***
На первый взгляд площадь Гриммо могла показаться пустой и безлюдной, но это было не совсем так. Прячущаяся фигура в углу темного проема между домами, периодически выглядывала, замирая на какое-то время, будто внимательно вглядываясь в освещенную тусклыми уличными фонарями местность, а затем заныривала обратно в спасительную впадину мрака. Внезапно один из фонарей, лениво освещавший улицу и часть каменного четырехэтажного дома замигал, а после окончательно погас. Вслед за ним, по такому же принципу «коротких замыканий», погас следующий фонарь, за ним еще один, пока вся улица не погрузилась во тьму. Выждав немного времени, из того же проема сначала показалась голова, а потом и вся фигура, по всей видимости, принадлежавшая подростку. Быстрыми перебежками он преодолел с десяток метров и добрался до крыльца дома, послужившего ему в какой-то степени укрытием. Затем взбежал по вымощенным гладкими плитками ступеням, и скрылся за ним. Замерев на месте и внимательно прислушиваясь к звукам ночной улицы, он настороженно оглядывался по сторонам, терзаемый сомнениями по части подобной вылазки. После того, как погасли и перестали гудеть уличные фонари, кругом стало очень тихо, как-то неестественно тихо и пустынно вокруг, в частности и для такой отдаленной от центра города улицы. Казалось, даже ветер стих и перестал развивать листву деревьев в саду, расположенного на противоположной стороне узкой улицы и отделенного от нее высоким, литым забором с острыми пиками. Несмотря на одолевающие внутренние сомнения, подросток все же собрался с духом, вынырнул из своего укрытия и подал знак рукой. Другая фигура, все это время выжидающая пригласительного жеста, показалась из-за проема соседнего дома и быстро бросилась бежать, при этом несуразно передвигая длинными, тонкими ногами, придав тем самым, некий комизм всему образу. Второй подросток, будучи неуклюжим по природе, умудрился споткнуться на ровной дороге и наделать шуму, таким образом, спровоцировав укоризненное пошикивание. Пока первый, хватаясь за расшалившееся сердце и нервно оглядываясь по сторонам в испуге, что вот-вот на них обрушится нечто вроде форменной облавы, пытался отследить обстановку, рябой, бурча под нос неразборчивые оправдания, прошмыгнул за крыльцо и тяжело дыша, примкнул щекой к холодной поверхности каменных плит. Затаившись, они оба пробыли в таком положении без малого минут десять, пока январский, пронизывающий холод, проникающий через кожу в самые кости, вынудил их пошевелиться. Тот, что был пониже ростом, юноша с мягкими чертами лица, но решительным, серьезным взглядом, то и дело старался бесшумно притоптывать ногами и двигал руками, чтобы согреться. К вечеру температура сильно упала, потертая куртка на «рыбьем меху», надетая поверх фланелевого свитера, едва согревала. Переводя дух, оба сильно дышали, и при каждом последующем выдохе изо рта вырывалось облачко пара. Его товарищ напротив был одет ничуть не лучше, простёганная куртка на вате и плешивым воротником была порвана в нескольких местах. От постоянных движений ткань сильно расползлась, и со временем куртка совсем прохудилась. Уизли младший, не переставая трясся и стучал зубами, что каждая черточка в его лице заходилась. Его простое, весноватое лицо, за время долгих скитаний заметно осунулось и вытянулось, отчего он стал казаться старше своих лет. Несколько месяцев проведенных в бегах значительным образом отразились на характере этих двух. Им пришлось резко порвать с привычными взглядами и жизненным укладом и пойти навстречу новой жизни. Это было смутное, крайне тяжелое время, не раз подкосившее моральный дух юных странников. Не говоря уже о таких вещах, ставшими привычными, вроде постоянного чувства голода, холода, жажды и прочих неприятелей. Несмотря на массу возникших трудностей, и следующего за ними по пятам, подобно паршивой собаки чувства опасности, они продолжали верить в «высшую идею» и продвигаться вперед, подгоняемые чувством долга и заразительной ненавистью к противнику. Уизли, тот самый, высокий подросток, отличался неровным, порывистым характером, в последнее время стал замкнутее, молчаливее, и все чаще находился внутри своих мыслей. Вырванный грозным ходом событий из привычной среды, где царили комфорт и уют, он особенно тяжело переживал разрыв с родственниками, и прочие «подарки судьбы». Среди таковых были: многомесячное молчание со стороны их неизменной подруги Гермионы Грейнджер, экстремальные условия в которых им приходилось выживать. Сюда же, не без оснований, можно отнести вынужденное убийство одного из пожирателей, которое произошло в ходе последней стычки. Тогда они еле оторвались от погони, риск угодить в руки неприятелю был очень велик, а кому-то пришлось переступить через свои принципы. Они оба, даже не сговаривавшись, сошлись во мнении, что более никогда не заговорят о случившемся. Как правило, такие темы по умолчанию не подлежат обсуждению. Их стараются вычеркнуть из памяти, забыть, но, как ни парадоксально, они упрочняются и преследуют всю оставшуюся жизнь. Можно сказать, намеренно следуют за тобой «нога в ногу», всячески напоминая о себе, или же порождаясь различными ассоциациями. Достаточной одного малейшего сходства, ничтожнейшего намека, будь то характерный звук, обрывок фразы, употребленный при самом обыденном разговоре. Порой, достаточно одного лишь визуального напоминания - какой-нибудь несчастный зеленый лист, упавший с дерева, сверкающие разветвлениями молнии на горизонте, прошмыгнувшая куда-то в переплетении ветвей белка, и в самых глубинных недрах памяти тут же происходит оживление. Казалось бы, все это просто мелочи, жалкое стечение обстоятельств, но порой этого оказывается достаточно, чтобы зашевелить самые потаенные мысли и пробудить мучительное воспоминание. Дело в личном составе. Подобные воспоминания живой тяжестью давят на тех, в чьем сердце поселилось нечто горькое, неизымаемое, фактически неразрешённое впечатление. Малодушные не поймут. Любое воспоминание, поступок, будь то совсем дурной или тщеславный, но в особенности дурной, быстро затускнеет, обезжизнется, а то и вовсе изредка в памяти промелькнет. Другое дело совестливый человек, он то и обречен на вечные терзания. Мучительно, но ведь иначе никак. Война есть война, здесь уже не до дилеммы, либо ты убьешь, либо тебя убьют, а вопросы чести и нравственности размываются и отходят на второй план. К слову, им обоим пришлось резко повзрослеть и научится рассчитывать на самих себя. Будучи более закаленным нелегкой жизнью, крепкий духом Поттер, с его устойчивой психикой, со снисхождением относился к экспансивностям своего товарища. Однако в чрезмерной тоске по пропавшей подруге, разглядел нечто вроде любовной симпатии и не прогадал. Славный малый Уизли имел глупость проникнуться сердечными чувствами в отношении недостижимого объекта и теперь не знал, что делать со всеми этими переживаниями, отягощающими общее моральное состояние и раздирающими его юное и горячее сердце. Ох уж эта первая юношеская влюбленность! Прекрасное высокое чувство, такое искреннее и чистое, но уже окрашенное грехом. У юных организмов оно проявляется до того волнообразно, что порой обозначить наступление внутренних перемен не представляется возможным. Испытывать серьезное влечение слишком рано, ум, как говорится, еще не дозрел. Задействованы одни лишь сентиментальные позывы и поверхностная влюбленность, самая что ни на есть заурядная, однако тело уже готово раскрепоститься. Невинная симпатия быстро перерастает в горячее чувство, на лицо одурение, потеря рассудка и все последующие действия идут уже с какими-то болезненными порывами. Между тем, чувства эти, не найдя выхода, начинают только сильнее концентрироваться. И вот уже наш воздыхатель, начинает вспыхивать и рдеть только лишь потому, что сердечный объект, прошуршал где-то рядом или одарил взглядом, а часы, минуты, или даже доли секунды, проведенные наедине, хочется проживать снова и снова, испытывая при этом счастье, безмерное и безусловное. Вот что значит влюбиться, будучи молодым и зеленым, один лишь эфир, подстрекаемый сумбурными биениями охмуренного сердца. Так или иначе, вокруг человека не только горизонт светлый и бесконечный. Когда приходит время, его сменяет пустота, холодная и безгласная. Если бы все сложилось иначе, и история, предварительно сделав хорошенькое па, развивалась по другому сценарию, влюбленному мальчишке пришлось бы принять весьма горький катаклизм. Выскажись он в открытую о своих намерениях и, проявив напор, впоследствии болезненными ощущениями припоминалось бы ему, как самые лестные ухаживания (на которые только он был способен), были деликатнейшим образом отвергнуты. Настолько деликатным, что, вероятно, он поначалу даже и не осознал всей сути, а там уже до последнего отказывался бы принимать действительность в виду ее неприглядности. Как правило, такие сердечные переживания наносят незабываемые раны и долго искореняются из сознания порывистых и амбициозных. Потребовалось бы немало времени, чтобы он окончательно прозрел и перестал сожалеть о зря предпринятых попытках заручиться взаимностью. Нельзя с совершенной убежденностью сказать, что Гермиона Грейнджер была целиком равнодушна по отношению к этому несчастному, мучимому неразделенными любовными страданиями. Напротив, она любила Уизли, но совсем иной любовью, сестринской любовью. Будучи сообразительной и чуткой, она раскусила все его помыслы еще на ранних порах, и мучилась, тревожилась, не зная, как правильно поступить со всем этим знанием, как объясниться, чтобы сгладить осадок после правды. При этом далеко не каждую ситуацию можно разрешить мирно, а скандал и огласка почти неминуемы. Забегая вперед, и учтя все тонкости, можно было предположить, что в конечном итоге сделанное признание с обеих сторон рассорило и отдалило бы их друг от друга на долгие предолгие месяцы, а возможно и годы.***
Вот уже спустя столько месяцев от любимой ими двумя подруги, не было ни единого письма, ни весточки. Ровным счетом ничего, кроме последнего зашифрованного послания, полученного еще в начале октября. Мыслей, сомнений по этому поводу было предостаточно. Время встречи неумолимо приближалось, и продолжать дальше тяготиться дурными мыслями или бездействовать было категорически неправильно. Поттер принял решение явиться на встречу, как и было оговорено раннее. По большому счету он руководствовался своим внутренним чутьем, к слову, которое, его редко подводило, а Уизли, как это было не странно, ни минуты не раздумывая его поддержал. В целом, это был легко убеждаемый человек, не глупый, но малость наивный, сумасбродный, и посему, редко подвергал сомнению предложения своего сверстника, и не вступал в конфронтацию, признав в нем своего рода лидера. Да и, собственно, воли у Уизли было значительно меньше, бранчился он лишь из виду, когда на него находило состояние, которое зачастую бывает у людей, пораженных мелочным самолюбием. Однако, когда дело доходило до инициативы и принятия трудных решений, тот по обыкновению стушевывался и уступал Поттеру. Он вроде и хотел что-то предложить, якобы благодетельное намерение, но выразить мысль у него не всегда получалось, вместо этого изрекались обрывки пустых фраз, а поболтать он любил много, много и не всегда по делу. Когда, наконец, доходило до дела, терялась вся суть, а потом злился он ужасно и выходил один лишь позор. Одним словом, правильно держать себя в людях для него было едва осуществимо, а сознаться в этом было подобно адскому стыду. Вот знайте, есть такой тип людей, сами по себе простые, самые что ни на есть ординарные, но с претензией на гениальность. За что бы ни взялись, довести до конца ни выдержки, ни характера не хватает, где требуется расчет и холодный ум, кишат одни лишь ребяческие чувства, весьма беспорядочного свойства, – таков был Рональд Уизли. И все же, несмотря на незатейливость характера и капризную горделивость, это был человек простодушный и искренний, что, несомненно, почиталось в своих кругах и могло сойти за достоинства. Другое дело Поттер. Тут уже совсем другая натура, да и расклад характеристики будет побогаче и позаковыристей. Как и всякий смертный, он был не без слабостей, временами на него находили стихийные страсти, все же до безрассудства и неприятных эксцессов доходило редко. Он был действительно умен, и было в его характере такое особе упрямство, не мальчишеское, а скорее наоборот, подчеркивающее мужество. По всей вероятности, твердость характера и независимость суждений произошли из уверенности в себе, но не до подлой самовлюбленности, это было совершенно здравое чувство в отношении своих достоинств. Поттер до глубины души презирал безмерное самолюбие и являлся человеком деятельным, интересующимся повседневными и социальными проблемами, со своей же персоной носился меньше всего. Какой-то особенной красоты в его лице не было, но в целом оно было приятно. В этом лице предчувствовалось открытость, он достаточно быстро располагал к себе всякого, не прибегая к диалектике или лести, а просто потому, что в разговоре с ним чувствовался открытый характер и солидностью убеждений. Если видоизменить ход событий и миновать трагичность сей истории, вообразите этого человека лет, эдак, через десять, пятнадцать, и мы получим достойный образчик для подражания. Такие личности надолго запоминаются, о таких много говорят и вспоминают. Он талантлив, целеустремлён, он следствие человека живущего по законам правды и свободы от предрассудков. Окажись судьба милостивее к этому удивительному и подающего большие надежды юноше, и мы увидели бы становление великого человека. В нем есть задатки чего-то покоряющего, притягательного. Мало кто, соприкоснувшись с ним однажды, остался бы равнодушным, женщины из-за таких как он лили бы слезы, а мужчины пытались сыскать покровительство. Это могло составить тему другого рассказа, но наша история не об этом… Убедившись, что вокруг по-прежнему ни души, Поттер сошел с истертых ступеней и, отступив несколько шагов назад от крыльца, целиком оглядел высокий дом. Нужная ему дверь с металлической табличкой и выгравированными навечно цифрами «12», чудесным образом возникла, стоило её только мысленно вообразить. Черная краска, имитирующая структуру дерева, в которую была выкрашена дверь, местами сильно облупилась. Единственно серебряный дверной молоток в виде змеи, фамильного символа всех Блэков, совсем не пострадал от времени. Темноволосый юноша с сосредоточенно-задумчивым лицом, осторожно поднес свою палочку к двери, и несколько раз самым аккуратнейшим образом постучал по ней. Пара звучных металлических щелчков и дверь приотворилась, образовав маленькую щелку. Все еще пребывая в некотором беспокойстве Поттер не решался зайти во внутрь, он склонился было к окну и попытался что-либо рассмотреть через него, но учитывая копившуюся десятилетиями грязь, разобрать что-либо было фактически невозможно. Весноватый подросток, стоявший позади него с тревожным видом, оглядывался по сторонам, проверяя нет ли за ними слежки. Обнаружив, что по какой-то причине спутник продолжает медлить, он тронул его за плечо и с нетерпением высказался: - Ну чего же ты ждешь? Если мы так и будем здесь стоять, то нас точно обнаружат! - Да, ты прав, – согласился Поттер и, засуетившись, принялся отворять дверь. Они зашли в помещение. Газовые светильники сферической формы, отдекорированные металлом извитой формы, одновременно вспыхнули. Покрытые толстым слоем пыли и паутины они едва освещали коридор, так что поначалу пришлось дать глазам привыкнуть. Как для всякого покинутого и заброшенного помещения здесь стоял характерный запах плесени и чего-то такого затхлого. По обыкновению так пахнет старая, рассохшаяся мебель. Внутри было мрачно и пыльно. Уизли прошел чуть дальше, вглубь коридора, а Поттер остался стоять на пороге. Прежде чем закрыть входную дверь он оставил узкую створку и через нее внимательно еще раз осмотрел окрестности. Дело было не в нерешительности или какой-нибудь трусости, нет, напротив, такого уверенного и волевого молодого человека никто бы не осмелился назвать таким образом. Еще с малых лет Гарри содержал в себе некую амбицию, и подчас с энтузиазмом принимался судить всех и обо всем. Уж конечно он не был каким-нибудь раздушенным себялюбивцем, хлопотавшим только с целью самоутверждения, тут, так сказать, внутреннее «я» было несколько чувствительнее на фоне остальных. Как правило, одной маленькой искры было достаточно, чтобы разжечь сильное пламя негодования душе у такого сорта людей. Поттер органически не был способен проигнорировать всякий выпад и пройти мимо, пусть и не причастен был вовсе или же дело касалось банальной провокации, не проучить самонадеянного наглеца, почел бы неприличием и малодушием. А с каким рвением он вступал в схватку с общественной несправедливостью и стремился усмирить весь этот пафос и бахвальство, создающие неравенство между людьми, отчего зачастую сам был вынужден страдать. Подвод только дай, примется с пылом морализировать, выступая за гуманность и охаивать всякое подавление личности, лишенной социального статуса или выпавшей из своего сословия. Если попытаться разгадать этот характер и пролить свет на движущие мотивы поведения, можно заключить следующее - подобная жажда до справедливости, ярое стремление в развенчании скверных подноготных, готовность защищать нравственное достоинство всякого притесненного и угнетенного, происходят из осознания собственной исключительности. Сами рассудите, столько разговоров велось вокруг его персоны, и разговоры эти не умолкают и по сей день. На лицо: комплекс «необыкновенного человека», наслушавшегося хвалебных од и заточенного соответствовать неким геройским меркам. Протест против социального зла с одной стороны хорошо и звучит благородно, мол, цель высокая, приверженность идеи, однако, как всякий прирожденный герой он болезненно горд и самолюбив, хоть и не признается в этом. Всякое разнящееся мнение, и подчас отличимые законы и нормы вызывают в сознании у таких людей глубокий протест. Вначале немой, а если найти выход из сложившегося положения вещей не удалось, смириться такая особа не сможет и начнет напирать, навязывать. Такие, как правило, рассуждают по принципу, –решение только одно и другого быть не может. Эдакая несмиренность, неуступчивость перед другим мнениями, с навязчивым исповедованием «правильного» закона жизни. И неудивительно, потому как Поттер имел генетически предопределённую активистскую натуру, стремившуюся действовать и самоутверждаться, нежели отсиживаться в углу, заняв позицию обывателя. Он, как и его отец, был полностью захвачен некой философской идеей или социальной проблемой, в решении которой впоследствии будет сосредотачиваться вся его жизнь. Если нет проблемы, нечему противоборствовать, жизнь такого человека внезапно становится пустой и бессмысленной. Согласитесь, от таких телодвижений пользы больше, чем вреда, к отзывчивым гуманистам быстро проникаются уважением, несмотря на маленькие грешки. К тому же, большинство из этих стремлений носят благородный оттенок, а на фоне продвигаемых преступлений и бесчинств, обездоливающих и угнетающий народ, гордость, сдобренная тщеславием, не такой уж и порок. Так вот, по мнению Поттера, перестраховка в таком случае была явно не лишней, он опасался, что за ними может быть хвост и отчаянно пытался установить этот факт. Вполне возможно, что пожиратели не смогут проникнуть внутрь дома Блэков, но объективно говоря, если за ними все-таки следили, то оным ничего не помешает установить периметр и оцепить весь район. А следом начнется своеобразное выкуривание, даже «блокаду» прорывать не придется. Прятаться и высиживать вечность при всей стойкости характера не получится, закон тривиальных потребностей в конечном итоге вынудит их высунуться наружу, а там уже они столкнутся с целой стеной сопротивления. Поттер это слишком хорошо понимал и, несмотря на сопутствующую все это долгое время удачу, он все же оставался реалистом. В очередной раз возлагать особые надежды на госпожу удачу, было бы слишком легкомысленно и непозволительно, пусть до сей поры им безмерно фартило, порой чуть ли не фантастичности случая. В таком хлопотливом деле как это, одним лишь везением не обойтись, да и какими-бы поднатасканными в плане боевой магии они бы не были, вполне очевидным казалось и то, что такую облаву им вдвоем не осилить. Оглянуться не успеешь, как скрутят и насильно потащат в то место, где свершается самосуд. Оставив позади все сомнения, Поттер отправился вслед за товарищем. Старые половицы скрипели от каждого его шага, порой создавая впечатление, что пол под ногами сейчас провалится от его тяжести, и он угодит прямиком в подвал. Мерзкий, сырой подвал, погрязший в плесени и крысиных экскрементах, станет последним, что он запомнит и унесет с сбой в вечность, прежде чем издохнуть под его мрачными сводами. "Что за вздор". Юноша тряхнул головой в попытках унять разыгравшееся воображение и, не успев толком оправиться, сделать пару шагов, ощутил, как с потолка ему на голову посыпался какой-то мелкий сор. Сердце его как сумасшедшее застучало у самого горла десятками отбойных молотков. Отскочив в сторону, он застыл, и какое-то время не смел пошевелиться. Когда оцепенение, наконец, спало, он, по-прежнему глядя во все глаза на грязный потолок, принялся машинально стряхивать с волос и плеч осыпавшуюся требуху, старую штукатурку со щепками. Казалось бы, не произошло ничего из ряда вон выходящего, старый дом, видевший столько поколений, порой может издавать весьма странные и пугающие звуки. Поттер и раньше замечал, как-то в одной части этого старинного дома, то в другой, поочередно раздавались шорохи, скрипы, а стоит на улице подняться ветру, так и весь дом непременно оживет и еще пуще затрещит, загуляет, будто живое существо. Цепляясь ко всем этим посторонним звукам и шумам, воображение порой способно разыграться не на шутку. Такие мрачные картины рисует, что несчастный фантазер свободно и продохнуть не в состоянии, ибо каденция не та, весь от страха содрогается. Что-то похожее в настроении передалось и нашему борцу за истину и правду. Какую-то долю секунды он готов был поклясться, что услышал на верхнем этаже чьи-то шаги, а теперь, немного погодя, и, отдышавшись, уже не знал, чему верить. Напирая на эмоциональные доводы, и фактически согласившись принять их сторону, отлегла от сердца тревога, ум немного прояснел, но все же, он отдаленно предчувствовал, что его интуиция неспроста так всколыхнулась. - Рон, постарайся не уходить слишком далеко, а лучше держись ближе ко мне. У меня такое чувство…- он снова поднял глаза наверх и недоверчивым взглядом осмотрел потолок, - впрочем, неважно…давай просто действовать как можно более тихо и незаметно. Заметив, что призыв его остался без ответа, он поспешно огляделся по сторонам и вновь позвал своего товарища. И какого же было его изумление, когда он вдруг обнаружил того истово снующим по коридору далеко впереди. Уизли, очевидно подвергшись какому-то упадку воли, поочередно открывал двери смежных комнат и, заглядывая в них, выкрикивал имя той, ради которой они совершили вылазку. Поттер был ужасно поражен легкомысленной выходкой своего сообщника, а между тем, желчь и проклятия так рвались из его души. - Черт возьми, Рон! Что ты делаешь!? Ты в своем уме!? Уизли, в свою очередь, даже ухом не повел. Словно какая-то пелена стояла у него перед глазами, отчего он как помешанный прочесывал одну комнату за другой, продолжая громко звать и попутно хлопать ссохшимися дверьми, так что весь дом содрогался, пока не добрался до основной лестницы, ведущей на верхние этажи. Вцепившись в перила руками, и продолжая игнорировать замечания приятеля, он закинул голову и несколько секунд смотрел куда-то наверх, а затем, обогнув стойки перил, понесся вверх по ступеням. Несмотря на весь сумбур, который, впрочем, подействовал на Поттера отрезвляюще, он точно бы опомнился от какого-то сна и неожиданно для самого себя ринулся следом за рыжеволосым дураком. Вся злость и негодование в один миг отошли на второй план, хоть и раздражен он был чрезвычайно, но все-таки рассудительная его черта возымела вверх над эмоциями. И очень скоро он пришел к выводу, что так дело оставлять нельзя и необходимо вмешаться. Одно было ясно наверняка, никоим образом нельзя было допустить, чтобы из-за такого ничтожнейшего обстоятельства, план сорвался окончательно, который, на минуту, вынашивался им долго и тщательно. Поступок, на который решился Уизли, откровенно говоря, – поступок безумца. Стоило им переступить порог этого проклятого дома, так он сделался сам не свой, будто и вовсе помутился умом. Известно, что у бывшего пристанища Блэков была дурная репутация, что-то скверное и нехорошее чувствовалось в стенах этого дома, и дело было не в темном и заброшенном антураже. Даже самому Поттеру стало как-то не по себе, еще на тех порах, когда они только подступили к порогу дома. Однако, если рассудить с рациональной точки зрения, атмосфера дома не могла оказать столь существенного влияния на психику, какой бы мерзостной со стороны она не казалась, и опять же, смутное чувство продолжало неприятно досождать. Уизли был простоват, впечатлителен, порой и до глупости доходило, но, чтобы так капитально сплоховать, – не в его натуре. Здесь было замешано что-то другое, непременно носившее личный характер. И вдруг Гарри осенило, он даже хлопнул ладонью себе по лбу. Ну конечно, такие очевидные вещи происходили прямо перед его носом, а он все проглядел и не уразумел всю степень влюбленности своего товарища. Ему даже стало стыдно за то, что какие-то пять минут назад он был преисполнен желанием вступить в брань и высказаться грубо и решительно обо всем накипевшем за утомительные месяцы совместных странствий, стало стыдно за свою «куриную слепоту» перед человеком, который являлся для него и другом, и товарищем, и братом. Он все думал: «Это сколько же страданий и неразрешенных сомнений скопилось у того на душе, что в одночасье вылилось в такой переполох». Стало быть, не расстройство нервов, как он первоначально уверовал, а настоящие чувства тому причина. Отчаянные, незрелые, подчас опасные и неконтролируемые, но искренние и чистые. Разве можно осудить человека за такое, потерявшего от влюбленности голову. Скорее напротив, только посочувствовать. В таком случае как этот, остается только принять происходящее как неистребимый факт, ожидая, когда развязка подкрадется неумолимо, и тогда, чувства эти окажутся раздавлены известием об отказе. Вот этого-то Гарри и боялся, оказаться меж двух огней. Увидеть, как с одной стороны восторженное состояние друга, сменяется совершенным упадком духа и озлобленностью, с другой, как подруга его, станет искать в нем поддержку и понимание такого поступка, естественно с перевесом в свою сторону. Это как детские игрища, вроде тех, что связаны с перетягиванием каната, вот только проигрыш отзывается ужасным болезненным состоянием, потому как на кону подлинные сентиментальные чувства. Развязка всегда коварна. С каким бы неудержимым намерением все загладить, помирить, выдумывая различные адские комбинации, отвечая самым благородным чувствам, и чтобы сделать всех счастливыми, по итогу все только пуще друг с другом рассориваются. Увы, то есть фатум, несчастие выйдет так или иначе. Какое тут может быть перемирие, когда замешены любовные мечтания.***
Лестничные пролеты в этом доме оказались узкими и необычайно длинными. Подъем по такой лестнице являлся крайне утомительным мероприятием, не говоря уже о том, если предстояло преодолеть свыше трех пролетов и с десяток ступеней, чтобы добраться до чердачной комнаты. Добежав до лестничной площадки второго этажа, где когда-то располагалась гостиная Блэков, Поттер взглядом успел поймать тот момент, когда Уизли поспешно скрылся на стыке двух коридоров, который, в отличие от коридора первого этажа, шел не прямо, а закруглялся кольцом. Разглядеть, что так привлекло внимание его сообщника, не представлялось возможным из-за стены. К слову, за этой стеной располагалась упомянутая просторная гостиная. Двойные двери которой были настежь распахнуты, и взору Гарри представилось довольно просторное помещение. Возможно даже самое длинное по протяженности, нежели остальные комнаты в доме, и имеющее три очень высоких окна в эркерной зоне, начинающихся от самого пола. Здесь определенно чувствовался господский вкус английской аристократии, характерной чертой которой являлась болезнь пустоты. Гостиная была буквально нашпигована мебелью викторианской эпохи и различным антиквариатом. Полы здесь были покрыты ковровыми дорожками, стены частично облицованы панелями из дубовой фанеры, а оставшаяся часть покрыта темно-коричневыми тканевыми обоями, имитирующими муаровый шелк и имеющими крупный орнаментный рисунок. По центру располагался массивный простеганный диван, спинка которого была прошита крупной стежкой и украшена пуговицами. В былые времена такое оформление, визуально создавало впечатление пышности и мягкости обивки. На сегодняшний день диван заметно просел и обтрепался, не говоря уже о количестве впитавшей в себя пыли. По бокам от него стояла пара кресел, между ними располагался прямоугольный низкий стол с лаконичной столешницей, на которой от долгого времени, отсырел и вздулся волокнистыми пузырями лак. На одной из стен, прямо над диваном, была растянута циновка, при внимательном рассмотрении на которой угадывался мрачный пейзаж: посреди заросшего камышом пруда, стояло мертвое закрученное дерево, с торчащими из земли корнями, а за ним, чуть поодаль, проглядывалось что-то вроде до половины разрушенной часовни, или даже церквушки. Небо было тускло серого цвета, разбавленное грязно-желтыми линиями. Остальную часть изображения было не разобрать, она расплывалась, образовывая сплошное мрачное пятно. В этой комнате было очень много картин, в тяжелых золоченых рамах, фамильных портретов, фресок, однако из-за толстого слоя затвердевшей грязи и пыли, разобрать что-либо или залюбоваться экспозицией при всем желании оставалось невозможно. Когда-то здесь проходили приемы, и устраивались совещания, а сейчас, все выглядело ветхим, облинявшим, - ковры, мебель, стены, все посерело от пыли. Впечатляющая рубиновая люстра, величественно выделялась на фоне обветшалой обстановки старой залы. По мнению предыдущих владельцев, сей предмет домашней утвари, являлся чуть ли не основным предметом великолепия и красоты, и главным образом, опять же по их стойкому убеждению, именно люстра составляла обстановку гостиной в большей степени, нежели прекрасный мраморный камин. Когда-то сияющая сотнями огней и привлекающая всеобщее внимание, она теперь криво свисала оставшимися обломками и еле заметно покачивалась, грозя в любую минуту обвалиться окончательно. Пара настенных, трехплафоновых бра с лампочками свечками, расположенных на самой дальней от входа стене, излучали тусклый свет, едва хватавший, чтобы различить контуры предметной утвари средней части залы, не говоря уже о той, что захватывала порог помещения. При таком бледно-желтом свечении темные предметы мебели сливались и оттеняли друг друга, что даже самый зоркий глаз не смог бы заметить никаких признаков другого человека. И этот самый другой человек, воспользовавшись таким положением вещей, умышленно выбрал для себя самый темный угол, дабы иметь возможность как можно дольше оставаться незамеченным, но при этом, не прячась и не таясь, и заодно прицениваясь как лучше огорошить свою жертвочку. К этой слежке из «укрытия» пред решающим шагом, прибавилось весьма необычное состояние, почти животное ощущение, когда все чувства, ощущения обострились во сто крат. Одним словом, наш неожиданный гость находился в чрезвычайно возбуждённом состоянии, проникнут весь с ног до головы одной важнейшей идеей, которую желал, как можно скорее привести в исполнение. Нацеленный во что бы то ни стало исполнить свой замысел, ум его работал с необычной ясностью и трезвостью, в то время как в самой душе происходил целый хаос чувств, вроде борьбы слабых отголосков совести и инстинктивных желаний. Еще раньше он никогда не мог вообразить себе, что когда-нибудь решится на такое чудовищное и немыслимое предприятие, то сейчас всем своим существом понимал, что не в силах поступить иначе. Словно какой-то демон привязался к нему окончательно и более не хотел отпускать, пока непременно не разрешится ситуация. Он полностью отдавал себе отчет, что шаг, который он собирается совершить окажется непоправим на всю дальнейшую жизнь, но все было уже предопределено, и причиной являлся известный соблазн. Был составлен целый план, в успехе которого он ничуть не сомневался, словно заранее предвидя, как все сложится по его задумке. Стоит упомянуть, что расчет был хитрый, психологический, прямо под стать изощренному уму, но об этом несколько позже. Когда Поттер наконец настиг Уизли, изо всех сил схватил его за руку, даже, скорее, повис на ней, и, запыхавшимся голосом проговорил: «Ты нашел ее? Она здесь?». Прозвучало следующее: - Ах, какая неожиданная встреча! Признаюсь, не рассчитывал вас здесь застать, еще к тому же в таком составе. И кого это, скажите мне на милость, вы пытаетесь отыскать в этом забытом местечке? Уизли остолбенел. Поттер опешил, но не до конца растерялся, и тут же, дрожащей рукой пустился вынимать палочку, на ходу прошептав: «Люмос». Из той мгновенно вырвался белый свет. Он вытянул руку с палочкой и направил ее прямо в ту сторону, где послышался до боли знакомый голос. В том углу, образованным стеной и частью серванта, обозначилась мужская фигура. Испытывая страшное напряжение во всех членах, охваченный волнением юноша сделал несколько осторожных шагов навстречу загадочной фигуре, пока мощный свет, исходивший от палочки, полностью не рассеял мрак. Пара черных глазах, поразительным образом выделявшихся на фоне малокровного лица, уставились прямо на него. Казалось, они глядели совсем неподвижно, пристально, словно то был не человек, а восковая фигура. И пока он продолжал, ошарашенный, вглядываться в знакомое лицо, Снегг даже не шевельнулся, не отвел глаз, хотя свечение должно быть очень ярким, а с непривычки непременно ослепило. Разглядывание продолжалось еще несколько секунд, до того мгновения, пока восседающий в кресле мужчина не шевельнулся и на губах его обозначилась насмешливая складка. - Впрочем, как хочешь, можешь не отвечать. Только скажи мне, Поттер, и долго ты собираешься светить таким беспардонейшим образом мне в лицо? – раздельно отчеканил он, довольно мягким тоном, но при этом весьма уничижающего характера. Так, по обыкновению, разговаривают с лицами младшего поколения, или с людьми, принадлежавшим к более низшему сословию. Поттер смешался, он продолжал смотреть в глаза человеку, которого беспредельно ненавидел и презирал, до конца не веря тому, что сейчас происходит. Обескураженный неожиданной встречей, он, к великой неприятности потерялся совершенно и так простоял с минуту в молчании, судорожно соображая. Как ни парадоксально, опасения его оправдались. Оказывается, неспроста все это время его преследовало чувство постороннего присутствия, и происходящее в данный момент оказалось действительностью, а не какой-нибудь фантазией, порождённой измученным соображением. Гарри стало как-то не по себе, непреодолимое ощущение прервать зрительный контакт овладело им, усиливаясь с каждой секундой все более и более. Не выдержав столь бесцеремонного разглядывания, он на секунду отвел глаза, затем снова поднял их, и, заметив, что насмешливая складка на лице Снегга выразилась еще более отчетливее, вздрогнул от самого неприятного чувства. Это лицо поражало его и прежде, было что-то в нем такое неприятное, отталкивающее, и дело крылось не во внешней специфичности черт, здесь было кое-что другое, трудно поддающееся объяснению и основанное исключительно на внутренних чувствах. Сам Поттер, принадлежал к такому числу людей, обладающим всем спектром необходимых качеств для того, чтобы создать вокруг себя круг из доверительных лиц. Молодой, наделенный харизмой и внутренним обаянием, ему ничего не стоило расположить к себе нужный объект, очаровав дружеским или сердечным образом. Все складывалось само собой, самым естественным образом, окружающие тянулись к нему, прельщенные обаянием, благообразными чертами лица и одаренностью многими положительными качествами, в числе которых были ум, благородство, отсутствие всякой корысти и фальши. В данном случае, все его блестящие качества оказались полностью бессильными, интуиция словно билась о непробиваемую кирпичную стену. По всей видимости, за которой, скрывались одни лишь пустота и ожесточение, нежели дивный мир непростого характера. Вот, скажем, наблюдаешь за каким-нибудь незнакомым, скользким объектом, пытаясь понять его намерения, и никак не можешь раскусить, понять какой он есть, равно такие же смутные ощущение вызывал у него Снегг. Многое в этом человеке ему решительно не нравилось, начиная от внешнего облика, заканчивая злым нравом и низостью поступков. Это лицо отвращало от себя и тем, что выражение его было всегда какое-то неестественное, застывшее, а взгляд и вовсе лишен всякой человеческой нотки. Всегда циничный, снисходительный, а порой нестерпимо тяжелый, какой бывает у человека в расстроенном состоянии духа или задумавшим совершить нечто дурное. Особенно ему приметилось то, с какой быстротой переменялись эмоции в этом лице, словно кто-то дергал за нужную веревочку и в связи с внешними обстоятельствами, появлялась улыбка, недовольство, или что-то такое, что, по всей видимости, должно было изображать горечь. А между тем, со стороны такая перемена воспринималась как нечто заимствованное, будто бы Снегг за неимением собственных эмоций, пытался скопировать чьи-то чужие. Любого другого, кому эта особа была малоизвестна, подобная манера гримасничать ввела бы в заблуждение, словом, они бы даже и не заподозрили что за человек перед ними. Но стоило вглядеться пристальнее, понаблюдать за ним, как делал это на протяжении многих лет Поттер, то становилось понятно, что под искусственной маской скрывается что-то злое, бесстыдное и крайне эгоистичное. Скажем, это не так уж просто идентифицировать, ведь ведется своеобразная игра, Снегг всегда и везде актёрствует, но он смог, и даже подобрал сему феномену объяснение. Стоит произойти несчастью, Снегг тут как тут, делает вид, что раздавлен и скорбит со всеми, а в глазах стоит чувство подлого удовлетворения. И таких показательных случаев было предостаточно. Гарри мог припомнить их все до единого, кто-то упадет с метлы на тренировке по квиддичу, случайно повредит себе что-нибудь из-за неправильной трансгрессии, оконфузится на экзамене, или лишится чего-то дорогого, и на лицо явное преображение, глаза у того сразу оживляются, блестят. Было одно неприятное воспоминание, которое давило Гарри в течении долгого времени. Как-то несколько лет назад во время одной из магических дуэлей, один мальчишка, пуффендуец с чрезвычайно молодым лицом, совсем еще ребенок, имени которого Гарри не знал, но догадывался что тот только начал свой учебный путь, получил траурное письмо. Как правило, вся корреспонденция доставлялась в обеденные часы, во время всеобщего застолья, но бывали и случаи исключения, отличающиеся от обычной корреспонденции и снабженные характерной отметкой о чрезвычайной важности. То письмо, небрежно брошенное совой на каменный пол, как раз относилось к разряду «чрезвычайно важных» и, собственно, по этой причине было доставлено в неурочное время. Гарри особенно хорошо запомнилось, что упавший конверт прямо у ног мальчишки был целиком из плотной черной бумаги и крепко запечатан красной сургучной печатью. Тогда он еще и сам был молод и фактически ничего не смыслил в общепринятых устоях, а магический мир только начинал раскрываться перед ним, чтобы правильно интерпретировать многие события. К тому же, писать ему ровным счетом было не кому, да и сам он крайне редко обращался к услугам совиной почты за ненадобностью. Однако по всеобщей реакции, в виде резко обозначившегося затишья, сообразил, что дело скверно. Как оказалось, у мальчишки умер кузен, и это известие стало для того настоящим потрясением. Пуффендуец выронил письмо, едва прочитав первые строчки, заключающие в себе информацию о скоропостижной смерти родственника, бросился в объятия случившейся рядом старшей ученицы (детский мальчуковый рефлекс) и зарыдал во весь голос. Каждый из присутствующих в зале дуэльного клуба не остался равнодушным, проникся, и казалось, скорбел наравне с убитым горем мальчишкой, будь то самый зеленый первокурсник или набравшийся опыта выпускник. В ту минуту, образовалось нечто вроде глубоко объединения. Были душевно тронуты все и каждый, ставшие свидетелями обрушившегося на чужую голову несчастия. Смерть всеми одинаково воспринималась, как нечто абсолютно ужасное и трагичное. Все эти годы осознание постепенно приходило к Гарри, а теперь он познал в полной мере сущность этого неприятного человека. Одно за другим воспоминания поднялись в его душе и сложились в единое целое. Теперь он мог поклясться перед кем угодно, что тот взгляд, бегло брошенный Снеггом, (и все последующие взгляды) уже успевшим отойти к дальней стене и облокотиться об нишу (вероятно с целью занять более удобный угол для наблюдения), в самый разгар полунемой трагической пантомимы, выражал не что иное, как внутреннее ощущение довольства. Эдакий дьявольский фетишист, в свое время испивший до дна горькую чашу, а теперь, открыто пропагандирующий убеждение, что муки и слезы, – являются не менее важной частью жизни. Следовательно, почем прикидываться благородным и душевно тронутым, когда в самой душе человека заложена пакость, неподдельное стремление разрушить, искоренить, загубить и обесчестить, а все остальное, – игра в великодушные чувства. Иной раз Гарри доходил до мысли, не без трепетного содрогания, как сложилась бы его жизнь, если бы в Хогвартс вернулись прежние консервативные традиции, наравне с системой телесных наказаний, сведения о которых до него случайным образом дошли во время одного из праздничных застолий с семейством Уизли. Ему и раннее доводилось слышать упоминания и различные намеки о характерной для тех времен строгой дисциплине и образцового порядка царивших в школе, исходившие преимущественно из среды старшего поколения. Пока в один момент Уизли старший окончательно не развеял все его вопросы и пролил свет на «суровое прошлое» Хогвартса до момента окончательного пересмотра правил в системе образования, когда старомодная порка за малейшую провинность была частью школьных традиций. В тот вечер мистер Артур очень быстро захмелел и от того сделался особенно красноречивым и щедрым на откровения, по части бурлящей среды студенческой жизни, вместе с её сходками и пирушками, вопреки строгим правилам и царящей авторитарной обстановке. Под конец совсем распалился и дошел до рассказа о том, как его самого секли за невыполненное задание и невзначай услышанное передразнивание одного из воспитателей. Гарри не сомневался, что Снегг непременно бы оказался в числе первых, злоупотребивших своим положением, и с высоким чувством долга превратил крайнюю дисциплинарную меру взыскания в ежедневную экзекуцию с побоями и прочими унижениями. И какое облегчение, что никогда этому не бывать, войну они закончат и всякому злу придет конец. Так он думал.***
Несмотря на первоначальный конфуз, Гарри принял решение собраться с духом, столбняк внезапно прошел, как и начался, и тогда, злобное чувство кольнуло его в самое сердце. Он гордо и заносчиво возразил. - Ты здесь за тем, чтобы нас выследить? Это он тебя прислал? Говори! Внезапно темноволосый юноша обернулся к своему сообщнику, к слову, так и продолжающему стоять как истукан, и проговорил фразу на манер скороговорки: - Рон, не спускай с него глаз, слышишь, я хочу, чтобы ты проследил за ним. Если вдруг, заметишь что-нибудь подозрительное, сразу действуй, помнишь, мы обговаривали это ранее, и он не исключение. Он даже хуже… Рябой молча выслушал данные ему указания, так и не проронив ни слова, а только лишь продолжил рассматривать Снегга с каким-то рассеянным недоумением. Внезапное появление оного на него каким-то особенным образом подействовало. Он всегда испытывал непередаваемый страх или даже благоговение перед этим человеком, еще с первым его появлением в своей жизни. И когда вдруг Поттер заявил о необходимости проследить за ним, а если потребуется, применить силу, то тотчас его лицо стало складываться во что-то испуганное. Про Уизли можно было сказать, что он из того робкого десятка, кои в напряженные и решительные моменты, ужасно трусят и отчаянно желают куда-нибудь стушеваться, переложив все приписанные обязанности на более «сухих и хладнокровных». Вот есть такой тип людей, у которых любое проявление агрессии, силы, и прочие виды мировой несправедливости, вызывает стойкое отвращение вперемешку со страхом, так и он всячески избегал наложения на себя подобных обязательств. Упомянутое раннее убийство пожирателя и вовсе выбило бедолагу из колеи на несколько недель. Он даже обеспамятел и бредил, когда непрошеные воспоминания возникали как наяву. В тот самый проклятый день на улице стояла премерзкая, сырая погода. Молочный, густой туман покрывал землю белесым одеялом, препятствуя выслеживанию нежелательных гостей. Холод, сырость и бесконечные моросящие дожди подкосили и без того упавший моральный дух. Последняя неделя выдалась особо тяжкая, еды фактически не осталось, приближались морозы, а у них с собой не было ни теплой одежды, ни запасов. Мрачная и беспросветная тоска тогда поселилась в их душах, живой тяжестью придавив и обнадежив. Не удивительно, что тогда они, истощенные и обессиленные, как физически, так и душевно, растеряли бдительность и не заметно для себя превратились в легкую наживу. А враг ведь не дремал, и крадучись, выискивая, вынюхивая, шел за ними буквально по пятам. На их палаточный лагерь в лесу неожиданно напали ранним утром, когда солнце только-только показалось над горизонтом. Уизли до последнего оттягивал момент с нейтрализацией пожирателя и только когда ситуация начала выходить из-под контроля, возникла прямая угроза его жизни, он, ополоумевший от страха оказаться убитым, решился на крайний шаг. Все это произошло так неосознанно, можно даже сказать рефлекторно, что поначалу, в самые первые минуты, он решительно ничего не понимал. Началось все с того, что подосланный враг сбил его с ног ударной волной, произошедшей на фоне наступательного заклинания. Казалось бы, что может быть хуже того, чтобы оказаться застигнутым неприятелем врасплох, но, как оказалось, то был еще не самый предел, беды только начинались. Не ожидая столь яростного наступления, он не успел должным образом отреагировать, занять позицию, и как раз нарвался на первый залп. Его нехило отбросило в сторону, от неожиданности он выронил палочку из рук, а возникший рядом пожиратель, воспользовавшись ситуацией и полагаясь на свой полный триумф, просто напал на него, не дав толком оклематься. Какое-то время они сцепились, катаясь по земле засыпанной опавшими листьями, правда эти жалкие потуги и борьбой то назвать сложно. Уизли был рослым и физически развитым подростком, но не до такой степени, чтобы противостоять взрослому и сильному сопернику, значительно превосходящего его по габаритам. К слову, тот был упитанный, крепкий, про таких еще говорят, кровь с молоком. Схватка продолжалась всего несколько секунд, прижатый к земле, он отбивался как мог, пока плотные руки пожирателя не сомкнулись на его шее, и тот принялся душить его. Лица супостата не было видно, оно скрывалось за маской, однако, вспоминая этот момент, Уизли был твердо убежден, что тот проделывал эти ужасные вещи с особенным наслаждением. По крайней мере, у него создалось стойкое впечатление, исходя из низкого, утробного дыхания, издаваемого тем, под стать рассвирепевшему животному. И когда он уже начал задыхаться, открывать рот и судорожно колотить кулаками по груди врага, понимая, что еще секунда, две, и он может умереть от удушья, а дальше ничего, только темнота, пустота и могильный холод, что страшно подумать. Вот эта беспрерывная мысль и подстегнула его главным образом. Уизли пришел в полное исступление, прорвался странный, непостижимый своей неожиданностью поступок и начался страшный поединок не на жизнь, а на смерть. Сопротивляясь изо всех сил, одной рукой он пытался разжать пальцы, сжимающие мертвой хваткой его горло, другой, принялся шарить по земле в поисках тяжелого предмета, годного для защиты, пока не наткнулся на камень. Немедля ни секунды, он замахнулся рукой и ударил сильно, как только мог. Острие камня попало пожирателю прямо в висок, так что слетела маска, все это время скрывавшая его лицо. Тот мгновенно ослабил хватку, разжал руки, привстал с колен, а затем пошатнулся, словно пьяный, и повалился на бок. Пытаясь надышаться воздухом, хватаясь за шею, Уизли немного отполз назад, насколько позволяли ему силы, и уставился в лицо своему неприятелю. Оказывается, он несколько прогадал в своих предположениях, атаковавший его пожиратель оказался молодым человеком, ненамного старше его самого. Находясь во власти временного помешательства, вызванного шоком, рыжий подросток, как завороженный, следил за последними мгновениями человеческой жизни. В тот момент его всего колотило, очень быстро нервная дрожь перешла в лихорадочную. Ему особенно хорошо запомнился, с необычайной ясностью и выпуклостью деталей, следующий момент: как алая кровь сочилась из рассеченной на виске раны, быстро падала на плечо и стекала по опущенной руке прямо на землю, постепенно окрашивая ее и близлежащие засохшие листья в темно-бардовый цвет. Прошло, быть может, чуть меньше минуты и молодого пожирателя скрутила предсмертная судорога, он, не отнимая руку от виска, все еще надеясь таким образом остановить кровь, несколько раз дернулся, и затих. Больше он уже не вставал и не шевелился, его светло-голубые глаза так и остались широко распахнутыми, в них читались ужас и недоумение. Вероятно, он даже не понял от чего умер. В такие моменты мозг просто отключается и впадает в беспамятство. Можно предположить, что и боли тот не успел толком почувствовать, поскольку удар пришелся в самую уязвимую часть черепа, и смерть оказалась практически мгновенной. Даже крови было не так много, как могло показаться на первый взгляд… она как-то быстро свернулась и перестала вытекать из размозжённой раны. Подобная мысль в данном контексте звучит почти кощунственно, а иначе никак. В противном случае чувство вины бы заело до такой степени, пока не наступило помешательство. Уизли неоднократно мысленно возвращался к своим рассуждениям, с какой-то усиленной потребностью пытаясь отыскать в них утешение. Он все думал, успокаивая себя: «Я не хотел убивать его… мне пришлось это сделать. Я был вынужден….потому что….потому что защищался». Не станем описывать всего, что происходило после этого случая, остановился на том, что последствия трагического происшествия томили Рона чуть ли не каждый час, каждую минуту. Застывший, мертвенный взгляд голубых глаз потом всюду ему мерещился. Случалось, что некоторыми ночами, одолеваемый мрачными воспоминаниями он совсем не мог заснуть, и беззвучно рыдал, как малый ребенок, зарывшись лицом в жесткую походную подушку. Вся боль и ужас перед смертью, внезапным образом открылись перед ним, впервые он увидел её во всех жутких подробностях. Нечто вроде мистического ужаса после случайно совершенного убийства овладевало его душой. Да, он защищался, его поступок может быть полностью оправдан, но отчего-то утешение долгое время не наступало, потому, как перед самим собой он не мог принять действительность осуществимого, ибо сам факт убийства, нарушение самого старого закона, возбуждали в нем стойкое непринятие. Только по происшествию нескольких долгих месяцев он начал забывать, постепенно избавляясь от этого ужасного состояния.***
- Ну-ну, где твои манеры, Поттер? Я не считаю связанным себя отчитываться перед кем-либо. Однако, ради такого случая, соглашусь, что мое появление здесь, сто стороны выглядит несколько странно и неожиданно. И все же, если ты хочешь добиться продуктивного диалога, предлагаю тебе убрать палочку и присесть, - он указал на стоящее напротив кресло, - поговорим как умные люди, а я, в свою очередь, обязуюсь все объяснить. - Черта с два, я не поведусь на твои уловки Снегг. Ты будешь говорить сам, либо я тебя заставлю это сделать! – твердо заявил юноша и, оглядев неожиданного гостя еще раз с ног до головы, демонстративно выставил руку с палочкой вперед, показывая тем самым серьезность своих намерений. Несколько раз дерзко брошенное «ты» резануло по слуху и покоробило мужчину. Сказывалась педагогическая закалка. На уровне рефлекса мелькнула мысль, как бы присмирить необтесанного мальчишку, но вопреки позывам, Снегг воздержался. Посмей этот щенок разговаривать с ним в таком непозволительном тоне в другое время и при других обстоятельствах, то непременно последовали брань и суровая расправа, но сейчас, подобные экспансивности пришлись ему как раз на руку. - Однако какой непозволительный тон! Ты чем-то расстроен, Поттер? Даже если так, то не нужно забываться и терять присутствие духа, так ведь уязвимости появляются, и ты рискуешь оказаться в весьма затруднительном положении. - продолжил говорить Снегг, обращаясь к осмелевшему подростку и при этом, стараясь звучать вежливо. Несмотря на то, что речь прозвучала на ровной ноте, в голосе мужчины Гарри отчетливо распознал настойчивость. И почувствовав некую вседозволенность, под влиянием гадкого чувства, ответил: -Я еще раз повторяю, Снегг, что не настроен, заводить с тобой каких-либо общих дел! Все что сейчас от тебя требуется, последовательно ответить на мои вопросы, а уже после мы решим, что с тобой делать. Вдобавок к этому, я открыто объявляю, если вдруг повторится какая-нибудь выходка или что-то похожее на сомнительные действия, у меня тут же найдутся средства тебя усмирить… С вызывающим видом юноша сделал несколько шагов по направлению к мужчине и заглянул ему в глаза. Расстояние между ними еще более сократилось. - Я так и предчувствовал, что будет сложно, – понизив голос до полушёпота, пробормотал Снегг, будто говоря с самим собой, - будь ты хоть немного благоразумнее, то обратил внимание на стечение обстоятельств и непременным образом смог бы извлечь выгоду из этой встречи. Я знаю больше, чем ты можешь предположить. - Все это диалектика! Оставь свои попытки, Снегг, этот прием сработал бы двумя годами ранее, но, к твоему несчастью, я теперь другой человек. К тому же, как я могу убедиться, что ты говоришь правду, а не лжешь по бесовскому обыкновению? - вскинув плечами, проговорил юноша и требовательно посмотрел на мужчину. На минуту воцарилось молчание. Снегг пристально продолжал всматриваться лицо в подростка, будто стремясь разучить его в какую-нибудь минуту и заодно прицениваясь с какой стороны сильнее фраппировать. Между тем он был недоволен, что разговор начинал приобретать затянувшийся характер, хоть и нисколько не потерял хладнокровия: - Это ведь очевидно, Поттер, существует только один способ проверить и принять мое предложение, а иначе ты рискуешь не узнать главного, – Снегг медленно, словно стараясь ненароком не спугнуть, поднялся с кресла и сделал несколько шагов навстречу к молодому человеку, - смотри, я безоружен, и пришел сюда как союзник, а не как враг. С этими словами он поднял обе руки, показывая пустые ладони. Уизли, все это время остающийся в тени, и молчаливо разглядывающий то истершийся ковер под ногами, то сложные узоры на почерневших от грязи обоях, точно совершенно непричастный к происходящему сторонний наблюдатель, пока не услышал неожиданно сделанное Снеггом заявление, весь вздрогнул, поднял голову, и с каким-то глуповатым выражением огляделся по сторонам. Гарри начинал заметно нервничать, может быть, уж слишком яркий, обескураживающий эффект на него оказало появление Снегга в одиночку, без оружия, да и к тому же так совершенно радушно предлагающим свою помощь. Казалось, тон его был так искренен и натурален, что не поверить было сложно, и как оказалось, в руках действительно ничего не было, что, несомненно, подкупило и усилило эффект. Вот только, при всей видимой любезности, взгляд Снегга все еще продолжал волновать его, уж слишком пристален и испытующ, казался он со стороны. А еще эта самодовольная складка в уголке рта, дескать, само благодушие и проникновенность, а сам только и ждет, когда выйдет какая-нибудь оплошность. Не только смятенные чувства останавливали Гарри сделать шаг навстречу и все обговорить, было что-то еще, исключительное предчувствие чего-то дурного, внутреннее и трудно поддающееся объяснению. Уходящее глубокими корнями в личную неприязнь, когда настолько люто ненавидишь, что любое телодвижение «врага» и даже преисполненный благородством жест кажется подозрительным сверх меры. Однако, как точно подметил Снегг, выбора у них в действительности оставалось не так уж и много, а без посторонней помощи их положение и вовсе грозило вылиться в настоящую катастрофу. Разумеется, Гарри был чрезвычайно озабочен этим обстоятельством, но все же, что-то его решительно останавливало, перед тем как согласиться на предложенную Снеггом помощь. Можно было провернуть дело иначе, он даже успел продумать в голове нужный план действий, но просто взять и уйти, не выяснив и не убедившись, что стало с Гермионой, они не могли. Интуиция подсказывала ему, что появление Снегга ровно в то же время, когда была назначена встреча с ней, имеет за собой определенный подтекст. И все же, выведывать информацию у того напрямик он не спешил, боясь скомпрометировать себя и тем самым поставить под угрозу свою подругу, которую могло что-то спугнуть. Существовала вероятность, что она могла все еще находилась в этом доме, и, притаясь, выжидала удобного момента, дабы каким-нибудь образом заявить о себе. Словно прочитав в глазах подростка смятенные чувства, Снегг наперед решил предпринять еще одну попытку уразуметь его: - Бесспорно, причин доверять мне существенно мало, и я это понимаю. Как мне показалось, вы пришли сюда с какой-то определенной целью, но что-то вдруг не заладилось. Ну же, Поттер, не навлекай еще больше мрака, в иных ситуациях стоит переступить через принципы. Только одно слово, и все будут спасены… - Только такой пропащий и бесчестный человек как ты, Снегг, мог предложить подобное…и веры тебе нет, ты уже всю ее израсходовал, - возмутился подросток. Он решительно не хотел объясняться перед этим человеком. - Ах, Поттер, собственно говоря, не понимаю характер твоих упреков. Скажи, разве я хоть когда-то пытался скрыть свои недостатки? И к слову, жить и не лгать невозможно, вот только одни лгут открыто, будь то низкое злодейство или какой-нибудь личный расчет, а другие, напялив маску поблагороднее и повозвышеннее … Снова воцарилось молчание. Снегг с видом заскучавшего человека (жест до безобразия правдоподобный и художественно исполненный) опустился обратно в кресло и как-то совсем вальяжно раскинулся в нем. Стоящие в каких-то жалких трех шагах от него подростки не на шутку переполошились и тут же нацелили свои палочки. Следом за этим поступком последовал еще более возмутительный, мужчина выставил ногу вперед, и словно позабыв об их присутствии, принялся любоваться носком своего ботинка. Поттера покоробило. Он до того изумился нехарактерному и развязному для Снегга поведению, то как он переменил серьезный и солидный вид на какую-то неопределенную беспечность, что даже приоткрыв рот стоял в растерянности какое-то время и не знал, как себя повести. Эта выходка ужасно ему не понравилась. Ему вдруг показалось, что весь этот разговор, – странная насмешка, Снегг попросту глумиться над ними и старательно оттягивает время. "Вот только для чего? Неужели все-таки западня?" Неожиданно для самого себя он стал было горячиться, а после того как Снегг, поймав на себе его взгляд, подмигнул ему одним глазом, это был быстрый, едва приметный жест, и вовсе вышел из себя: - Больше никаких разговоров, поднимайся, пойдешь вместе с нами, - грубо выпалил Гарри, в какой-то степени отдавая себе отчет, что терпение, равно как и львиное великодушие Снегга не вечны, но гаденькое чувство отыграться, высказать в лицо все, что накипело за столь долгое время, заставили его сказать эти слова. - И помни, мы внимательно следим за тобой, задумаешь выкинуть какой-нибудь номер, я за себя не ручаюсь! Гарри вдруг мельком вспомнил, как Снегг грубил и позволял себе язвительные замечания в адрес других преподавателей, не говоря уже об учениках. Цинично сказанные замечания и прочие подтрунивания он выдавал со смаком, подчас не упуская ни единой возможности вышколить ни в чем не повинных учеников, но по отношению к себе он не мог выносить каких-либо притязаний на принижение его значимости, небрежности в разговоре или малейшего намека на фамильярность, в точности и шутливого неуважения. А тут, он, какой-то зеленый отпрыск, позволил себе все разом, так сказать поплевался прямо в глазах перед ним, и вдохновившись выходкой до того распалился собственной речью, что под конец стал задыхаться на каждом слове. - Знаешь, а ты чрезвычайно бесцеремонен, - добавил мужчина, скривившись в привычную гримасу и сверкнув глазами. – Уж не хочешь ли ты намекнуть мне Поттер, что я во всем этом замешан, коль приписываешь мне все свои неудачи? Он картинно развел руками. – Понимаю твою ненависть, обстоятельства сложились не совсем благоприятным образом для вашей стороны, но, послушай, нельзя мерить все на одну мерку, нужно уметь допустить и другие соображения. - Другие соображения!? – вскричал Гарри, – да это просто кощунственно! Столько людей погибло, пытаясь остановить то, что вы наворотили со своим бездушием, а остальные продолжают бороться и умирать, лишь потому, что кому-то захотелось власти. А такие как ты этому поспособствовали, приняв активное участие и выразив поддержку этому кровавому деспоту. Поэтому нечего тут юлить и пытаться заморочить мне голову. У меня есть факты, слышишь, я знаю все твои грязные секреты! - Факты еще не все, а только половина дела. Ты, собственно, обращаться с фактами то умеешь? – пренебрежительно отпарировал Снегг и усмехнулся, язвительный тон был намерено подчеркнут, - откровенно говоря, я уже начинаю сомневаться в прозорливости твоего расхваленного ума. С таким подходом чрезвычайно далеко ты не уйдешь по избранной дороге… - Ты, как и он считаешь, что мир нужно разделить на две части, где будут существовать такие как вы, чистая раса, совершенный вид, а все остальные, – второй сорт, рабы, заслуживающие только смерти и гонений! – не унимаясь, прокричал юноша, начиная сильно раздражаться. Уж слишком немаскированной выглядела насмешка со стороны Снегга, что не было возможности понять это как-нибудь иначе и проигнорировать. - Ааа, у нас тут оскорбленный экземпляр. Что ж, коль тебе так угодно удариться в насущные вопросы и пофилософствовать, давай поговорим об этом, времени то у нас много. – с шутливой небрежностью отозвался Снегг, а после, резко переменив тон на серьезный, продолжил говорить, - вот ты берешься судить, однако меришь людей и их поступки однобокими мерилами. А знаешь ли ты, что даже самому отъявленному убийце с треклятой душой ничто человеческое не чуждо. В один прекрасный день он проснется с сильным желанием перемен, захочет вдруг совершить благой поступок, и примется за его исполнение с таким рвением, со своей искренностью души, а тот, кто всю жизнь был великодушен и порядочен, захочет вдруг развратить и погубить невинную душу. Как в таком случае судить то будешь, на кого клеймо повесишь? Все дело в восприятии черты дозволенного, кто-то лишь помыслы дурные имеет, а смелости решиться нет, а другой поступает, как велит ему тогдашнее чувство. Идея такова: коль мир представляет такую возможность, всякий волен поступать как хочет. Подвиг или какая-нибудь зверская шутка, кто же собственно пояснит, в чем между ними отличия, если в обоих случаях лежит все тот же эгоистический подтекст. Вот ты говоришь о спровоцированной войне, но не понимаешь, что если бы не мы, то появились другие. Где есть гармония, там и хаос. Душа человеческая стремится к разладу на подсознательном уровне. В каждом из нас живет инстинктивная ненависть друг к другу. Ты говоришь об огромных человеческих жертвах, но только задумайся, люди веками убивают друг друга в какой-то бессмысленной злобе, якобы исполняя долг и защищая пресловутую честь, а по факту источником всех деяний лежит все то же самостоятельное хотение. Мы ошибочно полагаем, что убивая десятками, тираны показывают свою алчущую натуру, между тем только одна из сторон нам открывается, потому как мы, из однобокости мысли не можем выйти за рамки привычных суждений. Здесь, скорее, идея, превратившаяся в долг, а долг независим от черты. Тот, кто запрещает переступить ее, в конце концов, будет свергнут, а подвижников «этой черты» распнет. Он, было, остановился, задумался, снова внимательно посмотрел на отвернутое в сторону лицо подростка, а затем продолжил, претенциозно растягивая слова: - До-бро-де-тель, хе-хе, даже звучит абсурдно. При известной тяге человека совершать скверные поступки, это явление кажется совсем немыслимым и невозможным. О нем все говорят, отстаивают, несут в массы, такие как ты, Поттер, ангелы чести и рыцари нравственного благородства, а сами никакой стяжательной цели не имеете, потому что все это тщеславные ужимки, да циничные мечты. Одно лишь кривляние фарса ради, иными совами, тут свое самостоятельное хотение, свои деспоты и тираны… Юноша не стал дослушивать фразу до конца, и, перебив мужчину, обратился к своему союзнику: - Рон, подойти ближе, я хочу обыскать его, чтобы твердо убедиться в его словах, так ли он безоружен и полностью безвреден, как говорит. На этих словах, набравшись решимости, юноша подошел вплотную к мужчине. Дважды озвучивать просьбу не пришлось, на удивление Снегг покорно поднялся со своего места и не только с любопытством, но даже с участием подставился и принялся ожидать дальнейших действий. Усиленно стараясь не пересекаться с ним взглядом, Гарри принялся наспех ощупывать его тело, пока не спустился к карманам на бедрах. Он мог этого не делать, а просто заставить Снегга идти вперед и все время держать «на мушке», но именно сама идея столь бесцеремонным образом взять под сомнение все его предложения, а затем еще подвергнуть унизительному обыску, такого прежде недосягаемого, и, так сказать, возвыситься над ним, пьянила еще более. Несомненно, это было опасно, в какой-то степени безрассудно, словно заставить себя пройти по тоненькому мостику из прогнивших щепок над бездонной пропастью, но от этого вдвойне заманчиво. Гарри обнаружил, что весь вспотел, а лоб его покрылся испариной, когда он проделывал все эти нехитрые, повторяющиеся действия. Таким сильным и непередаваемым оказалось напряжение в ту минуту. В какой-то момент очень смутно стало у него душе, а тут еще и такая непосредственная близость, можно даже сказать контакт с человеком, от которого у него и без того мороз по коже, накалила раздраженные нервы до предела. Сердце колотилось, дыхание спиралось в груди, он все боялся, что в одну прекрасную минуту, нащупает палочку, и Снегг набросится на него. И тогда вряд ли он успеет что-либо предпринять, и уж тем более дать, как следует отпор. Бросив быстрый взгляд, он вновь отметил про себя, что по телосложению Снегг значительно превосходил его, он был выше, сильнее, хитрее, и к огромному его огорчению ужасно непредсказуем, а по лицу так совершенно ничего не разобрать. На мгновение, задумавшись, Гарри задал вопрос самому себе: "А хватит ли у меня сил и разума, чтобы противостоять ему?" В конечном итоге он не отступился, решительно считая, что такая игра определенно стоит свеч. Все это делалось как-то неудержимо, точно в чаду, и даже когда тело его налилось тяжестью, пальцы совсем одеревенели, а движения стали каким-то неловкими, он не оставил свою идейную задумку. В какой-то момент ему даже стало досадно и тошно от самого себя. Дескать, струсил, а должен был держаться увереннее и тверже. Впрочем, несмотря на все дурные мысли, он старался убедить себя, что Снегг не заметил столь незначительной перемены. Это было нечто спасительной мысли, успех которой целиком и полностью зависел от веры в собственные силы, дабы не растерять остатки самообладания. Такого позора, его гордая натура не вынесла бы. К его счастью, опасения не подтвердились. Снегг до последнего момента продолжал стоять смирно, и даже, как ему показалось, сознательно принимал в этом участие, тем самым подтверждая истинность своих намерений и одновременно распекая за недоверие. Перескакивающее, нехарактерное для него поведение, мало-помалу начинало возбуждать сильный интерес совместно с недоумением. Гарри все больше начинал раздражаться и паниковать за не-имением четкого плана действий, а между тем, такие незначительные перемены в его лице, наподобие хмурой складки на лбу, и легкой дрожи в руках, послужило поводом для настоящего злорадства. Ощутив какой сильный эффект начали производить театральные жесты (сыгранные довольно искусно) и диалектика, Снегг в настоящий момент отводил на этом душу. Весь основной замысел как раз состоял в том, что он рассчитывал подействовать на формирующиеся умы неожиданной выходкой, толчком, вызвать потрясение, а там уже, воспользовавшись этим самым потрясением, выиграть время, и провернуть свое грязное дельце. Задумка была проста: сначала огорошить, а затем тайком нанести удар, чтобы раз, и прямиком по темечку. Своим тонким чутьем он заранее предвидел, что эффект от неожиданного поступка будет непременным, главным образом беря в расчет восприимчивый и благородный характер Поттера. Закончив с обыском, темноволосый юноша перевел дыхание, отступил от мужчины и поднял на него свои глаза. Тот, в свою очередь, приняв самый простодушный вид, растянулся в улыбке, которая очевидно, должна была стать искренней и располагающей, но все никак не могла склеиться во что-то определенное, как бы он не старался. Это было только начало основной прелюдии, после которой возникнут непоправимые последствия. Снегг намеренно провоцировал, вызывал и дразнил, испытывая их терпение, и не без удовольствия наблюдая за тем, как быстро истощаются его запасы. - А ручонки то дрожат… - издевательски протянул мужчина, улыбка его раздвинулась еще более, пока не перешла в откровенный смех. Недовольно скривившись от уязвленной гордости, темноволосый подросток ударился в краску, смерив мужчину мстительным и ненавистным взглядом. Хладнокровно переносить, выслушивать все эти подлые выходки и насмешки становилось невыносимо. Злоба закипала в нем все более и более, что даже лицо его побледнело. Контролировать себя ему становилось значительнее сложнее. Гарри мог по праву называть себя терпеливым человеком, и в действительности терпения в нем было достаточно. Для того, чтобы вывести его на эмоции, нужен был действительно сильный раздражитель. Но находясь рядом со Снеггом все его колоссальное терпение довольно быстро истощилось, настолько быстро и неожиданно, что ему только оставалось подивиться на самого себя. Снегг производил на него необычно гадливое и удручающее впечатление, как какой-то паразит, урод животной жизни, в отношении которого существует только одно единственное желание, – раздавить. А тот, судя по всему прекрасно осознавал, какое производит впечатление и намеренно старался усугубить личную неприязнь, дабы спровоцировать очередную юношескую выходку. Неожиданно для самого себя, временами совершенно теряя голову, Гарри даже хотел было кинуться на Снегга и ударить его. И если бы он не дал себе наказ набрать терпения, то в конечном итоге злоба бы его достигла колоссального размаха, и тогда случилось непоправимое. В висках стучало, губы пересохли, от злобы его трясло мелкой дрожью, но он все-таки скрепился и погасил деструктивный позыв. Отступив чуть в сторону, все еще крепко сжимая в руке палочку, Гарри указал ею на дверь, а после, едва контролируя свой дрожащий от злости голос, процедил сквозь зубы: - Ни слова, ни жеста больше! На выход! Сейчас же! Неестественный смех мужчины так же неожиданно прекратился, как и начался. Еще секунду назад он хохотал как помешанный, а теперь лицо его друг неожиданно сделалось совершенно спокойным и важным. Гарри сглотнул и инстинктивно отшагнул назад, жар снова выступил на его теле. Неприятное чувство на мгновение осадило его. В глубоком изумлении он уставился на мужчину, пытаясь разобрать в какую игру тот пытается его втянуть. Он был совершенно обескуражен такой выходкой и в растерянности начал переглядываться с Уизли, по лицу которого он сообразил, что тот был шокирован происходящим не меньше его самого. Прежнее недоумение и недоверчивость очень быстро сменилось другим чувством, больше похожим на боязнь. Когда подросток снова вернул свой взгляд на мужчину, тот уже пристально и с интересом рассматривал его, целенаправленно заглядывая в глаза, словно пытаясь что-то для себя распознать. Затем он двинулся по направлению к двери, и, сделав всего несколько шагов, резко развернулся в сторону рыжего паренька, все это время тихо отсиживающегося в углу, с совершенно опрокинутой физиономией. Ни разу не смигнувший и не шевельнувшийся за время горячей дискуссии Уизли младший, вдруг неожиданно вздернул лицо, как-то ошалело посмотрел на Поттера, отчего тот сразу понял, что дело не к добру, но не успел вовремя остановить своего товарища, и, задыхаясь от волнения, с чувством проговорил, обращаясь к нему: - Что если он говорит правду! Что если он знает, где искать Гер… - Рон, молчи! Не вздумай говорить с ним, он не такой, каким пытается казаться… – перебил Поттер, стараясь не дать развиться разговору, - он опасен. Поэтому прошу тебя, внимательно следи за ним, ни на секунду не спускай с него глаз. Любой недочет, даже самая маленькая оплошность, может стоить нам жизни. - Как я погляжу, ты имеешь капитальное влияние на него. Неужто с момента нашей последней встречи Уизли переквалифицировался в твоего личного лакея, коль как ограниченный дурак без прямого напутствия и шагу самостоятельно сделать не может, – кивнув в сторону оконфуженного подростка, вмешался в разговор мужчина, и вдруг как-то неестественно возвысил голос, – слышал, Уизли, Поттер отдал тебе приказ! Изволь сию же секунду подчиниться. И быстро, быстро! – Он даже несколько раз демонстративно хлопнул в ладоши. Весноватый подросток с растерянным беспокойством, от неожиданно вылившейся в его сторону экспрессии, переводил взгляд с одного на другого. Уловив перемены в лице юноши и, решив усилить эффект, Снегг гаденько засмеялся тому прямо в глаза. - Я не его лакей! – едва различимо пробормотал в смущении рыжеволосый, и, потупив глаза, мрачно замолк. К его стыду, добавилось какое-то чувство неловкости, злости. Неожиданно для самого себя он сильно раздражился и даже дернул плечом, прямо как самый зеленый недоросль. - Ишь взбеленился, собачонка наконец-то подала голос, – пристальнее вглядываясь и ухмыляясь, продолжал неумолимо дразнить оконфуженного юношу Снегг, прищуривая глаза и при этом скалясь. - Рон, не слушай его! Это провокация, он пытается внести раздор, чтобы настроить нас друг против друга! Посмотри на меня, и выслушай. Сейчас мне потребуется твоя помощь, тебе нужно будет выйти и осмотреть коридор, а я останусь здесь и посторожу его. Заметишь что-нибудь подозрительное, незамедлительно действуй. Помнишь, о чем мы договаривались, так вот проделай это, не раздумывая… К своему большому изумлению Гарри заметил, как просьбы его остались неуслышанными, и это обстоятельство неприятно поразило его. Он отвлекся от главного дела, и вопросительно уставился на своего товарища. Ему до того хотелось разгадать что-то скрывающееся в этом лице, найти ответ на неожиданную выходку, но ничего похожего на замешательство или смущение не было, напротив, в этом лице обозначилась тревожность, но не без решимости. Было видно, что какая-то смутная, но ужасная идея, грозившая значительными проблемами, затесалась в этой голове. И покамест Гарри вглядывался в него, до того изумленный, Уизли заговорил. - Где Гермиона? Вы видели ее? – с жаром спросил вдруг долговязый парнишка, как бы потеряв рассудок, а потом, опомнившись с кем разговаривает, резко умолк. - Скажи на милость, с чего вдруг такой интерес… - оживляясь, спросил Снегг и глаза его как-то хитро умаслились. Уизли замолк на минуту, очевидно соображая с мучительными усилиями какой бы выдать ответ, и вдруг сказал: - Она наша подруга…я, то есть мы, беспокоимся за нее…разве это плохо хотеть помочь…- бормотал он скорым полушепотом, и несколько отрывисто, из-за чего речь его казалась какой-то необразованной, неправильной, с точки зрения грамматического наставления слов и пунктуации. Возможно, какой-то трезвой частью мозга он понимал, что Снегг ловит и подначивает его как какого-то мальчишку, но зашедший разговор за дражайшую сокурсницу так сильно поразил его взволнованное юношеское сердце, что он перестал управлять собой. - Ну-ну, ты продолжаешь старательно открещиваться, а при этом рожа покраснела, как сладчайший леденец. Не ты ли, Уизли, минут эдак десять назад, как помешанный носился по всему первому этажу и глотку надрывал, выкрывая имя ноне оговариваемого субъекта. А что если я скажу, что совсем недавно видел её. Да, это определенно была она... - Снегг продолжал третировать смущённого юношу, при этом уже откровенно смеясь и нагло подмигивая, - к слову, едва оперилась, но уже так хороша… - Я попрошу вас не говорить о ней…в таком тоне …– находясь в чрезвычайном впечатлении только и смог вымолвить неровным голосом Уизли. - Однако, как ты засуетился! – манерно растягивая слова, протянул мужчина, - пади виды на нее имеешь!? Хе-хе, вот так замахнулся, вот так каламбур! – произнеся последнюю фразу со злобным наслаждением, он как можно заметнее, сделал определенный жест рукой и наигранно прыснул со смеха. - И вовсе не имею…я пришел потому что таков был первоначальный уговор…- пугливо разъяснил осажденный юноша, а затем внезапно опомнился, что сболтнул лишнего. И весь съежившись, исподлобья посмотрел на мужчину, как кролик на удава. Ему попросту не хватило духу, чтобы собраться с мыслями и разуверить, объяснить, как есть. Неожиданно для всех Снегг резко подступил к робеющему подростку и оказался с ним фактически лицом к лицу. - Все-то ты мычишь, и пары слов связать не можешь, изъясняешься как косноязычный бирюк. И как это тебе явилась такая смешная фантазия!? – обратился к нему Снегг, с выделанным изумлением и как бы ненароком опустил руку на плечо, причем довольно сильно, так что юноша от неожиданности вздрогнул. В планы Уизли не входило обнажать свое истинное волнение, он крепился как мог, но пресечение границ личного пространства, которые оказались нарушены столь вероломным образом, как-то особенно подействовали на его восприимчивую натуру. К несчастью для него, этот жест не остался не замеченным. Снегг тотчас извлек из обстоятельства все то, что нужно извлечь. - Ничего личного, но, видишь ли, мой наивный друг, нужно быть реалистом. Рассуди сам, ты не образован, на лицо явный недостаток рассудка, излишне легкомыслен. Ну и самое главное, полное отсутствие воли и характера. А женщины слабы и поминутно нуждаются в крепком плече, а ты что? Кого ты можешь защитить? Да ты просто мальчишка, за тобой самим следить нянька нужна. Фраппированный такой бесцеремонностью и с трудом переводя дыхание, Уизли застыл на месте, все с тем же неподвижным взглядом. - Ха, так я и думал, все терпишь, как тряпка, – насмешливо протянул мужчина, смотря на молодого человека в упор, и при этом каждая черточка в его лице исказилась непомерною наглостью. По лицу рябого прошла едва заметная судорога, он, решил было ответить, но, так и не сказав ни слова, опустил глаза в пол и покраснел как дурак. Подняв глаза вновь, он тотчас же заметил, как Снегг слишком внимательно следил за ним, разглядывал, и все-то ему стало разом понятно, что он благоговеет перед ним, очевидно еще с самого детства. Это был полный крах, Рон поздно сообразил, что совершенное им было слишком заметно и неоспоримо, а после того, как Снегг улыбнулся ему скверной улыбкой, бесповоротно считал себя навеки опозоренным. -Что ты задумал, Снегг! Сейчас же отойти от него! – тревожно вскрикнул Гарри. Он подскочил к этим двум достаточно близко, нацелил палочку, но все же не решился применить заклинание, поскольку Снегг подобрался слишком близко к его товарищу. По всей вероятности сделав это намерено, и теперь существовала огромная вероятность задеть ненароком Рона. До чего нелепо оказаться в подобной ситуации. У него в руках было оружие, но он совершенно ничего не мог поделать, да и собственно, подойти ближе не решался. Не только потому, что опасался случайно навредить, сам вид Снегга внушал ему страх. Это было какое-то неприятное чувство, и если попытаться его описать, то на ум приходит одно чрезвычайно любопытное сравнение. Как если бы оказаться запертым в клетке один на один с диким животным, и совсем не знаешь, как оно себя поведет. И вообще, нападет ли, а если и нападет, то с какой стороны пытаться отразить удар? Ясно было наверняка, в обоих случаях реакция может быть совершенно непредсказуемой и обернуться драматическим финалом. Напряженный, он с недоверчивостью продолжал следить за всей этой сценой, пытаясь понять, в чем именно ловушка, и одновременно готовясь к самому худшему. Далее последовал неожиданный и ужасный жест. Дикий зверь, наконец, показал когти. Сама сцена продолжалась не более десяти секунд, но произвела глубокий эффект на всех. Воспользовавшись малодушием и растерянностью слабодушного паренька, а также невозможностью Поттера подобраться ближе, Снегг шлепнул его по щеке, намеренно лениво, так сказать, едва приложив силу. Стоит упомянуть, что не было никакой злобы. Бить он не хотел, и проделал это совершенно с холодным умом, преследуя лишь одну единственную цель, – фраппировать, однако, не без удовольствия. Задумка состояла в следующем, он намеревался окончательно покоробить всякую твердость в этом молодом человеке, так сказать, унизить его, продемонстрировать свое отвращение. Дескать, ничтожество, о которое и руки то марать не хочется, а то и вовсе за соперника не расценивается. Уизли, хоть и ошарашенный, каким-то образом прочувствовал весь этот посыл, от того оскорбление выдалось еще пуще. Бедняга весь побледнел как полотно, и как-то странно, запоздало пошатнулся, отступил в сторону, скорее даже не от удара, а скорее от шока. - Посмотри на себя, размяк как баба! И как тебя от самого себя не тошнит!? Стыд, да и только! - продолжал напирать Снегг, с нахально вызывающей усмешкой на лице. Уизли стоял ни жив, ни мертв, все также упорно потупившись. Он был в сильном и несомненном испуге. Белесые брови его сдвинулись над переносицей, тонкая полоска губ приниженно искривилась, будто в этот самый момент он преодолевал сильнейшую боль. Он стоял и слушал эти унизительные речи не прерывая молчания, и даже не смел встрять, защититься, хоть и был раздавлен со всем пылом впечатлительного и добродушного человека. Подобная реакция доставила решительное удовольствие Снеггу, он задумал не останавливаться на достигнутом, склонился к уху парнишки так, чтобы другой не мог услышать, и быстро заговорил: - Даже Поттер тобой помыкает, диктуя каждый шаг, каждое действие. Стало быть, он тебя совершенно не воспринимает за ровню, раз даже при мне третирует как лакея. Неужели ты не чувствуешь несправедливости к себе? Молчать нельзя, позволять притеснять нельзя. Ты должен заявить о себе, показать, что не зависим от чьих-либо предубеждений и сам способен и главное можешь принимать решения. Наблюдая эту странную картину, за которой последовало отчаяние и неумелые попытки парировать со стороны простодушного друга, Гарри не выдержал, и решил взять ситуацию в свои руки, пока не начался хаос. Стоило, однако, признать, нить первоначального разговора была утеряна, начался какой-то невообразимый сумбур. Снегг только сильнее раззадорился, наблюдая последовавшую нерешительность после всех его стремительных выпадов. Между тем лицо его ожесточилось, а тон стал еще более высокомерный и насмешливый. Теперь он открыто злорадствовал, куражился, и справедливости ради стоит сказать, в этом целиком и полностью была их ошибка. Поттер пребывал в странном замешательстве, толком не зная, как урегулировать ситуацию, определенно вышедшую из-под контроля. Мысли его становились все бессмысленнее, он не мог ухватиться ни за одну из них. Разговор со Снеггом ушел не в ту сторону, они ровным счетом ничего не узнали, но успели потерять много времени, а Рон, и того пади скоро сорвётся, натворит страшных дел. - Что ты ему говоришь, прекрати! Сейчас же! – выкрикнул Поттер, горячась, по обыкновению. Не обращая совершенно никакого внимания на возмутительные выкрикивания подростка, Снегг продолжил быстро-быстро наговаривать почти на ухо раздавленному парнишке: - Поттер слишком уперт и боится рисковать, но ты, ты можешь все изменить. Пришло время раскрыть свой потенциал и доказать им всем, как они были не правы, как ошибались в тебе. Я хочу сказать, что она в ужасном положении, очень уязвлена, и как никогда нуждается в твоей помощи. Друг мой, медлить ни в коем случае нельзя, нужно проявить характер, и я решительно настроен поспособствовать в этом нелегком деле…Доверься мне, и я отведу тебя прямо к ней. Послушай, женщина под впечатлением готова отречься даже от самых стойких и непоколебимых убеждений, оно то несомненно тебе на руку. Только представь, какими глазами она посмотрит на тебя, когда ты придешь на выручку. Это будет женский восторг и безмерная благодарность…. Гарри недоуменно переводил взгляд от одного к другому, а затем остановил его на Уизли. Он отчетливо увидел, как омрачилось его лицо, после того, как Снегг что-то наговорил ему на ухо. А еще более подозрительным оказалось то, когда Снегг закончил говорить и отошел в сторону, Уизли как-то странно и продолжительно посмотрел на него. Во взгляде этом четко обозначилась злоба. И тут жгучее любопытство начало душить Гарри, он все пытался сообразить, что такого мог наговорить ему Снегг, раз возникла подобная реакция. А тут еще и дурное предчувствие вновь заявило о себе, которое наталкивало на определенные мысли. Нужно было уходить. Задержись в этом доме они хоть еще на немного, неприятности тут же посыпается как из проклятого рога изобилия. Он это чувствовал и от того ужасно был напуган. Что касается Снегга, то тут все очевидно. Человек этот прирожденный манипулятор и интриган, исхитрился достичь триумфа и повернуть дело в свою строну, даже будучи безоружным, и кажется, наслаждался плодами своего остроумия. Действуя по обыкновению всякими наветами, выведываниями, он давно вычислил, что Уизли младший более восприимчив и слаб волей, и, не встретив отпора, продолжил изводить бедолагу, пока не добился своего. Интрига начинала лихо закручиваться. Отойдя в «тень», Снегг принял на себя роль зрителя, и теперь внимательно следил за разыгравшимся представлением. Он знал, что мальчишка был легко внушаем, но эффект превзошел всего его ожидания. И тут рябой взбеленился и, повернувшись к Поттеру, сделал неожиданное заявление: - А ведь он прав, я только и делал, что безоговорочно слушал и следовал за твоими моральными заповедями. Стоило мне хоть раз озвучить какую-нибудь идею, предложение, ты только и делал, что отмахивался от меня, как от надоедливой муки! Ты всегда относился ко мне свысока, никогда не воспринимал всерьез! - Рон, сейчас не время выяснять отношения… - с тоской в голосе отозвался второй подросток. Но Рона уже было не остановить, он вдруг стал порывист и непривычно желчен: - Благодаря твоему упрямству и излишней самоуверенности мы оказались в тупике! Признайся, что больше нет никакого плана, и что ты не знаешь, что нам делать дальше. Припасы закончились, все перевалочные пункты через которые мы проходили либо разгромлены, либо сожжены, не говоря уже о том, что по пути нам никто не встретился из мракоборцев, не из штатских. Ни одна живая душа! Мы с таким трудом добрались до дома Блэков, а между тем, Гермионы здесь нет. Более того, как говорит Снегг, она может быть в серьезной опасности! Гарри, он согласился нам помочь и знает где ее найти, мы должны пойти за ним. - Господи, Рон, что такое говоришь? Снегг, и чтобы помочь!? Это полный абсурд! Он услышал твои крики внизу, и теперь разыграв все это представление, пытается надавить на больное, зная, как сложно тебе будет устоять! Разве ты не видишь, что он хлопочет лишь себе в карман и все это выдумка, ловушка! Краем глаза Гарри заметил, что мужчина сдвинулся со своего места, и оказался гораздо ближе к двери, ведущей на выход в коридор, и, разозлившись, выкрикнул: - Снегг, это последнее предупреждение! Стой на месте! -Да плевать я хотел на все твои предосторожности и его выгоды, тут жизнь на кону, жизнь нашей Гермионы, и даже если это ловушка, то я готов рискнуть, чем потерять ее навсегда из-за твоей ребяческой упрямости! - гневаясь и теряя терпение, не отступался рыжий. - Он завлек тебя фальшивыми наговорами и ложным великодушием, с единственной целью, чтобы насолить мне, восстановив тебя против меня! Тебе только кажется, что его слова правдивы и искренни, сам он злой человек, которому неведомо милосердие и сострадание! - уже с очевидным отчаянием в голосе прокричал темноволосый молодой человек. - Уходи, если хочешь! Я справлюсь без тебя! – Уизли многозначительно махнул рукой, отвернулся и уставился в землю. Это был один из его жестов, он всегда так делал, когда горячился. - Да это просто невообразимо! После всего, что он сделал, ты просто веришь ему на слово!? – продолжал настойчиво убеждать Гарри, в какой-то степени осознавая всю бесполезность увещеваний в данную минуту. И все-таки не мог себя удержать, и с упорством продолжал убеждать. - Ты уже столько раз ошибался… Вдруг это правда и Гермиона действительно нуждается в нашей помощи? Что, если, не послушав его сейчас, мы совершим огромную ошибку и тогда она… - он резко прервался на полуслове, в последний момент, сообразив, что собирается озвучить ужасную мысль, в которую сам не хотел верить. - Ты загонишь нас всех в могилу… Они бегло переглянулись друг с другом. Только сейчас, взглянув в это горькое выражение, Гарри осознал, как много наболело в сердце за все эти месяцы у его друга. И какие бы разумные доводы, пусть даже десятки доводов, он сейчас не попытался привести, все совершенно бестолку. Здесь очевидно - слепота, горячность чувств, усугубленные неминуемым состоянием поврежденных нервов. Наболевшая рана вскрылась, Уизли, конечно, не мог ничего объяснить; мучился глухо и немо. Вся истина заключалась в том, что спутник его окончательно потерял власть над собой, и впал в совершенное беспамятство. Между тем ситуация грозилась выйти из-под контроля. - Повернись и подними руки так, чтобы я их видел! – переключившись снова на Снегга, закричал не своим голосом Поттер, на которого сильное влияние оказала напряженность всей этой сумасшедшей обстановки. Снегг медленно поднял обе руки вверх, не без выделанности, а затем, так же медленно начал поворачиваться на звук окликнувшего его голоса. Когда лицо его стало полностью различимо в полумраке залы, Гарри сразу бросилось в глаза, что на губах его сияла все та же едкая, саркастическая усмешка. «Сумасшедший. Ничего ведь не боится». Молнией пронеслось у него в голове. - Что ты ему наговорил!? Отвечай! – закричал темноволосый молодой человек, трепеща от гнева. Снегг было задумался, выждал небольшую паузу (с одной лишь целью, заинтриговать посильнее), а затем, как-то значительно взглянул и с некоторой небрежностью в голосе ответил: - Какая, однако, нетерпимость. Я сказал ему правду, да и только… Этот безумный водевиль нужно было прекратить. Сделав шаг навстречу к Снеггу, Гарри встал с вызовом. Несмотря на свое шаткое положение и прочие колебания, он приготовился говорить резонно и серьезно, более не реагируя на провокации. Даже слово дал перед самим собой, что будет как можно дольше молчать и не опустится до выяснения отношений на повышенных тонах, но как выяснилось немного позже, от грубостей так и не удержался. От одного лишь соприкосновения с этим человеком нервы у него как-то быстро раздражались. Одним своим видом Снегг оскорблял и давил на психику, точно свинец. Язык так и чесался наговорить ругательств, все же, он внушил себе, что нужно поставить себя именно так, быть непреклонным, а иначе Снегг непременно воспользуется этой слабостью и тут же обратит её свою сторону. И тогда уже точно все пропало. Ни они, ни Гермиона, если она действительно находилась здесь, не выберутся отсюда живыми. - Я запрещаю тебе разговаривать с ним, слышишь!? Если вдруг с твоего языка слетит хоть еще одно слово, я употреблю все средства, чтобы оно стало твоим последним. Гарри так хладнокровно объявил это, что даже сам удивился. Сердце в груди принялось усиленно и веско биться. - Знаешь, Поттер, ты ужасно забываешься передо мной. Позволь дать тебе небольшой совет, если хочешь увидеть её живой, твое поведение должно быть непременно демократичным. В противном случае, быть драме со всеми её неприятными последствиями... Уизли тревожно посмотрел на Гарри и рот его приоткрылся в немом вопросе. Сказанное Снеггом и резкий тон его товарища, самым сильнейшим образом подстегнули его, он напрягся всем телом, будто к чему-то приготовившись. - Гарри! – не выдержав, вдруг вскричал Рон. - Подумай, что ты говоришь! - Не останавливай меня! – раздражительно и нетерпеливо оборвал его Поттер и вновь переключился на Снегга. - Я презираю тебя, и не побоюсь высказать это теперь, прямо тебе в лицо. Ты гнусный убийца, предатель, паразит…Никакой сделки не будет, даже не пытайся. Я сам отведу тебя к мракоборцам, и когда это все закончится, они упекут тебя в Азкабан, там, где тебе и место. И ты будешь гнить в темноте и одиночестве, пока, наконец, не сдохнешь! - смотря на мужчину в упор пронзительным и немигающим взглядом, выпалил юноша нервно и злобно. Его всего трясло, даже пот проступил на висках. - Ох, ты. Убийца говоришь, – спокойно заметил Снегг на мальчишеское восклицание, хитро смотря прямо в глаза, – вот ты все укоряешь меня в бесчестии, низости и прочих зверствах, а отчего сам, когда настала минута проявить доблестные качества и помочь старику Дамблдору, затаился в подсобке и жался в темные углы, лишь бы тебя самого не обнаружили. Выходит, какое-то лицемерие. Поправь меня, если я неверно излагаю мысль и мои замечания несправедливы, но разве таким образом поступает возвышенный человек, преисполненный любви к ближнему? То-то же, одни только разговоры про великодушные чувства, а поступки сказываются делами. Самый главный факт, что ты не вмешался, не предпринял ровным счетом ничего, и буквально благословил его на смерть, а это уже подразумевает, прямую причастность. И если я убийца, то ты соучастник. Снегг сказал это нарочно, вызывая на резкий протест и раздражая, поскольку уже успел разгадать потерскую натуру и заключить вывод, в чем именно слабость благонравного мальчишки и по обыкновению не прогадал. В какой-то степени ему даже было интересно зайти дальше, с целью узнать, до чего можно довести такого гордого и честолюбивого экземпляра. Провокация быстро удалась, и все сложилось как по маслу. Поттер, сам того не понимая не сообразил, как сильно усугубил свое положение и, заглотив удочку, оказался во власти своего злейшего врага. - Ты меня пытаешься обвинить?! Да как ты смеешь! - вспыхнул от негодования юноша, разгорячившись от нахального тона и несправедливости посыпавшихся обвинений. Сердце кипело в нем. Пуще всего он до ненависти ненавидел этот уничижительный тон, и в особенности двусмысленности, вихляний, и прочих прячущихся обвинений, будто он еще не дозрел слышать взрослые истины, и всего лишь зеленый мальчишка. Бес уязвленной гордости овладел им. Да, он, несомненно, был самодоволен и самоуверен, но с каким-то оттенком болезненности. И несмотря на всю практичность и значительную долю рассудка, сам в себе этого совсем не примечал. Стоило только задеть болезненную струну, и тогда он, позабыв обо всех осторожностях, тут же, без удержу, бросался отстаивать свою позицию, порой излишне сердобольно. Нечто подобное происходило в эту минуту. - А, как я вижу, ты туго выносишь критику, впрочем, неудивительно, гены сказываются. Знаешь, твой отец в свое время тоже этим успел отличиться. Тот еще был самоуверенный франт, а гонору-то, гонору! И посмотри, к чему это привело? - насмешливо процедил мужчина, самоусладившись своей низостью, цинизмом. Юноша с темными волосами долго не отвечал, продолжая взглядом испепелять мужчину. Затем губы его вздрогнули и он, стиснув зубы от гнева, процедил: - Мой отец, был благородным и порядочным человеком, а ты просто подлец и убийца… даже не смей, упоминать его имени своим грязным языком. Я не позволю чернить его! - Ну что ты все гримасничаешь, Поттер, слушать отвратительно? Порядочность, честь, уж больно зациклился ты на этих абстрактных субстанциях, как псалмы зазубрил и всюду вставляешь. Прожить без идеалов можно, я бы даже сказал нужно, поскольку нет ничего важнее того, что здесь и сейчас. И как показывает действительность, твой отец лежит в земле и его труп давно обглодали черви, а кости поросли мхом. Такие как я, как ты изволил высказаться подлые и бесчестные убийцы, продолжают жить несмотря ни на что…и знаешь, судьба к нам особенно благосклонна, - продолжая неприятно улыбаться, закончил свою речь мужчина с видимым наслаждением. И, увидев, как подросток пришел в полное исступление, смерил его победоносным взглядом. Эти слова оказались последней каплей, юноша оскорбился до глубины души. Эта выходка неприятно на него подействовала. Контраст с его прежним видом был очевидный. Он буквально задыхался от гнева, грудь и плечи его вздымались от сбивчатого дыхания. Уизли застыл в тяжелом недоумении, боязливо озираясь кругом. Он не отличался находчивостью ума и чувствительностью, то и дело предугадывал события с большими погрешностями, но в этот раз, он быстро сообразил, что сейчас разразится буря и быть скандалу. - Ни слова больше, а иначе…- взревел настропаленный молодой человек, каким-то совершенно чужим, неестественным голосом. - А иначе что? Убьешь меня? Решил зубы поскалить и наверстать упущенное в ввиду жажды мщения, что ж, дерзай, коли тебе так хочется, – говорил Снегг, возвышая голос все более и более, пока не вошел в жар. - Яблоко от яблони недалеко упало, напади на безоружного, как однажды сделал твой отец, – с этими словами он развел руки в стороны, и прямо смотря в лицо подростка, подступил еще ближе, сократив расстояние почти вдвое и самая неприятная усмешка заиграла на его губах. - Я даже сопротивляться не стану! Давай, пади низко, уподобься, замарайся! Перейми от меня клеймо убийцы! - Ты…ты… - подросток оборвался на полуслове. Поттер дышал тяжело, задыхаясь и дрожа от гнева. Правая рука его, крепко стиснувшая палочку и держащая ее на весу, находилась в состоянии тремора. А между тем, наконечник её находился всего в каких-то десяти сантиметрах от груди мужчины. Несмотря на всю видимую угрозу, никакого изменения в лице у Снегга не последовало, напротив, он смотрел с вызовом, точно подначивая, а в глазах читалась насмешка: «Замахнулся так замахнулся, а духу то не хватает». Гарри обдало холодом, когда он вновь посмотрел в эти глаза, смотрящие на него так пристально, точно желая проникнуть в самую душу. Казалось, они сделались еще чернее, а уголок рта при этом как-то странно растянулся в сторону, отчего улыбка сделалась кривой, устрашающей, как у безумца. Глядя в эти искаженные черты лица, сердце его так и ёкало. Снегг производил на него зловещее впечатление, какой-то дикости, исступленности, к тому же совершенно неуправляемой. Весь этот смертный страх продолжался с минуту, он все пытался перебороть себя, решиться уже хоть на какие-то действия, но словно окостенел и прирос к месту. Все произошло так неожиданно, а в голове было смутно. Рассуждал он плохо, можно сказать, что рассудок его на какой-то момент отключился, потому как происходившее в данную минуту казалось уж слишком невозможным, точно мираж. Мужчина сделал стремительное движение вперед и теперь смотрел на подростка в упор. Рука Гарри инстинктивно дрогнула, когда он почувствовал, как основание палочки встретило препятствие, упершись в место, прямо под сердцем. «Неужели Снегг действительно искал смерти». Промелькнуло у него в голове, а далее последовали друг за другом еще более хаотичные рассуждения. То, что происходило сейчас на блеф совсем не походило, да и с трудом можно было поверить, что таким рискованным образом можно провоцировать, даже при учете самых странных, неоднозначных целей. Только сумасшедший мог пойти на такое, под чье описание Снегг уж никак не подходил, несмотря на весь теперешний вид. Он определенно был в своем уме и по обыкновению отыгрывал любимый маневр, немного увлекшись и войдя в пафос. Но покуда такому зеленому и не испорченному молодому человеку, могли быть известны все эти наихитрейшие, психологические уловки. Не в такой атмосфере росла и формировалась его натура, развивались и крепли его убеждения, равно как и взращивалась наклонность к определенным воззрениям, идеям и обороту мыслей. Это был чистейший характер, благородный, великодушный и честный. Исключительно по невинности и незнанию своему, завяз он в грязных махинациях и угодил в ловушку, вовсе не предполагая, что все спланировано заранее и сию минуту обнаружится. Снегг был хитер, животно хитер и проницателен, он надумал под-строить все таким тонким и правдоподобным образом, чтобы подросток воспринял красноречиво исполненный этюд, как своеобразное покаяние за совершенные грехи, а решительную готовность склониться перед ним, в точности принять от него смерть, за натуральную потребность очиститься. Гарри, в свою очередь, не готов был принять на себя такую непосильную ношу, покусившись на человеческую жизнь, пусть и с такой черной и мелочной душой, под конец растерялся и оробел. Прежняя решимость разбилась о чрезвычайно сильное впечатление, проникшее в сознание подобно молнии. Надо, впрочем, заметить, что осознание о возможном насилии, вплоть до летального исхода, страшно напугали его. Поттер еще раз мельком взглянул в лицо мужчины, и, поймав на себе воспаленный, острый взгляд, окончательно убедился, что Снегг не отступится. Мысль о том, что он имеет дело с человеком вне себя, действующим под влиянием какого-то необъяснимого вихря чувств, вновь посетила его. Признаться, это его сильно покоробило, он словно бы оказался придавленным этим событием, а именно, выражением этих глаз, этого лица. Дошло до того, что Гарри окончательно запутался, потеряв всякую ясную связь нынешнего дела. Это был целый хаос чувств, когда рациональное и душевное тесно переплетаются друг с другом, и сделать выбор в пользу одного, становится подчас невероятно сложной задачей. Вместе с тем он совершенно не осознавал щекотливость своего положения. Если бы только вовремя нашелся человек, который любезным советом надоумил его, что с каждой потерянной секундой стремительно уменьшаются их шансы, а неожиданное «откровение» станет последним переживанием, последней мыслью, занимающей голову... Другое дело, имел ли Снегг предположение, что прием его слишком смел и того пади выйдет боком, когда ощутил прикосновение смертоносной вещицы, выточенной из дерева. Имел ли он надежду, что Поттер в последнюю минуту передумает, и он спасется? Очевидно, что нет. Здесь было необъяснимое упорство, желание дойти до конца, независимо от того, каков будет финал. Это особенный оборот мысли, свойственный определенным характерам, сознательно бросаться из крайности в крайность, во всем искать предельного, безмерного, будь то равнодушие или состояние пылкого аффекта. Однако, тут не одна натура страстная, коей присуща нахальная самоуверенность, этот человек был ко всему прочему боец, со всей упорностью готовый отстаивать свое благополучие, вплоть до самозабвения. Отсюда и манера такая, действовать наскоком, шокировать, словом, пока одни боятся перешагнуть черту, сделать нечто противоестественное или совершенно непривычное, он, свободный от каких-либо предрассудков и совестного бремени, никаких норм не знает, а просто живет, следуя во всем за своим самостоятельным хотением. Для таких, как правило, зло не есть Абсолют, зло это такой же опыт, путь, этика, способное выйти за рамки привычного, и даже обогатить духовный мир, возвысив на высшую ступень. В особенности, когда зло делается не в удовольствие, а из неприятной необходимости, как например, при нынешнем случае. Протаких еще говорят, осторожничать, и со всех углов обхаживать пропасть не станет, порвет все верёвки и смело полетит вниз головой. Такова природа человека безграничных страстей, ни перед чем страха не ведает. Случись так, что под угрозой окажется «самостоятельное хотение», то, к чему так льнет душа, в ход незамедлительно пойдут все возможные средства, будь то хитрость, обман, или же грубая сила. - Не-е-ет! – неожиданно взревел высокий юноша, точно очнулся от какого-то забытья, и, рванувшись вперед, схватил за локоть Поттера. Между ними завязалась потасовка. Неожидая от своего товарища такой прыти, темноволосый подросток начал усиленно отбиваться. В то время как другой, обхватив его уже двумя руками сзади, громко пыхтя от усилий, пытался отвести в сторону его руку, чтобы в случае чего заклинание угодило куда-нибудь в пол или потолок. Схватка продолжалась всего несколько секунд, и на удивление никто из них за это время не проронил ни слова. Пока шла вся эта суета, слышалось только одно тяжелое дыхание, сопение, топот ног и скрип половых досок, до того момента пока Уизли, вцепившись обеими руками в правую руку Поттера, сжал что было сил. Громко чертыхнувшись, осажденный подросток сделал сильное движение локтем и угодил во что-то мягкое. Он не хотел навредить, но в тот момент рассуждал действительно плохо, «паровой котел» кипел в нем. Инстинкт самосохранения оказался чересчур силен и затмил все остальное. Хватка на мгновение ослабла, сомнений уже не оставалось, что удар оказался сильным, но на удивление Уизли не разжал рук и не отпустил его, скорее наоборот, стиснул еще сильнее. Вероятно, выброшенный в кровь адреналин несколько сгладил последствия удара. Как известно состояние аффекта носит кратковременный характер, стоит только пройти так называемой «вспышке» и поулечься страстям, как боль тут же даст о себе знать. - Не позволю! Не позволю! – как помешанный повторял Уизли, с покрасневшим от страдания лицом и, продолжая с силой удерживать своего товарища. Эти слова вырвались с такой болью, что у Гарри заныло сердце. Глубокое сострадание охватило всю его душу, он вдруг осознал, что только слепая и пылкая юношеская влюбленность могла довести его друга до такого неожиданного и сумасбродного поступка. Навык обращения со слабыми характерами у Снегга был в совершенстве отточен, используя психологические увертки и разыграв перед мальчишкой благодетеля, он поселил смуту в робком сердце, и довел Уизли до определенной черты, рассчитывая на неконтролируемый, эмоциональный выпад. К тому же ему хорошо было известно и то, что при нужном нажиме слабые характеры способны броситься к исполнению задуманного намерения с неудержимой силой. Так оно, в сущности, и было. Слишком точным и болезненным оказалось фривольно сказанное замечание и окончательно утвердило Уизли на известном плане. Кроме того его действительно тревожила возникшая между ним и Гарри за время странствий охлажденность, а решительно высказаться хотя бы о части чувств, то духу не хватало, то случай не подворачивался. И самое главное, торопливые, и как бы ненароком вставленные сведения о Гермионе, довели впечатлительного юношу до последней безвыходности. Добиться колоссального эффекта и еще сильнее подкипятить злобу помогла слишком обнаженная колкость, которую позволил себе Снегг в сторону гриффиндорки. Фраза была явно преднамеренная, распаленный подросток не сумел совладать со своими чувствами, распознать ее истинное значение и повелся на провокацию, причем весьма примитивную. Спиной Гарри чувствовал, как усиленно и веско бьется сердце его товарища, слыша каждый его удар. Прежде всего, он видел несчастного, находившегося под сильным впечатлением, точно Рон совершенно не понимал, что происходило в данную минуту. Отчего пришел в такое замешательство, отчасти стыд, за удар который случайно нанес ему, что даже на секунду растерялся, впал в то состояние, когда голова на миг отключается, и перестаешь понимать, какова была изначальная цель. И скорее всего в момент малейшего смятения, вышло так, что он дал слабину. Воспользовавшись случаем, Уизли приложил максимальные усилия и задрал руку Поттера вверх. Произошла вспышка, раздался треск, грохот. Всю комнату и находившихся в ней людей накрыло волной света. Прошло не более минуты, когда Гарри рискнул открыть глаза и осмотреться вокруг. Сразу у него ничего не вышло, какое-то время перед глазами стояли яркие пятна, а окружающее слилось в одну размытую полосу. Он принялся усиленно моргать и тереть их, пока у комнаты не начали проявляться очертания, и теперь белые пятна света мешались с черными тенями. Поднимавшиеся с пола клубы удушливой пыли моментально распространились по всей зале, тем самым еще сильнее затруднив видимость. Она тут же осела белым налетом на одежде, проникла в нос, раздражила горло, вызвав приступ судорожного кашля. Оказалось, что разрушительное заклинание угодило в потолок, прямо около массивной люстры, и та рухнула на пол, вместе с куском потолка. Бросив взгляд на пол, Гарри обнаружил что чуть дальше от того места где он стоял, пол теперь устилала бесформенная груда осколков, обломки кирпичей и пыли. И даже подивился, как такой старый пол, с прогнившими от плесени досками, смог выдержать такую силу удара и не просел под тяжестью люстры. Немного позже юноша сообразил, что в гостиной погас весь свет, и только благодаря слабому, желтоватому свечению, поступающему откуда-то со стороны двери, можно было хоть что-то разглядеть. Первоначальное изумление сменилось ужасом. И тут он почуял величайший страх, даже мороз прошел по его коже. Он повернулся к источнику света и совершенно неожиданно для себя обнаружил Снегга стоящим за порогом залы. Он просто стоял там, не шевелясь, и все это время пристально наблюдал за ними. Гарри сперва заключил, что это своего рода неотразимый прием, как средство подорвать внутреннюю невозмутимость, хорошенько поглумиться в отместку за неподобающий тон и уязвлённое самолюбие, а после, безукоризненно ликвидировать. Но вскоре перезаключил, что у Снегга была возможность напасть на него как минимум дважды, пока он был уязвлен, и метался из стороны в сторону подобно загнанной хищником жертве, однако этого не последовало. Юноша уже окончательно запутался. Сознание у него кипело. Он решительно ничего не понимал, что следует за этой удивительной выходкой и какую все-таки цель преследует Снегг, все же первым решил заговорить, сломать все прежние заборы, и будь что будет. - Я же предупреждал, какая-нибудь выходка и тогда…Ты должен был оставаться на месте… - ужасно дрожа, и даже чуть не стуча зубами, выговорил Гарри. Признаться, сказав эту фразу, он боялся услышать ответ, боялся что возникнут возражения. Но, несмотря на все опасения, все еще было важно выяснить, что переменилось за эти несколько минут, и все ли еще Снегг находится в его власти. Только с четким пониманием своего положения, он мог перешагнуть через былой ступор и решиться на дальнейшие действия. Какое-то время Снегг молчал, и это молчаливое отношение еще в большей степени нервировало его. Вдобавок ко всему, Снегг по-прежнему неотрывно смотрел на него, но взгляд его был пуст, словно бы тот находился в чрезвычайной задумчивости, совершенно позабыв о присутствующих, и, быть может, даже не расслышав прямого к себе обращения. Взглянув пристальнее, Гарри заметил, что выражение лица у него какое-то странное, не такое как прежде, а потом он заговорил, тем самым нарушив молчание. - Ты действительно хочешь её спасти? – проговорил мужчина тихо и серьезно. - Разумеется! К чему все эти вопросы!? – резко выпалил юноша, озадаченный такой неожиданной новостью. Он даже весь оживился и засверкал, поневоле. Гарри усиленно вглядывался в лицо мужчины и не верил своим глазам. Что-то было в нем такое мрачное в эту минуту, и даже болезненное, что вся перемена взгляда, отношения к этому человеку изменилось в одно мгновение. Объяснить иные вещи порой очень сложно, а именно, какие чувства осадили в тот момент подростка, когда лед оказался разбит. Пронзительно глядя на него, Гарри вдруг показалось, что в этом взгляде, в этом измененном диапазоне голоса, промелькнуло страдание, да-да именно страдание, притом мрачное, болезненное. Мужчина даже как-то побледнел, и может быть именно эта бледность, как выражение искреннего и глубоко таящегося чувства, может быть даже раскаяние, оказало такой эффект на юношу. Были и другие ощущения, подтолкнувшие на дозревающую мысль, Снегг говорил резонно, совершенно обнаженной прямотой, без всяких извилин и наведывании, в коих он великий мастер. Это оказалось фатальным толчком, с момента которого Поттер захотел пойти на контакт, и подтолкнуло его на практический вывод. В первый раз за все это продолжительное время разговора, ему захотелось полностью выслушать обратную сторону. Снегг сумел каким-то особенным образом, тонко и неотразимо внушить ему, молодому человеку, доверие. Риск несомненно был, полностью он никуда не растворился, но пока билась в многодумной голове тяжелая идея, иные чувства оказались выпущены на свободу. Остановиться, повести себя иначе оказалось уже не возможным, словно так и было предначертано самой судьбой. Ум и воображение как бы срывались с нитки, представления оказались замыленными, не точными. С одной стороны идея, с другой верное чувство, подсказывающее ему, что нужно остерегаться. Видимое прямодушие, откровенность, равно и готовность оказать содействие, прежде никогда не свойственные этому человеку, окончательно развеяли все сомнения. С виду все казалось очень естественно, юноша жадно хотел слушать и приготовился, будто в этом разговоре сосредоточилось все спасение, весь выход. Благородное сердце было побеждено совершенно. В свою очередь Уизли, скрывающийся во мраке залы, смотрел на них как заворожённый, боясь встрять и или каким-нибудь другим образом помешать разговору, зашедшему, по его мнению, в нужное направление. Не секрет, что он был крайне заинтересован в вызволении Гермионы из предполагаемого плена, и подобно своему товарищу, приготовился слушать и внимать каждому слову, которое произнесет Снегг. - Следовательно, ты осознаешь степень важности этого шага и готов пойти на всякий риск…- с загадочным чувством прибавил мужчина. Он проговорил эти слова без какого-либо притворства, или намека на насмешку, спокойным и ровным тоном, отчего юноше стало как-то не по себе. У него вдруг возникло такое чувство, что Снегг знал какую-то неприглядную тайну, чего-то остерегался и потому не знал в каком ключе преподнести её. Гарри хотел было оспорить его слова, высказать неверие, вклиниться в разговор каким-нибудь напыщенным, трескучим словечком, но в последний момент осекся, несмотря на парадоксальное и бесшабашное сомнение. Впоследствии он заметил краем глаза, что даже руки у мужчины слегка дрожали. Последняя фраза и то, что он случайным образом обнаружил, оказалось ужасно значительным. В иные минуты он понимал, что в подобном решении нет никакой логики, и даже вполне осознавал нелепость своего решения и в то же время подался на внутреннее чувство. События налегли как ветер и теперь быстро развивались. Даже при ясном сознании, в мыслях уже не было прежнего порядка. Юноша был необычайно взволнован, выбит из колеи, этот знаменательный эпизод, как бы отнял у него обычную прозорливость и осторожность. - Готов! Я пойду на все, чтобы ее спасти! - И даже так…- вскинув брови, промолвил Снегг, понизив голос до полушепота, - что ж, Поттер, ты существенно облегчил мне задачу. Стало быть, моя совесть чиста… На эту фразу Гарри удивленно округлил глаза, не до конца понимая, что могло это означать. И тут заметил, как черты лица мужчины задрожали, как у человека, одержимого припадком, при этом в глазах его стояла все та же неподвижная идея. Это было так странно, Гарри еще никогда не видел Снегга таким, казалось, в нем исчез прежний человек совершенно. От увиденного его всего передернуло. Если бы он только оказался чуточку опытнее, то этот эпизод, а именно, неожиданные откровения, не произвели такой фурор и не сбили столку. Он оказался в фальшивом положении, и даже не подозревал об этом. За время разговора у него накопилось столько разных беспокойств, а раскрытие тайны лично ему, как лицу более достойному, прельстило и затуманило рассудок. Далее случилось нечто совершенно безобразное: не успел темноволосый подросток задать встречный вопрос, как внезапно мужчина дернулся, резко выхватил палочку (очевидно, которая все это время была припрятана у него в рукаве, который Гарри совершенно забыл обыскать в спешке, а когда произошел погром, он воспользовался моментом, незаметно извлек ее и припрятал поближе к себе), стремительно выскочил вперед и свирепо размахнувшись, нанес удар. Ничего подобного Гарри и представить себе не мог. Он до последнего был уверен, что между ними установилось нечто вроде связи, сейчас его посвятят в тайну, а после, они совместными усилиями вызволят Гермиону, но все оказалось иначе. Когда понимание ужасной реалии обернулось перед ним во всей красе, было уже слишком поздно. И тут все подпрыгнуло, затряслось, оглушительный грохот пронесся по всей комнате. Юношу откинуло назад на несколько метров мощной ударной волной. Далее все происходило как во сне, точнее, как в самом дурном ночном кошмаре. После сильного удара головой об угол секретера, в глазах потемнело, на минуту он потерял сознание, затем опомнился, по инерции резко дернулся вперед, в ужасе оглядываясь по сторонам и как бы усиленно соображая, но ноги его ослабли, подкосились и он осел. Гарри даже не успел почувствовать боль, только сильное сотрясение, что перед глазами все поплыло и начало множиться. Не осознавая степень повреждения, и не унимая попыток подняться на ноги, юноша попытался сделать это еще раз, но тут, ноги его подкосились, и он снова рухнул наземь. Стоя на четвереньках, упершись двумя руками об пол, он попытался глубоко вздохнуть, искренне надеясь, что это поможет быстрее оклематься. Вздох, другой, третий, но это нисколько не помогло, узоры на темно-зеленом ковре продолжали кружиться, двоиться и вдруг резко подкатила слабость. Он впал в какое-то полубессознательное состояние, сердце его колотись как сумасшедшее, он решительно чувствовал, что что-то не так, произошло нечто очень дурное, но пребывая в состоянии аффекта, не мог сообразить, что именно. Затем как-то резко появилась тупая боль в затылке, такая сильная, что заставила невольно простонать и подвергла в состояние кратковременного шока. Руки его, упирающиеся в пол, задрожали, и он, потеряв опору, рухнул навзничь. Распластавшись на полу, прижимаясь щекой к истертому ковру, перед глазами возникло нечто наподобие визуальной иллюзии, будто пол качается под ним, как палуба корабля, угодившего в шторм. С усилием воли, превозмогая боль и страшную усталость, он начал жадно всматриваться во все встречающиеся предметы, пока не обнаружил, что его верный друг и соратник, неподвижно лежит на спине, а с его ногами произошло что-то непоправимо страшное. Старинный, громоздкий диван, более двух метров в ширину, был опрокинут, и ребро его, с жесткими подлокотниками как раз пришлось на его правую ногу, придавив ее чуть ниже колена, так, что она неестественным образом выгнулась под напором тяжести. Лица Уизли было не разглядеть, оно было отвернуто в другую сторону, и, судя по состоянию полной обездвижимости, Гарри быстро сообразил, что тот, скорее всего, находится без сознания. Когда зрение его сфокусировалось на миг, юноша увидел, как темное пятно на штанине Рона быстро распространяется, пропитывая собой ткань и черными струйками стекает на пол. Между тем крови уже успело натечь с небольшую лужицу. Это поразило его настолько сильно, что он мигом забыл о себе. Сердце опустилось в груди, замедлило ход, и он будто бы перестал дышать. Когда осознание всей мерзости и безвыходности былой обстановки в полном объеме обрушилось на него, он хотел было закричать во все горло, но голоса не было и только губы его безмолвно шевелились. На него напал безграничный ужас, какого он еще никогда не испытывал. Страх за жизнь товарища стал движущей силой его дальнейшего поведения, приложив неимоверное усилие, подросток попытался сдвинуться с места. Сейчас для него не было ничего важнее, кроме сильнейшего желания успеть спасти, сделать хоть что-нибудь, искренне веруя, или, по крайней мере, надеясь, что еще не поздно и все еще можно исправить. В роковые минуты подобно этой, Гарри был готов на всякую жертву, душа его безотлагательно требовала немедленного участия и скорого подвига, даже если придется пожертвовать собственной жизнью. И это не порыв, не какое-нибудь восклицательное бездумтсво, ради насыщения молодого тщеславия, а проявление того редкого свойства, выражаемого в искренней потребности служить во благо, коя нередко доходит у таких личностей до полного самоотвержения в служении ради великого дела. Именно поэтому он, измученный и усталый, не оставлял попыток повлиять и все исправить, вопреки тому кошмарному положению в коем сам оказался. Изнеможение ощущалось во всех его членах, он чувствовал, что весь «изломан», но продолжал ползти на четвереньках в сторону вывернутого кверху брюхом дивана, то снова падал, теряя сознание, и поднимался вновь. Это было лихорадочное состояние, смешение бреда с полусознанием. Наступило нечто вроде беспамятства, в уме мелькали не мысли, а лишь обрывки мыслей, даже не мыслей, а скорее непреодолимых чувств, подпитываемых чувством долга и ответственности. Он все думал и корил себя, как так он все проглядел и не уразумел весь этот гнусный замысел, очевидно готовящийся с самого начала завязавшейся беседы. В очередной попытке подняться с пола он почувствовал, как что-то теплое потекло ему со лба и попало в глаз. Он тут же заморгал, старясь быстрее вернуть четкость зрению, и попытался смахнуть рукой, а когда посмотрел на свою ладонь, на ней была его собственная кровь. Затылок оказался разбит, с головы, с лица текла кровь, пропитывая собой волосы и ворот рубашки, и, судя по ее количеству, ранение оказалось серьезным, чтобы начать переживать за свою собственную жизнь. Содрогнувшись от ужаса, Гарри вдруг почувствовал, что больше не в состоянии руководить своим разумом и волей, а на тело волнами начало распространяться какое-то странное онемение, что в один момент, он и вовсе перестал его чувствовать. Обессиленно лежа на боку и уставившись расширенными от ужаса глазами в тот самый проем двери, где обозначилась фигура Снегга, он с последними силами шевельнул рукой и потянулся к нему молящим жестом. Ум его померкал мгновениями, в глазах то и дело темнело, едва шевеля губами и сквозь зубы, шепотом, он сумел только выговорить: - Пожалуйста… Безмолвная фигура в дверном проеме, какое-то время безучаственно наблюдала за теряющим последние силы подростком, а затем пришла в движение. Гарри отчаянно принялся всматриваться в черты этого лица, словно не в силах оторваться. Оно напоминало маску, белую, неподвижную; маску абсолютного безразличия и цинизма. Не обращая внимания на безмолвный, полный надежды жест, мужчина не торопясь расстегнул пуговицу на манжете и начал аккуратно засучивать рукав. Весьма примечательно, что он проделывал это не торопясь, словно намеренно муча и оттягивая время. Когда рукав оказался засучен до локтя, Снегг приложил палочку к выжженной змееобразной отметине и, чтобы вы думали, - ни один мускул не двинулся на этом лице. Эта важная минута, промелькнувшая перед глазами юноши, стала последним ясным и отчетливым воспоминанием, перед тем как сознание его блеснуло на миг, а затем потухло.