем смириться надо не мелочь, а скорее единственный за долгие годы лучик солнца во мраке. Когда то, с чем надо смириться лежит под боком, сопит и мило улыбается во сне; дышать тяжело. В одну из таких ночей, когда Ким снова ловит себя на чертовой безмолвной истерике, он выходит из дома поспешно, глотая жадно холодный морской воздух и пытается прийти в себя, пустить по ветру эти мысли и сделать вид что ничего не было, пока его талию не обнимают холодные руки. Чан в спину старшего лицом уткнулся и выдыхал судорожно. — Я... Я знаю, что ты переживаешь о том, что совсем скоро меня не станет, Сэюн-а, — он чувствует, старший ответить хочет, но. — Я сам боюсь оставлять тебя тут, боюсь умереть в одиночестве, когда тебя рядом не будет. Знаю, ты прикладываешь все усилия, чтобы ни я, ни ты не думали об этом, но я просыпаюсь ночами часто и мысли сами приходят в голову. Они хуже ночных кошмаров, навязчивые больно и заставляют не спать до утра. Они заставляют меня замечать в мелких деталях твоё волнение и за тебя переживать больше, чем за себя, заставляют придумывать оправдания, но... Мне правда нужно поговорить с тобой и узнать все о чем ты думаешь, глупый хён... — Чан-а, — старшему говорить сложно, в его голосе редкая дрожь, а внутри тяжесть давит ещё больше, он не может сказать многое. — Я люблю тебя очень, и отпускать не хочу совсем. Я... Пытаюсь сделать каждый день таким, будто он последний в моей и твоей жизни, хочу чтобы ты был по-настоящему счастлив и не думал о том, чего принять я все еще не могу. Это тяжело, очень тяжело, пойми. Ты, наверное, не знаешь толком, ведь в том возрасте я был ещё более закрытым, но смерть отца даже принять не мог около года. Да и до сих пор кажется, сколько бы лет не прошло такое чувство что он всё ещё ждет меня дома. На чертовски холодной вершине горы, где растет мамина сакура, там, он ждет меня там, чтобы выпить горячего чая и рассказать одну из своих историй, очередных дух захватывающих...Так скажи мне как тогда как должен смириться с тем что тебя рядом не будет? — Глупый... — за спиной старший слышит тихие всхлипы, а Чан чувствует, как тот поворачивается и прижимает его к себе крепко. — Я... я знаю, что это тяжело, но т-ты справишься... Р-ради меня и себя с-самого, Юн-а... — Тише, мой хороший, я постараюсь с этим справиться, но только ради тебя слышишь? — он поднимает лицо младшего, заставляя посмотреть в свои глаза, вытирает слезы аккуратно и мягко касается губ. — Ну и кто из нас глупый? — Юна... — младший краснеет и прячет лицо, уткнувшись в грудь Кима. — Ты глупый, но я люблю тебя даже таким. Сэюн усмехается и берет его на руки, относя обратно в теплую кровать и это становится последним их счастливым моментом в этой жизни. Ведь просыпаясь слишком рано, от холода пронзающего насквозь, Ким не находит Пака младшего рядом с собой, но нервничать или паниковать не начинает. Встает с кровати и поспешно выходит из дома с теплой накидкой в руках направляясь к пристани. Там он, в сияющих лучах рассвета стоит на пристани пошатываясь, и если бы старший его не словил, тот, кажется, бы просто упал в воду. У Юна руки трясутся, но он спокойно садится на край пристани и садит Чана рядом, а тот сразу к старшему на колени ложиться и выдыхает судорожно. — Я знаю обо всем Юн-и. О том, что ты знал о болезни всё время и отвез сюда специально, что заботился и делал мою жизнь такой ради меня, но... Ты всегда любил меня так искренне, что и мысли злиться на тебя не было, и ты... Был так счастлив всегда, когда мы были вместе, что делало счастливым меня. Сэюн, ты сильный, раз смог продержаться до конца, и вообще пошел на это зная, как больно будет потом. Я завидую тому, какой ты искренне добрый и заботливый. Мне жаль, что даже любя тебя всем сердцем не смог быть таким же для тебя... — Чан-а... — вот теперь и слезы на глазах, по щекам соленые дорожки от них, а в глазах отчаяние. — Спасибо, что сделал мою жизнь счастливой, ты справился со всем и будешь справляться дальше. Я люблю тебя. — Я тоже люблю тебя, Ючан, — тихо произносит тот, пока холодная рука младшего лежит на его щеке, пока тот тянется. Тянется и получает свой последний, самый нежный и чувственный, последний поцелуй, после которого старший последний выдох младшего губами ловит и не верит. Что он всё-таки ушел, устремился куда-то выше чёртовых небес.