The Anatomy of a Fall

      — Что? — недоверчиво сказал Джерард и, застонав, рухнул за кухонный стол. — Блять... Что, серьёзно?       Было слишком рано. Небо лишь слегка тронул рассвет, а его мать с братом каким-то образом были уже одеты, сходили в душ и, очевидно, уже приняли кофеин на душу. Это было нечестно. Джерарда вытащили из кровати, он всё ещё был в пижаме и даже не выпил свою первую чашку кофе. Он не мог даже рационально и аргументированно воспротестовать своей матери, что, как он чувствовал, было необходимо. Майки изогнул бровь, глядя на него, и сделал очередной глоток кофе. Его мать согнулась над кухонной раковиной, потирая виски.       — Это всего лишь в паре кварталов отсюда, Джерард. Не упрямься, у нас мало времени, — сказала она и вновь взглянула на часы. — Ты сможешь прогуляться несколько кварталов, не умрёшь.       — Вполне возможно, умру, — очень убедительно проговорил Джерард, уткнувшись в столешницу. Он чувствовал запах кофе, но тот был так далеко. Он сокрушённо захныкал.       — Хорошо, давай так: ты идёшь до школы к восьми утра или просыпаешься двумя часами ранее каждый день и ждёшь на стоянке, пока откроется школа. Твой выбор.       Джерард что-то недовольно пробурчал в ответ, и его мать кивнула, будто бы это было какое-то обоюдное согласие. Он хотел пересмотреть его, однако его мать уже накидывала пальто, наливала кофе в кружку-термос и спрашивала у Майки, ничего ли он не забыл — айпод, обувь и всё самое необходимое.       Майки прятался за чашкой кофе, однако Джерард мог точно сказать, что он ухмылялся. Джерард нахмурился и равнодушно послал его на три буквы перед тем, как, пошатываясь, вскарабкаться на ноги, и, качаясь, направиться к кофейнику. Джерард до чёртиков ненавидел старшую школу, и единственное, что было хуже старшей школы в целом, так это перевестись в новую школу в последний год своего обучения, когда семестр уже четыре недели как начался, и тебе приходилось идти туда на своих двоих. Он не пробыл в этом городе и дня и уже ненавидел его.       Они въехали в Глен Фелл, штат Вермонт, вчера поздним вечером, в то время как оранжевое солнце заходило за холмы и отбрасывало длинные тонкие лучи на улицы. Город находился в сорока пяти минутах езды от автомагистрали, между штатами, вдоль запутанной, словно лабиринт, двухполосной дороги. Они разворачивались по меньшей мере три раза, мать всё сильнее злилась на Джерарда оттого, что он вечно косился на распечатку гугл-карт и постоянно раздавал полезные советы.       С самого начала они планировали заехать в их новый дом утром в субботу и в оставшийся выходной освоиться на новом месте. Весь план был обречён на провал по ряду причин, но в основном потому, что его мать посетило наваждение по поводу того, что они с Майки будут делать всё, что угодно, но не собираться в последнюю минуту, не говоря уже об уборке своих комнат для будущих квартирантов. Это, спущенное колесо и робкий голос Майки на полпути Делавэра, объясняющий, что он мог оставить тостер дома, и Джерард осознал, что они счастливчики, что вообще добрались сюда к воскресенью.       Для полного счастья оставался ещё тот факт, что Глен Фелл находился очень далеко от проторенной дорожки. Создавалось ощущение, что они ездили кругами — одни и те же пейзажи ферм-лесов-холмов-лесов, пролетавшие мимо, словно чрезвычайно унылая заставка. На дороге было немного машин, они проехали мимо серого микроавтобуса, направляющегося в другом направлении, и больше ни души. Джерард был всё больше и больше уверен, что не существовало никакого Глен Фелла, и всё это было тщательно разработанной фальшивкой, пока они не заехали на горный хребет, откуда было видно реку, а по ту сторону от неё виднелся городок.       Он был чертовски маленький, даже меньше, чем он ожидал. С высоты холма его было видно полностью, он лежал среди развернувшихся фермерских владений, кленовых деревьев, а сзади его подпирал тёмный протяжённый лес. Здесь находились церковная башня со шпилем, завершённая колоколом, главная улица, называемая «Главной улицей», универмаг — грёбаный универмаг — и, слава Господу, кофейня. Всю округу покрывали сумерки, и люди, прогуливающиеся вдоль тротуаров, сворачивали головы, видя проезжающую мимо машину. Вот так это и было. Это и был городок. Джерард всё ещё видел шпиль и колокол церкви, стоя перед их новым домом. Было бы неплохо, думал он, если бы они и правда приехали сюда в субботу, потому что теперь всё происходило слишком быстро. Они выпрыгнули из машины сразу же в их свежеарендованный дом, набили шишки о иначе расположенные предметы мебели, пока их мать не осознала, что необходимо было включить свет или сделать нечто настолько же неочевидное. И даже после этого половина светильников в доме, казалось, перегорела.       После ужина Майки практически сразу уснул, бледный и, очевидно, вымотанный, однако Джерард не мог найти себе места. Первую свою ночь здесь он провёл, хмуро уставившись в окно, прислушиваясь к отсутствию сирен и равномерному шуму дорожного движения. Обычно он засыпал под ток-шоу и рекламу, но в его новой спальне не было телевизора, там стояла лишь пустая книжная полка и шкаф с зеркалом. Всё, что он слышал, так это устрашающие звуки деревни и гудение своего мозга, выписывающего мёртвые петли.       Каким-то немыслимым образом здесь было до безумия тихо и невообразимо шумно в одно и то же время. Ветви деревьев скреблись в окно, словно зомби, что было, ну ладно, вроде как круто, но чертовски громко в тихой комнате... Сам дом постоянно скрипел и стенал, лестница время от времени трещала, будто кто-то медленно крался на второй этаж. Возможно, все дома шатались и также вздыхали, но это можно было услышать только в маленьких городах.       Но это не был просто ужасающий саундтрек. Здесь присутствовала настоящая осязаемая жуть — мигающий свет в коридоре и летающие паутины, потемневшие заплатки на стенах гостиной. Джерард уже споткнулся о слабо закреплённые половицы, со всей дури ударился о выдвижной ящик большим пальцем и ошпарил руку в ванной: у смесителя, очевидно, было только две настройки — холодная, как смерть, и огненная вода из ада. Этот дом был просто чертовски недружелюбным.       Он задумывался, скучал ли по ним их старый дом, слегка наклоняясь вперёд и выглядывая из-за угла своими глазами-окнами, в одиночестве и в ожидании, что Уэи вернутся домой. Возможно, он угрюмо грохотал шкафчиками или отказывался спускать воду в душе или...       А затем он, судя по всему, уснул, учитывая, что его мать внезапно барабанила в дверь и, блять, очевидно, эта жизнь не стоила того. Было слишком рано, и ему нужно было идти в школу, и Майки снова уходил, а Джерард даже не мог как следует пожаловаться, потому что это заставляло его чувствовать себя последним говнюком.       Это должен был быть второй год Майки в Белвилле, и вместо этого он был здесь, его вытянули из школы, чтобы он провёл семестр в специализированном центре по лечению астмы, а там его тыкал и тестировал каждую неделю легион устрашающих исследователей. Он оставил позади всех своих друзей — Пита, Гейба и этого странного парня, который всё бегал и прятался вокруг их дома и невнятно бормотал Майки, что у него есть целая империя пиратских дисков Диснея. Так что к чёрту это всё, Джерард будет радостным маленьким солдатиком. Он, чёрт возьми, пойдёт в школу, и ему это понравится... Чёрт возьми.       — Дерьмо, — пробормотал он, воспротивившись желанию снова потереть глаза. — Отлично, как бы то ни было. Возможно, всё будет не так плохо?       Майки уставился на него, и Джерард выдавил из себя подобие улыбки.       — Удачи с этим новым доктором, чувак. Ксавьер, да?       — Ха-ха, — послышалось от Майки; он всё ещё выглядел подозрительно, — смешно.       — Я просто говорю, — сказал Джерард. — Они сказали, что от новых таблеток будут побочные эффекты, верно? Побочные эффекты могут включать, не знаю, псионные клинки?       — Банально, — фыркнул Майки, однако Джерард посчитал это за победу, потому что Майки совсем слегка улыбнулся. Джерард подошёл и вжался в него, осторожно, чтобы не пролить кофе. Майки учуял тёплый и знакомый аромат сна, мыла и терпкого кофеина, и Джерард прикрыл глаза лишь на секунду. Снаружи прозвучал гудок их автомобиля — вау, соседи точно будут в восторге от этого с утра пораньше. Майки легонько оттолкнул его, и кофе в чашке Джерарда чуть не выплеснулся.       — Джи, возвращайся в кровать, — сказал он, а затем ухмыльнулся. — Счастливо пройтись.       — И ты иди нахрен, — отозвался Джерард и ретировался на кухню. Дверь закрылась, и он наблюдал в окно, как машина тронулась и направилась дальше по улице. Небо всё ещё было разукрашено в иссиня-чёрные тона, и он решил, что у него есть часик-другой, чтобы вздремнуть, прежде чем славянским маршем направиться в ГУЛАГ. Он пролежал несколько минут, обеспокоенный и встревоженный, но не мог уснуть, только не сейчас.       Он распаковал и установил свою книжную полку и развесил постеры, повозился со сверхпротивным ящиком старинного комода, который открывался, если навалиться на него только двумя руками, а после обычно выпадал и расплющивал ему пальцы на ногах. К тому времени, как дневной свет начал просачиваться в комнату, он уже находился в ещё более упадническом настроении, чем прежде.       И просто на случай, если он думал, что день не был испорчен с самого начала, он умудрился ткнуть себе косметическим карандашом в глаз. Прошло по меньшей мере миллиард лет до того, как он мало-мальски смог разлепить глаза, после чего они заслезились и налились кровью. Он даже подумал о том, чтобы не пользоваться подводкой сегодня, он действительно задумался над этим. Однако когда он посмотрел в зеркало, его лицо выглядело молодо и незнакомо, хрупко, и он завёлся, размазывая вокруг глаз угольно-чёрную краску, как и обычно. Что, очевидно, было неправильным выбором, потому что теперь он выглядел так, будто у него болезнь, поднявшая его из мёртвых — зомби-красноглазка, возможно.       И его день должен был быть ещё хуже, потому что ему всё ещё нужно было идти в школу. Это было чертовски бесчеловечно, и неважно, что сказала его мать.       Он шумно вздохнул, выказывая недовольство к миру — это не считалось за жалобу, если никто этого не слышал, верно? — и затем отправился пешком к старшей школе, сжимая в руке термос с кофе.       Он разглядывал округу, притворяясь, что он потерялся и возвращаясь к дому, но в действительности школа находилась всего лишь в трёх кварталах. Она попросту виднелась впереди, блистая в лучах утреннего солнца, коренастая и злобная. В её направлении выстроилась целая колоннада машин, все они столбом изрыгали чёрный дым, а глушители тарахтели в холодном утреннем воздухе.       Стоянка была заполнена пикапами и ржавеющими седанами: несколько Вольво и фургончиков было разбросано то тут, то там. Один неприметный белый фургон стоял на горделивом месте впереди, рядом со школьным входом, и Джерарду пришлось остановиться и уставиться на него, потому что он никогда за всю свою жизнь не видел, как фургон в самом деле украшают мёртвыми животными. Оленьи рога горделиво были прикреплены к переднему бамперу, оборванный лисий хвост развевался на удлинённой радиоантенне, и чудовищная связка рогов, которыми была завешена большая часть задних окон. Джерард почувствовал, что у него отвисла челюсть, и он отшатнулся назад.       — Срань Господня, — произнёс он, склоняя голову, чтобы яснее внять всё это. Некто рядом с ним издал устрашающий откашливающийся звук.       — У тебя проблемы с моим фургоном, чудик? — О, это всё объясняло. Парень рядом с ним смерил его взглядом из-под бейсболки. — Что это за херня на тебе? Это что, макияж?       Джерарду действительно не казалось, что он должен был оправдывать свой элегантный вкус в одежде перед кем-то, кто использовал оленьи рога в качестве модных украшений, так что он просто повернулся в направлении школы. Ему необходимо было узнать своё расписание, узнать, где проходят уроки, и каким-то образом избежать общения с обитателями этого гадюшника. Лишь семь часов, а после он сможет пойти домой, навестить Майки, поработать над своим комиксом. Забаррикадироваться в комнате и никогда не выходить. Он уже собирался подниматься по лестнице, когда огромная рука легла на его плечо и одёрнула его назад.       — Я задал тебе вопрос, — сказал парень, подходя слишком близко и принимая угрожающие размеры, буквально сталкиваясь с ним грудной клеткой. Этот отморозок был высоким, по меньшей мере шесть футов ввысь, с раздутыми бицепсами, а от его дешёвого одеколона у Джерарда слезились глаза. — Ты не можешь вот так просто уйти, когда с тобой разговаривают, педик.       На улице было чертовски холодно, и Джерард просто хотел зайти внутрь, какое-то время переждать и ни с кем не говорить, особенно не с тем, кто носит камуфляжные штаны и спортивную школьную куртку. Он хотел домой, но не мог пойти туда, так что он просто уклончиво пожал плечами и попытался обойти парня. Однако засранец следил за каждым движением Джерарда, чем невероятно его раздражал. Он не давал ему высвободиться и подло ухмылялся.       — Хорошо, твой фургон чертовски уродлив, это ответ на твой вопрос? — выплюнул Джерард, и парень шумно втянул воздух и сощурился. Вокруг них уже собиралась приличная толпа садистов старшей школы, они расталкивали друг друга, чтобы уловить лучшее дуновение сарказма. Отличный, чёрт возьми, способ начать день. Боже, Джерарду чертовски не везло.       — Нет, — прорычал парень, и Джерард знал, просто знал, что мудак в секунде от того, чтобы утешительно погладить свой фургончик и просюсюкать о том, что он не позволит мерзкому педику заразить его малышку гейством. — Хера ли ты знаешь?.. Ты носишь розовые кеды.       — Розовые шнурки, — поправил его Джерард, скрещивая руки на груди, и сгорбился. Блять, ему действительно стоит научиться закрывать рот.       — Тебе бы поучиться манерам, чудик, — усмехнулся другой парень, и фанатик рогов промычал в знак согласия, всё ещё поджав губы от надругательства над его машиной. Он болезненно резко толкнул Джерарда, тот отшатнулся, а кофе разлился на ботинки волной утерянного кофеина. Смех разнёсся по окружающей их толпе.       — Не думаю, что ты понимаешь, как всё устроено в этом городке, — парень бросил на него сердитый взгляд, нависнув над Джерардом; его лицо находилось всего лишь в дюйме от него, будто бы он ждал, что Джерард попятится. О, да к чёрту это.       — Божечки, — протянул Джерард, глядя снизу вверх из-под своих ресниц на мудака и изображая недовольную саркастичную гримасу. — Какой же я счастливчик, что у меня есть такой большой сильный мужчина, чтобы научить меня, ты милашка, — для убедительности он взмахнул ресницами, и Рогатый моментально отшатнулся с ошарашенным взглядом, будто бы Джерард только что залез ему в штаны и потрогал его хозяйство.       — Вот дерьмо! — произнёс один из парней в толпе, а у другого парня в школьной спортивной куртке брови взлетели чуть ли не до линии роста волос. Все глядели на главаря-спортсмена, который до сих пор пялился на Джерарда, будто тот мог в любой момент атаковать его подводкой для глаз или перекрасить его шнурки в розовый. Джерард сумел невозмутимо вскинуть бровь, однако внутри он уже окоченел, едва ли не уделав штанишки. Они собирались, чёрт возьми, распять его. И, возможно, после поджечь. Да и потом, чёрт побери, Джерард даже не в курсе был, что они тут делали. Скорее всего, изобьют его до смерти оленьими черепами.       — Что... ты что, блять, думаешь... — произнёс Рогатый; его голос безосновательно повышался, а затем прозвенел звонок, перебивая угрозу какой бы то ни было неминуемой смерти. В спешке остальных учеников ко входу Джерард сумел проскользнуть мимо него и его дружков в школу до того, как они смогли среагировать. Это должно было стать худшим днём за всю жизнь. Джерард уже не сомневался.       Как только Джерард вошёл внутрь, он почувствовал себя эпизодом Улицы Сезам о несоответствии. Один из всех — не как все, один из всех — тот, кто красит глаза подводкой и носит всё чёрное, а на рюкзаке у него вышит череп, а остальные носят джинсу, клетку, футболки «Джон Дир» и камуфляжную расцветку. Джерард не поднимал головы, однако он всё равно ощущал беспардонно-наглые взгляды и вскинутые от удивления брови. Блять, он был обречён.       Пытаться сориентироваться в многолюдных коридорах и найти главный офис было практически невозможно — здесь не было абсолютно никаких знаков, лишь одинаковые неприветливые двери и коричневатые стены, будто в грёбаном лабиринте. Металлическая табличка с именем около офиса была будто бы злонамеренно маленькой. Он три раза прошёл коридор до того, как наконец заприметил её, хотя, по крайней мере, после звонка на первый урок коридоры пустовали, и ему не приходилось проталкиваться сквозь толпу. Внутри за стойкой регистрации работал ученик, а в углу сонный секретарь подпиливала ногти и смотрела «Дни нашей жизни», этот странный выпуск с русской балериной и переодеванием.       Внезапно студент вскрикнул бойким голосом:       — Должно быть, ты Джерард Уэй!       — Да, это я, — опасливо произнёс тот. Он выглядел на удивление не злобным. На нём была надета футболка с Ramones, и он улыбался, а ещё у него была внушительная шевелюра.       — Я Рэй Торо! Я подготовил для тебя расписание и карту школы, — Рэй передал ему шуршащие недавно напечатанные листы и широко улыбнулся Джерарду. — Твой первый урок — геометрия с миссис Холл, кабинет двести пять наверху. Когда выйдешь, пойдёшь по лестнице налево, и как только поднимешься, твоя первая дверь справа.       — Спасибо? — неуверенно произнёс Джерард. Парень продолжал улыбаться. Джерард был потерян. А ещё, чёрт возьми, его первым уроком была математика, и он зайдёт в класс с опозданием, и все эти глаза будут следить за ним. Ладно, блять. Хорошо. Майки был прав. Возможно, розовые шнурки и худи с Iron Maiden были не лучшим выбором сегодня.       — Я тоже выпускник, — сказал Рэй, не заметив отчаяние и безнадёжность, и откинулся на стул, закинув ногу на ногу. Он всё ещё широко улыбался. Это было абсолютно несвойственно для половины девятого утра. Джерард подозрительно покосился на него. — Я в прошлом году сдал геометрию, так что этот семестр теперь работаю здесь, за стойкой регистрации. Но увидимся после, на английском. Кабинет двести семь, кстати. Хэй, не думал присоединиться к школьному оркестру? Мы потеряли буквально половину группы в прошлом году, когда они выпустились, так что нам действительно нужна свежая кровь.       — Хах, — Джерард непроизвольно засмеялся, издав при этом неуместный гортанный звук, который он принял решение не повторять на протяжении оставшегося дня.       — Нет, эм, ты скорее заплатишь мне, чтобы я не вступал в вашу группу.       — Что ж, блять, — грустно произнёс Рэй, а затем застыл, опасливо оглядываясь на секретаря в углу, которую судя по рельефной надписи на табличке, как и положено, звали Гертруда Готорн. Однако она пребывала в сериальной коме и не замечала ни учеников, ни мир вокруг себя, так что Рэй повернулся обратно к Джерарду и вновь просиял.       — Что ж, увидимся позже, Джерард! Было приятно познакомиться! — прощебетал он и махнул рукой.       — Пока, — сказал Джерард со вскинутыми бровями — серьёзно, этот парень, должно быть, под чем-то, — и ощутил лёгкую надежду предстоящего дня. По крайней мере, один человек в этом городке не полнейший засранец, даже если он и граничит со Степфордским весельем [2].       Оказалось, что его оптимизм был преждевременным, потому что вскоре, когда он вошёл в кабинет двести пять, по классу сразу прокатился шёпот, а один мудак в конце класса присвистнул и сказал так громко, чтобы его услышали на три ряда впереди «Чёрт побери, что за дичь, мы теперь и трансвеститов принимаем?». Восхитительно. Затем миссис Холл заставила его встать перед классом и представиться. Джерард был вынужден понизить её категорию с «милой маленькой старушки» до «дьявола Мефистофеля». И затем она моментально доказала верность его решения, оставив его решать задачу у доски, хотя, по всей видимости, к восьми утра она ещё не достигла нужного уровня зла.       Затем ему пришлось занять единственное свободное место в классе, которое, конечно же, находилось напротив грёбаного спортсмена-рогофила, который пялился на него с отвращением. Остаток урока спортсмен плевался через трубочку слюнявыми шариками из бумаги и шипел «Оу, кто это у нас тут такой симпатичный и к тому же умный городской мальчишка? Не такой как все» и прочие перлы каждый раз, как миссис Холл отворачивалась. Джерард пытался игнорировать это и сконцентрироваться на рисовании дуэли дьявольских единорогов для Майки в своей тетради. Оглядываясь назад, это была плохая идея, потому что ублюдок рядом с ним увидел это и с восторгом начал улюлюкать и называть его принцессой весь оставшийся год.       По крайней мере, на следующем уроке будет Рэй Торо, подумал он, но, к сожалению, миссис Холл (завтра он принесёт в класс распятие, серьёзно) задержала его после звонка, чтобы обсудить с ним вступление в команду по математике и дать ему учебник и задание, которое он пропустил. К тому времени, как он освободился, все места в кабинете, где проходил английский, были заняты. Кроме, конечно же, по таинственному стечению обстоятельств, места напротив спортсмена.       Остаток дня прошёл соответствующе — большинство учеников оставили его в покое, однако на каждом уроке находилось несколько придурков, которые толкали его парту и называли его стандартными, лишёнными воображения обзывательствами. Не то чтобы он не слышал этого дерьма раньше, однако, по крайней мере, тогда он был дома, на знакомой ему территории. В Белвилле у него даже были друзья, вроде как. В прошлом году друзья Майки, Пит и Гейб, начали садиться с ним за ланчем, а затем это переросло в то, что они забирали у него телефон, заседали в подвале Уэев и по выходным смотрели фильмы с ним и Майки. Это было мило. Он действительно будет скучать по ним, особенно теперь, когда он застрял здесь, в адской старшей школе.       К счастью, последним уроком этого дня было рисование лишь с ещё четырьмя учениками в классе — четырьмя девочками, которые полностью его игнорировали, чему Джерард был несказанно рад. Он провёл время за наброском натюрморта, который соорудил учитель, и добавил маленьких вампирчиков и бешеных обезьянок, цепляющихся за спицы велосипеда.       — Недопустимо, — мрачно произнёс он, взмахивая карандашом на абсолютно очаровательных обезьян и вампирчиков на велосипеде. — Пожалуйста, перерисуй это. И на этот раз выполни данное тебе задание. — Потому что ничто не испортит урок изобразительного искусства реальным творчеством и весельем, высосанным из него.       Когда школьный день в конце концов подошёл к концу, Джерарда окружила команда парней в спортивных куртках, по-видимому, решив, что лучший способ подтвердить свою гетеросексуальную мужественность — это поколотить новенького педика и стащить его рюкзак.       Главный спортсмен, которого он уже видел с утра, начал монотонный диалог про уважение, сучек и бейсбольную команду или что-то вроде. Его звали Тед Сиковски, а Джерарда — «лучше не забывай об этом, педик», что было уже совершенно неоригинально и избито. И что, возможно, было не лучшей идеей говорить вслух. Тед впечатал его в фургон, с достаточной силой вдавил его лицом в раскалённую окрашенную поверхность, да так, что в глазах Джерарда потемнело и появились мушки. Это было отстойно, однако как только Джерард сплюнул кровь на тротуар, Тед, очевидно, ощутил, что его величество было достаточно удовлетворено, чтобы отпустить его. Джерард осмотрительно нагнулся за рюкзаком, и блять, у него болело ещё и плечо. Восхитительно.       Он обошёл собравшийся круг самодовольных наблюдателей, а затем на секунду прикрыл глаза. Он не хотел идти домой. Мать будет носиться с ним, уголки её губ опустятся вниз, а морщинки вокруг глаз станут свидетелями расстройства. В последнее время её лицо было таким слишком часто. И он, чёрт возьми, точно не желал ждать на стоянке, пока эти придурки уйдут, и они всё равно перекрывали нужный ему выход.       Он был на взводе, быстро пробираясь мимо нескольких оставшихся машин, опустив голову, в сторону леса, граничащего со школьными землями. Он, не замечая ничего вокруг, следовал по дорожке, петляющей в высокой траве, пытался остановить кровь, прижимая к губе рукав кофты. Он слышал смех и громкие крики, доносящиеся со стоянки позади него. Он пытался не вслушиваться, однако непроизвольно жалко втягивал голову в плечи.       Трава приглушённо шуршала, пока он шёл по заросшей тропе, шаркая ногами, склонив голову с красным от крови ртом из-за разбитой губы. Он был уверен, что представлял собой эпично жалкую фигуру, направляясь в чащу леса, прочь от цивилизации в то время, как высоко над ним изгибалось голубое небо.       Яркое, почти осеннее солнце сейчас грело достаточно сильно, так что вся его футболка стала влажной и липкой, даже несмотря на то, что было уже по-октябрьски зябко. И кстати, в лесу было действительно приятно, и хотя он хотел упасть в тени и наблюдать, как тролли на стоянке мельтешат туда-сюда, пока им не станет скучно и они не уйдут, нечто заставляло его продвигаться вперёд. Склонив голову, преодолевая листья под ногами, чтобы потеряться навечно. Лес самоубийц Данте, уровень Тёмного леса для школьных неудачников с макияжем. Возможно, здесь ему встретятся оборотни.       С одной стороны располагалась древняя стена из плоского камня, искривлённая и обрушившаяся. Ему нехотя пришлось признать, что было в осенних лесах нечто притягательное, что-то неосязаемое и очаровательно жутковатое. Когда он поднял голову, деревья растянулись над головой, изгибаясь, словно кости соборных стен на фоне свода голубого неба. Все листья были разукрашены в красный и золотой, от сухости они загибались по краям и шуршали, когда поднимался ветер.       Он продолжал кусать губы, идя вперёд, снова сдирая корки с ран. Скорее всего, это станет проблемой — у него всё было плохо с тем, чтобы не сдирать болячки и не набивать синяки. Он прижал рукав к губе, пока кровотечение не остановилось, затем порылся в карманах в поисках сигарет, спотыкаясь о зловеще торчащие корневища деревьев, выпирающие из земли.       Первая сигарета почти что успокоила его нервы. По крайней мере, он занял чем-то руки. Дым тяжело повис в воздухе. Возможно, если он потеряется, он сможет выбраться по дымовой завесе в воздухе — современный Гензель, довершённый раком лёгких. Он предполагал, что вскоре должен будет вернуться назад, пока он и в самом деле не потерялся. Он сделал последнюю затяжку, и порез на губе, должно быть, вновь закровил, потому что бумага прилипла к губе.       — Блять, — печально произнёс он в кусты леса, тыкая рот обгрызенными раскрашенными в чёрный ногтями. — Курю свою собственную кровь.       — Извращение, — ответили ему пустые леса, и Джерард отскочил назад, отчаянно вращая руками назад, и упал на пятую точку на какой-то чрезвычайно колючий недружелюбный куст. Из него вырвался писк, словно из закипающего чайника, и он всё ещё размахивал руками.       — Срань Господня! — сказал парень, стоявший перед ним на дорожке, голос его звучал встревоженно и изумлённо. — Чувак, я не хотел так сильно тебя пугать.       — Гннааа... — прохрипел Джерард. Он попытался встать, но у него не получилось. — Что за нахуй... что у тебя за... Откуда ты вообще взялся?!       Какой-то непонятно откуда взявшийся парень пялился на Джерарда, пока тот ошарашено озирался или пытался оглядеться, а затем незнакомец разразился хохотом... И это было несмешно, совсем. Грёбаный куст был, казалось, одержим. Джерард снова отдёрнул руку и вскрикнул, когда колючки впились ему в плечо, после чего внезапно парень ощутил прохладную руку на своём запястье. Он уверенно снял с него ветви, распутал волосы Джерарда и поднял его на ноги.       Джерард потряс головой, чтобы опавшие листья слетели с него, и выплюнул веточку, отшатнувшись от куста, на случай если он снова решит на него броситься. Блять, его сердце всё ещё билось со скоростью одиннадцать миллионов миль в минуту.       — Ну, эм... с тобой всё в порядке, чувак? — спросил парень, раскачиваясь на месте вперёд-назад. — Всё ещё дышишь? Я Фрэнк, кстати. Это мой лес.       — Твой лес? — спросил Джерард, безнадёжно отряхивая огромное грязное пятно на джинсах. Ох, его день становился всё лучше. По крайней мере, пульс медленно нормализовывался. Возможно, его сердце не разорвётся, однако оно было в шаге от этого. Он бросил в сторону Фрэнка упрекающий взгляд.       Фрэнк, казалось, особо не заметил, ковыряясь в ногтях и внимательно их разглядывая. Он резко бросил взгляд на Джерарда и тут же снова опустил глаза.       — В смысле, эм, вроде как? Теперь да. Люди... обычно сюда не приходят. Но ты пришёл! — сказал он, оживившись. — И это восхитительно, и ты восхитителен!       Джерард всё ещё выбирал веточки, прутики и прочую лесную атрибутику у себя из волос. О чём он думал, идя в лес, ведь вся природа была дикая и агрессивная, да ещё и в листьях. Однако после этой фразы он снова поднял глаза. Это... Это был точно не тот ответ, который он обычно получал от людей. И теперь, когда он не умирал от сердечной недостаточности или преждевременного удара о дерево, его наконец осенило, что Фрэнк действительно был вроде как привлекательным. Ладно, очень даже привлекательным.       Фрэнк широко улыбнулся ему, подталкивая языком колечко к губе. Он был даже бледнее Джерарда — бледным, словно китайский фарфор, почти что наполненный светом. Татуировки завивались под футболкой Фрэнка и брели вниз по внутренней стороне плеча, и у Джерарда снова зачесались руки взять краски и скетчбук. Иисусе, он не мог поверить, что не заметил этого парня в школе.       — Блять, — удивлённо рассмеялся Джерард, вздрагивая, когда его губа снова начала кровоточить ещё сильнее. — Чувак, я думал, все в этом городе носят поло и рубашки в клетку.       — Нет ничего плохого в клетке, — сказал Фрэнк, играя бровями, а затем рассмеялся, громко и восхищённо, и положил руку на плечо Джерарда, сжимая его. — Это так восхитительно! Оттуда никогда не приходит кто-то крутой.       — Эм, — произнёс Джерард, хлопая глазами. Он хотел тайком ущипнуть себя, но нет, он не мог, потому что руки к бокам были прижаты каким-то непонятным горячим парнем, который думал, что Джерард крутой, и обнимал его. Он изо всех сил пытался перезагрузить свой мозг. — Эм, что?       — Чувак, — сказал Фрэнк, отклоняясь назад и отпуская плечи Джерарда, однако он всё также находился экстравагантно и головокружительно близко. Лицо Фрэнка достигло уровня радости Рэя Торо — он выглядел так, будто кто-то только что предложил ему Нобелевскую премию или билет за кулисы Боннару [4]. Джерард вздрогнул и потёр руки, задумавшись о чём-то другом. — Серьёзно, ты такой чертовски восхитительный! Ну же, ты должен потусить со мной, хочешь немного прогуляться? У тебя есть имя? — сказал Фрэнк, подпрыгивая и сияя. — И ок, ок, могу я стрельнуть у тебя сигарету?       Возможно, в этом и заключалась взволнованность Фрэнка — ему просто очень нужна была сигарета. Если так, Джерард определённо мог посочувствовать. Дома он знал все лучшие места на территории школы, где можно было тайком покурить, а здесь не совсем. Дожидаться весь день момента, когда можно будет покурить сигарету, было мучением. Он достал свою пачку Мальборо и зажигалку и осторожно вручил их парню.       — Что ж, да, — произнёс Джерард, с опаской оглядывая Фрэнка в то время, как он мог одновременно подпрыгивать и зажигать сигарету. — Я Джерард, Джерард Уэй.       — Приятно познакомиться, Джерард Уэй, — сказал Фрэнк, просияв. Он всё ещё вжимался в Джерарда, прикурив сигарету, и ударялся о плечо Джерарда рукой, делая первую затяжку, а его волосы щекотали щёку Джерарда, что... ладно, возможно, не означало «ну же!», или флирт, или ещё что... Джерард точно знал, что здесь без вариантов... однако затем Фрэнк прикрыл глаза.       — Боже, Джерард, — хрипло произнёс он, и тот уставился на него. — Я тебе должен, прошло столько лет.       — Ты можешь, эм, взять пачку себе, если хочешь? — неубедительно предложил Джерард. Он подумал, что родители Фрэнка были нацистами против курения или ещё что. — В любом случае, у меня есть запасная.       — Чувак, — произнёс Фрэнк; его лицо зажглось. — Ты чертовски милый, Джи... Могу я называть тебя Джи?.. Так чудесно, что ты здесь. В смысле, в лесу, не в Глен Фелле. Глен Фелл — херовейшее место. Ты здесь новенький? Почему ты переехал в это Богом забытое место?       Джерард воспользовался минутой, чтобы детально разобрать сказанное. Ему было сложно собраться с мыслями, пока Фрэнк всё ещё издавал тихие восторженные возгласы из-за его сигарет.       — Я не против «Джи», — наконец смог выдавить он, склоняя голову. — И, эм, да, мы переехали сюда только на этих выходных. — Фрэнк, казалось, ждал ещё объяснений, и по какой-то причине Джерард на удивление себе продолжил: — Знаешь Трамбулловский медицинский институт? Мы не могли, эм... позволить себе снимать дом в городе, а это ближайший городишко к нему, так что, — он остановился и ожидал вопроса, однако Фрэнк лишь дымил сигаретой; выглядел он сияющим и чудаковатым. — Это мой брат, Майки, — наконец выдавил Джерард, — у него астма. У них есть какая-то экспериментальная штука, которую они могут опробовать на нём, так что вот почему мы здесь.       Джерард на самом деле мог оттараторить кучу всяких скучных терминов, например, «инъекционные ингаляторы» или «пролонгированные бета-два-адреноблокаторы», но он сделал вывод, что Фрэнк не хочет выслушивать всё это. В любом случае, он не горел желанием говорить что-либо. Было слишком легко вспомнить, как его брат начал задыхаться прошлой осенью и упал на лестнице, не дыша. Джерард рвал на себе рубашку и матерился. Затем приехала скорая помощь, и Джерард особо не помнил эту часть, лёгочную реанимацию и дефибрилляторы. Лишь Майки в приёмном отделении уже позже. Единственным признаком, что его сердце вновь запустилось, было размеренное пищание аппаратов, в остальном же он не двигался. Бледный и инициированный, безжизненные извилистые линии пластика обвивали его и забирались в ноздри, после чего уже попадали в лёгкие. Таким он был несколько дней. Если Джерард отпускал свои мысли, они всегда возвращались в то место, к тому, как же близко всё это было. Как близко это всё ещё может быть.       — Мне жаль, чувак, — Джерард подскочил, ошарашенный, и поднял глаза. Фрэнк пялился на него, впервые с серьёзным выражением лица, а его глаза потухли, — это тяжело.       — С ним всё будет в порядке, — пояснил Джерард. Он закусил щёку изнутри. — Майки, в смысле. С ним всё будет в порядке.       Фрэнк ничего не сказал, лишь сжал плечо Джерарда, и тот прильнул к его руке до того момента, как осознал, что делает. Он должен был отшатнуться, он даже не знал этого парня, но Фрэнк игрался с завязками толстовки Джерарда и что-то тихо напевал, и Джерард просто... не мог.       В любом случае, на Фрэнке была лишь футболка, а на улице было чертовски прохладно, так что, возможно, он пытался украсть у Джерарда частичку тепла, и было бы неправильным отталкивать его, верно? Кто его знает, может быть, Фрэнк был серийным убийцей, жил в лесу и собирал скальпы лузеров, чтобы сотворить из них пальто. Только вот он был низковатым для серийного убийцы.       Фрэнк уже выкурил одну сигарету и блаженно прикуривал вторую.       — На самом деле, в смысле, даже если жизнь здесь не очень, я не могу соврать, я рад, что ты пришёл. Я скучал тут целую вечность. Мне несколько лет было не с кем поговорить, — сказал он уголком рта, а затем закусил губу и широко распахнутыми глазами уставился на Джерарда, будто он сболтнул лишнего. Джерард фыркнул. Будто бы кто-то мог признаться в том, что был большим одиночкой, чем он сам.       — Без шуток, — тяжело произнёс Джерард. — Без понятия, как мне выжить в Глен Фелле. Здесь будто бы отсутствует человечность.       — Очевидно, будешь со мной, — сказал Фрэнк; в уголках его глаз появились морщинки, когда он широко заулыбался Джерарду. Он обвил рукой Джерарда за плечо и сжал его. Желудок парня совершенно глупо и некстати описал петли в брюшной полости. — Можем составить друг другу компанию. К чёрту всех этих придурков. Хэй, тебе же нравятся Мисфитс, да?       — Ага, — признался Джерард, и ладно, было очень мило, что Фрэнк знал Мисфитс. — Данциг чертовски крут.       — В точку, — согласился Фрэнк. — У тебя тоже улётный вкус в музыке! Видишь, это чертовски классно! Это как судьба. Ты точно должен прогуляться со мной, Джи, — он заманчиво поиграл бровями. — Я знаю все короткие пути и вся херня. Мы можем пойти посмотреть разрушенные дома, ты любишь развалины?       Джерард шаркнул ногой о землю и сравнил необъятную улыбку Фрэнка с идеей идти в лес с пауками и клещами с каким-то парнем, которого он едва ли знал. Не то чтобы у него было другое занятие. Сидеть дома, пить и ждать, пока мать заберёт его в больницу. И ему совершенно точно нравились Мисфитс, но... блять. Это был действительно чертовски долгий день, и он не был уверен, что готов к возможному убийству или к тому, чтобы потеряться в лесу или ещё что.       — Эм, слушай, мне действительно нужно идти. Я просто, эм, — избавлялся от хвоста из кучки придурков-спортсменов — просто разведывал местность, — неубедительно завершил он.       Лицо Фрэнка резко изменилось.       — Тебе уже пора идти?       — Да? — произнёс Джерард, неуверенно оглядывая его. Фрэнк отпустил плечи Джерарда и сделал несколько шагов назад.       — Оу, — произнёс он; выглядел парень настолько несчастным, он сжался и скривил лицо. — Оу, эм. Ладно.       Джерард почувствовал себя придурком. Будто он ударил щенка, а потом украл у него мячик. А после поджёг его. — Мы можем погулять завтра? — нерешительно предложил Джерард и засунул руки в карманы худи на животе, чтобы не перебирать маниакально пальцами.       — Да? — произнёс Фрэнк; робкая улыбка прокралась обратно на его лицо. — Ура, чёрт возьми! В смысле, если только ты хочешь. Но было бы круто. Встретимся завтра здесь в то же время?       — Или можем пересечься в школе, — с надеждой проговорил Джерард.       — Нет, здесь лучше, — сказал Фрэнк, избегая взгляда Джерарда. Возможно, Фрэнк не хотел, чтобы его видели с Джерардом на людях. Джерард мог посочувствовать — он тоже не желал, чтобы его видели на людях.       — Эм, ладно, — сказал он, и чёрт возьми, у него снова шла кровь. Он засосал нижнюю губу и прижался языком к ране. Возможно, ему нужно будет приложить лёд, когда он доберётся до дома.       — Ты уверен, что не можешь остаться чуть подольше? — выпрашивал Фрэнк, выглядывая из-под чёлки; выглядел он полным надежды и ещё сильнее походил на щенка, чем до этого. Умилительного щенка-панка с татуировками и ямочками, что точно нарушало закон о ношении оружия по соблазнению.       Но, что странно, даже без горячего любящего Мисфитс парня Джерард действительно хотел остаться. Эти леса были не такими уж плохими, даже в каком-то смысле атмосферными, чего он никогда ранее не ценил — опавшие листья были раскиданы лёгким ветерком, деревья вытягивались высоко в небо, дрожа оранжево-красной листвой. И Фрэнк, нелепо весёлый, стоял посреди серых стволов и опавших листьев. Однако у Джерарда болели плечи и голова, и действительно это был самый дерьмовый и длинный день за всю его жизнь. Он больше всего на свете просто хотел чёртово пиво и спрятаться в своей комнате, пока не наступит темнота, после чего забраться в кровать с Майки и слушать его дыхание.       — Ага, мне нужно домой, — сказал Джерард, и Фрэнк нахмурился.       — Но ты вернёшься, верно? — произнёс Фрэнк диковинно молодым и серьёзным голосом. — Ты обещаешь?       Джерард вскинул бровь, однако Фрэнк просто продолжил глядеть на него, отчего Джерард завёлся, неуверенно кивая. Лицо Фрэнка озарила улыбка, и Джерард не мог не улыбнуться ему в ответ.       — Конечно, — ответил он, — я обещаю. — Затем он развернулся, чтобы идти, оставляя Фрэнка на дорожке позади себя. — Увидимся завтра, — крикнул он, обернувшись назад спустя минуту. Он развернулся, однако Фрэнк, должно быть, испарился за одним из изгибов дорожки. Но он должен был быть ещё близко — Джерард всё ещё слышал его.       — Завтра, — отозвался Фрэнк, и Джерард ощутил пронизывающий ветерок и октябрьскую прохладу на щеке.       Ладно, значит, день был не совсем плох, подумал он и улыбнулся в воротник своего худи, когда вышел из леса и побрёл домой. ***       Так он и думал до позднего вечера, когда он упёрся стулом в больничную койку Майки и рассказывал ему о своём дне. Тогда-то Джерард резко и осознал, что, возможно, он был чуть сильнее взволнован, чем думал. Он начал рассказывать Майки про Фрэнка, о его татуировках и необычных проблемах с соблюдением личного пространства, как он, по-видимому, исследовал лес и обнаружил развалины, что Фрэнк был единственным дружелюбным человеком, которого он встретил за весь день, кроме гиперактивного парня — ученика за стойкой регистрации. Он поймал себя на середине предложения, разглагольствуя об улыбке Фрэнка, и остановился в лёгком ужасе.       Майки понимающе вскинул бровь.       — Слушай, он совершенно странный! — сказал Джерард, пересматривая всё то, что наговорил. — В смысле, не в плохом смысле. Просто. Я не знаю, он странный, мне не нравится или ещё что.       Уголки губ Майки искривились в улыбке.       — Ой, заткнись, — оскорбился Джерард. — Он просто... интересный, ясно? Ему нравятся Мисфитс! — Брови Майки остались в том же положении. Глупые младшие братья и их всезнающие брови.       — В смысле, сначала мне показалось, что он может быть серийным убийцей, однако, скорее всего, это не так. У Пита проблемы с соблюдением личного пространства, и он не серийный убийца, верно? Наверное, можно позависать с ним завтра. Только из-за развалин, понимаешь? И теперь ты знаешь, куда я направляюсь, так что если Фрэнк убьёт меня и спрячет тело, то ты будешь знать, где искать.       Если Майки продолжит так закатывать глаза, то он сожмёт что-нибудь слишком сильно, Иисусе. Джерард был слегка обижен, что Майки не особо беспокоился о безопасности своего брата.       В конце концов, Майки уснул, измотанный и бледный, не сказав вслух ни слова — ранее этим же вечером у него был ужасный приступ. Случайные медсёстры взволнованно заглядывали к нему, чтобы взволнованно поворковать над его поникшим силуэтом. Медсёстры всё подлизывались к Майки. У Джерарда существовала теория, что всё это из-за комбинации мужественного молчания, больших карих глаз и того факта, что парень весил максимум сотню фунтов. Это всё было словно валерьянка для кошек.       Его мать находилась с ним в больнице всю вторую половину дня, так что, поцеловав Майки в лоб, она поспешила прочь из палаты и оставила двоих мальчишек наедине. Возможно, она вновь пошла терроризировать врачей, которые, казалось, были совершенно неопытными по части общения с матерями из Джерси в крайней степени возмущения. Джерард почти что им сочувствовал.       Пока Майки спал, Джерард проводил время за рисованием абсолютно восхитительной сцены его с Майки и с подбородком Брюса Кэмпбэлла и бензопилой за патрулированием захваченного упырями кладбища. Если уж Фрэнк и прятался за одной из каменных плит с полуулыбкой, то никому не было обязательно знать об этом. Что ж. Ладно, Майки скорее всего заметит, когда обнаружит рисунок на прикроватной тумбочке с утра, но это не считалось. Майки замечал всё — с одной стороны, это было удивительно, однако с другой ужасно раздражало.       Джерард изо всех сил старался не огрызаться на ночную медсестру — внушительных размеров брюнетку, чьё суровое выражение лица таяло, словно растопленное масло, когда она смотрела на своего спящего пациента, однако вновь становилось строгим, когда Джерард не соглашался покидать палату. Не то чтобы Джерард раздражал Майки, не давая ему спать или ещё что. Часы посещения были такой хернёй. Он ненавидел оставлять Майки здесь одного.       На пути обратно домой его мать начала раздувать проблему из разбитой губы Джерарда, без чего он бы и так мог обойтись. Он изо всех сил пытался не обращать на неё внимания, когда она снова начала песню о том, что, возможно, ему необходимо попытаться чуть лучше влиться в школьную жизнь. Это было отличнейшим советом от Донны Уэй, которая этим утром отправилась на работу в парикмахерскую, надев джинсы с огромными розами, вышитыми на заднице, и чёрную сверкающую кофточку с надписью «Queen Bitch» на груди. Наконец, Джерард был вынужден ляпнуть новость о том, что его попросили присоединиться к команде математиков.       — Что? — воскликнула его мать, выпучив глаза. — Чёрт возьми, Джерард, ты, должно быть, шутишь. Дома ты провалил последние три теста по математике!       — Да, но это был математический анализ. Это дерьмо невыносимо, — в свою защиту ответил Джерард, а затем в ужасе вцепился в панель управления. — Господи Иисусе, мам, смотри на дорогу! — взвизгнул он.       Хотя почти смертельная ситуация на дороге того стоила, потому что его мать рассмеялась и впоследствии слегка успокоилась. Джерард расслабился; он чувствовал себя дерьмово, когда заставлял её волноваться, потому что ей приходилось справляться ещё с кучей проблем. К примеру, она весь вечер кричала на терапевта Майки, доктора Косту, который хотел задержать брата Джерарда в больнице на месяц дольше, чем ожидалось. У Майки была плохая реакция на новый бронходилятатор, который они начали испытывать на нём этим утром, и доктор Коста хотел подержать его на кислородной терапии какое-то время до начала экспериментального лечения.       На самом деле, Майки не становилось хуже, однако лучше тоже не было. Это был тяжёлый год для всех них. Мать Джерарда похудела на двадцать пять фунтов за последние пять месяцев и окончательно бросила курить. Джерард знал, что ему тоже нужно было, потому что было сложно уследить за тем, чтобы не курить рядом с Майки или там, где он мог находиться. Однако его мать смогла. Внезапно она превратилась из среднестатистической парикмахерши, которая расслаблялась с Джерардом в гостиной перед телевизором, смотря мультики или ужастики поздно ночью, в почти незнакомую хрупкую вечно занятую женщину. Было приятно видеть, как она хотя бы слегка шутит, даже если это длилось всего несколько секунд.       Однако дома его мать моментально исчезла в своей комнате. Джерард нерешительно постучал к ней, чтобы узнать, не хочет ли она блинчиков, тост с корицей или ирландский кофе. Она не хотела. Джерард ретировался в свою комнату, закрыв дверь, лишь чтобы услышать, как хлопок разносится по дому.       Его новая комната находилась не в подвале, слишком хорошо освещалась по утрам и чертовски хорошо продувалась, но во всём городке это было единственным отдалённо знакомым местом. Тут и там стояли стопки комиксов и дисков. Запах краски, угольных карандашей и носков уже висел в коридоре, когда он открывал двери.       Это не было его домом, но только это у него было, даже несмотря на то, как пугающе тихо тут было и каким скрипучим был дом. Он завёлся, откапывая свой старый телевизор из стопки нераспакованных коробок в гостиной — нечто, чтобы заглушить тишину. Он неловко затащил его наверх и ударился локтём о перила лишь раз. Успех.       Спустя продолжительную битву со всеми зловещими проводами, разъёмами и случайными кнопками он наконец плюхнулся на кровать, победоносно направил пульт на экран и поставил на очередь серию Таинственного театра. Довольно долго он пребывал на грани сна и реальности, смотря полуприкрытыми глазами, постоянно просыпался. Этой ночью было ветренно, и каждые пару минут ветви деревьев скреблись в окно. Это звучало почти так, будто кошка скреблась в дверь, будто что-то желало привлечь его внимание, хотело пробраться внутрь. Он всё ждал, когда Майки согласится с Томом Серво [3], а его глупый уставший мозг всё ещё был запутан, и Джерард думал, что это Майки скребётся в окно, прося впустить его. Джерард завернулся в своё уродливое старое стёганое одеяло и сделал звук громче, однако ему всё равно понадобилось пару дисков, чтобы наконец погрузиться в неспокойный сон.