Поворот, или Пока ты спал

*** Его привел в себя короткий тяжелый пинок в бок и грубый окрик: - Смотри, куда прешь, утырок остроухий! Развелось вас нынче… Остановившись, Гроностай потерянно проводил глазами спешащего дальше по своим делам краснолюда с тачкой, медленно, будто через силу, моргнул и в недоумении огляделся по сторонам. И внезапно оказалось, что вокруг него узкие серые улочки Вызимы, а не сочная зелень приграничного леса Дол Блатанны, и сырой ветер бросает в лицо мокрые хлопья снега, а не лепестки отцветающих яблонь возрождающихся садов во дворце прекрасной, терпеливой, все понимающей Энид ан Глеанна… Видение было слишком живым, ярким и неохотно отпускало свою жертву. Скрип старой вывески успешно притворялся другим, в нем слышался скрип ветвей под тяжестью тел, скрип лезвия по веревкам, когда отточенная сталь благородного клинка, казалось, отказывалась касаться такого и плакала от невыразимой боли вместе со своим хозяином… Этот скрип отзывался жалкой дрожью в руках, ледяным потом, выступившим у висков и струйкой стекавшим по позвоночнику. В ноздри настойчиво бился запах не грязной человеческой улицы и канала, забитого взвесью из речной тины, помоев и обмылков, а запах крови, въедливый запах уже начавших разлагаться на солнце трупов, пробивающийся сквозь вонь заскорузлых бинтов на гноящихся ранах, у которых уже никогда не будет шанса зажить… Как тогда. Гроностай остановился, все еще не совсем осознавая, где он и что он, куда шел и нужно ли ему вообще куда-то идти. Бездумно зачерпнул снега с чьего-то окна и растер лицо, не обращая внимания на еще один злой выкрик в свой адрес от хозяйки домишки. Да, королева, ты отчасти права, и иногда приходится чем-то жертвовать, иногда – очень многим и многое поправимо. Дома можно отстроить, сады вырастить заново, но мертвые – не возвращаются… Мертвые дети умирающего народа. Преданные, поруганные и брошенные даже без пристойного погребения, вместо должной помощи, - неутолимая вина душила не хуже петли, ломала гордые плечи, клонила к земле седую голову, но мертвым давно было уже все равно. Помощь нужна только живым... Рассудок эльфа наконец зацепился за что-то достаточно значимое, привычный якорь, и реальность вокруг постепенно перестала расплываться, вернув себе четкость и устойчивость. События, предшествовавшие провалу в глубины памяти, тоже обрели ясность, а вместе с нею и присущее им значение. Гроностай полностью опомнился, спохватился и остро устыдился себя, своего поведения и нелепой гордыни. Срыв в никоей мере не может служить ему оправданием. Эльф криво усмехнулся, припомнив свои недавние снисходительные сентенции относительно горячности Ярлиссы: оказывается, очень легко быть образцом выдержки и хладнокровия, когда твои раны никто не задевает! Ведь не только Иорвет знал обстоятельства, с связи с которыми кем-то из «белок» метко прозванный Гроностаем присоединился к отрядам Грозы Севера, а поди ж ты, никто ни разу даже случайно при нем не обмолвился, не напомнил, полностью принимая как близкого товарища и брата, вплоть до того, что по мере сил защищая в любом смысле из возможных. Впрочем, о Дол Блатанне скоя*таэли не говорили вообще. Кажется, у dh*oine есть подходящее выражение, емко характеризующее подобную избирательную молчаливость: в доме повешенного - не говорят о веревке… И все же, даже из самых несдержанных грубиянов и задир, даже краснолюдов, которых чувством такта или меры, казалось, просто обделила природа при создании, никто не коснулся при нем болезненной темы. Как и несмотря на взаимные оскорбления с оседлым собратом, никто из «белок» не перешел от слов к делу, пальцем не тронул языкастого врача. Кроме него. Руки распустил именно тот, кто поучительно толковал о рассудительности и спокойствии, - тем самым блестяще подтвердив без того незавидное мнение Ильве о скоя*таэлях, как о сборище бандитов без чести и совести. Что ж, эту ошибку еще не поздно исправить! Гроностай окончательно стряхнул с себя скованность и дурноту, и поспешил вернуться в цитадель с твердым намерением объясниться с молодым лекарем, на этот раз поговорив с ним обстоятельно и обходясь без того, что Василек вполне заслуженно обозвал в сердцах нравоучениями. Разумеется, на прежнем месте он Ильве не застал, - в самом деле, зачем парню сидеть во дворе? Нынче не лето, и погода не располагает к такому отдыху, да и любоваться для успокоения нервов там не на что. К тому же кругом постоянно снуют столь нелюбимые медиком «белки», которые могли стать свидетелями его унижения. Поэтому Гроностай предположил, что Ильве предпочел подняться в комнату, которую они делили ночью, и сокрушенно покачал головой: он не должен был оставлять своего подопечного. Во-первых, Васильку тяжело ходить, не говоря уж о том, чтобы взбираться по крутой винтовой лестнице, а во-вторых, за всеми утренними перипетиями доктор Асплен опять остался голодным и Гроностай был совершенно уверен, что спрашивать скоя*таэлей об обеде – после всего – он не станет. Однако в незапертом убежище бригадира обнаружились лишь немногочисленные вещи Ильве, и скоя*таэль забеспокоился. Конечно, медик мог быть у своего пациента, но и там его не оказалось: шедшая навстречу Ориэль без малейшей задней мысли ответила старшему эльфу, что брат пока больше не заходил к Иорвету и она не может сказать, где он сейчас. Младшую Асплен тут же увлек за собой подскочивший неведомо откуда Льян с сугубо профессиональным обсуждением, и Гроностаю осталось лишь с долей удивления отметить где-то в сознании, как ласково, с внимательным ожиданием и нежностью, его боец смотрит на милую, но тихую и в сущности невзрачную девушку. Впрочем, сейчас вкусы и привязанности членов его отряда были не самым важным вопросом, - куда мог подеваться Ильве?! Он и знает-то в замке только Роше и приставленного агентом к нему бригадира, ему не к кому и некуда было здесь идти. Тревога остро кольнула сердце: парень и так был взвинчен и подавлен, за последние несколько дней на него навалилось столько всего – арест по ложному обвинению, пытки, чужаки в его доме, уничтоженное ценное оборудование, угрозы от спецслужб, пренебрежение от любимой сестры, оскорбления от сородичей, а теперь еще и рукоприкладство… Неужели пощечина могла стать последней роковой каплей? Мало ли что может взбрести в голову от отчаяния. На мгновение перед глазами мелькнуло видение тела в петле, однако эльф категорично отогнал его прочь. К счастью, долго мучиться неизвестностью не пришлось. Гроностай торопливо спустился обратно во двор, чтобы уточнить у караульных, не покидал ли доктор замок, и с огромным облегчением сразу увидел неподалеку от проходной свою пропажу. Правда, показалось, что при виде него Ильве слегка вздрогнул, отчего скоя*таэля ожег стыд, а последующее извинение от врача – повергло его в ужас. Гроностай пристальнее вгляделся в молодого эльфа и у него помимо воли все-таки вырвалось вслух: - О Дана, ты дрожишь! Ильве взглянул на седого бригадира с толикой недоумения и фыркнул, зябко передернув плечами: - Ветрено. Гроностай хмурился, озабоченно всматриваясь в него, и привычным уже жестом протянул руку, чтобы парень мог на него опереться: - Да, тебе лучше подняться в комнату, я поищу, чем можно ее обогреть… Василек бросил сумрачный взгляд на главное здание цитадели, затем на распахнутые ворота. Соглашаться и принимать поддержку скоя*таэля он медлил, и мужчина сожалеюще склонил голову, с раскаянием указав на след на щеке парня. – Ильве, мне очень жаль, мой поступок возмутителен… Молодой эльф бросил на него острый взгляд из-под ресниц и решительным взмахом прервал покаянную речь. - Возможно, - вздохнул он, - но я уже сказал, что тоже должен извиниться перед вами. Эта пощечина была спровоцирована моим не самым достойным поведением. Он взялся за протянутую ему «белкой» руку, однако направился не внутрь замка, а через анфиладу арок в укромный уголок, где можно было присесть на скамью. - Это не значит, что я готов отказаться от каждого своего слова, - честно предупредил Ильве, и скоя*таэль невольно улыбнулся с немалой долей облегчения: о нет, все-таки юноша не сломлен переживаниями. Ильве же от его улыбки недовольно поморщился и развел руками. – Я действительно считаю, что скоя*таэли совершили множество преступлений, а их деятельность вредила в первую очередь самим эльфам. И я не считаю такую компанию подходящей для моей сестры. Она – наивная домашняя девочка, и не знает, сколько грязи и крови обычно прячется за красивыми лозунгами. Но я не имел права выплескивать свое раздражение на вас, да еще в такой форме. Тем более, я не хотел причинять вам боль. По мере того, как медик говорил, на лице старшего эльфа явственнее проступало удивление: по всей видимости, Гроностай не ожидал от своего подопечного такой взвешенной прямоты и спокойной рассудительности. Ильве невесело усмехнулся, продолжив в том же тоне: - Я не знаю, что за беда оставила в вашей душе такой глубокий след, но я не слепой и вижу, что хотя она не сломила вас, но эта рана до сих пор не затянулась. А когда кому-то случается ткнуть в больное место – в том мало приятного. И уже не имеет значения, специально это было сделано или вышло случайно. Боль, на самом деле, редко когда отрезвляет. По сути своей верные и справедливые слова младшего эльфа между тем вновь разбередили в сердце скоя*таэля смутную тревогу. Ильве говорил просто и вместе с тем чересчур свободно и уверенно, так не отзываются о чем-то, что знают лишь понаслышке… - А ведь ты сейчас говоришь не только обо мне! – вырвалось у мужчины. Ильве метнул на него нечитаемый взгляд и дернул губами в едкой усмешке, бросив уклончиво: - Ну так-то у многих за душой не только праздники. Гроностай тряхнул головой, еще больше утверждаясь в своей невероятной, невозможной догадке. Разрозненные детали вдруг соединились, выстраиваясь в пугающую картину: с первой же встречи непримиримая позиция Ильве относительно «белок», непреходящая ненависть к ним, все оговорки медика о том, что действия скоя*таэлей влекут за собой бедствия для оседлых эльфов либо же откровенные упреки в убийствах их или оставлении в опасности, и то как отчаянно он не желает подпускать к лесным собратьям единственное родное существо… - Ильве, - медленно и тяжело проговорил пораженный, взволнованный Гроностай, - я надеюсь, что причиной твоих боли и утрат не были скоя*таэли?.. - Я не намерен это обсуждать, - сухо отрезал врач. Заглянул в потемневшие аметистовые глаза и устало повел плечами. – И ради Мелитэле, только не нужно никаких сожалений и заверений! Прошлое не изменить, и я верю, что лично вы не способны на предательство, подлость или циничный расчет, мол, лес рубят – щепки летят… Так что раз все извинения принесены и утренний инцидент исчерпан, давайте лучше займемся делом. Время уже глубоко за полдень, а мне необходимо навестить мэтра Рене, и еще я хотел бы ненадолго наведаться домой. Глубинная подсердечная тоска и неизъяснимая горечь охватили седого эльфа при виде неловко, но решительно поднявшегося на ноги младшего собрата. Как будто мало горя aen seidhe принесли люди, чтобы умножать потери еще и самим, вместо того, чтобы дорожить каждой каплей родственной крови! Горько осознавать, насколько разобщен их народ, и в словах Ильве, сказанных сгоряча, было куда больше правды, чем хотелось бы. Свободные сейдхе Синих гор всегда презирали эльфов, уживающихся рядом с людьми, а скоя*таэли – любого, кто не поддерживал их борьбу. Да, «белки» искренне готовы были жертвовать собой, но с не меньшей готовностью они жертвовали и другими, а оседлые эльфы, в свою очередь, порой не гнушались выдавать лесных братьев dh*oine на казнь и забрасывать их камнями по дороге… И как же тяжело знать, до какой степени может дойти предательство себе подобных! Нетерпеливое обращение медика вырвало Гроностая из глубокой задумчивости, и он следом за чуть нахмуренно взиравшим на него парнем встал со скамьи. - Все же подожди немного, Ильве, - обратился скоя*таэль к младшему эльфу. – Ты можешь думать, что я опять лезу, куда не просят, и тем не менее позволь мне сказать, что я от всей души сочувствую твоим невзгодам. Слова и сожаления, и впрямь, никак не способны исправить однажды случившееся зло. Каждый из нас несет свой груз на сердце, и я благодарен тебе за понимание и такт сегодня. Это тем более ценно нынче, когда даже эльфы способны наступить друг другу каблуком на горло… Мы не должны поддаваться подобным порывам и тогда, вместе, - возможно, получится лучше противостоять новым бедам. Ты сказал, что в определенной степени веришь мне, прошу, верь и дальше! Ты во всем можешь на меня положиться, и не только в повседневных заботах.