Он Дракон в обьятиях страсти

***

Папы в номере не оказалось. А снимать отдельный номер я не могла себе позволить, учитывая внезапные траты и то, сколько их могло быть еще. Я осталась ждать его в холле. А пока написала Эльзе о том, как вообще в Японии ищут гинекологов и как получить рецепты на противозачаточные. Схема оказалась запутанной. А еще Эльза пользовалась привычными японцам сокращениями медицинской системы, а еще у каждого здесь были страховки и прочая, прочая, прочая. Я перечитывала каждую смс раз по двести и ничего не понимала. Мне нужен какой-то англичанин, кто объяснит мне, что со всем этим делать. А еще я умирала от голода, мне хотелось лечь и не шевелиться. А не сидеть снова, как в автобусе. Еще наворачивались слезы из-за Стинга и того, что я вообще-то вернулась с крутейшего собеседования, а этот факт даже не заинтересовал моего бывшего мужа. Весь этот вихрь чувств и глаза на мокром месте могли говорить об одном, критические дни были не за горами. Не сегодня, так завтра. И очень похоже, что сегодня я к врачу не попаду, а если не попаду и завтра, то этот месяц придется пропустить. О боже, боже. Я не волновалась из-за секса. Я волновалась из-за того, в какое эмционально нестабильное чудовище я превращалась без гормональной терапии. Возможно, мне следовало пройти иной курс, сдать какие-то другие анализы. Но в Лондоне это было простейшим и быстрым решением, которое не отвлекало меня по постоянным хождениям по поликлиникам и очередям. Хотя я продумала свое путешествие от и до, я ни в каком кошмарном сне не могла учесть, что мой муж выбросит мои таблетки и сам же лишит меня важнейшей для меня вещи. Папа пришел с женщиной. И я поняла, еще издали, что не смогу остаться у него переночевать. И это снова была плохая новость, потому что, ожидая его в холле, я впала в ступор и за это время не просмотрела ни одного мотеля поблизости. Ночь в дорогом отеле меня бы не разорила, но я была упрямой. Это оказалась его новая невеста — Эмма, пепельная блондинка, французкого происхождения, лет пятидесяти. Она трогательно и очень сексуально говорила по-японски, как удаётся только французам. Очень милая и приятная женщина, которая с первого же взгляда распознала мое состояние и, отметая все мое сопротивление, пригласила меня переночевать у них. Не сказать, чтобы я сильно сопротивлялась. Так, немного. Для приличия. Сил у меня уже ни на что не оставалось. Мне постелили в небольшой гостиной, на диване. Оказалось, что папа снимал люкс. Эмма даже принесла мне ужин, и я разделалась с ним, пока она по секрету сообщила мне, что отец страшно гордится мной. Она попытается, конечно, сделать так, чтобы он высказал это вслух, но «дорогая, это же мужчины. Говорить о чувствах — не их сильная сторона». О да, я была с ней полностью согласна, но смогла только кивнуть, она убрала у меня поднос, приглушила свет и ушла в спальню. Утром меня разбудил их тихий шепот. Я поняла, что бодра и полна сил. Хотя у меня тут же испортилось настроение, стоило мне почувствовать, как у меня тянет низ живота. Я спросила Эмму о докторах, но об японском здравоохранении она знала ровно то, что оно ужасно запутано, как впрочем, и во Франции. Что ж, я могла рассказать ей то же самое. Папа сказал, что нашел мне несколько приличных мотелей не в самых бедных и дальних районах города, но утром на его имя консьержу оставили это. И протянул конверт, где было написано мое имя красивым почерком. А я знала только одного человека, который все, за что бы он ни брался, делал идеально. Мое сердце пустилось выбивать чечетку. Внутри оказалась только карточка с тисненным на ней золотыми буквами адресом. К чести моего отца и его невесты, ни один из них ни намеком не обмолвился о том, что они могли видеть к этому времени в газетах. Может быть, и не могли, но сильно сомневаюсь, что им посчастливилось это пропустить. Пока я колесила по Японии, то видела еще несколько изданий, с первых полос которых не сходило имя Нацу. Я их не читала, сразу же отводила глаза в сторону. Эмма взглядом указала моему отцу на адрес и тот сказал: — Да, мы были в том районе на экскурсии. — Вы ходили на экскурсии? — безжизненным тоном произнесла я. — Шутишь? — спросила Эмма. — Это же Город Ангелов, тут в принципе и задаром экскурсии не хуже. Но да, мы еще и деньги за это платили. Я не нашла в себе сил объяснить ей, что мне приятно это слышать, что так и должны поступать люди в неизвестных городах и странах, а не пялиться в окно и ждать у моря погоды. Или помощи от правительства. Или надеяться на работоспособность матки бывшей жены. Перевернула золотые буквы, чтобы не видеть их сдержанного аристократического и, безусловно, дорогого блеска. Все в стиле Нацу. Даже отсутствие письма. Без единого слова, которое могло бы объяснить хоть что-то или, не дай бог, намекнуть на его чувства. Зачем он делает это? И ладно, зачем — еще понятно. У меня зубы тоже сводит от желания, но как он узнал, что я здесь? Я ведь даже не остановилась в этом отеле официально. Я в гостях. Похоже, это все было написано у меня на лице. — Люси, расскажи нам, о чем ты думаешь, — Эмма мягко коснулась моей руки, — а то мне кажется, ты сейчас лопнешь от переполняющих тебя эмоций. Это чертовски точно сказано. — Я могу уйти, — сразу предложил папа. Эмма ему улыбнулась. — Правильное решение, дорогой, девочкам надо посекретничать. И он оставил нас в номере одних. И я, как на духу, все и выдала. Честно, не хотела рассказывать обо всем с самого начала, уж точно не собиралась начинать разговор со шкафа, но именно с него и того, что в нем случилось, я и начала. — На ту вечеринку я приехала, чтобы отомстить… — сказала я и двух часов как ни бывало. Преимущественно говорила я. Опускала интимные подробности, иначе, говорила бы до завтра. Но Эмма ловила на лету. Я запоздало подумала о том, что, наверное, не стоило быть настолько откровенной, ведь я совсем не знала Эмму, а отца не видела почти десять лет. Меня точно также могли снова сдать журналистам, но когда мы пересели на диван и она стала водить рукой по моим волосам, как сделала бы мама, я снова расплакалась и все плохие мысли, как рукой сняло. — Дорогая, ты только пойми меня правильно, — сказала она, — но с твоих слов, характер у него один в один, как у твоего отца. Вот тут я подскочила, как ужаленная. Уставилась на нее. Попыталась найти слова, чтобы отмести эти подозрения, но не нашла доказательств. Я поняла, что не знаю своего отца. И что переубедить Эмму, его невесту, не смогу точно. Это, впрочем, многое объясняло и не только в роли и моем выборе Нацу, но и в том, что мною двигало, когда при создании короля драконов. Все бессознательное обрело форму, а то, что я принимала за игру воображения, всего лишь стало попыткой изобразить в персонаже собственного отца. Это было так сложно и несправедливо, и одновременно с этим так просто и доступно, что я расплакалась с новой силой. Чтобы успокоить меня, Эмма принялась рассказать о том, сколько времени у нее ушло на то, что добиться моего отца. Я краснела или бледнела, пока слушала ее, хотя час назад и рассказывала этой женщине почти тоже самое, только про другого мужчину. Чтобы заполучит моего отца, времени у Эммы ушло немало, и это плохая новость. Хорошая, что такие мужчины, если влюбляются, то их потом с этой стези не выбить ничем, они упрямы, честны и верны. И тогда Эмма спросила с прищуром, а читала ли я вообще газеты за это время? Я ответила отрицательно. Тогда она ушла в спальню и вернулась с обувной коробкой. Думала, такое только в фильмах бывает. Оказалось, нет. Мой отец собирал газетные вырезки. Любые, где упоминалось мое имя. Я была поражена. — Он гордится тобой, — сказала Эмма, — а еще очень любит. Но ты хоть раз слышала, чтобы он говорил тебе об этом? Такой уж это тип мужчин. Пришлось еще немного порыдать прежде, чем я взялась за вырезки. Нет, он не привез коробку с собой из Франции. Они купили какую-то обувь здесь, да и все газеты были японскими, местными таблоидами. Некоторые желтее желтого. Другие — более-менее. Правдивой информации в них было мало. Моя биография пересказывалась и так, и этак. Были фотки со съемочной площадки, якобы «инсайдерские», но я видела по ракурсам, что сняты были они кем-то из наших, а переданы журналистам, наверняка, только с разрешения Грея. Ничего выдающегося на фотках не было. Я слышала, что так делают все, чтобы немного подогреть интерес к съемкам еще до выхода фильма. Я нашла набившее оскомину «Я не оставлю жену», а потом началось самое интересное… Нацу с Эдо развелись, примерно в то же время, пока я сходила с ума в дороге, ожидая свой ноутбук на рейсовом автобусе. Но и это было еще не все. Следующие газетные вырезки были только про Эдо. Обо мне там упоминали одной строкой, «такая-то такая, замеченная с Нацу Драгнилом». Папа собирал даже такие. Свой внезапный развод «самая крепкая пара» кино объяснила тем, что пришло время двигаться дальше. Что, черт возьми, это значит, я не поняла. В другой статье Эдо говорила о том, что она благодарна Нацу за проведенные вместе годы, но она не хотела бы давать ему лишних надежд. Боже, что? А в третьей статье было написано: «Эдо и ее новый бойфренд отправились на лыжные курорты Калифорнию, чтобы отпраздновать там День Рождения. «Я решила, что пора немного отпраздновать своё День Рождения с любимым», — заявила Эдо». Новый бойфренд? А потом я посмотрела на фотку и поперхнулась. Возле Эдо улыбался Локи. Он, конечно, был одет и было тяжело узнать его без привычной набедренной повязки, а я, кажется, чаще видела его в этом наряде, чем в обычной человеческой одежде, но — да. Это был Локи. Стопроцентный гей. Это была чистой воды ложь. И зачем Эдо врала журналистам, не знаю. Локи вообще вырвался, судя по дате, к ней в самый последний момент, словно только для того, чтобы сняться вместе с ней в аэропорту перед посадкой. Как он познакомился с женой Нацу и где? Стоп, неужели я уже сомневаюсь в его ориентации? И если это я, которая знает хотя бы одну половину этого мезальянса, то что говорить о простых читателях? Конечно, они полностью и безоговорочно поверят в это. А Нацу… был в разводе. — Ты не знала? — спросила Эмма. Я покачала головой, взяла в руки белую карту с золотыми буквами. — Но как он узнал, что я здесь? Эмма закатила глаза. — Дорогая, когда однажды я решила прогуляться и сходить в булочную за три квартала от нашего дома, а не в ту, в которой мы обычно покупали хлеб, то когда я вошла в магазин, угадай, что сказал мне продавец? Звонил ваш муж, просил взять пончиков с шоколадной глазурью. Дорогая, они любят контроль. Это немного пугает, согласна. Но я летела домой как на крыльях. И знаешь почему? — Почему? — Потому что он назвался моим мужем, когда звонил в булочную. — И что? — Когда я влетела домой, то спросила его, почему он назвался мужем, когда звонил. А он ответил, прожевав тот самый пончик: «А разве нам не пора пожениться?». Именно так, дорогая, он и сделал мне предложение. — А как он узнал про другую булочную? — Когда истекли положенные для похода в магазин десять минут, через которые я должна была уже вернуться домой, он позвонил мне. Мой телефон оказался занят. Он выждал пять минут и позвонил моей маме. Ему известна моя привычка болтать с мамой, пока я куда-то иду. Та ему и сказала, что я решила прогуляться до булочной что подальше. Остальное предрешил гугл. И вот пекарь поднял трубку ровно в тот момент, когда я вошла в магазин. — Невероятно. И этот человек мой отец? — Да, это все он. Теперь тебя не удивляют эти газетные вырезки в коробке? Я рассмеялась. — Тем не менее, — продолжала Эмма, — он самый лучший мужчина, которого мне посчастливилось встретить и я рада, что все-таки встретила его. И что даже выйду за него замуж. Это его способ выражать любовь, и слава богу, что он никогда не переходит личных границ и не творит чего-то жуткого, ну ты понимаешь, такого, о чем постоянно рассказывают в криминальной сводке новостей. Я покрутила карточку в руках. — То есть мне лучше даже не пытаться узнать, как он узнал, что я здесь? — Однозначно. Для тебя это окажется, какой-то хитрый многоступенчатый план, который для него окажется чем-то таким же простым, как дважды два. В дверь номера постучали. Мы обе подпрыгнули. Из-за приоткрытой двери выглянул папа. Выглядел он немного сбитым с толку. — Вы говорите здесь уже три часа, знаете? — Мы говорили о тебе, — бодро отозвалась Эмма. — Что ж, тогда вы прощены, — сказал он, закрывая за собой дверь. — Можно я спрошу его? — спросила меня Эмма. Меня подмывало сделать то же самое, но мне бы не хватило смелости, поэтому я кивнула. — Люси гадает, как Нацу Драгнил мог узнать, что она ночевала в здесь. Папа хмыкнул. — Проще простого. Мы переглянулись со Эммой. — И как же? — спросила я. — Деточка, у тебя программа-шпион на телефоне. Не говори, что не знала. Все это время. Все это тщательно спланированное бегство было бессмысленным. В эпоху гаджетов и хитрых программ принцу не пришлось бы скакать по всему королевству, подвергая опасности хрупкую туфельку. Достаточно было установить во время бала, пока Золушка, скажем, отошла попудрить носик, на ее телефон программу, которая по одному клику выдавала бы сведения о том, где сейчас этот телефон находится. Честно, я чуть не поддалась эмоциям и не спустила телефон в канализацию. Чтобы Нацу поломал голову над тем, что же я потеряла в Тихом океане, например, или куда там по итогу попадают отходы. Но во-первых, телефон бы не влез. А во-вторых, злость утихла почти сразу же, когда отец пробормотал: «Надо бы и Эмме такую установить». Тут я расхохоталась, глядя на лицо самой Эммы. И в третьих, Люси, детка, ты ведь хотела, чтобы он тебя нашел. Каммон, себе-то хоть не ври. Он просто сделал это по-своему. Как всегда. — Все правильно сделал, — кивнул папа. — Я от страха места себе не находил, пока ты ехала в Токио. Ему надо было и мне пароль дать. — То есть… Он беспокоился обо мне? — Ну, конечно, боже мой! Разве это не очевидно? — Вообще-то нет, в этом конверте даже письма нет. Или нескольких слов. Только адрес. И мне это ни о чем таком не говорит. — Ну, Люси, — протянул папа. — Вообще-то он понятия не имеет, с кем ты остановилась в отеле. У нас с тобой разные фамилии. Зная себя, — он кашлянул, — о, это бесконечное поле для версий. Он просто не знает, какие слова подойдут. Не знает, в каких вы отношениях, а отсюда и без записок. Вот адрес, Люси. Хочешь — приедешь. И тогда вы, может быть, поговорите. И все вопросы отпадут. Я ошарашено глядела на отца. За всю мою жизнь это была его самая долгая фраза. И меня поражало то, насколько он сразу разобрался в мотивации и характере Нацу. Ему-то он не казался зашифрованной книгой, в отличие от меня. И тогда я решилась на кое-что еще… Вернулась к коробке с вырезанными газетными статьями, нашла ту, где Эдо стояла на пороге больницы, а таблоид уповал на мысли о том, что скоро у семьи Драгнил, возможно, появятся близнецы. — А эта клиника, папа? Она действительно специализируется на ЭКО? — Если бы это было так, я бы его сейчас не выгораживал, — ответил мой папа. — Я про него тоже узнал все, что мог. Эта клиника занимается и ЭКО тоже, но не представляю, сколько журналисту заплатили за то, чтобы он промолчал о том, что второй специализацией клиники является уход за неоперабельными раковыми больными. Я села рядом с охнувшей от удивления Эммой. Папа закатил глаза. — Ну что вы так удивляетесь. Всего-то две минуты в гугле. Уж в наш-то век можно найти о человеке все, что угодно. — И что ты еще нашел о ней, папа? Ты ведь не зря собираешь вырезки про Эдо? Я спрашивала об этом, одновременно страшась услышать правду, и одновременно жаждала ее услышать. Наконец. Встретиться с ней лицом к лицу. — Она больна, Люси. У нее были необъяснимые обмороки, но тогда это быстренько списали на беременность, которая вскоре наступила. Это была не естественная беременность, если ты понимаешь, о чем я. Тоже искусственное оплодотворение. К сожалению, после неудачной беременности ее состояние стало ухудшаться. Теперь… Она летит в Калифорнию. И я почти уверен, что она летит умирать. — Боже мой!.. Почему ты так уверен? — Во-первых, они развелись. Чтобы Нацу не оставался в трауре и тогда он точно не смог бы прислать тебе эту карточку. Люди бы ополчились против тебя, понимаешь? Во-вторых, ее «любовник» гей и месяца два назад он толкал пламенную речь о неравноправии полов на очередном параде. В-третьих, именно в Калифорнии легализована эвтаназия. И я почти на стопроцентно уверен, что она не вернется оттуда. Я услышала, как рядом всхлипнула Эмма. У меня и у самой из глаз лились слезы. — И что мне делать, папа? — Ждать, — ответил он. — Я бы посоветовал дождаться ее смерти. Ради Нацу. И своей карьеры. Если сейчас ты поедешь к нему, он больше не будет скрываться. И даже если будет, то остаться незамеченными здесь, будет невозможно. Журналисты уже знают про тебя, так? Теперь им только дай повод. Вы не сможете появиться в ресторане просто так или даже пройтись по улице вместе. Пусть они и развелись, но в эту историю мало кто поверит. Особенно потому что на роль любовника Эдо выбрали не лучшего кандидата. Поэтому я советую тебе сейчас никуда не ехать. Нацу должен был проявить силу воли, не посылать эту карточку сейчас. То, что он не сдержался, это хорошая новость. Плохая в том, что увидеться вы все равно не можете. Напиши ему смс, дай знать, с кем ты здесь, чтобы он успокоился. Попроси время. Сделай это для него и для вас в будущем. Думаю, что Эдо очень скоро решится на последний шаг. И тогда тебе не придется строить свое счастье на костях, девочка. — Но я ведь все равно его так и строю… — Нет, Люси. Это не так. Я бросилась к нему и зарыдала на груди, а Эмма размазывала тушь по щекам на диване. Папа закатил глаза и сказал: — Боже, вам и трех часов не хватило. А потом аккуратно провел рукой по моим волосам. И этот жест сказал о всей огромной любви, которую он питал ко мне и которую просто не знал, как выразить иначе. Продолжение следует…