***
Яку размеренно шагал по ступеням, стараясь выбросить из головы образ привычно оскалившегося в усмешке соседа, пока дверцы лифта смыкались с противным скрежетом, в очередной раз не дождавшись Яку. А ведь он ждал. Сосед. Всякий раз, когда они пересекались на входе: первым заходил в подъезд, вызывал лифт и оборачивался — убедиться, что и на этот раз ничего не выйдет. Яку упрямо шёл к лестнице, игнорируя соседа. Тот вздыхал, непонятно хмыкал, но порывов присоединиться к восхождению не предпринимал. Правда и пытаться заманить Яку в лифт не прекращал. И чего ему надо? Странный тип. По виду не угадаешь, чем занимается, но музыка и толпа народу стабильно, два раза в неделю, раздражали живущего этажом ниже Яку. А ещё футбол. Проклятущий футбол на полную громкость! И именно тогда, когда Яку собирался оттянуться с пивом перед телевизором во время трансляции волейбольных матчей. Гр-р-р. Знакомиться с Куроо (по крайней мере, именно так значилось на табличке у домофона) он не желал, отвечать на его подмигивания и неизменные улыбочки — тем более. Но сталкивались они регулярно: то в кафе через дорогу, то в мини-маркете, то у подъезда или в холле, где расходились в разные стороны — Куроо к лифту, Яку к лестнице. И всегда (всегда, мать его!) этот Куроо дурашливо передёргивал плечами, склонял голову, лыбился и насмешливо сверкал жёлтыми глазищами, взглядом провожая Яку, будто выслеживая или ожидая от него ответной улыбки. Ага. Сейчас. Яку в его присутствии чувствовал себя неуютно, да и собственные комплексы напоминали о себе столь ярко, что запинать этого гада хотелось, а не знакомиться. Ну вот, скажите на милость, кто вообще разрешил Куроо быть высоким, симпатичным, спортивным и не боящимся лифтов? Уж точно не Яку, отличавшийся субтильным телосложением, небольшим ростом и вдобавок помиравший от ужаса при одном упоминании о лифте. Двести пятьдесят два. И даже почти не вспотел — практика! Яку непонятно для кого улыбнулся, пальцами зачесал назад отросшую чёлку и открыл дверь — дóма.***
Рутина съела время. Домашние хлопоты и отчёт для старшего менеджера неожиданно приблизили стрелки настенных часов к десяти вечера. Спать уже хочется… А ведь он планировал посмотреть записанный на днях матч. Мысленно чертыхнувшись, Яку закончил вытираться и, плюнув на трусы, натянул пижамные штаны на голое тело, вяло потянувшись к кухне, где ждала чашка остывшего — как он любил — ароматного чая. Отвлек тренькнувший рингтоном нового сообщения телефон. Почему-то у Яку захолодило пятки — верный признак приближающихся неприятностей. Боже, ну что ещё?! О, Хайба объявился. А-а, нет. По-прежнему из России, а Яку уж было понадеялся, что друг сподобился вернуться в Японию. И почему смс? Обычно Хайба, наплевав на время, «стучался» в скайп, а тут вдруг: «…Родственники тебе там передачку оформили. Должны к десяти доставить. Спустись и получи, не нервируй бабушку, а то к следующему приезду она тебя живым из-за стола не выпустит!» Больше чем лифты Яку проклинал только необдуманный визит в Россию к родственникам Хайбы. М-да. Если б не понимающе-поддерживающий друг, тормозящий чрезмерные порывы закормить «немощного япончика», Яку бы оттуда не вернулся. Нормальным. Разве что колобком (страшный зверь — Яку видел картинки). Благополучно соскочив с процедуры вечной кормежки, Яку, вернувшись, почти месяц на одном только рамене сидел, не в состоянии смотреть даже на обожаемые жареные овощи. Поэтому слово «передачка» обоснованно вызвало в душé Яку неконтролируемый ужас. Три недели проторчав в России, он достаточно поднаторел в местных обычаях, идиомах и даже язык подучил на примитивном уровне. И с вероятностью в сто процентов «передачка», как и небрежное «недалеко, полкилометра с гаком», не могла означать ничего хорошего. Натянув первую попавшуюся под руку футболку и на босу ногу шмыгнув в тапочки, Яку буквально пролетел по ступенькам, нафантазировав себе к моменту спуска на первый этаж такого… Ничего такого в пределах видимости не обнаружилось. Разве что курьер выпученными глазами на него пялился, неуверенно протягивая планшет и, заикаясь, требуя подтверждения личности. Да-да, конечно, удостоверение Яку захватил с собой в обязательном порядке. Твою мать. Попросив подождать, он развернулся к лестнице, напрочь игнорируя отвисшую челюсть курьера и пиликнувший прибытием на первый этаж лифт. Тьфу. И зачем только мылся? Знал бы, где «передачка» от Хайбы упадёт, бассейн бы вырыл — хлюп! и ты уже на первом. Чёрт. Курьер от него смотался с такой скоростью, что Яку даже спросить не успел, а где, собственно… С ненавистным скрежетом дверь лифта разъехались, невольно привлекая внимание. Настроение Яку окончательно рухнуло в бездну, когда у лифта обнаружился придерживающий дверцы ногой и заинтересованно блестевший жутко-кошачьими (словно птичку поймал!) глазами Куроо. И у Яку не осталось никакого настроения, когда взгляд зацепился за огроменный чемодан — судя по всему, ту самую «передачку». Яку мысленно взвыл — он не дотащит! А вызывать носильщиков и позориться — перед ними, перед собой и, мать его, перед Куроо — лучше сдохнуть! Заржавевшим роботом Яку сделал первый шаг к безумству. К ужасу. К поглощающему разум небытию. Куроо удивлёно выгнул брови, растерянно заморгал и… оскалился. Наверное, он принимал это за дружественную улыбку, но Яку нихрена так не казалось. В этой ухмылочке ему чудились издёвка, подначка и осуждение. Гр-р-р. — Не твоё дело! — невежливо огрызнулся он, правильно расценив приоткрытый на выдохе рот Куроо: явно собирался что-то глупое спросить и покрутить пальцем у виска, глядя, как Яку схватился за ручку — на уровне его, Яку, груди — чемодана и попытался сдвинуть с места, потянув в сторону лестницы. — Ты чего? — в ответку сфамильярничал Куроо; судя по облегчению во взгляде, ему не сколько обидно, сколько привычно общаться именно так. Даже с незнакомцем. — Лифт же есть, зачем… — Отвали! — И нет, Яку ни разу не всхлипнул, в тщетных попытках дёргая неподъёмный чемодан. — Совсем дурак? Ты же… — что-то там попытался вякнуть Куроо. — Достал! — психанул Яку. — Кто бы говорил! — рявкнул Куроо. — Со своей дурацкой рожей и футболом! — Чего вдруг рожа дурацкая и… Какой футбол?! Это ты меня с ним одолел! — Я-а-а?! Пошел ты, знаешь куда! — Ненавижу футбол, а он у тебя постоянно… — …хоть бы громкость снизил… — …да хрен мне на него! Я… — … волейбол люблю!!! Вытягивая руки и тыча пальцами, Яку и Куроо орали, не замечая, что под конец заговорили в унисон, обвиняя друг друга — чисто по-соседски — во всех грехах. Но! Слово «волейбол» заступорило обоих, заставив смолкнуть и, поджав губы, яростно уставиться глаза в глаза. Пауза и тишина. — Не смотрю футбол, — первым повторил Куроо. — Я тоже, — откликнулся Яку. — Значит… — …кто-то из соседей. И тишина. И пауза. И тяжёлые взгляды исподлобья. Подловив момент отсутствия куровской ноги, дверцы лифта схлопнулись. Яку вздрогнул. Куроо кулаком долбанул по кнопке вызова, подхватил чемодан — одной рукой! силища! (но выпученные глаза маслом огладили самолюбие Яку) — и затащил в лифт, пристроив в углу. — Поехали. Вынести тоже помогу… Э-э, ты чего? Обтекая пóтом — противные капли всё быстрее струились по позвоночнику, — Яку кусал губы и млел от ужаса: прокля́тая коробка заглотила его чемодан, заманила Куроо и поджидала новую жертву. В последний раз, в разгар рабочего дня, когда всё в движении и потоке, не так остро ощущалась обречённость, но сейчас… Ночь, сонное давление притихших звуков, зев раскрывшихся дверей Ада… — У тебя клаустрофобия, что ли? — хлопнул себя по лбу Куроо, взглядом выражая обрушившееся на него понимание. — Или это… а-а, чёрт, забыл — ну, когда высоты боишься? — Лифт, — проскрежетал неожиданно Яку, мотнув головой. — Круто! — присвистнул Куроо. — Лифтофобия. Оя, а такое слово вообще есть? Ответить на столь сложный вопрос Яку не мог: в голове циклически крутились только «чемодан, лифт, Куроо и надо». И почему-то цикл завис именно на Куроо: сосредоточился на золотистом взгляде с капелькой веселья и чего-то ещё непонятного, зацепился за ненавистную усмешку, прикипев к подвижным губам… Куроо что-то говорил. Наверное. А Яку следил, не понимая смысла и не слыша, боясь посмотреть куда-то ещё. Потому что дрогнувший под ногами пол подсказал неизбежное — он в лифте. Медленно поднимающимся, готовым убить в любую секунду лифте! Дыхание участилось, руки сжали чужие пальцы до хруста (когда он успел уцепиться за Куроо?). Пожалуйста, пожалуйста… Быстрее. Нет, медленнее. Нет… Господи! Он знал. Знал, что это когда-нибудь случится. Лифт тряхнуло. Чёртова коробка замерла. Воздух на вдохе застрял в горле, проглоченным комом прижал грудную клетку к спине, отбросив тело в угол, к чемодану — ноги не держали. Яку на ультразвуке заскулил, уткнув голову в колени и обхватив себя руками. Что-то тёплое коснулось шеи, взъерошило волосы на затылке, погладило по макушке… Яку потянуло вверх, к надвигающемуся лавиной потолку — вот-вот раздавит, сомнёт, — нет, оставьте его умирать на полу! Оставь… те. Короткими всхлипами вдыхая вкусный запах чужого дезодоранта и лёгкий, совсем не противный — пота, Яку на миг выплыл в реальность: лицо спрятано на груди Куроо, пальцы обхватили крепкие плечи, продавливая мышцы, ноги по-прежнему не держали, но его кто-то безнаказанно и самоуверенно придерживал под задницу. Кто-кто… Куроо! Быстро тараторивший что-то про технические работы: «Пол-одиннадцатого, они всегда так. Извини, забыл. Минут двадцать, и всё заработает». Двадцать минут? Двадцать?! Всплеск сознания вновь померк, усилив панику до пелены перед глазами и раскалённого жгута в животе. Забиться в угол и не отсвечивать. Яку задёргался, зашипел, пытаясь вывернуться из переставших казаться надёжными объятий. Но его не отпускали. Громко матерились, жали к телу, обездвиживая руками-ногами, и… целовали. В лоб, скулы, подбородок, но чаще — в губы, с каждым разом задерживаясь подольше, а под конец и языком дотронуться осмелев. Под конец — это когда Яку сообразил, что поцелуи не плод воображения, и рефлекторно клацнул зубами. — Ну ты чего? Я, между прочим, чисто в профилактических целях, — заизвинялся Куроо и даже нотки раскаяния в голос добавил, но тут же нахмурился, прижал Яку к лифтовой обшивке, больно приткнув поясницу к поручню, и на полном серьёзе заявил: — Ты хоть понимаешь, как охуенно-соблазнительно выглядишь? — Встретившись взглядами, Яку неожиданно поймал себя на том, что хочет услышать продолжение. Услышал. Мать его. — Второй год на тебя слюной исхожусь, а ты и не улыбнулся ни разу! Весь такой светленький, гибкий, хорошенький… до звона в яйцах, а всё мимо ходишь. — Сбивчивое признание Куроо и мигнувший свет вновь отвлекли, заставив затрястись от приливной волны ужаса. — Чёрт. Тихо, тихо… — Куроо теснее прижался, щекотно выдохнул в ухо и поцеловал нежную кожу за мочкой. — Знал бы про этот грёбаный лифт, на лестнице давно б подкараулил. — И без перехода: — Натурал? — Без разницы, — ошарашенный давлением Яку едва смог выдавить из себя тихое признание… между прочим, совершенно не касающееся всяких там… — Охо-хо! Заговорил! — Он это специально? Скалится бесячей усмешкой? Яку предостерегающе взрыкнул и попытался коленом двинуть по «звенящим яйцам». Смог лишь качнуть Куроо (пришлось его обнять) и ощутить каменный стояк (так он не шутил?). — Добро пожаловать в грешный, но в моём лице дико сексуальный бренный мир. Куроо не прекращал тискаться и в промежутках между словами целоваться (до горла, гад, уже добрался), но Яку не собирался «знакомиться» в лифте. Господи. Ли-и-ифт! Оживший, проехавший этаж и тормознувший в очередной трясучке… В носу защипали слёзы, грозясь обрушиться нескончаемым потоком под липким страхом осознания быть раздавленным, расплющенным, разби… — Смотри на меня! — резкий окрик, не возымевший должного эффекта. — Только на меня, Яку. Ведь Яку же, правильно? — Его грубо схватили горячими пальцами за подборок и сильно сжали, заставив-таки отвести взгляд от хромового блеска сужающихся в воображении стен. — Давай попробуем отвлечься, не против? Обещаю быть хорошим мальчиком и взять на себя ответственность за… — Заткни-и-ись! — громко задышал Яку, вытягивая из себя нечленораздельными звуками единственное, что мог. — Прошу-у-у… — Я сейчас, сейчас. — Куроо затрясло не меньше, чем старательно оттягивающего истерику Яку. — Ты только не бойся. Поверь, Куроо Тецуро пострашнее лифтов будет: такую встряску устроить может — закачаешься. Он дебил? Что за чушь несёт этот поехавший с катушек тип? И зачем штаны с него стягивает? Яку закрыл глаза, подспудно страшась ярких образов оборвавшихся тросов и искорёженных лифтовых коробок, одновременно с этим не в силах перестать думать, насколько страстно ему живот вылизывают. И член сминают — осторожно, ласково, настойчиво. Бесполезно. Не время и не место. Яку не… «Не» замерло за искусанных губах, когда Куроо языком приподнял мягкий член и втянул в рот. Отстраниться мешали ватные ноги, но скрученная жидким азотом спираль внизу живота постепенно распрямлялась, давя уже не страхом, а возбуждением. Тем самым — на кончике иглы пронзающим внутренности слепящим ужасом вперемешку с удовольствием. Грань фантомной боли и наслаждения, помешательства разума и раздувшихся пузырём инстинктов. Куроо сжал ягодицы Яку, ни на секунду не замирая на месте — сжимая, дразня, поглаживая, пальцами едва-едва углубляясь во влажность промежности. Яку прикусил ребро ладони и всхлипнул, уже напряжённым — да ладно! — членом раскатывая сладость возбуждения по языку Куроо. Страшно, сладко, хочется оттолкнуть и притянуть ближе. Яку боялся шевельнуться, но за него активно шевелился Куроо, выпуская изо рта член и приподнимаясь, щекоча носом живот и приникая поцелуем к пупку, тут же просовывая в углубление ищущий непонятно чего язык. Твою ж! У него что, карта эрогенных зон Яку перед глазами? Загнанным зверем дыша в тесной и душной коробке, Яку отдавался путам поймавшего добычу охотника — что угодно, лишь бы не скатиться в бездну помрачнения. Нет, не так. Что угодно, лишь бы Куроо вернулся к минету. Это не просто отвлекало — завораживало неуместностью, невероятностью и умелым исполнением. Лифт как-то странно качнуло — у Яку чуть член обратно не скукожился, — но Куроо бдил, не дал и заглотил по самое горло, одновременно раздвигая Яку ягодицы и вставляя в, казалось, намертво слипшийся сфинктер палец. Давление там, в заднице, подвижный язык и скользкое нёбо, старательный Куроо и мокро-мягкие губы на головке подвели черту: лифт остановился на двенадцатом этаже и медленно пополз дверями раскрывать своё чрево, а Яку захлебнулся в остатках страха и оргазме. Он с такой силой выплёскивал из себя накопленное, что Куроо поперхнулся и протестующе замычал, но член не выпустил — проглотив Яку до капли. Да-да, всего Яку — без остатка. По крайней мере, именно так ему показалось, пока он, опустошённый, всё ещё во власти бесконтрольной дрожи и дразнящего кайфа, открывал дверь и непонятно каким образом затаскивал чемодан домой. — А… А я? Что ещё за я? А-а, понятно. Куроо. Чокнутый на всю лохматую голову сосед, чей подход к отсосу члена полуобморочного тела можно выдвигать на премию. Нобелевскую, Вселенско-масштабную и личную от Яку. Но об этом он ему потом скажет, а пока… С громким хлопком Яку отрезал себя от мира, лестничного пролёта, Куроо… — Ладно. На дверь подрочу, можно? — раздалось вслед. Да хоть засни на пороге. Яку уже всё равно.***
И хорошо бы он своё «всё равно» на следующий день вспомнил, так нет же! Горячий и безбашенный Куроо из головы неделю не вылезал, прочно обосновавшись в мокрых снах и дрочибельном образе. Припомнив его слова об ответственности, Яку помялся-помучился ещё пару дней, плюнул на всё и с упаковкой пива пошёл к Куроо — смотреть волейбольный матч. Мелодично рассмеявшись, занятый воспоминаниями и душем Яку закончил с растяжкой и задумался над одеждой — ну её на фиг, или шорты натянуть? Выбрав последнее, он неожиданно вновь вспомнил свой памятный приход к Куроо. М-да. Матч, они, конечно, посмотрели. На выходных. А до того… как кролики трахались, мстя стонами и бившейся о стену кроватью обожавшему футбол соседу. Вот же как оно сложилось, да? Яку не прекращал улыбаться, мягким шагом стелясь к двери, за которой раздражённо пинался Куроо (а кто ещё!). Хм, поиздеваться над ним через дверь или потешить собственное нетерпение и открыть? Странно. Похоже, у Яку сегодня игривое настроение. Как оказалось, у Куроо тоже. Дразнящая улыбка сползла с лица Яку, когда он на все двести заценил на голом (по другому и быть не могло!) Куроо небрежно застёгнутый медицинский халат, стетоскоп через шею и даже налобное зеркало, перетягивающее белую шапочку. Охренеть и не встать. Нет, Яку знал, что Куроо — тот ещё оригинал, но не до такой же степени! — Будем лечиться, — заявил «оригинал» и требовательно потянул Яку к себе. — От чего? — заподозрил тот неладное, на всякий случай упираясь ногами и цепляясь руками за косяк. — От лифтофобии. — Куроо отодрал его от косяка быстрее, чем Яку зарычать успел. — Поторопимся, скоро пол-одиннадцатого, — развивал мысль Куроо, волоком таща за собой Яку к предусмотрительно распахнутому и припёртому какой-то деревяшкой лифту. — Мориске, твою мать, ты что, мне не веришь? Зря. Будем превращать фобию в филию. — Яку от души выматерился по-русски. Куроо голосу разума не внял: затащил, удержал, позволил лифту закрыться и качнуться кабиной-коробкой, устремляясь вниз. — Давай, ну давай лечиться, — умоляюще заглянул он в глаза начавшему тонуть в чёрном омуте Яку. — Смотри, какую штуку я придумал! Выпирающая сквозь промежуток между пуговицами «штука» впечатлила, а потом Яку заметил… Идио-о-от! Куроо, дебил, какого хрена? Зеркало? Зеркало в лифте?! Да оно же утянет Яку за собой, заставит хрипеть осколками в горле, изранит и без того агонизирующее нутро… О-о-о… Нутро сейчас «ранило» что угодно, только не зеркало. В мягкий и растянутый анус — распирая, растягивая и безжалостно заполняя — врывалось «лекарство» (как заверял сбившимся дыханием Куроо). Яку и рыпнуться не успел, как привычно заплескавшееся по венам возбуждение отозвалось на простое и нехитрое — член в заднице. И размеренное движение, убивающее неспешным ритмом и трущимся об него всем телом (когда халат расстегнуть успел?) полыхающего страстью Куроо. Вот всегда он так! Не спросит, не посочувствует, не примет во внимание… Вытрахает до звёзд перед глазами и сухости во рту. Но именно это Яку и нравится — скорость, твёрдость, бесконечность поцелуев и жадность в отражающемся в зеркале взгляде. По-блядски чувственно и откровенно бесстыдно. Ноги Яку опять подвели — подкосились. Но не от ужасов давно молчавшего «перезагрузкой» лифта. От растянувших ягодицы рук, от шлепков поджавшихся яиц по коже, от нетерпеливых укусов и засосов в шею, плечи… От всегда горячего и нетерпеливого Куроо, заполнившего собой окружающее Яку пространство. Но в зеркало Яку больше смотреть не желал — хотелось целоваться. До одури, до вкуса Куроо на губах — чтоб и утром, проснувшись, чувствовать-слизывать. Хорошо, чертовски хорошо. Яку даже готов признать, что вылечился. Почти… почти… по… Хх-ха! Больно ударившись головой об зеркало, Яку застонал в оргазме, сжимаясь так сильно, что и Куроо не утерпел — подхватил стон, резко и отрывисто задолбился в зад, крупно вздрагивая и зависая вместе с Яку в разрядке. Лифт подрожал с пару секунд, выдал знакомое пиликанье и распахнул двери. С характерной ячейкой — пятиугольной и чёрно-белой — мяч выпал из рук вытаращившегося на них соседа. Очевидно, того самого, что футбол любил, скотина. — Тебя я лечить не буду, — выдал хриплое Куроо, фыркнув в его сторону, и подхватил Яку, заставив сомкнуть ноги у себя на пояснице. — А тебе доктор двойную дозу прописал. Глубоким засосом запечатав возражения Яку, ошалевшего от секса, стыда и ноющего где-то на задворках сознания страха, Куроо жмакнул по кнопке двенадцатого этажа.