***
Есть множество приятных способов пробудиться ото сна: не спеша, в свой выходной после тяжелой недели; благодаря солнечному лучу, пробивающемуся из-за занавесок; лёгкому поцелую на щеке. Танджиро же не повезло ни с чем — он не выспался, окон в особняке не было, а присутствием кого-либо в комнате и близко не пахло. Разбудил охотника истошный крик в коридоре. Парень резко соскочил с постели, наспех надел поверх ночной одежды хаори и побежал к источнику шума. На полу лежал демон, который прислуживал брату и сестре в их первые дни прибывания у Кибутсуджи. На его лице и руках были сильные ожоги, явно нанесенные солнечным светом. Мудзан, стоящий рядом, пересчитывал соотношение Голубой Паучьей Лилии к остальным ингредиентам. Вакцина сработала, как и ожидалось. Только вот эффект от неё был временный. Слуга отдышался, сел на колени и склонил голову перед прародителем: — Мне очень жаль, Господин. Если бы моё тело было сильнее, — опечалено произнёс он. — Сожалею, что в пустую потратил Ваше драгоценное время. Такого больше не повторится. Но я смиренно приму свое наказание. Кибутсуджи молчал и смотрел на демона без обыденных во взгляде ноток презрения. Он ухмыльнулся и сказал: — Ты рискнул и предложил свою кандидатуру, осознавая, что можешь умереть. Ты доказал свою преданность. Двадцать минут на солнце — уже прекрасный результат для первого пробного испытания, — дополнил Мудзан. — Ты не будешь наказан. Когда Первый дал позволение идти, он медленно поднялся. Демон-слуга встретился взглядом с Камадо, в нем читалось искреннее удивление присутствию истребителя, а затем — благодарность. Он кивнул головой в знак приветствия и поспешил покинуть коридор как можно скорее. Танджиро не понимал, почему к нему так резко изменилось отношение, с пассивно-негативного на открыто-положительное. Однако, ответ ему придумать не дали — Мудзан подошел ближе и притянул к себе охотника за грудки, стягивая с того хаори. Всё, что могло придти в голову юноше — приходило; но ни одной приличной мысли не было. Он решил уже хорошенько ударить демона за нарушение личного пространства, как внезапно его отпустили. Хаори, которое с него наглейшим образом сняли, перевернули с изнаночной стороны на лицевую и вернули. — Если нитки торчат наружу, то надевай этой стороной внутрь. От твоей неряшливости мне противно, — сказал Мудзан, направляясь обратно в лабораторию. Танджиро не был испорченным. Никогда. Но после задания со Столпом Звука в районе красных фонарей, он обрёл знания, которые хотелось забыть поскорее. Даже на самое «обычное» раздевание Камадо не сможет смотреть наивно как раньше. Видимо, он повзрослел. Охотник вздохнул и хотел было пойти навестить сестру, как демон его окликнул: — Ты идти собираешься или нужно особое приглашение? — Я хотел проведать Незуко, — растерянно ответил парень. — Незуко и без тебя отлично справляется, — раздраженно произнёс Кибутсуджи. — Хватит за ней носиться как курица с яйцом. — Я с ней не ношусь как… — истребитель замолчал и задумался. А ведь он и правда сестру от себя ни на шаг не отпускал. Так и сейчас, когда за ней больше не нужен постоянный контроль, когда она точно не сорвётся и не вкусит человечину; Танджиро всё равно старается быть как можно ближе. Идя за Мудзаном, парень размышлял. Действительно ли он так необходим Незуко? Или это она его отрада, его островок спокойствия в этом безумном мире? Камадо понял, что так и правда продолжаться больше не может. Его сестра не будет ребёнком вечно. Наступит день и он должен будет отпустить её. Но куда? Кто сможет позаботиться о последнем члене его семьи? Единственная мысль, которая приходила охотнику в голову — Дом Бабочки. Он был уверен, что если Незуко и будет в безопасности, то только с теми, кто её знает и любит. Канао — сильная, она точно сможет защитить девушку. Но единственный способ передать её под защиту наследницы Столпа Насекомого — передать вместе с ней рецепт вакцины, обращающей демонов вспять, или же замену демоническому рациону. Первый вариант будет невозможен из-за Мудзана. Он сделает всё, но не подвергнет себя опасности, как в том случае с лекарством Тамаё. Значит, что остаётся только второй вариант. Прародитель, к удивлению самого Камадо, принял безумную когда-то идею о «пищевой революции» и сказал, что попробует помочь с её исполнением. Охотник только начал считать, что понимает Кибутсуджи, как тот выкидывает что-то новое, ничего не объясняя, но явно имея задние помыслы. В любом случае, из-за заново открытой Голубой Паучьей Лилии, стали возможны манипуляции над демонической природой. Возможно, у прародителя были какие-то свои планы на случай смены «диеты», но парень наверняка узнать не мог, а спроси он — ответ не получит. Мудзан заключил сделку с охотником почти три недели назад, но уже тогда он имел представление о том, как сможет обратить Незуко, как уверить Танджиро в её безопасности и как заставить Камадо преклонить перед Первым колени. И безоговорочно следовал своему плану. Охотник же думал, что Кибутсуджи не очень хорош в стратегиях, раз уж всех его Лун одолели, а Крепость Безбрежия разрушили. Но вот сейчас, наблюдая за ним и его решениями, истребитель начал осознавать, что Мудзан действительно не одно столетие прожил на этой земле, но слишком многое решает мелочь — его настроение. И единственный минус в его расчётах — он излишне самоуверен. Ему нужны советы, но он их не принимает, ибо считает, что он — единственный, кто всегда прав. Из-за этого он уже однажды проиграл, но всё равно наступает на те же самые грабли. Камадо ускорил шаг, нагнал демона и спросил: — Ты уже изготовил лекарство из Голубой Паучьей Лилии, которое сможет обратить демонов обратно? — Я вернулся десять часов назад, — напомнил Мудзан. — Как бы я по твоему это сделал? — Точно… — Танджиро не забыл, как именно эти десять часов назад вернулся Кибутсуджи. Не забыл прикосновение к волосам, щеке и шее. Не забыл тепло. — Но я всё же сделал, — ответил мужчина, ухмыляясь. — Опирался на те же вычисления, что и при обращении Незуко. Ещё не испытывал. — Я уверен, что всё получится, — улыбнулся Камадо, открывая дверь Мудзану. Прародитель щёлкнул пальцами, подозвал прислугу и дал приказ привести самого слабого в особняке демона. Через тридцать секунд демон уже стоял перед Мудзаном на коленях. Невольно Танджиро вспомнил, как столпы стояли перед Главой Истребителей. Но между ними было одно существенное отличие. Убуяшики подчинялись из уважения, а Кибутсуджи — из страха. Почему-то Камадо принял свою участь и начал спокойнее относиться к своему кровожадному соседу. Он прислушивался к его советам практически во всём, кроме морали. Люди — не еда, не скот, не стадо. Людей убивать нельзя, какими плохими они не были бы. Люди — не ресурс. Но как бы часто юный охотник не вступал в словесную перепалку на этой почве, он всегда проигрывал. У Мудзана — аргументы, у Танджиро — чувства. Но как только они начинали работать над чем-то сообща… Работа шла гораздо быстрее и продуктивнее. Истребитель делал всё меньше ошибок в измерениях и вычислениях, а когда Кибутсуджи давал чёткие указания по типу «пойди и принеси», он показывал себя прекрасным помощником. Демон же делал вид, что охотника не слушает, хотя идеи парнишки обдумывал, корректировал и реализовывал. Сухой расчет и творческий подход в создании чего-то нового — великолепная комбинация, обречённая на успех. Часы летели незаметно. Испытания обновленной вакцины, которая превращает демона в человека, прошли успешно; она сработала безотказно, как и с Незуко — никакой боли, только сон; несмотря на замену основы. Однако, чем сильнее демон и больше людей он съел, тем выше концентрация Голубой Паучьей Лилии должна быть. Кибутсуджи мысленно прикинул, что для его обращения необходимо чуть более десяти литров медикамента. Он расслабился, что даже если попади рецепт вакцины к охотникам — ему ничего не грозит. Но с вакциной против урона от солнечных лучей всё оказалось сложнее. Рекорд нахождения на солнце достигал лишь три часа. Демон и человек не могли понять причину их провалов, что печалило Танджиро и жутко бесило Мудзана. В злости прародитель разнёс ни в чем неповинному слуге голову. Камадо, который пытался угомонить гнев прародителя, попал под его горячую руку и выслушал очень лестную лекцию о том, насколько он бесполезен и как хорошо было бы, стань он едой уборщицы. Не бывает радуги без дождя. Спустя четыре дня разногласий, споров и откровенных ссор на повышенных тонах, они начали испытание нового совместного образца. На этот раз мелкий демон смог просидеть на солнце от рассвета и до заката, что было приятным сюрпризом не только для тех, кто работал в поте лица над лекарством, но и для самого подопытного. Его поджарили на солнце около трёх раз, прежде чем он смог спокойно сидеть под ласковыми лучами. К большому счастью для демонов-испытуемых, благодаря «побочному эффекту» лекарства, они не обращались в пепел сразу после того как «благословение Лилии» кончалось. Солнечные лучи сжигали их постепенно. За короткое время они успевали скрыться в тени. На следующее утро успешного подопытного вновь выгнали на прогулку. Когда солнце село, он вернулся в дом и доложил Мудзану о том, что испытание прошло отлично, сдал кровь на проверку и вернулся к обыденным делам. Танджиро, который сидел и от скуки уже хотел на потолок лезть, обрадовался. Он встал, подошёл к Кибутсуджи и улыбаясь проговорил: — А я тебе говорил, что в твоём рецепте чего-то не хватает. — Но ты так и не сообразил чего именно. А это я понял без твоего участия. — Так тяжело просто признать, что ты не прав? — поворчал Камадо, возвращаясь к чтению исследований об энергетической ценности тех или иных продуктов. — Я не бываю не прав, — грозно сказал демон. Уже привыкший к таким резким переменам, Танджиро лишь вздохнул и спросил: — Разве? Ни одной ошибки? — Моя единственная ошибка — твой рот, который я не зашил. — Ну вот, видишь, — засмеялся охотник. Яркая улыбка и звонкий смех немного усмирили гнев прародителя. Он вернулся к своим формулам, но через минут пять потерял к ним всякий интерес и перевёл взгляд на мальчишку — бордовые волосы за месяц немного отросли, под глазами появились синяки, а кожа стала бледнее. Мудзан сам был виноват в том, что парень на улицу выходит только ночью, а потому кожа и потеряла тонус. По-хорошему было бы выпускать его на прогулку днём, но Кибутсуджи не хотел отпускать человека ни на шаг. Он хотел, чтобы у паренька выработалась зависимость к его обществу; чтобы он потерял всякий интерес к чему-либо и кому-либо, кроме прародителя. Но он также знал, что в клетке нельзя удержать феникса. Демон не успел вовремя оторваться от созерцания истинной, невинной и прекрасной красоты — их взгляды пересеклись. — Когда ты используешь вакцину против солнца на себе? — спросил Камадо. — Я планировал вколоть её, когда ты уйдёшь, — уже спокойно ответил Кибутсуджи. — Ладно, — сказал охотник. От долгого чтения у него уже болел глаз. Зажмурившись, он начал одной рукой растирать его. Демон нашёл этот жест забавным и не сдержал лёгкой улыбки. — Устал? — поинтересовался Мудзан. — Да, — ответил Камадо, зевая. — Отдыхай, — тише сказал прародитель, но истребитель его услышал и почувствовал, как жар прилил к щекам. — Доброй ночи, — дверь закрылась.***
Кибутсуджи достал шприц, заполненный прозрачной жидкостью и приставил его к вене на левой руке. Он знал одно — будет очень неприятно, возможно, больно. Обычные демоны чувствовали ужасный дискомфорт, когда им вкалывали раствор, а в их телах было невероятно мало его крови… Кажется, ему придётся немного пострадать. Но Мудзан был уверен в себе и думал, что готов. Чего только не сделаешь ради бессмертия? Игла входит в вену без сопротивления. Большой палец давит на плунжер и жидкость попадает в кровь. Никакого эффекта. Демон встал и хотел было выпустить пар, сломав кому-нибудь шею или вырвав сердце, как его пробил импульс сродни электрическому. Устоять на ногах самостоятельно не вышло, Кибутсуджи схватился за край стола и попытался вернуть себе контроль над телом, но боль становилась только сильнее. Рука, в которую демон сделал инъекцию жгла так сильно, что прародитель был готов отрезать её, но почувствовал покалывания в ногах и другой руке — уже было поздно отступать. Мужчина присел на пол и облокотился о стену. Грудь тяжело поднималась — воздуха катастрофически не хватало. Зрение расфокусировалось и вокруг всё потемнело. Голова разрывалась, но из-за того, что вскоре каждая клеточка тела начала меняться, это перестало даже быть заметно. Таких болей Мудзан ещё никогда не испытывал. По началу мысль, что это всё ради бессмертия, помогала Кибутсуджи оставаться в своём уме. Однако, чем дальше заходили мутации, тем тяжелее было оставаться в сознании. Внезапно появился голод. Невыносимый голод. Весь кабинет пропах запахом молодого человека, который вызывал жуткое желание перекусить. Разум затуманило, а тело хотело уничтожить само себя, лишь бы избавиться от болей. Демон понял, что теряет рассудок и не может более контролировать инстинкты. Но пытался, кусал руку, прокусывал собственную плоть и кость в надежде, что это поможет. Дверь в кабинет открывается, молодой голос говорит: — Я забыл отдать… — но договорить ему не дают. Прародитель набрасывается на охотника, полностью теряя контроль над демонической природой. Истребитель падает на спину и больно ударяется затылком об пол. Воздержание от человеческой плоти — идея Камадо и сейчас он пожинает её плоды. Нельзя забрать у хищника мясо и кормить его травой — он оторвёт и сожрёт руку дающего. Демон гораздо, гораздо сильнее подростка под ним. Один укус и парень — труп. Но он борется, пытается скинуть с себя Кибутсуджи, но тот лишь сильнее вдавливает лопатки в паркет. Слышится хруст — плечевая кость паренька не выдерживает давления и выходит из сустава. Он издаёт тихий, сдавленный крик — нельзя, чтобы сестра пришла на шум, иначе и ей грозит опасность. Танджиро не понимал, что именно пошло не так с момента его ухода и почему Мудзан, вечно холодный, отстранённый и безразличный, уподобился низшим демонам. Камадо открыл свои глаза и встретился с ярко-красными. Этот взгляд он уже видел однажды… в тот день, когда погибла вся его семья. Взгляд Незуко, когда она напала на брата даже не ведая, что делает. — Прошу, очнись, — спокойно заговорил Танджиро. — У нас есть незаконченная работа, помнишь? Демон захотел сожрать человека только увидев его, но все силы уходили на то, чтобы заглушить боли по всему телу и просто держать Камадо на месте. — Тебе должно быть очень больно, — голос Танджиро дрожал. — Должно быть ты был так одинок все эти годы. П-пожалуйста, позволь мне помочь тебе. Мудзан обнажил клыки и наклонился к шее истребителя, чтобы прокусить артерию и насладиться желанным обедом. Но как только он обратил внимание на серьги Ханафуда, тут же отпустил человека, схватился за виски и закрыл глаза. Камадо мысленно поблагодарил всех предков за дар в виде этих серёжек и аккуратно встал, придерживая плечо. Он не знал, что ему делать. Правда не знал. Бежать? Но точно догонят. Остаться? А если съест? Танджиро повернулся к дверям и хотел уйти, но бросил взгляд на Мудзана, пытающегося взять контроль над собственным телом. Сердце неприятно кольнуло. Ему явно очень больно. Он страдает. Чувства Камадо разделились на два лагеря. Один считал, что нужно помочь и хоть как-то облегчить страдания демона. Второй считал, что нужно оставить всё как есть. Товарищи, семья, друзья — все страдали от существования Мудзана. И пока у Танджиро была возможность, он мог найти катану, которой проверяли демонов на обратное превращение, и уничтожить прародителя. Мозг говорил пойти и убить чудовище. Но доброе сердце не повиновалось. Камадо присел на колени справа от Кибутсуджи и, взяв того за плечо, аккуратно положил его голову себе на колени. Демон в состоянии аффекта не понимал, что происходит и просто позволил себе плыть по течению. Руки, маленькие, но покрытые грубыми мозолями, нежно перебирали волосы Мудзана. Он тяжело дышал и непроизвольно царапал ногу истребителя когтями. Парень молчал, думая о том, почему бы просто не убить это существо — его проблемы решатся в тот же миг. Но вглядываясь в глаза наполненными злостью, обидой и непониманием к целому миру, отметал подобные мысли, как надоедливых мошек. Танджиро и не заметил, как сам заснул. Единственные образы, которые он припоминал с утра — спокойные красные глаза с кошачьим зрачком; сильные руки, несущие его куда-то; резкая боль в плече, которая вскоре тут же унялась; и тепло. Тепло, что согревало его всю оставшуюся ночь.