***
Январские праздники заканчивались, и вся эта новогодняя атрибутика становилась серой, скучной и блеклой. Ждать чудес было уже неуместно, а в голове было лишь осознание того, что впереди еще долгих два месяца зимы. Смотреть на праздничные огни, мишуру и елки, что ставили на каждой площади, кроме как с грустью, не получалось. Тем более, когда начинаешь трудиться на день раньше, чем большая часть населения страны. Но в целом график работы у Кузнецовой был ненормированный, работа была интересной и денежной, так что грех было жаловаться. Она с грустью смотрела в окно такси, пока ехала до студии. Смотрела на все эти уличные украшения и ощущала в себе неизбежную тоску. А ведь чуда на Новый год опять не случилось. Нужно было послушать Шастуна и покинуть Россию на все эти дни, а не сидеть в Питере почти все выходные. Тем более на Антона напала какая-то противная апатия, растолкать его на какие-то действия было практически невозможно. Он не замечал ничего вокруг, растекался в кресле или на диване и смотрел в одну точку. Хотя пару раз в нем просыпалась энергия, и они вместе ходили по Невскому, пили глинтвейн и делали вид, что просто туристы, которые приехали на несколько дней в славный город, чтобы полюбоваться его красотами. В эти моменты Ира ловила себя на мысли, что ей пьяно хорошо, и даже хотелось поделиться этим, только телефон предательски молчал. В целом за все новогодние праздники она почти ни разу не подумала о чем-то болезненном. Ключевое слово было почти. Потому что иногда вопрос: «А как там погода в Москве?» приводил к навязчивым мыслям: «почему же она не звонит?». Ответ не заставлял себя ждать. Потому что ей было хорошо и без Кузнецовой. Пока визажист придавал ей естественный цвет лица, Ира смотрела на зеленую мишуру на зеркале и понимала, как сильно она ненавидит все эти праздники. Но думать об этом было некогда, потому что пришёл организатор вместе с фотографом, следом и дизайнер подтянулась. Вместе они стали обсуждать сегодняшнюю съемку и что именно должно получиться в итоге. Впереди у Кузнецовой были несколько часов фотосессии и как минимум шесть переодеваний. Сегодня была съемка для очередного женского журнала, где на развороте должны были красоваться шесть стильных образов с новой коллекции известного бренда. И ко всему этому она уже давно привыкла. Хоть по подиуму Ира не ходила, но в каких только образах не снималась. Камера девушку любила, и агентство было довольно. Самой ей тоже нравилось, гораздо больше работы в цветочном. Без большого труда с легкой улыбкой на лице Кузнецова позировала на камеру. Вставала боком и втягивала без того плоский живот. Пила холодный кофе и задумчиво смотрела в газету, когда сидела в якобы французской кофейне. Крутилась на носочках, чтобы платье развевалось. Смотрела прямо в камеру или вовсе игнорировала. Ира так сильно к этому привыкла, что даже времени не замечала. Тем более торопиться было некуда. Шастун еще с утра уехал в школу и теперь если появится, то только вечером в субботу. Всего на пару часов, а потом опять уедет. Засранец, никогда не оставался, как бы она ни просила. Антон всегда оставлял ее одну с этими мыслями. — Думаю, на сегодня все, — сказал фотограф, когда они вместе просматривали снимки, — Не вижу смысла тебя задерживать, — парень поднял взгляд и улыбнулся, — Спасибо за работу, Ир. — Тебе спасибо, Стёп, — улыбнулась ему Кузнецова, а после отправилась переодеваться в свою одежду. Усталость, как бы ей ни нравилась работа, все равно ощущалась и заставляла опускать плечи. В зеркале она встретилась взглядом сама с собой, хмыкнула своему слегка сексуальному и элегантному образу. Стилисты свое дело знали, потому что Ира порой сама себя не узнавала. Если бы можно было вот так себя навсегда изменить, то, может, тогда и жизнь ее бы изменилась. Жаловаться было не на что, да и некому. Шастун редко слушал, чаще делал вид, а на самом деле просто ждал своей очереди заговорить о своих проблемах. Он хотя бы давал время выговориться, другие вряд ли бы позволили говорить о чем-то таком личном. Никому не нужны твои проблемы, кроме тебя самого. Антон же делал вид, что слушал, подливал вино, обвинял весь мир или конкретного человека, а после плавно переходил к своим проблемам. Этого было достаточно. Лежащий рядом телефон завибрировал, оповещая свою хозяйку о входящем звонке. Кузнецова тут же потянулась к нему, нужно было ответить, ведь это могло касаться ее работы, или же лингвист звонил, чтобы рассказать о чем-то важном. Но на экране высветился совершенно другой абонент. Не то чтобы она не ждала этого звонка, скорее это было неожиданно, но слишком желанно. Первая мысль была не отвечать вовсе, вспоминая все слова Антона в адрес этого человека, но преодолеть эту тягу было невозможно. — Я звонила десять раз, почему ты не отвечала? — спросила Оксана, вот так сразу, без приветствия, без вопроса о делах. — У меня была съёмка, — спокойно ответила Ира, вновь посмотрела на себя в зеркало, — Что-то случилось? — это действительно ее волновало. — Ты можешь приехать? — проигнорировала вопрос бывшая Фролова. — Мы в разных городах, забыла? — Кузнецова решила напомнить, что они были в разных столицах. — А что, поезда и самолеты отменили? — раздраженно спросила Оксана, — До Москвы можно добраться только пешком? Просто скажи, что тебе плевать на меня и ты занята более важными делами! — Просто объясни, что случилось, — выдохнула Ира, прикрыв глаза. — Приезжай, и я все объясню, — уже спокойнее произнесла Суркова, — Муж уехал, — гораздо тише сказала она, — Приезжай, — перешла на шёпот Оксана, — Я соскучилась, — и не дав вставить ни слова, бросила трубку. Как всегда.***
Антон мерил шагами свою личную комнату, то и дело сжимая кулаки до белых костяшек. Хотелось впиться ногтями в чье-то конкретное горло, хотелось перевернуть всю комнату, хотелось разбить пару ваз, или разбить пару окон, или разбить чью-то голову об угол стола. Но он держался, считал про себя, сбивался где-то на двухстах, начинал сначала и все ходил по комнате, которая резко оказалась слишком мала. Первая мысль была, что нужно сорваться и поехать к Ире, чтобы напиться и переспать. Возможно, наоборот. Сначала переспать быстро и жестко, чтоб выпустить пар, а потом напиться в щи. Только он тут же себя отругал за такую мысль. Нельзя было так делать. Нельзя было вываливать это говно на Кузнецову. На кого угодно, но не на девушку, у которой и без него этого дерьма навалом. Вряд ли Ира обрадуется, если он сделает физически больно, а потом смешает с этим всем, сделав больно еще и морально. Она была не кто попало, но и не слишком близкий человек, чтобы делиться этим. В начале дня сохранять спокойствие было куда легче. Даже не верится, что утром в такси Шастун ехал в школу-пансион с приподнятым настроением. Это все чувство нужности, что он для кого-то был необходим и значим. В нем нуждались ученики, как в учителе английского и как в хорошем друге, даже наставнике. Особо нуждались дети, у которых лингвист был классным руководителем. Честно, он любил их всех, всех до одного. Хоть они были непослушны, капризны и многие плохо коммуникабельны. Но эти сироты при живых родителях нуждались в нем. Именно это ощущение силы и поднимало настроение. Антон был кому-то нужен. О нем помнили хотя бы во время учебы. И на том спасибо. А на каникулах всегда становилось тоскливо, особенно, если это были летние каникулы. Сейчас об этом думать не хотелось, он и не думал. Впереди третья четверть, только она занимала мысли учителя. Но в сознании всплывала какая-то тревога, будто что-то случится. Антон отмахивался от этого, когда разбирал вещи, ругая самого себя за слишком бурную мозговую деятельность. Только на педсовете его будто холодной водой облили. Директор сообщил радостную новость, что у них появился новый учитель физики. Почти все были удивлены, а он лишь успел нахмуриться перед тем, как в дверь вошел Попов. Шок. Нет, это явно не то слово, чтобы описать его состояние тогда. Шастун забыл, как дышать, моргать и, собственно, жить. Он тут же ущипнул себя за руку, чтобы проверить себя на галлюцинации, жар или дурной сон. Но физик никуда не делся, все так же стоял в пяти метрах от него и улыбался, а вот кожу на левой руке обжигало больно. И нужно быть дураком, чтобы верить в сказки, что Попов ничего не заметил. «Изыди, Сатана!» — хотелось кричать во весь голос и, соорудив из двух линеек крест, тыкать им в лицо Арсения и скакать по учительской. Только Шастун знал, что это вряд ли подействует. Пришлось стиснуть зубы, чтобы случайно не харкнуть ему в лицо, и сделать вид, будто лингвисту абсолютно все равно. Когда рядом появился виновник всех бед и протянул ему руку, Антон замешкался, уставился в раскрытую ладонь, а после сложил руки на груди. — Добро пожаловать, — через силу проговорил Шастун, посмотрев на него со злобой, — Арсений Сергеевич. Так и не пожав физику руку, он прошел мимо, специально задев того плечом, и уселся заполнять журналы. Рядом тут же появилась учительница истории, что на пару лет старше его, тоже занялась каким-то делом и завела непринужденную беседу. Это помогло отвлечься, а уже через полчаса они вместе с Анастасией Анатольевной хихикали над новым учителем физики. Ей пришлись по душе немного грубые шутки Шастуна. Самого виновника уже давно не было в учительской. За обедом Антон умело делал вид, что не замечает пристального взгляда физика, который не успел занять место рядом с ним за столиком, и ему пришлось сесть за другой. Он опять был в компании исторички, в этот раз они обсуждали учеников. Именно тогда Шастун и придумал свой план поведения. Лингвист будет вести себя так, будто Попова не существует. Для него и так этого человека не существовало. Он умер. Еще тогда, семь лет назад. При этом Антон собирается делать все возможное, чтобы физик не смог увидеть его злости или каких-то других чувств. Тогда за обедом он был уверен, что сможет. После двух часов дня начали приезжать дети, многих из своих девятиклассников он встретил лично. Большинство из них были недовольны концу каникул и что опять нужно будет учиться, но были те, кто светился от счастья, например, отличница Ксюша, и, кажется, Андрей, тоже был в какой-то степени рад концу каникул или же был рад ему. После физик опять появился на горизонте, он вроде как разговаривал с другим учителем, но смотрел прямо на него. Пришлось резко уйти хоть куда-нибудь, чтобы неважно чем начать заниматься. Выбор пал на кабинет директора, все равно нужно было обговорить ситуацию с его учеником Русланом Николаевым, который в прошлой четверти чуть не получил два по алгебре. Это было важно сейчас, а не какой-то там вдруг вернувшийся физик. Оставалось пережить только ужин и можно будет скрыться в своей комнате до завтра, а там уже времени хватит подумать. Антон смотрел на этот пустой стул и молился про себя, чтобы он так и остался свободным, или же пускай туда сядет кто угодно, но не физик. Небо его молитв не услышало. Хватило пару вдохов забытого одеколона и бархатного голоса, рассказывавшего какую-то глупую шутку, чтобы начать задыхаться. Этого он точно не переживет, нужно уходить и причем сейчас. Шастун резко встал и уже хотел удалиться, но его остановил директор. Павел попросил остаться, чтобы обсудить какой-то школьный вопрос. Пришлось сесть на место и прикрыть глаза. Речь шла о дополнительных занятиях физикой, ведь нужно было догнать упущенное. Антону было плевать, поэтому он не слушал, а мечтал уйти, лишь бы не чувствовать этот взгляд на себе. Все бы ничего. Как-нибудь он пережил бы это, если бы не ладонь Попова, которая плавно уместилась на его колено. Шастун тут же повернул голову в его сторону и пронзил убийственным взглядом, что тот руку свою сразу же одернул. Но лингвисту показалось этого мало, поэтому с особой жестокостью он наступил физику на ногу и долго давил пяткой на самый мысок. Попов сжал вилку в руке и зубы так сильно, что жилки заиграли на скулах. Но он мужественно стерпел и даже взгляда не отвел. Когда Антон понял, что разговор пошёл уже в другое русло, тут же встал, пожелав всем присутствующим приятного аппетита и стремительно удалился прочь. Он уже был сыт этим по горло. На лестнице, правда, пришлось остановиться, потому что его окликнул ученик, чтобы задать вопросы. Отвечать про физика не хотелось, но Шастун, как смог, собрался и ответил что-то сдержанное. Было бы у него настроение, то с удовольствием поболтал бы с учениками ещё, но явно не сегодня. И вот сейчас, в комнате, он все никак не мог успокоиться и взять себя в руки. Только сейчас на него обрушилось осознание, что вообще произошло. Попов вернулся. Спустя семь лет он снова ворвался в его жизнь, открыв дверь с ноги. Спустя девять лет он снова занял должность учителя физики и скорее всего занял свою старую комнату. Он вернулся. Антон даже посередине комнаты встал, словно пришибленный этим осознанием, и нахмурился, как только мог. Попов вернулся. Попов вернулся в Россию. Попов вернулся в школу-пансион. Попов вернулся… к нему? Этот бесконечный поток мыслей прервал неожиданный звонок на мобильный телефон. Шастун пять секунд слушал медленный рингтон и только потом достал гаджет из кармана джинс. Звонил не кто-нибудь, а Ира, которая просто так не беспокоила его. А если у нее что-то случилось? Только этого сейчас не хватало. Он почти без колебаний нажал на зеленую трубочку и поднес телефон к уху. — Антон? — послышался голос Кузнецовой, какой-то уставший и нервный. — Ну, ты же мне звонишь, — выдохнул лингвист, и сел на кровать, — Что-то случилось? — Оксана звонила, — тихо сказала Ира. — Даже не думай, — нахмурился Шастун, уже представляя, что та могла сказать. — Она попросила приехать, — так же тихо проговорила девушка. — Нет, — зло сказал Антон, замотав головой, — Нет, Ира! Нет! — Там что-то случилось, и я ей нужна, — сказала Ира таким голосом, что сразу стало понятно, она опять поверила Сурковой, — Нужна, понимаешь? — учитель от безысходности застонал в голос и опрокинул голову назад, — Я знаю, что ты скажешь, но я не могу не поехать. — Иногда ты бываешь такой слепой, — устало сказал Шастун, ведь действительно устал от всего этого. — Я уже купила билет, когда вернусь, не знаю, но я позвоню, — быстро проговорила Кузнецова и положила трубку, пока друг не стал читать ей нотации или еще чего хуже. — Влюбленная дура, — тихо выдохнул Антон, прикрывая глаза и откладывая телефон. Он прекрасно понимал, что сам когда-то поступал не лучше и тоже не думал головой, когда прыгал в омут, срываясь по первому звонку. Но это же его боевая Ира, и она просто не может так поступать. А в бывшей подруге Шастун слишком давно разочарован, хоть ее поведение злило до трясучки. Сейчас его все раздражало без исключения. Нужно сходить в душ, смыть с себя этот чертов день и попытаться уснуть. Завтра будет новый день. Завтра начнутся уроки, его непосредственная работа. Завтра будет видно, как именно поступать и как действовать. Все завтра, а сейчас он слишком устал. Тишину нарушил стук в дверь именно тогда, когда Антон порывался снять с себя белую футболку и уже отправиться в ванную комнату. Он тут же опустил руки и посмотрел в упор на эту самую дверь, в которую опять постучали. Это ведь мог быть кто угодно. Уборщица, директор, какой-либо учитель или его девятиклассники. Нужно было открыть дверь в любом случае, но подходить к ней ужасно не хотелось. Шастун плавно выдохнул, собрался морально и довольно резко дернул за ручку на себя. На пороге стоял самый худший вариант из всех возможных. Уж лучше какое-нибудь ЧП. Например, его ученики напились, или лучше пожар, но здание школы горит только в его фантазиях. — Заблудились? — с ухмылкой спросил Антон. Что он должен был сказать? «Привет, рад тебя видеть»? Может, лучше было вообще ничего не говорить. — Я знаю здесь все, как свои пять пальцев, — спокойно ответил Попов, — И пришел верно. — Тогда, я думаю, вы найдете дорогу, — сказал Шастун, качая головой, — Идите на хуй, Арсений Сергеевич! — буквально выплюнув эти слова в него, лингвист закрыл перед его носом дверь.