***
— Меня выкинули собственные родители, как ненужный хлам, в надежде, что я сгнию на улице. — этот взгляд... Пустой и каменный, за которым кроется ненависть и боль, незамечаемый другими. — Я даже понятия не имею, из какого рода происхожу, ведь «Ларссон» — не моя фамилия... Может, я и не норвежец вовсе. Эта та часть истории, что Ларссон ведал с трудом: последняя тайна раскрыта, и теперь они знают всё. Мэтт смотрел вниз, ощущая стыд за свои жалобы: он и вправду избалованный мальчик из богатой семьи, коим его с горяча прозвал Торд. Эдд кинул взгляд на Риджуэлла, который даже не изменился в лице. — Это было... — прервал безмолвие Гулд, с сочувствием глядя на друга. — Тяжело. Не стоило нам вспоминать прошлое, ведь, эм, больше плохого?.. Ну, вы поняли. И Торд, я знаю, что никак нельзя возместить всё то, что ты пережил, но попробуй отпустить и жить дальше. — Легко давать советы, когда ты даже не можешь представить половину этого ужаса. — резко заговорил Том, всё с тем же неизменным лицом. — Я хотя бы пытаюсь что-то сделать... — Звучит так, будто наоборот. Спустя десяток секунд завязалась словесная перепалка, но она закончилась быстро после слов Ларссона. — Вы задрали конфликт из воздуха создавать... Но спасибо, Эдд. — парень вскочил и медленно направился в сторону лестницы: какая-то апатия нависла, да и просто после таких откровений хочется побыть одному. — Мне правда стало легче.***
Бледный лунный свет озарил зимний парк, где сидит одинокий Торд, потирающий руки друг об друга, чтобы согреться. Редкие люди мельком смотрели на него, как на какое-то бездомное животное, отворачивались и продолжали идти в темноту, а Торд продолжал сидеть на скамейке, с гневом в глазах оглядывая других. Нет, слишком холодно, уснуть не удастся, да и живот слишком сильно урчит. Медленно, тот встал и потопал туда, куда глаза глядят, несмотря на непроглядную темень, только снежинки, проносящиеся мимо, на мгновение сверкали в свете серебряного диска, а после скрывались. Дома, в окнах которых горят огни, а за праздничным столом ужинает семья; магазины, откуда выходили покупатели, набив мешки всем, что им хотелось; все были радостные, сосредаточены на собственном счастье, кажется, совсем не замечали чужое одиночество. Забытый и ненужный, он ушёл под землю, в метро, где должно быть теплее, чем на заснеженной скамье вдали тёмного парка. Но даже внутри мрак, только одинокая лампочка иногда мигала, не скрывая какую-то женщину, уснувшую от долгого ожидания. Прошли десятки минут, и норвежец начал коситься на сумку в её руках. Там могут быть деньги, так нужные Торду, даже пятидесяти крон хватит ему с головой. Но просить помощи не в его стиле: единожды его бросили, во второй раз этого не повторится. Он не допустит этого. Мысленно извиняясь перед ней, невинным человеком, которого он сейчас ограбит, Торд дрожащей рукой достал несколько купюр, сунул кошёлек обратно и попятился обратно, в холод, но уже с небольшим богатством. Вышло больше, чем он предполагал: может, крон сто двадцать. Вместе с каплей радости нахлынуло море вины, ведь это не его деньги. Но они ему нужны. Он тоже хочет просто жить. Забегая в первый попавшийся магазинчик, Торд пощурился от столь яркого света. Сжимая драгоценные бумаги в кармане, мальчик проходил мимо прилавков, смотрел на какие-то сладости, которые он никогда не пробовал, но несмотря на искушение, не брал те и шёл дальше. Продавец как-то недоверчиво глянул на маленького покупателя, протянувший за несколько дешёвых булочек, плитку шоколадки и бутылку воды все деньги, случайно помяв их. Молча пересчитав деньги, оставив несколько монет в качестве сдачи, мужчина потерял интерес к покупателю и продолжил смотреть на телевизор в углу. Торд лишь красной от холода ладонью загрёб сдачу в широкий карман худи и ушёл. Несомненно, этого мало, но хотя бы на время утолит раздирающий голод. Вернувшись обратно в тёмный угол метро, Ларссон невольно бросил взгляд на дальнее место, где уже никого не было. Мёрзлыми руками он вскрыл бумажный пакет, из которого сразу разнёсся свежий запах хлеба и лука.***
Если у тебя чего-то нет — забери это у других. Ларссон быстро это усвоил, поэтому, скорее всего, и протянул на улице так долго среди людей, но навечно в одиночестве. И Торд уже смирился с этой мыслью, пока не встретил Эдда, а затем и других, после этого огонь надежды разгорелся в нём. Он правда надеялся, что будет как остальные люди, только с каждым днём, к собственному огорчению, приходя к выводу, что такой исход невозможен. Прошлое наносит отпечатки на всю жизнь, так что неудивительно, что Торд недоверчив к другим, а любой задерживающийся на нём взгляд заставляет испытывать неудобство, смущение. Нужно ли упоминать то, что у парня смутна черта между хорошо и плохо? Не думаю. Эй, что ты думаешь об этом? За взлётом грядёт неизбежное падение, раз за разом всё будет повторяться, и когда-то настанет тот момент, когда сил расправить крылья уже не будет. Выбор невелик: смириться или ползти. И, похоже, Ларссон намерен достичь своей цели, даже если это будет означать, что кости сотрутся в порошок, а кожа будет напоминать фарш. Что же, мне ли судить? Просто продолжим дальше наблюдать.***
Дыхание замерло, а сердце стучало в ушах, когда, кажется, спустя вечность беспроглядный, бесконечный лес остался позади. Нет желания даже обернуться и глянуть внутрь этой темноты, но и идти вперёд уже нет сил, только руки слабо упираются в холодную землю, пока перед глазами пелена из картин прошлого. Как бы то ни было... Что это? Песня? Тихий голос напевал еле знакомый мотив, но откуда он доносится? Неважно. В любом случае нужно быстрее уйти от опасности. — Э-эй? — Ларссон смотрит вперёд, ожидая увидеть силуэт человека, но никого и ничего, кроме одинокого холма. — Кто-нибудь? Неуверенно стоя на ногах, сжимая пистолет, парень двинулся, как ему казалось, сторону мелодии, но та сразу утихла, будто Торд отдалился от неё. Оглядывая сторону вновь и вновь ничего не менялось: всё тот же непроглядный пейзаж, только лунный свет играл на глади зеркальной воды. Холодные капли скатывались по лицу, но это помогло прийти в здравомыслящее состояние. Это глупо звучит, но Ларссон уверен, что слышал тихое пение, пусть и доказательств тому нет. Да и кто будет ночью напевать мелодию, чтобы затем просто пропасть? Но это же не была галлюцинация? Хотя нахождение в постоянном стрессе сильно бьёт по психике. ...Смысл продолжать идти вперёд, если за преградой иная? Испытание за испытанием, без передышки, без стимула. Простая привычка и желание жить, но можно ли назвать это стимулом, если жизнь протекает без планов? Нет прошлого, нет будущего, только настоящее... Хах, забавно, словно мышь в клетке, осознающая тщетность, но не предпринимающая ничего, чтобы изменить положение. Пересекать пропасть за пропастью, чтобы осознать, что последующая ещё глубже. Нужно ли продолжить? Сдаться? Два вопроса, вытесняющие друг друга раз за разом; как враги, сражающиеся за лучшее место. — Что бы делали вы? — руки нащупали помятую фотографию. Ещё больше вмятин, и уголки уже крошатся от прикосновений, но всё также видно эти знакомые глаза и очертания лиц. — Я устал... Больше не хочу и не могу... Слова идут в противовес мыслям, иначе почему он держится за свою клятву? Парень пообещал себе, что защитит их, но ответ давно теплится в его голове... Он не сможет, пусть и пытается, закусывая губу, идти дальше сквозь острую боль в ногах. Всего одна ошибка, один просчёт и он станет нелюдем, что станет безвольно скитаться по пустошам, движимый лишь желанием заразить других, чтобы затем... умереть чужим, неизвестным человеком. Готов ли Торд за раз сжечь мосты между теми, кого он может назвать своей семьёй? Ни за что. Он пойдёт вслед за ними в невиданный край, если это потребуется. Единственное, чего он может просить, — чтобы ветер стал его спутником и повёл его за уходящей луной.