— Как ты там говорил? Без разницы, кого из близнецов трахать?
Бокуто сухо сглотнул, заворожённо следя, как Мия перекатывает в ладонях запотевшую бутылку с водой. На задний план отошло всё: привязанные к изголовью кровати руки, перетянутое простынёй поперёк живота тело, собственная нагота, слова Мии… К демонам всё. Воды-ы-ы!
— И ничему-то тебя бесконтрольные пьянки не учат.
Мия приблизился к изголовью, издевательски-медленно отвинтил крышку и немного наклонил бутылку: на ту самую малость, когда взгляд цепляет балансирующую у горлышка воду, а внутри всё воет от невозможности языком дотянуться. Чёрт. Бокуто хрипло выдохнул перегаром, заставив Мию поморщиться, и потянулся — губами, языком, умоляющим сипом — к жизни. Вчерашний день рождения явно удался на все сто, но это было вчера, а сегодня… сейчас…
— Алкаш.
Она прекрасна. Вода. Но с каждым глотком, с каждой пролитой на лицо, шею и грудь каплей Бокуто отчётливее понимал, что и жизнь — тоже. Нос бы ещё почесать, вот только руки связаны.
Освежившийся и начавший соображать Бокуто не на шутку озадачился собственным бедственным положением. Подёргавшись и убедившись, что нет, ни хрена не выйдет, он перевёл взгляд на как-то чересчур внимательно его разглядывающего Мию и закономерно поинтересовался:
— Цуму-Цуму, ты чего удумал?
— Цуму?
С минуту поразмышляв над вопросительно выгнутыми бровями и издёвкой в тёмных глазах, Бокуто на всякий случай убедился в наличии пластыря на, как он прекрасно помнил, сбитой костяшке указательного пальца левой руки; молча кивнул — обесцвеченная макушка с зачёсанной направо чёлкой в наличии; и с независимым видом вскинул подбородок — бесяче-нахальная ухмылочка могла принадлежать только…
— Он считает, что я — это ты.
— А я точно не ты, а я?
Тупой с точки зрения простого смертного диалог — в отличие от некоторых, у Бокуто брата-близнеца не имелось (Куроо, бро, прости), — окончательно вверг в ступор. Ведь в комнату вошёл… Ауч. Высветленная макушка с чёлкой направо, бесячая ухмылочка и пластырь на указательном пальце левой руки.
Дерьмово. Не мог же Бокуто напиться до такой степени? До двух голых и абсолютно одинаковых Цуму! А почему, кстати, голых-то?
— Э-э, Цуму? — предпринял Бокуто очередную попытку: получилось откровенно жалко и с нотками подступающей к горлу паники (хотя сжавшая булки задница подсказывала, что паниковать стоило ещё на стадии водохлёбства).
— Мы — это мы, — будто не расслышал вопроса «правый Цуму». — И потом, — кивок на сражавшегося с прогрессирующим косоглазием Бокуто, — ему ведь без разницы.
— Это заводит, не считаешь?
Лучше бы считал и начал оправдываться, а не прижиматься к поджарому телу, настолько чувственно поглаживая спину и ягодицы, что у Бокуто похмелье испарилось, остатками гуляющего в крови алкоголя распаляя возбуждение. Он зажмурился и постарался выровнять дыхание, но любопытство пересилило — глаза приоткрылись и тут же распахнулись во всю ширь поразившего душу изумления. Близнецы сосались, будто в порно снимались: картинно, подробно, с пошлым чмоканьем, с игрой на камеру. Точнее, на Бокуто. Бедного, несчастного, загибающегося от сушняка и страдающего от невозможности самому прикоснуться к разгорячённым телам.
И тут Бокуто окончательно поплохело — чуйка благим матом заорала, что довольствоваться поцелуями эта парочка явно не собирается. За что-о-о?!
— За то, что без разницы, — в два голоса.
Да ладно!
Близнецы показательно развернулись к Бокуто.
Нет, они этого не сделают!
Но руки уже не гладили невинно спины, вполне себе профессионально (привычно?!) сжимая напряжённые стволы одинаково торчавших членов. Гады! Ещё и медленно так, с оттяжкой, с поразительной точностью копируя движения пальцев. А побыстрее нельзя? Слова застряли в глотке — полноценно возмутиться не позволил сгустившийся в лёгких воздух и пытавшееся пробить рёбра сердце.
— Как тебе разница?
Два божественно-прекрасных тела одновременно качнулись в сторону Бокуто — намекая, дразнясь, провоцирующе облизывая пальцы и вновь смыкая их на членах друг друга.
— Не замечаешь?
По-прежнему в два голоса, на одной волне, слитной мыслью — одуряюще развязно и до того похоже на Цуму, что… Нет. Нет, нет и нет. Бокуто попытался придать мыслям рациональности. Это не два Цуму, один из них — Саму.
Который? Тот, что кусает покрасневшие губы, зализывая уголки рта и посасывая кончики пальцев, или тот, что откровенно жадно пялится на вздыбленный член Бокуто, пощипывая себя за сосок?
Но пока Бокуто пытался определиться, кому из близнецов что больше подходит, те просто-напросто за секунду «перелиняли»: первый уставился на его член, затеяв игру с сосками, а второй задразнился языком, на грани слышимости выдавливая (или не сдерживая?!) похожий на беспомощное «мычание» стон.
— Он не видит, бра-а-ат, — шумным выдохом рот в рот.
— Тогда, зачем ему видеть? — короткий поцелуй.
И пока Бокуто отвлекался на то, как горевшие красным влажные губы ласкали горло, ключицы и мерно-резко вздымающуюся грудь, близнецы сменили положение. Кто из них уселся на край кровати спиной к Бокуто, так и осталось загадкой, но то, что второй опустился на колени между широко расставленных ног и шумно вобрал в рот член… тут и воображением обладать не нужно — судя по звукам, обсасывали-облизывали с таким усердием, что Бокуто фантомно ощущал эти кривящиеся в усмешке губы на собственном члене.
Полжизни за то, чтоб горячий язык лизнул ствол, покружил по головке, кончиком забился в блестящую смазкой щель… Уй-й.
Сидящий на кровати чуть откинулся назад и в унисон мыслям Бокуто напрягся-натянулся: спина и руки очертились рельефными мышцами. Бокуто невольно клацнул зубами и облизнулся, мечтая оставить на идеально гладкой коже свои отметины — чтоб и за месяц свести не смог, каждый день оправдываясь на тренировках по поводу происхождения шикарных засосов. Если это, конечно, Цуму, а не…
— Хватит! — вопль Бокуто позорно сорвался под конец на всхлип.
— Он прав, — поднялся с колен вытирающий запястьем рот Цуму… или Саму?
Хрен разберёшь, но сволочизм в крови у обоих. Однозначно. Потому что с таким выражением бьющего по удовольствию садизма запихивать в горло брата член мог только… Цуму — словно Бокуто на его месте представляет. Охо-хо. Вот ты и попался! Бокуто вякнул что-то невнятное и телом взыграл, пытаясь хотя бы стопами дотянуться до спины запрокинувшего голову Саму — задыхающегося, не успевающего сглатывать слюну… растирающего в пальцах смазку, просовывающего руку между ног увлёкшегося минетом Цуму.
Бокуто замер, хрипя на выдохах и судорожно пытаясь представить, чтобы Цуму хоть кому-то позволил себя… позволил себе… Боги, покарайте этих подлых извращенцев! Впервые Бокуто ощутил настолько бьющую по нервам беспомощность, что в носу слезами от ярости защипало. Суки! Близнецы вновь не позволили утвердиться в решении: оба на ногах, оба слились в объятиях, и оба скользкими от смазки пальцами растягивали друг друга, больше не сдерживая стоны и, казалось, забывая про Бокуто.
Размечтался. Забудут они, как же. Поочерёдно развернутся, выгнутся, позволят взглядом прикипеть к раздвинутым ягодицам и проследить, как осторожно сильные пальцы тянут, мнут, толкаются внутрь… как один, а затем и второй брат прикрывают глаза, склоняются за поцелуями друг к другу, одинаково бесстыдно шепча проклятущее «ещё» и «вот здесь».
Бокуто пытался не смотреть, не слушать, сдохнуть, в конце концов! Но кончить хотелось намного больше. Ну пожалуйста! Выдохом, слюной, да хоть ниточкой от простыни — только, кто-нибудь, прикоснитесь к готовому взорваться от притока крови члену и до боли сжавшимся от перевозбуждения яйцам! Бокуто казалось — любого намёка хватит, чтоб всю спальню спермой залить.
Но реагировать на его скулёж близнецы не собирались.
Они самозабвенно трахались.
Бокуто как в полусне наблюдал за протиснувшейся в растянутый сфинктер головкой, за слитным движением бёдер, толкнувших на всю длину член в тесный и горячий — он в этом уверен! — анус. Близнецы дрожали и шумно дышали, не двигались, лениво сцеловывая с губ полустоны друг друга. А потом задвигались.
Слаженно. Чутко ловя настрой партнёра и…
…не забывая ракурс садистский подбирать — чтоб Бокуто всё-всё видел.
Терпение испарялось с каждым толчком и выдохом, покрытые испариной тела представлялись пыточным орудием, а демоны во взглядах близнецов доводили до исступления. Бокуто матерился, злобно истерил и бился в путах, хрипя от напряжения: в рваных спазмах сокращая мышцы в паху, он постанывая от мимолётного удовольствия, когда удавалось поджавшимся к животу членом мазнуть по перекрученной простыне.
Но этого мало. Настолько безумно мало, что хорошо.
Близнецам тоже хорошо. Хотя нет. Им сейчас, в отличие от Бокуто, просто охуенно: с таким всепоглощающим кайфом на лицах те, кому плохо, не кончают.
Бокуто рывком потянул и так до застоявшейся крови пережатые руки. Опять обломался и зло уставился на близнецов: дышат тяжело, облизываются, заинтересованно на него поглядывают и перемигиваются между собой.
Бокуто молчал, адом пламенея и мысленно клянясь, что отомстит.
Потом. Обязательно. А пока не будете ли вы, мать вашу, столь любезны…
Суки-падлы, куда-а-а? А стояк?! А развязать?!!
— В следующий раз следи за языком, пьянь пернатая.
— Впредь будет тебе наука.
Дверь за близнецами захлопнулась.
По едва плюхающейся в разжиженных мозгах логике, Бокуто следовало заорать матом и к чертям собачьим раздолбать кровать, начиная со спинки в изголовье. Но…
Ярость вспыхнула с новой силой, мышцы вздулись, слух обласкал треск ткани.
…но вот прямо сейчас Бокуто пытался смириться с мыслью, что…
Руки закололо разгоняющейся по венам кровью. Плевать.
Пара секунд жёсткой дрочки и — долгожданное облегчение.
…как пить дать рехнётся, пытаясь понять, кто кого трахнул!
***
Застать Осаму в его магазинчике в гордом одиночестве — бесполезняк. Бокуто через месяц это понял. Выпереть всех из душа или раздевалки, зажав в углу Ацуму — бесполезняк в квадрате. И пусть это Бокуто осознал ещё быстрее, прекращать мстительных поползновений в сторону издевающегося над ним Мии не собирался.
Но что самое противное, нормальной ответки Бокуто придумать так и не смог! Если Ацуму умело маскировал простые с виду слова в завуалированную и понятную только
им подъёбку, то съязвить остроумно в ответ, не опозорившись перед всеми, у Бокуто раз за разом не получалось.
Гадство.
***
Каким образом мягко улыбающийся Осаму с полной онигири тарелкой оказался у него на кухне, Бокуто не понял. Но озадачиваться поиском решения на этот вопрос не собирался, потому что из спальни вышел… Тёмно-серые волосы, зачёсанная налево чёлка и фартучек на голое тело — точно такой же, как и на…
Бокуто взвыл!
Дружный смех подлил масло в разгорающийся огонь, но…
Бокуто злорадно оскалился — в этот раз у него не связаны руки.
А насчёт остального… Цуму? Саму?
Да какая разница! Трахнет обоих, и дело с концом!
