Любое несчастье требует обрамления: соответствующей погоды, времени суток, предчувствий, обманутых надежд… Глупости! Перво-наперво, несчастье требует жертв. И ему плевать, где и когда неожиданностью и неотвратимостью явлений врываться в размеренную жизнь ничего не подозревающих обывателей. © Радужное Перо
Солнечным зимним утром, ещё пахнущим позавчерашним Рождеством, Ханамаки улыбался. Зиме, утру, тёплому одеялу и равнодушному потолку. Ведь именно сегодня: конец незапланированной командировке, укравшей у них Рождество, и возвращающийся к вечеру Матсукава. Предвкушение встречи горячими волнами омыло сердце, зачастив пульсом. Улыбка стала шире. Ханамаки дико соскучился. Кхм. Пожалуй, не стоило с утра пораньше вспоминать о том, насколько сильно он… М-да. С мировой скорбью во взгляде покосившись на топорщившиеся трусы, Ханамаки всё-таки решил не заниматься святотатством на их общей кровати в одиночку, а по ходу дела передёрнуть в дýше. Но «гениальная» идея подрочить, пока он чистит зубы, не прокатила. Вспыхнувшее дрожью возбуждение распирало и щекотало нервы так, что половина тюбика зубной пасты оказалась выдавленной в раковину моментально и мимо щётки. Ну и хрен с ним. Забравшись под душ, Ханамаки дотянулся до интим-геля и в пару нажатий на дозатор обзавёлся неплохой смазкой — не щипет, скользит и без запаха, а на пену можно и не обращать внимания. Главное, резче, резче, х-ха. И так легко представить, что это не его рука, а пальцы Матсукавы сжимают ствол и гладят головку, пока Ханамаки растягивает ему податливый после ночных кувырканий анус! М-м-м. Они любили утренний секс и вот так вот, по быстрому — в дýше, практиковали регулярно. Хватало пары поцелуев, минут пять беспорядочных прикосновений, символической растяжки, и вот уже Матсукава упирается руками в кафель, поставив одну ногу на бортик ванны, а Ханамаки привычно медленно проталкивает член внутрь, прекрасно зная, что через секунду взорвётся движением, выбивая из разгорячённого нетерпением Матсукавы короткие стоны. Судорожно всхлипнув, задравший голову Ханамаки случайно хлебнул воды и закашлялся, обломав себе весь кайф от оргазма. Не выдержав нелепости ситуации, смывая с члена пену и сперму, он рассмеялся. Матсукава — любитель поиздеваться над Ханамаки в самые ответственные моменты — даже в своё отсутствие умудрился остаться самим собой! Кха-ха-ха! Наверное, два года назад кто-то больно умный решил, что Ханамаки недостаточно счастлив, раз сподобился осчастливить его Матсукавой. Самым лучшим, самым любимым, самым… Спасибо тебе, таинственный незнакомец.***
Сердце пело, кофе разливался по кухне горьким ароматом, а за окном небо затягивалось тучами. Но для Ханамаки плохой погоды не существовало. Только не сегодня, когда его личное солнце возвращалось домой. Взъерошив влажные светло-каштановые пряди, Ханамаки подёргал отросшую чёлку и напомнил себе, что пора бы подстричься. Хотя… Матсукаве почему-то нравится путать свои пальцы в его волосах: лениво гладить, когда Ханамаки устраивался головой у него на коленях, или резко оттягивать, когда их постельные игры окрашивались разнообразными, м-м, причудами. Да что с ним такое? Все мысли об одном! Вот уж действительно — соскучился. Добродушно усмехнувшись, Ханамаки отпил кофе, плюхнулся на диван и включил телевизор. До полудня всё равно нечего делать, а праздничный ужин он планировал приготовить после похода в магазин, куда любимый Матсукавой сыр завозили только после обеда. Переключив штук двадцать каналов, Ханамаки наконец-то довольно расслабился: волейбольный матч он посмотрит с удовольствием, а потом обязательно обсудит каждое забитое очко с Матсукавой — тем ещё ценителем потных прыгающих мужиков и скрипящих кроссовок. Но вопреки логике и здравому смыслу эмоциональные крики игроков, вопли болельщиков и перебивающие друг друга комментаторы постепенно убаюкали Ханамаки: сказывались напряжённые рабочие будни под конец года — тело требовало длительного отдыха. Резкий стук выдернул из тревожного сна. Проморгавшись, Ханамаки недоумённо посмотрел в сторону окна — в побелевшее стекло бился снегом ветер, яростно воя бурей и свистя проводами. Вот это да! Стихия вышла из-под контроля, в очередной раз напомнив человечеству, кто тут главный. Передёрнув плечами, Ханамаки в один глоток допил холоднючий кофе и посмотрел на часы. Чёрт! Он проспал послеобеденный ажиотаж в магазине и… Ханамаки ещё раз посмотрел в окно и трезво оценил свои силы — магазин отменяется, а праздничный ужин придётся колдовать из того, что есть в холодильнике. Увеличив громкость телевизора, он переключился на новости и направился на кухню, по пути схватив телефон — проверить, нет ли сообщений от Матсукавы, и в случае чего, позвонить ему. Ханамаки потянулся к чайнику и молча чертыхнулся — воды не было. Сунув чайник в раковину и включив воду, он быстро посмотрел на экран — ни сообщений, ни пропущенных звонков. Странно. На Матсукаву не похоже. «…Инцидент произошёл на одном из железнодорожных переездов ветки „Кэйкю“, связывающей столичную префектуру с префектурой Канагава. Поезд получил серьёзные повреждения…» Вода хлынула через края чайника. Ханамаки рванул к телевизору, обеспокоенным взглядом выискивая пульт, а цепочка слов диктора новостей в это время складывалась в неизбежную схему: Канагава-Йокогама-поезд-Матсукава. Этого не может быть. Ханамаки переключился на другой канал. «…В десяти минутах от конечной станции экспресс-поезд из семи вагонов, шедший по расписанию…» На другой. «…Два первых вагона врезались в жилой дом: первый протаранил подземную парковку, второй врезался в угол здания и был сжат весом оставшихся вагонов…» На другой. «…которые впоследствии перевернулись набок, и в некоторых из них возник пожар. Причина инцидента устанавливается…» Переключаться дальше нет смысла. Кадры катастрофы и горящие вагоны заворожили Ханамаки отчаянием. «…В поезде находилось не менее шестисот человек, но точное количество пострадавших неизвестно. На месте происшествия работают экстренные службы, но спасательные работы затруднены из-за сильного снегопада и порывистого ветра…» Страх сковал ноги и расслабил руки. Пульт выскользнул из пальцев, но Ханамаки даже с места не мог сдвинуться. И лишь шипение льющейся воды и мысль о забытом на кухне телефоне заставила одеревенелые ноги сделать первый шаг навстречу надежде. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». «Аппарат абонента выключен или находится…» «Аппарат абонента выключен…» Ханамаки, словно робот, жал и жал на вызов, до последнего обрыва связи ожидая отклика. Проклятущая фраза заезженным электронным голосом наматывала раскалённую проволоку, сковывающую душу, а по телевизору фальшиво-сочувствующий диктор смаковал подробности чужого несчастья, красочно описывая малейшие подробности. Ханамаки явственно ощущал эту фальшь, но не находил в себе сил для осуждения. Он и сам, прекрасно осознавая масштаб катастрофы, умом понимал, как это страшно и сколько людей сейчас загибаются от раздирающего слезами горя, но… Его не волновали остальные: набатом в висках стучало только своё, родное, единственное — Матсукава, Маттсун, Иссей! «Аппарат абонента…» И умирать надежда категорические не желала, беспощадно мучая, остро жаля и наконец-то заставляя Ханамаки действовать, если бестолковые метания по квартире можно назвать действиями. Но для Ханамаки сейчас остановиться — значит, умереть вместе с Матсукавой. Нет. Прочь! Прочь! Ехать на место происшествия? Как?! Город вымер, а буря, казалось, лишь набирала обороты. Наплевать на всё и вызвать такси? Сотовая связь отказывалась нормально работать — сквозь шумы и помехи ничего не разобрать; приложение бесконечно грузилось, мелькая оповещениями об отсутствии интернет-соединения; а способов для телепатической связи человечество, к сожалению, ещё не придумало. «Аппарат абонента…» Дозвониться не получалось ни до знакомых, ни в службу поддержки, номер телефона которой крупными цифрами мелькал на экране телевизора. Постоянно приходилось переключаться с канала на канал — погода отразилась на всех службах оповещения — выискивая чёткую картинку и вчитываясь в мелкий шрифт начавшего свою похоронную процессию списка погибших. Список раненых не публиковали. Сволочи! «Аппарат абонента…» Ханамаки в кровь искусал губы, беспрестанно сглатывая солоноватую жидкость. Это убивало — собственная беспомощность, а неспособность сделать хоть что-то и зависимость от сторонних факторов не спасали от убеждений в том, что он жалкий слабак. Ханамаки решил добираться до поезда пешком, и расстояние с погодой его мало волновали. Моментально натянув тёплые шмотки и застегнув пальто с высоким воротом, Ханамаки, потянувшись за шарфом, кинул последний взгляд на экран телевизора и обомлел, с трудом сдержав ошпаривший внутренности кипятком вопль. Подбежав к телевизору и рухнув перед ним на колени, он носом уткнулся в экран, взглядом залипая на одной точке. Ярко-оранжевой («вырвиглазной и девчачьей», как утверждал Матсукава), знакомой до последнего оттенка, до того самого бледно-малинового уголка, куда Ханамаки пролил марганцовку и долго оттирал в попытках замаскировать «место преступления». Он сам подарил этот чемодан, когда работа Матсукавы навечно зависла в ежемесячных командировках. Обычная шутка, ничего не значащий знак внимания, который… Ярко-оранжевый. В мешанине сумок-одежды-частей-непонятно-чего. Лежал, заметаемый снегом. Рядом с искорёженным, размытым густым дымом горящим вагоном. Словно «чёрный ящик», проклятущий чемодан навсегда отпечатался цветом оранжевого горя в радужке невидящих сквозь слёзы глаз Ханамаки, окончательно подтверждая, что… «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».***
В замкé скрежетнул ключ. Тихий хлопок двери. Звуки, на которые Ханамаки и не подумал реагировать. — Я дома! Вспотевший Ханамаки, продолжая сидеть перед телевизором в расстёгнутом пальто, губами повторял имена из выученного наизусть списка погибших. — Макки! Вот только от тебя мне ещё сегодня сюрпризов не хватало. Послышались хлопки по одежде, бряцанье ключей и стук скинутых в угол ботинков. — У меня и так день не задался: остался без вещей, потерял телефон, тащился четыре часа на автобусе и ещё больше — пешком до дома. И что я вижу? — Раздражённый, до жути замёрзший Матсукава ввалился в гостиную, дуя на сложенные перед лицом руки. — Меня даже никто не встречает! Ханамаки повернулся, не мигая уставился на Матсукаву и заторможено спросил: — А чемодан? — Какой чемодан? Ты чем меня слушал? — Матсукава помотал головой, стряхивая с волос подтаявший снег. — Говорю же, сел в поезд и вспомнил, что телефон у автоматов оставил. Думал, успею. — Он с нарастающим недоумением рассматривал Ханамаки, взмокшим соляным столбом замершим в странной позе на полу. — Мало того, что телефон украли, так ещё и обратно заскочить в поезд не успел. — Тяжкий вздох и неуверенная улыбка. — Хорошо хоть деньги в кармане были. Но из-за снегопада автобус долго не выпускали на трассу, а потом пришлось ползти в час по два метра. — Он говорил всё тише и тише, окутываясь непониманием и каким-то нехорошим предчувствием. — В городе бардак, снега навалило столько, что… — Чёртов чемодан, — прохрипел Ханамаки, взглядом пожирая согревшегося в тепле квартиры Матсукаву, заполыхавшего щеками. — Да что ты к нему привязался! — всплеснул тот руками, медленно подступая к Ханамаки. — Завтра на вокзал сгоняем, заберём. Вставай давай, чего расселся? И вообще, где мой ужин и законная ночь страстного секса?! — Чёр-тов… че-мо-дан… — Э-э, Макки? Он не мог встать. Ханамаки било крупной дрожью, и всё, что у него получилось — качнуться и подползти, вцепиться в ноги Матсукавы, лбом уткнувшись чуть повыше колен, и крепко-крепко сжать. А потом… Слушать возмущённый голос, вдыхать морозный, но безумно родной запах, позволять стучать себя по голове и постепенно осознавать, что это и есть реальность: не пятно-чемодан на месте аварии, а живой, настоящий, ругающийся матом… Ханамаки захлебнулся истеричным смехом. …целый и невредимый Матсукава! Это ли не счастье?